Страница:
Всю эту группу пришлось по одному силой тащить на грузовики20.
Заполненные грузовики ехали на ближайшую железнодорожную станцию, и там
пленных пересаживали в поезд для перевозки скота, из 50 вагонов, с решетками
на окнах. В середине на открытой платформе сидело несколько солдат с
пулеметом. В каждый вагон загружали по 36 человек, затем двери наглухо
закрывали, и только иногда можно было уловить в окне прощальный взмах
руки21. Теперь майору Дэвису предстояло посадить в грузовики
вторую группу. Тщетно прося отца Василия призвать казаков Прекратить
сопротивление, он вновь приказал своим людям наступать на толпу. Солдаты с
ружьями наизготовку двинулись вперед, к тесно сбитой массе казаков, снова
пытаясь пробиться через толпу и отделить от нее еще одну группу. Но толпа
была уже не та, что вначале. Солдаты жестоко расправились с предыдущей
группой. Казаки воочию убедились в том, что во исполнение приказа английские
солдаты готовы на все, даже на самое жестокое насилие. Когда первые солдаты
начали пробиваться через плотную толпу, дикий страх охватил людей. Молодая
мать писала позже в своих воспоминаниях:
Толпа сжалась и заметалась, были раздавленные, я сама стояла на чьем-то
теле и только старалась не стать на его лицо. Солдаты выхватывали отдельных
людей и бросали в грузовики, которые тут же отъезжали полунаполненные. Со
всех сторон в толпе слышались крики: "Сгинь, сатана! Христос Воскресе!
Господи, помилуй!"
Те, которых хватали, отчаянно сопротивлялись, и их избивали. Я сама
видела, как английский солдат выхватил у матери ребенка и хотел бросить его
в автомобиль. Мать уцепилась за ногу дитяти, и они так и тянули его: один в
одну, а другая в другую сторону. Потом я видела, что мать не удержала
ребенка и дитя ударилось о край машины. Что было дальше, не знаю.
Перевернутый престол, порванные ризы духовенства... Толпа сдавила нас
так, что мама, у которой висела на груди икона Казанской Божьей Матери,
посинела и стала задыхаться.
242
-- Господи,-- молилась я,-- как я смела иметь в такое время ребенка?
Господи! Что мне делать? Святой Феодосии Черниговский, спаси мою девочку!
Если я сохраню ее хотя бы только в эту ужасную пятницу, я обещаю всю жизнь
поститься по пятницам строгим постом, чтобы никогда этого не забыть!
И вот свершилось чудо: та же самая толпа, которая только что угрожала
нас раздавить, теперь стала постепенно вытеснять нас, неудержимо вытеснять.
И вытеснила... Но не на цепь солдат, а в противоположную сторону таким
образом, что теперь перед нами открывалась прямая дорога на мост, через реку
и в лес.
С юга лагерь огибала река Драва, и через нее был перекинут мостик.
Течение Дравы даже летом отличается невероятной быстротой. Когда пленные
ринулись на мост, одна женщина бросилась с ребенком в бурную воду. Семья
молодой казачки, о которой мы рассказываем, уцелела: ей удалось скрыться в
горах; и с тех пор она свято соблюдала свой обет, по пятницам ограничиваясь
хлебом и водой22.
Казакам показалось, что английских солдат охватило какое-то безумие.
Размахивая палками и прикладами, они обрушивали удары куда попало -- на
мужчин и женщин, малых и старых. Священника и его сослужителей повалили, а
потом унесли, их облачения и иконы втоптали в землю. Немолодого казака,
который во время службы держал икону, избили так, что кровь текла по его
лицу, рукам, рубашке и по самой иконе. Восемь лет спустя другой кубанский
казак писал:
В моей памяти запечатлелся следующий случай. Солдат конвоировал к
автомашинам молодую казачку с годовалым ребенком на руках. Рука ребенка была
легко ранена -- возможно, оцарапана. "Сердобольный" джентльмен,
остановившись метрах в 10-ти от окруженной толпы, перевязал походным бинтом
руку ребенка, напоил его водой из своей фляжки, а потом, несмотря на просьбы
матери, повел ее к автомашинам23.
В самый разгар событий в лагерь прибыл батальонный врач Джон Пинчинг.
Он вспоминает, что оказал помощь примерно 12 пострадавшим, людям среднего
возраста, у большинства были раны на голове. В некоторых случаях он тут же
на месте накладывал швы, двух-трех контуженных пришлось отправить в
госпиталь в Лиенц. Ольга Ротова вспоминает: "Доктор высказывал мне свое
негодование по поводу применения к невооруженным людям холодного оружия:
243
-- Это бесчеловечно,-- говорил он со слезами на глазах24.
Священник Тимофей Соин рассказывает, как толпа разделила его с женой, и
ее бросило на землю. К счастью, кто-то помог ей подняться. Когда толпа
немного расступилась, она увидела на земле мать и ребенка -- их затоптали
насмерть. Плачущие дети метались в поисках родителей, а родители, сдавленные
толпой, бессильно высматривали детишек. Англичане хватали детей и швыряли их
в грузовики -- отчасти ради безопасности самих детей, но еще и потому, что
часто родители все же вырывались из толпы, бросались к детям, и тогда их
тоже удавалось загнать в грузовик. Но несмотря на отчаянные старания
родителей и декларированное стремление майора Дэви-са не разделять семьи, из
этого мало что вышло.
Охваченная паникой толпа пришла в движение. Некоторые, вырвавшись,
бросились к мосту через Драву, остальные, все еще держась вместе, начали
вслепую, наугад пятиться от англичан, отрезавших от толпы очередную группу
для погрузки на грузовик. Казачьи вожаки, перекрывая шум, кричали людям,
чтобы они держались. Это отвечало заранее согласованному плану, "что только
так и можно избежать дробления на отдельные группы. Наконец, толпа
перепуганных кричащих казаков наткнулась на изгородь, окружавшую лагерь с
востока. Какое-то мгновение казалось, что люди будут задавлены в этом
отчаянном противоборстве с изгородью. Но забор рухнул, и толпа вырвалась в
поле. Казаки начали искать друзей и родных, священники возобновили
прерванную службу. Измученные люди постепенно приходили в себя. Те, кто был
ближе всего к забору, в страхе смотрели назад, ожидая, что через дыру
вот-вот прорвутся английские солдаты, но хотя по полю были расставлены
кордоны, казаков никто не тронул25.
Однако и в самом лагере в распоряжении майора Дэвиса осталось еще
немало казаков. Как писал он в рапорте,
многие добровольно вышли из толпы, чтобы отыскать родных или разделить
судьбу детей и близких, уже находящихся на грузовиках. Благодаря этому
постепенному притоку "добровольцев" мы заполнили первый поезд.
В действительности народу было явно недостаточно, но полковник Малколм,
опасаясь новых осложнений, решил на сегодня ограничиться этим числом. Как
говорится в его рапорте, он приказал майору Дэвису
прекратить силой собирать людей и начать очищать жилища от тех, кто
туда вернулся. В результате в 11.30 на поезд было погружено 1252 человека.
Цифра полной загруженно-
244
сти -- 1750, но я решил временно воздержаться от насильственных
методов, опасаясь неизбежных ранений26.
Список раненых был действительно внушительный: помимо большого числа
людей, раненных солдатами либо раздавленных толпой, многие погибли в
результате проделанной английскими солдатами "работы". Полковник Малколм
пишет, что, когда казаки цеплялись друг за друга,
их приходилось бить, чтобы заставить идти, а многих тащили к
грузовикам. При этом возникали мелкие стычки, в ходе которых многие казаки
получили ранения, в том числе резаные. Мои солдаты орудовали палками,
лопатками и прикладами, но штыки были примкнуты, и некоторые раны были
нанесены неумышленно... Четверо, очевидно, были сбиты с ног в толпе и убиты,
возможно, задавлены толпой.
А Дэвис пишет о том, как "один из стоявших в толпе схватился за
винтовку солдата и нажал курок, пытаясь застрелиться, однако пуля поразила
юношу рядом. Тогда же толпа затоптала еще одного человека". В "Дневнике"
Аргильского полка зафиксировано: "Пятеро убиты; трое отправлены в госпиталь
со стреляными ранениями; семеро -- с ранениями головы; двое -- в
бессознательном состоянии; в том числе женщин и детей -- двое"27.
За пределами лагеря тоже погибло немало народу. Еще до начала выдач два
офицера, очевидно, не веря в посулы англичан, застрелились в лесу. Во время
самой операции солдаты постоянно стреляли в беглецов, особенно в тех, кто
пытался перейти через мост. Кубанский казак Даниил Коломейц бежал с другом.
Коло-мейцу удалось скрыться в горах, друга застрелили28. Одну
казачку, притаившуюся в кустах, выдал лай собаки, женщину прошила автоматная
очередь. Человек 20-30 утонули в Драве. Врач Прасковья Воскобоиникова
бросилась туда со всей семьей: детьми, матерью и сестрой29.
Очевидцы вспоминают множество таких случаев. Иногда матери в отчаянии
бросали детей в воду, чтобы избавить их от лагерных мук и ГУЛаговского
"воспитания"30. Один казак привязался к седлу лошади и вместе с
ней прыгнул в бурную Драву31. В госпитале больной казак, за
которым явились англичане, выбросился из окна32.
Эти свидетельства крайнего отчаяния ужасали английских офицеров. Кеннет
Тайсон вспоминает, что видел тело, висевшее на дереве возле железнодорожной
станции Дельшах. Дэвис в тот день видел нескольких повесившихся. Обходя
окрестный лес после утренней операции, Дэвис и его солдаты наткнулись на
целую
245
семью: мать и трое детей, младшей девочке всего год. Все они были убиты
выстрелом в затылок. Чуть поодаль лежал труп мужчины: около него валялся
револьвер, из которого он застрелил по очереди всю свою семью и покончил с
собой33. Тут-то до нашего Дэвиса, видимо, наконец дошло, что для
казаков насильственное выдворение в СССР смерти подобно, иначе зачем было
одному из них убивать всю семью -- и себя самого?
В тот вечер лагерь в Пеггеце напоминал пейзаж после битвы.
Окровавленные люди бродили по лагерю в поисках пропавших родных. Осиротевшие
лошади блуждали по полю, и к их тоскливому ржанию примешивались резкие крики
казацких верблюдов. Кое-кто ушел в горы, другие, наоборот, вернулись из леса
в притихший лагерь34. И повсюду лежали раненые и убитые.
Сколько всего погибло в тот день -- покончило с собой или было убито
англичанами? Английские источники приводят явно заниженную цифру -- 12
человек. Ольга Ротова, на добросовестность которой можно положиться, пишет о
700 задавленных, убитых, утонувших и покончивших с собой35. Эта
цифра представляется все же несколько завышенной, хотя в лесах были убитые,
оставшиеся неучтенными. Житель соседней деревни Бартоломеус Плауц до сих пор
не может без содрогания вспоминать 1 июня 1945 года, когда он с приятелем
собирал возле своего дома тела казаков, чтобы похоронить их. В полях лежали
трупы женщин, в обнимку с детьми, с перерезанным горлом. Узнать можно было
лишь немногих36.
Возле того места, где находился лагерь Пеггец, есть небольшое кладбище:
там похоронены некоторые из жертв 1 июня. Каждый год русские со всего мира
приезжают сюда помолиться за упокой души усопших. Есть в Лиенце и маленькая
православная церковь. Кладбище и церковь обхаживает одноглазый казак Иван
Гордиенко, которому удалось спастись от репатриации. Он и провел меня по
местам событий тридцатилетней давности37.
Не один Пеггец стал в тот день ареной трагических событий. В
Обердраубурге английские солдаты б-го Королевского Восточнокентского и 56-го
Рисского полков выполняли аналогичную задачу: им надо было окружить и
доставить в Юденбург несколько тысяч казаков, шедших за Казачьим станом. Как
и в Пеггеце, здесь за два дня до выдачи были вывешены черные флаги,
составлены петиции против репатриации. Нескольких казаков, выразивших
желание вернуться в СССР, поместили -- в интересах их собственной
безопасности -- в бараки предварительного заключения38.
1 июня казаков из Обердраубурга должны были погрузить в поезда. Но
здесь, как и в Пеггеце, солдаты столкнулись с отчаян-
246
ным и решительным сопротивлением. Лейтенант Э. Б. Хетрингтон вспоминает
начало операции:
Когда мы прибыли в лагерь, стало ясно, что огромное большинство казаков
вовсе не намерено никуда ехать. Они собрались в отдаленной части лагеря,
причем те, кто стоял с краю, взялись за руки, образовав цепь и препятствуя
внедрению наших солдат. Я приказал 11-му взводу примкнуть штыки, чтобы
заставить казаков сдаться, но это не возымело успеха. Они только сняли
рубашки и стали просить английских солдат заколоть их. Тогда я вызвал
переводчика, и тот объяснил им, что они ведут себя очень глупо и что если
они не пойдут по доброй воле, их заставят силой. Громкие крики были ответом
на это заявление.
Командир казаков уже был схвачен и посажен в вагон, и англичане решили
при необходимости применить насилие. Однако пассивное сопротивление пленных
достигло такой силы, что командиру взвода Западнокентского полка пришлось
просить подкрепление. Им прислали 45 человек Ланкаширского стрелкового,
выделенных на охрану поезда. После массовых избиений и применения
огнестрельного оружия в вагоны для скота удалось загнать 1749 казаков (в том
числе 102 женщин и четверых детей). Лейтенант Р. Шилдс из другого полка,
наблюдавший за операцией, писал:
Я был свидетелем множества выразительных проявлений фанатического
страхам казаков и их ужаса перед судьбой, которая, по их мнению, их ожидала.
Мужчины бросались на землю, обнажали грудь и умоляли, чтобы их застрелили.
Среди казаков было много женщин, которые тоже впали в полное отчаяние.
800 казаков в этом поезде были из другого лагеря, который находился
немного дальше по железной дороге. Роте лейтенанта Шилдса было поручено
проследить за их посадкой39. Шилдс рассказывает:
К тому времени прибыли капитан Кемпбелл с основным составом роты. И
снова пошли осложнения. Как только мы попытались начать посадку, казаки сели
на землю, взявшись за руки, отказались сдвинуться с места и стали умолять
солдат застрелить их. Капитан Кемпбелл решил проявить твердость и силой
заставить их двигаться. Солдаты, примкнув штыки, принялись дробить толпу на
небольшие группки. Но это оказалось нелегкой задачей. В течение 10 минут
солда-
247
ты орудовали палками, прикладами, кое-кто даже штык пустил в дело,
однако результаты были мизерны. Солдат охватило страшное возбуждение. Кто-то
дал очередь из автомата. Это послужило сигналом. Солдаты начали стрелять
поверх голов казаков и в землю, под ноги. Все перемешалось, начался
настоящий хаос, в суматохе вполне можно было попасть в своих -- на счастье,
этого не случилось. Многие казаки начали продвигаться к грузовикам, которые
должны были подвезти их к поезду, но большая часть все еще сидела на земле,
не сдвинувшись ни на миллиметр. Особенно стойко держался один -- по всей
видимости, их вожак. Когда его потащили к грузовикам, он истекал кровью, вся
его одежда -- новое кожаное пальто, пиджак и рубашка -- все было изрезано в
клочья.
После того, как его удалось увести, а стрельба стала еще беспорядочнее,
казаки начали двигаться к грузовикам. Человек 200, однако, попытались
сбежать в лес, на что англичане, конечно, ответили огнем, и большинство
беглецов удалось вернуть -- правда, имелись раненые40. Те
немногие, кому удалось бежать, были впоследствии окружены патрулями в
соседнем лагере.
После этого дело пошло лучше. Мы очистили лагерь, в котором находилось
около 800 казаков. Забрали пострадавших из их числа -- трех убитых и четырех
раненых, двух из них пришлось отправить в госпиталь, и все это заняло
примерно два часа чистого времени.
Вся эта кровавая работа понадобилась для того, чтобы посадить 800
человек на грузовики. Что любопытно -- всего за несколько километров к
западу, в Пеггеце, майор Дэвис умудрился, при поддержке примерно такого же
числа солдат, совладать с толпой, не прибегая при этом к столь жестокому
насилию. Вероятно, главную роль тут сыграло то, что солдаты Аргильского
полка пожили с казаками бок о бок, тогда как шотландские части только что
были переведены из Виллаха для участия в описанной "операции". Интересно,
однако, что в воспоминаниях казаков рота Шил-дса (полк Иннес Киллинг) не
фигурирует, меж тем как Дэвис и солдаты Аргильского полка, действовавшие в
Пеггеце, упоминаются едва ли не всеми. Они чуть ли не стали частью истории
казаков. Казацкие летописцы словно не знают, что в посадке на поезда
участвовали и другие, специально вызванные части, и это понятно: вряд ли они
могли запомнить названия этих частей. Не исключено также, что в памяти
казаков события в Обердраубурге смешались с трагедией в Пеггеце. Поэтому в
воспоминаниях казаков
248
0 1 июня в Пеггеце иной раз всплывают подробности событий,
имевших место восточнее41.
Первый, самый страшный день операции "Возвращение"
закончился42. Для тысяч он стал днем позора и ужаса. Конечно,
истинными страдальцами были казаки, которых тогда "принимало" в Юденбурге
НКВД, но были и другие, в памяти которых день этот на всю жизнь оставил
неизгладимый страшный отпечаток. Многие видели, как солдаты 8-го Аргильского
полка плакали, словно малые дети, выполняя отвратительный и непонятный
приказ.
Полковой капеллан Кеннет Тайсон вспоминает, что после
1 июня многие приходили к нему в смятении, с вопросом, как им
следовало поступать. Он мог ответить только, что они должны
были подчиняться приказам. Но его самого этот ответ не устраи
вал. В силу своих обязанностей ему не пришлось в минувшие
недели так близко общаться с казаками, как солдатам, но все это
мрачное дело, по его представлениям, целиком и полностью проти
воречило христианству как таковому. Он приехал в Пеггец в са
мый разгар событий, когда толпа казаков прорвалась через забор и
устремилась в поле. Он не был свидетелем насилия, он видел лишь,
как солдаты настойчиво оттесняли не оказывавших сопротивле
ния казаков к грузовикам. Но и это зрелище произвело на него
большое впечатление, и 3 июня, во время воскресной службы, он
привел слова из Евангелия от Марка: "Иисус, выйдя, увидел мно
жество народа и сжалился над ними, потому что они были как
овцы, не имеющие пастыря, и начал учить их много" (Евангелие
от Марка, 6, 34).
В лиенцском кинотеатре, где была устроена импровизированная церковь,
солдаты слушали проповедь Тайсона, в которой он трогательно и с большим
чувством говорил о необходимости сострадания на войне. Он впоследствии
вспоминал:
Я не критиковал командиров, офицеров, отдававших приказы, мне бы и в
голову такое не пришло, на это у меня не было никакого права. Но я открыто
сказал, что это полностью противоречит христианскому учению и тому, за что
мы воевали. Они (солдаты) были в смятении, их потрясло то, что их заставили
делать.
Полковнику Малколму и майору Дэвису, непосредственно ответственным за
события 1 июня, тоже не нравилось то, чем им пришлось заниматься. Полковник
Малколм считал -- и до сих пор считает -- казаков изменниками родины,
которые вполне заслуживали и репатриации, и любого наказания. Многие его
однополчане попали в плен под Дюнкерком, и он спрашивает: "Чего бы
249
они заслуживали, если бы вызвались воевать за немцев?" Однако, как бы
то ни было, этот довод не имеет ни малейшего отношения к тысячам женщин,
детей и несоветских граждан, ставшим жертвами насильственной репатриации.
По мнению полковника Малколма, насилие по отношению к казакам
применялось ровно в той степени, в какой это требовалось. И разумеется,
совершенно ясно, что коль скоро его приказы подлежали выполнению, отказ
казаков повиноваться неизбежно повлек за собой необходимость применения
силы. Тем не менее, кровопролитие и паника, вызванные этими приказами,
потрясли Малколма, и, как мы рассказывали выше, он распорядился закончить
погрузку раньше времени, хотя в поезд полагалось посадить еще 500 человек.
Отдав этот приказ, полковник пошел на станцию, где встретился с бригадиром
Мессоном, приехавшим из Обер-драубурга. Малколм воспользовался случаем,
чтобы заявить бригадиру, что не собирается завтра вновь применять насилие.
Мес-сон в ответ пробурчал что-то невразумительное. Сечером, в телефонном
разговоре с Мессоном, Малколм опять заявил, что даст солдатам только
холостые патроны.
Дэвис, со своей стороны, выражает безоговорочное сочувствие к казакам и
откровенно осуждает политику, которую ему пришлось проводить в жизнь. Более
того, он не согласен с доводом своего начальства о невозможности проверки
гражданства. Ему глубоко отвратительна навязанная ему роль лжеца: ему
пришлось лгать людям, считавшим его другом. И наконец, он считает, что если
при посадке на поезд 1 июня возникла необходимость применить силу, то уже
одно это обстоятельство должно было бы послужить достаточным основанием для
отмены всего мероприятия. '
Имя майора Дэвиса до сих пор упоминается среди казаков с презрением. Но
если подумать -- что он мог сделать? Для него имелись две возможности: не
подчиниться приказу или отказаться от офицерского звания. Ни один солдат в
ту пору не решился бы на такой шаг. Дэвис дорожил своим местом в батальоне,
духом боевого товарищества, сложившегося за годы боев в Африке и Италии. Ему
тогда едва исполнилось 26 лет, он не был профессиональным военным, и мнение
его командира имело для него огромное значение. Наверное, к нему вполне
применимы слова, сказанные некогда Уинстоном Черчиллем о французском
генерале Барре: его "сбила с толку задача, какой тебе, мой добрый читатель,
решать не доводилось..."
О чувствах и ощущениях майора Дэвиса в то время, может быть, лучше всех
рассказала в своих воспоминаниях Ольга Рото-ва, очевидица и летописица
событий, которую никак нельзя заподозрить в попытках обелить действия
англичан. Она была вместе
250
с толпой, вырвавшейся за забор и устремившейся к реке, когда раздались
крики: "Переводчицу, переводчицу! Ведутся переговоры!" Ольга пошла назад в
лагерь. Увидев ее, майор Дэвис сказал:
Наконец-то я вас нашел! Почему вы не встретили меня
у ворот?
Мое место с моими, русскими,-- ответила я.
Дэвис разыскивал жену Доманова, чтобы, как он заверил Ольгу, отделить
ее от бушующей толпы. "Я вам не верю больше, майор,-- был мой ответ",--
пишет Ротова. Так и не найдя жену генерала, Дэвис, "бледный и расстроенный",
обратился к Ольге с новой просьбой:
Скажите им, чтобы они не сопротивлялись,-- прогово
рил он, указывая на толпу.
Господин майор! Представьте громадную печь и в ней
огонь, и вы приказываете прыгнуть в нее. Вы бы прыгнули?
Не знаю.
Вы прекрасно знаете, майор, что не прыгнули бы. Вер
нуться к Советам -- это хуже огненной печи.
Но я, британский офицер, не могу больше видеть, как
бьют безоружных людей: женщин, детей... Я не могу больше
производить насилие, я не могу больше, не могу...-- Из глаз
его ручьем брызнули слезы.-- Я не могу больше, не могу...43
Дэвису удалось спасти от выдачи нескольких старых эмигрантов, в числе
которых были жены генералов Краснова и Доманова. Во время операции их
поместили в импровизированный барак с охраной, и они избежали репатриации.
Много лет подряд после этого Дэвис получал открытки к Рождеству от этих
людей, живших в Генуе и других городах Запада. Удивительная история
произошла также и с офицером разведки Доманова, который до войны был
британским офицером, служил в полиции в Гонконге и которому король Георг V
пожаловал орден "Военный крест". Аргильцы просто не могли выдать такого
человека Советам. Ему раздобыли гражданское платье и дали
убежать44.
Стоит рассказать и о впечатлениях еще одного офицера, поскольку это
связано с более широкой проблемой -- пожалуй, можно сказать, проблемой столь
всеобъемлющей, что, к несчастью, мы не можем охватить ее в этой книге.
Доктор Джон Пинчинг, врач 8-го Аргильского полка, по сей день с горечью
вспоминает о той неблаговидной роли, какую пришлось сыграть в этом деле ему
и его товарищам. Подобно Кеннету Тайсону, он не мог осуждать офицеров,
отдававших приказы. Он глубоко уважал полковника Малколма, который, в свою
очередь, тоже всего лишь выполнял
251
приказ. Подлинная ответственность за все это дело, по мнению Пинчинга,
ложится совсем на других людей. У него и других офицеров не закралось
никаких сомнений в правильности приказа. Они искренне верили, что страхи
казаков перед возвращением в Союз сильно преувеличены. В течение трех лет
союзничества английская пропаганда изображала Советский Союз
государством в духе утопического социализма. И мы в это верили, тем
более, что это подтверждали Стивен Спендер, Бернард Шоу и прочие
представители интеллектуальной левой, с которой я связался в Оксфорде и
которой верил всеми своими потрохами... Наверное, мне основательно заморочил
голову отдел психологической войны, и я уверовал в то, что Россия --
социалистическое государство и что там с сочувствием отнесутся к тем, кого
нам поручили отправить назад.
За две недели 36-я пехотная бригада переправила из долины Дравы в
советскую зону Австрии 22 502 казака и кавказца. Угроза полковника Малколма
отказаться от применения силы к казакам так и не подверглась испытанию на
практике: в последующие дни погрузка на поезда проходила значительно более
мирно. Правда, в разных местах время от времени вспыхивали отдельные
Заполненные грузовики ехали на ближайшую железнодорожную станцию, и там
пленных пересаживали в поезд для перевозки скота, из 50 вагонов, с решетками
на окнах. В середине на открытой платформе сидело несколько солдат с
пулеметом. В каждый вагон загружали по 36 человек, затем двери наглухо
закрывали, и только иногда можно было уловить в окне прощальный взмах
руки21. Теперь майору Дэвису предстояло посадить в грузовики
вторую группу. Тщетно прося отца Василия призвать казаков Прекратить
сопротивление, он вновь приказал своим людям наступать на толпу. Солдаты с
ружьями наизготовку двинулись вперед, к тесно сбитой массе казаков, снова
пытаясь пробиться через толпу и отделить от нее еще одну группу. Но толпа
была уже не та, что вначале. Солдаты жестоко расправились с предыдущей
группой. Казаки воочию убедились в том, что во исполнение приказа английские
солдаты готовы на все, даже на самое жестокое насилие. Когда первые солдаты
начали пробиваться через плотную толпу, дикий страх охватил людей. Молодая
мать писала позже в своих воспоминаниях:
Толпа сжалась и заметалась, были раздавленные, я сама стояла на чьем-то
теле и только старалась не стать на его лицо. Солдаты выхватывали отдельных
людей и бросали в грузовики, которые тут же отъезжали полунаполненные. Со
всех сторон в толпе слышались крики: "Сгинь, сатана! Христос Воскресе!
Господи, помилуй!"
Те, которых хватали, отчаянно сопротивлялись, и их избивали. Я сама
видела, как английский солдат выхватил у матери ребенка и хотел бросить его
в автомобиль. Мать уцепилась за ногу дитяти, и они так и тянули его: один в
одну, а другая в другую сторону. Потом я видела, что мать не удержала
ребенка и дитя ударилось о край машины. Что было дальше, не знаю.
Перевернутый престол, порванные ризы духовенства... Толпа сдавила нас
так, что мама, у которой висела на груди икона Казанской Божьей Матери,
посинела и стала задыхаться.
242
-- Господи,-- молилась я,-- как я смела иметь в такое время ребенка?
Господи! Что мне делать? Святой Феодосии Черниговский, спаси мою девочку!
Если я сохраню ее хотя бы только в эту ужасную пятницу, я обещаю всю жизнь
поститься по пятницам строгим постом, чтобы никогда этого не забыть!
И вот свершилось чудо: та же самая толпа, которая только что угрожала
нас раздавить, теперь стала постепенно вытеснять нас, неудержимо вытеснять.
И вытеснила... Но не на цепь солдат, а в противоположную сторону таким
образом, что теперь перед нами открывалась прямая дорога на мост, через реку
и в лес.
С юга лагерь огибала река Драва, и через нее был перекинут мостик.
Течение Дравы даже летом отличается невероятной быстротой. Когда пленные
ринулись на мост, одна женщина бросилась с ребенком в бурную воду. Семья
молодой казачки, о которой мы рассказываем, уцелела: ей удалось скрыться в
горах; и с тех пор она свято соблюдала свой обет, по пятницам ограничиваясь
хлебом и водой22.
Казакам показалось, что английских солдат охватило какое-то безумие.
Размахивая палками и прикладами, они обрушивали удары куда попало -- на
мужчин и женщин, малых и старых. Священника и его сослужителей повалили, а
потом унесли, их облачения и иконы втоптали в землю. Немолодого казака,
который во время службы держал икону, избили так, что кровь текла по его
лицу, рукам, рубашке и по самой иконе. Восемь лет спустя другой кубанский
казак писал:
В моей памяти запечатлелся следующий случай. Солдат конвоировал к
автомашинам молодую казачку с годовалым ребенком на руках. Рука ребенка была
легко ранена -- возможно, оцарапана. "Сердобольный" джентльмен,
остановившись метрах в 10-ти от окруженной толпы, перевязал походным бинтом
руку ребенка, напоил его водой из своей фляжки, а потом, несмотря на просьбы
матери, повел ее к автомашинам23.
В самый разгар событий в лагерь прибыл батальонный врач Джон Пинчинг.
Он вспоминает, что оказал помощь примерно 12 пострадавшим, людям среднего
возраста, у большинства были раны на голове. В некоторых случаях он тут же
на месте накладывал швы, двух-трех контуженных пришлось отправить в
госпиталь в Лиенц. Ольга Ротова вспоминает: "Доктор высказывал мне свое
негодование по поводу применения к невооруженным людям холодного оружия:
243
-- Это бесчеловечно,-- говорил он со слезами на глазах24.
Священник Тимофей Соин рассказывает, как толпа разделила его с женой, и
ее бросило на землю. К счастью, кто-то помог ей подняться. Когда толпа
немного расступилась, она увидела на земле мать и ребенка -- их затоптали
насмерть. Плачущие дети метались в поисках родителей, а родители, сдавленные
толпой, бессильно высматривали детишек. Англичане хватали детей и швыряли их
в грузовики -- отчасти ради безопасности самих детей, но еще и потому, что
часто родители все же вырывались из толпы, бросались к детям, и тогда их
тоже удавалось загнать в грузовик. Но несмотря на отчаянные старания
родителей и декларированное стремление майора Дэви-са не разделять семьи, из
этого мало что вышло.
Охваченная паникой толпа пришла в движение. Некоторые, вырвавшись,
бросились к мосту через Драву, остальные, все еще держась вместе, начали
вслепую, наугад пятиться от англичан, отрезавших от толпы очередную группу
для погрузки на грузовик. Казачьи вожаки, перекрывая шум, кричали людям,
чтобы они держались. Это отвечало заранее согласованному плану, "что только
так и можно избежать дробления на отдельные группы. Наконец, толпа
перепуганных кричащих казаков наткнулась на изгородь, окружавшую лагерь с
востока. Какое-то мгновение казалось, что люди будут задавлены в этом
отчаянном противоборстве с изгородью. Но забор рухнул, и толпа вырвалась в
поле. Казаки начали искать друзей и родных, священники возобновили
прерванную службу. Измученные люди постепенно приходили в себя. Те, кто был
ближе всего к забору, в страхе смотрели назад, ожидая, что через дыру
вот-вот прорвутся английские солдаты, но хотя по полю были расставлены
кордоны, казаков никто не тронул25.
Однако и в самом лагере в распоряжении майора Дэвиса осталось еще
немало казаков. Как писал он в рапорте,
многие добровольно вышли из толпы, чтобы отыскать родных или разделить
судьбу детей и близких, уже находящихся на грузовиках. Благодаря этому
постепенному притоку "добровольцев" мы заполнили первый поезд.
В действительности народу было явно недостаточно, но полковник Малколм,
опасаясь новых осложнений, решил на сегодня ограничиться этим числом. Как
говорится в его рапорте, он приказал майору Дэвису
прекратить силой собирать людей и начать очищать жилища от тех, кто
туда вернулся. В результате в 11.30 на поезд было погружено 1252 человека.
Цифра полной загруженно-
244
сти -- 1750, но я решил временно воздержаться от насильственных
методов, опасаясь неизбежных ранений26.
Список раненых был действительно внушительный: помимо большого числа
людей, раненных солдатами либо раздавленных толпой, многие погибли в
результате проделанной английскими солдатами "работы". Полковник Малколм
пишет, что, когда казаки цеплялись друг за друга,
их приходилось бить, чтобы заставить идти, а многих тащили к
грузовикам. При этом возникали мелкие стычки, в ходе которых многие казаки
получили ранения, в том числе резаные. Мои солдаты орудовали палками,
лопатками и прикладами, но штыки были примкнуты, и некоторые раны были
нанесены неумышленно... Четверо, очевидно, были сбиты с ног в толпе и убиты,
возможно, задавлены толпой.
А Дэвис пишет о том, как "один из стоявших в толпе схватился за
винтовку солдата и нажал курок, пытаясь застрелиться, однако пуля поразила
юношу рядом. Тогда же толпа затоптала еще одного человека". В "Дневнике"
Аргильского полка зафиксировано: "Пятеро убиты; трое отправлены в госпиталь
со стреляными ранениями; семеро -- с ранениями головы; двое -- в
бессознательном состоянии; в том числе женщин и детей -- двое"27.
За пределами лагеря тоже погибло немало народу. Еще до начала выдач два
офицера, очевидно, не веря в посулы англичан, застрелились в лесу. Во время
самой операции солдаты постоянно стреляли в беглецов, особенно в тех, кто
пытался перейти через мост. Кубанский казак Даниил Коломейц бежал с другом.
Коло-мейцу удалось скрыться в горах, друга застрелили28. Одну
казачку, притаившуюся в кустах, выдал лай собаки, женщину прошила автоматная
очередь. Человек 20-30 утонули в Драве. Врач Прасковья Воскобоиникова
бросилась туда со всей семьей: детьми, матерью и сестрой29.
Очевидцы вспоминают множество таких случаев. Иногда матери в отчаянии
бросали детей в воду, чтобы избавить их от лагерных мук и ГУЛаговского
"воспитания"30. Один казак привязался к седлу лошади и вместе с
ней прыгнул в бурную Драву31. В госпитале больной казак, за
которым явились англичане, выбросился из окна32.
Эти свидетельства крайнего отчаяния ужасали английских офицеров. Кеннет
Тайсон вспоминает, что видел тело, висевшее на дереве возле железнодорожной
станции Дельшах. Дэвис в тот день видел нескольких повесившихся. Обходя
окрестный лес после утренней операции, Дэвис и его солдаты наткнулись на
целую
245
семью: мать и трое детей, младшей девочке всего год. Все они были убиты
выстрелом в затылок. Чуть поодаль лежал труп мужчины: около него валялся
револьвер, из которого он застрелил по очереди всю свою семью и покончил с
собой33. Тут-то до нашего Дэвиса, видимо, наконец дошло, что для
казаков насильственное выдворение в СССР смерти подобно, иначе зачем было
одному из них убивать всю семью -- и себя самого?
В тот вечер лагерь в Пеггеце напоминал пейзаж после битвы.
Окровавленные люди бродили по лагерю в поисках пропавших родных. Осиротевшие
лошади блуждали по полю, и к их тоскливому ржанию примешивались резкие крики
казацких верблюдов. Кое-кто ушел в горы, другие, наоборот, вернулись из леса
в притихший лагерь34. И повсюду лежали раненые и убитые.
Сколько всего погибло в тот день -- покончило с собой или было убито
англичанами? Английские источники приводят явно заниженную цифру -- 12
человек. Ольга Ротова, на добросовестность которой можно положиться, пишет о
700 задавленных, убитых, утонувших и покончивших с собой35. Эта
цифра представляется все же несколько завышенной, хотя в лесах были убитые,
оставшиеся неучтенными. Житель соседней деревни Бартоломеус Плауц до сих пор
не может без содрогания вспоминать 1 июня 1945 года, когда он с приятелем
собирал возле своего дома тела казаков, чтобы похоронить их. В полях лежали
трупы женщин, в обнимку с детьми, с перерезанным горлом. Узнать можно было
лишь немногих36.
Возле того места, где находился лагерь Пеггец, есть небольшое кладбище:
там похоронены некоторые из жертв 1 июня. Каждый год русские со всего мира
приезжают сюда помолиться за упокой души усопших. Есть в Лиенце и маленькая
православная церковь. Кладбище и церковь обхаживает одноглазый казак Иван
Гордиенко, которому удалось спастись от репатриации. Он и провел меня по
местам событий тридцатилетней давности37.
Не один Пеггец стал в тот день ареной трагических событий. В
Обердраубурге английские солдаты б-го Королевского Восточнокентского и 56-го
Рисского полков выполняли аналогичную задачу: им надо было окружить и
доставить в Юденбург несколько тысяч казаков, шедших за Казачьим станом. Как
и в Пеггеце, здесь за два дня до выдачи были вывешены черные флаги,
составлены петиции против репатриации. Нескольких казаков, выразивших
желание вернуться в СССР, поместили -- в интересах их собственной
безопасности -- в бараки предварительного заключения38.
1 июня казаков из Обердраубурга должны были погрузить в поезда. Но
здесь, как и в Пеггеце, солдаты столкнулись с отчаян-
246
ным и решительным сопротивлением. Лейтенант Э. Б. Хетрингтон вспоминает
начало операции:
Когда мы прибыли в лагерь, стало ясно, что огромное большинство казаков
вовсе не намерено никуда ехать. Они собрались в отдаленной части лагеря,
причем те, кто стоял с краю, взялись за руки, образовав цепь и препятствуя
внедрению наших солдат. Я приказал 11-му взводу примкнуть штыки, чтобы
заставить казаков сдаться, но это не возымело успеха. Они только сняли
рубашки и стали просить английских солдат заколоть их. Тогда я вызвал
переводчика, и тот объяснил им, что они ведут себя очень глупо и что если
они не пойдут по доброй воле, их заставят силой. Громкие крики были ответом
на это заявление.
Командир казаков уже был схвачен и посажен в вагон, и англичане решили
при необходимости применить насилие. Однако пассивное сопротивление пленных
достигло такой силы, что командиру взвода Западнокентского полка пришлось
просить подкрепление. Им прислали 45 человек Ланкаширского стрелкового,
выделенных на охрану поезда. После массовых избиений и применения
огнестрельного оружия в вагоны для скота удалось загнать 1749 казаков (в том
числе 102 женщин и четверых детей). Лейтенант Р. Шилдс из другого полка,
наблюдавший за операцией, писал:
Я был свидетелем множества выразительных проявлений фанатического
страхам казаков и их ужаса перед судьбой, которая, по их мнению, их ожидала.
Мужчины бросались на землю, обнажали грудь и умоляли, чтобы их застрелили.
Среди казаков было много женщин, которые тоже впали в полное отчаяние.
800 казаков в этом поезде были из другого лагеря, который находился
немного дальше по железной дороге. Роте лейтенанта Шилдса было поручено
проследить за их посадкой39. Шилдс рассказывает:
К тому времени прибыли капитан Кемпбелл с основным составом роты. И
снова пошли осложнения. Как только мы попытались начать посадку, казаки сели
на землю, взявшись за руки, отказались сдвинуться с места и стали умолять
солдат застрелить их. Капитан Кемпбелл решил проявить твердость и силой
заставить их двигаться. Солдаты, примкнув штыки, принялись дробить толпу на
небольшие группки. Но это оказалось нелегкой задачей. В течение 10 минут
солда-
247
ты орудовали палками, прикладами, кое-кто даже штык пустил в дело,
однако результаты были мизерны. Солдат охватило страшное возбуждение. Кто-то
дал очередь из автомата. Это послужило сигналом. Солдаты начали стрелять
поверх голов казаков и в землю, под ноги. Все перемешалось, начался
настоящий хаос, в суматохе вполне можно было попасть в своих -- на счастье,
этого не случилось. Многие казаки начали продвигаться к грузовикам, которые
должны были подвезти их к поезду, но большая часть все еще сидела на земле,
не сдвинувшись ни на миллиметр. Особенно стойко держался один -- по всей
видимости, их вожак. Когда его потащили к грузовикам, он истекал кровью, вся
его одежда -- новое кожаное пальто, пиджак и рубашка -- все было изрезано в
клочья.
После того, как его удалось увести, а стрельба стала еще беспорядочнее,
казаки начали двигаться к грузовикам. Человек 200, однако, попытались
сбежать в лес, на что англичане, конечно, ответили огнем, и большинство
беглецов удалось вернуть -- правда, имелись раненые40. Те
немногие, кому удалось бежать, были впоследствии окружены патрулями в
соседнем лагере.
После этого дело пошло лучше. Мы очистили лагерь, в котором находилось
около 800 казаков. Забрали пострадавших из их числа -- трех убитых и четырех
раненых, двух из них пришлось отправить в госпиталь, и все это заняло
примерно два часа чистого времени.
Вся эта кровавая работа понадобилась для того, чтобы посадить 800
человек на грузовики. Что любопытно -- всего за несколько километров к
западу, в Пеггеце, майор Дэвис умудрился, при поддержке примерно такого же
числа солдат, совладать с толпой, не прибегая при этом к столь жестокому
насилию. Вероятно, главную роль тут сыграло то, что солдаты Аргильского
полка пожили с казаками бок о бок, тогда как шотландские части только что
были переведены из Виллаха для участия в описанной "операции". Интересно,
однако, что в воспоминаниях казаков рота Шил-дса (полк Иннес Киллинг) не
фигурирует, меж тем как Дэвис и солдаты Аргильского полка, действовавшие в
Пеггеце, упоминаются едва ли не всеми. Они чуть ли не стали частью истории
казаков. Казацкие летописцы словно не знают, что в посадке на поезда
участвовали и другие, специально вызванные части, и это понятно: вряд ли они
могли запомнить названия этих частей. Не исключено также, что в памяти
казаков события в Обердраубурге смешались с трагедией в Пеггеце. Поэтому в
воспоминаниях казаков
248
0 1 июня в Пеггеце иной раз всплывают подробности событий,
имевших место восточнее41.
Первый, самый страшный день операции "Возвращение"
закончился42. Для тысяч он стал днем позора и ужаса. Конечно,
истинными страдальцами были казаки, которых тогда "принимало" в Юденбурге
НКВД, но были и другие, в памяти которых день этот на всю жизнь оставил
неизгладимый страшный отпечаток. Многие видели, как солдаты 8-го Аргильского
полка плакали, словно малые дети, выполняя отвратительный и непонятный
приказ.
Полковой капеллан Кеннет Тайсон вспоминает, что после
1 июня многие приходили к нему в смятении, с вопросом, как им
следовало поступать. Он мог ответить только, что они должны
были подчиняться приказам. Но его самого этот ответ не устраи
вал. В силу своих обязанностей ему не пришлось в минувшие
недели так близко общаться с казаками, как солдатам, но все это
мрачное дело, по его представлениям, целиком и полностью проти
воречило христианству как таковому. Он приехал в Пеггец в са
мый разгар событий, когда толпа казаков прорвалась через забор и
устремилась в поле. Он не был свидетелем насилия, он видел лишь,
как солдаты настойчиво оттесняли не оказывавших сопротивле
ния казаков к грузовикам. Но и это зрелище произвело на него
большое впечатление, и 3 июня, во время воскресной службы, он
привел слова из Евангелия от Марка: "Иисус, выйдя, увидел мно
жество народа и сжалился над ними, потому что они были как
овцы, не имеющие пастыря, и начал учить их много" (Евангелие
от Марка, 6, 34).
В лиенцском кинотеатре, где была устроена импровизированная церковь,
солдаты слушали проповедь Тайсона, в которой он трогательно и с большим
чувством говорил о необходимости сострадания на войне. Он впоследствии
вспоминал:
Я не критиковал командиров, офицеров, отдававших приказы, мне бы и в
голову такое не пришло, на это у меня не было никакого права. Но я открыто
сказал, что это полностью противоречит христианскому учению и тому, за что
мы воевали. Они (солдаты) были в смятении, их потрясло то, что их заставили
делать.
Полковнику Малколму и майору Дэвису, непосредственно ответственным за
события 1 июня, тоже не нравилось то, чем им пришлось заниматься. Полковник
Малколм считал -- и до сих пор считает -- казаков изменниками родины,
которые вполне заслуживали и репатриации, и любого наказания. Многие его
однополчане попали в плен под Дюнкерком, и он спрашивает: "Чего бы
249
они заслуживали, если бы вызвались воевать за немцев?" Однако, как бы
то ни было, этот довод не имеет ни малейшего отношения к тысячам женщин,
детей и несоветских граждан, ставшим жертвами насильственной репатриации.
По мнению полковника Малколма, насилие по отношению к казакам
применялось ровно в той степени, в какой это требовалось. И разумеется,
совершенно ясно, что коль скоро его приказы подлежали выполнению, отказ
казаков повиноваться неизбежно повлек за собой необходимость применения
силы. Тем не менее, кровопролитие и паника, вызванные этими приказами,
потрясли Малколма, и, как мы рассказывали выше, он распорядился закончить
погрузку раньше времени, хотя в поезд полагалось посадить еще 500 человек.
Отдав этот приказ, полковник пошел на станцию, где встретился с бригадиром
Мессоном, приехавшим из Обер-драубурга. Малколм воспользовался случаем,
чтобы заявить бригадиру, что не собирается завтра вновь применять насилие.
Мес-сон в ответ пробурчал что-то невразумительное. Сечером, в телефонном
разговоре с Мессоном, Малколм опять заявил, что даст солдатам только
холостые патроны.
Дэвис, со своей стороны, выражает безоговорочное сочувствие к казакам и
откровенно осуждает политику, которую ему пришлось проводить в жизнь. Более
того, он не согласен с доводом своего начальства о невозможности проверки
гражданства. Ему глубоко отвратительна навязанная ему роль лжеца: ему
пришлось лгать людям, считавшим его другом. И наконец, он считает, что если
при посадке на поезд 1 июня возникла необходимость применить силу, то уже
одно это обстоятельство должно было бы послужить достаточным основанием для
отмены всего мероприятия. '
Имя майора Дэвиса до сих пор упоминается среди казаков с презрением. Но
если подумать -- что он мог сделать? Для него имелись две возможности: не
подчиниться приказу или отказаться от офицерского звания. Ни один солдат в
ту пору не решился бы на такой шаг. Дэвис дорожил своим местом в батальоне,
духом боевого товарищества, сложившегося за годы боев в Африке и Италии. Ему
тогда едва исполнилось 26 лет, он не был профессиональным военным, и мнение
его командира имело для него огромное значение. Наверное, к нему вполне
применимы слова, сказанные некогда Уинстоном Черчиллем о французском
генерале Барре: его "сбила с толку задача, какой тебе, мой добрый читатель,
решать не доводилось..."
О чувствах и ощущениях майора Дэвиса в то время, может быть, лучше всех
рассказала в своих воспоминаниях Ольга Рото-ва, очевидица и летописица
событий, которую никак нельзя заподозрить в попытках обелить действия
англичан. Она была вместе
250
с толпой, вырвавшейся за забор и устремившейся к реке, когда раздались
крики: "Переводчицу, переводчицу! Ведутся переговоры!" Ольга пошла назад в
лагерь. Увидев ее, майор Дэвис сказал:
Наконец-то я вас нашел! Почему вы не встретили меня
у ворот?
Мое место с моими, русскими,-- ответила я.
Дэвис разыскивал жену Доманова, чтобы, как он заверил Ольгу, отделить
ее от бушующей толпы. "Я вам не верю больше, майор,-- был мой ответ",--
пишет Ротова. Так и не найдя жену генерала, Дэвис, "бледный и расстроенный",
обратился к Ольге с новой просьбой:
Скажите им, чтобы они не сопротивлялись,-- прогово
рил он, указывая на толпу.
Господин майор! Представьте громадную печь и в ней
огонь, и вы приказываете прыгнуть в нее. Вы бы прыгнули?
Не знаю.
Вы прекрасно знаете, майор, что не прыгнули бы. Вер
нуться к Советам -- это хуже огненной печи.
Но я, британский офицер, не могу больше видеть, как
бьют безоружных людей: женщин, детей... Я не могу больше
производить насилие, я не могу больше, не могу...-- Из глаз
его ручьем брызнули слезы.-- Я не могу больше, не могу...43
Дэвису удалось спасти от выдачи нескольких старых эмигрантов, в числе
которых были жены генералов Краснова и Доманова. Во время операции их
поместили в импровизированный барак с охраной, и они избежали репатриации.
Много лет подряд после этого Дэвис получал открытки к Рождеству от этих
людей, живших в Генуе и других городах Запада. Удивительная история
произошла также и с офицером разведки Доманова, который до войны был
британским офицером, служил в полиции в Гонконге и которому король Георг V
пожаловал орден "Военный крест". Аргильцы просто не могли выдать такого
человека Советам. Ему раздобыли гражданское платье и дали
убежать44.
Стоит рассказать и о впечатлениях еще одного офицера, поскольку это
связано с более широкой проблемой -- пожалуй, можно сказать, проблемой столь
всеобъемлющей, что, к несчастью, мы не можем охватить ее в этой книге.
Доктор Джон Пинчинг, врач 8-го Аргильского полка, по сей день с горечью
вспоминает о той неблаговидной роли, какую пришлось сыграть в этом деле ему
и его товарищам. Подобно Кеннету Тайсону, он не мог осуждать офицеров,
отдававших приказы. Он глубоко уважал полковника Малколма, который, в свою
очередь, тоже всего лишь выполнял
251
приказ. Подлинная ответственность за все это дело, по мнению Пинчинга,
ложится совсем на других людей. У него и других офицеров не закралось
никаких сомнений в правильности приказа. Они искренне верили, что страхи
казаков перед возвращением в Союз сильно преувеличены. В течение трех лет
союзничества английская пропаганда изображала Советский Союз
государством в духе утопического социализма. И мы в это верили, тем
более, что это подтверждали Стивен Спендер, Бернард Шоу и прочие
представители интеллектуальной левой, с которой я связался в Оксфорде и
которой верил всеми своими потрохами... Наверное, мне основательно заморочил
голову отдел психологической войны, и я уверовал в то, что Россия --
социалистическое государство и что там с сочувствием отнесутся к тем, кого
нам поручили отправить назад.
За две недели 36-я пехотная бригада переправила из долины Дравы в
советскую зону Австрии 22 502 казака и кавказца. Угроза полковника Малколма
отказаться от применения силы к казакам так и не подверглась испытанию на
практике: в последующие дни погрузка на поезда проходила значительно более
мирно. Правда, в разных местах время от времени вспыхивали отдельные