Страница:
карманы которого они так ловко обчистили...
На протяжении первых шести месяцев 1945 года английские конвои
регулярно отправлялись из Англии в СССР. На одном из судов приключился
забавный случай, о котором рассказал мне Че-слав Йесман. 27 марта из Глазго
в Одессу вышло судно "Альман-зора"; на борту, кроме советских военнопленных
из лагерей в Йоркшире, находились также члены чешского правительства в
изгнании, отправленные вперед для установления контроля над страной сразу же
после освобождения. (Доктора Бенеша, будущего президента страны, еще раньше
вывезли самолетом.)
Маршрут "Альмазоры" пролегал через Средиземное море и Дарданеллы. В
Константинополе судно подобрало трех-четырех русских, бежавших с предыдущего
корабля. Советский консул доставил их на судно и передал офицеру НКВД,
майору Шершуну, находившемуся на борту, а тот, в свою очередь, передал их
своему одесскому начальству.
Чешские министры должны были сойти на берег в черноморском порту
Констанца. Перед этим советские офицеры устроили в их честь прием. Все шло
как положено: произносились торжественные речи, провозглашались тосты, и вот
один чешский министр поднялся, чтобы поблагодарить хозяев. Сказав о тех
дружеских чувствах, которые связывают их с русскими, он под конец пригласил
офицеров в ближайшем будущем наведаться в Прагу. Лейтенант Иесман ясно
слышал, как один из сидящих поблизости от него саркастически пробормотал:
"Очень нам нужно ваше приглашение -- мы и так там будем".
18 апреля 1945 года "Альманзора" пришвартовалась в одесском порту. О
том, что случилось дальше, лейтенант Йесман писал бригадиру Файербрейсу в
донесении, переданном затем заведующему Северным отделом МИДа:
Во время выгрузки советских граждан в одесском порту из-за строений на
пирсе донеслись две автоматных очереди. Позже охранник сказал мне, что двое
из прибывших были расстреляны на месте. По его словам, это были "плохие лю-
159
ди", которые "продались капиталистам". Охранник был узбеком или
туркменом, и я завоевал его расположение, произнеся несколько слов
по-узбекски и подарив ему пачку сигарет. Об инциденте я сразу же сообщил
полковнику Бойлу и капитану корабля Баннистеру56.
Позже, проезжая в джипе по разрушенному городу, Йесман наткнулся на
место, где как раз готовились расстрелять человек десять. Его советский
спутник лаконично поведал ему, что это "предатели". На улицах повсюду
валялись трупы. "А что ожидает тех, кого оставили в живых? Майор Шершун
честно признался, что их пошлют, как он выразился, в исправительно-трудовые
лагеря и лишь немногим разрешат служить в армии"57.
МИД в это время столкнулся с новой проблемой: что делать с теми, кто
отказался признать себя советским гражданином? В Ялтинском соглашении речь
шла о "советских гражданах", и вопроса о насильственном возвращении тех, кто
таковым-не был, МИД не рассматривал. Поначалу было решено дать советским
представителям возможность самим определять принадлежность к советскому
гражданству58. Однако уже в октябре 1944 года военное
министерство получило сообщения о том, что среди пленных, отобранных
Васильевым для репатриации, были люди, назвавшиеся поляками, латышами,
немцами или имеющие нансеновские паспорта59, а некий Антонас
Вацискас заявил, что является гражданином США. Патрик Дин заметил по этому
поводу: "В довершение всего нам только не хватает получить жалобу от
правительства США, что мы отослали в СССР американского гражданина,-- в
особенности, если его там расстреляют"60.
Дело было чревато неприятностями, и МИД решил проявить твердость -- во
всяком случае, на данном отрезке времени. Советскому послу сообщили, что в
тех случаях, когда военнопленный не считает себя советским гражданином, его
заявления о гражданстве будут проверены, и, если они подтвердятся, он не
будет отослан в СССР61. При этом было использовано такое
определение: "Советскими гражданами считаются все лица, жившие в пределах
границ Советского Союза, установленных до начала войны"62.
Разумеется, советская сторона тут же обрушила на несчастный МИД поток
обвинений. Главное состояло в том, что "английские военные власти
произвольно и без всяких причин вывезли советских граждан из некоторых
лагерей" (а англичане еще не решили, считать ли им этих людей советскими
гражданами). В другой жалобе говорилось, что какой-то английский офицер
сказал военнопленным, находившимся в лагере, будто из 10 тысяч пленных,
вернувшихся в СССР, половину расстреляли. Были и доволь-
160
но нелепые обвинения: некая англичанка, секретарь общества "Друзья
Советского Союза" в Нормантоне, посетив лагерь, в котором работал Гарри
Льюис, якобы назвалась участницей нелегальной антиимпериалистической
организации и попросила одного пленного помочь практическими советами в
налаживании подпольной борьбы против помещиков и капиталистов. В жалобе,
впрочем, не объяснялось, что вызвало тут возражения советских
представителей.
Вокруг лагерей, где содержались военнопленные, вели "подрывную
деятельность" и другие женщины, проникавшие, по утверждениям генерала
Васильева, в лагеря единственно для того, чтобы "бесконтрольно вести там
антисоветскую пропаганду неприкрыто враждебного характера". Английский
генерал, отвечавший на эту жалобу, заметил:
У коменданта есть основания подозревать, что обитатели лагеря иногда в
нарушение правил проводят к себе тайком местных женщин. Однако он полагает,
что эти женщины приходят вовсе не ради пропаганды.
В другой жалобе майор Флетчер, служивший в лагере Хаттон Гейт,
обвинялся в том, что высказывал русским пленным замечания такого рода:
"Русский офицер -- не хорошо, русский офицер -- дети, русский офицер --
пьяница, русский офицер -- как свинья". Сотрудники военного министерства
немало повеселились над этой якобы буквальной записью слов
англичанина63.
Но вернемся к вопросу о спорном гражданстве. Тем, кто выдавал себя за
граждан другого государства, приходилось это доказывать, в противном случае
их отправляли в Советский Союз. Мне известен только один случай, когда от
этого правила отступили. Рассказал о нем бригадир Файербрейс:
Я играл в эту игру по всем правилам и исключение сделал только для
одного человека, поразившего меня своей смелостью. Он прекрасно говорил
по-русски, но я тем не менее сказал, что он поляк. Он бросил нам прямо в
лицо: "Вернуться в эту страну? Но там убили моего отца, изнасиловали мою
сестру. Лучше смерть, чем возвращение". Вытянувшись передо мной по стойке
смирно, он сказал мне: "Лучше застрелите меня на месте, но не отсылайте
назад". И я взял грех на душу, сказал, что он поляк. Да простит меня
Господь! Генерал Ратов был в бешенстве, но я знал, что стоит пленному
попасть в спорный список -- и он будет спасен.
6--2491 161
Это произошло после того, как английское правительство организовало
проверку потенциальных репатриантов. До этого не существовало никаких
ограничений, которые могли бы помешать Васильеву или Ратову включить
несоветских граждан в списки пленных, обреченных на возвращение в СССР. В
письме МИДа от 31 марта 1945 года бригадир Файербрейс писал:
До сих пор советская военная миссия пользовалась фактически
неограниченными правами при определении гражданства русских военнопленных,
находящихся в лагерях; и они объявляли советскими гражданами всех без
разбору. Я видел копию анкет, заполняемых пленными. Там не было графы с
вопросом о гражданстве, был только пункт "национальность".
Таким образом, таинственное обозначение "русский" могло с равным
успехом относиться и к советскому гражданину, и к русскому эмигранту, не
имеющему гражданства, обладателю нансеновского паспорта, установленного
Лигой наций для лиц, не имеющих гражданства.
Весна и лето 1945 года были нелегким временем для Патрика Дина, Джеффри
Вильсона и прочих сотрудников МИДа, сторонников принятой линии в вопросе
репатриации. 28 марта Дин, касаясь в служебной записке случаев самоубийства
среди репатриантов, писал:
Бригадир Файербрейс и полковник Тэмплин делают все, чтобы избежать
огласки. Они просили, чтобы МИД обратился к отделу новостей с предложением
любой ценой скрывать информацию либо о самих инцидентах, либо о слушаниях по
этому делу на предварительном следствии. Может быть, Северный отдел
проследит за этим и сделает все возможное... Эти самоубийства (нам известно
по крайней мере о четырех-пяти) могут привести к политическим неприятностям.
Сэр О. Сарджент, очевидно, пожелает, чтобы его держали в курсе событий.
Сослуживец Дина, Джеффри Вильсон, обсудил эти проблемы с сэром Дж.
Камероном из отдела новостей. Последний, признав невозможность проведения
следствия in camera или отстранения прессы от этого дела, высказал
остроумное предложение:
Нужно представить дело в суде коронера таким образом, чтобы было ясно,
что эти люди [самоубийцы] боялись возмездия
162
за сотрудничество с немцами. Возможно, так оно и есть... и, повернув
дело в эту сторону, нам удастся избежать осложнений.
Однако начальник Дина и Вильсона, сэр Орм Сарджент, счел это решение
слишком хитроумным и недостаточно надежным. "Мне бы хотелось провести это
дело по пункту 18 В или по какому-нибудь другому закону военного времени",--
писал он. Вильсону, впрочем, удалось немного успокоить начальство
сообщением, что военные власти получили инструкции предложить коронерам
рекомендовать прессе не сообщать ничего об этих случаях, "поскольку раньше
такой подход неизменно срабатывал". В заключение Дин сетовал на то, что
замолчать самый факт рассмотрения дела в британском суде крайне
трудно64.
Но в конечном итоге у МИДа, как выяснилось, не было оснований
тревожиться: общественность мирилась с происходящим, хотя случаи
самоубийства множились. Особенно популярным местом стала набережная в
Ливерпуле. Она буквально притягивала к себе страдающих "острой депрессией",
как формулировало судебное заключение в одном из случаев65.
Чеслав Йесман еще находился на борту "Альманзоры", еще четыре дня пути
отделяли его от трагедии в Одессе, а бригадир Файербрейс уже столкнулся с
первыми случаями спорного гражданства, представленными на рассмотрение
новосформированного совета, в который, кроме него, вошел также генерал
Ратов. 14 апреля 1945 года бригадир писал Уорнеру:
В четверг мы с генералом Ратовым занимались вопросом о гражданстве лиц,
внесенных в список. После восьми часов напряженной работы мы решили 50 дел.
Не буду сейчас вдаваться в подробности (я представлю полный отчет о
проделанной работе после ее завершения). Генерала Ратова сопровождали четыре
советских офицера, советский консул Кротов и стенографист, записывавший
буквально каждое слово. Большинство опрошенных были прибалты и поляки из
восточной части страны, а также один молдаванин. Остальные признали себя
советскими гражданами, и с ними не было никаких сложностей, хотя многие
энергично протестовали против отправки в СССР. Тем не менее все они были
переданы советским властям, и их отошлют в лагеря под советским контролем,
за исключением десяти человек, которые временно содержатся под арестом по
требованию генерала Ратова. Из тех, что назвались польскими гражданами,
подавляющее большинство настаивало на своих утверждениях, и их оста-
6* 163
вили в спорном списке. Но двоих, явно лгавших, перенесли в советский
список. У меня лично не было никаких сомнений, что они советские граждане...
Вы дали мне чрезвычайно неприятное поручение, так как, за немногими
исключениями, эти люди, независимо от того, польскими или советскими
гражданами они себя признают, горячо возражают против отправки их в СССР или
даже в Польшу. Многие из них настоятельно стремились ознакомить комиссию с
причинами, по которым они не желают возвращаться, и подробно рассказали о
своей жизни в Советском Союзе или в Польше после прихода Красной армии. Все
эти рассказы складываются в одну нескончаемую историю о расстрелах, арестах,
жес-токостях и депортациях семей. Они утверждали, что не желают возвращаться
в страну, где возможны такие вещи и где человек не имеет никаких прав. Среди
них были дети кулаков, которым приходилось годами скрываться от ареста, быть
постоянно в бегах. Один молодой человек рассказал, что с 12 лет- сидел в
тюрьме и освободили его только перед призывом в Красную армию. Большинство
говорили, что предпочитают смерть возвращению в Советский Союз, некоторые
даже предлагали англичанам расстрелять их на месте, только не отсылать
назад. Никогда еще мне не доводилось видеть такого отчаяния, такой меры
человеческого горя. Все их рассказы звучали в высшей степени правдиво, и
генерал Ратов чувствовал себя, как рыба на сковородке, хотя и не делал
попыток остановить их. Ему явно не нравилось, что пленные в присутствии
английских офицеров рассказывают правду о советских методах. Прилагаю запись
трех дел, сделанную бывшим со мной офицером. Остается лишь надеяться, что
удастся каким-то образом воспрепятствовать репатриации лиц со спорным
гражданством: поскольку каждое их слово было зафиксировано, это значило бы
послать их на верную смерть66.
Дальше шли три дела:
535118 Качин, В. -- советский гражданин (находится под арестом). Когда
Качину было 10 лет, его отца расстреляли, а мать вместе с мальчиком
оказалась в тюрьме НКВД. Они провели несколько лет в женской тюрьме, где
содержались женщины с детьми, часто это были молодые матери с
новорожденными. Через несколько лет мать умерла, но мальчика не освободили,
хотя он был несовершеннолетним. Ему удалось бежать во время бомбежки (при
этих словах генерал Ратов сказал: "Ерунда, из тюрем НКВД
164
убежать невозможно"67) и перебраться через линию фронта к
немцам.
5709 Батщаров, А. -- советский гражданин (содержится под арестом).
Батщарову под сорок. Сначала он очень волновался, но потом успокоился и на
вопрос генерала, почему он не хочет возвращаться назад, ответил, что ему
стыдно быть советским. Его отец, священник, в 1929 году был арестован;
сначала у него вырвали язык, чтобы он не мог больше произносить проповеди,
затем расстреляли. Мать умерла от потрясения. Мальчик убежал и какое-то
время скрывался, но потом его схватили и бросили в тюрьму, где он провел
несколько лет. Затем он бежал и до самого начала войны жил в лесу, как
загнанный зверь. Он по своей воле пришел к немцам, чтобы бороться против
коммунистов, но его послали на Западный фронт, где он и попал в плен к
англичанам.
В50797 Бойко, Леонид -- гражданство спорное. Бойко не хочет
возвращаться домой, если район, где он жил, отошел к СССР. С него довольно
советской власти. После 1918 года часть его семьи оказалась в СССР. Его
родители и братья были расстреляны, ему самому пришлось долгое время
скрываться. В 1939 году, когда он работал вдали от дома, до него дошло
известие, что дома неладно: жена и ребенок пропали. По словам соседей, их
забрало НКВД. Бойко снова начал скрываться и в конце концов попал в руки к
немцам. (Бойко немного путался в своем рассказе, его явно пугало присутствие
генерала Ратова.)68
23 мая в Одессу на корабле "Гордость Империи" была отправлена новая
партия русских. Среди них были те, жизнеописания которых мы только что
привели, и еще "несколько русских, не видевших Россию с царских времен". Это
плавание описал в своих записках канадский офицер, капитан Юматов:
Нижняя палуба была обнесена колючей проволокой. На ней были устроены
четыре камеры, с расчетом каждая на двух человек. Сразу по прибытии на борт
советские офицеры затолкали в эти камеры всех, кто содержался под арестом,--
51 человека, отказавшись размещать их на палубе, где было много свободного
места.
Через несколько дней, по настоянию капитана, камеры немного разгрузили.
Капитан приказал также немедленно покончить
165
с бесконечными воплями, доносившимися из камер69. 30 мая,
когда судно огибало Гибралтар, пленный по фамилии Данченко бросился за борт,
и вытащить его не удалось. Еще один русский попытался покончить с собой в
Босфорском проливе, но его спасли. Наконец судно прибыло в Одессу.
Высадка началась в 18.30 и продолжалась четыре с половиной часа. На
пароходе было много больных, но советские представители отказались от
носилок, и даже умирающим пришлось самим спускаться по трапу с вещами в
руках. Несли только двоих: у одного была ампутирована правая нога и сломана
левая, второй был без сознания. С пленным, покушавшимся на самоубийство,
обращались очень грубо, рана его открылась, он истекал кровью. Его увели с
корабля за пакгаузы в доках, затем раздался выстрел, но никто ничего не
видел. Группу из 32 человек отвели в склад, в 50 ярдах от корабля, откуда
минут через 15 последовала автоматная очередь. Еще через 20 минут из склада
выехал в направлении города грузовик с крытым кузовом. Позже, когда
поблизости никого не было, мне удалось заглянуть в склад, и я увидел на
каменном полу темные пятна. Стены на высоте примерно пяти футов были
испещрены дырками70.
Это были не единственные жертвы. Около 150 человек были отделены от
прочих пленных и отведены за сараи на набережной. Там их расстреляли, причем
среди палачей было, по рассказам, много подростков в возрасте 14-16 лет.
Один узник ГУЛага вспоминал через несколько лет:
В конце войны карательная команда была укомплектована какими-то
белобрысыми, низкорослыми, совсем юными и слабосильными птенцами... Ходили
слухи, что это были дети чекистов, которым родители сумели заменить фронт
безопасной работой палача71.
Тед Хансон, стюард на "Гордости Империи", наблюдавший за высадкой
пленных, записал рассказ старшины Уотсона из военной охраны. Старшина видел,
как под руководством юных палачей тела расстрелянных грузили на телеги. Эта
картина привела его в ужас. По причалу сновали детишки в лохмотьях лет
трех-пяти, выпрашивавшие у английских моряков еду и одежду. Но стоило
англичанам бросить им с корабля кое-что, как непонятно откуда вдруг взялся
милиционер и начал гоняться за мальчишками. "Он
166
поймал малыша лет трех,-- рассказывает Тед Хансон,-- ударил его кулаком
по лицу и швырнул на землю".
Может показаться странным, что советские власти не предприняли никаких
усилий к тому, чтобы скрыть от сторонних глаз эти сцены. Ведь поначалу они
это делали: например, в Мурманске в ноябре 1944 года. Репатриантов встретили
там торжественно, с флагами и речами. Но с тех пор прошло несколько месяцев,
английское правительство молчало, хотя вполне могло догадываться о том, что
происходит; и советские власти решили, что настала пора действовать в
открытую и расправляться со своими гражданами по своему усмотрению.
Бригадир Файербрейс отправил полный отчет в МИД и в отдел по делам
военнопленных, приложив к нему также рапорт Юматова. В беседе с автором этой
книги он вспоминал об ужасе, который внушала ему возложенная на него задача;
и действительно, этот ужас звучит в каждой его строке:
В рапорте А вы несомненно заметите, что на скорую расправу были
обречены люди, преступление которых состояло не в том, что они служили в
немецкой армии -- как делали остальные 99%, но в том, что они либо
отказывались вернуться в Советский Союз, либо пытались избежать
насильственной репатриации, выдавая себя за солдат Польской армии. Из
анализа списка людей, которые, я уверен, были расстреляны, следует, что из
33' человек 20 были русскими, отрицавшими советское гражданство и
попытавшимися в Англии вступить в Польскую армию. Один был арестован на
борту судна по неизвестной причине, прыгнул за борт в Дар-данелльском
проливе и покушался на свою жизнь, вскрыв бритвой вены. Шестеро -- немцы
Поволжья, выразившие нежелание возвращаться в СССР. Пятеро -- русские,
отказавшиеся вернуться и описывавшие в присутствии генерала Ратова Советский
Союз в самом черном свете. Наконец, последний -- это охранник, случайно
снабдивший незадачливого самоубийцу бритвой. С него немедленно сорвали знаки
различия, бросили в камеру и высадили вместе с прочими арестованными, так
что он, скорее всего, разделил их судьбу. Следовательно, насколько мне
известно, все те, кто отказывался вернуться в СССР, были расстреляны. Должен
признать, что из этого рапорта я сделал вывод о необходимости самой
тщательной проверки всех сомнительных случаев, и я могу лишь надеяться, что
никто из занесенных в спорный список не будет отправлен в СССР, поскольку,
отказавшись вернуться, они скорее всего разделят судь-
167
бу тех, о ком идет речь в рапорте. Следует помнить, что советские
власти считают лиц со спорным гражданством своими подданными. Несколько
человек из этого списка высказывались против Советского Союза в моем
присутствии и в присутствии советских офицеров и приводили примеры
жестокостей, совершавшихся Красной армией после раздела Польши в 1939 году.
Эти люди, несомненно, будут расстреляны сразу же по прибытии в СССР.
В рапорте Д есть интересное замечание майора Шершуна, что большинство
военнопленных будет отправлено в исправительно-трудовые лагеря. Между тем,
все советские офицеры в беседах с этими людьми неизменно обещают им, что
немедленно по прибытии в Советский Союз тех отпустят домой72.
Рапорт Файербрейса прочитали Кристофер Уорнер, Патрик Дин, Томас
Браймлоу и другие сотрудники МИДа. "Сложность в том, что по условиям
Ялтинского соглашения мы обязаны отослать всех советских граждан назад",--
заметил Дин73. Но через четыре месяца он же признал, что в
Ялтинском соглашении не было ни слова об "определенных обязательствах
правительства его королевского величества репатриировать в Советский Союз
советских граждан, не желающих возвращаться..."74
Расскажем теперь об истории Софьи Полещук. Ее родителей выслали в
1930-31 годах в Сибирь, девочку вырастил местный врач. Он обучил ее своей
профессии, и она сдала экзамен на медсестру, участвовала в финской и
польской кампаниях, вышла замуж за военврача -- капитана Гусейнова. В
августе 1941 года она попала в плен. Ее муж тоже оказался в плену, но их
сразу разлучили. Проведя год в лагере, Софья бежала, но ее поймали в 1943
году и вывезли в Германию. Там она попросила у немецких властей разрешения
воссоединиться с мужем, который в то время был врачом в лагере для советских
военнопленных в Силезии, в городе Ней-хаммер. Здесь она стала работать в
прачечной, муж регулярно навещал ее. В мае 1944 года он бежал из лагеря.
Софье он сказал, что хочет пробраться в Югославию и ни за что не вернется в
СССР. Позже она получила весточку, что он жив и здоров, но увидеться им
больше не довелось. Она осталась одна с ребенком, родившимся через месяц
после побега мужа. Через восемь месяцев город взяла Красная армия, и
находившимся там русским было приказано пешком пробираться на восток. За
линией фронта царила полная анархия: убийства, грабежи,
насилия75. Молодая женщина, пусть даже с крошечным ребенком,
легко могла стать добычей разнузданных солдат. Но Софье повезло: она попала
в
168
маленькую группу английских военнопленных, освобожденных Красной армией
и пробиравшихся в Одессу. Один из солдат, Джонс, работал на немецких фермах
и немного говорил по-немецки, так что он мог общаться с Софьей. Она
рассказала ему свою историю, и он до сих пор живо помнит молодую женщину с
ребенком на руках и их долгие беседы (он пересказал их мне во время нашей
встречи) на пыльных дорогах Польши и Украины.
Джонс взял Софью под свою опеку: назвавшись ее мужем, он защищал ее от
посягательств других. В Одессе ему удалось уговорить английского консула
отправить его "жену и ребенка" в Англию. Каким-то образом посреди всего
хаоса до Софьи дошли вести о муже: он воевал в антикоммунистическом
партизанском отряде и попал к союзникам. Софья твердо решила разыскать его в
Англии, даже если ей придется для этого снова оказаться в лагере. Но она так
и не увидела своего мужа, а ребенок -- своего отца. Едва капитан Гусейнов
оказался у союзников, к нему было применено Ялтинское соглашение.
Софья прибыла в Глазго 5 мая 1945 года и была опрошена иммиграционными
властями. Вот что писал об этом офицер службы иммиграции:
Беженка не хочет возвращаться в СССР. Она утверждает, что в лучшем
случае ее арестуют, но несомненно она опасается более сурового наказания,
так как ее муж воевал в антикоммунистическом отряде. Кроме того, по прибытии
в Одессу она сознательно избегала всякого контакта с советскими властями. По
ее словам, собственная судьба мало ее волнует, но она надеется дать ребенку
возможность жить в свободной стране. Местонахождение ее мужа пока что
неизвестно, но если он попал в Англию в качестве военнопленного, он,
несомненно, сейчас в руках у советских... Гусейнова, очевидно, имела
антикоммунистические настроения задолго до начала войны. Трудно обрекать
женщину, волей обстоятельств попавшую в этот хаос, на смерть в Сибири, но,
вероятно, другой возможности у нас нет. Прошу ваших инструкций относительно
этой беженки.
Инструкции МИДа не замедлили прибыть, и сотрудник британского МИДа
На протяжении первых шести месяцев 1945 года английские конвои
регулярно отправлялись из Англии в СССР. На одном из судов приключился
забавный случай, о котором рассказал мне Че-слав Йесман. 27 марта из Глазго
в Одессу вышло судно "Альман-зора"; на борту, кроме советских военнопленных
из лагерей в Йоркшире, находились также члены чешского правительства в
изгнании, отправленные вперед для установления контроля над страной сразу же
после освобождения. (Доктора Бенеша, будущего президента страны, еще раньше
вывезли самолетом.)
Маршрут "Альмазоры" пролегал через Средиземное море и Дарданеллы. В
Константинополе судно подобрало трех-четырех русских, бежавших с предыдущего
корабля. Советский консул доставил их на судно и передал офицеру НКВД,
майору Шершуну, находившемуся на борту, а тот, в свою очередь, передал их
своему одесскому начальству.
Чешские министры должны были сойти на берег в черноморском порту
Констанца. Перед этим советские офицеры устроили в их честь прием. Все шло
как положено: произносились торжественные речи, провозглашались тосты, и вот
один чешский министр поднялся, чтобы поблагодарить хозяев. Сказав о тех
дружеских чувствах, которые связывают их с русскими, он под конец пригласил
офицеров в ближайшем будущем наведаться в Прагу. Лейтенант Иесман ясно
слышал, как один из сидящих поблизости от него саркастически пробормотал:
"Очень нам нужно ваше приглашение -- мы и так там будем".
18 апреля 1945 года "Альманзора" пришвартовалась в одесском порту. О
том, что случилось дальше, лейтенант Йесман писал бригадиру Файербрейсу в
донесении, переданном затем заведующему Северным отделом МИДа:
Во время выгрузки советских граждан в одесском порту из-за строений на
пирсе донеслись две автоматных очереди. Позже охранник сказал мне, что двое
из прибывших были расстреляны на месте. По его словам, это были "плохие лю-
159
ди", которые "продались капиталистам". Охранник был узбеком или
туркменом, и я завоевал его расположение, произнеся несколько слов
по-узбекски и подарив ему пачку сигарет. Об инциденте я сразу же сообщил
полковнику Бойлу и капитану корабля Баннистеру56.
Позже, проезжая в джипе по разрушенному городу, Йесман наткнулся на
место, где как раз готовились расстрелять человек десять. Его советский
спутник лаконично поведал ему, что это "предатели". На улицах повсюду
валялись трупы. "А что ожидает тех, кого оставили в живых? Майор Шершун
честно признался, что их пошлют, как он выразился, в исправительно-трудовые
лагеря и лишь немногим разрешат служить в армии"57.
МИД в это время столкнулся с новой проблемой: что делать с теми, кто
отказался признать себя советским гражданином? В Ялтинском соглашении речь
шла о "советских гражданах", и вопроса о насильственном возвращении тех, кто
таковым-не был, МИД не рассматривал. Поначалу было решено дать советским
представителям возможность самим определять принадлежность к советскому
гражданству58. Однако уже в октябре 1944 года военное
министерство получило сообщения о том, что среди пленных, отобранных
Васильевым для репатриации, были люди, назвавшиеся поляками, латышами,
немцами или имеющие нансеновские паспорта59, а некий Антонас
Вацискас заявил, что является гражданином США. Патрик Дин заметил по этому
поводу: "В довершение всего нам только не хватает получить жалобу от
правительства США, что мы отослали в СССР американского гражданина,-- в
особенности, если его там расстреляют"60.
Дело было чревато неприятностями, и МИД решил проявить твердость -- во
всяком случае, на данном отрезке времени. Советскому послу сообщили, что в
тех случаях, когда военнопленный не считает себя советским гражданином, его
заявления о гражданстве будут проверены, и, если они подтвердятся, он не
будет отослан в СССР61. При этом было использовано такое
определение: "Советскими гражданами считаются все лица, жившие в пределах
границ Советского Союза, установленных до начала войны"62.
Разумеется, советская сторона тут же обрушила на несчастный МИД поток
обвинений. Главное состояло в том, что "английские военные власти
произвольно и без всяких причин вывезли советских граждан из некоторых
лагерей" (а англичане еще не решили, считать ли им этих людей советскими
гражданами). В другой жалобе говорилось, что какой-то английский офицер
сказал военнопленным, находившимся в лагере, будто из 10 тысяч пленных,
вернувшихся в СССР, половину расстреляли. Были и доволь-
160
но нелепые обвинения: некая англичанка, секретарь общества "Друзья
Советского Союза" в Нормантоне, посетив лагерь, в котором работал Гарри
Льюис, якобы назвалась участницей нелегальной антиимпериалистической
организации и попросила одного пленного помочь практическими советами в
налаживании подпольной борьбы против помещиков и капиталистов. В жалобе,
впрочем, не объяснялось, что вызвало тут возражения советских
представителей.
Вокруг лагерей, где содержались военнопленные, вели "подрывную
деятельность" и другие женщины, проникавшие, по утверждениям генерала
Васильева, в лагеря единственно для того, чтобы "бесконтрольно вести там
антисоветскую пропаганду неприкрыто враждебного характера". Английский
генерал, отвечавший на эту жалобу, заметил:
У коменданта есть основания подозревать, что обитатели лагеря иногда в
нарушение правил проводят к себе тайком местных женщин. Однако он полагает,
что эти женщины приходят вовсе не ради пропаганды.
В другой жалобе майор Флетчер, служивший в лагере Хаттон Гейт,
обвинялся в том, что высказывал русским пленным замечания такого рода:
"Русский офицер -- не хорошо, русский офицер -- дети, русский офицер --
пьяница, русский офицер -- как свинья". Сотрудники военного министерства
немало повеселились над этой якобы буквальной записью слов
англичанина63.
Но вернемся к вопросу о спорном гражданстве. Тем, кто выдавал себя за
граждан другого государства, приходилось это доказывать, в противном случае
их отправляли в Советский Союз. Мне известен только один случай, когда от
этого правила отступили. Рассказал о нем бригадир Файербрейс:
Я играл в эту игру по всем правилам и исключение сделал только для
одного человека, поразившего меня своей смелостью. Он прекрасно говорил
по-русски, но я тем не менее сказал, что он поляк. Он бросил нам прямо в
лицо: "Вернуться в эту страну? Но там убили моего отца, изнасиловали мою
сестру. Лучше смерть, чем возвращение". Вытянувшись передо мной по стойке
смирно, он сказал мне: "Лучше застрелите меня на месте, но не отсылайте
назад". И я взял грех на душу, сказал, что он поляк. Да простит меня
Господь! Генерал Ратов был в бешенстве, но я знал, что стоит пленному
попасть в спорный список -- и он будет спасен.
6--2491 161
Это произошло после того, как английское правительство организовало
проверку потенциальных репатриантов. До этого не существовало никаких
ограничений, которые могли бы помешать Васильеву или Ратову включить
несоветских граждан в списки пленных, обреченных на возвращение в СССР. В
письме МИДа от 31 марта 1945 года бригадир Файербрейс писал:
До сих пор советская военная миссия пользовалась фактически
неограниченными правами при определении гражданства русских военнопленных,
находящихся в лагерях; и они объявляли советскими гражданами всех без
разбору. Я видел копию анкет, заполняемых пленными. Там не было графы с
вопросом о гражданстве, был только пункт "национальность".
Таким образом, таинственное обозначение "русский" могло с равным
успехом относиться и к советскому гражданину, и к русскому эмигранту, не
имеющему гражданства, обладателю нансеновского паспорта, установленного
Лигой наций для лиц, не имеющих гражданства.
Весна и лето 1945 года были нелегким временем для Патрика Дина, Джеффри
Вильсона и прочих сотрудников МИДа, сторонников принятой линии в вопросе
репатриации. 28 марта Дин, касаясь в служебной записке случаев самоубийства
среди репатриантов, писал:
Бригадир Файербрейс и полковник Тэмплин делают все, чтобы избежать
огласки. Они просили, чтобы МИД обратился к отделу новостей с предложением
любой ценой скрывать информацию либо о самих инцидентах, либо о слушаниях по
этому делу на предварительном следствии. Может быть, Северный отдел
проследит за этим и сделает все возможное... Эти самоубийства (нам известно
по крайней мере о четырех-пяти) могут привести к политическим неприятностям.
Сэр О. Сарджент, очевидно, пожелает, чтобы его держали в курсе событий.
Сослуживец Дина, Джеффри Вильсон, обсудил эти проблемы с сэром Дж.
Камероном из отдела новостей. Последний, признав невозможность проведения
следствия in camera или отстранения прессы от этого дела, высказал
остроумное предложение:
Нужно представить дело в суде коронера таким образом, чтобы было ясно,
что эти люди [самоубийцы] боялись возмездия
162
за сотрудничество с немцами. Возможно, так оно и есть... и, повернув
дело в эту сторону, нам удастся избежать осложнений.
Однако начальник Дина и Вильсона, сэр Орм Сарджент, счел это решение
слишком хитроумным и недостаточно надежным. "Мне бы хотелось провести это
дело по пункту 18 В или по какому-нибудь другому закону военного времени",--
писал он. Вильсону, впрочем, удалось немного успокоить начальство
сообщением, что военные власти получили инструкции предложить коронерам
рекомендовать прессе не сообщать ничего об этих случаях, "поскольку раньше
такой подход неизменно срабатывал". В заключение Дин сетовал на то, что
замолчать самый факт рассмотрения дела в британском суде крайне
трудно64.
Но в конечном итоге у МИДа, как выяснилось, не было оснований
тревожиться: общественность мирилась с происходящим, хотя случаи
самоубийства множились. Особенно популярным местом стала набережная в
Ливерпуле. Она буквально притягивала к себе страдающих "острой депрессией",
как формулировало судебное заключение в одном из случаев65.
Чеслав Йесман еще находился на борту "Альманзоры", еще четыре дня пути
отделяли его от трагедии в Одессе, а бригадир Файербрейс уже столкнулся с
первыми случаями спорного гражданства, представленными на рассмотрение
новосформированного совета, в который, кроме него, вошел также генерал
Ратов. 14 апреля 1945 года бригадир писал Уорнеру:
В четверг мы с генералом Ратовым занимались вопросом о гражданстве лиц,
внесенных в список. После восьми часов напряженной работы мы решили 50 дел.
Не буду сейчас вдаваться в подробности (я представлю полный отчет о
проделанной работе после ее завершения). Генерала Ратова сопровождали четыре
советских офицера, советский консул Кротов и стенографист, записывавший
буквально каждое слово. Большинство опрошенных были прибалты и поляки из
восточной части страны, а также один молдаванин. Остальные признали себя
советскими гражданами, и с ними не было никаких сложностей, хотя многие
энергично протестовали против отправки в СССР. Тем не менее все они были
переданы советским властям, и их отошлют в лагеря под советским контролем,
за исключением десяти человек, которые временно содержатся под арестом по
требованию генерала Ратова. Из тех, что назвались польскими гражданами,
подавляющее большинство настаивало на своих утверждениях, и их оста-
6* 163
вили в спорном списке. Но двоих, явно лгавших, перенесли в советский
список. У меня лично не было никаких сомнений, что они советские граждане...
Вы дали мне чрезвычайно неприятное поручение, так как, за немногими
исключениями, эти люди, независимо от того, польскими или советскими
гражданами они себя признают, горячо возражают против отправки их в СССР или
даже в Польшу. Многие из них настоятельно стремились ознакомить комиссию с
причинами, по которым они не желают возвращаться, и подробно рассказали о
своей жизни в Советском Союзе или в Польше после прихода Красной армии. Все
эти рассказы складываются в одну нескончаемую историю о расстрелах, арестах,
жес-токостях и депортациях семей. Они утверждали, что не желают возвращаться
в страну, где возможны такие вещи и где человек не имеет никаких прав. Среди
них были дети кулаков, которым приходилось годами скрываться от ареста, быть
постоянно в бегах. Один молодой человек рассказал, что с 12 лет- сидел в
тюрьме и освободили его только перед призывом в Красную армию. Большинство
говорили, что предпочитают смерть возвращению в Советский Союз, некоторые
даже предлагали англичанам расстрелять их на месте, только не отсылать
назад. Никогда еще мне не доводилось видеть такого отчаяния, такой меры
человеческого горя. Все их рассказы звучали в высшей степени правдиво, и
генерал Ратов чувствовал себя, как рыба на сковородке, хотя и не делал
попыток остановить их. Ему явно не нравилось, что пленные в присутствии
английских офицеров рассказывают правду о советских методах. Прилагаю запись
трех дел, сделанную бывшим со мной офицером. Остается лишь надеяться, что
удастся каким-то образом воспрепятствовать репатриации лиц со спорным
гражданством: поскольку каждое их слово было зафиксировано, это значило бы
послать их на верную смерть66.
Дальше шли три дела:
535118 Качин, В. -- советский гражданин (находится под арестом). Когда
Качину было 10 лет, его отца расстреляли, а мать вместе с мальчиком
оказалась в тюрьме НКВД. Они провели несколько лет в женской тюрьме, где
содержались женщины с детьми, часто это были молодые матери с
новорожденными. Через несколько лет мать умерла, но мальчика не освободили,
хотя он был несовершеннолетним. Ему удалось бежать во время бомбежки (при
этих словах генерал Ратов сказал: "Ерунда, из тюрем НКВД
164
убежать невозможно"67) и перебраться через линию фронта к
немцам.
5709 Батщаров, А. -- советский гражданин (содержится под арестом).
Батщарову под сорок. Сначала он очень волновался, но потом успокоился и на
вопрос генерала, почему он не хочет возвращаться назад, ответил, что ему
стыдно быть советским. Его отец, священник, в 1929 году был арестован;
сначала у него вырвали язык, чтобы он не мог больше произносить проповеди,
затем расстреляли. Мать умерла от потрясения. Мальчик убежал и какое-то
время скрывался, но потом его схватили и бросили в тюрьму, где он провел
несколько лет. Затем он бежал и до самого начала войны жил в лесу, как
загнанный зверь. Он по своей воле пришел к немцам, чтобы бороться против
коммунистов, но его послали на Западный фронт, где он и попал в плен к
англичанам.
В50797 Бойко, Леонид -- гражданство спорное. Бойко не хочет
возвращаться домой, если район, где он жил, отошел к СССР. С него довольно
советской власти. После 1918 года часть его семьи оказалась в СССР. Его
родители и братья были расстреляны, ему самому пришлось долгое время
скрываться. В 1939 году, когда он работал вдали от дома, до него дошло
известие, что дома неладно: жена и ребенок пропали. По словам соседей, их
забрало НКВД. Бойко снова начал скрываться и в конце концов попал в руки к
немцам. (Бойко немного путался в своем рассказе, его явно пугало присутствие
генерала Ратова.)68
23 мая в Одессу на корабле "Гордость Империи" была отправлена новая
партия русских. Среди них были те, жизнеописания которых мы только что
привели, и еще "несколько русских, не видевших Россию с царских времен". Это
плавание описал в своих записках канадский офицер, капитан Юматов:
Нижняя палуба была обнесена колючей проволокой. На ней были устроены
четыре камеры, с расчетом каждая на двух человек. Сразу по прибытии на борт
советские офицеры затолкали в эти камеры всех, кто содержался под арестом,--
51 человека, отказавшись размещать их на палубе, где было много свободного
места.
Через несколько дней, по настоянию капитана, камеры немного разгрузили.
Капитан приказал также немедленно покончить
165
с бесконечными воплями, доносившимися из камер69. 30 мая,
когда судно огибало Гибралтар, пленный по фамилии Данченко бросился за борт,
и вытащить его не удалось. Еще один русский попытался покончить с собой в
Босфорском проливе, но его спасли. Наконец судно прибыло в Одессу.
Высадка началась в 18.30 и продолжалась четыре с половиной часа. На
пароходе было много больных, но советские представители отказались от
носилок, и даже умирающим пришлось самим спускаться по трапу с вещами в
руках. Несли только двоих: у одного была ампутирована правая нога и сломана
левая, второй был без сознания. С пленным, покушавшимся на самоубийство,
обращались очень грубо, рана его открылась, он истекал кровью. Его увели с
корабля за пакгаузы в доках, затем раздался выстрел, но никто ничего не
видел. Группу из 32 человек отвели в склад, в 50 ярдах от корабля, откуда
минут через 15 последовала автоматная очередь. Еще через 20 минут из склада
выехал в направлении города грузовик с крытым кузовом. Позже, когда
поблизости никого не было, мне удалось заглянуть в склад, и я увидел на
каменном полу темные пятна. Стены на высоте примерно пяти футов были
испещрены дырками70.
Это были не единственные жертвы. Около 150 человек были отделены от
прочих пленных и отведены за сараи на набережной. Там их расстреляли, причем
среди палачей было, по рассказам, много подростков в возрасте 14-16 лет.
Один узник ГУЛага вспоминал через несколько лет:
В конце войны карательная команда была укомплектована какими-то
белобрысыми, низкорослыми, совсем юными и слабосильными птенцами... Ходили
слухи, что это были дети чекистов, которым родители сумели заменить фронт
безопасной работой палача71.
Тед Хансон, стюард на "Гордости Империи", наблюдавший за высадкой
пленных, записал рассказ старшины Уотсона из военной охраны. Старшина видел,
как под руководством юных палачей тела расстрелянных грузили на телеги. Эта
картина привела его в ужас. По причалу сновали детишки в лохмотьях лет
трех-пяти, выпрашивавшие у английских моряков еду и одежду. Но стоило
англичанам бросить им с корабля кое-что, как непонятно откуда вдруг взялся
милиционер и начал гоняться за мальчишками. "Он
166
поймал малыша лет трех,-- рассказывает Тед Хансон,-- ударил его кулаком
по лицу и швырнул на землю".
Может показаться странным, что советские власти не предприняли никаких
усилий к тому, чтобы скрыть от сторонних глаз эти сцены. Ведь поначалу они
это делали: например, в Мурманске в ноябре 1944 года. Репатриантов встретили
там торжественно, с флагами и речами. Но с тех пор прошло несколько месяцев,
английское правительство молчало, хотя вполне могло догадываться о том, что
происходит; и советские власти решили, что настала пора действовать в
открытую и расправляться со своими гражданами по своему усмотрению.
Бригадир Файербрейс отправил полный отчет в МИД и в отдел по делам
военнопленных, приложив к нему также рапорт Юматова. В беседе с автором этой
книги он вспоминал об ужасе, который внушала ему возложенная на него задача;
и действительно, этот ужас звучит в каждой его строке:
В рапорте А вы несомненно заметите, что на скорую расправу были
обречены люди, преступление которых состояло не в том, что они служили в
немецкой армии -- как делали остальные 99%, но в том, что они либо
отказывались вернуться в Советский Союз, либо пытались избежать
насильственной репатриации, выдавая себя за солдат Польской армии. Из
анализа списка людей, которые, я уверен, были расстреляны, следует, что из
33' человек 20 были русскими, отрицавшими советское гражданство и
попытавшимися в Англии вступить в Польскую армию. Один был арестован на
борту судна по неизвестной причине, прыгнул за борт в Дар-данелльском
проливе и покушался на свою жизнь, вскрыв бритвой вены. Шестеро -- немцы
Поволжья, выразившие нежелание возвращаться в СССР. Пятеро -- русские,
отказавшиеся вернуться и описывавшие в присутствии генерала Ратова Советский
Союз в самом черном свете. Наконец, последний -- это охранник, случайно
снабдивший незадачливого самоубийцу бритвой. С него немедленно сорвали знаки
различия, бросили в камеру и высадили вместе с прочими арестованными, так
что он, скорее всего, разделил их судьбу. Следовательно, насколько мне
известно, все те, кто отказывался вернуться в СССР, были расстреляны. Должен
признать, что из этого рапорта я сделал вывод о необходимости самой
тщательной проверки всех сомнительных случаев, и я могу лишь надеяться, что
никто из занесенных в спорный список не будет отправлен в СССР, поскольку,
отказавшись вернуться, они скорее всего разделят судь-
167
бу тех, о ком идет речь в рапорте. Следует помнить, что советские
власти считают лиц со спорным гражданством своими подданными. Несколько
человек из этого списка высказывались против Советского Союза в моем
присутствии и в присутствии советских офицеров и приводили примеры
жестокостей, совершавшихся Красной армией после раздела Польши в 1939 году.
Эти люди, несомненно, будут расстреляны сразу же по прибытии в СССР.
В рапорте Д есть интересное замечание майора Шершуна, что большинство
военнопленных будет отправлено в исправительно-трудовые лагеря. Между тем,
все советские офицеры в беседах с этими людьми неизменно обещают им, что
немедленно по прибытии в Советский Союз тех отпустят домой72.
Рапорт Файербрейса прочитали Кристофер Уорнер, Патрик Дин, Томас
Браймлоу и другие сотрудники МИДа. "Сложность в том, что по условиям
Ялтинского соглашения мы обязаны отослать всех советских граждан назад",--
заметил Дин73. Но через четыре месяца он же признал, что в
Ялтинском соглашении не было ни слова об "определенных обязательствах
правительства его королевского величества репатриировать в Советский Союз
советских граждан, не желающих возвращаться..."74
Расскажем теперь об истории Софьи Полещук. Ее родителей выслали в
1930-31 годах в Сибирь, девочку вырастил местный врач. Он обучил ее своей
профессии, и она сдала экзамен на медсестру, участвовала в финской и
польской кампаниях, вышла замуж за военврача -- капитана Гусейнова. В
августе 1941 года она попала в плен. Ее муж тоже оказался в плену, но их
сразу разлучили. Проведя год в лагере, Софья бежала, но ее поймали в 1943
году и вывезли в Германию. Там она попросила у немецких властей разрешения
воссоединиться с мужем, который в то время был врачом в лагере для советских
военнопленных в Силезии, в городе Ней-хаммер. Здесь она стала работать в
прачечной, муж регулярно навещал ее. В мае 1944 года он бежал из лагеря.
Софье он сказал, что хочет пробраться в Югославию и ни за что не вернется в
СССР. Позже она получила весточку, что он жив и здоров, но увидеться им
больше не довелось. Она осталась одна с ребенком, родившимся через месяц
после побега мужа. Через восемь месяцев город взяла Красная армия, и
находившимся там русским было приказано пешком пробираться на восток. За
линией фронта царила полная анархия: убийства, грабежи,
насилия75. Молодая женщина, пусть даже с крошечным ребенком,
легко могла стать добычей разнузданных солдат. Но Софье повезло: она попала
в
168
маленькую группу английских военнопленных, освобожденных Красной армией
и пробиравшихся в Одессу. Один из солдат, Джонс, работал на немецких фермах
и немного говорил по-немецки, так что он мог общаться с Софьей. Она
рассказала ему свою историю, и он до сих пор живо помнит молодую женщину с
ребенком на руках и их долгие беседы (он пересказал их мне во время нашей
встречи) на пыльных дорогах Польши и Украины.
Джонс взял Софью под свою опеку: назвавшись ее мужем, он защищал ее от
посягательств других. В Одессе ему удалось уговорить английского консула
отправить его "жену и ребенка" в Англию. Каким-то образом посреди всего
хаоса до Софьи дошли вести о муже: он воевал в антикоммунистическом
партизанском отряде и попал к союзникам. Софья твердо решила разыскать его в
Англии, даже если ей придется для этого снова оказаться в лагере. Но она так
и не увидела своего мужа, а ребенок -- своего отца. Едва капитан Гусейнов
оказался у союзников, к нему было применено Ялтинское соглашение.
Софья прибыла в Глазго 5 мая 1945 года и была опрошена иммиграционными
властями. Вот что писал об этом офицер службы иммиграции:
Беженка не хочет возвращаться в СССР. Она утверждает, что в лучшем
случае ее арестуют, но несомненно она опасается более сурового наказания,
так как ее муж воевал в антикоммунистическом отряде. Кроме того, по прибытии
в Одессу она сознательно избегала всякого контакта с советскими властями. По
ее словам, собственная судьба мало ее волнует, но она надеется дать ребенку
возможность жить в свободной стране. Местонахождение ее мужа пока что
неизвестно, но если он попал в Англию в качестве военнопленного, он,
несомненно, сейчас в руках у советских... Гусейнова, очевидно, имела
антикоммунистические настроения задолго до начала войны. Трудно обрекать
женщину, волей обстоятельств попавшую в этот хаос, на смерть в Сибири, но,
вероятно, другой возможности у нас нет. Прошу ваших инструкций относительно
этой беженки.
Инструкции МИДа не замедлили прибыть, и сотрудник британского МИДа