Степанцов Вадим. Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

На мгновение дрогнуло что-то во мне.
 
 
Ты, услышав с крысиной возней в диссонансе
звук шагов, приближавшийся словно гроза,
Подняла обессиленно голову в трансе
И с заметным трудом приоткрыла глаза.
 
 
- Ты пришел, мой герой, - прошептала ты пылко.
Я, однако, был полон дурных новостей.
- Я и впрямь твой герой, - подтвердил я с ухмылкой, -
Но, увы, отрицательный, то есть злодей.
 
 
Ты от дикого ужаса вскрикнула слабо,
Ненавистный порвать попытавшись металл;
Я в ответ, соответствовать образу дабы,
Нарочито-классически захохотал.
 
 
Неприкрытый испуг, уступивши вдруг место
неприкрытой враждебности, быстро прошел.
Ты во гневе была так безумно прелестна,
Хоть твой взгляд стал, пожалуй, излишне тяжел.
 
 
- Ничего, - ты промолвила проникновенно, -
Мой герой положительный тоже придет.
И меня он спасет, как Айвенго Ровену,
И покончит с тобою, паршивый койот!
 
 
- Почему?.. - Потому что я много молилась.
- Это все?.. - Я спросил. Ты ответила: - Да!
Зло должно быть наказано, и справедливость
Торжествует в конечном итоге всегда!
 
 
- Справедливо ли это, скажи мне на милость? -
Возразил я сей логике Шарля Перро. -
Пусть подчас торжествует и несправедливость,
Наказав, справедливости ради, добро!
 
 
Не сумев воспринять диалектику эту,
Ты умолкла. Но лишь воцарился покой,
Как послышался возглас: - Любимая, где ты?
Ты в порядке?.. Не бойся, я здесь, я с тобой!..
 
 
Металлический гул прокатился по стенам,
И какой-то закованный в сталь Галахад
Вдруг возник предо мною с мечом тяжеленным
И с гитарой для пенья тупых серенад.
 
 
Ты вскричала: - Ага, я тебе говорила!
А теперь ты умрешь, как простая свинья!..
- Это, черт побери, что еще за горилла? -
Пробурчал озадаченный несколько я.
 
 
- Я герой положительный! - Из-под забрала
Прогремело свирепо сие существо.
- Апокалипсис прямо, - отметил я вяло.
Ты кивнула: - Начало конца твоего!
 
 
- Где же стража? - Изрек я, бычкуя окурок.
Я весьма туповат становился порой.
- Я убил всех, - похвастался этот придурок.
- Молодец, - похвалил я, - и вправду герой! -
 
 
и позволил себе небольшую, но едкость:
- Значит, рыцари все же не перевелись...
- Трепещи же, - рыгнула музейная редкость, -
Трепещи, о трусливая тварь, и молись!
 
 
- Мысль о том, что в душе все злодеи трусливы,
Есть лишь миф, что придуман тщедушным добром, -
объяснил я, - и ты, мезозойское диво,
Сам предстать пред святым приготовься Петром!
 
 
- Защищайся, наглец, не вставай ко мне задом!..
- И за что ты меня так не любишь, мой друг?.. -
Я со вздохом вопрос риторический задал.
- Я не друг твой!!! - Визгливый последовал звук.
 
 
Боевую приняв с неохотою стойку,
я оскалился: - Верно, что мы не друзья.
Но ведь ты существуешь, болван, лишь постольку,
Существую поскольку, заметим, и я...
 
 
Он в ответ прокудахтал нелестное что-то.
- Не кричи на меня, ибо я не глухой.
Железяки сними, заржавеешь от пота, -
Посоветовал парню я, ринувшись в бой.
 
 
С полчаса мы, пыхтя, как в кино, фехтовали
И гоняли друг друга, мечами звеня;
И, согласно канонам, наш рыцарь в финале
Выбил все-таки меч из руки у меня.
 
 
- Йесс!.. Ты сделал его!.. Ну, добей же паскуду!.. -
Завопила ты, вытянув палец большой.
- Нет, - герой положительный молвил, - не буду.
Убивать безоружного нехорошо!
 
 
Говоря, он спиною ко мне повернулся.
- То большая ошибка, - я тут же сказал
И с присущей мне подлостью резко рванулся
И пихнул его в спину. И пал твой вассал.
 
 
Как известно всем, рыцарь в тяжелых доспехах
Не умеет подняться, однажды упав,
И, плоды своего пожиная успеха,
Я к тебе обратился: - Так кто же был прав?
 
 
Наш хороший, спасая Прекрасную Даму,
Нехорошему шанс подарил, как всегда, -
констатировал я, - Вы лелеете драму.
И в любви к драматизму вся ваша беда.
 
 
Между тем, лишь преступной небрежностью редкой
Благородство подобное можно назвать,
Потому как в забавы с гусарской рулеткой
Недостойно вас, рыцарей, дам вовлекать.
 
 
- Извини, о любимая, мы проиграли, -
Впал в патетику друг твой, - И смерть я приму.
Поступить же иначе я смог бы едва ли,
Уподобиться был я не в силах ему...
 
 
- Я тобою горжусь, - ты вздохнула устало,
Покоряясь своей незавидной судьбе, -
Но свое благородство, чьей жертвой я пала,
Можешь в зад, о мой рыцарь, засунуть себе.
 
 
- Золотые слова, - не преминул сказать я,
Оборвал на тебе, похотливо сопя,
Рудименты когда-то роскошного платья
И стал грубо и больно бесчестить тебя.
 
 
- Нет, о нет!.. - Застонала ты, впавши в анапест.
- Да, - пробулькал я вкрадчиво, - Да, мон амур!..
Эй, Роланд, мы тут заняты делом покамест,
Ты сыграл бы нам что-нибудь, слышь, трубадур?..
 
 
...Я тобой обладал. Ведь показывать надо,
Что есть место не лишь хэппи-эндам одним.
А герой положительный пел серенаду,
Чтоб хотя бы душой оставалась ты с ним.
 
    1998

151. 26 июля 1794 года

 
Кровавый аромат вдыхает термидор.
Объят чумой Париж, задушена Вандея.
Ужель нам умирать? Какой нелепый вздор!
Ведь вы, моя любовь, волшебны как Медея.
 
 
Уже почти забыт день казни короля;
Ликует подлый плебс, исполненный злорадства.
И все ж я пью за вас, маркиза, - вуаля -
В час шабаша свободы, равенства и братства.
 
 
Ве виктис, господа, таков закон, и вот
Свобода их себя явила в полной мере.
Ни отдыха, ни сна не знает эшафот,
И головы летят, как листья в вандемьере.
 
 
Опустим же скорей, маркиза, шелк портьер,
Украсим интерьер фривольною картиной
Сплетенья наших тел, покуда Робеспьер
Дамокловой своей не съел их гильотиной.
 
 
И пусть себе вовсю беснуется Конвент,
За аристократизм нас присуждая к смерти,
Вы истины своей ловите лишь момент,
Пусть ангела из вас сейчас изгонят черти.
 
 
Развратнее ста шлюх скорей спешите стать,
Пусть это вам отнюдь не кажется излишним,
Ловите свой момент, вам надлежит предстать
В ближайшие часы перед самим Всевышним.
 

    1993

152. Хэппи-энд

 
Изнасиловав в лифте старушку
И отняв у ней мелочь и честь,
Я признал по дороге в пивнушку:
"Что-то в этом решительно есть..."
 
 
Мир прекрасен был; пели цикады;
Но вкушать красоту бытия
Все ж мешали отдельные гады,
Средь которых был, в частности, я.
 
 
"Для чего существуют в природе
Существа, недостойные столь? -
Вопрошал на тревожной я ноте. -
Какова в мирозданье их роль?
 
 
Мы, должно быть, нужны для контраста,
Где есть пряник, там нужен и бич.
Без насильника и педераста
Как прекрасное можно постичь?
 
 
Но ужель я возмездья миную?
Сколько Небо способно терпеть?.." -
С этой мыслью вошел я в пивную,
Доставая старушечью медь.
 
 
Мне хватило ее на полкружки,
И скорбел я, смакуя питье,
По трагической доле старушки
И по пенсии скромной ее.
 
 
Вдруг я негра узрел пред собою,
За чей столик я сам же подсел.
С белозубой улыбкой тупою
На меня он беззлобно глазел.
 
 
Я, лишенный всех добрых задатков,
Вновь почувствовал зла пароксизм,
Ибо в спектре моих недостатков
Фигурировал также расизм.
 
 
Я порылся в классических фразах
И, заученно как какаду
процедив "Не люблю черномазых",
Вылил пиво ему на балду.
 
 
Негр вскочил, преисполнясь печали;
Пиво смыло гвинейский оскал.
Он был выше на метр, чем вначале
Я ошибочно предполагал.
 
 
Он огромен был, как кибердемон;
Дельта-мышц был ужасен объем.
"Я, наверное, зря это сделал," -
В мозжечке промелькнуло моем.
 
 
Но и был перепуган хотя я,
Я был рад - "Вот он, Страшный мой Суд!
Наконец-то меня, негодяя,
По статьям всем моим привлекут!.."
 
 
Негр ударил меня многократно
По промежности и по лицу.
"Получил? - Я подумал злорадно. -
Так и надо тебе, подлецу..."
 
 
Небо хмурилось в праведном гневе;
Негр махал кулаками Добра.
И отметил я: "Есть Бог на небе.
Наконец-то мне крышка. Ура!.."
 

    1996

153. "Так дальше жить нельзя, - решил я, выпив пива...

 
"Так дальше жить нельзя, - решил я, выпив пива, -
И что есть жизнь как не с самим собой борьба?.."
С сей мыслью взяв бутыль, я стал в нее красиво
По капле из себя выдавливать раба.
 
 
Я аккуратен был, чтоб не наделать лужи,
И делалось меня все меньше каждый миг.
"Пусть меньше, - думал я, - зато намного лучше.
Пусть сгинет подлый Хайд, что в плоть мою проник..."
 
 
Мне нравился процесс. Хоть боли были долги,
Я их воспринимал как ласки юных дев.
- Ай, Чехов, сукин сын! - Пробулькал я в восторге,
Сквозь темное стекло наружу поглядев.
 

    1997

156. Тяжкость учения

 
Я дарил вам балладу с печальным концом,
И звенели гитарные струны в крови,
И швыряли в меня вы протухшим яйцом,
И я пел, им смердя, о Великой Любви.
 
 
Вы смеялись над пылкой наивностью слов,
Вы свистели, кричали презрительно "Фи!",
И с вспорхнувшая с ясеня стайка орлов
Лицезрела величье Великой Любви.
 
 
Я в тоске покидал Гефсиманский ваш сад,
Заливались в ночи петухи, соловьи;
Я строфу поправлял и являлся назад,
Чтобы снова вам петь о Великой Любви.
 
 
Вновь томаты гнилые стекали с меня,
Вновь я правил строфу и шептал: "Селяви..."
Но все тише и тише был день ото дня
Смех над песнью моей о Великой Любви.
 
 
И однажды свершилось вдруг диво из див -
Смех ваш в плач перерос, ибо струны мои,
Струнам вашей души в резонанс угодив,
Пробудили в вас жажду Великой Любви.
 
 
И когда мне ту жажду пришлось утолить,
Я решил, молвив "Господи, благослови",
Что не вам наконец-то могу посвятить
я балладу свою о Великой любви.
 

    1996

159. Ты телом и душой чиста...

 
Ты телом и душой чиста,
Сродни мадоннам Леонардо,
И чистые твои уста
Влекут из чистого азарта.
 
 
С огнем напрасно ты шалишь
Из чистой лишь любви к искусству,
Ведь я подвержен чисто лишь
Неплатоническому чувству.
 
 
Ты ищешь близости огня
Из чистого лишь любопытства,
Не представляя, как в меня
Вселяется нечистый быстро.
 
 
Он власть во мне берет, кипя
Нечистым рвением путчиста.
О нем познанья у тебя
Теоретические чисто.
 
 
Твоя свершает чистота
Чистейший акт самосожженья
Из чистого, как взгляд крота,
Отсутствия соображенья.
 
 
Не жить, поверь мне, нам двоим
Единством чистых убеждений.
Я другом стать стремлюсь твоим
Из чисто грязных побуждений.
 

    1998

160. Диалектика статуса

 
Храбр я отнюдь не отсутствием страха,
Я не бесстрашен, но истинно храбр
Именно тем, что в предчувствии краха
Все же проследовал в амфитеатр,
 
 
в тот Колизей, чья арена залита
Кровью былых гладиаторов тех,
Что вновь пришедшими были убиты
В схватках за царствие ваших утех.
 
 
Вот я с мечом выхожу на арену;
Нынешний царь предо мною стоит,
как Менелай, чью похитить Елену
Взявший мой облик Парис норовит.
 
 
Пусть завладею я вами как призом,
Пусть Менелаем вновь станет Парис,
Пасть чтоб в сражении с новым Парисом,
Где вы лишь палец направите вниз.
 

    1993

161. ДАМА С СОБАЧКОЙ (Александру Т.)

 
Ты спросишь, где шлялся? Хороший вопрос.
Отвечу: я виделся с некоей леди.
В студеную зимнюю пору, в мороз,
Пошел к ней, прочтя объявленье в газете.
 
 
Не то ты подумала явно, Наташ.
Поверь мне, ужасная выдалась ночка.
А к леди ходил я, ротвейлер чтоб наш
Ее бультерьерихе сделал сыночка.
 
 
А ты бультерьеров видала хоть раз?
Они оставляют при мненьи двояком.
Наводит и общий их вид, и окрас
На мысль о романе меж крысой и хряком.
 
 
Ну, словом, понятно, что нашего пса
Судить нам с тобою не следует строго
За то, что он сразу включил тормоза,
Узревши такую красотку с порога.
 
 
Наш храбрый ротвейлер, могучий наш Грей,
Имевший в активе всех шавок округи,
На шкаф, взвыв от ужаса, вспрыгнул скорей,
Откуда поскуливать начал в испуге.
 
 
– Стыдись, Грей, стыдись! – упрекнул я его. –
Плохой пес, плохой!.. Нет, я все понимаю,
Однако же, бизнес превыше всего,
Ты должен, Грей, ну же! Ты сможешь, я знаю...
 
 
Внизу, встав на задние лапки, на пса
Кокетливо-алчно смотрела невеста –
Призывно водя язычком, как гюрза,
С трудом усмиряясь командою “Место!”.
 
 
Я пса понимал. Я бы сам заскулил
В связи с перспективой такого амура,
Но бизнес есть бизнес. Я водки налил,
Взглянув на хозяйку задумчиво-хмуро.
 
 
Забавно-загадочным образом та
Была со своею любимицей схожа –
Такие же глазки и линия рта,
И даже окраса подобного кожа.
 
 
И, полного штиля в штанах не тая,
Я рявкнул с напором сотрудника СМЕРША:
– Смотри же, трусишка, и делай как я!.. –
И на пол свою повалил бультерьершу.
 
 
Так пса вдохновлять стал на подвиг и труд
я личным примером, чреватым мозолью,
И вскоре, подумав "и ты, дескать, Брут!",
Пристроился Грей за своею Ассолью.
 
 
Как сделать такое мы с Греем смогли,
Не выразит слог никакого Эзопа.
И все ж, победив предрассудки свои,
Примерно к утру мы управились оба.
 
 
Превратности бизнеса просто, Наташ.
Включая и риск пристраститься к спиртному.
Но есть тут и плюсы – взгляни-ка на наш
Большой гонорар по тарифу двойному!..
 

    2001

162. СКРОМНОСТЬ ЛЕПТЫ

 
Русский лес был красив, как в цветных иллюстрациях к сказке;
В небесах стрекотал то наш "Юнкерс", то сокол-сапсан.
В униформе Эс-Эс, в сапогах и в приплюснутой каске
Я прочесывал "шмайссером" лес на предмет партизан.
 
 
Шелестели дубы. Грациозно качалась березка.
Загнивал партизаном не съеденный гриб-боровик.
Успокоился дятел, схватив сотрясение мозга.
Тарахтел где-то кляйн – как по-русски его? – грузовик.
 
 
"Ненавижу войну. И еще партизан ненавижу! –
Прошептал я и длинную очередь дал по тайге. –
Что мне в этой войне? Я обрел гонорею и грыжу,
Да геройски был в задницу ранен на Курской дуге..."
 
 
Размышленья прервали какие-то новые звуки.
Кто-то шел через чащу, сметая кусты на пути.
"Вероятно, медведь", – рассудил я уж было в испуге,
Но то был не медведь, а девчоночка лет двадцати.
 
 
"Миловидна. Не то, что брунгильды берлинские наши.
И, похоже, мужчины не знала еще никогда, –
плотоядно решил я, сам женщин давненько не знавши, –
Что ж, раз так, то легко поправима такая беда..."
 
 
– Хенде хох, – произнес я приветливым, ласковым тоном,
Презирая себя за затасканный малость пролог.
Лорелея уставилась взглядом железобетонным,
Что в вину в обстоятельствах данных вменять я не мог.
 
 
Блеск славянских очей отливал сверхъестественной синью;
Выраженье же их с тою синью являло контраст.
"Да, – подумал я с грустью, – придется прибегнуть к насилью.
Добровольно мне эта малютка, пожалуй, не даст..."
 
 
– Партизанен? – спросил я девчонку, нахмурившись строго,
И на русском, что знал из допросов с работой в связи,
сообщил ей: – Я, фройляйн, сейчас полюбить вас немного... –
Деформировав наше тевтонское "их либе зи".
 
 
Отобрав у дикарки большую бутыль самогона,
Каковую она партизанам, должно быть, несла,
Я глоток совершил грамм на двести, рыгнул беспардонно
И осклабился, как воплощенье вселенского зла.
 
 
– Подавись же, козел! – рассмеялась презрительно дева,
На арийский мой лоб налагая славянский плевок.
Я заехал прикладом ей в личико в приступе гнева;
Фройляйн пала без чувств, и я в чащу ее поволок.
 
 
– Ненавижу войну, – бормотал я в слезах, одержимо
избавляясь от "шмайссера" и от тугого ремня, –
До чего же нацистского я не приемлю режима!
Наш майн-фюрер скотина и сделал скотиной меня..."
 
 
Разобравшись с девчонкой, за что не грозил мне Освенцим,
Я в раздумиях мрачных продолжил по лесу бродить,
Укрепивши средь русских ту самую ненависть к немцам,
Что в итоге позволила им наш фашизм победить.
 

    1997

164. HAPPY BIRTHDAY TO ME !

 
Поздравляю меня с днем рожденья
И желаю успехов в труде
И приподнятости настроенья
(И еще кой-чего кое-где);
 
 
Я желаю мне также здоровья
Всей моею широкой душой,
Я желаю мне счастья с любовью
в личной жизни моей (и чужой).
 
 
Обнимаю меня и целую
я по случаю этого дня
И пью водку под песнь удалую –
За меня, за меня, за меня!
 

    1999

165. Я действовать не буду по Ростану

 
Я действовать не буду по Ростану
С корыстной целью вас очаровать.
Своих стихов я вам читать не стану,
Стихом мостить нечестно путь в кровать.
 
 
Я вышел как фигурой, так и рожей,
К чему мне представать во всей красе?
Я человек порядочный, хороший
И женщин охмурять хочу как все.
 
 
Влиять на женщин стихотворным словом
Есть браконьерства изощренный вид.
Тот, кто себя считает рыболовом,
Использовать не должен динамит.
 
 
Нет, я, как все, блесну мускулатурой,
Сводить пообещаю под венец,
Бутылку водки выпью с вами, с дурой,
Возьму вас силой на худой конец,
 
 
Но, методов запретных не приемля,
Из пушки не стрельну по воробьям,
Иметь возможность чтоб смотреть не в землю,
Но с чистою душой в глаза друзьям!
 

    1999

166. Я разбит совершенно, потерпев пораженье

 
Я разбит совершенно, потерпев пораженье,
Как под Грюнвальдом Ульрих от смоленских дружин;
Я разбит, согласившись послужить вам мишенью,
Я разбит как бутылка, я разбит как кувшин.
 
 
Оказался я хрупким, и не надо смеяться.
Вы разбили мне жизнь, вы разбили любовь.
Вы разбили мне сердце, вы разбили мне яйца.
Извините за рифму за банальную – в кровь.
 
 
Я разбит, как при Каннах, как бездарный тупица.
Вы разбили нарочно, но себе же во зло.
Из разбитой бутылки невозможно напиться.
А порезаться – можно. Наступив на стекло…
 

    2002

167. Я не пьян, и не смей, во мне тигра дразня

 
Я не пьян, и не смей, во мне тигра дразня,
Разъяренной глядеть обезьяной...
И не надо двоиться в глазах у меня,
Намекая на то, что я пьяный...
 
 
И в ушах не двоись... Не расслышу никак...
Встань хоть в очередь, что ль, за собою...
Что ты хором бормочешь, как пара макак?
Ну а лучше заткнитесь обои!..
 
 
Не двоись. Я не пьян. Я могу. И сейчас
Как сорву вот с тебя облаченья!..
И я просто решаю, к которой из вас
Я испытывать должен влеченье...
 
 
Не двоись же. Я сыт, а не пьян коньяком.
И ты мне настроенье нее порти!..
Чтоб не врезал я правым двойным кулаком
По твоей по двуликой по морде...
 

    2002

168. Как не стыдно вам голосом шелковым

 
Как не стыдно вам голосом шелковым
Мне твердить про презренный металл?
Я ж не как к проститутке пришел к вам,
Я высокие чувства питал!
 
 
Понимаю, то ваша работа –
Ублажать всевозможных свиней.
Вас клиенты доводят до пота,
Ну а личная жизнь, как же с ней?
 
 
Непонятны мне ваши упреки.
Я ведь, собственно, тщусь вам польстить.
Я как женщине льщу вам, дурехе,
Тем, что вам не желаю платить!
 
 
В неоплатном пред вами долгу я,
Вы бесценны, ну нет вам цены!
А вот вы, мне про деньги толкуя,
Мне не льстите, с своей стороны!
 
 
Вы меня оскорбляете этим!
Мне – за деньги?! Ну право же, фи!
Я мужчина эффектный, заметим,
Так ужели нельзя по любви?..
 
 
Не дано овладеть вам искусством
Принимать комплименты, о нет!
Вы банкнотный лишь слышите хруст, вам
Принимать бы лишь горсти монет.
 
 
Да за то, что я столь куртуазно
Не плачу вам вульгарным рублем,
Я бы денег потребовал с вас! Но
Мы, гусары, их с дам не берем...
 
 
Сутенеры, однако, на страже.
Посему я внимаю мольбе.
Вот вам грязные денежки ваши,
И засуньте их в лифчик себе!..
 

    2002

169. КОЛЫБЕЛЬНАЯ

 
Не психуй, успокойся! И без паники, главное!
Это просто усталость, плюс коньяк и шартрез.
И не буду смеяться, а шутить и подавно я,
Это стресс на работе, ну конечно же, стресс!
 
 
То минутная слабость, и не стоит так мучиться.
Ну бывает со всеми, ты в порядке, поверь!
Успокойся, расслабься, и у нас все получится,
Все бывает, так что же – застрелиться теперь?
 
 
Все бывает и хуже. То не самое страшное.
Прекрати же упреки, богохульства, нытье!
Это может случиться, повторяю я, с каждою –
То, что вдруг у мужчины не встает на нее...
 

    2002

170. ПЕСНЯ О БУРЕВЕСТНИКЕ

 
Над седой равниной моря
Ветер тучи собирал.
Между ними, с ветром споря,
Буревестник глотку драл.
 
 
В силу неизбывной дури,
Мелкий, щупленький такой,
Он просил, мятежный, бури,
Будто в бурях есть покой.
 
 
Чайки и гагары рядом
Издавали в страхе "SOS";
Мудрый пингвин робко прятал
Тело жирное в утес;
 
 
Буря мглою небо крыла,
Ветер стаи волн хватал;
Буревестник тупорыло
Тем не менее летал.
 
 
Словно брови, тучи хмуря,
Ветер холод нес и мрак.
– Пусть сильнее грянет буря!.. –
Пел пернатый наш дурак.
 
 
Гром раздался, как в День Гнева;
Вспыхнул молнии извив;
И упала птичка с неба,
Мегавольт в башку словив.
 
 
Птичку – жалко, хоть и пала
Жертвой дурости своей,
Ибо буре дела мало
Даже до лояльных ей.
 

    2002

171. ПЕСНЯ О КОЗЛЕ

 
Жизнь – сцена, игра и пространство для боя.
Иные – лишь зрители в этой игре,
Другие являют актеров собою,
Играющих горных козлов на горе.
 
 
И каждый козлина любви, восхищенья
У зрителей тщится стяжать на века
И сделать другого козлом отпущенья
За то, что другой не дает молока.
 
 
Козлы на вершине бодаются, блеют,
И несть на высокой горе им числа.
А зрители, встав у подножья, болеют
всю жизнь за того иль иного козла.
 
 
Но я не козел и не зритель. Я молча
Играю капусту, зарыт в чернозем,
И мыслю вполне равнодушно, по-волчьи:
"Хороший козел – это мертвый козел!"
 
 
И если б с вершины в ущелье сырое
Свалился козел, проигравший финал,
И спел мне страдальчески с видом героя,
Как славно он бился и счастье познал,
 
 
То я бы заметил на это, что лучше
Скончаться в сыром и прекрасном тепле,
Чем пасть, как тупой янычар при Козлуджи.
Так молвил бы я и добавил бы тут же:
"Что ж, меньше одним хоть козлом на земле!.."
 

    2002

172. КУРТУАЗНАЯ АНТИУТОПИЯ

 
Мне скоро сорок, но (таков мой рок)
Меня хреново знают как поэта.
Ну ничего, мерзавцы, дайте срок,
И вы сполна ответите за это!
 
 
Когда я стану сказочно богат,
На кокаине сделав состоянье
(Да-да, такой вот именно я гад),
Добьюсь я веса, власти и влиянья.
 
 
В борьбе за президентский чемодан
Скуплю я имиджмейкеров и массы
И с трона, что мне Богом будет дан,
Возьмусь за демократии гримасы.
 
 
И как когда-то цвел соцреализм
На ниве большевистской диктатуры,
Так станет куртуазный маньеризм
Синонимом большой литературы.
 
 
Поэзия воспрянет ото сна,
От ересей избавленная враз мной,
И будет у нас партия одна
И называться будет куртуазной;
 
 
И примемся врагов уничтожать,
Партийную цензуру учредив, мы,
Поэтов-диссидентов всех сажать,
Начав с поэтов, пишущих без рифмы;
 
 
Поклонницы разделят их юдоль,
Подобно декабристкам образцовым,
В концлагере обритые под ноль
Магистром, тьфу! – министром Степанцовым;
 
 
И по программе школьной ребятня,
Не забивая мозга дребеденью,
Пусть ежедневно учит из меня
Одно, нет, лучше три произведенья;
 
 
И маньеризм наступит развитой
В итоге прогрессивной столь реформы,
На плебс немытый низойдет святой
дух красоты, гармонии и формы;
 
 
И Нобеля потребую тогда
Ультимативно у Европы ржавой,
А станет целку корчить, не беда –
Мы ядерной являемся державой!
 

    2002

174. ПОЭЗИЯ ДОЛЖНА БЫТЬ ГЛУПОВАТА

 
Умничанье – жанр непопулярный,
Слишком умный жалок рифмоплет.
Плох поэт, который регулярной
куртуазной жизнью не живет.
 
 
Мудрые его стихотворенья,
Что его лишь тешат самого, –
Форма самоудовлетворенья,
Коего не терпит естество.
 
 
Публика должна быть у поэта,
Что, поэт, нудишь, как Лев Толстой?
Ты один останешься, а это
Может вредный порождать застой.
 
 
Не уподобляйся же медведям,
Собственную лапу что сосут
(Это Гете так сравнил, заметим),
А являйся публике на суд!
 
 
Публика помочь тебе могла бы,