Страница:
Я помню, как он спросил меня, передадут ли их Советам. Я мог ответить
лишь одно: я не вправе говорить об этом, но, конечно, такой вариант не
исключен. Но он и сам явно догадывался, к чему идет дело. Я подарил ему двух
форелей, пойманных в тот день в Гурке, и уехал37.
272
И Вагнер решил бежать. Он был убежден, что немецкие офицеры все равно
ничем не смогут помочь казакам в сибирских лагерях, да к тому же, наверняка,
немцев и казаков пошлют в разные ИТЛ.
Старшим русским командиром в дивизии Вагнера был Владимир Островский.
Вагнер все объяснил ему, рассказал о плане побега и посоветовал Островскому
и другим казакам последовать его примеру. Затем, распрощавшись с Островским,
он со своим денщиком-татарином двинулся в горы. Вспоминая читаные в детстве
истории Карла Мая об индейцах, он пробирался через густые чащобы и по
забитым камнями руслам горных рек. После долгого изнурительного пути они
пробрались в спасительную Баварию, в американскую зону оккупации.
В ту ночь мучительные сомнения и страхи не давали заснуть многим
немцам, казакам и англичанам. Офицером связи между полковником Вагнером и
штабом полковника Хиллса был молодой немец, граф фон Штольберг. В ночь на 27
мая, вспоминает Хиллс, он
допоздна работал у себя в кабинете, когда адъютант объявил о приезде
молодого Штольберга. Граф вошел в кабинет с седлом в руках и сказал:
"Генерал, насколько я понимаю, нас завтра выдадут русским. Они перережут нам
глотки, но я хочу перед смертью подарить вам это седло: я ведь знаю, как вы
любите лошадей". И с этими словами он ушел.
Позже Хиллс, к немалой своей радости, узнал, что Штольбер-гу удалось
бежать38.
Среди рядовых казаков, ничего не подозревавших о своей судьбе,
по-прежнему царила полная безмятежность, установившаяся в лагерях после
сдачи англичанам в начале месяца. Лейтенант Гарри Моф получил приказ со
своим эскадроном явиться в казачий лагерь и подготовить казаков к
завтрашнему дню. В ту ночь никто в лагере не сомкнул глаз. Неведомо откуда
появилась выпивка, и веселье длилось до утра. Вокруг подвыпившего Гарри Мофа
с пением и гиканьем гарцевали казаки, и англичанину захотелось тоже попытать
счастья на казачьем коне. То-то было смеху, когда норовистая лошадь сбросила
неуклюжего кокни! Празднество кончилось на рассвете. Бледный, с
раскалывающейся головой, Моф построил казаков в ряд, и они двинулись по
дороге39.
Дорога усиленно охранялась, повсюду были расставлены отряды пехоты,
транспортеры, патрульные машины. Один эскадрон был выслан в горы на розыски
группы беглецов40. Местом назначения был большой, обнесенный
проволокой лагерь в Вайтенс-фельде, подготовленный к приему казаков Уэльским
гвардейским полком. Поскольку все немецкие офицеры исчезли, майор Остров-
273
ский оказался старшим по званию и по прибытии в лагерь явился к
полковнику Роузу Прайсу. Разговор велся на причудливой смеси французского и
немецкого, иногда приходилось обращаться за помощью к стоявшему поблизости
офицеру-хорвату, уроженцу Америки. Полковник объяснил, что офицерам
предстоит занять маленький сектор, а солдаты, под охраной, разместятся в
большом. Островский спросил, что будет с ними дальше. Полковник ответил, что
не знает; но хорват быстро сказал на своем родном языке, который Островский
понимал, что всех казаков выдадут Советам. Островский попросил разрешения
передать указания полковника казакам, которые еще были в пути, и поехал в
штабной машине вдоль рядов конных казаков, сообщая страшную новость офицерам
и советуя им бежать вместе с солдатами. Следуя этому призыву, казаки --
группами и поодиночке -- спешили скрыться за деревьями. Но дорога охранялась
так усиленно, а колонна продвинулась уже так далеко, что остановить весь
полк было невозможно. Вернувшись в лагерь, Островский с тяжелым сердцем
следил за тем, как плотная колонна спешившихся казаков рассеивалась по
лагерю в Вайтенсфельде.
В ту ночь среди офицеров царило отчаяние. Все уже знали о завтрашней
выдаче, хотя официально это никак не было подтверждено. Большинство офицеров
не спали, хотя и не выходили из палаток, избегая пронзительно ярких
прожекторов, направленных на лагерь. Когда зашла речь о побеге, все
единодушно решили, что невозможно бросить рядовых казаков. В 6 часов утра
появился английский сержант с дубинкой и приказал офицерам вставать, но они
отказались подчиняться, пока им не сообщат об их судьбе. Сержант заявил, что
ничего не знает, и привел майора, который тоже отговорился незнанием.
Впрочем, майор Брюс Гофф нашел старшего офицера и, вернувшись к казакам,
подтвердил их худшие опасения: они подлежат репатриации в СССР. (Такая
откровенность вполне отвечала тактике генерала Мюррея, который наотрез
отказался участвовать в обманном маневре, предпринятом другими английскими
дивизиями.)
Слова майора Гоффа вызвали взрыв возмущения. Казачьи офицеры кричали,
что они сдались в плен англичанам, а не большевикам, растолковывали ничего
не понимавшему майору, что в СССР их наверняка убьют, предварительно
подвергнув мучительным пыткам, что лучше немедленная смерть сейчас, здесь,
от руки англичан, чем выдача Советам.
Пораженный этим неожиданным взрывом отчаяния, майор отправился к
начальству за инструкциями и вернулся с группой старших офицеров во главе с
полковником Роузом Прайсом. Островский узнал также полковника Джеймса
Хиллса, сочувственно
274
поглядывающего на него. За колючей проволокой уже стояла наготове
колонна грузовиков. Полковник Прайс объяснил, что получил приказ вернуть
всех казаков в СССР -- и обязан этот приказ выполнить. Он тут же добавил,
что маршал Сталин как будто пообещал амнистию всем, кто служил у немцев, и
что самое разумное для казаков -- это мирно согласиться на выдачу советским
властям и воспользоваться амнистией.
Казачьи офицеры встретили это заявление криками недоверия. Многие из
них жили в СССР и хорошо знали цену словам Сталина. Опять раздались
требования немедленно расстрелять их на месте или, по меньшей мере, выдать
каждому пистолет с одним патроном. Полковник, отрицательно покачав головой,
предложил майору Островскому отдать приказ о посадке в грузовики, но майор
категорически отказался и сказал своим офицерам, что не намерен выполнять
приказы англичан и они вольны делать, что хотят.
Тогда полковник Прайс отдал новый приказ: пусть те, кто готов
подчиниться, отойдут вправо; те же, кто берет на себя смелость не выполнять
приказы начальства -- встанут слева, и их немедленно расстреляют. Оказавшись
перед таким выбором, казаки растерялись. Среди них находилась молодая
женщина, вдова полкового врача. С ней случилась истерика. Судорожно
вцепившись в свои пожитки, она залезла в ближайший грузовик и, рыдая, упала
на пол. Большинство офицеров вместе с полковыми священниками тоже сели в
грузовики, но человек 50, в том числе и Островский, остались. Есаул Буш
подбежал к ним с криком: "Господа, поедем: лучше умереть от русской пули,
чем от английской. Докажем большевикам, что казачьи офицеры умеют умирать!"
Но его доводы не подействовали на офицеров, твердо решивших держаться до
конца.
Тех, кто добровольно сел в грузовики, провезли примерно с километр, но
потом машины остановились и стали ждать. Еще с полдюжины грузовиков стояли
наготове. Однако группа Островского не собиралась сдаваться. Офицеры
простились друг с другом, находившийся среди них священник благословил
каждого. По его совету они сели на землю: "расстрельная команда" Уэльского
гвардейского полка уже стояла перед ними, и отец Федор Власен-ко справедливо
заметил, что в сидящих на земле людей проще попасть. Минута шла за минутой,
многие прощались с жизнью. Как писал позже один из казаков,
автоматы направлены прямо на нас. Еще миг -- и прощай, жизнь!
Переживания, связанные с приближением насильственной смерти, для меня были
не новы, т. к. еще в 1918 году ЧЕКА семь раз выводила меня на расстрел. Как
будто бы
275
подобное положение должно войти в привычку. На самом же деле было
далеко не так: в каждом случае все повторялось с начала, каждый раз вся
прошлая жизнь мгновенно пробегала перед глазами, каждый раз все окружающее
отступало куда-то в сторону, делалось призрачным, как во сне.
Казаки были бледны, но держались решительно; на лице майора Островского
играла презрительная усмешка, священник утешал свою семнадцатилетнюю дочь
Женю.
Выждав еще немного, полковник Роуз Прайс понял, что казаков сломить не
удалось. Он послал вестового сказать офицеру, командовавшему "расстрелом",
чтобы солдаты опустили оружие, и снова повторил казакам приказ садиться в
грузовики. Одновременно к проволочному ограждению подъехала бронированная
машина и остановилась метрах в двадцати от казаков. Они не успели
сообразить, что к чему, как из дула в башне машины хлестнула долгая струя
жидкого пламени. Несколько секунд огонь пожирал участок пшеничного поля
прямо перед машиной, во мгновение ока уничтожая все, способное гореть.
Казаков опалило волной жара. Затем струя пламени иссякла, оставив черную
полосу дымящейся выжженной земли. Казакам продемонстрировали действие
самоходной огнеметной установки "Уосп" ("Оса"). Первоначальный напор
огнеметной струи был столь мощным, что она едва не задела двух уэльских
гвардейцев из охраны. Эта жуткая картина повергла в ужас даже самых
бесстрашных казаков, а у двух девушек, находившихся с ними, началась
настоящая истерика. С ротмистром Поповым, русским эмигрантом из Югославии,
случился нервный припадок, с ужасным криком упав на землю, он бился в
конвульсиях. Его тут же оттащили в ближайший грузовик.
В этот момент полковник Прайс сказал казакам, что передумал: их не
расстреляют, но свяжут -- если необходимо, то и с применением силы, -- и
посадят р грузовики, хотят они того или нет. К казакам направилась группа
солдат с дубинками, веревками и электрическими проводами в руках.
Такой поворот событий привел майора Островского буквально в бешенство.
Англичане только что получили неопровержимое свидетельство того, что казаки
предпочитают смерть отправке в Советскую Россию, -- и все равно готовы их
предать! Вскочив на ноги, он бросился к полковнику и вылил на него ушат
ругательств на смеси всех доступных ему языков, обвиняя англичан в
феноменальной наивности по части марксизма, в торгашеском подходе к жизни, в
невыразимой гнусности иудиного греха, который они уже совершают, и в чисто
британском лицемерии, когда рассуждения о демократии, чести и порядочности
не мешают приносить молоху
276
коммунизма человеческие жертвы. Переводчик-хорват, запинаясь, переводил
все это Прайсу.
В самый разгар своей обвинительной речи Островский услышал, как один из
казаков за его спиной закричал, что лучше уж добровольно сесть в грузовики,
чем ехать связанными. В этом определенно был смысл: без веревок они смогут
сбежать по дороге или, на худой конец, покончить с собой. Отдав полковнику
честь, Островский неожиданно объявил, что они готовы подчиниться команде и
сесть в грузовики, и, повернувшись к офицерам, отдал приказ о посадке,
объяснив причины столь внезапной перемены. Казаки залезли в грузовики, а
Островского куда-то повел майор Гофф. Куда именно -- никто не знал, и
некоторые решили, что командира повели на расстрел за оскорбление
английского полковника. Впрочем, мысли их были заняты совсем другим:
грузовики вот-вот отойдут, следующая остановка -- после часа пути -- пункт
выдачи Советам.
Наверное, заплечных дел мастера из НКВД уже злорадно потирали руки в
предвкушении их приезда. Казачий офицер по фамилии Сукало на ломаном
немецком завел разговор с молодыми английскими охранниками в грузовике.
Угостив их сигаретами, офицер коснулся темы о сталинском деспотизме. При
упоминании имени генералиссимуса парни закричали: "Сталин -- гут". Но когда
Сукало возразил, что совсем наоборот -- Сталин бандит, они снова заулыбались
и закивали в знак согласия. Наконец Сукало прямо спросил солдат, как уйти от
репатриации, на что те, без всяких колебаний, предложили побег: через
несколько километров дорога круто пойдет в гору, машина замедлит ход -- вот
тогда и надо прыгнуть и прятаться под деревьями. Конечно, им придется
стрелять по беглецам, но охранники пообещали, что будут целиться выше голов.
Похоже, в 6-й танковой дивизии все -- от старших офицеров до рядовых зеленых
солдат -- относились к поставленной перед ними задаче с одинаковым
отвращением.
Колонна двинулась в путь. Сукало с замиранием сердца ждал подходящей
минуты. Но, проехав километра два, машины вдруг остановились и с полчаса
простояли на месте. Со своего места Сукало видел только следующий грузовик,
на заднем фоне просматривались луга и проволока лагеря. Английские солдаты
весело болтали -- для них такая остановка ничего не значила, это в казацких
сердцах всякая неожиданность порождала новые надежды и страхи. Накануне
ночью они написали письмо протеста против выдачи -- может быть, оно вдруг
сработало? Или в дело вмешался фельдмаршал Александер со своей русской
женой? А может, англичане просто ждут подкрепления, а тогда уж бежать и
вовсе не удастся. Вдруг до них донеслись оживленные голоса.
277
Группа английских офицеров подошла к грузовику Сукало, и казак увидел
улыбающееся лицо Островского, которого, как они считали, увели на расстрел.
Но на самом деле, когда Островский согласился подчиниться приказу
англичан, ему позволили ехать в Юденбург на его штабной машине. В
сопровождении шофера-казака, денщика и своего верного терьера по кличке Карл
Иванович, Островский сел в "фольксваген". Поскольку никто из английских
солдат не понимал по-русски, майор мог свободно общаться со своими
спутниками. Они единодушно решили при первой возможности свернуть в пропасть
или реку: лучше покончить с собой сразу, чем ждать мучительной смерти от
руки большевиков. Шофер начал было заводить мотор, но сцепление не работало,
даже помощь дюжих гвардейцев не могла заставить машину сдвинуться с места.
Стоявшие поблизости майор Гофф и полковник Прайс приказали солдатам сесть в
грузовики общей колонны. Островского же майор Гофф взял в свой джип.
Машина тронулась в путь. Островский, немного ободренный неожиданной
задержкой, снова впал в уныние. Он думал о своей матери, живущей в Германии,
и молился. Но тут вдруг за спиной послышался быстро приближавшийся треск
мотоцикла. Майор Гофф приказал шоферу свернуть на обочину и подождать. Через
секунду возле них остановился мотоцикл, с него спрыгнул английский солдат и,
подбежав к джипу, что-то возбужденно сказал майору Гоффу. Тот внимательно
выслушал, отдал приказ шоферу, и джип, сопровождаемый мотоциклистом,
повернул назад. Островский ничего не понимал. Через несколько минут они
снова были в лагере. У ворот стояла толпа возбужденно переговаривающихся
англичан. Когда джип остановился под деревьями, английский офицер принес
Островскому чай, печенье и сигареты, сказав, что нужно подкрепиться. В
который раз за день Островский почувствовал, что настал его смертный час:
наверное, сейчас его расстреляют. Тот же самый офицер, что нагнал их на
мотоцикле, подойдя к нему с какими-то бумагами, попросил Островского
подписать их. Казак решил, что это последняя формальность перед расстрелом,
но английский офицер, улыбаясь, сказал ему:
-- Вы спасены, вам нужно заполнить эту анкету.
Пораженный Островский тут же осведомился о судьбе своих
друзей, сидящих в грузовиках. Среди англичан опять поднялся шум,
наконец, после оживленного обсуждения, к Островскому обратился старший
офицер:
-- Вы и все ваши друзья, белые русские и выехавшие за
пределы Советского Союза до 1938 года, не подлежите выдаче, а
потому пойдемте перепишем всех ваших друзей.
278
Только теперь Островский понял, что спасен. Выйдя из джипа, он вместе с
группой английских офицеров направился к шоссе, на котором стояли грузовики.
Подойдя к заднему грузовику, Островский многозначительно сказал
выглядывавшим оттуда офицерам:
-- Господа, вы все приехали из России тогда же, когда и я.
Затем группа поочередно подошла к каждому из шести грузовиков. Везде
задавались одни и те же вопросы и заполнялись одни и те же анкеты.
Островский жестами и намеками давал понять офицерам, как именно им следует
отвечать: все они эмигранты, бежавшие за границу задолго до войны, и потому
не могут считаться предателями. Английский офицер, отвечавший за эту
операцию и явно понимавший по-русски, посоветовал Островскому утихомириться,
впрочем, одновременно намекнув, что вмешиваться не станет. Из-под брезента
на втором грузовике выглядывал бледный несчастный бедняга Попов, не вынесший
испытания огнеметом. Для него, бывшего царского офицера, служившего после
революции во французском Иностранном легионе, это оказалось выше сил.
Сошедшего с ума офицера отправили на санитарной машине в больницу.
Опрос казаков был чистой формальностью. Островский без всяких помех
продолжал намекать своим коллегам, как им следует отвечать, а английские
офицеры, задававшие вопросы, явно не желали вдаваться в суть дела. Майор
Георгий Дружакин до сих пор дословно помнит всю процедуру. Английский
офицер, подойдя к нему, осведомился, где Дружакин жил до войны. Услышав в
ответ "во Франции", он задал по-французски несколько вопросов насчет
расположения улиц в районе площади Италии, где жил Дружакин.
Удовлетворившись ответами майора, англичанин спросил, откуда приехали
остальные казаки.
Они все старые эмигранты, вроде меня.
А вот эти молодые ребята? Они-то ведь не могли родиться
до революции.
Действительно, среди казачьих офицеров было немало молодых парней,
бежавших из СССР, но Дружакин объяснил, что это дети эмигрантов, родившиеся
в Югославии. По счастью, молодые люди за время пребывания в Югославии
нахватались по сербскохорватски, так что сумели легко убедить офицера,
проводившего опрос и с явной симпатией относившегося к казакам. В конце
концов только трое -- верно, по глупости -- признали себя советскими
гражданами, и их перевели в другой грузовик, где находились те, кто сел туда
"добровольно".
Офицер, занимавшийся опросом, свистнул в свисток (Дружакин на всю жизнь
запомнил этот звук), и мотор грузовика взревел. Казаки, оставшиеся в
грузовиках, подняли крик: они тоже старые
279
эмигранты, их тоже надо освободить. Но англичанин прокричал в ответ,
что они добровольно сели в машины и должны ехать к месту назначения. Перед
освобожденными офицерами на минуту мелькнули искаженные отчаянием лица
товарищей, а затем машины скрылись за поворотом. Среди уехавших
действительно было много старых эмигрантов. Путь их лежал в центр СМЕРШа в
Граце, а оттуда -- в лагеря смерти в Кемеровской области, около сибирского
города Томска.
Группа из пятидесяти офицеров вернулась в лагерь в Вей-тенсфельде,
обуреваемая различными чувствами. Тут были и радость неожиданного спасения,
пришедшего буквально в последнюю минуту, и печаль об увезенных товарищах, и
страхи, что и для них, быть может, опасность еще не миновала. Но англичане
твердо заверили их, что теперь выдача Советам им не грозит. В тот вечер
Дружакин, сняв фуражку, обнаружил, что совершенно лыс: от волнения у него
выпали волосы. На другой день их отвезли на юг, в лагерь, где, к своему
немалому удивлению, они обнаружили несколько тысяч русских эмигрантов.
Полковник Рогожин рассказал приехавшим о полученных от англичан заверениях в
том, что никто из лагеря Клейн Санкт-Бейт не будет выдан Советам.
Действительно, через некоторое время всех обитателей лагеря освободили, и
они нашли приют на Западе41.
Между тем в Вейтенсфельде оставалось еще 4 тысячи казаков -- рядовых и
младших офицеров. Т. М. X. Ричарде, капеллан Уэльского гвардейского полка,
живо помнит свой визит к казакам. Многие пожилые казаки поразили его своим
достоинством и осанкой. Некоторые -- вероятно, старые эмигранты,-- говорили
по-английски. На другой день их "без всяких инцидентов" посадили в грузовики
и довезли до железнодорожной станции Гурк, где они пересели на поезд. 30 мая
в три часа дня все, за исключением нескольких конюхов, оставленных для
присмотра за лошадьми, отбыли в Юденбург42. До самого города
пленных сопровождали английские танки. Майору Уорру из 27-го Ланкастерского
полка на пропускном пункте в Юденбурге офицер Красной армии (или НКВД)
сказал, что всех казачьих офицеров расстреляют, а рядовых, если они будут
работать, даже будут кормить43.
Итоги операции 6-й танковой дивизии не слишком порадовали советских
представителей. Все немецкие офицеры и множество казаков в результате
намеков и предупреждений англичан бежали. Группу офицеров во главе с майором
Островским вообще не выдали, а бригадир Ашер, в отличие от бригадира
Мессона, наотрез отказался заниматься насильственной репатриацией женщин, и
они были освобождены44. Обнаружив, что дневной улов намного ниже
намеченной цифры, сотрудники НКВД в Юденбурге пришли
280
в ярость и послали жалобу генералу Мюррею. В тот же вечер генерал
созвал совещание по этому вопросу и приказал 1-му батальону Стрелкового
корпуса прочесать местность в поисках бежавших казаков. Майор Говард
возразил: у него под началом всего 700 человек, а работать придется в
лесистых труднопроходимых горах!
Сколько же вам нужно народу? -- спросил генерал.
Тысяч двадцать, -- ответил майор, повергнув генерала в
растерянность.
Ну что ж, постарайтесь сделать все возможное,-- бурк
нул он.
В конце концов люди майора Говарда нашли с десяток человек из
нескольких тысяч сбежавших. Но ни Советы, ни генерал Мюррей не выразили по
этому поводу никакого недовольства. Последний был даже вполне удовлетворен
столь ничтожными результатами, а когда полковник Хиллс доложил бригадиру
Ашеру о бежавших, тот "был очень доволен, что столько народу бежало", и
сказал, что "не стоит на этот счет волноваться"45.
Наш рассказ о судьбе относительно небольшой части казаков, находившихся
под контролем 6-й танковой дивизии, затянулся, и некоторые читатели могут
сказать, что спасение 50 казаков из 50 тысяч русских, переданных НКВД в
Австрии, -- не такое уж крупное достижение. Но значение этого эпизода не
ограничивается цифрами: история спасения Островского и его друзей доказывает
возможность альтернативы политике Идена и МИДа. Если бы все английские
офицеры отнеслись к выдачам так же, как офицеры 6-й танковой дивизии, --
большинство, если не все старые эмигранты избежали бы незаконной
репатриации.
Erich Kern. General von Pannwitz und seine Kosaken. -- Oldendorf, 1971,
S. 161. A. Petrovsky. Unvergessener Verrat! -- MUnchen, 1961, SS.
145--146,
243--244.
См.: Erich Kern, указ. соч., SS. 20--21. H. Бетелл ошибается, считая,
что фон
Паннвиц был родом из прибалтийских немцев и свободно говорил по-русски
(см.: Nicholas Bethell. The Last Secret: Forcible Repatriation to
Russia
1944-1947.-- London, 1974, p. 77).
Gerald Reitlinger. The House Built on Sand.-- London, 1960, pp.
343--347.
См.: Erich Kern, указ. соч., SS. 126--128. Об истории Казачьего корпуса
см. также: Col. С. Wagner. Zur Geschichte des XV
Kosaken-Kavallerie-Korps.--
Deutsches Soldatenjahrbuch 1972, Mflnchen, 1972, SS. 117--127.
См.: Erich Kern, указ. соч., SS. 159--161.
См.: Вячеслав Науменко. Великое предательство: выдача казаков в Лиенце
и
других местах (1945 - 1947) , т. 2. -- Нью-Йорк, 1970, с. 320.-
Информация любезно предоставлена полковником Эндрю Хорсбру-Портером.
The King's Royal Rifle Corps Chronicle, 1945, Winchester, 1946, p. 55;
Архив
военного министерства Великобритании, 170/5026. Фотографии сдачи ору
жия имеются в коллекции Имперского военного музея (25020-2). См. там же
фильм А 927/2.
См. фото из Имперского военного музея (25019).
По сообщению Гарри Мофа.
О диспозиции сдавшегося в плен 15-го кавалерийского корпуса см.: Архив
военного министерства Великобритании, 170/4184; В. Науменко, указ.
соч.,
с. 172--173, 321; A. Petrovsky, указ. соч., SS. 147, 225.
Сообщение полковника Хиллса. Рассказ предшественников Хиллса в кн.: Pe
ter Huxley-Blythe: The East Came West -- Caldwell, Idaho, 1964, p. 97,
неточен
и,вероятно, основан на недоразумении.
Сообщение Джереми Пембертона. Полковник фон Рентельн был передан
НКВД в Юденбурге 28 мая, некоторое время пробыл в лагере в Сталинске,
южнее Новосибирска, и, по слухам, умер в тюрьме (см.: В. Науменко,
указ.
соч., с. 325). Фельдмаршал Александер впоследствии утверждал, что его
ста
тус посланника не был нарушен, поскольку не гарантировал неприкосновен
ности (Sven Steenberg. Wlassow: Verrater oder Patriot?-- K ln, 1968, S.
229).
Информация получена от покойного Эдуарда Рентона.
Информация получена от майора Артура Редли, офицера связи при штабе 8-й
армии. Он познакомился с офицером фон Паннвица, майором Гиммигофеном,
под Клагенфуртом.
См.: Архив военного министерства Великобритании, 204/7211; В. Науменко,
указ. соч., с. 146.
См.: Архив военного министерства Великобритании, 170/4241.
282
Выдача состоялась 28 мая (см. там же сообщение бригадира Клайва Ашера,
который подтверждает причину выдачи).
См. там же, 170/4352.
Там же, 170/7211.
Там же, 170/4352.
22. См. там же, 170/4352, 4241.
23 См.: В. Науменко, указ. соч., с. 137--138, 141, 321.
См. там же, с. 137, 145.
См.: Архив военного министерства Великобритании, 170/4241. Несколько не
мецких офицеров бежали именно в это время. Розыскной бюллетень 46-й
лишь одно: я не вправе говорить об этом, но, конечно, такой вариант не
исключен. Но он и сам явно догадывался, к чему идет дело. Я подарил ему двух
форелей, пойманных в тот день в Гурке, и уехал37.
272
И Вагнер решил бежать. Он был убежден, что немецкие офицеры все равно
ничем не смогут помочь казакам в сибирских лагерях, да к тому же, наверняка,
немцев и казаков пошлют в разные ИТЛ.
Старшим русским командиром в дивизии Вагнера был Владимир Островский.
Вагнер все объяснил ему, рассказал о плане побега и посоветовал Островскому
и другим казакам последовать его примеру. Затем, распрощавшись с Островским,
он со своим денщиком-татарином двинулся в горы. Вспоминая читаные в детстве
истории Карла Мая об индейцах, он пробирался через густые чащобы и по
забитым камнями руслам горных рек. После долгого изнурительного пути они
пробрались в спасительную Баварию, в американскую зону оккупации.
В ту ночь мучительные сомнения и страхи не давали заснуть многим
немцам, казакам и англичанам. Офицером связи между полковником Вагнером и
штабом полковника Хиллса был молодой немец, граф фон Штольберг. В ночь на 27
мая, вспоминает Хиллс, он
допоздна работал у себя в кабинете, когда адъютант объявил о приезде
молодого Штольберга. Граф вошел в кабинет с седлом в руках и сказал:
"Генерал, насколько я понимаю, нас завтра выдадут русским. Они перережут нам
глотки, но я хочу перед смертью подарить вам это седло: я ведь знаю, как вы
любите лошадей". И с этими словами он ушел.
Позже Хиллс, к немалой своей радости, узнал, что Штольбер-гу удалось
бежать38.
Среди рядовых казаков, ничего не подозревавших о своей судьбе,
по-прежнему царила полная безмятежность, установившаяся в лагерях после
сдачи англичанам в начале месяца. Лейтенант Гарри Моф получил приказ со
своим эскадроном явиться в казачий лагерь и подготовить казаков к
завтрашнему дню. В ту ночь никто в лагере не сомкнул глаз. Неведомо откуда
появилась выпивка, и веселье длилось до утра. Вокруг подвыпившего Гарри Мофа
с пением и гиканьем гарцевали казаки, и англичанину захотелось тоже попытать
счастья на казачьем коне. То-то было смеху, когда норовистая лошадь сбросила
неуклюжего кокни! Празднество кончилось на рассвете. Бледный, с
раскалывающейся головой, Моф построил казаков в ряд, и они двинулись по
дороге39.
Дорога усиленно охранялась, повсюду были расставлены отряды пехоты,
транспортеры, патрульные машины. Один эскадрон был выслан в горы на розыски
группы беглецов40. Местом назначения был большой, обнесенный
проволокой лагерь в Вайтенс-фельде, подготовленный к приему казаков Уэльским
гвардейским полком. Поскольку все немецкие офицеры исчезли, майор Остров-
273
ский оказался старшим по званию и по прибытии в лагерь явился к
полковнику Роузу Прайсу. Разговор велся на причудливой смеси французского и
немецкого, иногда приходилось обращаться за помощью к стоявшему поблизости
офицеру-хорвату, уроженцу Америки. Полковник объяснил, что офицерам
предстоит занять маленький сектор, а солдаты, под охраной, разместятся в
большом. Островский спросил, что будет с ними дальше. Полковник ответил, что
не знает; но хорват быстро сказал на своем родном языке, который Островский
понимал, что всех казаков выдадут Советам. Островский попросил разрешения
передать указания полковника казакам, которые еще были в пути, и поехал в
штабной машине вдоль рядов конных казаков, сообщая страшную новость офицерам
и советуя им бежать вместе с солдатами. Следуя этому призыву, казаки --
группами и поодиночке -- спешили скрыться за деревьями. Но дорога охранялась
так усиленно, а колонна продвинулась уже так далеко, что остановить весь
полк было невозможно. Вернувшись в лагерь, Островский с тяжелым сердцем
следил за тем, как плотная колонна спешившихся казаков рассеивалась по
лагерю в Вайтенсфельде.
В ту ночь среди офицеров царило отчаяние. Все уже знали о завтрашней
выдаче, хотя официально это никак не было подтверждено. Большинство офицеров
не спали, хотя и не выходили из палаток, избегая пронзительно ярких
прожекторов, направленных на лагерь. Когда зашла речь о побеге, все
единодушно решили, что невозможно бросить рядовых казаков. В 6 часов утра
появился английский сержант с дубинкой и приказал офицерам вставать, но они
отказались подчиняться, пока им не сообщат об их судьбе. Сержант заявил, что
ничего не знает, и привел майора, который тоже отговорился незнанием.
Впрочем, майор Брюс Гофф нашел старшего офицера и, вернувшись к казакам,
подтвердил их худшие опасения: они подлежат репатриации в СССР. (Такая
откровенность вполне отвечала тактике генерала Мюррея, который наотрез
отказался участвовать в обманном маневре, предпринятом другими английскими
дивизиями.)
Слова майора Гоффа вызвали взрыв возмущения. Казачьи офицеры кричали,
что они сдались в плен англичанам, а не большевикам, растолковывали ничего
не понимавшему майору, что в СССР их наверняка убьют, предварительно
подвергнув мучительным пыткам, что лучше немедленная смерть сейчас, здесь,
от руки англичан, чем выдача Советам.
Пораженный этим неожиданным взрывом отчаяния, майор отправился к
начальству за инструкциями и вернулся с группой старших офицеров во главе с
полковником Роузом Прайсом. Островский узнал также полковника Джеймса
Хиллса, сочувственно
274
поглядывающего на него. За колючей проволокой уже стояла наготове
колонна грузовиков. Полковник Прайс объяснил, что получил приказ вернуть
всех казаков в СССР -- и обязан этот приказ выполнить. Он тут же добавил,
что маршал Сталин как будто пообещал амнистию всем, кто служил у немцев, и
что самое разумное для казаков -- это мирно согласиться на выдачу советским
властям и воспользоваться амнистией.
Казачьи офицеры встретили это заявление криками недоверия. Многие из
них жили в СССР и хорошо знали цену словам Сталина. Опять раздались
требования немедленно расстрелять их на месте или, по меньшей мере, выдать
каждому пистолет с одним патроном. Полковник, отрицательно покачав головой,
предложил майору Островскому отдать приказ о посадке в грузовики, но майор
категорически отказался и сказал своим офицерам, что не намерен выполнять
приказы англичан и они вольны делать, что хотят.
Тогда полковник Прайс отдал новый приказ: пусть те, кто готов
подчиниться, отойдут вправо; те же, кто берет на себя смелость не выполнять
приказы начальства -- встанут слева, и их немедленно расстреляют. Оказавшись
перед таким выбором, казаки растерялись. Среди них находилась молодая
женщина, вдова полкового врача. С ней случилась истерика. Судорожно
вцепившись в свои пожитки, она залезла в ближайший грузовик и, рыдая, упала
на пол. Большинство офицеров вместе с полковыми священниками тоже сели в
грузовики, но человек 50, в том числе и Островский, остались. Есаул Буш
подбежал к ним с криком: "Господа, поедем: лучше умереть от русской пули,
чем от английской. Докажем большевикам, что казачьи офицеры умеют умирать!"
Но его доводы не подействовали на офицеров, твердо решивших держаться до
конца.
Тех, кто добровольно сел в грузовики, провезли примерно с километр, но
потом машины остановились и стали ждать. Еще с полдюжины грузовиков стояли
наготове. Однако группа Островского не собиралась сдаваться. Офицеры
простились друг с другом, находившийся среди них священник благословил
каждого. По его совету они сели на землю: "расстрельная команда" Уэльского
гвардейского полка уже стояла перед ними, и отец Федор Власен-ко справедливо
заметил, что в сидящих на земле людей проще попасть. Минута шла за минутой,
многие прощались с жизнью. Как писал позже один из казаков,
автоматы направлены прямо на нас. Еще миг -- и прощай, жизнь!
Переживания, связанные с приближением насильственной смерти, для меня были
не новы, т. к. еще в 1918 году ЧЕКА семь раз выводила меня на расстрел. Как
будто бы
275
подобное положение должно войти в привычку. На самом же деле было
далеко не так: в каждом случае все повторялось с начала, каждый раз вся
прошлая жизнь мгновенно пробегала перед глазами, каждый раз все окружающее
отступало куда-то в сторону, делалось призрачным, как во сне.
Казаки были бледны, но держались решительно; на лице майора Островского
играла презрительная усмешка, священник утешал свою семнадцатилетнюю дочь
Женю.
Выждав еще немного, полковник Роуз Прайс понял, что казаков сломить не
удалось. Он послал вестового сказать офицеру, командовавшему "расстрелом",
чтобы солдаты опустили оружие, и снова повторил казакам приказ садиться в
грузовики. Одновременно к проволочному ограждению подъехала бронированная
машина и остановилась метрах в двадцати от казаков. Они не успели
сообразить, что к чему, как из дула в башне машины хлестнула долгая струя
жидкого пламени. Несколько секунд огонь пожирал участок пшеничного поля
прямо перед машиной, во мгновение ока уничтожая все, способное гореть.
Казаков опалило волной жара. Затем струя пламени иссякла, оставив черную
полосу дымящейся выжженной земли. Казакам продемонстрировали действие
самоходной огнеметной установки "Уосп" ("Оса"). Первоначальный напор
огнеметной струи был столь мощным, что она едва не задела двух уэльских
гвардейцев из охраны. Эта жуткая картина повергла в ужас даже самых
бесстрашных казаков, а у двух девушек, находившихся с ними, началась
настоящая истерика. С ротмистром Поповым, русским эмигрантом из Югославии,
случился нервный припадок, с ужасным криком упав на землю, он бился в
конвульсиях. Его тут же оттащили в ближайший грузовик.
В этот момент полковник Прайс сказал казакам, что передумал: их не
расстреляют, но свяжут -- если необходимо, то и с применением силы, -- и
посадят р грузовики, хотят они того или нет. К казакам направилась группа
солдат с дубинками, веревками и электрическими проводами в руках.
Такой поворот событий привел майора Островского буквально в бешенство.
Англичане только что получили неопровержимое свидетельство того, что казаки
предпочитают смерть отправке в Советскую Россию, -- и все равно готовы их
предать! Вскочив на ноги, он бросился к полковнику и вылил на него ушат
ругательств на смеси всех доступных ему языков, обвиняя англичан в
феноменальной наивности по части марксизма, в торгашеском подходе к жизни, в
невыразимой гнусности иудиного греха, который они уже совершают, и в чисто
британском лицемерии, когда рассуждения о демократии, чести и порядочности
не мешают приносить молоху
276
коммунизма человеческие жертвы. Переводчик-хорват, запинаясь, переводил
все это Прайсу.
В самый разгар своей обвинительной речи Островский услышал, как один из
казаков за его спиной закричал, что лучше уж добровольно сесть в грузовики,
чем ехать связанными. В этом определенно был смысл: без веревок они смогут
сбежать по дороге или, на худой конец, покончить с собой. Отдав полковнику
честь, Островский неожиданно объявил, что они готовы подчиниться команде и
сесть в грузовики, и, повернувшись к офицерам, отдал приказ о посадке,
объяснив причины столь внезапной перемены. Казаки залезли в грузовики, а
Островского куда-то повел майор Гофф. Куда именно -- никто не знал, и
некоторые решили, что командира повели на расстрел за оскорбление
английского полковника. Впрочем, мысли их были заняты совсем другим:
грузовики вот-вот отойдут, следующая остановка -- после часа пути -- пункт
выдачи Советам.
Наверное, заплечных дел мастера из НКВД уже злорадно потирали руки в
предвкушении их приезда. Казачий офицер по фамилии Сукало на ломаном
немецком завел разговор с молодыми английскими охранниками в грузовике.
Угостив их сигаретами, офицер коснулся темы о сталинском деспотизме. При
упоминании имени генералиссимуса парни закричали: "Сталин -- гут". Но когда
Сукало возразил, что совсем наоборот -- Сталин бандит, они снова заулыбались
и закивали в знак согласия. Наконец Сукало прямо спросил солдат, как уйти от
репатриации, на что те, без всяких колебаний, предложили побег: через
несколько километров дорога круто пойдет в гору, машина замедлит ход -- вот
тогда и надо прыгнуть и прятаться под деревьями. Конечно, им придется
стрелять по беглецам, но охранники пообещали, что будут целиться выше голов.
Похоже, в 6-й танковой дивизии все -- от старших офицеров до рядовых зеленых
солдат -- относились к поставленной перед ними задаче с одинаковым
отвращением.
Колонна двинулась в путь. Сукало с замиранием сердца ждал подходящей
минуты. Но, проехав километра два, машины вдруг остановились и с полчаса
простояли на месте. Со своего места Сукало видел только следующий грузовик,
на заднем фоне просматривались луга и проволока лагеря. Английские солдаты
весело болтали -- для них такая остановка ничего не значила, это в казацких
сердцах всякая неожиданность порождала новые надежды и страхи. Накануне
ночью они написали письмо протеста против выдачи -- может быть, оно вдруг
сработало? Или в дело вмешался фельдмаршал Александер со своей русской
женой? А может, англичане просто ждут подкрепления, а тогда уж бежать и
вовсе не удастся. Вдруг до них донеслись оживленные голоса.
277
Группа английских офицеров подошла к грузовику Сукало, и казак увидел
улыбающееся лицо Островского, которого, как они считали, увели на расстрел.
Но на самом деле, когда Островский согласился подчиниться приказу
англичан, ему позволили ехать в Юденбург на его штабной машине. В
сопровождении шофера-казака, денщика и своего верного терьера по кличке Карл
Иванович, Островский сел в "фольксваген". Поскольку никто из английских
солдат не понимал по-русски, майор мог свободно общаться со своими
спутниками. Они единодушно решили при первой возможности свернуть в пропасть
или реку: лучше покончить с собой сразу, чем ждать мучительной смерти от
руки большевиков. Шофер начал было заводить мотор, но сцепление не работало,
даже помощь дюжих гвардейцев не могла заставить машину сдвинуться с места.
Стоявшие поблизости майор Гофф и полковник Прайс приказали солдатам сесть в
грузовики общей колонны. Островского же майор Гофф взял в свой джип.
Машина тронулась в путь. Островский, немного ободренный неожиданной
задержкой, снова впал в уныние. Он думал о своей матери, живущей в Германии,
и молился. Но тут вдруг за спиной послышался быстро приближавшийся треск
мотоцикла. Майор Гофф приказал шоферу свернуть на обочину и подождать. Через
секунду возле них остановился мотоцикл, с него спрыгнул английский солдат и,
подбежав к джипу, что-то возбужденно сказал майору Гоффу. Тот внимательно
выслушал, отдал приказ шоферу, и джип, сопровождаемый мотоциклистом,
повернул назад. Островский ничего не понимал. Через несколько минут они
снова были в лагере. У ворот стояла толпа возбужденно переговаривающихся
англичан. Когда джип остановился под деревьями, английский офицер принес
Островскому чай, печенье и сигареты, сказав, что нужно подкрепиться. В
который раз за день Островский почувствовал, что настал его смертный час:
наверное, сейчас его расстреляют. Тот же самый офицер, что нагнал их на
мотоцикле, подойдя к нему с какими-то бумагами, попросил Островского
подписать их. Казак решил, что это последняя формальность перед расстрелом,
но английский офицер, улыбаясь, сказал ему:
-- Вы спасены, вам нужно заполнить эту анкету.
Пораженный Островский тут же осведомился о судьбе своих
друзей, сидящих в грузовиках. Среди англичан опять поднялся шум,
наконец, после оживленного обсуждения, к Островскому обратился старший
офицер:
-- Вы и все ваши друзья, белые русские и выехавшие за
пределы Советского Союза до 1938 года, не подлежите выдаче, а
потому пойдемте перепишем всех ваших друзей.
278
Только теперь Островский понял, что спасен. Выйдя из джипа, он вместе с
группой английских офицеров направился к шоссе, на котором стояли грузовики.
Подойдя к заднему грузовику, Островский многозначительно сказал
выглядывавшим оттуда офицерам:
-- Господа, вы все приехали из России тогда же, когда и я.
Затем группа поочередно подошла к каждому из шести грузовиков. Везде
задавались одни и те же вопросы и заполнялись одни и те же анкеты.
Островский жестами и намеками давал понять офицерам, как именно им следует
отвечать: все они эмигранты, бежавшие за границу задолго до войны, и потому
не могут считаться предателями. Английский офицер, отвечавший за эту
операцию и явно понимавший по-русски, посоветовал Островскому утихомириться,
впрочем, одновременно намекнув, что вмешиваться не станет. Из-под брезента
на втором грузовике выглядывал бледный несчастный бедняга Попов, не вынесший
испытания огнеметом. Для него, бывшего царского офицера, служившего после
революции во французском Иностранном легионе, это оказалось выше сил.
Сошедшего с ума офицера отправили на санитарной машине в больницу.
Опрос казаков был чистой формальностью. Островский без всяких помех
продолжал намекать своим коллегам, как им следует отвечать, а английские
офицеры, задававшие вопросы, явно не желали вдаваться в суть дела. Майор
Георгий Дружакин до сих пор дословно помнит всю процедуру. Английский
офицер, подойдя к нему, осведомился, где Дружакин жил до войны. Услышав в
ответ "во Франции", он задал по-французски несколько вопросов насчет
расположения улиц в районе площади Италии, где жил Дружакин.
Удовлетворившись ответами майора, англичанин спросил, откуда приехали
остальные казаки.
Они все старые эмигранты, вроде меня.
А вот эти молодые ребята? Они-то ведь не могли родиться
до революции.
Действительно, среди казачьих офицеров было немало молодых парней,
бежавших из СССР, но Дружакин объяснил, что это дети эмигрантов, родившиеся
в Югославии. По счастью, молодые люди за время пребывания в Югославии
нахватались по сербскохорватски, так что сумели легко убедить офицера,
проводившего опрос и с явной симпатией относившегося к казакам. В конце
концов только трое -- верно, по глупости -- признали себя советскими
гражданами, и их перевели в другой грузовик, где находились те, кто сел туда
"добровольно".
Офицер, занимавшийся опросом, свистнул в свисток (Дружакин на всю жизнь
запомнил этот звук), и мотор грузовика взревел. Казаки, оставшиеся в
грузовиках, подняли крик: они тоже старые
279
эмигранты, их тоже надо освободить. Но англичанин прокричал в ответ,
что они добровольно сели в машины и должны ехать к месту назначения. Перед
освобожденными офицерами на минуту мелькнули искаженные отчаянием лица
товарищей, а затем машины скрылись за поворотом. Среди уехавших
действительно было много старых эмигрантов. Путь их лежал в центр СМЕРШа в
Граце, а оттуда -- в лагеря смерти в Кемеровской области, около сибирского
города Томска.
Группа из пятидесяти офицеров вернулась в лагерь в Вей-тенсфельде,
обуреваемая различными чувствами. Тут были и радость неожиданного спасения,
пришедшего буквально в последнюю минуту, и печаль об увезенных товарищах, и
страхи, что и для них, быть может, опасность еще не миновала. Но англичане
твердо заверили их, что теперь выдача Советам им не грозит. В тот вечер
Дружакин, сняв фуражку, обнаружил, что совершенно лыс: от волнения у него
выпали волосы. На другой день их отвезли на юг, в лагерь, где, к своему
немалому удивлению, они обнаружили несколько тысяч русских эмигрантов.
Полковник Рогожин рассказал приехавшим о полученных от англичан заверениях в
том, что никто из лагеря Клейн Санкт-Бейт не будет выдан Советам.
Действительно, через некоторое время всех обитателей лагеря освободили, и
они нашли приют на Западе41.
Между тем в Вейтенсфельде оставалось еще 4 тысячи казаков -- рядовых и
младших офицеров. Т. М. X. Ричарде, капеллан Уэльского гвардейского полка,
живо помнит свой визит к казакам. Многие пожилые казаки поразили его своим
достоинством и осанкой. Некоторые -- вероятно, старые эмигранты,-- говорили
по-английски. На другой день их "без всяких инцидентов" посадили в грузовики
и довезли до железнодорожной станции Гурк, где они пересели на поезд. 30 мая
в три часа дня все, за исключением нескольких конюхов, оставленных для
присмотра за лошадьми, отбыли в Юденбург42. До самого города
пленных сопровождали английские танки. Майору Уорру из 27-го Ланкастерского
полка на пропускном пункте в Юденбурге офицер Красной армии (или НКВД)
сказал, что всех казачьих офицеров расстреляют, а рядовых, если они будут
работать, даже будут кормить43.
Итоги операции 6-й танковой дивизии не слишком порадовали советских
представителей. Все немецкие офицеры и множество казаков в результате
намеков и предупреждений англичан бежали. Группу офицеров во главе с майором
Островским вообще не выдали, а бригадир Ашер, в отличие от бригадира
Мессона, наотрез отказался заниматься насильственной репатриацией женщин, и
они были освобождены44. Обнаружив, что дневной улов намного ниже
намеченной цифры, сотрудники НКВД в Юденбурге пришли
280
в ярость и послали жалобу генералу Мюррею. В тот же вечер генерал
созвал совещание по этому вопросу и приказал 1-му батальону Стрелкового
корпуса прочесать местность в поисках бежавших казаков. Майор Говард
возразил: у него под началом всего 700 человек, а работать придется в
лесистых труднопроходимых горах!
Сколько же вам нужно народу? -- спросил генерал.
Тысяч двадцать, -- ответил майор, повергнув генерала в
растерянность.
Ну что ж, постарайтесь сделать все возможное,-- бурк
нул он.
В конце концов люди майора Говарда нашли с десяток человек из
нескольких тысяч сбежавших. Но ни Советы, ни генерал Мюррей не выразили по
этому поводу никакого недовольства. Последний был даже вполне удовлетворен
столь ничтожными результатами, а когда полковник Хиллс доложил бригадиру
Ашеру о бежавших, тот "был очень доволен, что столько народу бежало", и
сказал, что "не стоит на этот счет волноваться"45.
Наш рассказ о судьбе относительно небольшой части казаков, находившихся
под контролем 6-й танковой дивизии, затянулся, и некоторые читатели могут
сказать, что спасение 50 казаков из 50 тысяч русских, переданных НКВД в
Австрии, -- не такое уж крупное достижение. Но значение этого эпизода не
ограничивается цифрами: история спасения Островского и его друзей доказывает
возможность альтернативы политике Идена и МИДа. Если бы все английские
офицеры отнеслись к выдачам так же, как офицеры 6-й танковой дивизии, --
большинство, если не все старые эмигранты избежали бы незаконной
репатриации.
Erich Kern. General von Pannwitz und seine Kosaken. -- Oldendorf, 1971,
S. 161. A. Petrovsky. Unvergessener Verrat! -- MUnchen, 1961, SS.
145--146,
243--244.
См.: Erich Kern, указ. соч., SS. 20--21. H. Бетелл ошибается, считая,
что фон
Паннвиц был родом из прибалтийских немцев и свободно говорил по-русски
(см.: Nicholas Bethell. The Last Secret: Forcible Repatriation to
Russia
1944-1947.-- London, 1974, p. 77).
Gerald Reitlinger. The House Built on Sand.-- London, 1960, pp.
343--347.
См.: Erich Kern, указ. соч., SS. 126--128. Об истории Казачьего корпуса
см. также: Col. С. Wagner. Zur Geschichte des XV
Kosaken-Kavallerie-Korps.--
Deutsches Soldatenjahrbuch 1972, Mflnchen, 1972, SS. 117--127.
См.: Erich Kern, указ. соч., SS. 159--161.
См.: Вячеслав Науменко. Великое предательство: выдача казаков в Лиенце
и
других местах (1945 - 1947) , т. 2. -- Нью-Йорк, 1970, с. 320.-
Информация любезно предоставлена полковником Эндрю Хорсбру-Портером.
The King's Royal Rifle Corps Chronicle, 1945, Winchester, 1946, p. 55;
Архив
военного министерства Великобритании, 170/5026. Фотографии сдачи ору
жия имеются в коллекции Имперского военного музея (25020-2). См. там же
фильм А 927/2.
См. фото из Имперского военного музея (25019).
По сообщению Гарри Мофа.
О диспозиции сдавшегося в плен 15-го кавалерийского корпуса см.: Архив
военного министерства Великобритании, 170/4184; В. Науменко, указ.
соч.,
с. 172--173, 321; A. Petrovsky, указ. соч., SS. 147, 225.
Сообщение полковника Хиллса. Рассказ предшественников Хиллса в кн.: Pe
ter Huxley-Blythe: The East Came West -- Caldwell, Idaho, 1964, p. 97,
неточен
и,вероятно, основан на недоразумении.
Сообщение Джереми Пембертона. Полковник фон Рентельн был передан
НКВД в Юденбурге 28 мая, некоторое время пробыл в лагере в Сталинске,
южнее Новосибирска, и, по слухам, умер в тюрьме (см.: В. Науменко,
указ.
соч., с. 325). Фельдмаршал Александер впоследствии утверждал, что его
ста
тус посланника не был нарушен, поскольку не гарантировал неприкосновен
ности (Sven Steenberg. Wlassow: Verrater oder Patriot?-- K ln, 1968, S.
229).
Информация получена от покойного Эдуарда Рентона.
Информация получена от майора Артура Редли, офицера связи при штабе 8-й
армии. Он познакомился с офицером фон Паннвица, майором Гиммигофеном,
под Клагенфуртом.
См.: Архив военного министерства Великобритании, 204/7211; В. Науменко,
указ. соч., с. 146.
См.: Архив военного министерства Великобритании, 170/4241.
282
Выдача состоялась 28 мая (см. там же сообщение бригадира Клайва Ашера,
который подтверждает причину выдачи).
См. там же, 170/4352.
Там же, 170/7211.
Там же, 170/4352.
22. См. там же, 170/4352, 4241.
23 См.: В. Науменко, указ. соч., с. 137--138, 141, 321.
См. там же, с. 137, 145.
См.: Архив военного министерства Великобритании, 170/4241. Несколько не
мецких офицеров бежали именно в это время. Розыскной бюллетень 46-й