Страница:
Николаем Красновым в Буэнос-Айресе.
См.: В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 174. Фотографии моста и завода в
Юден-
бурге см. там же, т. 2, вклейка между с. 128--129. Фамилия убитого
офице
ра -- Краус (см : Edgar M. Wenzel. So Gingen die Kosaken durch die
H lle.--
Wien, 1976, S. 54)
34 "A. I Romanov". Nights are Longest There: Smersh from the Inside.--
London, 1972, pp 153--154. Это описание совпадает с описанием Николая
Краснова вплоть до мельчайших подробностей, что убедительно показывает
точность последнего. В действительности Шкуро был кавалером ордена Бани, а
не ордена св. Михаила и св. Георгия.
35. Ироническим комментарием по этому поводу заканчивается роман А.
Солженицына "В круге первом". См. также: А. Солженицын. Архипелаг ГУЛаг
(1918-1956). Опыт художественного исследования, т. 1.-- Париж, ИМКА-Пресс,
1973, с. 523. Такие же грузовички использовались и для перевозки
231
трупов из Лубянской тюрьмы (см.: Peter Deriabin, Frank Gibney The
Secret World. -- London, 1960, p. 138).
H. Краснов. Незабываемое, с. 75--81.
См., в частности, "A. I. Romanov", указ. соч., pp. 236--239.
См.: Z. Stypulkowski. Invitation to Moscow. -- London, 1951, pp. 266,
294.
См.: Н. Краснов. Незабываемое, с. 143.
40.
Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР Военная Коллегия Верховного
Суда СССР рассмотрела дело по обвинению арестованных агентов германской
разведки, главарей вооруженных белогвардейских частей в период гражданской
войны атамана Краснова П. Н., генерал-лейтенанта белой армии Шкуро А. Г.,
командира "Дикой дивизии" -- генерал-майора белой армии князя Султан-Гирей
Клыч, генерал-майора белой армии Краснова С. Н. и генерал-майора белой армии
Доманова Т. И., а также генерала германской армии, эсэсовца фон-Паннвиц
Гельмута, в том, что, по заданию германской разведки, они в период
Отечественной войны вели посредством сформированных ими белогвардейских
отрядов вооруженную борьбу против Советского Союза и проводили активную
шпионско-диверсионную и террористическую деятельность против СССР.
Все обвиняемые признали себя виновными в предъявленных им обвинениях.
В соответствии с П. 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 19
апреля 1943 года, Военная Коллегия Верховного Суда СССР приговорила
обвиняемых Краснова П. Н., Шкуро А. Г., Султан-Гирей, Краснова С. Н.,
Доманова Т. И. и фон-Паннвиц к смертной казни через повешение. Приговор
приведен в исполнение.
(Правда No 15,17 января 1947) (Примеч. ред.)
Н. Краснов. Незабываемое, с. 85. О пребывании генералов на Лубянке
расска
зывает также бывший заключенный, комментатор немецкого радио (Erich
Kern.
General von Pannwitz und seine Kosaken -- Oldendorf, 1971, S. 196).
См.: Н. Краснов. Незабываемое, с. 86, 263, 330--331.
См.: "A. I. Romanov", указ. соч., pp. 151, 236, 248; об опасениях
самого автора
см. р. 240
См : Walter Bedell Smith. Moscow Mission 1946-1949. -- London, 1950, p.
115.
См.: James F. Byrnes. All in One Lifetime. -- London, 1960, pp.
378--379. В бри
танском МВД был даже создан специальный отдел "ЕМ" по наблюдению за
эмигрантами (см.: Vladimir and Evdokia Petrov. Empire of Fear.--
London,
1956, pp. 257, 261--263, 287).
См.: Gerald Reitlinger. The House Built on Sand -- London, 1960, p.
392.
Следователи Николая Краснова в Лефортово рьяно старались приписать ему
"саботаж и террор" (Н. Краснов. Незабываемое, с. 108--ПО).
Такова была судьба казачьих руководителей. "Ты нам ужин приготовь -- мы
к вечеру вернемся",-- шутливо кричали генералы провожавшему их казаку,
отправляясь на "конференцию" в Шпиттале1. Настал вечер --
офицеров все еще не было. Лидия Краснова в своем гостиничном номере
нетерпеливо следила за часовой стрелкой: шесть, семь, восемь. Сама не своя
от беспокойства, она спустилась вниз и нашла майора Дэвиса и батальонного
капеллана Кеннета Тайсона.
Что офицеры -- не вернутся? -- спросила она.
Ну, не сюда, во всяком случае,-- признался Дэвис.
Но ведь мы скоро увидимся с мужьями? Где мы с ними
встретимся?
Дэвис, чувствуя явную неловкость, отговорился незнанием. Тогда Лидия
Федоровна обратилась к Кеннету Тайсону, но тот мог лишь пробормотать обычные
в таких случаях слова утешения (он и сам не знал, что ждет казаков). Лидию
Краснову охватило мрачное предчувствие. Она поняла, что больше не увидит
мужа.
Ольга Ротова в Пеггеце тоже со страхом ожидала новостей. В 8 часов за
ней пришли: нужен был переводчик. На улице возле пустого грузовика ее ждали
два английских офицера, утром уехавшие с казаками на "конференцию". Увидев
их, Ольга побледнела.
Где же наши офицеры? -- спросила она.
Они не вернутся сюда.
А где они?
Не знаю.
Вы же четыре раза обещали, что они вернутся, значит, вы
обманывали?
Всячески избегая ее взгляда, офицер смущенно ответил:
-- Мы только британские солдаты и исполняем приказы выс
ших офицеров.
Англичане хотели видеть казачьих дежурных офицеров, и вскоре по лагерю
было объявлено, что майор Дэвис в 9 часов вечера ждет у себя в канцелярии
всех унтер-офицеров с составленными по-английски поименными списками полков
и станиц.
233
В назначенное время все явились в канцелярию, но Дэвиса там не было.
Казаки прождали его до полуночи, но майор так и не явился. Такое невезение,
само по себе ерундовое, угнетающе подействовало на казаков, которые и без
того были в мрачном расположении духа. Решив, что совещание, верно,
перенесено на утро, они разошлись по баракам, предварительно выбрав атаманом
-- взамен исчезнувшего Доманова -- подхорунжего Кузьму Полунина,
пользовавшегося среди казаков большим уважением.
Ольга осталась одна. Электрическая лампочка погасла, и Ольга попыталась
хоть немного вздремнуть в темноте. Но сон не шел к ней, да и вообще в ту
ночь в лагере почти никто не спал. В 2.30 ее вывел из полусонного оцепенения
яркий свет фонарика. Это бы майор Дэвис, он потребовал списки. Ольга
объяснила, что казаки ушли спать, не дождавшись его, и майор приказал
собрать всех в 8.30 утра.
В назначенное время все снова собрались возле канцелярии. Опять
началось мучительное ожидание. Только в 9 часов пришел какой-то английский
лейтенант. Хотя с ним был переводчик, он протянул Ольге Ротовой листок
бумаги и отрывисто приказал прочитать его вслух. Казаки молча выслушали
написанный по-русски приказ:
Казаки! Ваши офицеры обманывали вас и вели вас по
ложному пути. Они арестованы и больше не вернутся.
Вы теперь можете, не боясь и освободившись от их влия
ния и давления, рассказать об их лжи и свободно выска
зывать желания и убеждения.
Решено, что все казаки должны вернуться к себе на родину.
Затем следовали инструкции: казакам предписывалось беспрекословно
подчиняться распоряжениям английского командования.
Звонкий голос Ольги смолк. Воцарилось гробовое молчание. Конечно, все
обитатели лагеря уже поняли, что им предстоят тяжкие испытания, но одно дело
-- понимать, и совсем другое -- услышать своими ушами приказ, в котором их
спокойно обрекают на смерть, муки и ледяной ад семидесятой параллели...
Наконец, из толпы кто-то громко крикнул, что все сказанное об офицерах --
ложь, что казаки их любят и уважают и, если только офицеры вернутся, пойдут
за ними хоть на край света. Английский офицер, молча выслушав это
выступление, отрывисто бросил, что передает казаков в распоряжение майора
Дэвиса, и уехал2.
Сам Дэвис был в это время в Лиенце. На его долю выпала, быть может,
самая неприятная миссия, которую когда-либо пришлось выполнять английскому
офицеру: сообщить о репатриации женам офицеров, собравшимся в гостинице, где
раньше находи-
234
лась штаб-квартира Доманова. Накануне вечером Дэвис был вынужден
солгать Лидии Красновой, но теперь тайное становилось явным -- женам
предстояло отправиться вслед за мужьями.
Дэвис объявил об этом самым мягким тоном, на какой только был способен;
он заверил женщин, что у них нет оснований бояться самого худшего и что, во
всяком случае, все сделано для того, чтобы не разлучать их с мужьями. На
протестующие крики и слезы Дэвис твердил, что он солдат и должен подчиняться
приказам. Однако хороши были те приказы! С трудом протиснувшись сквозь толпу
рыдающих женщин, он поехал на джипе в лагерь Пеггец. Здесь казакам уже было
известно о выдаче, но все равно Дэвиса ждали мучительные минуты. Ему
предстояло взглянуть в глаза тем, с кем его связывали узы дружбы; сознаться,
что он лгал, убеждая офицеров в реальности "конференции"; сообщить, что все
казаки, хотят они того или нет, обязаны вернуться в СССР. Его искренне
поразила безграничность отчаяния казаков, их твердое нежелание возвращаться.
Тогда он был молод и последние три года только и слышал, что восхваления
героической Красной армии и ее гениального стратега маршала Сталина. Именно
русские, как он знал, разбили непобедимые дотоле нацистские орды, штурмом
взяли Берлин и теперь братались -- об этом пресса писала взахлеб -- с
солдатами союзных войск, когда три армии сошлись в самом сердце Германии.
Ольга Ротова переводила речь Дэвиса. Он сказал, что репатриация
состоится 31 мая, то есть через два дня. Полки -- Донской, Кубанский и
Терский -- должны прибыть в боевом порядке, семьям следует держаться вместе.
Все будет сделано для того, чтобы они смогли взять с собой свои пожитки,
чтобы сохранить распределение по станицам, и вообще -- англичане
постараются, чтобы в пути они чувствовали себя максимально удобно. Для
стариков и больных будут созданы специальные условия.
Дэвис старался, как мог, но ему не удалось убедить казаков, охваченных
страхом. В толпе раздались крики, что они никогда не вернутся по доброй
воле, многие женщины рыдали, остальные стояли как громом пораженные.
Заверения майора Дэвиса, что в пути им будут созданы удобства, прозвучали
для них злой насмешкой. "Мало того, что эти англичане -- предатели, они к
тому же еще и дураки. Или, может, это изощренное издевательство?"-- Мнения
на этот счет разделились.
Дэвис уехал, объявив, что вернется днем. Вскоре прибыли два грузовика,
на которые было велено погрузить багаж офицеров, для передачи владельцам.
(Ведь они ничего с собой не взяли, предполагая вернуться в тот же вечер.)
Плачущие жены воспользовались случаем послать письма и посылки, но что стало
с этими
235
вещами -- неизвестно. В то время офицеры уже были в руках СМЕРШа и
многие из них уже лежали мертвыми в лужах крови на бетонном полу
юденбургского металлургического завода, о чем ни англичане, ни русские в
Лиенце знать не могли. Но благодаря этому жестокому, хотя и невольному
недоразумению, многие жены поверили, что еще свидятся со своими мужьями.
Погрузив багаж, казаки Пеггеца вышли на площадь с самодельными черными
флагами и плакатами, на которых было написано по-английски: "Лучше умереть
здесь, чем вернуться в СССР". Когда прибыли грузовики с обедом, казаки
отказались от еды. Солдаты, пожав плечами, выгрузили еду и уехали. В 4 часа
снова появился Дэвис: он с явной тревогой взирал на черные флаги, плакаты и
беспокойную толпу, выкрикивающую угрозы и взывающую к милосердию. Он
объяснил, что приказы о возвращении всех русских в СССР приняты на самом
высоком уровне и он не может их нарушить. Когда переводчица перевела эти
слова, из толпы вышли несколько человек с нансеновскими паспортами в руках.
"Мы не советские граждане",-- объясняли они настойчиво. Действительно, в
документах они значились французскими, итальянскими, югославскими подданными
или лицами без гражданства.
-- Как вы можете?! -- закричал один из казаков.-- В 20-м англичане
посылали корабли в Дарданеллы, чтобы спасти нас от большевиков, а теперь вы
нас отдаете назад.
Дэвис оторопел. Ему впервые пришло в голову, что тут что-то
действительно не так. Но приказы, врученные ему и полковнику Малколму, были
совершенно однозначны: все казаки в долине Дравы подлежат репатриации. Дэвис
еще больше удивился бы, если бы знал, что в штабе в Обердраубурге, в бумагах
бригадира Мессона, лежат два приказа по корпусу о выдаче казаков и в них
четко определено, кого считать советскими гражданами, и столь же четко
сказано, что выдаче подлежат только советские граждане. Но эти инструкции
так и не дошли до полковника Малколма и до майора Дэвиса -- мы еще скажем,
почему именно.
Никто не мог поверить, что не советские граждане должны быть насильно
выданы режиму, при котором они никогда не жили. Ольга Ротова пишет в своих
воспоминаниях:
На мой вопрос -- должны ли ехать власовцы? -- майор ответил:
Да, и власовцы.
А старые эмигранты?
И старые эмигранты.
Значит и я?
Да, и вы. Вообще все русские.
236
-- Господин майор, обернитесь, посмотрите -- мужчины
плачут...3
Ольга Ротова прожила 25 лет в Югославии, английский она освоила,
работая для "Стандард Ойл компани".
В ту ночь в лагере опять не спали. В импровизированных церквях
молились, исповедовались, получали отпущение грехов. Под руководством Кузьмы
Полунина казаки обсуждали, что делать, если англичане применят силу.
Некоторые все еще отказывались верить, что англичане исполнят свои угрозы;
другим происходящее казалось ужасным недоразумением. Казаки отправили
петицию полковнику Малколму. В ней говорилось:
Мы предпочитаем смерть возвращению в советскую Россию, где нас ждет
долгое систематическое уничтожение. Мы, мужья, матери, братья, сестры и
дети, молимся за свое спасение]4
Прошения на имя короля Георга VI, архиепископа Кентерберий-ского и
Уинстона Черчилля вручили майору Дэвису5. Позже среди казаков
зародилось подозрение, что Дэвис выкинул прошения в мусорную
корзину6, но сейчас он утверждает, что это не так (петиция,
отрывок из которой мы привели, наверняка дошла до штаба корпуса, однако
дальнейшая судьба этих документов неизвестна).
30 мая долина Дравы являла собой мрачное зрелище. На палатках и бараках
и вдоль шоссе Лиенц-Обердраубург были вывешены черные флаги. Казаки объявили
голодовку. Еда, которую привозили в лагерь англичане, стояла нетронутой.
Священники совершали богослужение. Мужчины возбужденно обсуждали, что
делать. Рыдающие матери судорожно прижимали к груди детей: может, завтра их
разлучат навсегда? Жаль, что лицемерные радетели Четырех Свобод и Демократии
не слышали того, что высказывалось тогда по их адресу7.
Под вечер в лагерь приехал майор Дэвис с известием, что операция
отложена на сутки, так как 31 мая -- католический праздника Тела Христова.
Перед казаками блеснула надежда, что в последнюю минуту каким-то чудом
придет спасение8. Но на самом деле отсрочка была вызвана
заявлением советских властей, что в первый день они смогут принять не более
2 тысяч человек, поэтому два поезда были отменены9. 31 мая можно
было отправить всего один поезд, и для него отобрали кавказцев, находившихся
к востоку от Обердраубурга.
Рассказывая о судьбе казаков, мы на некоторое время упустили из виду их
соседей. Но следует напомнить, что несколько тысяч гор-
237
цев тоже содержались под охраной и тоже лишились своих офицеров. Об
уготованной им участи они узнали в 5 часов дня 28 мая от командующего 5-м
Баффским полком полковника Олдинга-Сми, который сообщил им, что офицеры уже
переданы Советам и теперь настал черед солдат. Олдинг-Сми понимал, что вряд
ли эта новость вызовет всеобщее ликование, но он никак не мог представить
себе таких бурных рыданий и отчаянного протеста.
Несмотря на расставленную полковником охрану и вооруженные ручными
пулеметами патрули, около двухсот человек бежало той ночью в окрестные леса.
Многие, в том числе старики и дети, ушли под началом одного отчаянного
карачаевца. Среди них был осетин, унтер-офицер Тугаев, слышавший, как в лесу
англичане стреляли в безоружных беглецов. Но ему с другом удалось уйти в
горы, перейти границу Италии и спастись10.
На другой день Олдингу-Сми вручили петицию, в которой горцы
рассказывали свою историю и умоляли англичан предоставить им убежище для
защиты от преследований". Английский полковник ответил расплывчато, что де
"СССР наш союзник и советские власти обещали послать репатриантов в
ненаселенные районы СССР". Все это было правдой, но вряд ли могло успокоить
горцев.
Днем 30 мая первые представители кабардинцев были отобраны для посадки
в поезд на станции Деллах. Но когда в 2 часа за ними прибыла рота 5-го
Баффского полка, выяснилось, что пленные вовсе не готовы к отправке, а
многие оказывают пассивное сопротивление. Майор Мак-Грат, командир роты,
сообщал позже о своих трудностях:
Около тропки, ведущей к шоссе, расположились, образовав круг, мужчины,
женщины и дети -- всего человек 200. У них явно не было никакого намерения
никуда ехать. Они выкинули черный флаг, распевали религиозные песни и
плакали. Я приказал подогнать к этому месту четыре трехтонки, и солдаты --
их было около 20 -- попытались заставить пленных сесть в машины. Плач
усилился, некоторые показывали жестами, чтобы их лучше застрелили, чем
заставлять возвращаться в СССР. Наконец с величайшим трудом удалось загнать
нескольких человек в грузовики, но они спрыгнули на землю. Некоторые из них
явно были организаторами этой сидячей забастовки, и я приказал четырем
солдатам силой забросить одного из зачинщиков в грузовик, но он отреагировал
на это так бурно, что мне пришлось ударить его по голове черенком шанцевой
лопаты (ими были вооружены некоторые мои солдаты). Вид крови, казалось,
несколько отрезвил толпу. Пленные принялись укладывать свои вещи
238
в повозки. Через полчаса мы наконец выгнали их с повозками на дорогу и
тронулись в путь.
Эти люди провели ночь в охраняемом помещении для арестованных на
железнодорожной станции и назавтра их без всяких осложнений посадили в поезд
вместе с другими группами пленных. С кабардинцами были отправлены также 169
кавказцев, которые действительно просили о возвращении на
родину12.
У кабардинцев были веские причины отказываться от репатриации. Они
бежали из СССР в 1942 году, оставив за собой поистине ужасную картину.
Виктор Кравченко в своей книге пишет:
В крошечной Кабардино-Балкарской советской автономной республике на
Кавказе, около города Нальчика, находился молибденовый комбинат, на котором
работали заключенные. Во время отступления Красной армии заключенных -- их
было несколько сотен -- не успели вывезти за недостатком транспорта.
Директор комбината по приказу комиссара Кабардино-Балкарского НКВД товарища
Анохова расстрелял из пулеметов всех оставшихся. После освобождения района
от немцев Анохов, как образцовый исполнитель, занял высшую официальную в
автономной республике должность -- председателя ее Совнаркома13.
Так что если бы какому-нибудь кабардинцу повезло и он вместо
воркутинских шахт попал в свои края -- его ждал бы там "теплый" прием со
стороны наркома Анохова.
31 мая -- 1 июня в Юденбург были отправлены три поезда с кавказцами --
всего 3161 человек, мужчин, женщин и детей. Мужчин запихнули в вагоны, по
тридцать шесть в каждый. Женщин и детей с вещами погрузили в багажное
отделение14. Дальнейшая их судьба неизвестна.
Тем временем казаки получили отсрочку еще на сутки. В эти последние
часы родные прощались друг с другом (по советским правилам, семьи перед
отправкой в ГУЛаг непременно разделяли)15. Многие с грустью
смотрели на своих престарелых бабушек и дедушек, проделавших сотни верст с
Кубани в Польшу, из Польши -- в Италию и Австрию. Сколько суждено им прожить
в Караганде или на Печоре? Десять дней? Две недели? А ведь были еще и жены,
и дети... Всякому было ясно, что ждет женщину в ГУЛАГе, особенно если она
молода и привлекательна. Однако, как подчеркивал Идеи, англичане не
позволяли себе считаться с "сантиментами".
Были и другие, не менее горькие расставания. В тот четверг казаки, не
скрывая слез, прощались со своими верными конями,
239
друзьями по трудному пути, ласково шептали им что-то, гладили по холке,
закармливали сахаром. Кое-кто вел коня под деревья и там, пряча глаза, в
смятении разряжал в него пистолет, чтобы конь не достался чужакам. Профессор
Вербицкий присутствовал при том, как старый казак подарил австрийской семье
свою невзрачную, но горячо любимую корову. Семья была счастлива столь щедрым
подарком, а казак радовался, что его любимица попала в хорошие
руки16.
Рассвет 1 июня застал казаков в разгар приготовлений к их крестному
пути: майор Дэвис должен был прибыть в лагерь в 7 утра и начать
погрузку17. Узнав об этом, священник донских казаков, отец
Василий Григорьев, велел за час до приезда Дэвиса собрать всех казаков по
станицам на службу на лагерной площади18; только Бога оставалось
им просить о помощи. Один казак, живший в австрийской семье, сказал в то
утро хозяйке: "Не давай мне сегодня с собой хлеб, сестрица. Сегодня все мы
умрем"19. Но казаки не собирались умирать без сопротивления. Хотя
майор Дэвис и попросил их всячески способствовать англичанам, они не хотели
возвращаться в СССР добровольно. И англичанам, предавшим их, не смыть с себя
этого позора.
Там, где репатриированные не оказывали сопротивления, как это было,
например, в лагерях на территории Англии, официальные лица, утаивая часть
данных, имели хоть какие-то основания утверждать впоследствии, что русские
возвращались по доброй воле. Поэтому ужасные события 1 июня ярче всего
осветили трагедию русских пленных, хотя 30 тысяч казаков были всего лишь
каплей в море несчастных жертв, насильственно возвращенных Сталину
союзниками.
...Перед импровизированным алтарем, на лагерной площади, казачьи
священники, в полном облачении, с иконами в руках, начали литургию.
Многотысячная толпа подхватила пение. Святая православная вера спасла их
предков от мрака татаро-монгольского ига, и кто знает -- может, Бог и на
сей, раз не бросит в беде своих верных детей?
Ольга Ротова стояла в толпе, поддерживая больную жену (быть может, уже
вдову) полковника, уехавшего на "конференцию" в Шпиттале. Всей душой
отдаваясь пению, она все же краем уха прислушивалась, ожидая вот-вот
услышать совсем другой звук. И действительно, вскоре до нее донесся шум
машины -- в лагерь въехал майор Дэвис на своем джипе. Около него сидел
подхорунжий Кузьма Полунин (без всяких оснований Дэвис рассчитывал на его
помощь в погрузке казаков).
Дэвис приехал в 7.15. Он сразу понял обстановку. На площади перед
бараками стояло около 4 тысяч человек, и ехать они явно
240
никуда не собирались. Солдаты, соскочив с грузовиков, стали позади
Дэвиса, который несколько минут наблюдал за службой, надеясь, вероятно, что
она вот-вот закончится. Затем он приказал своему переводчику, молодому
офицеру из дивизионного штаба, сообщить через микрофон, что казакам дается
десять минут на окончание службы. Десять минут прошли -- он дал еще пять.
Тысячи казаков, побледнев от волнения, следили за каждым его движением, но
пение продолжалось.
Появившийся тем временем полковник Малколм приказал Дэ-вису начать
посадку в стоявшие тут же грузовики. Майор приказал взводу солдат
действовать, но казаков трудно было застать врасплох. Толпа пятилась назад
под натиском англичан, причем ее наружный круг образовали молодые сильные
мужчины, а женщины, дети и старики теснились сзади. По мере продвижения
англичан ближайшие к ним казаки опускались на колени или садились на землю,
взявшись за руки, так что невозможно было выдернуть кого-либо из толпы.
Столкнувшись с пассивным сопротивлением, солдаты обратились к Дэвису за
приказами. Майор понимал, что продолжать такое наступление -- бесполезно, а
пустить в ход оружие опасно: это означало бы массовое кровопролитие.
Конечно, больше всего его заботила судьба собственных людей, но он искренне
стремился выполнить приказ, не причинив вреда казакам. В Аргильском полку
многим не нравилась возложенная на них задача, но перед этой безоружной
толпой, в которой было множество женщин и детей, даже самые бессердечные
почувствовали, что дело неладно. Батальонный капеллан Кеннет Тайсон
рассказывал мне: "Они не могли Поверить, что воевали именно за это. Все это
дело вызвало в них глубокое отвращение".
Но Дэвис должен был выполнить приказ и, хотя всячески старался свести
насилие до минимума, собирался довести дело до конца. Следуя обычной
процедуре в обращении с толпой, он выслал вперед взвод, поставив перед ним
задачу внедриться в толпу и отрезать часть ее. Взвод, вооруженный ружьями и
саперными палками, образовал клин и успешно пробился через толпу, отрезав
около 200 казаков, продолжавших держаться вместе. Когда между ними и
остальными образовался зазор, Дэвис запустил туда еще два взвода -- чтобы
помешать этим двум частям толпы соединиться. Затем первый взвод двинулся на
отделенную группу, чтобы загнать их в грузовики. Последовавшие события
описаны Дэвисом в рапорте:
Как только взвод приблизился вплотную к казакам, чтобы начать погрузку,
люди сбились в единую массу, встав на колени и обхватив руками соседа. Когда
стоявших с краю
241
оттащили в сторону, остальные сгрудились еще теснее и, охваченные
паникой, начали карабкаться друг через друга, пытаясь уйти подальше от
солдат. В результате образовалась груда истерически вопящих тел, причем
многие оказались в самом низу. Отчаянно пытаясь разделить эту массу, чтобы
спасти несчастных, солдаты пустили в ход приклады и палки. Когда, наконец,
мы расчистили завал, выяснилось, что двое -- мужчина и женщина -- задавлены.
См.: В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 174. Фотографии моста и завода в
Юден-
бурге см. там же, т. 2, вклейка между с. 128--129. Фамилия убитого
офице
ра -- Краус (см : Edgar M. Wenzel. So Gingen die Kosaken durch die
H lle.--
Wien, 1976, S. 54)
34 "A. I Romanov". Nights are Longest There: Smersh from the Inside.--
London, 1972, pp 153--154. Это описание совпадает с описанием Николая
Краснова вплоть до мельчайших подробностей, что убедительно показывает
точность последнего. В действительности Шкуро был кавалером ордена Бани, а
не ордена св. Михаила и св. Георгия.
35. Ироническим комментарием по этому поводу заканчивается роман А.
Солженицына "В круге первом". См. также: А. Солженицын. Архипелаг ГУЛаг
(1918-1956). Опыт художественного исследования, т. 1.-- Париж, ИМКА-Пресс,
1973, с. 523. Такие же грузовички использовались и для перевозки
231
трупов из Лубянской тюрьмы (см.: Peter Deriabin, Frank Gibney The
Secret World. -- London, 1960, p. 138).
H. Краснов. Незабываемое, с. 75--81.
См., в частности, "A. I. Romanov", указ. соч., pp. 236--239.
См.: Z. Stypulkowski. Invitation to Moscow. -- London, 1951, pp. 266,
294.
См.: Н. Краснов. Незабываемое, с. 143.
40.
Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР Военная Коллегия Верховного
Суда СССР рассмотрела дело по обвинению арестованных агентов германской
разведки, главарей вооруженных белогвардейских частей в период гражданской
войны атамана Краснова П. Н., генерал-лейтенанта белой армии Шкуро А. Г.,
командира "Дикой дивизии" -- генерал-майора белой армии князя Султан-Гирей
Клыч, генерал-майора белой армии Краснова С. Н. и генерал-майора белой армии
Доманова Т. И., а также генерала германской армии, эсэсовца фон-Паннвиц
Гельмута, в том, что, по заданию германской разведки, они в период
Отечественной войны вели посредством сформированных ими белогвардейских
отрядов вооруженную борьбу против Советского Союза и проводили активную
шпионско-диверсионную и террористическую деятельность против СССР.
Все обвиняемые признали себя виновными в предъявленных им обвинениях.
В соответствии с П. 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 19
апреля 1943 года, Военная Коллегия Верховного Суда СССР приговорила
обвиняемых Краснова П. Н., Шкуро А. Г., Султан-Гирей, Краснова С. Н.,
Доманова Т. И. и фон-Паннвиц к смертной казни через повешение. Приговор
приведен в исполнение.
(Правда No 15,17 января 1947) (Примеч. ред.)
Н. Краснов. Незабываемое, с. 85. О пребывании генералов на Лубянке
расска
зывает также бывший заключенный, комментатор немецкого радио (Erich
Kern.
General von Pannwitz und seine Kosaken -- Oldendorf, 1971, S. 196).
См.: Н. Краснов. Незабываемое, с. 86, 263, 330--331.
См.: "A. I. Romanov", указ. соч., pp. 151, 236, 248; об опасениях
самого автора
см. р. 240
См : Walter Bedell Smith. Moscow Mission 1946-1949. -- London, 1950, p.
115.
См.: James F. Byrnes. All in One Lifetime. -- London, 1960, pp.
378--379. В бри
танском МВД был даже создан специальный отдел "ЕМ" по наблюдению за
эмигрантами (см.: Vladimir and Evdokia Petrov. Empire of Fear.--
London,
1956, pp. 257, 261--263, 287).
См.: Gerald Reitlinger. The House Built on Sand -- London, 1960, p.
392.
Следователи Николая Краснова в Лефортово рьяно старались приписать ему
"саботаж и террор" (Н. Краснов. Незабываемое, с. 108--ПО).
Такова была судьба казачьих руководителей. "Ты нам ужин приготовь -- мы
к вечеру вернемся",-- шутливо кричали генералы провожавшему их казаку,
отправляясь на "конференцию" в Шпиттале1. Настал вечер --
офицеров все еще не было. Лидия Краснова в своем гостиничном номере
нетерпеливо следила за часовой стрелкой: шесть, семь, восемь. Сама не своя
от беспокойства, она спустилась вниз и нашла майора Дэвиса и батальонного
капеллана Кеннета Тайсона.
Что офицеры -- не вернутся? -- спросила она.
Ну, не сюда, во всяком случае,-- признался Дэвис.
Но ведь мы скоро увидимся с мужьями? Где мы с ними
встретимся?
Дэвис, чувствуя явную неловкость, отговорился незнанием. Тогда Лидия
Федоровна обратилась к Кеннету Тайсону, но тот мог лишь пробормотать обычные
в таких случаях слова утешения (он и сам не знал, что ждет казаков). Лидию
Краснову охватило мрачное предчувствие. Она поняла, что больше не увидит
мужа.
Ольга Ротова в Пеггеце тоже со страхом ожидала новостей. В 8 часов за
ней пришли: нужен был переводчик. На улице возле пустого грузовика ее ждали
два английских офицера, утром уехавшие с казаками на "конференцию". Увидев
их, Ольга побледнела.
Где же наши офицеры? -- спросила она.
Они не вернутся сюда.
А где они?
Не знаю.
Вы же четыре раза обещали, что они вернутся, значит, вы
обманывали?
Всячески избегая ее взгляда, офицер смущенно ответил:
-- Мы только британские солдаты и исполняем приказы выс
ших офицеров.
Англичане хотели видеть казачьих дежурных офицеров, и вскоре по лагерю
было объявлено, что майор Дэвис в 9 часов вечера ждет у себя в канцелярии
всех унтер-офицеров с составленными по-английски поименными списками полков
и станиц.
233
В назначенное время все явились в канцелярию, но Дэвиса там не было.
Казаки прождали его до полуночи, но майор так и не явился. Такое невезение,
само по себе ерундовое, угнетающе подействовало на казаков, которые и без
того были в мрачном расположении духа. Решив, что совещание, верно,
перенесено на утро, они разошлись по баракам, предварительно выбрав атаманом
-- взамен исчезнувшего Доманова -- подхорунжего Кузьму Полунина,
пользовавшегося среди казаков большим уважением.
Ольга осталась одна. Электрическая лампочка погасла, и Ольга попыталась
хоть немного вздремнуть в темноте. Но сон не шел к ней, да и вообще в ту
ночь в лагере почти никто не спал. В 2.30 ее вывел из полусонного оцепенения
яркий свет фонарика. Это бы майор Дэвис, он потребовал списки. Ольга
объяснила, что казаки ушли спать, не дождавшись его, и майор приказал
собрать всех в 8.30 утра.
В назначенное время все снова собрались возле канцелярии. Опять
началось мучительное ожидание. Только в 9 часов пришел какой-то английский
лейтенант. Хотя с ним был переводчик, он протянул Ольге Ротовой листок
бумаги и отрывисто приказал прочитать его вслух. Казаки молча выслушали
написанный по-русски приказ:
Казаки! Ваши офицеры обманывали вас и вели вас по
ложному пути. Они арестованы и больше не вернутся.
Вы теперь можете, не боясь и освободившись от их влия
ния и давления, рассказать об их лжи и свободно выска
зывать желания и убеждения.
Решено, что все казаки должны вернуться к себе на родину.
Затем следовали инструкции: казакам предписывалось беспрекословно
подчиняться распоряжениям английского командования.
Звонкий голос Ольги смолк. Воцарилось гробовое молчание. Конечно, все
обитатели лагеря уже поняли, что им предстоят тяжкие испытания, но одно дело
-- понимать, и совсем другое -- услышать своими ушами приказ, в котором их
спокойно обрекают на смерть, муки и ледяной ад семидесятой параллели...
Наконец, из толпы кто-то громко крикнул, что все сказанное об офицерах --
ложь, что казаки их любят и уважают и, если только офицеры вернутся, пойдут
за ними хоть на край света. Английский офицер, молча выслушав это
выступление, отрывисто бросил, что передает казаков в распоряжение майора
Дэвиса, и уехал2.
Сам Дэвис был в это время в Лиенце. На его долю выпала, быть может,
самая неприятная миссия, которую когда-либо пришлось выполнять английскому
офицеру: сообщить о репатриации женам офицеров, собравшимся в гостинице, где
раньше находи-
234
лась штаб-квартира Доманова. Накануне вечером Дэвис был вынужден
солгать Лидии Красновой, но теперь тайное становилось явным -- женам
предстояло отправиться вслед за мужьями.
Дэвис объявил об этом самым мягким тоном, на какой только был способен;
он заверил женщин, что у них нет оснований бояться самого худшего и что, во
всяком случае, все сделано для того, чтобы не разлучать их с мужьями. На
протестующие крики и слезы Дэвис твердил, что он солдат и должен подчиняться
приказам. Однако хороши были те приказы! С трудом протиснувшись сквозь толпу
рыдающих женщин, он поехал на джипе в лагерь Пеггец. Здесь казакам уже было
известно о выдаче, но все равно Дэвиса ждали мучительные минуты. Ему
предстояло взглянуть в глаза тем, с кем его связывали узы дружбы; сознаться,
что он лгал, убеждая офицеров в реальности "конференции"; сообщить, что все
казаки, хотят они того или нет, обязаны вернуться в СССР. Его искренне
поразила безграничность отчаяния казаков, их твердое нежелание возвращаться.
Тогда он был молод и последние три года только и слышал, что восхваления
героической Красной армии и ее гениального стратега маршала Сталина. Именно
русские, как он знал, разбили непобедимые дотоле нацистские орды, штурмом
взяли Берлин и теперь братались -- об этом пресса писала взахлеб -- с
солдатами союзных войск, когда три армии сошлись в самом сердце Германии.
Ольга Ротова переводила речь Дэвиса. Он сказал, что репатриация
состоится 31 мая, то есть через два дня. Полки -- Донской, Кубанский и
Терский -- должны прибыть в боевом порядке, семьям следует держаться вместе.
Все будет сделано для того, чтобы они смогли взять с собой свои пожитки,
чтобы сохранить распределение по станицам, и вообще -- англичане
постараются, чтобы в пути они чувствовали себя максимально удобно. Для
стариков и больных будут созданы специальные условия.
Дэвис старался, как мог, но ему не удалось убедить казаков, охваченных
страхом. В толпе раздались крики, что они никогда не вернутся по доброй
воле, многие женщины рыдали, остальные стояли как громом пораженные.
Заверения майора Дэвиса, что в пути им будут созданы удобства, прозвучали
для них злой насмешкой. "Мало того, что эти англичане -- предатели, они к
тому же еще и дураки. Или, может, это изощренное издевательство?"-- Мнения
на этот счет разделились.
Дэвис уехал, объявив, что вернется днем. Вскоре прибыли два грузовика,
на которые было велено погрузить багаж офицеров, для передачи владельцам.
(Ведь они ничего с собой не взяли, предполагая вернуться в тот же вечер.)
Плачущие жены воспользовались случаем послать письма и посылки, но что стало
с этими
235
вещами -- неизвестно. В то время офицеры уже были в руках СМЕРШа и
многие из них уже лежали мертвыми в лужах крови на бетонном полу
юденбургского металлургического завода, о чем ни англичане, ни русские в
Лиенце знать не могли. Но благодаря этому жестокому, хотя и невольному
недоразумению, многие жены поверили, что еще свидятся со своими мужьями.
Погрузив багаж, казаки Пеггеца вышли на площадь с самодельными черными
флагами и плакатами, на которых было написано по-английски: "Лучше умереть
здесь, чем вернуться в СССР". Когда прибыли грузовики с обедом, казаки
отказались от еды. Солдаты, пожав плечами, выгрузили еду и уехали. В 4 часа
снова появился Дэвис: он с явной тревогой взирал на черные флаги, плакаты и
беспокойную толпу, выкрикивающую угрозы и взывающую к милосердию. Он
объяснил, что приказы о возвращении всех русских в СССР приняты на самом
высоком уровне и он не может их нарушить. Когда переводчица перевела эти
слова, из толпы вышли несколько человек с нансеновскими паспортами в руках.
"Мы не советские граждане",-- объясняли они настойчиво. Действительно, в
документах они значились французскими, итальянскими, югославскими подданными
или лицами без гражданства.
-- Как вы можете?! -- закричал один из казаков.-- В 20-м англичане
посылали корабли в Дарданеллы, чтобы спасти нас от большевиков, а теперь вы
нас отдаете назад.
Дэвис оторопел. Ему впервые пришло в голову, что тут что-то
действительно не так. Но приказы, врученные ему и полковнику Малколму, были
совершенно однозначны: все казаки в долине Дравы подлежат репатриации. Дэвис
еще больше удивился бы, если бы знал, что в штабе в Обердраубурге, в бумагах
бригадира Мессона, лежат два приказа по корпусу о выдаче казаков и в них
четко определено, кого считать советскими гражданами, и столь же четко
сказано, что выдаче подлежат только советские граждане. Но эти инструкции
так и не дошли до полковника Малколма и до майора Дэвиса -- мы еще скажем,
почему именно.
Никто не мог поверить, что не советские граждане должны быть насильно
выданы режиму, при котором они никогда не жили. Ольга Ротова пишет в своих
воспоминаниях:
На мой вопрос -- должны ли ехать власовцы? -- майор ответил:
Да, и власовцы.
А старые эмигранты?
И старые эмигранты.
Значит и я?
Да, и вы. Вообще все русские.
236
-- Господин майор, обернитесь, посмотрите -- мужчины
плачут...3
Ольга Ротова прожила 25 лет в Югославии, английский она освоила,
работая для "Стандард Ойл компани".
В ту ночь в лагере опять не спали. В импровизированных церквях
молились, исповедовались, получали отпущение грехов. Под руководством Кузьмы
Полунина казаки обсуждали, что делать, если англичане применят силу.
Некоторые все еще отказывались верить, что англичане исполнят свои угрозы;
другим происходящее казалось ужасным недоразумением. Казаки отправили
петицию полковнику Малколму. В ней говорилось:
Мы предпочитаем смерть возвращению в советскую Россию, где нас ждет
долгое систематическое уничтожение. Мы, мужья, матери, братья, сестры и
дети, молимся за свое спасение]4
Прошения на имя короля Георга VI, архиепископа Кентерберий-ского и
Уинстона Черчилля вручили майору Дэвису5. Позже среди казаков
зародилось подозрение, что Дэвис выкинул прошения в мусорную
корзину6, но сейчас он утверждает, что это не так (петиция,
отрывок из которой мы привели, наверняка дошла до штаба корпуса, однако
дальнейшая судьба этих документов неизвестна).
30 мая долина Дравы являла собой мрачное зрелище. На палатках и бараках
и вдоль шоссе Лиенц-Обердраубург были вывешены черные флаги. Казаки объявили
голодовку. Еда, которую привозили в лагерь англичане, стояла нетронутой.
Священники совершали богослужение. Мужчины возбужденно обсуждали, что
делать. Рыдающие матери судорожно прижимали к груди детей: может, завтра их
разлучат навсегда? Жаль, что лицемерные радетели Четырех Свобод и Демократии
не слышали того, что высказывалось тогда по их адресу7.
Под вечер в лагерь приехал майор Дэвис с известием, что операция
отложена на сутки, так как 31 мая -- католический праздника Тела Христова.
Перед казаками блеснула надежда, что в последнюю минуту каким-то чудом
придет спасение8. Но на самом деле отсрочка была вызвана
заявлением советских властей, что в первый день они смогут принять не более
2 тысяч человек, поэтому два поезда были отменены9. 31 мая можно
было отправить всего один поезд, и для него отобрали кавказцев, находившихся
к востоку от Обердраубурга.
Рассказывая о судьбе казаков, мы на некоторое время упустили из виду их
соседей. Но следует напомнить, что несколько тысяч гор-
237
цев тоже содержались под охраной и тоже лишились своих офицеров. Об
уготованной им участи они узнали в 5 часов дня 28 мая от командующего 5-м
Баффским полком полковника Олдинга-Сми, который сообщил им, что офицеры уже
переданы Советам и теперь настал черед солдат. Олдинг-Сми понимал, что вряд
ли эта новость вызовет всеобщее ликование, но он никак не мог представить
себе таких бурных рыданий и отчаянного протеста.
Несмотря на расставленную полковником охрану и вооруженные ручными
пулеметами патрули, около двухсот человек бежало той ночью в окрестные леса.
Многие, в том числе старики и дети, ушли под началом одного отчаянного
карачаевца. Среди них был осетин, унтер-офицер Тугаев, слышавший, как в лесу
англичане стреляли в безоружных беглецов. Но ему с другом удалось уйти в
горы, перейти границу Италии и спастись10.
На другой день Олдингу-Сми вручили петицию, в которой горцы
рассказывали свою историю и умоляли англичан предоставить им убежище для
защиты от преследований". Английский полковник ответил расплывчато, что де
"СССР наш союзник и советские власти обещали послать репатриантов в
ненаселенные районы СССР". Все это было правдой, но вряд ли могло успокоить
горцев.
Днем 30 мая первые представители кабардинцев были отобраны для посадки
в поезд на станции Деллах. Но когда в 2 часа за ними прибыла рота 5-го
Баффского полка, выяснилось, что пленные вовсе не готовы к отправке, а
многие оказывают пассивное сопротивление. Майор Мак-Грат, командир роты,
сообщал позже о своих трудностях:
Около тропки, ведущей к шоссе, расположились, образовав круг, мужчины,
женщины и дети -- всего человек 200. У них явно не было никакого намерения
никуда ехать. Они выкинули черный флаг, распевали религиозные песни и
плакали. Я приказал подогнать к этому месту четыре трехтонки, и солдаты --
их было около 20 -- попытались заставить пленных сесть в машины. Плач
усилился, некоторые показывали жестами, чтобы их лучше застрелили, чем
заставлять возвращаться в СССР. Наконец с величайшим трудом удалось загнать
нескольких человек в грузовики, но они спрыгнули на землю. Некоторые из них
явно были организаторами этой сидячей забастовки, и я приказал четырем
солдатам силой забросить одного из зачинщиков в грузовик, но он отреагировал
на это так бурно, что мне пришлось ударить его по голове черенком шанцевой
лопаты (ими были вооружены некоторые мои солдаты). Вид крови, казалось,
несколько отрезвил толпу. Пленные принялись укладывать свои вещи
238
в повозки. Через полчаса мы наконец выгнали их с повозками на дорогу и
тронулись в путь.
Эти люди провели ночь в охраняемом помещении для арестованных на
железнодорожной станции и назавтра их без всяких осложнений посадили в поезд
вместе с другими группами пленных. С кабардинцами были отправлены также 169
кавказцев, которые действительно просили о возвращении на
родину12.
У кабардинцев были веские причины отказываться от репатриации. Они
бежали из СССР в 1942 году, оставив за собой поистине ужасную картину.
Виктор Кравченко в своей книге пишет:
В крошечной Кабардино-Балкарской советской автономной республике на
Кавказе, около города Нальчика, находился молибденовый комбинат, на котором
работали заключенные. Во время отступления Красной армии заключенных -- их
было несколько сотен -- не успели вывезти за недостатком транспорта.
Директор комбината по приказу комиссара Кабардино-Балкарского НКВД товарища
Анохова расстрелял из пулеметов всех оставшихся. После освобождения района
от немцев Анохов, как образцовый исполнитель, занял высшую официальную в
автономной республике должность -- председателя ее Совнаркома13.
Так что если бы какому-нибудь кабардинцу повезло и он вместо
воркутинских шахт попал в свои края -- его ждал бы там "теплый" прием со
стороны наркома Анохова.
31 мая -- 1 июня в Юденбург были отправлены три поезда с кавказцами --
всего 3161 человек, мужчин, женщин и детей. Мужчин запихнули в вагоны, по
тридцать шесть в каждый. Женщин и детей с вещами погрузили в багажное
отделение14. Дальнейшая их судьба неизвестна.
Тем временем казаки получили отсрочку еще на сутки. В эти последние
часы родные прощались друг с другом (по советским правилам, семьи перед
отправкой в ГУЛаг непременно разделяли)15. Многие с грустью
смотрели на своих престарелых бабушек и дедушек, проделавших сотни верст с
Кубани в Польшу, из Польши -- в Италию и Австрию. Сколько суждено им прожить
в Караганде или на Печоре? Десять дней? Две недели? А ведь были еще и жены,
и дети... Всякому было ясно, что ждет женщину в ГУЛАГе, особенно если она
молода и привлекательна. Однако, как подчеркивал Идеи, англичане не
позволяли себе считаться с "сантиментами".
Были и другие, не менее горькие расставания. В тот четверг казаки, не
скрывая слез, прощались со своими верными конями,
239
друзьями по трудному пути, ласково шептали им что-то, гладили по холке,
закармливали сахаром. Кое-кто вел коня под деревья и там, пряча глаза, в
смятении разряжал в него пистолет, чтобы конь не достался чужакам. Профессор
Вербицкий присутствовал при том, как старый казак подарил австрийской семье
свою невзрачную, но горячо любимую корову. Семья была счастлива столь щедрым
подарком, а казак радовался, что его любимица попала в хорошие
руки16.
Рассвет 1 июня застал казаков в разгар приготовлений к их крестному
пути: майор Дэвис должен был прибыть в лагерь в 7 утра и начать
погрузку17. Узнав об этом, священник донских казаков, отец
Василий Григорьев, велел за час до приезда Дэвиса собрать всех казаков по
станицам на службу на лагерной площади18; только Бога оставалось
им просить о помощи. Один казак, живший в австрийской семье, сказал в то
утро хозяйке: "Не давай мне сегодня с собой хлеб, сестрица. Сегодня все мы
умрем"19. Но казаки не собирались умирать без сопротивления. Хотя
майор Дэвис и попросил их всячески способствовать англичанам, они не хотели
возвращаться в СССР добровольно. И англичанам, предавшим их, не смыть с себя
этого позора.
Там, где репатриированные не оказывали сопротивления, как это было,
например, в лагерях на территории Англии, официальные лица, утаивая часть
данных, имели хоть какие-то основания утверждать впоследствии, что русские
возвращались по доброй воле. Поэтому ужасные события 1 июня ярче всего
осветили трагедию русских пленных, хотя 30 тысяч казаков были всего лишь
каплей в море несчастных жертв, насильственно возвращенных Сталину
союзниками.
...Перед импровизированным алтарем, на лагерной площади, казачьи
священники, в полном облачении, с иконами в руках, начали литургию.
Многотысячная толпа подхватила пение. Святая православная вера спасла их
предков от мрака татаро-монгольского ига, и кто знает -- может, Бог и на
сей, раз не бросит в беде своих верных детей?
Ольга Ротова стояла в толпе, поддерживая больную жену (быть может, уже
вдову) полковника, уехавшего на "конференцию" в Шпиттале. Всей душой
отдаваясь пению, она все же краем уха прислушивалась, ожидая вот-вот
услышать совсем другой звук. И действительно, вскоре до нее донесся шум
машины -- в лагерь въехал майор Дэвис на своем джипе. Около него сидел
подхорунжий Кузьма Полунин (без всяких оснований Дэвис рассчитывал на его
помощь в погрузке казаков).
Дэвис приехал в 7.15. Он сразу понял обстановку. На площади перед
бараками стояло около 4 тысяч человек, и ехать они явно
240
никуда не собирались. Солдаты, соскочив с грузовиков, стали позади
Дэвиса, который несколько минут наблюдал за службой, надеясь, вероятно, что
она вот-вот закончится. Затем он приказал своему переводчику, молодому
офицеру из дивизионного штаба, сообщить через микрофон, что казакам дается
десять минут на окончание службы. Десять минут прошли -- он дал еще пять.
Тысячи казаков, побледнев от волнения, следили за каждым его движением, но
пение продолжалось.
Появившийся тем временем полковник Малколм приказал Дэ-вису начать
посадку в стоявшие тут же грузовики. Майор приказал взводу солдат
действовать, но казаков трудно было застать врасплох. Толпа пятилась назад
под натиском англичан, причем ее наружный круг образовали молодые сильные
мужчины, а женщины, дети и старики теснились сзади. По мере продвижения
англичан ближайшие к ним казаки опускались на колени или садились на землю,
взявшись за руки, так что невозможно было выдернуть кого-либо из толпы.
Столкнувшись с пассивным сопротивлением, солдаты обратились к Дэвису за
приказами. Майор понимал, что продолжать такое наступление -- бесполезно, а
пустить в ход оружие опасно: это означало бы массовое кровопролитие.
Конечно, больше всего его заботила судьба собственных людей, но он искренне
стремился выполнить приказ, не причинив вреда казакам. В Аргильском полку
многим не нравилась возложенная на них задача, но перед этой безоружной
толпой, в которой было множество женщин и детей, даже самые бессердечные
почувствовали, что дело неладно. Батальонный капеллан Кеннет Тайсон
рассказывал мне: "Они не могли Поверить, что воевали именно за это. Все это
дело вызвало в них глубокое отвращение".
Но Дэвис должен был выполнить приказ и, хотя всячески старался свести
насилие до минимума, собирался довести дело до конца. Следуя обычной
процедуре в обращении с толпой, он выслал вперед взвод, поставив перед ним
задачу внедриться в толпу и отрезать часть ее. Взвод, вооруженный ружьями и
саперными палками, образовал клин и успешно пробился через толпу, отрезав
около 200 казаков, продолжавших держаться вместе. Когда между ними и
остальными образовался зазор, Дэвис запустил туда еще два взвода -- чтобы
помешать этим двум частям толпы соединиться. Затем первый взвод двинулся на
отделенную группу, чтобы загнать их в грузовики. Последовавшие события
описаны Дэвисом в рапорте:
Как только взвод приблизился вплотную к казакам, чтобы начать погрузку,
люди сбились в единую массу, встав на колени и обхватив руками соседа. Когда
стоявших с краю
241
оттащили в сторону, остальные сгрудились еще теснее и, охваченные
паникой, начали карабкаться друг через друга, пытаясь уйти подальше от
солдат. В результате образовалась груда истерически вопящих тел, причем
многие оказались в самом низу. Отчаянно пытаясь разделить эту массу, чтобы
спасти несчастных, солдаты пустили в ход приклады и палки. Когда, наконец,
мы расчистили завал, выяснилось, что двое -- мужчина и женщина -- задавлены.