Степанцов Вадим. Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

Походящий на тарзаний крик;
 
 
- Юра! Юрка! Юрочка, не надо!
Умоляю! Ну давай, Юрец!
Боже, как я счастлива, как рада!
Ты гигант! Ты просто жеребец!
Ты сейчас подобен самураю!
Ты какой-то Кибальчиш-Мальчиш!
Я от наслажденья умираю!
Катя, Катя, что же ты молчишь?
 
 
- Юра! Юра! Это так прекрасно!
Я уже почти пятнадцать раз!
Никогда мне не было так классно,
Как с тобой, любимый мой, сейчас!
 
 
- Да, я Юра! Да, держитесь, суки!
Юра – это символ мужиков!
Юра – это Юрий Долгорукий,
Мэр московских заливных лужков!
Ну давай, кончай скорее, дура!
Я не опозорю свой мундир!
И Шаймиев, кстати, тоже Юра,
Хоть по документам – Минтимир!
 
 
И когда в кунвульсиях девица
Закатила хитрые глаза,
На её размазанных ресницах
Заблестела лживая слеза.
Вслед за тем утихли звуки бури,
 
 
И, воскликнув: «Мать твою ети!»
Приходя в себя, очнулся Юрий
И добавил:
- Господи, прости!
Потому что он в углу кровати,
Где еще недавно тряс елдой,
Обнаружил сорванную с Кати
Цепочку с Давидовой звездой!
 
 
- Ах, какое низкое коварство! –
В ужасе подумал прокурор, -
А ведь ларчик просто открывался…
Господи прости, какой позор!
Лучше быть последним онанистом
И кончать от собственной руки,
Чем попасться в лапы сионистам
Втихаря расставившим силки!
 
 
Он вскочил с предательской кровати,
И, уже не зная что сказать,
Не смотря в глаза красотке Кате
Девять сотен бросил на кровать,
И ушел с решимостью мужчины,
Клацая зубами, словно зверь,
И, упав в салон своей машины,
За собой захлопнул с силой дверь.
 

5.

 
Депутат парламента Смелюхин
За столом готовил свой доклад.
Как всегда, он был слегка не в духе
И ругал в докладе всех подряд.
Может быть, живот с кефира пучил,
Может, просто съел чего-нибудь,
Но в его мозгах бурлили путчи,
Мятежи и всяческая жуть,
И когда раздался телефонный
И бесспорно вражеский звонок,
Он схватил сначала нож кухонный,
Но затем одумался и лег.
Телефон звонил не умолкая
Более, чем двадцать раз подряд.
 
 
- Вот зараза, вражья тварь какая! –
Возмущаясь думал депутат.
- Все они ответят по закону!
Все, кто причинял России зло!
 
 
Депутат рванулся к телефону
И с надрывом заорал:
- Алло!
И рукой нащупав выключатель,
Погасил на всякий случай свет.
 
 
- Добрый день, звонит доброжелатель,
Я хочу вам дать один совет.
Слышь, Смелюхин, ваша песня спета,
Спета ваша песня, психопат!
Там, под дверью у тебя кассета…
В общем, наслаждайся, депутат!
 
 
Мягкими прыжками хищной пумы
Не спеша, минуты через три,
Председатель комитета Думы
Подошел к своей входной двери.
Не включая света в коридоре,
Он с опаской посмотрел в глазок.
Никого не обнаружив, вскоре
Посмотрел в него еще разок
И заметил на листке газеты
Рядом с лифтом в сумрачном дыму
Очертанья видеокассеты,
Той, в которой судя по всему
Находилось кое-что такое,
От чего случается порой
И невроз, и даже паранойя
И другой подобный геморрой.
Вскоре с придыханием и свистом
Он кусал от гнева свой кулак.
Хоть и был Смелюхин коммунистом,
А имел и телек, и видак.
И когда его включил он кстати,
Загрузив кассету в агрегат,
Можно догадаться, мой читатель,
Что увидел бедный депутат!
 
 
- Боже мой, да это ж просто шлюхи,
Просто суки, просто ё-комбат!
 
 
Депутат парламента Смелюхин
Назаметно перешел на мат:
 
 
- Ясно, кто устроил это шоу!
Я им всем узды хорошей дам!
Позвоню Мольберту Какашову –
Главному эксперту по жидам!
 
 
Он вцепился в телефон:
- Скорее!
Это вы, товарищ Какашов?
 
 
- Слушаю! Так точно! Где евреи?
Молодец, Смелюхин! Хорошо!
Говоришь, подосланные шлюхи? –
 
 
Генерал налил в стакан воды, -
 
 
Сто процентов – в этой заварухе
Как всегда, замешаны жиды!
Так что ты спокойно спи, дружище,
И хотя не избежать войны,
Все равно наш Генеральный чище
И честней грабителей страны!
 

6.

 
После заседания Госдумы
Прокурор вернулся чуть живой,
И на кухне сев за стол, угрюмо
Как бы поздоровался с женой:
 
 
- Что, опять молочные сосиски? –
Генеральный процедил с трудом, -
Застегнула б для приличья сиськи:
Все же кухня – не публичный дом!
Не уподобляйся потаскухе,
Ты же прокурорская жена!
 
 
- Милый мой, ты, кажется не в духе?
 
 
- Я не в духе? Да пошла ты на…
 
 
Жалобно, пронзительно и тонко
Женский плач раздался у плиты.
 
 
- Лерочка, прости меня, подонка,
Хочешь, я куплю тебе цветы?
 
 
- Как же, дожидайся… Так и купишь…
 
 
- Ты не веришь? Спорим, что куплю
 
 
- Юра, ты меня уже не любишь?
 
 
- Ты оглохла? Я сказал:
Люблю!
 
 
- Ты прости, что я такая дура,
Но за что ты на меня кричишь:
У меня испортилась фигура?
 
 
- Лера, что за чушь ты говоришь?
 
 
И когда они умолкли вместе,
Телевизор сам включился в сеть…
 
 
- Лера, помолчи, в эфире «Вести»,
Дай мне их спокойно посмотреть!
 

* * *

 
А в Москве повсюду шла к разгару
Новая весна со всех сторон,
В сером небе каркала «шизгару»
Стая наркоманистых ворон,
На Москве-реке купались утки,
Разводя пернатые понты,
У Кремля сновали проститутки
И бандитов грабили менты.
Во дворах заливисто и зычно
Лаяли хозяева собак.
Город жил своей судьбой обычной
И не реагировал никак
 
 
На проблемы собственных сограждан,
Вызванные болями в спине,
И на то, что в нем стряслось однажды
На закате солнца по весне.
 

    Апрель 1999г.

Митя Рудаков

 
Нам порой в аду легко и сладко,
А в раю – тоска, хоть помирай.
Русская душа – она загадка,
И ее попробуй разгадай.
 
 
Он работал в банке на Таганке,
У него был сейф и дырокол,
И портрет жены на фото в рамке
Украшал его рабочий стол.
 
 
Был он честен по российским меркам,
Не имел ни денег, ни врагов…
Вот таким вот неприметным клерком
Шел по жизни Митя Рудаков.
 
 
Но в одно прекрасное мгновенье,
Будто бы во сне или в бреду
В лифте с председателем правленья
Он столкнулся на свою беду.
 
 
И в раздумьях, видимо, о вечном,
Посмотрев на Митю, как отец,
Тот сказал, обняв его за плечи:
- Знаешь, Митя, нам пришел пиздец!
 
 
На прощанье, улыбнувшись криво,
Заглянув за грань добра и зла,
Он ушел, а с ним ушли активы
И зарплата Митина ушла.
 
 
Можно было ахать или охать,
Только след начальника простыл.
Думали сперва о шефе плохо,
Но потом, как водится, он всплыл.
 
 
Понапрасну имя не позоря,
Сохранив в глазах былой кураж,
Всплыл у ресторана «Мама Зоя»,
Оживив собой речной пейзаж.
 
 
Всплыл, слегка подпортив настроенье
Свадьбе, что справлял Иван Черных.
- Ни хуя себе благословенье! –
произнес растроганный жених.
 
 
Но раскинув в этот миг мозгами,
Тамада сказал, насупив бровь:
- Пусть так будет с вашими врагами,
а вообще – совет вам да любовь!
 

* * *

 
Горько было на душе у Мити
И темно, как в чреве полыньи:
Обрывались жизненные нити,
Связанные с будущим семьи.
 
 
И когда, придя домой на ощупь,
Он явил моральный крах и треск,
То в глазах своей любимой тещи
Обнаружил он знакомый блеск.
 
 
Нежным взором и душевной фразой
Одарила теща из-под век:
- Митенька, ты просто скотобаза!
Я не вижу, где здесь человек?
 
 
Весь в говне, оплеван и заблеван,
Как лесной какой-то партизан…
У Наташки вон у Королевой
Муж – красавец, человек, Тарзан!
 
 
И таким, как он – не грех гордиться,
Мускулы, улыбка на лице,
И жена – любимая певица,
Да и сам он – бывший офицер.
 
 
Ты глуши хоть водку, хоть чинзану,
Но семьей обязан дорожить.
В общем, знаешь что? Иди к Тарзану,
Может, он тебя научит жить!
 

* * *

 
О семье потерянной тоскуя,
Ощетинясь, как в иголках еж,
Бедный Митя вышел на Тверскую,
Где канючил моросящий дождь.
 
 
И наперекор стихии вздорной
Он пошел куда глядят глаза,
Прямо в клуб, где брился в гримуборной
Человек по имени Тарзан.
 
 
- Вы меня, конечно, извините,
Я ведь к вам, я – Митя Рудаков.
- Я все знаю, - произнес Учитель –
Кто послал и кто ты сам таков.
 
 
Я все вижу, ты не сомневайся,
Жизнь – она такая: кто кого.
Не горюй. Вставай и раздевайся,
И не бойся, Митя, ничего!
 
 
Обнажив несмело ягодицы,
Митя встал, футболку теребя…
И Тарзан сказал ему: - Годится!
Сделаем мужчину из тебя!
 
 
Я тебе открою два секрета.
Первый: - Если сердце слезы льет,
Знай – проходит всё, пройдет и это,
Помни имя-отчество своё!
 
 
И еще - за жизнью показушной
Истина скрывается одна:
Женщины коварны и бездушны.
Исключенье – лишь моя жена.
 

* * *

 
Зал был залит мягким светом в блестках,
В поздний час, когда из-за кулис
В белых стрингах и носках в полоску
Митя вышел танцевать стриптиз.
 
 
И среди расплывчатых, как пятна,
Женских лиц, смотрящих на него,
Ощутил он чей-то взгляд приятный
Местом, где кончается живот.
 
 
Он поднял глаза, и женский пальчик
Поманил брильянтовым кольцом:
- Ну, иди сюда, хороший мальчик,
Потанцуешь – будешь молодцом!
 
 
В кабинете для приватных танцев
Женщина сказала: - Эй, ковбой!
Ты не вице-мэр столицы Шанцев,
Будь попроще, стань самим собой!
 
 
И тогда взволнованный, вспотевший,
Закатив глаза под потолок,
Он затанцевал, как потерпевший,
Зажимая даму между ног.
 
 
А когда рука Элеоноры
Заползла в матерчатый лоскут,
Митя ощутил своим прибором
Благодарность за нелегкий труд.
 
 
- Что, малыш, никак озябли плечи?
Я могу их чем-нибудь укрыть.
Если б мы продолжили наш вечер,
Денег бы могло побольше быть!
 
 
- Я не знаю, - отозвался Митя,
посмотрев с опаскою назад, -
Разрешит ли это мой Учитель,
Человек по имени Тарзан?
 
 
И застыв в предчувствии ответа,
Он услышал: - Отправляйся в путь.
Знай – проходит всё, пройдет и это,
Главное, про имя не забудь!
 

* * *

 
В «БМВ», летящем на Рублёво,
Митя осязал неясный страх.
Что-то не к добру водитель Лёва
Улыбался фиксой на зубах.
 
 
И потом - задернутые шторы,
Словно это черный «воронок»,
Да еще рука Элеоноры,
Гладящая Митю между ног.
 
 
Митина душа была не рада:
Ночь, среди кромешной тишины -
Особняк, высокая ограда…
А с другой, конечно, стороны
 
 
Пятьдесят свечей в огромном зале,
Сумрачном, как кинопавильон,
И она – с бездонными глазами,
И в ее руке – «Дом Периньон».
 
 
И глоток шампанского в постели,
И слетевший с головы парик,
И слова Тарзана, еле-еле
Слышимые сквозь животный крик:
 
 
- Митя! Митька! Ми-ай-ми-ой-милый!
Да, Митюша! Ми-ай-ми-ой-ё!
Делай так! Сильнее! Изнасилуй!...
- Помни имя-отчество своё!
 
 
- Митенька-а-а! Ударь меня с размаху!
- Ах, с размаху? Получай, коза!
- Помни имя…
- Да пошел ты на хуй!
- Как «пошел ты на хуй?» Я Тарзан!
 
 
В тот же миг торжественно и чинно,
Точно зная в жизни что почем,
Опустилась вдруг рука мужчины
Мите на горячее плечо.
 
 
Митя вздрогнул и, покрывшись потом,
Закричал пронзительно: - Кто тут?!
- Это Гагик, - отозвался кто-то, -
Гагик это… Так меня зовут.
 
 
В тот момент, крича от страха матом,
Митя и не знал, что, например,
Гагик был народным депутатом
С голубым значком ЛДПР.
 
 
Он носил салатовые гольфы
И широкий фетровый берет.
От него балдел Владимир Вольфыч
И тащился весь подкомитет.
 
 
Он имел спокойный кроткий норов
И улыбку детского врача,
А его жена Элеонора
В фитнес-клуб ходила по ночам.
 
 
И сейчас, когда она слиняла
Из-под Мити в тренажерный зал,
Гагик вставил Митю в одеяло
И спокойным голосом сказал:
 
 
- Вы меня, конечно, извините,
Только все же, вопреки молвы
Мы за русских, мы за бедных, Митя,
Это значит – за таких, как вы!
 
 
Наш народ не прост, он очень сложен,
И судьба его порою зла.
Митя, вы на наш народ похожи,
Тоже вот раздеты догола.
 
 
Кнут нужды вас всех и бьет, и лупит,
А ведь между нами впереди
Знаете, какая жизнь наступит
На Земле, когда мы победим?
 
 
Хочешь, я спрошу тебя на ушко,
За кого бы ты голосовал?...
Бедный Митя укусил подушку
И по-русски горько застонал.
 

* * *

 
Пережив еще одно паденье
Вскоре не во сне, а наяву
Он лежал на кожаном сиденье
В той же тачке по пути в Москву.
 
 
И ощупав свой карман понуро,
Он достал оттуда не спеша
Сотенную мятую купюру
В деньгах государства США.
 
 
В голове его варилась каша:
- Матушка родная, Боже мой,
Что расскажет он жене Наташе,
Принеся вот это вот домой?
 
 
- Что там, деньги? Баксы – это клёво!…
Не спеша водитель сбросил газ.
- Раздевайся, я Рублевский Лева,
У тебя еще оплачен час!
 
 
Что-то у тебя в кармане густо,
А ведь деньги, Митя, это зло.
Ну, давай, давай сюда «капусту»,
Что ж, тебе сегодня повезло!
 

* * *

 
В клуб вернулся Митя лишь под утро,
Тихо, как бродячий пилигрим,
В час, когда зари рассветной пудра
На Москву накладывала грим.
 
 
За рекою над Нескучным садом
Звездочка скатилась, как слеза.
- Ничего не говори, не надо.
Я все знаю, - произнес Тарзан.
 
 
И на грудь упав к нему невольно,
Митя понял этой жизни суть.
- Больно, Митя? -
Он ответил: - Больно.
- Где?
- Вот здесь.- Он показал на грудь.
 
 
- И еще… вон там…- На небе где-то
Розовый рассвет привычно плыл.
- Знай, проходит все, пройдет и это,
Хорошо, что имя не забыл!
 

* * *

 
Просветленный, как с глотка нарзана,
Окунаясь в грохот городской,
Митя возвращался от Тарзана
По рассветной утренней Тверской.
 
 
А Москва дышала свежим дымом
Выхлопных столичных сигарет
И летела птицей-тройкой мимо,
Не заметив, как на красный свет
 
 
Сиротливо поднимая плечи,
Без двора, без денег, без кола
Шел прохожий, шел заре на встречу,
И душа его была светла.
 

История одной артистки

 
Проктолог Давид Толстопальцев
В поселке с названьем Лужки
Обслуживал бедных страдальцев
С болезнями толстой кишки.
 
 
За годы работы в больнице,
Где он никогда не скучал,
Встречал он различные лица
И разные судьбы встречал:
 
 
Банкиров, штабных генералов,
Бандита по кличке Халдей,
Продюсеров телеканалов
И просто хороших людей.
 
 
И с каждым из них, как с ребенком,
Чего уж греха там таить,
Как всякий проктолог, он тонко
Любил иногда пошутить.
 
 
И палец достав из анала,
От смеха тряся головой,
Давид каламбурил: «Це кало! –
Такой есть артист цирковой!»
 
 
В ответ пациента обычно
Бросало от хохота в дрожь:
«А я ведь общался с ним лично…
Действительно, очень похож!»
 
 
Но краткий прием подытожив,
Давид говорил не спеша:
«Мы все на кого-то похожи,
С вас двести рублей США».
Ах, бедный Давид Моисеич,
Не знал он, не ведал о том,
Что пасмурным утром осенним
К нему в кабинет на прием,
 
 
Оставив на стуле в прихожей
Из розовой кожи куртец,
Заглянет на всех не похожий
Известный в народе певец.
 
 
И, встав перед доктором раком
Он скажет, кусая кулак:
-Профессор, проверьте мне сраку,
Бля буду, там что-то не так!
 
 
- Да что же не так там, голуба?
И что ожидали вы тут?
Анал, извиняюсь, не клумба –
Там розы, увы, не растут!
 
 
-Не это меня угнетает,
Скажу я лишь вам одному:
Мне роз на концертах хватает,
Мне в жопе они ни к чему…
 
 
Певец оглянулся устало.
- Я, доктор, скажу не тая:
Она разговаривать стала…
-Кто стала?
-Да жопа моя!
 
 
Устал от нее, от заразы,
Не знаю, как это пресечь…
-Должно быть, вас мучают газы?
-Не газы, а русская речь!
 
 
Казалось бы, жопа, как жопа,
Такая, как ваша точь в точь…
Так нет, этот гребаный шепот
Мне слышится каждую ночь
 
 
О том, что и знать не хочу я –
Любимый народом певец,
О том, что она типа чует,
Что мне наступает пи…ец,
 
 
Что как бы моя популярность
Ну, типа прижмет себе хвост,
И скоро любая бездарность
С какой-нибудь «фабрики звезд»,
 
 
По версии жопы, профессор,
Забывшей про свой целлюлит,
Засунет меня в это место,
Откуда она говорит!
 
 
Профессор, скажу вам короче,
Ну, в общем, такая фигня:
Она отделиться, блин, хочет
И петь типа вместо меня!
 
 
-Да-а, случай такой, извините,
Что я бы сказал «ё-моё!»…
А что ж от меня вы хотите?
-Продюсером стать у неё!
 
 
-Вы это серьёзно, Аркадий?
Скажите, голуба моя,
Скажите же мне, Бога ради,
С чего вы решили, что я…
Могу этим делом заняться?
Мне в жизни хватает говна…
- Профессор, не надо смеяться,
Меня попросила ОНА,
 
 
Когда я на ней типа сидя
Окучивал свой унитаз.
Не верите мне – так спросите
У ней прямо здесь и сейчас
И сможете в том убедиться!
 
 
Проктолог на всю ширину
Раздвинул рукой ягодицы
И взгляд устремил в глубину,
И дикторским голосом низким
Вопрос свой направил туда:
- Ты правда стать хочешь артисткой?
И жопа ответила: «Да!»
 
 
Профессор с певцом закурили…
А вскоре в таблоиде «Жизнь»
За подписью «Кушанашвили»
В заметке «Звезда, покажись!»
 
 
Объемом так строчек под тридцать
На общий читательский суд
Был вынесен взгляд на певицу,
Которую Жопой зовут.
 
 
«Я многое видел, к несчастью, -
Писал, возбужденно Отар, -
Я видел и Стоцкую Настю
И прочий подобный кошмар,
Распутину видел, и Свету,
У Бабкиной видел пупок,
Но Жопу, такую, как эту,
Я даже представить не мог!
Увидев, я вклинился в штопор,
Твердя про себя лишь одно:
Реально поющая Жопа!
Иван Шаповалов – говно!
 
 
Да, Жопа! И крыть ему нечем!
Какие там, на хер, «Тату»!
Я понял, что я в этот вечер
В реале увидел мечту!
Она – воплощенье искусства,
Которое вышло в народ,
Которое с толком и с чувством
Слова Пеленягрэ поет!
 
 
А может, и не Пеленягрэ…
У Жопы ведь текст крайне прост!
Какая там группа «ВИА Гра»?
Какая там «Фабрика звезд»?
Она Салтыковой красивей!
Она сексуальнее всех!
Она будет гордость России!
Я ей предрекаю успех!»
 
 
Продюсер Давид Толстопальцев
Закончил читать матерьял:
«Видать, у ментов-португальцев
Отар все мозги потерял!
Он так же Фадеева Макса
Недавно пиарил в «Гудке».
Зачем на свои триста баксов
Его я поил в кабаке?..
 
 
А может, я зря на Отара
Напрягся, как глупый осёл?
А может, он – гений пиара,
А я лишь проктолог и всё?
И может быть, вовсе не лажа
Газетная эта статья?
Не знаю, пусть время покажет…
Эх, Жопа, ты, Жопа моя!»
 
 
Спустя две недели к Давиду
В рабочий его кабинет
Зашел с вызывающим видом
Маститый народный поэт.
 
 
Рукой почесав ягодицы,
Он молвил: «Профессор, Давид!
Я, в общем, для вашей певицы
вчера сочинил суперхит!»
Считайте, победа за нами,
Сейчас я его напою:
 
 
- «Я рву на британское знамя
себя за Россию свою!»…
Ну как? Что продюсер мне скажет?
Порвем всей Европе анал?
 
 
-По-моему, с музыкой лажа…
-Фадеев и Дробыш писал!
 
 
Они ведь не пишут параши,
Тем более песня про флаг
В беспомощной критике вашей
Нужды не имеет, вот так!
И песня понравится людям.
А вам не мешало бы знать,
Что мы в «Евровидениьи» будем
На следующий год выступать!
Назад, извините, ни шагу!
Заряжено в пушку ядро.
Аксюта готовит бумагу
И Эрнст дал на это добро!
И Алла Борисовна даже
 
 
Сказала в своем интервью:
- Мы Жопу Европе покажем
И видели всех на хую!.. ^[1]
 
 
Мы выйдем на первое место,
Чтоб чашу победы испить!
Пришло наше время, профессор!
Россия должна победить!..
 

 
И вскоре на Первом канале
Уже накануне весны
О новой певице узнали
Все зрители нашей страны,
 
 
Когда с «фабрикантами» вместе,
Раскрыв голосистый свой рот
Певица исполнила песню,
Ушедшую прямо в народ.
 
 
И голос Артистки красиво
Звучал, уносясь в синеву:
«За матушку нашу Россию
Себя, как ромашку, я рву!»
 
 
В финале заплакала Алла,
И Филя вздохнул в уголке,
И встал Александр Цекало,
И вытер слезу на щеке,
 
 
И тонкий, изящный, как витязь
Протиснувшись к сцене бочком,
Певицу приветствовал Витас,
Высоким протяжным гудком.
 
 
И даже Иосиф Пригожин
В мерцанье концертных огней
К Артистке приблизился тоже,
Забыв о супруге своей.
 
 
Летели недели, как птицы,
И вот, как на солнце медаль,
В одной европейской столице
Зажегся большой фестиваль!
 
 
Румыны, французы, испанцы,
Болгары, хохлы, латыши
Поляки, хорваты, албанцы –
Все были вокруг хороши!
 
 
Кипела и пела Европа,
А в зале, набитом битком,
Певица по имени Жопа
С трехцветным российским флажком
 
 
С задачей пробиться сквозь стену,
Которой конца не видать,
Готовилась, выйдя на сцену,
Европе себя показать!
 
 
На ней было, как говорится,
Все то, что волнует народ:
Две розочки на ягодицах
И надпись: «Россия, вперед!»
 
 
Ведомая к сцене Давидом
Ей нечего было терять.
Она как бы всем своим видом
Давала Европе понять,
 
 
Что нету на свете чудесней
Естественной краски зари,
Что с нашей российскою песней
Она завоюет Гран При.
 
 
Победа нам трудно давалась,
Задача была непростой.
Певица слегка волновалась,
Но справилась с этой бедой.
 
 
По залу бежали мурашки,
И если всю выразить суть, -
Мы, можно сказать без натяжки:
Европу смогли натянуть!
 
 
И вот прозвучали фанфары
И диктор, достойно, как лорд,
Под звуки электрогитары
Поставив финальный аккорд,
Сказал баритоном красивым
Слова, улетевшие ввысь,
Которые ждали в России
И вот, наконец, дождались!
 
 
Профессор Давид Моисеич,
Не пряча сияющих слёз,
Смеясь, обнимался со всеми,
Целуясь при этом взасос.
 
 
Ведущий Андрюша Малахов,
От радости пел и плясал,
Крича: «Эх, ура, муха-бляха!
Да здравствует Первый канал!»
 
 
И пьяная Верка Сердючка,
Откинув горжетку свою,
Вопила, целуя ей ручку:
-Я Юльку в тебе узнаю!
 
 
И даже Отарик – проказник,
В эфире напившийся в дым,
Опошлить не смог этот праздник,
Сравнив её с пальцем своим!
 
 
А дома на следующий вечер,
С веселым салютом в конце
Москва ей устроила встречу
Концертом в Кремлевском дворце.
 
 
Она получала подарки,
Как суперзвезда среди звезд.
Политики и олигархи
За ней увивались, как хвост,
 
 
Храня драгоценные ленты
Ее туалетных афиш.
Она стала ездить на «бентли»,
Летая обедать в Париж
С одним дипломатом из МИДа.
И чтобы поднять дивиденд,
Уволив с работы Давида,
Себе отсудила свой брэнд.
 
 
И стала богатой и полной,
Как высшей красы эталон,
Даря обаяния волны
Всем тем, кто в неё был влюблён.
 
 
Однажды порою осенней,
Когда на бульваре Цветном
Вовсю тополя облысели,
И ветер свистел за окном,
 
 
И сырость, пронзая до дрожи,
То дождь рассыпала, то снег, -
Подняв воротник, шел прохожий,
Похожий на всех человек.
 
 
С почтением благоговейно
За пазухой в воротнике
Держал он бутылку портвейна
В дрожащей промокшей руке.
 
 
Внезапно откуда-то сзади
Вопрос просвистел, как свинец:
-Простите, а вы не Аркадий?
-Аркадий…
-Вы бывший певец?
 
 
Прохожий скривился в печали,
Как будто бы сердце болит:
-Откуда меня вы узнали?
-Я бывший проктолог Давид…
-Я, кажется, вспомнил: посёлок
Лужки, вспомнил вас, наконец…
-Я больше уже не проктолог…
-А я… Я уже не певец.
Задумчиво под ноги глядя
Они постояли в снегу.
 
 
- Портвейн? Открывайте, Аркадий…
Давайте я вам помогу…
Внезапно на край тротуара,
Где двое стояли в пальто,
Торжественно брызнули фары
В огнях дорогого авто.
 
 
Сидящая в тачке певица,
Известная в нашей стране,
Скользнула глазами по лицам
Людей, промелькнувших в окне.
И как бы почуяла кожей,
Исчезнув в вечернем дыму:
«Они на кого-то похожи…
А вот на кого – не пойму…»
 

Зоологическая поэма

 
Баронесса Виктория фон Траховицер
В прошлой жизни в родном городке Кременчуг,
Между прочим, была симпатичной девицей
Викториной Остаповной Миколайчук.
 
 
Лет в пятнадцать, на свадьбе у старшего брата,
Где в крови у гостей разыгрался гормон,
Вику встретил подвыпивший кооператор,
Кучерявый брюнет Траховицер Семен.
 
 
И, склонившись над нею, как хищная птица,
Он сказал, застегнув свой бардовый пиджак:
- Разрешите представиться, я - Траховицер,
Траховицер Семен, чистокровный казак!
 
 
Я на свадьбе на этой почти иностранец,
Я в гробу вашу свадьбу вообще-то видал,
Я хочу пригласить вас на медленный танец,