Степанцов Вадим. Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

Как страсти чужой монумент.
 
 
Увёл я её из орущего зала,
Стал на ухо что-то кричать.
Она танцевала и тоже кричала,
Кричала: «О чём вы, а, дядь?»
 
 
«Что общего, детка, меж ним и тобою?» –
Её вопрошал вновь и вновь.
Она улыбнулась, тряхнув головою,
И просто сказала: «Любовь…»
 
 
…Я ехал в такси, оглушён неуспехом,
обжёгшийся делать добро.
Опять продавать ей мешочки со смехом
В пустом переходе метро.
 
 
А жаль. Было в девушке что-то такое,
Что я осознать не успел…
Есть в девушках прочих, конечно, другое,
Но я это «что-то» хотел!
 
 
Так смейтесь, мешочки, как раньше смеялись,
Напомнив мне через года,
Что с ней мы расстались, мы с нею расстались,
Расстались уже навсегда!
 
 
И мне никогда не узнать, что с ней сталось,
И массу подобных вещей:
Как в том переходе она оказалась
И как её звали вообще?
 

РОЗА

 
За стихи мне девушка розу подарила.
Ах, спасибо, ангел мой! Как же это мило!
 
 
Нет, вы только вдумайтесь – это вправду было!
За стихи мне девушка розу подарила!
 
 
Я стоял-болтал в толпе, посредине зала.
Засверкало всё кругом, а затем пропало.
 
 
Мы остались с ней одни в ледяной пустыне,
Где холодный лунный свет на торосах стынет.
 
 
«Это Вечность», - понял я, вздрогнул и очнулся.
И, как пьяный, розу взял, даже покачнулся.
 
 
Девушка во все глаза на меня смотрела.
Услыхал не сразу я, как толпа шумела.
 
 
Всё вернулось на места – лица, краски, звуки,
Кто-то книгу мне пихал в занятые руки:
 
 
«Надпишите, Константэн!» – «Да, сейчас, конечно…».
Начинался так концерт, он прошёл успешно.
 
 
Я счастливый шёл домой, вспоминал: «Как мило!
Девушка мне – Боже мой! – розу подарила!».
 

ОЛЕНЬКА (поэма-экспромт)

 
Мы с тобой слились в экстазе
И в безумьи сладких стонов
В эру пейджинговой связи
И мобильных телефонов.
 
 
Я приехал во Владимир
И в тебя влюбился, Оля.
Помнишь – к ночи город вымер?
Мы, принявши алкоголя,
 
 
Вдруг пошли гулять к обрыву,
От компании удрали;
Там мы дань воздали пиву…
Нас желанья раздирали!
 
 
Подо мной трещали сучья
И твоё ласкал я тело:
Вся твоя натура сучья
Моего «дружка» хотела.
 
 
(Оля, если ты читаешь
это всё, не обижайся!
Я ж – любя, ты понимаешь?
Ты читай и улыбайся).
 
 
Помнишь – там нам помешали?
А из мрамора ступени,
По которым в парк вбежали,
Их ты помнишь? ветви, тени?
 
 
В парке хоть луна светила.
На скамье, решив, что можно,
Ты «дружка» рукой схватила
И пожала осторожно.
 
 
И, закрыв глаза, держала,
Трепеща от возбужденья:
Плоть в руке твоей дрожала,
Раскалённая от тренья.
 
 
Но отдаться прямо в парке
Не решалась ты, однако.
Поднялись, пошли сквозь арки,
Где-то лаяла собака.
 
 
На квартире оказались
И легли в одной постели.
Наши ласки продолжались.
Как друг друга мы хотели!
 
 
Но пищал твой пейджер тонко –
Тебя мама вызывала,
Волновалась за ребёнка.
Ты звонить ей выбегала.
 
 
А потом вдруг оказалось,
Что сосед есть в комнатушке.
Очень ты его стеснялась –
Он не спал на раскладушке,
 
 
Спьяну нам мычал советы –
Мол, давайте, вас тут двое,
Я не в счёт; святое это,
Ваше дело молодое.
 
 
Только утреннею ранью
Разрешилась эта смута –
О, какой восторг за гранью!
О, волшебная минута!
 
 
Поднялся сосед и вышел,
На тебя я навалился…
Ах, восторг всё выше, выше!
Ах – и вот он разрешился!
 
 
Сбилось на пол одеяло,
Было утро в птичьем гаме.
Подо мною ты лежала,
Обхватив меня ногами,
 
 
Улыбаясь благодарно,
Гладя мне живот и спину,
Глядя мне в глаза коварно…
Я был счастьем пьян в дымину!
 
 
Я мечтал об этом чуде
И боготворил, о, боги! –
Твои маленькие груди,
Твои кудри, руки, ноги.
 
 
Запищал твой пейджер снова
И прочла ты сообщенье,
А потом мы бестолково
Одевались, и в смущеньи
 
 
Всё прощались и прощались,
Шли на кухню, кофе пили, -
Но потом мы возвращались
В комнату – и вновь любили.
 
 
Нам казалось – мало, мало,
Не уступим ни на йоту…
Ты, конечно, опоздала
В это утро на работу,
 
 
Я в Москву уехал, Оля,
И храню твою визитку.
Что ж, такая наша доля –
Испытать разлуки пытку.
 
 
Но тебя я вспоминаю,
Мысленно веду беседу,
Как бы вновь тебя ласкаю…
Оля! Я к тебе приеду!
 

ПОСЛАНИЕ КОТУ МОЕМУ КАТРЮШКЕ

   «Я так бессмысленно-чудесен,
   Что Смысл склонился предо мной!»

Игорь Северянин, «Интродукции», 1918 год.

 
С утра я хмур, пью крепкий кофий,
А котик на меня глядит.
Кошачий взгляд – он как магнит,
Он выше всяких философий.
 
 
Взгляд не бессмысленный, о нет,
Но взгляд бессмысленно-чудесный.
Слова людские – вздор и бред
Пред этой тварью бессловесной.
 
 
По разуменью моему,
Мой котик не подвержен сплину.
«Ну, что глядишь?», – скажу ему,
а он зевнёт и выгнет спину.
 
 
Я много книжек прочитал,
Сам написал стихов немало,
И что – счастливей, что ли, стал?
Что, жизнь осмысленнее стала?
 
 
А котик не читает книг,
В депрессию он не впадает:
Увидит муху – прыгнет вмиг,
И счастлив. Он ведь не страдает.
Поесть, поспать и поиграть,
И самочку покрыть весною –
Вот смысл жизни. Меньше знать,
А больше жизнью жить самою!
 
 
И мы для этого живём,
В нас гедонизм – первооснова.
Всё прочее есть ржавый лом,
Конструкции ума больного.
 
 
Я улыбнусь, допив свой кофий.
Тебя я, котик, видеть рад.
Воистину, твой, котик, взгляд –
Превыше всяких философий.
 

КОНЕЦ СВЕТА

 
Я – паук восьмидесятиглазый,
Чёрный и шерстистый, ростом с дом.
Как включу нагрудный мощный лазер,
Всё вокруг меня горит огнём.
 
 
Нас таких немало. Мы упали
Из стального чрева корабля
И уничтожать живое стали
На планете с именем «Земля».
 
 
Жили тут до нас такие - «люди»,
А теперь уж больше не живут.
Мы как дали залп из всех орудий –
Вымерли они за пять минут.
 
 
Мы же стали быстро размножаться:
Самки клали яйца на ходу.
Стали по планете разбегаться
В памятном трёхтысячном году.
 
 
Центр дал заданье – все постройки
Быстренько снести, сравнять с землёй,
Испарить возникшие помойки
Лазером. Я, клацая клешнёй,
 
 
Бегаю по улочкам московским,
Всё сношу и дико верещу, -
Но, ведом инстинктом пауковским,
Между делом самочек ищу.
 
 
Очень устаю после работы,
Вечером в пещеру прихожу –
Прежде чем уснуть, поем чего-то,
А потом в аквариум гляжу.
 
 
Плавают в воде, искрятся рыбки…
Странно. Я их как-то полюбил.
А ещё играю я на скрипке –
Сам себе, представьте, смастерил.
Я вообще мечтатель-многоножка:
Паутину лучше всех плету
И ещё стихи пишу немножко –
Всё про самок и про красоту.
 
 
Ночь пройдёт – и снова на работу.
Братья верещат: «Привет, привет!».
Мы уже готовимся к прилёту
Короля. Москвы уж больше нет.
 
 
Кое-что расчистить нам осталось –
Кремль и все соборы испарить.
Это – ерунда, такая малость…
Мне бы с Королём поговорить!
 
 
Вот и ночь. Все сожжены излишки,
Стелется повсюду едкий дым.
Мы, и наши самки, и детишки, -
Все на Красной площади сидим.
 
 
Мы сидим, мохнатые громады,
Членами в восторге шевеля,
В звёзды мы свои упёрли взгляды,
Жадно ждём прибытья Короля.
 
 
Мы его не видели ни разу.
Говорят, что он вообще гигант,
Говорят, что он – тысячеглазый,
Каждый глаз горит, как бриллиант.
 
 
Мы его ужасно все боимся,
Он ведь может всех нас вмиг сожрать,
Если мы хоть в чём-то провинимся
И ему не станем угождать.
 
 
С самочкою я переглянулся,
К ней бочком придвинулся чуть-чуть,
Ласково клешнёй её коснулся –
Хороша у ней головогрудь!
 
 
Но внезапно все заверещали:
Показался в небе звездолёт,
Пауки все наземь вдруг упали,
А корабль всё ближе – вот он, вот!
 
 
Плавно опустился на планету…
Всё! Открылись двери корабля!
Всё! Дыханья – нету, мыслей – нету!
Мы сейчас увидим Короля!!!
 

ЗА МУЗЫКУ

 
Пускай талант я, а не гений –
Свой дар лелею и храню.
Из наивысших наслаждений
Стихи и музыку ценю.
Стихи своим считаю делом –
И, между прочим, наркотой, -
Но музыка, возможно, в целом
Наркотик более крутой.
 
 
Я – человек, уже создавший
Немало золотых хитов,
В различных группах выступавший
Как автор музыки и слов,
 
 
Не зная ни единой ноты,
15 лет играю рок,
И, слушая свои работы,
Порой испытываю шок:
 
 
Какая роскошь! Да, я в шоке!
Меня решительно пьянят
Мои вокальные заскоки
И разноцветный звукоряд.
 
 
Альбомов множество скопилось,
Я знаю, за 15 лет.
Трясусь над ними, озирая
Коробки дисков и кассет.
 
 
Но мне не очень интересен
Путь в массы песенок моих.
Хотя есть штучек двадцать песен,
Известных более других.
 
 
Ещё я – меломан. Мне близко
Почти что всё – хард-рок, хардкор,
Джаз, авангард, и панк, и диско,
Тяжмет, и рэггей, и фольклор.
 
 
Как меломан с огромным стажем,
Берусь на слух определить:
Вот Фридман нарезает, скажем,
А вот Стив Вэй пошёл пилить.
 
 
…Но лучшей музыкой на свете
Считаю женский сладкий стон.
О, как влюблён я в звуки эти!
Как в эти звуки я влюблён!
 
 
Когда скрипит, трясётся койка,
Вдруг сладкий настаёт момент –
Ах, женщина тогда какой-то
Неповторимый инструмент!
 
 
Она воркует, стонет, плачет
И громко мамочку зовёт,
Но это – редкая удача,
Бывает всё наоборот:
 
 
Когда красивая пацанка
Лежит, не скажет даже «ой»,
Как на допросе партизанка –
Молчит геройски под тобой.
 
 
За что мне нравятся хохлушки –
За то, что крайне горячи,
За то, что вцепятся в подушки
И в голос голосят в ночи.
 
 
Девчонки! Вы – парней услада,
Как меломан, как музыкант,
Я вам советую – не надо,
Не надо прятать свой талант!
 
 
Вы не стесняйтеся, девчонки,
Шепчите: «Ох!», кричите: «Ах!», -
Как инструмент изящно-звонкий,
Послушный в опытных руках.
 

НА ЛУННОМ БЕРЕГУ

   «…сегодня продавщица кондитерской, завтра жена полкового командира, послезавтра сиделка Красного креста, а в промежутках – фарсовые актрисы, цирковые наездницы и гимназистки старших классов. Всё это в конце концов приелось, и минутами кажется неинтересным даже обладание королевой».

Анатолий Каменский, рассказ «Четыре».

 
На лунном берегу мы целовались –
В беседке, на безлюдном берегу,
А волны, что из звёздной тьмы рождались,
Бежали к нам и гасли на бегу.
 
 
Я был тогда восторженным и юным,
А ты была прелестна: вся дрожа,
Дарила губы мне в сиянье лунном,
Смеялась, шаловлива и свежа.
 
 
На веках у тебя мерцали блёстки,
А у меня кружилась голова –
Всё было внове, были мы подростки
И жаркие шептали мы слова.
 
 
И это всё – мы просто целовались.
И этим я был счастлив в те года!
Тебя я проводил – и мы расстались,
И больше не встречались никогда.
 
 
Я издали смотрел, как шла ты к маме,
Как мать твоя свою ругала дочь, -
А я, твоими пахнущий духами,
Ворочался, не мог заснуть в ту ночь.
 
 
Пришёл рассвет – я долго просыпался,
и в свете солнца, радостный, лежал…
С тех пор я очень много раз влюблялся
И многих женщин нежно обожал.
Но стало всё немножко приедаться –
Увы, и женщин чары, и луны…
А раньше так хотелось целоваться!
Так чувства были все обострены!
 
 
Душа – она ничуть не огрубела,
Но сгинуло куда-то волшебство,
И женщины пленительное тело
Люблю привычно я, узнав его.
 
 
Привык к тому, что люди – только люди,
Мир делится на женщин и мужчин,
И о любви, как о каком-то чуде,
Я не мечтаю – что искать причин?
 
 
Но вдруг пахнёт волшебными духами
И женщины поймаешь странный взгляд –
Опять земля качнётся под ногами,
Как с той подружкой, десять лет назад.
 

ПУНКТУАЛЬНОСТЬ

 
Я пунктуален неизменно.
Пусть было мне нехорошо,
Я должен выйти был на сцену –
Я встал, оделся и пошёл.
 
 
Да, с бодуна меня мотало,
И во дворе в сей поздний час
Овчарка на меня напала
И укусила пару раз!
 
 
Я дёрнулся, кривясь от боли,
И улицу перебежал –
Ногой овчарку отфутболил,
Но рядом тормоз завизжал:
 
 
Меня машина сбила, смяла,
Вдруг вылетев на тротуар,
Все кости мне переломала –
Настолько страшным был удар.
 
 
Водитель, матерясь ужасно,
Меня в машину затащил,
И мы на свет рванули красный –
Ох, в этом он переборщил.
 
 
Внезапно врезались мы в стену,
В машине взрыв раздался тут –
А ведь до выхода на сцену
Мне оставалось пять минут!
 
 
И я, как некий терминатор,
Восстал из дыма и огня,
И сделал шаг – но экскаватор,
Рыча, наехал на меня.
А я на сцену был обязан
Через минуту выходить!
Я вновь восстал, хоть был размазан
По мостовой, и во всю прыть
 
 
Сюда сквозь парк помчался с криком, –
Пусть ветки по лицу секут, -
И счётчик в голове затикал:
Осталось двадцать пять секунд.
 
 
Вот и ступеньки – хоть недаром
Я так спешил… Что за дела!
Меня здесь обварили варом,
И потекла по мне смола.
 
 
Я только заскрипел зубами
И дальше поволок себя,
Вертя руками и ногами,
Дверные ручки теребя.
 
 
Вдруг рухнул лист стекла, блистая,
И срезал голову мою –
Нет, так я точно опоздаю!
Вновь терминатором встаю,
 
 
Приладив голову обратно,
Решаю – это ничего,
Успеть – успею, вероятно…
Осталось пять секунд всего!
 
 
В порядок привожу мгновенно
Себя…Ура! Всё хорошо!
Я должен выйти был на сцену –
И я, как видите, пришёл.
 

ДЕЛЬТАПЛАН ИЛОНЫ

 
Прошлым летом мы с Симоной, взяв билеты до Херсона,
К морю Чёрному махнули, где я в клуб один вступил:
На изящном дельтаплане я слетал с крутого склона,
И над кромкою прибоя я парил, парил, парил…
 
 
В клубе дельтапланеристов как-то встретил я Илону –
Удивительно красивой эта девочка была!
Боже, я влюбился сразу, позабыв свою Симону,
Я кружился над Илоной в небе на манер орла.
 
 
И однажды утром с нею мы, как две большие птицы,
Понеслись на дельтапланах над волнами в небесах.
Как хотелось мне с Илоной в поцелуе страстном слиться –
Но мешала эта штука, рама скользкая, в руках.
 
 
Полетали и вернулись, и Илона вдруг спросила:
«Не сходить ли нам сегодня в ресторан? Ты очень мил…».
Помню, я тогда ответил: «Небо нас соединило!» –
И, клянусь, друзья, Илону страстно ночью ублажил.
…Уезжали мы с Симоной и разглядывали фотки,
что нащёлкали на море, сидя в поезде, смеясь.
Вдруг Симона показала фотокарточку красотки
И сказала мне серъёзно: «У тебя была с ней связь».
 
 
Я оправдываться начал: «Ах, Симона, что ты, крошка?» –
Но спустя минуту понял, что бессмысленно враньё,
И тогда ответил твёрдо: «Да, увлёкся я немножко,
Да, влюбился я в Илону – что ж, ты видела её».
 
 
Хлопнул дверью, вышел в тамбур, закурил там и подумал:
«Сколько в мире баб красивых! Страстью всех испепелю!
А ведь я б не отказался от Илоны и под дулом!
Но Симону ведь я тоже обожаю и люблю…
 
 
Ах, подруги наши – гири по рукам и по ногам нам,
Но порой мы всё ж взлетаем и парим, парим, парим!
Я хочу быть моногамным, не могу быть моногамным,
Как увижу я красоток – прям-таки бегу я к ним!».
 

ПЕЙ, ПОКА ПЬЁТСЯ!

 
Пей, пока пьётся! Пей вволю, дружище!
Всё хорошо – водка, пиво, коньяк.
Рано иль поздно снесут на кладбище,
В землю зароют тебя абы как.
 
 
И над тобой будут птички красиво
Петь-заливаться и гнёздышки вить…
Пей, пока можешь, и водку, и пиво,
Пей – позже могут врачи запретить.
 
 
Пей без оглядки и без опасенья,
Звон хрусталя – самый сладостный звук.
Пей без сомненья и до окосенья,
Пей в окруженьи друзей и подруг.
 
 
Смерть между нами неслышно крадётся
С остро наточенной страшной косой.
Вспомни, что всем умирать здесь придётся,
Выпей – и быстро заешь колбасой.
 
 
Развеселись и забудь про заботы –
Завтрашний день их решит сам собой.
Женщин не бойся, знакомься, чего ты?
Хочешь – танцуй, развлекайся с любой.
 
 
Ешь, пока естся, люби, пока можешь,
В культ возведя наслажденье, живи.
Всё перепробуй – потом подытожишь,
Сколько какой испытал ты любви.
 
 
Будешь лежать-помирать на подушках,
Радуясь: «Вволю я пожил, ха-ха!
Ел за троих, пил-гулял на пирушках –
И избежал я унынья греха…».
Пей, пока пьётся! Пей вволю, дружище!
Всё, как ты верно заметил, «ништяк»…
Пусть нас однажды снесут на кладбище,
Ну, а сейчас нас заждался кабак!
 

ЗВЁЗДНАЯ ИДИЛЛИЯ

 
Мысль была простой до гениальности –
Долларов побольше накопить
И, уладив разные формальности,
Астероид в космосе купить.
 
 
Я – купил, провёл там освещение,
Атмосферой глыбу окружил.
У меня такое ощущение,
Будто бы всегда на ней я жил.
 
 
Каждый день встаю я по будильнику
И тружусь в забое золотом,
Вечером спешу я к холодильнику,
Что стоит в вагончике моём.
 
 
Отбираю вкусности для ужина,
Радуясь, что выполняю план.
Вспоминаю с нежностью о суженой,
Наливая водочку в стакан.
 
 
Вспоминаю, как в года тяжёлые
Обещал я ей разбогатеть…
До чего же классно, что нашёл я
Платину, и золото, и медь!
 
 
Для неё, любимой, рад стараться я,
Хорошо б сейчас её сюда…
Эх, вернусь, куплю себе плантацию,
Чтобы не работать никогда!
 
 
Мы сидим с помощником-андроидом
На камнях, я поднимаю тост,
И горят над нашим астероидом
Миллионы ярко-синих звёзд.
 
 
Я хочу сегодня опьянения –
И включаю я магнитофон:
Невозможно слушать без волнения
Смех прелестный той, в кого влюблён.
 
 
Я устал – и, рухнув, как подрубленный,
Спать ложусь в вагончике своём.
Снятся мне глаза моей возлюбленной
Плюс её улыбка плюс наш дом.
 
 
Слышу я сквозь сон шаги андроида –
Он сказал, что я во сне храплю…
Как вернусь на Землю с астероида,
Я ему андроидку куплю.
Всё нормально. Кстати, создаёт уют
Мысль, что просчитал всё до секунд…
И машины во дворе работают,
Без конца просеивая грунт.
 

СЕМЕЙНАЯ СЦЕНКА

 
«Дорогая, что случилось? Вы – в аллее? Вы – грустите?
Отчего Вы здесь? Боитесь, что пропустите зарю?
Где же наш слуга-туземец по прозванью Тити-Мити?
Я при встрече Тити-Мити непременно пожурю.
 
 
Что Вы топчете песочек, стоя у оранжереи?
Не хотите ли бонбошку? Нет так нет, тогда я сам…
Что такое? Всюду – иней. Не уйти ль нам поскорее?
Мы рискуем простудиться, здесь угроза есть носам.
 
 
Отвечала дорогая со слезами: «Да, мне грустно,
Оттого, что я не лягу нынче в летний мой гамак,
Оттого, что осень злая припорошила искусно
Первым снегом чудо-розы, что мне подарил Мак-Мак…».
 
 
«Дорогая, что Вы, право! Ведь таков закон природы!
И Мак-Мак от нас далёко, он – полярный капитан.
Ах, утешьтесь, и пойдёмте, я вам дам журналы моды.
Ну, утрите Ваши слёзки… Ангел мой ! Шарман, шарман!».
 
 
И ушли они, обнявшись; он – каким-то счётом занят,
А она ответ искала на мучительный вопрос:
«Разве страсть несхожа с морем? разве море замерзает?» -
И вослед ей «До свиданья!» тихо пели сотни роз.
 

СОВЕТ НАЧИНАЮЩЕМУ СТИХОТВОРЦУ

 
Итак, мой друг, ты стать решил поэтом?
Давно рифмуешь, не жалея сил?
Ну что ж, я помогу тебе советом:
Ты сам меня об этом попросил.
 
 
Попробуй, друг, стать суперсовременным,
Писать о том, что всех волнует нас.
Экстравагантным будь и дерзновенным –
Таким, что мог явиться лишь сейчас.
 
 
И мании величии не бойся –
Да что же ты напишешь без неё?
Начнут тебя ругать – не беспокойся,
Пусть критики орут, как вороньё,
 
 
Тебе на пользу эти злые вопли:
Они тебе рекламу создают.
Ты должен стать сильней, так вытри сопли,
Вернись к стихам и в них найди уют.
 
 
Стать властелином дум – твоя задача,
И тем, кто в моде, ты не подражай.
По-своему пиши, а не иначе,
Но сам в шедевры классиков въезжай.
 
 
Да, да, читай побольше! Ежедневно
Читай стихи, рецензии - учись!
Не надо на меня смотреть так гневно –
С безграмотностью собственной борись.
 
 
С ошибками ведь пишешь, безусловно…
Но даже если вдруг прозреешь ты –
Не думай, что писать ты сможешь ровно,
Всё время выдавать одни хиты.
 
 
Бывают и у гениев провалы,
Ошибки, просто слабые стихи.
Не создавай же, как не раз бывало,
Заведомо нелепой чепухи.
 
 
Пьяней от власти над капризным словом,
Но в целом предпочтенье отдавай
Лишь темам незаезженным и новым,
Цветы, едва расцветшие, срывай.
 
 
В твоих стихах всегда должна быть тайна,
Без тайны нет стихов – так повелось.
Всё, что сиюминутно и случайно,
Скорей в угоду Вечности отбрось.
 
 
Будь искренним бескрайне, беспредельно,
Интуитивно Вечность возлюбя.
И всё, что ты напишешь, станет цельно –
Пиши не для толпы, а для себя.
 
 
…Ну вот, мой друг, решивший стать поэтом,
давай, дерзай, забыв тоску и грусть.
Ведь ты просил помочь тебе советом?
Так заучи совет мой наизусть.
 

ДНЕВНИКИ

 
Лет семнадцать уже я веду дневники –
С той поры, как впервые приехал в Москву.
Неустанно печатаю эти листки,
В них – события, люди, в них – всё, чем живу.
 
 
До Москвы тоже было немало всего,
Что составило толстый особенный том.
Рад, что прошлое вовсе моё не мертво,
И горжусь каждым правильно прожитым днём.
 
 
А отец мой, увы, дневники свои сжёг…
И Качалов-артист – целых два сундука!
Я, об этом узнав, испытал лёгкий шок:
Как сожгли? Поднялась как на это рука?
 
 
Смалодушничать очень и очень боюсь:
Да, грешил я немало – но кто без греха?
Не сожгу свою жизнь, буду сильным, клянусь!
Как стальной крестоносец Любви и Стиха.
 

ОФИЦЕР В ОТПУСКЕ (ретро-сонет)

 
Я восклицал: «О, годы роковые!
Сметём, сметём врагов стеной огня!» –
Гулял я с Вами, шпорами звеня,
И честь мне отдавали рядовые.
 
 
Проблемы обсуждая мировые,
Мы шли по снежным улицам полдня.
Вдруг в гости пригласили Вы меня –
Я в Вашей светлой комнатке впервые.
 
 
Шепча про очарованную даль,
К Вам подхожу…О, дерзкий и влюблённый,
Что делаю! Клоню Вас, распалённый,
 
 
На Вашу снежно-белую рояль,
И наблюдает кот Ваш удивлённый
Наш первый поцелуй через вуаль.
 

ИСТОРИЯ ОДНОЙ ЖЕНИТЬБЫ (сонет)

 
Морозный день! Волшебная картина!
Как много солнца, как задорен смех!
Как нравятся мне шубки Вашей мех,
Ваш нежный взгляд и снежная куртина,
 
 
И носик Ваш – он как у Буратино…
Люблю таких лисичек – в чём тут грех?
Вчера за чаем папа Ваш, морпех,
Воскликнул: «Вижу зятем Константина!».
 
 
Я, помнится, закашлялся тогда.
А нынче Вы мне в ласке отказали!
«До свадьбы не могу!» - Вы вдруг сказали,
 
 
И, помолчав, спросил я тупо: «Да?».
…Вот, я и рассказал вам, господа,
Как в розовую сеть меня поймали.
 

О ЛЕКАРСТВАХ

 
Много лекарств я скопил на все случаи жизни.
Если, к примеру, вдруг зуб у меня заболит,
С хитрой улыбкой иду я к домашней аптечке
И анальгин извлекаю, чтоб выпить его.
 
 
Колдакт от насморка мне хорошо помогает,
Ампициллином и йодом я кашель лечу.
Хлоргексидину признателен биглюконату –
Капнуть его после секса спешу кой-куды.
 
 
Злые болезни повсюду нас подстерегают –
Свинка, волчанка, чесотка, холера, чума,
Рожа, рахит, пучеглазие и дистрофия,
Фурункулёз, ожирение, метеоризм.
 
 
Все свои деньги я трачу всегда на лекарства,
Как-то спокойнее жить мне с аптечкой моей.
Глажу любовно её, ведь она мне поможет,
С ней мне не страшен какой-нибудь лейшманиоз.
 
 
Я, к сожаленью, не знаю, что это такое,
Но прикупил я в аптеке аминохинол.
Лейшманиоз с лямблиозом я вылечу быстро,
Вылечу сам клонорхоз я и описторхоз.
 
 
С тромбангиитом я справлюсь и с плазмоцитомой,
Справлюсь с сикозом, с кератомаляцией вмиг.
Очень порою страшусь деформации пальцев,
Вычитал в книжке, что есть и такая болезнь.
 
 
И неусидчивость – тоже болезнь, между прочим,
Вот почему я усидчиво дома тружусь,
Всё разгребаю лекарства в аптечке упорно,
Думая, что бы ещё мне на днях прикупить.