Степанцов Вадим. Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

 
Меж пальцев протекли, шурша,
Рассыпавшейся жизни звенья,
И ослабевшая душа
Теперь желает лишь забвенья.
 
 
Но, мчась сквозь праздников каскад,
Никак она не позабудет,
Что будут гибель, крах, распад,
И лишь забвения не будет.
 
 
Я усмехаюсь, горечь скрыв -
Ведь все потери пустяковы,
Ведь неизбежно ждет разрыв
Все наши цепи и оковы.
 

* * *

 
Смерть - исказитель исконный,
Помер - и дело табак:
Образ мой глаже иконы
Вылижет сора писак.
 
 
Дескать, я жил благородно,
С каждым был добр и хорош:
Сахара сколько угодно,
Правды же нет ни на грош.
 
 
Я тосковал, не имея
Средств для творения зла,
И потому лишь в уме я
Черные делал дела.
 
 
Губы кусая до крови,
Злобу я ловко скрывал,
Просто бодливой корове
Рога Господь не давал.
 
 
Просто боязни и лени
В сердце не смог я изжить,
Просто за тонущих в тлене
Жизнь не хотел положить.
 
 
Скопища, полные пыла,
Хлынуть за мною могли б.
Бич Провиденья, Аттила,
В юноше скромном погиб.
 
 
Всё же придется вам тошно,
Коль я в Другом оживу.
Смех на бумаге - не то что
Смерти оскал наяву.
 
 
Пусть из меня получился,
В сущности, только изгой,
Но уже где-то родился
И подрастает Другой.
 
 
Каждый живущий покойно
Свыше уже заклеймен.
Религиозные войны -
Дело безбожных времен.
 

* * *

 
Сегодня волнуются ветки
И снялись в поход облака.
Обломки, окурки, объедки
Несет по асфальту река.
 
 
Сегодня в ночи содрогнулось
И тронулось судно Земли;
Пространство, как парус, раздулось,
И воды, клубясь, потекли.
 
 
И парус упруго трепещет,
И воду сгребает весло,
И поросль сияния блещет,
Которою все поросло.
 
 
И я покидаю берлогу
И воздухом сытным дышу;
Я вижу погрешности слога,
Но все-таки жадно пишу.
 
 
Свой голос, затерянный в хоре,
Ловлю я и знаю: вот-вот
В безмерное светлое море
Земля без меня отплывет.
 
 
И только молиться осталось,
Чтоб я не задохся во мгле,
Чтоб сердце мое разорвалось
На парус поднявшей Земле.
 

* * *

 
Дверь под ложечку я ударяю ключом -
И пустынность квартиры мне сдавит виски.
<Никогда никого не проси ни о чем>, -
Бормочу, ощутив нарастанье тоски.
 
 
Только что мы шутили с шофером такси,
И уютно светилась зеленым панель.
Никогда никого ни о чем не проси,
Даже если постылее гроба постель.
 
 
Поначалу прижмет, а потом ничего -
Выпьешь рюмку, привычную стряпаешь снедь.
Никогда ни о чем не проси никого -
Перед собственной памятью плохо краснеть.
 
 
Никого ни о чем не проси никогда,
Потому что всегда одинок человек,
Потому что избавит навек от стыда
Понимание слов <никогда> и <навек>.
 

* * *

 
Если плюнул на все без изъятья,
Пью всё более день ото дня
И тебя не желаю понять я,
То и ты ведь не слышишь меня.
 
 
Признаю я свою бесполезность
Для страны изможденной родной,
Но и ты окажи мне любезность -
Не вступай в разговоры со мной.
 
 
Разговоры - пустое занятье,
Согласись и душой не криви:
По Адаму мы, может, и братья,
Но отнюдь не по братской любви.
 

* * *

 
Я снова ухожу, и мне
Никто не обернется вслед.
Я вечно только ухожу,
Так много лет, - печальных лет.
 
 
И сам не понимаю, как
Могу я слезы превозмочь
И улыбаться, уходя
От тех, кто мог бы мне помочь.
 
 
Опять бреду Бог весть куда
И вновь легко осилю плач,
Себе под нос твердя реестр
Своих сомнительных удач.
 
 
Пусть мне никто не говорит:
<Не уходи, останься здесь>, -
Меня от гибели спасет
Моя беспочвенная спесь.
 

* * *

 
Зрачок мой безумье расперло
И, страшное, око ослепло -
Былое мне стиснуло горло
Удавкой, сплетенной из пепла.
 
 
Кружатся безжизненным прахом,
Но яркие, как карусели,
Все планы, что кончились крахом,
Стремленья, что все отгорели.
 
 
Картины тех лет сохранились
И мчатся в цветной круговерти,
Но чувства былые сменились
Лишь болью в предчувствии смерти.
 
 
Слабеют источники духа,
Лишь твердость осталась герою,
С которой из птичьего пуха
До неба я здание строю.
 

* * *

 
Друзья, я встретился с вами
Вчера на закате дня.
Мы пили, злыми словами
Нелепость жизни кляня.
 
 
Мы знали, что век наш прожит
И близок зябкий закат,
Что нам ничем не поможет
Подробный подсчет утрат.
 
 
Мы продолжали браниться,
Но из-за плотных туч
С неба на наши лица
Упал невидимый луч.
 
 
И дрожь овладела мною,
И рухнуть хотелось ниц:
Я видел, как все земное
Смывается с наших лиц.
 
 
Я слышал: речи земные
Падают пеплом с губ
И речи звучат иные -
Грозней архангельских труб.
 
 
И вновь, как трубы под кожей,
В нас загремел экстаз,
И видел любой прохожий,
Что длань Господня на нас.
 
 
И пусть ты счастья не встретил,
Не сожалей ни о чем:
Зато тебя Бог отметил
Незримым своим лучом.
 

* * *

 
Низкий голос неизменно ровен
И в глазах - ни проблеска огня.
Ни одной из всех земных диковин
Невозможно поразить меня.
 
 
На людей смотрю я терпеливо,
Про себя исчезнуть их молю.
Ничьего духовного порыва
Больше я уже не разделю.
 
 
И восторга юного припадки
Странными мне кажутся уже.
Мир касается глазной сетчатки,
Не рождая отклика в душе.
 
 
Лишь порой вдруг челюсти мне сводят
Зерна памяти минувших лет.
Каждый слышал, что душа проходит,
Но не каждый ей посмотрит вслед.
 

* * *

 
Фортуна ни в чем не повинна,
Пора самому повиниться,
Что даже для цели вершинной
Ни в чем я не мог измениться,
 
 
Хотя бы слегка, ненамного,
Хотя бы на краткое время, -
С порога отверг, недотрога,
Я это нетяжкое бремя
 
 
И с руганью грязной бросался
На всех, кто давал мне советы,
И так ни при чем и остался,
Упрямец, в отместку за это.
 
 
Но я ни о чем не жалею,
Хоть знаю, что все удалось бы,
Когда бы, гордыню лелея,
Я пасть не боялся до просьбы.
 

* * *

 
Глядите на предметы вскользь,
Чтоб взгляд их трогал как бы вкось,
Не глядя прямо никогда,
И вы увидите тогда,
Как обретут предметы цвет,
Которого иначе нет.
 
 
Взгляд в отчуждении своем
Очистит цвет, возьмет объем,
Благополучно избежит
Врага, которым дорожит,
Дававшего ему прокорм, -
Структур, деталей, черт и форм.
 
 
Предстанет мир тогда иным -
Просторным, радостно-цветным,
И больше не коснется взгляд
Былых прибежищ и преград,
Не усомнится в чудесах,
Навек оставшись в небесах.
 

* * *

 
Я больше уже не беглец, не кочевник,
Душа моя сделалась странно покойной:
Так зимняя графика парков вечерних
Являет пример неподвижности стройной.
 
 
Куда ни придешь - повстречаешься с прежним,
И все обретенное быстро наскучит.
Любого из нас не гоняться за внешним
Безрадостный опыт однажды научит.
 
 
Слегка монотонный, но честный прозаик,
Нам жизнь обрисует условность движенья:
Так в ритме недвижном оконных мозаик
Я внутренней жизни читал напряженье.
 

* * *

 
Я был недаром молчалив,
Ведь снова в памяти печальной
Серебряные пряди ив
Змеились в заводи зеркальной.
 
 
Я зачарованно внимал
Не ходу вашего рассказа,
А капле, канувшей в канал
С нависшей влажной ветки вяза.
 
 
Шумели листья под пятой
И ваши речи заглушали;
Над статуй зябкой наготой
Аллеи своды обветшали.
 
 
Мое молчанье невпопад
Беседы разрывало звенья:
Я видел плавный листопад
И парк в плену оцепененья.
 
 
Вырезывал в пространстве след
Полет листа в своем извиве,
И мой виднелся силуэт
В аллее в дальней перспективе.
 
 
Я отрешенностью своей
Отнюдь не мыслил вас обидеть:
Больную тишь моих аллей
Мне слышать надобно и видеть
 
 
Затем, чтоб легок был отказ
На тихой одинокой тризне
От всех пустых надежд на вас,
А следовательно, от жизни.
 

* * *

 
Кроны парка, словно груда углей,
Скоро рухнут - и настанет тьма.
Красный отсвет форточек, фрамуг ли
Комкают ослепшие дома.
 
 
Улица в малиновых разливах,
В неподвижных драпировках луж
Вся полна незримых, торопливых,
В спешке сталкивающихся душ.
 
 
Радостен, силен, любвеобилен,
Я иду, - но зашипит вода,
И, испуганный автомобилем,
Давний образ сгинет без следа.
 
 
Вот друзья сошлись у магазина
И меня, посмеиваясь, ждут,
Но на красный свет всхрапнет резина -
И они бесследно пропадут.
 
 
Души дней, счастливых и печальных,
Растворились, всюду и нигде,
В лабиринте сумерек зеркальных,
В небесах, витринах и воде.
 
 
И иду я не по вешней суше,
А зеркальной лестницей - на дно:
Души дней былых и наши души
Там соединяются в одно.
 

* * *

 
Я от развалин Москвы устал,
Снова ломают целый квартал.
Хищно присел, как гигантский варан,
Над грудами хлама портальный кран.
Катятся камни, грохот и гул,
Катится в душу этот разгул,
Пусть же под водку и под жратву
Прошлое встанет как наяву.
Разгул научит любви к друзьям,
В глаза целует - до черных ям,
Целуя, из глаз выпивает цвет -
И вот, бесцветный, встает рассвет.
Стоя, как лошадь, дремлет Москва,
Кто-то все шепчет мои слова,
В которых сказались мука и бред
Юных моих невозвратных лет.
Как время, слова въедались в углы,
В старые стены, балки, полы.
Не сохранился этот посев:
Вдруг на колени тяжко осев,
На бок затем рухнул обвал,
Как человек, что убит наповал.
 

* * *

 
Слабеют звуки слов и опадают рядом,
И частый лепет шин - как фырканье зверей.
Бесшумно я иду под мягким снегопадом
Вдоль череды глухих келейных фонарей.
 
 
На людной площади, как в комнате приемной,
Сходясь и расходясь, толкается народ.
С заминками в толпе автомобильчик скромный,
Лоснясь, вершит свой путь в проулок, словно в грот.
 
 
А там, в нагих кустах, перед спокойным зданьем,
Ногами расшвыряв снегов пуховики,
Слежу я, как моча моя с глухим урчаньем
Впадает по дуге в сугробные кишки.
 
 
И думаю затем в спокойствии отрадном,
Что дерзостью сразить я никого не тщусь,
Но в городе моем, в уюте снегопадном,
Пишу, о чем хочу, где нравится, мочусь.
 

* * *

 
Зимний день - как фарфор саксонский,
Млечно-розовый, голубой;
Шаг толпы - словно топот конский,
Конский дых висит над толпой.
 
 
На снегу утоптанном гулком
Отложил яички песок;
Кажет фокус мороз проулкам,
Пряча пар - за куском кусок.
 
 
Воды воздуха мерно меркнут,
Все плотней их палящий пыл.
В их нещадную толщу ввергнут,
Задыхаясь, ты к дому плыл.
 
 
И деревья тяжко застыли,
Как серебряное литье,
По дворам, где мы семенили,
Пробираясь в тепло свое.
 
 
Словно раковина, лелеет
Гул неровный зимняя тьма,
И вовеки не потеплеет,
Не прейдет вовеки зима.
 

* * *

 
Мне видится море, что к берегу гонит упряжки валов,
В одной этой скачке сливая мильон столкновений и всплесков сумбурных;
Похожи на маски Эсхиловой драмы, стеная без слов,
Вдоль мрачных завес горизонта идут облака на котурнах.
 
 
Прибрежные воды стянув наподобье ковров,
Их море свернет, но не трубкой ковра, а тритоньей трубою;
Восстав из пучины, чтоб слышать свой собственный рев,
Оглохшее, вдрызг разбивается белое ухо прибоя.
 
 
С никчемными чувствами я рассчитался сполна,
И мысли мои пусть домыслит мое поколенье.
Рыдающей женщиной бьется на гальке волна,
И новая следом идет, равновесье храня по-тюленьи.
 
 
Загривок литой наклонит она, как Минотавр,
Летучей игольчатой пеной трепещущий ветер стегая,
И вновь под надтреснутый выдох огромных осипших литавр,
Охвачен предчувствием счастья, я море почти постигаю.
 

* * *

 
Не уловить
Твоих примет -
Ты ветер, нить,
Духовный свет.
 
 
Скрывай, храни
От мудреца
Суть имени
И блеск лица.
 
 
Лишь мне дано
Безумным быть,
Не видеть, но
Любить, любить.
 
 
Я жду во сне
И наяву,
Сойдешь ко мне -
И я живу.
 

* * *

 
Пройдем последние заставы,
И тракт уйдет под небосклон.
Вокруг звенят сухие травы,
И ветром колыхает звон.
 
 
Не обернемся с сожаленьем
На жизнь изведанную всю:
Как псы, мы жадным нетерпеньем
Так долго метили стезю.
 
 
Под ношей зноя непосильной
Возлюбим трудные пути,
Чтоб пыль, и пот, и топот пыльный
С терпением перенести.
 
 
На миг автомобиль взрывает
Засушливую тишину,
Но звон с обочин наплывает
И шум вбирает под волну.
 
 
Нам волны видятся иные:
Колебля блики, как листва,
На плоскости береговые
Они выносят кружева.
 
 
Над мерно дышащим прибоем,
Как в линзе, чуть замутнено,
В горах, исполненных покоем -
Лесов курчавое руно.
 
 
Над полосою побережной
Почила вечность, и она
Как эти горы, безмятежна,
Как воды, ласково-ясна.
 
 
Теснятся отблески залива,
Извечный обегая круг,
И мы шагаем терпеливо
Туда, на безмятежный Юг.
 

* * *

 
Раскинув тяжелые крылья,
Я косо парю над Москвой.
Юг выхлопом пахнет и пылью,
А Север - опавшей листвой.
 
 
От гор, припорошенных дымкой,
К которым теснится прибой,
Я снова лечу невидимкой -
Увидеть Москву под собой.
 
 
Я вновь прорезаю сниженьем
Вороний всплеснувшийся карк,
Спускаясь в пропахший броженьем
И дышащий золотом парк.
 
 
В пьянящую толщу втекая,
Струятся в тиши ветерки;
Кленовая сонная стая
Колеблет в ответ плавники.
 
 
И день мне с поляны навстречу
Искрится пушистым хвостом,
И давние пылкие речи
Мне слышатся в парке пустом.
 
 
И сердце иного не ищет,
Почуяв отчизну свою:
Вино нашей юности нищей
Я в запахе осени пью.
 

* * *

 
Неисчислимы всплески вод,
Бесчисленны отроги гор,
И мягкой дымкой небосвод
Окрестный обволок простор.
 
 
Несметны бликов племена,
Змеящихся наискосок,
Которых к вечеру волна,
Как рыб, сгребает на песок.
 
 
Влечет глаза любой извив
На многослойном срезе скал,
Чтоб, ничего не упустив,
Ты главного не отыскал.
 
 
Суть в ясных небесах плывет,
В волнах плескается морских,
Но дробность мира в хор сольет
Всего один волшебный штрих.
 
 
Сумеет разглядеть наяд,
С рыданьем бьющихся о мыс,
Не тонущий в деталях взгляд,
А обобщающая мысль.
 
 
Суть, как сверкающая нить,
Скрепила весь пейзаж морской,
Но кончик нити ухватить
Ты сможешь только в мастерской.
 

* * *

 
Казалось, все возможно
И лишь мечта права,
Казалось, что не ложны
Лишь пылкие слова.
 
 
Душа с такой беспечной,
Безудержной тоской
Казалась бесконечной,
Как окоем морской.
 
 
Она уподоблялась
Началу всех начал
И к ней по морю мчалось
Все то, чего я ждал.
 
 
Казалось, птица вала
Взмывала тяжело
И серой отливало
Вдруг серое крыло.
 
 
Волна волной сменялась,
Прибой бессонно бил,
И мне тогда казалось,
Что я тебя любил.
 

* * *

 
Хмельные прежние напитки
Сегодня через силу пьются
В последней горестной попытке
К разгульной юности вернуться.
 
 
И если спьяну временами
Забыть усталость удается -
Она, забывшись, ляжет с нами,
Но поутру она проснется.
 

* * *

 
О ты, кто вел меня всегда,
Хоть ты, я знаю, и не друг, -
Меня погубят города,
Открой мне безмятежный Юг.
 
 
Всегда туда влечет стезя
Из суматохи городской,
Где счастья обрести нельзя,
Но можно обрести покой.
 
 
Где, вкось волнение гоня,
Изрыл всю ширь Эвксинский Понт,
Где в дымке спит сиянье дня,
Двоится теплый горизонт.
 
 
Где по волнам со всех сторон
Порхают плоскости, змеясь,
Где на ветру дубовых крон
Кипит узорчатая вязь.
 
 
Где вечности упорный ритм
Живет, ворочаясь в волнах,
В круженье отблесков горит
И громыхает в валунах.
 
 
Но страшно твой услышать смех:
Позволишь мне уйти туда -
И там понять, что я из тех,
Кого сгубили города.
 

* * *

 
Я знаю, что ты никогда мне не будешь близка,
И тихо плыву меж коричневых мебельных льдин.
Не дай тебе Боже узнать, что такое тоска,
Тем более с ней оказаться один на один.
 
 
Не дай тебе Боже услышать, как время течет,
Услышать безмолвье, которого не заглушить,
Почувствовать, как из зеркал выползающий лед
Усталые нервы начнет беспощадно мозжить.
 
 
Не дай тебе Боже того, что мне щедро дано,
Такое не вместится в нежном сердечке твоем:
Когда на секунду во льду возникает окно
И темная толща качнется приманчиво в нем.
 

* * *

 
Пусть в жизни я не преуспел,
Но мне от этого не грустно,
Ведь я любовь свою воспел -
И, говорят, весьма искусно.
 
 
Пусть, скуку черную гоня,
Бесстыдно бесится богатство,
Но злоба не толкнет меня
В коммунистическое братство.
 
 
Любимая, пускай с тобой
Я близок только в грезах винных,
Я все же не сольюсь с толпой,
Клубящейся в огнях витринных.
 
 
Я одинок в любой толпе,
На гульбище и в магазине,
И я, любимая, к тебе
По этой двигаюсь пустыне.
 
 
Мне здесь тебя не обрести,
Но я такой не ставлю цели -
Я должен нас двоих спасти
От жадной жизненной скудели.
 
 
Я здесь бреду в нагих песках
К тебе, обещанной невесте,
Чтоб за чертой, в иных веках,
Мы были неразлучно вместе.
 

* * *

 
Я не жалея тратил время,
Гонясь за призраком бессмертья,
Но доставалось и пространству,
Теснимому без милосердья.
 
 
Все страхи, все мои сомненья,
Казалось, про меня забыли,
Когда, с полей срывая шкуры,
Я шпорил бег автомобиля.
 
 
Читая до изнеможенья,
Бессонницы и нервной дрожи,
Главнейшего не находил я,
Но что-то отыскалось все же.
 
 
И грозная борьба с пространством
Не все на ветер рассыпает -
Порой цветы, трава, деревья
Бивак твой тихо обступают.
 
 
В позванивающих скрещеньях,
В толпящихся изломах стройных -
Тишайший шум оповещенья,
Понятного лишь для достойных.
 

* * *

 
Сулите любые беды,
Но я устал выбирать.
Я нынче выбрал победу
И не могу проиграть.
 
 
Я резко рвану от бровки,
И гравий хрипит в ответ.
Отныне на остановки,
На отдых - времени нет.
 
 
Предстанут мне лес и поле
В наивной сонной красе,
Но их разрубает воля
Бетонным бичом шоссе.
 
 
Довольно мне угощений,
Игры лучей в хрусталях,
Заманчивых угощений
И женщин в глупых ролях.
 
 
Мне воля твердит: не мешкай,
Важней другие дела.
Навек с надменной усмешкой
Я выйду из-за стола.
 
 
Пусть нервы просят покоя,
Но это всё пустяки -
Их воля крепкой рукою
Натянет вновь на колки.
 
 
И взгляд опоздает нежный,
В пути ему грош цена
К победе - столь неизбежной,
Что вроде смерти она.
 

* * *

 
Неуловимо образ твой тает
В утреннем свете;
Неуловимо он улетает
В свете вечернем;
 
 
Краем одежды в небе играет
Ласковый ветер;
Та, что любима, не обитает
В обществе черни.
 
 
В свете закатном, в свете рассветном
Чувствую взгляд твой;
Слышу твой шепот в шорохе ветра,
В шуме прибоя;
 
 
Вечной любовью, тайною клятвой,
Словом заветным
Связан с тобою, связан навеки
Только с тобою.
 

* * *

 
Команды полые раскаты
Расколются почти что зримо,
И вновь командуют легаты,
Не верящие в дряхлость Рима.
 
 
И вновь музыка оросила,
Как огороды, ширь парада,
Чтоб ожила слепая сила,
Не чуя близкого распада.
 
 
И обвивает стен уступы,
Как червь реснитчатый, колонна,
И Третий Рим глазами трупа
Глядит на это благосклонно.
 
 
Военщина времен упадка,
Ты - кладезь острых наслаждений!
И, чавкая, жуют брусчатку
Мокрицы ротных построений.
 

* * *

 
Спокойны серые глаза,
Черты тяжелые набрякли,
А дым то вьется, как лоза,
То копится, как ворох пакли.
 
 
Всю жизнь я вижу без прикрас,
Без лицемерного убранства,
А дым все режет, как алмаз,
Изгибы на стекле пространства.
 
 
Пусть безразличие, как нож,
Вдруг станет в сердце нестерпимым,
Но черт лица не тронет дрожь,
Лишь взгляд на миг подернув дымом.
 
 
Все то, что в жизни нас влечет,
Так низко, что почти забавно,
А дым, как время, все течет,
Расслаиваясь плавно-плавно.
 

* * *

 
В день скромных похорон моих
Не стоит спрашивать, друзья,
Как вышло, что за столько лет
Настолько мало сделал я.
 
 
Не забывайте обо мне,
Попробуйте меня понять;
Не говорите о плохом -
Все надо проще объяснять.
 
 
Был свеж мой беззаботный взгляд
И поступь дерзкая легка,
В кармане правом был блокнот,
А в левом - фляжка коньяка.
 
 
И жизнь бедовая моя
Летела вскачь, а не текла;
Я ничего не успевал,
Но никому не делал зла.
 
 
И на поминках на моих
Скажите, попивая грог:
Он вдохновенье обожал,
Зато труда терпеть не мог.
 

* * *

 
Пусть я привержен чувственным усладам,
Но всё бросаю, чтоб сонет сплести,
Его охотно наполняя ядом,
И я за то у многих не в чести.
 
 
Я всех могу в смущенье привести
Неудержимым нравственным распадом,
Но даже самым искушенным взглядам
В моих стихах изъянов не найти.
 
 
Порой я напиваюсь как скотина,
Не вырастил ни дерева, ни сына,
Ценимое другими - не ценю,
Мне лень милее, чем труды и битвы,
Но мой язык острее всякой бритвы
И рассечет крепчайшую броню.
 

* * *

 
Я пьянствовал с друзьями до утра
И выглядел к утру скотоподобно,
Писал стихи язвительно и злобно
И был отнюдь не деятель добра.
 
 
Лились упреки словно из ведра,
Но я в ответ лишь хохотал утробно
И снова развлекался низкопробно, -
И вот лихая близится пора.
 
 
Но ни к чему крушиться лицемерно:
Похоже, я и вправду кончу скверно,
Зато не буду возбуждать умы.
И только женщина одна могла бы:
Но стоп, молчок Пускай мы с Музой слабы,
Но подаяния не примем мы.
 

* * *

 
Я не хочу, чтоб ты меня спасла,
Спасение меня не привлекает.
Моя душа погибели алкает,
А ты бы жизнь и нежность принесла.
 
 
Пусть голос твой меня не окликает -
И я снесу укоры без числа.
Когда поток в глубины увлекает,
Блажен гребец, не бросивший весла.
 
 
Я чувствую, как в смрадную трубу
Меня, кружа, несет водоворот,
И не хочу, чтобы была ты рядом.
Без сожалений шпорю я судьбу,
Беззвучным смехом искривляю рот
И управляю собственным распадом.
 

* * *

 
Тяжелая бутылка с испанским коньяком,
И комната пропахла заморским табаком.
Бананы, апельсины и пепел на столе,
И господа поэты уже навеселе.
 
 
По улице во мраке бегут огни гуськом,
А от щелястой рамы всё тянет холодком,
И делается зябко - как будто в мертвой мгле
Плывем мы, чуть качаясь, на утлом корабле.
 
 
Последнюю копейку мы ставим на ребро
И снова опоздаем к закрытию метро.
Пора бы расставаться - но страх не превозмочь:
Как мало нас, о Боже, и как огромна ночь!
 
 
И вновь, пока трамваи не прознобят Москву,
По волнам опьяненья с друзьями я плыву.
 

* * *

 
Желаешь ты вкусить пьянящего питья,
Однако же учти - не всем оно полезно:
Обрушится душа похмельная твоя
В провал депрессии, в раскаяния бездны.
 
 
Ты не из тех людей железного литья,
Которым все твои мученья неизвестны.