Степанцов Вадим. Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

 
Словно теплое масло – полуденный свет
И листва умащенная жирно блестит.
Отчего ты так рано напился, сосед?
Ведь такого супруга тебе не простит.
 
 
Если дома тебя не погубит гроза,
То на службе вонзит тебе молнии в тыл.
Встали дыбом седые твои волоса,
Взгляд с испугом в неведомой точке застыл.
 
 
Что ж, я знаю, как страшно перечить судьбе
И течению времени противустать.
Ты нетвердо бредешь – но я вижу в тебе
Непростую закалку, бойцовскую стать.
 
 
В небе плавятся тучные кроны дерев
И над ними недвижно стоят облака,
Но покой ты отверг, выбрав вопли и гнев,
Оплеухи, щипки и тычки под бока.
 
 
Не поддашься ты ходу унылой судьбы,
И мятежный твой дух не приемлет оков.
Карбонарий вина, якобинец гульбы,
Завтра в заговор снова ты втянешь дружков.
 
 
О бунтарь, ты за то уж достоин похвал,
Что восстаньем на смерть никого не обрек.
Как скалу, обтекал тебя медленный вал –
Не спеша наплывающий тягостный рок.
 
 
И не власти земные ты вызвал на бой –
Эту плесень ты только забвенью обрек,
И тебя затопил, но не сплавил с собой
Не спеша наплывающий тягостный рок.
 

* * *

 
С запада тянутся тучи, клубясь,
Утро мрачней, чем итог перестройки,
Рыжая сука по кличке Чубайс
Праздно слоняется возле помойки.
 
 
Я у помойки люблю постоять,
Нравится мне созерцанье отбросов,
Только ведь сука пристанет опять,
Ей не понять, что такое философ.
 
 
Смотрит в глаза, ничего не боясь –
Кто же тут правильно мысли оформит?
Прочь, беспардонная сука Чубайс,
Пусть тебя, суку, Америка кормит.
 
 
Каждый стремится хоть что-то урвать –
Бабы, политики, дети, собаки.
Выстроить всю эту жадную рать
И показать на помойные баки:
 
 
“Там даровая таится жратва,
А не в дырявых карманах поэта.
Место вам всем на помойке, братва,
Нынче же в жизнь воплощается это.
 
 
Вот они где, даровые харчи,
А о моих позабудьте доходах.
Рьяно в тухлятине ройтесь, рвачи –
И обретете питанье и отдых.
 
 
Ну-ка, на первый-второй рассчитайсь!
Знайте – ленивым не будет поблажки:
Рыжая сука по кличке Чубайс
Будет кусать их за толстые ляжки”.
 

* * *

 
О Господи, пошли мне сил,
А лучше – хлебную идейку,
Чтоб я свой дар не угасил,
Надсаживаясь за копейку.
 
 
Я работящий человек,
Не назовешь меня тупицей,
И странно думать, что вовек
Не побывать мне за границей.
 
 
О Господи, к чему скрывать –
Весьма обидно знать заране,
Что мне вовек не побывать,
К примеру, в классном ресторане.
 
 
Богатства я не смог стяжать,
Покуда находился в силе –
Теперь уж мне не разъезжать
На собственном автомобиле.
 
 
Я отдаю поклон земной
Всем тем, кто не судил по платью,
Не раззнакомился со мной
И не подверг меня проклятью.
 
 
Бедняк любому надоест –
Такой никчемный от природы;
Ему один смиренный крест
Дает забыть про все невзгоды.
 
 
Он осенит крестом чело
И видит словно с возвышенья:
Бессильно всё людское зло
И мало значат все лишенья.
 

* * *

 
Опыт нашего духа бесценен,
И познанье не терпит прикрас.
Порнофильм под названием “Ленин”
Мерой правды нас просто потряс.
 
 
О героях мы быстро смекнули,
Всем нутром – не одной головой:
Траектория пущенной пули
Продлевает их член половой.
 
 
А убийство – не только событье
В политической жизни страны:
Это также и форма соитья,
И при ней не помеха штаны.
 
 
Если враг у бойца под прицелом,
То в секунду нажатья курка
Наш герой обладает и телом,
И превратным сознаньем врага.
 
 
Акт убийства есть акт обладанья,
Но не пошлый мещанский оргазм:
Он – как вход в гармоничное зданье,
В социальный блестящий фантазм.
 
 
Только пуля житейскую скуку
Позволяет вполне побороть
И с глухим сотрясающим стуком
Пробивает набрякшую плоть.
 
 
И, по праву партийного членства
Над врагом совершив приговор,
В этот миг достигает блаженства
В порнофильме заснятый актер.
 
 
Враг по стенке сползает бессильно,
И, взлетев над земной суетой,
В это время герой порнофильма
Завершает соитье с мечтой.
 

* * *

 
Конечно, он вас полюбит,
Иначе и быть не может,
Ведь похоть неутоленно
Его по-прежнему гложет.
 
 
Поймете – и вас подхватит,
Как ветром пушинку, счастье,
Но разума не теряйте,
Своей воспользуйтесь властью.
 
 
Чтоб скотскому беспорядку
Вся сила чувств не досталась,
Добейтесь, чтобы законно
У вас любовь развивалась.
 
 
Всё так и осуществится,
Как в вашей мечте келейной:
Заснете на брачном ложе,
Чтоб встать для жизни семейной.
 
 
Но сон не будет спокоен –
Разбужены вдруг кошмаром,
Очнетесь – и чувство краха
Вас словно окатит варом:
 
 
Поднялся он почему-то
И молча с кроватью рядом,
Досадливо озираясь,
Лишь вас избегает взглядом.
 

* * *

 
Необходимо всё учесть,
Не упуская ничего,
Нельзя, чтоб пострадала честь,
Когда наступит торжество.
 
 
Нельзя, чтобы любой дурак
Себя мог ставить надо мной,
Но неизбежно будет так,
Когда я соглашусь с виной,
 
 
Когда признаю, что меня
Не благо общее влекло,
Что, только мзду властей ценя,
Вокруг я сеял только зло.
 
 
Понадобился тяжкий труд,
Чтоб ласку власти обрести,
Так неужель меня ваш суд
Глаза заставит отвести?
 
 
Страстей и похотей клубок,
В душевном мраке зрим едва,
Особый выделяет сок,
Родящий мысли и слова.
 
 
Из тайной низости немой
Я честь и правоту создам,
И будет твердым голос мой,
Когда я снова вас предам.
 

* * *

 
Ступай, любимая сестра,
Без сожалений уходи,
Ведь красота твоя остра –
Острее, чем кинжал в груди.
 
 
Да, ты нужна моей любви,
Но не сестрою, а рабой –
Не зря я с ревом, весь в крови
Тащусь повсюду за тобой.
 
 
Послать улыбку мне в ответ
Ты даже и не помышляй,
А коль имеешь пистолет,
То вынь, прицелься и стреляй.
 
 
Я завизжу, но ты держись
И смело всю обойму трать.
Взгляни: я злобился на жизнь,
А всё же жалко умирать.
 
 
Небось поджал в испуге хвост,
Когда дошло до крайних мер.
Похоже, был не так-то прост
Твой безобразный кавалер.
 

* * *

 
Мне вас довольно увидать –
И я вас тут же оскорблю:
Я невозбранно оскорблять
До чрезвычайности люблю.
 
 
Люблю я слушать в этот миг,
Как, слушаясь едва-едва,
Интеллигентный ваш язык
Лепечет жалкие слова.
 
 
Я в этот миг люблю смотреть,
Как что-то в вас слабеет вдруг –
Черты лица начнут стареть
И обвисают кисти рук;
 
 
Как на глазах у вас волной
Переливается слеза;
Но иногда и надо мной
Вдруг разражается гроза.
 
 
Ведут из комнаты меня
И что-то делают со мной.
За дверью краткая возня –
И я вернусь уже иной.
 
 
Я говорю себе в сердцах,
Что не понес больших потерь,
Ведь мой животный темный страх
От всех отгородила дверь.
 
 
И пусть синяк под глазом взбух –
Я не утрачу важный вид,
Затем что пара оплеух
Мне никогда не повредит.
 

* * *

 
Важна не правда, а правота,
Отсюда и следует исходить.
С правдой лишь скука и маета,
С ней нужно думать, а не судить.
 
 
Все размышления даже на грош
Пользы и радости не несут,
Подчас как ни думай – не разберешь,
“Да” или “нет” должен молвить суд.
 
 
Подчас как правду ни изучать,
В ней сочетаются “нет” и “да”.
Так неужели же потерять
Высшую радость – радость суда?
 
 
Пусть даже порой однозначный ответ
Нам предоставит упорный труд,
Но сколь волнительней “да” и “нет”,
Когда по чувству вершится суд!
 
 
Так пусть же мощный словесный шквал
Противных мнений сметет столпы,
Чтобы в испуге враг умолкал
Под одобрительный гул толпы.
 

* * *

 
Идет коммунизм по планете,
Чтоб стало светлей на земле,
А Сталину ночью не спится,
И Сталин вздыхает в Кремле.
 
 
Вот Молотов, вот Каганович,
Вот радостных рапортов дождь,
Так что же тебя беспокоит,
О чем ты печалишься, вождь?
 
 
И вождь отвечает со вздохом:
“Шлет рапорты каждый народ,
Лишь греки как будто набрали
Вина самодельного в рот.
 
 
Мне хочется молвить им: греки,
Вы выплюньте лучше вино.
Заботливым взором отцовским
Слежу я за вами давно.
 
 
На вас помаленьку сигналы
Давно уж стекались ко мне:
Из рек вы таскаете раков,
И раков не стало в стране.
 
 
Вы, греки, при всяких режимах
Одно лишь имели в виду:
Нажарить салаки, нажраться
И спать под навесом в саду.
 
 
Вы также порой не гнушались
Винцом и картежной игрой.
Плевать на Турксиб вы хотели,
Магнитку и Тракторострой.
 
 
И ежели к вам приглядеться,
То просто обида берет:
Какой-то неискренний все же,
Какой-то вы скользкий народ.
 
 
И русские, и украинцы
Изрядное тоже жулье,
Но все-таки есть в них основа,
А в вас я не вижу ее.
 
 
Хоть с ними с большою опаской
Решусь я на подвиг пойти,
Но с вами не то что на подвиг –
И в нужник-то страшно зайти.
 
 
Езжайте-ка на перековку
В просторы казахских степей,
И жен забирайте усатых,
И ваших противных детей.
 
 
А чтобы вам не было скучно, –
Ведь я вас, паршивцев, люблю, –
Я с вами веселых чеченцев,
Забавных ингушей пошлю.
 
 
Немало прошло пятилеток;
В степи, где колючка росла,
Пробилась плодовая поросль
И буйно весной расцвела.
 
 
И в чайной большого совхоза
Сидел среди юношей грек –
Седеющий орденоносец,
Известный в Москве человек.
 
 
И он говорил молодежи:
“Нас, греков, постигла беда:
Не слышали зова эпохи
Мы, греки, в былые года.
 
 
Мы думали только, как выпить,
Пожрать и на баб заскочить,
И взялся поэтому Сталин
Отечески нас поучить.
 
 
Сказал он: “Мы мчимся к прогрессу,
А греки для нас – тормоза.
Они окопались у моря,
И фрукты им застят глаза”.
 
 
Сказал он: “Пусть вместо салаки
Пайкового хлебца пожрут!”
Узнали развратные греки
Осмысленный, плановый труд.
 
 
Поэтому греки сегодня
Не тот обывательский сброд,
А гордый и трудолюбивый,
Шагающий к свету народ.
 

* * *

 
Машинисту метро говорю я: “Браток,
Для чего ты даешь этот страшный гудок?
Мне сегодня судьба составляет заслон,
И на рельсы меня не повалит и слон.
 
 
А наскучит со мною возиться судьбе –
Стало быть, я свалюсь под колеса к тебе,
Ведь случайного нет ничего впереди,
И поэтому попусту ты не гуди.
 
 
Мне сегодня судила судьба захмелеть,
На перроне приплясывать, словно медведь,
Лишь с огромным трудом равновесье храня, –
Но судьба же хранит от паденья меня.
 
 
А когда от меня отвернется судьба,
То твоя ничему не поможет труба:
Каблучки за спиною, касанье одно –
И я вниз полечу, на тоннельное дно.
 
 
Чьи точеные пальцы легко, как во сне,
В толчее прикоснутся к сутулой спине?
Кто меня так изящно низвергнет во мрак
И змеею скользнет меж вопящих зевак?
 
 
Нет ответа. Иду я, забытый поэт,
По тоннелям иным на торжественный свет,
Свет растет, пробивается с разных сторон,
И уже не припомню я темных имен.
 
 
Очевидцам оставим подробностей приз:
Как, расставив конечности, рухнул я вниз
И все звуки покрыл, устрашая народ,
В отвратительном реве разинутый рот.
 

* * *

 
Геройству место есть повсюду,
Но все-таки вдвойне почтенно
Геройство, родственное чуду,
В чертогах метрополитена.
 
 
Туда стекают толпы с улиц,
В вагонах мчат к рутинной цели,
А мы уходим, чуть сутулясь,
Гуськом в угрюмые тоннели.
 
 
Нас ищут сутки, двое, трое,
Но мы выходим к людям сами –
Немногословные герои
С остекленевшими глазами.
 
 
Пускай метро и воплощает
Рутинный жизненный порядок,
Но наши лица возвещают,
Что жизнь еще полна загадок.
 
 
Нас отдают сержантам ражим,
Пинками осыпают щедро,
Но вскоре людям мы расскажем
О том, что укрывают недра.
 
 
О крысах бледных, безволосых,
Однако ростом с поросенка,
О паутинных липких тросах,
О пауках с лицом ребенка.
 
 
О трупах в форме машинистов,
В подземной сырости раскисших,
О жертвенниках сатанистов
В зловещих закопченных нишах.
 
 
Мы от людей, погрязших в быте,
Всегда стремимся отличаться –
Нам любо мимо них в корыте
По эскалатору промчаться.
 
 
И, скрежеща корытным днищем,
Остановиться на платформе
Вплотную к ясным голенищам
Садиста в милицейской форме.
 
 
Пусть люди видят: в жизни тусклой
Есть всё же место для полета,
Хотя и волокут в кутузку
Корыто и его пилота.
 
 
И чье чело не омрачится
Раздумьем о судьбе таланта,
Когда пилот подбитой птицей
Заголосит в руках сержанта.
 

* * *

 
Распространяя дух коньячный,
Насвистывая на ходу,
По вашей жизни неудачной
Виденьем ярким я пройду.
 
 
Как на диковинное что-то,
Вам любо на меня глядеть,
Ведь вашим тягостным заботам
Не удалось меня задеть.
 
 
В трудах вы терпеливо прели,
Надсада ваши нервы жгла,
Зато в моих руках горели
И сами делались дела.
 
 
Произносили вы упреки,
Но как-то вяло, без огня,
Ведь вас пугавшие пороки
Забавой были для меня.
 
 
Когда понадобитесь мне вы,
Я всё, что надо, получу:
Я так хорош, что вспышку гнева
Вам разыграть не по плечу.
 
 
И я такое изумленье
Мог придавать своим словам,
Чтоб всякое сопротивленье
Нелепым показалось вам.
 
 
Вы слабости мои прощали,
Ведь в душном лабиринте дней
Моей свободой вы дышали,
Которая всего нужней.
 
 
Слезу по мне недаром пустят
И по заслугам укорят:
Я, расстававшийся без грусти,
Был встречам непритворно рад.
 

* * *

 
Слова, поцелуи, объятья,
Двух тел сопряженье в одно…
Бессмысленно это занятье,
Но тем и приятно оно.
 
 
Нелепы любви ритуалы,
Признанья – поток чепухи,
Но я не смущаюсь нимало,
Любимой слагая стихи.
 
 
Любовным охваченный хмелем,
И сам я немало глупил:
Ночами не спал по неделям,
Терял состоянья и пил.
 
 
Любовь заменила мне веру,
И всем я пожертвую ей.
Плевал я на знающих меру,
Спокойных и трезвых людей.
 
 
Не слышал вовек обыватель,
Который размеренно жил,
Гармонии той, что Создатель
В черты моей Дамы вложил.
 
 
Должно быть, филистер злосчастный
И зрением также убог:
В глазах моей Дамы Прекрасной
Творца он увидеть не смог.
 
 
Кичусь я своим фанатизмом,
В безумствах иду до конца,
За то я и гением признан,
Любимым созданьем Творца.
 
 
Вхожу я, пропащий повеса,
В ваш храм – и разносится взрыв,
И падает в храме завеса,
Небесные рати открыв.
 

* * *

 
Коль ты меня отвергнешь, Настя,
То что мне светит впереди?
Наколка “Нету в жизни счастья”
Заголубеет на груди.
 
 
Надежды дерзкие развеяв,
Меня ты сразу оборви,
Чтоб я, как Ленька Пантелеев,
Бандитом стал из-за любви.
 
 
Я окружу себя гурьбою
Весьма сомнительных дружков.
Налеты, взломы и разбои
Нам будут парой пустяков.
 
 
Я за любовные напасти
Безвинным людям стану мстить –
Прости меня за это, Настя,
Как я сумел тебя простить.
 
 
Ты все как надо понимаешь,
А коль не любишь – не судьба.
Прости, когда в толпе поймаешь
Мой взгляд косой из-подо лба.
 
 
Мои бандитские ухватки,
Дела бандитские прости.
Качусь к концу я без оглядки,
Чтоб на твоем не встать пути.
 
 
А впрочем, ты живешь прекрасно
И знать не знаешь ни о чем,
И беспокоюсь я напрасно
О снисхождении твоем.
 
 
Перед большим универмагом
Слоняюсь я на склоне дня
И револьвер системы “магнум”
Вдруг выхвачу из-за ремня.
 
 
Я инкассаторам внушаю,
Что ни к чему шутить со мной
И восвояси отъезжаю
Со всею выручкой дневной.
 
 
Я крупный вор, однако мира
В душе и не было, и нет.
Мне опостылеют хавиры,
Попойки, телки, марафет.
 
 
Возьмусь я за дела такие,
Как будто лезу на рожон,
И в песнях всей блатной России
Мой образ будет отражен.
 
 
Но приближается расплата,
Ведет в тупик наклонный путь,
И очередь из автомата
Наискосок прошьет мне грудь.
 
 
Прервет ментовская засада
Очередной лихой налет,
И у зеркального фасада
Густая кровь асфальт зальет.
 
 
Меня с веселыми друзьями
Смахнут с житейского холста.
Таких, как мы, хоронят в яме
Без панихиды и креста.
 
 
У нас на кладбище не будет
На Пасху выпивать родня,
А Настя не сейчас забудет
Навек ушедшего меня.
 
 
Она меня в той прежней жизни
Уже успела позабыть.
На воровской прощальной тризне
Одни марухи будут выть.
 
 
Провеселимся мы недолго –
Так спичка вспыхнет и сгорит,
И только старая наколка
О жизни правду говорит.
 

* * *

 
Пускай у вас я не добьюсь
Столь вожделенного успеха,
Но я смеюсь, до слез смеюсь
И, может быть, умру от смеха.
 
 
Смешно: богач, аристократ,
Любимый знатоками гений –
И превратился в свод утрат,
В ходячий список поражений.
 
 
Не вправе я земную твердь
Обременять таким уродом,
Но осмеять и жизнь, и смерть
Успею я перед уходом.
 
 
Да, вскоре надо уходить
В тот край, где, чужд былых веселий,
Я буду по лугам бродить
Под легкий лепет асфоделей.
 
 
Но не прогневайтесь, молю,
На мой визит, не слишком скромный,
Коль тень заметите мою
Вы как-то раз в квартире темной,
 
 
Коль холодком в полночный час
Повеет тень на ваше ложе, –
Ведь если я забуду вас,
То и себя забуду тоже
 
 
И растворюсь в летейской мгле,
И уничтожусь без остатка…
Но милый образ на земле
Горит, как Божия лампадка.
 
 
Покину я подземный луг
И теней в их томленье тяжком,
Чтоб к вам взлететь, прелестный друг,
И к солнцевским пятиэтажкам.
 
 
Пускай пути я не найду
На небо к Божьему чертогу,
Но к вам в ночи я припаду,
Тем самым припадая к Богу.
 
 
Вы – Бог, затем что в вас одной
Вместилось всё, что в мире свято,
И в этот тихий час ночной
Не бойтесь моего возврата.
 
 
Я должен ныне изменить
Немому навыку страданий,
Чтоб выпрясть золотую нить
Из просветлённости свиданий.
 
 
Ведет сверкающая нить
Меня в виталище иное,
Где нас уже разъединить
Не сможет впредь ничто земное,
 
 
Где к вам пути не преградит
Мне больше ни одна помеха, –
Так Бог меня вознаградит
За горький вкус земного смеха.
 

* * *

 
Вовек я не скажу тебе,
Смущен тобой до немоты,
Что лилия в моем гербе
Прекрасна и чиста, как ты;
 
 
Что гербовый венчает щит
Корона о семи зубцах –
Она невидимо горит
В твоих полночных волосах;
 
 
Что я навеки воин твой,
Я чужд корысти и обид –
Так верный лев сторожевой
В гербе над лилией сидит;
 
 
Что если я бываю хмур
И душу боль пронзит порой,
То геральдических фигур
Вовеки неизменен строй.
 

* * *

 
Мы расстаемся навсегда,
“Прощай!” – я говорю надежде.
Мы встретимся, но ты тогда
Окажешься уже не та,
Которую любил я прежде.
 
 
Добра ко мне, чиста, нежна –
Такой любовь ты заслужила,
Но, став внезапно холодна,
Ты воздала себе сполна –
Сама себя всего лишила.
 
 
Я объяснить тебе не мог,
Как выбор твой нелеп и жалок,
И, долгий подавив зевок,
Я лишь даю себе зарок
Впредь не любить провинциалок.
 

* * *

 
Если решил завести кота,
Бери из-под кошки, совсем малыша.
В доме, где кот, всегда чистота,
Время в тиши течет не спеша.
 
 
Много по дому делает кот:
На мягких лапах ходит везде
Или сядет, как столбик, и смотрит на вход,
И в дом уже не войти беде.
 
 
И если хочешь пса завести,
То из-под суки бери щенка.
Словно ребенка его расти –
Не пожалеешь наверняка.
 
 
Когда он станет могуч и толков,
Поймешь, что надежней нет никого.
Он грозно гавкает на врагов,
И все враги боятся его.
 
 
Обзаводиться решив конем,
На ломких ногах стригунка бери,
Как о ребенке пекись о нем
И словно с братом с ним говори.
 
 
Когда под ним застонет земля
И дых зазвенит, словно пар в котле,
Поймешь, что любил ты его не зря,
И гордо выпрямишься в седле.
 
 
Когда же ты в жилище свое
Новую женщину приведешь –
Следи, как слуги встретят ее:
Они раскусят любую ложь.
 
 
Слуги немые не могут лгать,
Момента встречи не проворонь:
Фыркнув, метнется кот под кровать,
Пес зарычит и отпрянет конь.
 
 
И пусть она повиликой льнет
К плечу твоему, пусть и ты влюблен, –
Денег ей дай, доведи до ворот
И по-хорошему выставь вон.
 
 
Непогрешим приговор зверей,
Простые души чувствуют зло.
Но если они ласкаются к ней,
То, стало быть, тебе повезло.
 

* * *

 
В моем окне – морозный мрак,
Но в тихой комнате тепло.
Сюда упятившись, как рак,
Я пью, пока не рассвело.
 
 
Ночь в разноцветных поясах
Подрагивающих огней;
Дня неприкаянность и страх
Бесследно утопают в ней.
 
 
Покуда всех вещей черты
Не выявил бескровный свет –
Ни холода, ни пустоты
На свете будто бы и нет.
 
 
Есть переливы поясов,
Опушка снега вдоль ветвей,
Есть только тиканье часов
И бормотанье батарей.
 
 
Я не замечу, как усну
На предрассветном рубеже,
И день так ловко обману,
Очнувшись затемно уже.
 

* * *

 
С надеждами пустыми не дружись:
Перешагнется с возрастом черта,
И от всего, что предлагает жизнь,
Подкатывает к горлу тошнота.
 
 
Я не могу отчет себе отдать:
Кто гонит нас из теплых уголков,
Чтоб на снегу нам тупо наблюдать
Восторженно резвящихся щенков?
 
 
И лыжниц безобразные зады
Вдруг вызывают пресный вкус во рту,
Как будто ритм толкательной езды
Не здравие несет, а тошноту.
 
 
Пусть к пресным радостям воскресных дней
Очередная движется семья:
Я прослежу презрительно за ней –
И ощущаю жажду забытья.
 
 
В одном сто раз изведанном кругу
Лежит моя житейская стезя;
Об этом я лишь позабыть могу,
Поскольку это изменить нельзя.
 
 
А впрочем, не влечет и забытье,
Ведь мне напомнит отрезвленья час,
Что делают безвкусным бытие
Не внешний мир, а измененья в нас.
 

* * *

 
Не надейтесь, друзья, я уже не простак,
Я наказан уже за мою доброту.
Ваши темные души мне ведомы так,
Что вся жизнь – словно вкус перегара во рту.
 
 
Не надейтесь, что я хоть на пару минут
Ради вас пожелаю себя утруждать.
Вас научит уму благодетельный кнут,
А в России кнута не приходится ждать.
 
 
Я-то слаб. Я одной только злобой богат.
За меня рассчитается некто Другой.
Заметавшись и свистнув, как вспугнутый гад,
Кнут всем телом прилепится к коже тугой.
 
 
Белым магнием в черепе боль полыхнет,
Чугуном затечет полоса на спине,
А Другой кнутовище опять отмахнет –
В воздаянье за зло, причиненное мне.
 
 
Страшно думать, что боль не имеет конца,
Но мольбы словно выжгутся белым огнем.
Тот, Другой, не имеет ни чувств, ни лица,
Но он весь – за меня. И довольно о нем.
 

* * *

 
Я руки сложа сидел не затем,
Чтоб глупости слушать из ваших уст.
Случилось так, что не было тем
И мир оказался прискорбно пуст.
 
 
Но это ведь дело только мое,
Здесь надо спокойно пережидать,
А вы напали, словно зверье,
Словно решив передышки не дать.
 
 
Мне даже совестно повторять,
Какую чушь вы твердили мне.
Слова пустились в мозгу шнырять,
А мысли спрятались в глубине.
 
 
И я взирал, пониманья чужд,
Томимый слабостью головной,
На длинный реестр всевозможных нужд,
Что вы развернули передо мной.
 
 
Нелепая мысль – избегнуть обуз,
Каждый по жизни с грузом идет,
Но есть человеку приличный груз,
А вещи возит тягловый скот.
 
 
Скажите, как же я до сих пор
Прекрасно жил без ваших тревог?
Послужит ответом на ваш укор
Единственно мой протяжный зевок.
 
 
Но, видя мирную внешность мою,
Не вздумайте дальше шутить со мной,