Страница:
Разумеется, Адриан его ненавидел. Так, как, должно быть, не ненавидел никого и никогда в своей недолгой пока ещё, глупой жизни — даже Индабирана, захватившего его семью, потому что Индабиран был далеко и мучил кого-то другого, а Том был рядом и мучил самого Адриана. Несмотря на обещание Тома, что у них будет время всё обсудить, разговаривали они мало. Том приказывал, Адриан огрызался, получал затрещину и на время затихал, но позже всё повторялось снова. За прошедшие недели поговорить толком им пришлось всего один раз, и то — при не самых заурядных обстоятельствах.
Это случилось в один из первых дней, когда Адриан ещё не до конца оправился от шока, вызванного новым распорядком дня. Тяжелей всего он переносил ранний подъём и больше всего из-за этого возмущался, причём словечки подбирал ядрёные — парень явно слишком много времени проводил с отцовскими солдатами, которые учили его не мечу, а площадной брани. Однажды, нахамив Тому особенно дерзко, он получил в награду звонкую пощёчину, взъярился и, выкрикнув очередное бессмысленное оскорбление, сорвался с места и удрал. Том не кинулся в погоню — мальчишке надо было попытаться сбежать хотя бы раз, чтобы убедиться в бессмысленности этой затеи. Он прождал до полудня и только тогда отправился на поиски. Какой-то частью разума он понимал, до чего рискованно такое равнодушие — за эти пять часов Адриан мог сотню раз сорваться с неверной тропки и полететь в обрыв, мог и просто забрести в расщелину, о существовании которой не знает сам Молог, или провалиться в старую штольню и навсегда остаться там, лишь через много дней приняв мучительную смерть от голода и жажды. И где-то ещё глубже, ещё смутнее Том сознавал, что некая часть его хотела этого, потому что, возможно, так было бы лучше для всех — как было бы лучше, если бы этот мальчик не родился вовсе. Но не родился бы он — родился бы кто-то другой. И остальное естество Тома решительно гнало эти мысли, когда он спускался по горной тропе, осыпавшейся гравием у него из-под ног.
Адриана он нашёл уже под вечер, когда почти стемнело. Как и следовало ожидать, мальчишка пошёл тем путём, что казался самым широким и лёгким, и вскоре упёрся в тупик, из которого был только один лаз — в запутанную систему ущелий и скальных лабиринтов. То, что Том всё-таки нашёл его там, было сродни чуду — а может быть, и знаку богов. Том думал об этом, пока нёс наверх бесчувственное тело мальчика, очень лёгкое, почти невесомое. Именно тогда Том подумал, что парень слишком тощий и слабый, и надо бы заняться его тренировкой. Чтобы, если снова взбредёт блажь сбежать, не упал без сознания посреди дороги.
Кашу на сей раз Том сварил понаваристее и даже, расщедрившись, добавил сушеного мяса. Адриан очнулся к вечеру и долго не мог понять, где находится. Похоже, от прогулки по горам он слегка одурел.
— Проветрился? — поинтересовался Том, силой впихивая ему в руки ложку и горшок с кашей. Адриан тупо уставился на них, потом с жадностью набросился на еду и не отвечал, пока не умёл всё до последней капли. Затем посмотрел на Тома с таким видом, словно готов был вылизать горшок. Более милосердный человек принял бы во внимание нервное истощение и дал парню добавки, но Том был непреклонен. Как-никак, мальчишка провинился, и пострадал исключительно из-за собственной глупости.
— Ну как, понравились здешние пейзажи?
— Ладно, хватит глумиться, — отвернувшись, проворчал Адриан. — Я всё понял. Дороги вниз нет.
— Почему же нет. Есть дорога. Другое дело, что её знать надо. Я вот её знаю, ты — не знаешь. Делай выводы.
— Теперь понятно, почему тут такая глушь, — уныло сказал Адриан. — Тут сам Молог шею свернёт.
— Ну уж нет, как раз Мологу это место — в самый раз. Это, можно сказать, его дом родной. Единственное место в телесном мире, где хозяйствует он, а не Гилас.
Адриан насторожился. Он вообще вздрагивал всякий раз, когда Том заводил речь о Мологе. Богобоязненность была, судя по всему, единственным, что его родичи озаботились в него вложить.
— А ты не знал? — делано удивился Том. — Ведь именно в Уивиелле находится тайное святилище Молога. Не единственное, конечно, но главное — это точно.
— Святилище Молога?! — неестественно высоким голосом переспросил Адриан. И тут же, сорвав голос до хрипоты, сдавленно добавил: — Здесь?!
— Ну, не прямо здесь, конечно. Оно под землёй. Лабиринты, по которым ты сегодня бродил — только верхняя, самая малая часть горной гряды. По слухам, эти ущелья уходят на много миль в глубь земли, и где-то там находится святилище, такое же огромное, как святилище Гилас в Сотелсхейме. Впрочем, ты, должно быть, никогда не бывал в Сотелсхейме…
— А ты бывал там? — всё так же хрипло спросил Адриан. Глаза у него стали огромные, как блюдца, и от этого он стал казаться ещё младше — сущий цыплёнок.
— В Сотелсхейме? Приходилось пару раз. Хотя святилище Гилас там — не самое большое строение, ты б поглядел на замок конунга…
— Да не Гилас, — просипел Адриан. — Молог! В святилище Молога ты… был?
— Нет, — улыбнулся Том. — И тебе не советую. Вряд ли там происходит нечто такое, что может послужить стоящим назиданием для юноши твоих лет. Но учти: будешь шастать ночами по ущельям — не ровен час, забредёшь и в святилище. Никто не знает его точного местонахождения, во всяком случае, никто им зазря не поделится… но вот так набрести — людское счастье. Так что гляди.
— Гляжу, — понуро отозвался Адриан.
Том пожалел, что не воспользовался этой историей сразу: ему не хотелось запугивать мальчишку лишний раз, но вот так, понемножку, — почему бы и нет. Тем более, насколько он мог судить, толки о святилище Молога в Уивиелле были вовсе не лишены основания.
— А ты откуда столько знаешь про Молога?
На сей раз Том ответил лишь холодным взглядом.
— Вымой горшок, — велел он, и на том их разговор окончился, так и оставшись единственной беседой на последующие несколько недель.
Однако расчёт Тома оказался ошибочен. Хотя Адриан и боялся злого бога и явно подозревал Тома в поклонении ему, на самого Тома этот страх не распространился. Том, впрочем, не слишком из-за этого переживал. Адриан по-прежнему глухо ненавидел его, по-прежнему огрызался, но, по крайней мере, делал всё, что ему велели, и больше не пытался удрать. Конечно, наверняка это было неспроста, и мальчишка вынашивал новый глупый план, но пока что Тома вполне устраивало и такое напряжённое перемирие. Так и жили: Адриан втихаря точил зуб, Том же как ни в чём не бывало мордовал Адриана, загружая его работой до предела мальчишеских сил, не оставляя времени, чтобы думать и страдать в полной мере. Ведь Адриан не знал, и не должен был знать, главного: важнее его физического возмужания, и даже важнее изоляции от людей была необходимость тяжёлым каждодневным трудом заглушить в нём тоску и тревогу по родным, по прежней жизни, потому что ни к чему из этого у него не было возврата. О чём он тоже пока не должен был знать; эта мысль, могущая в нём зародиться, Томом всячески подавлялась. И не без успеха: только однажды Адриан спросил его: «Когда ты отпустишь меня?» — за что получил затрещину — и больше не спрашивал.
На четвёртой неделе их совместного отшельничества Том решил, что уже может оставить Адриана одного на день-другой. Бегать он не будет, с хозяйством управится, с голоду не помрёт.
— Я иду в долину, — непререкаемым тоном сказал Том, когда они, как обычно, завтракали в атмосфере молчаливой враждебности. — Вернусь завтра к вечеру.
— Зачем? — мрачно спросил Адриан.
— Зачем иду или зачем вернусь?
— Да пошёл ты, — всё так же мрачно посоветовал Адриан, коротко крякнул от дежурного подзатыльника и смолк.
Том показал ему, где лежат припасы.
— Каши я тебе наварил на два дня, но холодная она дрянь, так что бери отсюда что хочешь. К огню не лезь, ещё сожжёшь тут всё. Лучше уж лопай мясо, пока есть возможность, — когда я вернусь, пировать больше не получится.
Адриан хмуро посмотрел на то, чем ему предлагалось пировать, и мотнул головой — видимо, это означало примирение со своей судьбой.
Том снял с пояса нож в простых кожаных ножнах и протянул Адриану.
— Держи. На случай, если беглый каторжник заглянет на огонёк. На моей памяти, правда, такое лишь раза два случалось, но мало ли.
Адриан вытаращился на нож, потом на Тома. Поняв, что тот ничуть не шутит, принял подарок и, неуверенно потянув из ножен, осмотрел лезвие, будто ожидая увидеть вместо него тупую деревяшку. Убедившись в дееспособности оружия, вернул клинок на место.
— Спасибо.
Том удивился, но виду не подал.
— Не за что, дурья твоя башка. Дай-то Гилас, чтоб не пригодился.
Собираясь в дорогу, Том размышлял, не совершил ли ошибку. Ему казалось, что Адриан не из тех, кто станет бить в спину, но жизнь научила его, что ни в ком и ни в чём нельзя быть уверенным до конца. Однако если мальчишка и затевал что-то подобное, то собирался с духом слишком долго — а может, даже понимал, что, убив своего мучителя, останется навеки заперт в этом богами забытом месте. Том беспрепятственно вышел из хижины, и Адриан ступил за ним на порог. Нож он заткнул за пояс и стоял теперь, спрятав руки за спину, будто скрывал что-то от чужих глаз.
Том подумал, что надо бы дать ему ещё какое-то напутствие, но ничего толкового в голову не приходило. Поэтому он просто коротко кивнул на прощание и зашагал вниз по тропе.
Он опасался, что Адриан проследит за ним, оставляя метки на дороге, поэтому нарочно шёл длинным путём по открытой местности, где мальчишке негде было бы укрыться. Но, похоже, Адриану не хватило на это ума — за Томом никто не следил. Уже на полпути к долине он вспомнил, как посоветовал Адриану не зажигать огонь, и вслух обругал себя идиотом. Лучшее, что парень мог сейчас предпринять, чтобы избавиться от заточения — это поджечь хижину. Правда, так недолго и самому сгореть или задохнуться в дыму, но если отсидеться в одной из ближних расщелин, то можно было дождаться Тома и, разведя руками, поставить его перед фактом: горное убежище уничтожено, жить и кормиться негде. И Тому пришлось бы отвести его в долину. Сперва бы выпорол, конечно, но потом бы отвёл. Оставалось молиться Хитроумной Аравин, чтобы она отвратила свой взор от мальчишки и не дала ему ума на такой коварный трюк.
Эти мысли изрядно подпортили Тому настроение, и по пути вниз он постоянно оборачивался, ожидая увидеть клубящийся в вышине дым. Но дыма видно не было, и он всё-таки спустился в долину, где было тепло и сухо и вовсю кипела жатва.
От подножия гор до ближайшей деревеньки было часа четыре пешего ходу, и, когда Том добрался до неё, послеполуденный зной спал, а большинство крестьян уже вернулись с полей, и можно было без труда выторговать необходимые товары. Тома в деревне знали, хотя и несколько сторонились — никто не станет радостно привечать чудака, живущего отшельником в горах. К тому же они не знали, что он вернулся, — Том вёл Адриана в Уивиелл мимо деревни, окольной дорогой. Так что со стороны это и впрямь смотрелось странно: то пропадал незнамо где, а теперь нате — явился как ни в чём не бывало. Однако Том был вежлив, одет в чистое и предлагал звонкую монету, поэтому никто не стал задавать ему слишком много вопросов. А вот сам он вопросы задавал, и это тоже было совершенно нормально для человека, раз в год спускающегося с гор в долину.
На слухи и новости деревня оказалась богата. Только и разговоров стояло, что про недавнюю бурю во фьеве Эвентри. От Гвэнтли до Эвентри был не один десяток лиг, их разделяли два других фьева, но беглые крестьяне из разорённых Индабиранами деревень добрались и сюда. Кое-кто из них осел на землях Гвэнтли, и никому это не казалось изменой, потому что все сходились в одном: клана Эвентри больше нет, а потому и верность хранить некому.
— Всех повязали, всех! — охотно делился впечатлениями один из перебежавших крестьян, которому кружка дармового эля, благодушно оплаченного Томом, мгновенно развязала язык. Он снялся с места одним из первых и успел вывезти всю семью, а поскольку в Гвэнтли жила родня его жены, туда и направились, однако по дороге успели набраться слухов, и теперь крестьянин охотно их распространял. — Старшего сына Эвентри, лэрда то бишь, порубили в первую же ночь. Говорят, сопротивленье оказывал — ну да ещё бы, когда такой гвалт творится! Старый лорд тоже за меч взялся, и ему досталось. Говорят, не выжил.
— Что, и лорда, и наследника? Так кто же теперь глава клана? — вмешался один из мгновенно подсевших к общему столу слушателей — про бурю в Эвентри поговорить горазды были все.
— Выходит так, что Анастас, второй сын лорда Ричарда. Да только его как раз найти не смогли — говорят, не было его в замке той ночью. И его, и третьего сына тоже. Говорят, они вдвоём сбежали и теперь войско собирают.
— Какое войско? — испугался кто-то. — Что, война будет?!
— Да не у нас, дурень! Наш лорд-то сам по себе, он ни Фосигану, ни Одвеллу присяги не давал, — растолковал осведомлённый крестьянин. — Стало быть, и мы ни при чём.
— Однако ж быстро ты своего прежнего лорда позабыл, — заметил кто-то.
Говоривший не обиделся, только пожал плечами.
— А разница-то в чём? Там землю пахал, и тут буду, там повинность платил, и тут стану. А лорды — они на то и лорды, чай меж собой как-нибудь сами разберутся.
— Постой-ка, но ведь у лордов Эвентри вроде ещё младший сынок был? И дочки? — влез ещё один знающий, не исключено, что тоже беглый. Рассказчик окинул его оценивающим взглядом.
— Был и есть, — изрёк он наконец. — Только он мальчонка семи, что ли, годков. Говорят, его собираются в дальний монастырь отослать, к Лутдаху, вроде.
— Милосердный Гвидре, помилуй мальчика! — жалостно воскликнул кто-то — Гвэнтли тоже поклонялись богу странников, поэтому сочувствие выглядело искренним. — Мало что в монастырь, так ещё и чужому богу отдали…
— Сыну Молога, — мрачно напомнил крестьянин. — Да, что уж говорить, не повезло пацану. Но и двоим старшим, что пропали, — как знать, больше ли повезло. Уж и в живых-то нет наверняка.
— Да нет, я слыхал, младшего из тех двоих — как там бишь его? — видели в окрестностях замка, будто под видом угольщика…
— Ага, — сказал крестьянин и смачно сплюнул под стол. — Угольщик, как же, помню. И с ним мужик какой-то, что за его отца себя выдавал. Индабираны всё вокруг перерыли и перевязали всех угольщиков в округе. Две деревни дотла сожгли.
— Прям сожгли?! — ахнул кто-то.
— А то. Чай не их земля, не их люд, чего им жалеть.
— Но теперь-то, выходит, земля — их?
— Не их, а Одвеллов. Индабираны — верные септы, если воруют, то не для себя, а для великого клана.
Мужики зло посмеялись, без особого веселья. Том чувствовал их затаенное напряжение и, несмотря на разговоры о том, что Гвэнтли сохранят нейтралитет, понимал, что всё не так просто. Равнодушие мужиков было понятно — простолюдины на землях Эвентри не сильно пострадали; судя по этому и другим разговорам, которые он слышал, всё ограничилось стихийным набегом на две восточные деревни у замка и репрессиями против угольщиков. Грабить и жечь Индабираны не стали — они просто совершили поразительный в своей наглости набег, почти бескровно захватив клан, приходившийся септой главенствующему ныне клану Фосиган. Это был могучий удар по конунгу, но также — и удар по Одвеллам, которым присягали и от имени которых действовали Индабираны. Тому с трудом верилось, что Одвеллы в самом деле пошли на такую дерзость — подобный произвол возвращал Бертан в давние времена хаоса и кровавых междоусобных распрей, существовавших испокон веков и если не прекратившихся, то хотя бы поутихших с установлением власти великого конунга. Однако за этот титул, за причитавшиеся ему замок-город Сотелсхейм, за влияние и власть шли битвы подчас не менее, а то и более кровавые, чем в прежние времена. Что более коварные — так это точно. Прежде замок Эвентри взяли бы штурмом или подвергли изнурительной осаде, но чтобы вот так, прокрасться ночью и одним ударом обезглавить целый клан… это было просто, изящно и очень подло.
Продолжая слушать и помалкивать, Том выяснил, что леди Эвентри жива и невредима, но после смерти мужа пожелала удалиться от мира и посвятить себя Гвидре. Похоже, в отличие от младшего братишки Адриана, бедной женщине, по крайней мере, позволили самой выбрать бога, которому отныне будет отдана её жизнь. Девочки Эвентри также были живы и — тут Том прислушался внимательнее — помолвлены с септами Одвеллов, причём свадьба одной из них уже состоялась. Такая поспешность, а главное, осмотрительность наводила на самые нехорошие подозрения. Одвеллы вознамерились как можно крепче связать себя с Эвентри, что было в принципе невозможно в мирное время — поскольку Эвентри присягнули Фосиганам, а также в силу других причин, о которых Том знал больше, чем ему хотелось бы. Однако методы, которыми создавалась эта искусственная связь, были слишком неуклюжи — будто кто-то наспех пытался загладить допущенную ошибку. А ведь ничем иным, кроме как ошибкой, нападение на Эвентри не было. Спасут ли их Фосиганы от полного уничтожения — вопрос спорный, в особенности если Анастас Эвентри погиб, а Адриана Том выдавать ни в коем случае не собирался. Малолетний Бертран отдан в монахи, живых братьев и дядьев по отцовской линии у погибшего лорда Ричарда не осталось — возглавить клан некому, значит, клана не существует. Но ничто не мешает Фосиганам отомстить за павшего септу, организовав карательный поход против Одвеллов. И чем больше Том об этом думал, тем больше ему казалось, что сложившаяся ситуация гораздо более выгодна Фосиганам, давно мечтавшим уничтожить извечных соперников в битве за конунгат, чем Одвеллам, которые всего лишь сняли одну пешку с доски. Хорошо, пусть не пешку — пусть ладью, дела это не меняло. Так или иначе, эта минутная победа грозила Одвеллам скорым шахом и матом.
«И какое же счастье, что всё это ни в коей мере меня не касается», — мрачно подумал Том.
Однако эти размышления, пусть и бесполезные, окончательно утвердили его в мысли, что сами боги — не стоит уточнять, кто именно из них, — послали его за Адрианом именно в это смутное время. Потому что этот мальчик, будь он сейчас в эпицентре событий, мог всё изменить. И не просто мог — он изменил бы, и, возможно, так, что Бертан захлебнулась бы в крови, как это уже случилось двенадцать лет назад. Тогда в ответе за это был другой мальчик, и рядом с ним не было умудрённого жизнью Тома, чтобы вовремя выдернуть его из мясорубки, в которой первыми летели головы ни в чём не повинных людей. Впрочем, когда доходит до войны, в ней не бывает ни в чём не повинных.
Убедившись, что все необходимые продукты собраны, Том поблагодарил за интересную беседу и отправился спать. Следующим утром, встав по привычке рано, поддался внезапному порыву и сходил на деревенский рынок, где купил несколько леденцов, ещё горячих, пахнущих сладкой патокой. Пацана негоже баловать, конечно, и Том собирался отдать их ему, только если по возвращении обнаружит образцовый порядок, а самого Адриана — смирно сидящим у крыльца, а лучше занятым какой-нибудь работой. Вероятность этого была невелика, так что Том почти не сомневался, что леденцы не пригодятся. Сам он сладкого никогда не любил, поэтому деньги заранее можно было считать выброшенными на ветер, однако и эта мысль его почему-то не удержала от бездумной траты.
Несмотря на обещание вернуться к вечеру, Том возвращался днём. Он не хотел признаваться себе в этом, но его подгонял страх, от которого он отмахивался весь вчерашний день, — как бы мальчишка не додумался устроить поджог. Однако на середине пути, там, где обычно дым уже был хорошо виден, ничего подозрительного не наблюдалось. Неожиданно для себя Том ощутил такое облегчение, что решил: «Молог с ним, пусть нажрётся этих леденцов, как бы там ни было. А потом я его за водой вверх-вниз так загоняю, что весь жирок мигом сгонит». Оставшийся до дома широкий участок пути он проделал быстрым шагом, почти бегом.
Хижина стояла на месте.
Адриана нигде не было.
Тогда он решился посмотреть правде в глаза.
Парень удрал, в этом не оставалось сомнений. И припасов не взял не потому, что не собирался бежать, а потому что дурак. Он уже по меньшей мере сутки бродит по ущельям и, если не разбился и его не укусила змея, сидит сейчас, забившись в угол какой-нибудь расщелины, и ждёт, пока Том его снова отыщет.
Было очень сильное искушение не доставлять ему такого удовольствия.
Вышвырнув в ущелье леденцы, Том взял палку и пошёл искать.
На сей раз ни ему, ни Адриану не повезло. Что неудивительно — лукавая Тафи, покровительница игроков и безмозглых идиотов, редко бывает милостива дважды. Том ходил по склону до утра, обойдя все известные ему закоулки, заглянув в каждую расщелину и изойдя криком — бесполезно. Мальчишка как в воду канул, а более вероятно — валялся среди камней с раскроенным черепом.
Когда начало светать, Том понял, что дальнейшие поиски бессмысленны. Он выбился из сил от усталости и злости, и ещё — от мучительного чувства вины и страха, что с самого начала ошибался во всём. Он всё равно не смог бы уснуть, поэтому предпринял последнее, что мог сделать, — спустился в долину и пошёл к деревне, которую покинул всего сутки назад. Невероятно — но что если Адриану удалось самостоятельно найти путь с гор? Что ж, в таком случае всё кончено, и в то же время Том много отдал бы, чтобы было именно так. Иначе пройдёт неделя, и запах приведёт его к давно остывшему телу в одной из расщелин, мимо которых он проходил сегодня ночью — и он старательно отбрасывал мысли о том, что будет делать тогда.
Он думал об этом всё время, пока спускался с гор, и настолько погряз в запоздалых самообвинениях, что не сразу заметил, как изменилась долина.
Поля опустели. Единственная улица деревни, несмотря на ранний час, была полна людей. Мужчины возбуждённо переговаривались, женщины причитали, дети непонимающе плакали и тянули родителей за полы кожухов. Всё пришло в движение, никто не стоял на месте. И у многих было оружие, но только выглядели люди так, будто вовсе не хотели им пользоваться.
— Что стряслось? — спросил Том, протиснувшись в центр толпы.
Все говорили разом, не умолкая, и, казалось, вопроса никто не услышал, но тем не менее ему ответили.
— Лорд Гвэнтли собирает ополчение! На заре гонцов прислал!
— И спешно, всё так спешно, — всплеснув руками, запричитала одна из женщин, перекрикивая полдюжины орущих детей, цеплявшихся за её юбку. — Прямо всё бросай и в поход!
— Какой поход? Куда? — волновались остальные, растерянные не меньше Тома.
— На Одвелла! Куда ж ещё! — басовито прогремел над толпой мужик, в котором Том признал одного из вчерашних собеседников.
— Да не на Одвелла, нет! На Фосигана! На конунга! — выкрикнул кто-то, и толпа потрясённо примолкла. Несколько секунд был слышен только детский плач и тревожное мычание неподоенной коровы в соседнем дворе. Потом снова заговорили все разом:
— Как на конунга? Почему, зачем?
— То не наше дело, зачем! Сказано — на конунга, и собираться спешно, в замок всем явиться до полудня!
— Да совсем подурели — до полудня! Туда ж от нас добрый день ходу!
— Так и хватит лясы точить! Хотите, чтоб солдатню сюда понаслали?! Дождётесь!
Том ничего не понимал. И то, что в этом он был не одинок, ничуть его не утешало. Он отыскал парня, который первым заорал про Фосигана, и схватил его за грудки.
— Что ты несёшь, дурак? Кто тебе сказал, что война будет против Фосигана?
— Да гонец же сказал, гонец! — крикнул тот; щёки у него разалелись, глаза блестели, но он не был похож ни на дурака, ни на враля. — Я сам слышал, и вот, Роб тоже слышал, и Гунс — они там были, верно, ребята?
— Верно, верно! — охотно подтвердили те.
Том выпустил парня. Голова у него шла кругом, ноги почти не держали — сказывалась бессонная ночь. А кругом продолжали голосить.
— Цапаются нынче лорды, что ж, нашему в стороне быть?
— Лорды цапаются, а нашим бошкам лететь!
— Пропади они пропадом!
— Жатва же в разгаре! Кто урожай собирать станет, бабы, что ли?
Если Адриан и проходил через деревню, то выяснить это при нынешней суматохе было совершенно нереально. Выбравшись из толпы, Том побрёл назад, к горам. То, что он только что видел и слышал, казалось дурным сном. Гвэнтли выступят против Фосиганов? Почти немыслимо. Если они и решились нарушить давний нейтралитет, на то должна была быть очень веская причина, и ещё вчера Том поставил бы сто к одному, что, доведись всё-таки выбирать, они поддержат сильнейшего… но разве Фосиган — не сильнейший? Разве Одвеллы нападением на клан Адриана не подтвердили лишний раз свою вероломность, разве это не должно было окончательно отвратить от них тех, кто подумывал о союзе?.. И разве Гвэнтли, чьи земли располагались между землями враждующих кланов, не были всегда обращены лицом в сторону Сотелсхейма? К тому же такие вещи не решаются за день, а ещё вчера подобного поворота событий никто не ждал.
Это случилось в один из первых дней, когда Адриан ещё не до конца оправился от шока, вызванного новым распорядком дня. Тяжелей всего он переносил ранний подъём и больше всего из-за этого возмущался, причём словечки подбирал ядрёные — парень явно слишком много времени проводил с отцовскими солдатами, которые учили его не мечу, а площадной брани. Однажды, нахамив Тому особенно дерзко, он получил в награду звонкую пощёчину, взъярился и, выкрикнув очередное бессмысленное оскорбление, сорвался с места и удрал. Том не кинулся в погоню — мальчишке надо было попытаться сбежать хотя бы раз, чтобы убедиться в бессмысленности этой затеи. Он прождал до полудня и только тогда отправился на поиски. Какой-то частью разума он понимал, до чего рискованно такое равнодушие — за эти пять часов Адриан мог сотню раз сорваться с неверной тропки и полететь в обрыв, мог и просто забрести в расщелину, о существовании которой не знает сам Молог, или провалиться в старую штольню и навсегда остаться там, лишь через много дней приняв мучительную смерть от голода и жажды. И где-то ещё глубже, ещё смутнее Том сознавал, что некая часть его хотела этого, потому что, возможно, так было бы лучше для всех — как было бы лучше, если бы этот мальчик не родился вовсе. Но не родился бы он — родился бы кто-то другой. И остальное естество Тома решительно гнало эти мысли, когда он спускался по горной тропе, осыпавшейся гравием у него из-под ног.
Адриана он нашёл уже под вечер, когда почти стемнело. Как и следовало ожидать, мальчишка пошёл тем путём, что казался самым широким и лёгким, и вскоре упёрся в тупик, из которого был только один лаз — в запутанную систему ущелий и скальных лабиринтов. То, что Том всё-таки нашёл его там, было сродни чуду — а может быть, и знаку богов. Том думал об этом, пока нёс наверх бесчувственное тело мальчика, очень лёгкое, почти невесомое. Именно тогда Том подумал, что парень слишком тощий и слабый, и надо бы заняться его тренировкой. Чтобы, если снова взбредёт блажь сбежать, не упал без сознания посреди дороги.
Кашу на сей раз Том сварил понаваристее и даже, расщедрившись, добавил сушеного мяса. Адриан очнулся к вечеру и долго не мог понять, где находится. Похоже, от прогулки по горам он слегка одурел.
— Проветрился? — поинтересовался Том, силой впихивая ему в руки ложку и горшок с кашей. Адриан тупо уставился на них, потом с жадностью набросился на еду и не отвечал, пока не умёл всё до последней капли. Затем посмотрел на Тома с таким видом, словно готов был вылизать горшок. Более милосердный человек принял бы во внимание нервное истощение и дал парню добавки, но Том был непреклонен. Как-никак, мальчишка провинился, и пострадал исключительно из-за собственной глупости.
— Ну как, понравились здешние пейзажи?
— Ладно, хватит глумиться, — отвернувшись, проворчал Адриан. — Я всё понял. Дороги вниз нет.
— Почему же нет. Есть дорога. Другое дело, что её знать надо. Я вот её знаю, ты — не знаешь. Делай выводы.
— Теперь понятно, почему тут такая глушь, — уныло сказал Адриан. — Тут сам Молог шею свернёт.
— Ну уж нет, как раз Мологу это место — в самый раз. Это, можно сказать, его дом родной. Единственное место в телесном мире, где хозяйствует он, а не Гилас.
Адриан насторожился. Он вообще вздрагивал всякий раз, когда Том заводил речь о Мологе. Богобоязненность была, судя по всему, единственным, что его родичи озаботились в него вложить.
— А ты не знал? — делано удивился Том. — Ведь именно в Уивиелле находится тайное святилище Молога. Не единственное, конечно, но главное — это точно.
— Святилище Молога?! — неестественно высоким голосом переспросил Адриан. И тут же, сорвав голос до хрипоты, сдавленно добавил: — Здесь?!
— Ну, не прямо здесь, конечно. Оно под землёй. Лабиринты, по которым ты сегодня бродил — только верхняя, самая малая часть горной гряды. По слухам, эти ущелья уходят на много миль в глубь земли, и где-то там находится святилище, такое же огромное, как святилище Гилас в Сотелсхейме. Впрочем, ты, должно быть, никогда не бывал в Сотелсхейме…
— А ты бывал там? — всё так же хрипло спросил Адриан. Глаза у него стали огромные, как блюдца, и от этого он стал казаться ещё младше — сущий цыплёнок.
— В Сотелсхейме? Приходилось пару раз. Хотя святилище Гилас там — не самое большое строение, ты б поглядел на замок конунга…
— Да не Гилас, — просипел Адриан. — Молог! В святилище Молога ты… был?
— Нет, — улыбнулся Том. — И тебе не советую. Вряд ли там происходит нечто такое, что может послужить стоящим назиданием для юноши твоих лет. Но учти: будешь шастать ночами по ущельям — не ровен час, забредёшь и в святилище. Никто не знает его точного местонахождения, во всяком случае, никто им зазря не поделится… но вот так набрести — людское счастье. Так что гляди.
— Гляжу, — понуро отозвался Адриан.
Том пожалел, что не воспользовался этой историей сразу: ему не хотелось запугивать мальчишку лишний раз, но вот так, понемножку, — почему бы и нет. Тем более, насколько он мог судить, толки о святилище Молога в Уивиелле были вовсе не лишены основания.
— А ты откуда столько знаешь про Молога?
На сей раз Том ответил лишь холодным взглядом.
— Вымой горшок, — велел он, и на том их разговор окончился, так и оставшись единственной беседой на последующие несколько недель.
Однако расчёт Тома оказался ошибочен. Хотя Адриан и боялся злого бога и явно подозревал Тома в поклонении ему, на самого Тома этот страх не распространился. Том, впрочем, не слишком из-за этого переживал. Адриан по-прежнему глухо ненавидел его, по-прежнему огрызался, но, по крайней мере, делал всё, что ему велели, и больше не пытался удрать. Конечно, наверняка это было неспроста, и мальчишка вынашивал новый глупый план, но пока что Тома вполне устраивало и такое напряжённое перемирие. Так и жили: Адриан втихаря точил зуб, Том же как ни в чём не бывало мордовал Адриана, загружая его работой до предела мальчишеских сил, не оставляя времени, чтобы думать и страдать в полной мере. Ведь Адриан не знал, и не должен был знать, главного: важнее его физического возмужания, и даже важнее изоляции от людей была необходимость тяжёлым каждодневным трудом заглушить в нём тоску и тревогу по родным, по прежней жизни, потому что ни к чему из этого у него не было возврата. О чём он тоже пока не должен был знать; эта мысль, могущая в нём зародиться, Томом всячески подавлялась. И не без успеха: только однажды Адриан спросил его: «Когда ты отпустишь меня?» — за что получил затрещину — и больше не спрашивал.
На четвёртой неделе их совместного отшельничества Том решил, что уже может оставить Адриана одного на день-другой. Бегать он не будет, с хозяйством управится, с голоду не помрёт.
— Я иду в долину, — непререкаемым тоном сказал Том, когда они, как обычно, завтракали в атмосфере молчаливой враждебности. — Вернусь завтра к вечеру.
— Зачем? — мрачно спросил Адриан.
— Зачем иду или зачем вернусь?
— Да пошёл ты, — всё так же мрачно посоветовал Адриан, коротко крякнул от дежурного подзатыльника и смолк.
Том показал ему, где лежат припасы.
— Каши я тебе наварил на два дня, но холодная она дрянь, так что бери отсюда что хочешь. К огню не лезь, ещё сожжёшь тут всё. Лучше уж лопай мясо, пока есть возможность, — когда я вернусь, пировать больше не получится.
Адриан хмуро посмотрел на то, чем ему предлагалось пировать, и мотнул головой — видимо, это означало примирение со своей судьбой.
Том снял с пояса нож в простых кожаных ножнах и протянул Адриану.
— Держи. На случай, если беглый каторжник заглянет на огонёк. На моей памяти, правда, такое лишь раза два случалось, но мало ли.
Адриан вытаращился на нож, потом на Тома. Поняв, что тот ничуть не шутит, принял подарок и, неуверенно потянув из ножен, осмотрел лезвие, будто ожидая увидеть вместо него тупую деревяшку. Убедившись в дееспособности оружия, вернул клинок на место.
— Спасибо.
Том удивился, но виду не подал.
— Не за что, дурья твоя башка. Дай-то Гилас, чтоб не пригодился.
Собираясь в дорогу, Том размышлял, не совершил ли ошибку. Ему казалось, что Адриан не из тех, кто станет бить в спину, но жизнь научила его, что ни в ком и ни в чём нельзя быть уверенным до конца. Однако если мальчишка и затевал что-то подобное, то собирался с духом слишком долго — а может, даже понимал, что, убив своего мучителя, останется навеки заперт в этом богами забытом месте. Том беспрепятственно вышел из хижины, и Адриан ступил за ним на порог. Нож он заткнул за пояс и стоял теперь, спрятав руки за спину, будто скрывал что-то от чужих глаз.
Том подумал, что надо бы дать ему ещё какое-то напутствие, но ничего толкового в голову не приходило. Поэтому он просто коротко кивнул на прощание и зашагал вниз по тропе.
Он опасался, что Адриан проследит за ним, оставляя метки на дороге, поэтому нарочно шёл длинным путём по открытой местности, где мальчишке негде было бы укрыться. Но, похоже, Адриану не хватило на это ума — за Томом никто не следил. Уже на полпути к долине он вспомнил, как посоветовал Адриану не зажигать огонь, и вслух обругал себя идиотом. Лучшее, что парень мог сейчас предпринять, чтобы избавиться от заточения — это поджечь хижину. Правда, так недолго и самому сгореть или задохнуться в дыму, но если отсидеться в одной из ближних расщелин, то можно было дождаться Тома и, разведя руками, поставить его перед фактом: горное убежище уничтожено, жить и кормиться негде. И Тому пришлось бы отвести его в долину. Сперва бы выпорол, конечно, но потом бы отвёл. Оставалось молиться Хитроумной Аравин, чтобы она отвратила свой взор от мальчишки и не дала ему ума на такой коварный трюк.
Эти мысли изрядно подпортили Тому настроение, и по пути вниз он постоянно оборачивался, ожидая увидеть клубящийся в вышине дым. Но дыма видно не было, и он всё-таки спустился в долину, где было тепло и сухо и вовсю кипела жатва.
От подножия гор до ближайшей деревеньки было часа четыре пешего ходу, и, когда Том добрался до неё, послеполуденный зной спал, а большинство крестьян уже вернулись с полей, и можно было без труда выторговать необходимые товары. Тома в деревне знали, хотя и несколько сторонились — никто не станет радостно привечать чудака, живущего отшельником в горах. К тому же они не знали, что он вернулся, — Том вёл Адриана в Уивиелл мимо деревни, окольной дорогой. Так что со стороны это и впрямь смотрелось странно: то пропадал незнамо где, а теперь нате — явился как ни в чём не бывало. Однако Том был вежлив, одет в чистое и предлагал звонкую монету, поэтому никто не стал задавать ему слишком много вопросов. А вот сам он вопросы задавал, и это тоже было совершенно нормально для человека, раз в год спускающегося с гор в долину.
На слухи и новости деревня оказалась богата. Только и разговоров стояло, что про недавнюю бурю во фьеве Эвентри. От Гвэнтли до Эвентри был не один десяток лиг, их разделяли два других фьева, но беглые крестьяне из разорённых Индабиранами деревень добрались и сюда. Кое-кто из них осел на землях Гвэнтли, и никому это не казалось изменой, потому что все сходились в одном: клана Эвентри больше нет, а потому и верность хранить некому.
— Всех повязали, всех! — охотно делился впечатлениями один из перебежавших крестьян, которому кружка дармового эля, благодушно оплаченного Томом, мгновенно развязала язык. Он снялся с места одним из первых и успел вывезти всю семью, а поскольку в Гвэнтли жила родня его жены, туда и направились, однако по дороге успели набраться слухов, и теперь крестьянин охотно их распространял. — Старшего сына Эвентри, лэрда то бишь, порубили в первую же ночь. Говорят, сопротивленье оказывал — ну да ещё бы, когда такой гвалт творится! Старый лорд тоже за меч взялся, и ему досталось. Говорят, не выжил.
— Что, и лорда, и наследника? Так кто же теперь глава клана? — вмешался один из мгновенно подсевших к общему столу слушателей — про бурю в Эвентри поговорить горазды были все.
— Выходит так, что Анастас, второй сын лорда Ричарда. Да только его как раз найти не смогли — говорят, не было его в замке той ночью. И его, и третьего сына тоже. Говорят, они вдвоём сбежали и теперь войско собирают.
— Какое войско? — испугался кто-то. — Что, война будет?!
— Да не у нас, дурень! Наш лорд-то сам по себе, он ни Фосигану, ни Одвеллу присяги не давал, — растолковал осведомлённый крестьянин. — Стало быть, и мы ни при чём.
— Однако ж быстро ты своего прежнего лорда позабыл, — заметил кто-то.
Говоривший не обиделся, только пожал плечами.
— А разница-то в чём? Там землю пахал, и тут буду, там повинность платил, и тут стану. А лорды — они на то и лорды, чай меж собой как-нибудь сами разберутся.
— Постой-ка, но ведь у лордов Эвентри вроде ещё младший сынок был? И дочки? — влез ещё один знающий, не исключено, что тоже беглый. Рассказчик окинул его оценивающим взглядом.
— Был и есть, — изрёк он наконец. — Только он мальчонка семи, что ли, годков. Говорят, его собираются в дальний монастырь отослать, к Лутдаху, вроде.
— Милосердный Гвидре, помилуй мальчика! — жалостно воскликнул кто-то — Гвэнтли тоже поклонялись богу странников, поэтому сочувствие выглядело искренним. — Мало что в монастырь, так ещё и чужому богу отдали…
— Сыну Молога, — мрачно напомнил крестьянин. — Да, что уж говорить, не повезло пацану. Но и двоим старшим, что пропали, — как знать, больше ли повезло. Уж и в живых-то нет наверняка.
— Да нет, я слыхал, младшего из тех двоих — как там бишь его? — видели в окрестностях замка, будто под видом угольщика…
— Ага, — сказал крестьянин и смачно сплюнул под стол. — Угольщик, как же, помню. И с ним мужик какой-то, что за его отца себя выдавал. Индабираны всё вокруг перерыли и перевязали всех угольщиков в округе. Две деревни дотла сожгли.
— Прям сожгли?! — ахнул кто-то.
— А то. Чай не их земля, не их люд, чего им жалеть.
— Но теперь-то, выходит, земля — их?
— Не их, а Одвеллов. Индабираны — верные септы, если воруют, то не для себя, а для великого клана.
Мужики зло посмеялись, без особого веселья. Том чувствовал их затаенное напряжение и, несмотря на разговоры о том, что Гвэнтли сохранят нейтралитет, понимал, что всё не так просто. Равнодушие мужиков было понятно — простолюдины на землях Эвентри не сильно пострадали; судя по этому и другим разговорам, которые он слышал, всё ограничилось стихийным набегом на две восточные деревни у замка и репрессиями против угольщиков. Грабить и жечь Индабираны не стали — они просто совершили поразительный в своей наглости набег, почти бескровно захватив клан, приходившийся септой главенствующему ныне клану Фосиган. Это был могучий удар по конунгу, но также — и удар по Одвеллам, которым присягали и от имени которых действовали Индабираны. Тому с трудом верилось, что Одвеллы в самом деле пошли на такую дерзость — подобный произвол возвращал Бертан в давние времена хаоса и кровавых междоусобных распрей, существовавших испокон веков и если не прекратившихся, то хотя бы поутихших с установлением власти великого конунга. Однако за этот титул, за причитавшиеся ему замок-город Сотелсхейм, за влияние и власть шли битвы подчас не менее, а то и более кровавые, чем в прежние времена. Что более коварные — так это точно. Прежде замок Эвентри взяли бы штурмом или подвергли изнурительной осаде, но чтобы вот так, прокрасться ночью и одним ударом обезглавить целый клан… это было просто, изящно и очень подло.
Продолжая слушать и помалкивать, Том выяснил, что леди Эвентри жива и невредима, но после смерти мужа пожелала удалиться от мира и посвятить себя Гвидре. Похоже, в отличие от младшего братишки Адриана, бедной женщине, по крайней мере, позволили самой выбрать бога, которому отныне будет отдана её жизнь. Девочки Эвентри также были живы и — тут Том прислушался внимательнее — помолвлены с септами Одвеллов, причём свадьба одной из них уже состоялась. Такая поспешность, а главное, осмотрительность наводила на самые нехорошие подозрения. Одвеллы вознамерились как можно крепче связать себя с Эвентри, что было в принципе невозможно в мирное время — поскольку Эвентри присягнули Фосиганам, а также в силу других причин, о которых Том знал больше, чем ему хотелось бы. Однако методы, которыми создавалась эта искусственная связь, были слишком неуклюжи — будто кто-то наспех пытался загладить допущенную ошибку. А ведь ничем иным, кроме как ошибкой, нападение на Эвентри не было. Спасут ли их Фосиганы от полного уничтожения — вопрос спорный, в особенности если Анастас Эвентри погиб, а Адриана Том выдавать ни в коем случае не собирался. Малолетний Бертран отдан в монахи, живых братьев и дядьев по отцовской линии у погибшего лорда Ричарда не осталось — возглавить клан некому, значит, клана не существует. Но ничто не мешает Фосиганам отомстить за павшего септу, организовав карательный поход против Одвеллов. И чем больше Том об этом думал, тем больше ему казалось, что сложившаяся ситуация гораздо более выгодна Фосиганам, давно мечтавшим уничтожить извечных соперников в битве за конунгат, чем Одвеллам, которые всего лишь сняли одну пешку с доски. Хорошо, пусть не пешку — пусть ладью, дела это не меняло. Так или иначе, эта минутная победа грозила Одвеллам скорым шахом и матом.
«И какое же счастье, что всё это ни в коей мере меня не касается», — мрачно подумал Том.
Однако эти размышления, пусть и бесполезные, окончательно утвердили его в мысли, что сами боги — не стоит уточнять, кто именно из них, — послали его за Адрианом именно в это смутное время. Потому что этот мальчик, будь он сейчас в эпицентре событий, мог всё изменить. И не просто мог — он изменил бы, и, возможно, так, что Бертан захлебнулась бы в крови, как это уже случилось двенадцать лет назад. Тогда в ответе за это был другой мальчик, и рядом с ним не было умудрённого жизнью Тома, чтобы вовремя выдернуть его из мясорубки, в которой первыми летели головы ни в чём не повинных людей. Впрочем, когда доходит до войны, в ней не бывает ни в чём не повинных.
Убедившись, что все необходимые продукты собраны, Том поблагодарил за интересную беседу и отправился спать. Следующим утром, встав по привычке рано, поддался внезапному порыву и сходил на деревенский рынок, где купил несколько леденцов, ещё горячих, пахнущих сладкой патокой. Пацана негоже баловать, конечно, и Том собирался отдать их ему, только если по возвращении обнаружит образцовый порядок, а самого Адриана — смирно сидящим у крыльца, а лучше занятым какой-нибудь работой. Вероятность этого была невелика, так что Том почти не сомневался, что леденцы не пригодятся. Сам он сладкого никогда не любил, поэтому деньги заранее можно было считать выброшенными на ветер, однако и эта мысль его почему-то не удержала от бездумной траты.
Несмотря на обещание вернуться к вечеру, Том возвращался днём. Он не хотел признаваться себе в этом, но его подгонял страх, от которого он отмахивался весь вчерашний день, — как бы мальчишка не додумался устроить поджог. Однако на середине пути, там, где обычно дым уже был хорошо виден, ничего подозрительного не наблюдалось. Неожиданно для себя Том ощутил такое облегчение, что решил: «Молог с ним, пусть нажрётся этих леденцов, как бы там ни было. А потом я его за водой вверх-вниз так загоняю, что весь жирок мигом сгонит». Оставшийся до дома широкий участок пути он проделал быстрым шагом, почти бегом.
Хижина стояла на месте.
Адриана нигде не было.
* * *
Сперва Том не обеспокоился и даже не удивился. Он обещал парнишке два дня почти полной свободы — было бы наивно ожидать, что он ими не воспользуется. До вечера Том разгружал свои покупки, разогревал кашу на ужин (нетронутую, как и следовало ожидать) и пропалывал огород, к которому Адриан опять же предсказуемо не прикасался. Сушёных запасов стало меньше, но не настолько, чтобы дать повод опасаться, будто мальчишка снова затеял побег — в то же время было очевидно, что ушёл он не далее как сегодня утром, иначе не успел бы столько съесть. Словом, Том не видел поводов для тревоги и даже почти не думал об Адриане до тех пор, пока не начало смеркаться.Тогда он решился посмотреть правде в глаза.
Парень удрал, в этом не оставалось сомнений. И припасов не взял не потому, что не собирался бежать, а потому что дурак. Он уже по меньшей мере сутки бродит по ущельям и, если не разбился и его не укусила змея, сидит сейчас, забившись в угол какой-нибудь расщелины, и ждёт, пока Том его снова отыщет.
Было очень сильное искушение не доставлять ему такого удовольствия.
Вышвырнув в ущелье леденцы, Том взял палку и пошёл искать.
На сей раз ни ему, ни Адриану не повезло. Что неудивительно — лукавая Тафи, покровительница игроков и безмозглых идиотов, редко бывает милостива дважды. Том ходил по склону до утра, обойдя все известные ему закоулки, заглянув в каждую расщелину и изойдя криком — бесполезно. Мальчишка как в воду канул, а более вероятно — валялся среди камней с раскроенным черепом.
Когда начало светать, Том понял, что дальнейшие поиски бессмысленны. Он выбился из сил от усталости и злости, и ещё — от мучительного чувства вины и страха, что с самого начала ошибался во всём. Он всё равно не смог бы уснуть, поэтому предпринял последнее, что мог сделать, — спустился в долину и пошёл к деревне, которую покинул всего сутки назад. Невероятно — но что если Адриану удалось самостоятельно найти путь с гор? Что ж, в таком случае всё кончено, и в то же время Том много отдал бы, чтобы было именно так. Иначе пройдёт неделя, и запах приведёт его к давно остывшему телу в одной из расщелин, мимо которых он проходил сегодня ночью — и он старательно отбрасывал мысли о том, что будет делать тогда.
Он думал об этом всё время, пока спускался с гор, и настолько погряз в запоздалых самообвинениях, что не сразу заметил, как изменилась долина.
Поля опустели. Единственная улица деревни, несмотря на ранний час, была полна людей. Мужчины возбуждённо переговаривались, женщины причитали, дети непонимающе плакали и тянули родителей за полы кожухов. Всё пришло в движение, никто не стоял на месте. И у многих было оружие, но только выглядели люди так, будто вовсе не хотели им пользоваться.
— Что стряслось? — спросил Том, протиснувшись в центр толпы.
Все говорили разом, не умолкая, и, казалось, вопроса никто не услышал, но тем не менее ему ответили.
— Лорд Гвэнтли собирает ополчение! На заре гонцов прислал!
— И спешно, всё так спешно, — всплеснув руками, запричитала одна из женщин, перекрикивая полдюжины орущих детей, цеплявшихся за её юбку. — Прямо всё бросай и в поход!
— Какой поход? Куда? — волновались остальные, растерянные не меньше Тома.
— На Одвелла! Куда ж ещё! — басовито прогремел над толпой мужик, в котором Том признал одного из вчерашних собеседников.
— Да не на Одвелла, нет! На Фосигана! На конунга! — выкрикнул кто-то, и толпа потрясённо примолкла. Несколько секунд был слышен только детский плач и тревожное мычание неподоенной коровы в соседнем дворе. Потом снова заговорили все разом:
— Как на конунга? Почему, зачем?
— То не наше дело, зачем! Сказано — на конунга, и собираться спешно, в замок всем явиться до полудня!
— Да совсем подурели — до полудня! Туда ж от нас добрый день ходу!
— Так и хватит лясы точить! Хотите, чтоб солдатню сюда понаслали?! Дождётесь!
Том ничего не понимал. И то, что в этом он был не одинок, ничуть его не утешало. Он отыскал парня, который первым заорал про Фосигана, и схватил его за грудки.
— Что ты несёшь, дурак? Кто тебе сказал, что война будет против Фосигана?
— Да гонец же сказал, гонец! — крикнул тот; щёки у него разалелись, глаза блестели, но он не был похож ни на дурака, ни на враля. — Я сам слышал, и вот, Роб тоже слышал, и Гунс — они там были, верно, ребята?
— Верно, верно! — охотно подтвердили те.
Том выпустил парня. Голова у него шла кругом, ноги почти не держали — сказывалась бессонная ночь. А кругом продолжали голосить.
— Цапаются нынче лорды, что ж, нашему в стороне быть?
— Лорды цапаются, а нашим бошкам лететь!
— Пропади они пропадом!
— Жатва же в разгаре! Кто урожай собирать станет, бабы, что ли?
Если Адриан и проходил через деревню, то выяснить это при нынешней суматохе было совершенно нереально. Выбравшись из толпы, Том побрёл назад, к горам. То, что он только что видел и слышал, казалось дурным сном. Гвэнтли выступят против Фосиганов? Почти немыслимо. Если они и решились нарушить давний нейтралитет, на то должна была быть очень веская причина, и ещё вчера Том поставил бы сто к одному, что, доведись всё-таки выбирать, они поддержат сильнейшего… но разве Фосиган — не сильнейший? Разве Одвеллы нападением на клан Адриана не подтвердили лишний раз свою вероломность, разве это не должно было окончательно отвратить от них тех, кто подумывал о союзе?.. И разве Гвэнтли, чьи земли располагались между землями враждующих кланов, не были всегда обращены лицом в сторону Сотелсхейма? К тому же такие вещи не решаются за день, а ещё вчера подобного поворота событий никто не ждал.