Страница:
в 1917 году, об ужасах ленинской и сталинской деспотии, о начавшейся в 1941
году борьбе по свержению варварской власти. Конечно, говорил он, Гитлер --
ненадежный и неприятный союзник, но ведь у них не было выбора. В 1919 году
Белая армия с радостью приняла поддержку англичан и американцев, но они
заключили мир с большевиками и уже ничем не могли помочь миллионам русских,
боровшихся за свободу и справедливость. Наверное, будь на то их воля -- они,
русские люди, ни за что не вступили бы в союз с Гитлером, но разве в 1941
году у них была свобода выбора?
Генерал Пэтч, явно захваченный этой страстной речью, внимательно
выслушал Малышкина. На его просьбу предоставить убежище всем членам РОА он
ответил:
К сожалению, проблема эта совершенно вне моей компетенции как
армейского генерала. Но я обещаю вам тотчас же
334
направить вашу просьбу генералу Эйзенхауэру. Я охотно постараюсь
сделать все, что смогу!
На следующий день Пэтч заявил, что примет капитуляцию русских дивизий.
"Значит ли это, господин генерал, что с русскими будут обращаться по
правилам, установленным Женевской конвенцией?" -- спросил Штрик-Штрикфельдт.
На это генерал Пэтч не дал прямого ответа, подчеркнув лишь, что с ними будут
обращаться "по действующим для немецких военнопленных правилам". Под конец
разговора он заявил:
Как генерал американской армии, я сожалею... что это все, что я могу
вам сказать. От себя лично я добавлю, что делать это мне весьма не по душе.
Я понимаю вашу точку зрения и хотел бы заверить вас в моем личном глубоком
уважении. Но и вы должны меня понять: я солдат.
Поскольку Малышкин и Штрик-Штрикфельдт были парламентерами, им должны
были позволить пробраться назад через фронт, но их -- умышленно или невольно
-- задержали на три дня, до 8 мая, когда было объявлено о капитуляции
Германии, и они из парламентеров превратились в военнопленных18.
Между тем, не имея ответа от своих посланцев, Власов и его генералы
лихорадочно искали выход из тупика. В начале мая штаб Власова находился в
деревне Козоеды, к северу от Праги. В эти дни доктор Крегер впервые заметил,
что многие власовцы с недоверием поглядывают на своих немецких коллег.
Разумеется, в воздухе носились какие-то недобрые предчувствия, но было
неясно, ограничится ли дело просто раздором -- что было бы вполне понятно в
такой ситуации -- или же обернется чем-то посерьезнее.
Примерно 4 мая Власов смог воочию убедиться, как неумолимо расширяется
трещина в русско-немецком союзе. Вместе с доктором Крегером он поехал в штаб
генерала танковых войск Фрица Хота в Рудных горах, чтобы выяснить
возможности дальнейшего вооруженного сопротивления (миссия закончилась
неудачей). По дороге они проезжали немецкий пост, которым командовал молодой
лейтенант. На обратном пути они обнаружили, что на пост напали восставшие
русские войска и офицер был убит. Как и Краснов в Маутене, генерал Власов
пришел в ужас от этого предательского нападения на солдат страны, которая
все еще была их союзником.
Вернувшись к себе, Власов принял генерала Буняченко. Подробности их
разговора доктор Крегер узнал позже, от одного из помощников Буняченко.
Буняченко сказал, что спасти их может лишь полный разрыв с гибнущими немцами
и что он уже начал
335
переговоры с чешскими националистами. Если власовцы успеют помочь чехам
восстановить их государственность, новое чешское правительство может
предоставить убежище своим братьям-славянам из РОА. Но Власов решительно
отверг все эти доводы, назвав их бесчестными и нереальными. Он сказал, что,
несмотря на все ошибки и жестокость нацистской политики, немцы проявили себя
верными союзниками и нанести им удар в такой тяжелый момент было бы
предательством. К тому же, заметил он, Красная армия вот-вот войдет в Прагу,
так что все эти рассуждения напрасны. Буняченко выслушал командующего, но
продолжал твердить, что немцы постоянно вставляли РОА палки в колеса либо
использовали русских в собственных целях, что германская политика целиком и
полностью основана на оппортунизме и что командиры РОА обязаны любыми
средствами спасти своих солдат. Генералы расстались очень недовольные друг
другом.
5 или 6 мая доктор Крегер отправился в Прагу на встречу с
генерал-губернатором Франком. Больше Крегер не видел Власова. Через два дня
оба -- и Крегер, и Франк -- оказались буквально пленниками в Градчанском
дворце. Группы сопротивления вышли на улицы города, объявив о восстановлении
чешского государства. Немецкого гарнизона в Праге уже фактически не было, и
чехи сумели почти полностью овладеть городом. Впрочем, этот временный успех
лишь выявил слабость отважных, но плохо вооруженных повстанцев, которые
отступили под натиском отрядов СС, полных решимости драться до последнего.
Чешские руководители в панике воззвали к Буняченко19. Русский
генерал с радостью ухватился за возможность делом доказать разрыв с немцами,
а заодно заслужить благодарность чехов. 1-я дивизия РОА стояла всего в
нескольких километрах от Праги, на Пльзеньском шоссе. Буняченко отдал приказ
двигаться на столицу, одновременно послав приказ генералу Звереву привести с
юга 2-ю дивизию. Не дожидаясь от Зверева подтверждения, 1-я дивизия в
количестве 25 тысяч человек двинулась на Прагу. После ожесточенных боев она
заняла аэродром, радиостанцию и другие опорные пункты, и к вечеру город
перешел в руки чехов и власовцев. Две дивизии Красной армии продвигались на
Прагу с востока, однако пражане, возможно, памятуя о предательстве Советами
Варшавского восстания в 1944 году, были от всей души благодарны своим
непосредственным спасителям. По радио попеременно на чешском и русском
языках провозглашалось создание пан-славянского государства, в котором будут
жить бок о бок оба народа.
Тем временем Франк и Крегер в осажденном Градчанском дворце получили от
уцелевших в окрестностях города немецких постов донесение, что на улицах
начинают появляться вооружен-
336
ные отряды чехов-коммунистов с красными флагами. Час их победы
неминуемо приближался: Красная армия неотвратимо приближалась. Радостное
упоение победой сменилось у Буняченко мрачным осознанием реальности.
Когда поступило известие о безоговорочной капитуляции Германии,
Буняченко получил от Временного (патриотического) чешского правительства
разрешение вывести дивизию из города. Не желая терять такую редкую добычу,
чешские коммунисты попытались помешать отступлению. И солдаты РОА вновь
оказались союзниками немцев: они вместе старались уйти от Красной армии и с
помощью двух рот танковых войск СС 9 мая пробились через окружение к своей
базе под Прагой. Благодаря власовцам Прага была сдана Красной армии без боя,
так что город не подвергся разрушениям20.
Но вернемся к Власову и 2-й дивизии РОА под командованием Зверева. В
конце апреля Зверев со своей дивизией вышел из Линца на север, к Праге. С
ним находился Федор Трухин, начальник власовского штаба. Никто из них не
знал о намерениях Буняченко помочь чехам, и 5 мая они начали с американцами
переговоры о сдаче в плен. Американцы дали им тридцать шесть часов на то,
чтобы придти в назначенное место и сложить оружие. Получив такой ответ,
Трухин послал генерала Боярского сообщить Власову и Буняченко о предстоящей
капитуляции и посоветовать им, пока не поздно, последовать их примеру.
Трухин ждал -- но ответа не было, а срок, поставленный американцами,
истекал. Тогда Трухин решил сам идти на север вместе с еще одним генералом и
своим адъютантом, Ромашкиным. Они нимало не заботились об охране -- ведь
чехи всегда по-дружески относились к русским. Но в городке Пшибраме их ждала
ловушка: Красная армия выставила там отряд, который по одному вылавливал
генералов РОА, вознамерившихся пройти через этот городок. Так был пойман и
тут же повешен Боярский. Самого Трухина отправили в Москву, а шедшего с ним
генерала расстреляли на месте. Попал в эту ловушку и еще один генерал,
посланный на розыски Трухина. Об этом стало известно, когда в Пшибрам прибыл
отряд 2-й дивизии и обнаружил там арестованного трухинского адъютанта.
Мало того, что пропали старшие офицеры, -- невозможно было связаться с
самим командующим. Генерал Зверев с передовыми отрядами был в Каплице,
далеко от дивизии. Среди власовцев воцарилось отчаяние. Старший из
оставшихся офицеров дивизии, генерал Меандров, решил, что не может нарушить
срока, поставленного американцами, и повел все отряды через фронт --
сдаваться в плен. Зверев был не в состоянии принимать решения: его фронтовая
жена покончила с собой, и он отказывался отойти
337
от ее тела. В конце концов он и его люди были взяты в плен советскими
войсками, и Зверева увезли в Москву. Спастись удалось только одному полку
дивизии, успевшему продвинуться на запад и присоединиться к Меандрову.
Тем временем генерал Власов с группой офицеров отправился в Пльзень,
намереваясь сдаться американцам. Среди офицеров был Иван Кононов, полковник
корпуса фон Паннвица, прибывший к Власову для переговоров о соединении
казаков и отрядов РОА. Когда стало известно о капитуляции Германии, Кононов
ушел, заявив, что должен пробираться к своим. Вечером Власов и его группа
достигли ближайших американских постов, и дружелюбный майор проводил их в
Пльзень, где их приветливо встретил полковник, уверенный, что принимает
делегацию Красной армии -- о существовании РОА он просто ничего не знал.
Впрочем, недоразумение скоро выяснилось. Генерал, к которому наутро отвели
Власова, отказался дать гарантии, что офицеры и солдаты РОА не будут выданы
советским властям, и заявил, что американцы примут их только в том случае,
если Власов и дивизия Буняченко готовы сдаться без всяких условий.
Пока Власов решал, что делать, появился американский офицер. Он
сообщил, что 1-я дивизия РОА прибыла в близлежащий город Шлюссельбург, и
предложил Власову присоединиться к Буняченко, осведомившись, достаточно ли
бензина в генеральской машине. Похоже, он намекал на то, что не помешает
генералу бежать. Но Власов погрузился в апатию: дело русского освобождения
было проиграно, и его личная судьба уже не имела ни малейшего значения. Он
согласился ехать в Шлюссельбург.
Американцы повели генерала и его офицеров к грузовикам. На улице толпа
восторженных чехов бурно приветствовала спасителя их любимой Праги
радостными криками, Власову бросали цветы, но он, не обращая ни на что
внимания, равнодушно глядя прямо перед собой, сел в машину, и колонна
двинулась в путь. Под вечер они прибыли в Шлюссельбург, в замок на окраине
города, где стоял американский гарнизон. Здесь их встретил комендант города,
капитан Донахью. С интересом посмотрев на Власова, До-нахью спросил, почему
тот решил воевать против своей страны. Когда переводчик перевел вопрос,
Власов бесстрастно заметил, что не видит смысла отвечать. Но Донахью,
выказывавший явную симпатию и интерес к русскому генералу, настаивал. Он не
собирался осуждать Власова; ему просто хотелось понять, что заставило
генерала выступить против Сталина. Наверное, искренность американца тронула
Власова, и он разразился взволнованной речью. Он говорил о терроре,
развязанном в стране, о ведущейся вот уже четверть столетия войне против
простого народа, с одной
338
стороны, и высших идеалов цивилизации и культуры -- с другой, о рабском
труде и пытках, ставших основными институтами государства, о провале Красной
армии в 1941 году как следствии предательской политики правительства. Он
говорил долго и горячо, и когда он кончил, во взгляде Донахью светилось
нескрываемое восхищение.
-- Благодарю вас, генерал,-- сказал он.-- Я сделаю для вас
все, что могу.
На следующий день, 11 мая, Власов узнал, что 1-я дивизия стоит лагерем
в нескольких километрах от города. По распоряжению американцев, она сдала
оружие, но в войсках сохранялся образцовый военный порядок. Донахью
объяснил, что его войска завтра должны покинуть этот район и пройти назад,
за демаркационную линию, о которой договорились Эйзенхауэр и Жуков. Никаких
инструкций по поводу сдавшихся русских он не получил. Донахью предложил
Власову самостоятельно пробраться к англичанам и попробовать вступить с ними
в переговоры (ему и в голову не пришло, что это означало прыгнуть из огня да
в полымя). Власов испытывал сильное искушение согласиться. В Шлюссельбурге
уже начали появляться советские офицеры и чешские партизанские вожди, и он
понимал, что промедление смерти подобно. Приехав в штаб к Буняченко, он
разъяснил положение и предложил дивизии разделиться на небольшие группы и
отойти назад вместе с американцами (как дивизию, американцы их бы в свою
зону не пустили). Когда Власов вернулся в замок, Донахью сообщил ему, что из
генерального штаба пришел запрос о местонахождении Власова.
-- Так вы здесь или нет? -- многозначительно спросил аме
риканец.
Вполне оценив его намек, Власов равнодушно ответил:
-- Я здесь.
В тот вечер, в семь часов, жители города услышали, как советские танки
продвигаются через мелколесье. Буняченко, не мешкая, приказал уйти из
деревни Гвоздяны, где расположилась дивизия, в окрестные леса. Советская
танковая бригада остановилась всего в трех километрах от американской линии
фронта, дорога была каждая минута. Сев в свой штабной автомобиль, Буняченко
с дикой скоростью понесся по дорогам с американскими противотанковыми
заграждениями. В Шлюссельбурге он попросил разрешения увести свою дивизию
вместе с уходящими американцами. Но капитан Донахью, как и всякий союзный
командир, не знал, что делать в такой ситуации, и был вынужден обратиться к
начальству. Буняченко предложили придти за решением наутро в 10 часов. Тот
вернулся в штаб в ужасной тревоге. Если американцы на час-другой затянут
переговоры или Красная армия раньше времени начнет продвигаться вперед,
тысячи
339
власовцев, зажатые в трехкилометровом пространстве, погибнут. Счет шел
на минуты.
Все решил удивительный случай. В тот вечер полковник Артемьев, командир
2-го полка, отправился к Буняченко выяснить его планы. В лесу он наткнулся
на красноармейского офицера. Тот сразу увидел знаки различия РОА, но
Артемьев сделал вид, что его как раз послали разыскать местного
красноармейского командира и вступить в переговоры о сдаче 1-й дивизии РОА.
Советский офицер, обрадовавшись, что первым принесет начальству хорошие
вести, повел Артемьева к полковнику Мищенко. Тот встретил гостя с
распростертыми объятиями и тут же заявил, что, конечно, дивизия должна
сдаться ему. На каких условиях? Ну, о чем разговор, стоит власовцам сложить
оружие -- и советский командир примет их, как отец -- блудного сына.
Артемьев объяснил, что должен проконсультироваться с Буняченко, и Мищенко
отпустил нежданного гостя с самыми добрыми напутствиями.
Явившись в штаб дивизии, Артемьев рассказал встревоженному Буняченко о
любезном приглашении советского полковника. Поскольку встреча генерала с
американцем была назначена только на 10 часов утра, важно было предупредить
какое бы то ни было продвижение Мищенко до этого времени. Буняченко приказал
Артемьеву вернуться в Гвоздяны и сообщить советскому офицеру, что сдача в
плен произойдет в 11 утра. Артемьев так и сделал и даже -- для пущей
убедительности -- потребовал у Мищенко письменной гарантии безопасности для
дивизии. Мищенко подписал гарантию на клочке бумаги и пригласил Артемьева
отобедать. За столом, разгоряченный изрядной порцией спиртного, советский
полковник пустился в разглагольствования насчет замечательной жизни в СССР.
Хитро поглядывая на Артемьева, он предложил, чтобы тот, не дожидаясь
Буняченко, привел свой полк ночью, заверяя, что Артемьев не только не будет
наказан, но ему даже сохранят его армейское звание. Кое-как отговорившись,
Артемьев на рассвете пустился в путь, заручившись обещанием Мищенко не
предпринимать никаких действий до 11 часов.
К счастью, Донахью ночью получил от высшего командования
радиотелеграмму с разрешением для 1-й дивизии РОА перейти в американскую
зону оккупации. Однако, по мнению Донахью, несмотря на разрешение, разумнее
было бы переходить небольшими группами. Прибыв в 10 часов на совещание,
Буняченко обнаружил там Власова, который все это ему передал. Буняченко
помчался назад в Гвоздяны -- отдать последний приказ. Он объявил, что
солдаты освобождаются от воинской присяги и всем следует срочно отходить в
южном направлении. В дивизии началась паника. Солдаты принялись поспешно
уничтожать документы, знаки
340
различия и другие свидетельства их службы в РОА, толпились вокруг
бывших офицеров, спрашивая, куда идти. Те отвечали, что на юг, но тут же
возникали сомнения, не выдадут ли их американ-. цы Советам. Многие, до
предела вымотанные испытаниями последних месяцев, решили сразу сдаться
советским войскам. Ведь из лагеря, в конце концов, может и удастся выйти...
Этот путь избрали около 10 тысяч человек. В течение многих недель после
этого отряды Красной армии и чешские партизаны вылавливали в лесах беглецов,
и вряд ли кому-то удалось уйти от пули или этапа за Арктический круг.
Остальные перешли в американскую зону, но большинство было вскоре выдано
советским властям. Так закончила свои дни единственная уцелевшая дивизия
РОА.
Из всей власовской армии остались только Власов, Бунячен-ко и еще
несколько офицеров. В тот же день -- 12 мая -- в 2 часа дня от замка в
Шлюссельбурге отъехало несколько машин. Дона-хью тепло распрощался с
Власовым, открыто посетовав, что тот не воспользовался предложенной ему
возможностью скрыться. В колонне было 8 грузовиков, ее сопровождал
американский автомобиль. Но ехали они недолго. Километра через полтора путь
им преградила замаскированная машина. Пленники увидели, что во главе колонны
пристроился мрачный грузовик с красной звездой на борту. Из кузова
выпрыгнули двое -- батальонный комиссар Красной армии Якушев и бывший
капитан РОА Кучинский, которого угрозами заставили опознать своих бывших
командиров. Подойдя к первому грузовику, заглянули внутрь -- там сидел
Буня-ченко. Якушев приказал ему выйти, но тот заявил, что он пленник
американцев и едет к их высшему командованию, а потому выйти отказывается.
Якушев, понимая, что американцы следят за ним, проворчал что-то и пошел
дальше, тем более что Кучинский не опознал бывшего командира 1-й дивизии
РОА. Они продолжали обход, заглядывая по очереди во все грузовики. Генерал
Власов сидел в последнем -- Якушев узнал бы его даже без помощи Ку-чинского.
Оружия у руководителей РОА не было, так что сопротивляться они не могли.
Власов, сопровождаемый лейтенантом Ресслером, вместе с Якушевым и Кучинским
дошел до машины, в которой сидел американский офицер. Ресслер немного
говорил по-английски, и Власов потребовал через него, чтобы ему, как
пленнику американцев, позволили проехать беспрепятственно. Американец
безучастно выслушал переводчика и ничего не ответил: то ли не понял, то ли
сделал вид, что не понял.
Оценив ситуацию, комиссар Якушев вытащил пистолет. Власов тут же
распахнул шинель и предложил комиссару застрелить его, на что Якушев
ответил: "Тебя не я буду судить, а товарищ Сталин!" В этот момент на одном
из американских грузовиков
341
заработал двигатель, машина резко развернулась и с дикой скоростью
помчалась назад по дороге. Много лет спустя Ресслер вспоминал, как в ту
минуту у него мелькнула надежда, что этот грузовик успеет доехать до
Шлюссельбурга и обратно и привезет на выручку капитана Донахью. Но в мае
1945 надежды быстро вспыхивали и так же быстро гасли -- Якушеву удалось без
всяких помех усадить Власова и Ресслера в грузовик, и их повезли мимо
Шлюссельбурга, вдоль полей, где братались советские и американские солдаты,
и высадили в штабе корпуса советских войск, где за праздничным столом
союзники праздновали победу над нацизмом.
Якушев отправился в штаб и вскоре вернулся с сияющим от радости
советским полковником, который потребовал от Власова подписать официальный
документ о сдаче РОА в плен. Власов отказался, объяснив, что РОА больше не
существует.
Дальнейшая судьба этого человека, с которым были связаны надежды многих
русских, долгое время оставалась тайной. Капитан Донахью, узнав о похищении
Власова в лесу, выслал несколько поисковых партий в разных направлениях, но
все было напрасно21. Даже месяц спустя представители ВКЭСС
докладывали, что "местонахождение Власова и Жиленкова
неизвестно"22, а государственный секретарь США Грю заявил, что в
случае, если они будут пойманы, их следует выдать Советам23. Лишь
через год американцы сообщили, что Власов был передан Красной армии. Но даже
это сообщение, умышленно или нет, было неточным. В нем говорилось, что
Власов "был передан Советам чехословацкими властями после ареста в Праге 5
мая 1945 года"24.
Впоследствии было установлено, что после ареста Власова доставили во
фронтовую штаб-квартиру СМЕРШа около Дрездена, там его допросили и затем
самолетом отвезли в Москву25. 12 августа 1946 года московское
радио передало сообщение, в котором впервые после ареста Власова упоминалось
его имя:
На днях Военная Коллегия Верховного Суда СССР рассмотрела дело по
обвинению Власова А. А., Малышкина В. Ф., Жиленкова Г. Н., Трухина Ф. И.,
Закутного Д. Б., Благовещенского И. А., Меандрова В. И., Буняченко С. К.,
Зверева Г. А., Корбукова В. Д. и Шатова Н. И. в измене Родине и в том, что
они, будучи агентами германской разведки, проводили активную
шпионско-диверсионную и террористическую деятельность против Советского
Союза, т. е. в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 58-1 "Б", 58-8, 58-9,
58-10 и 58-11 УК РСФСР. Все обвиняемые признали себя виновными в
предъявленных им обвинениях.
342
В соответствии с пунктом 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР от
19 апреля 1943 года, Военная Коллегия Верховного Суда СССР приговорила
обвиняемых Власова, Ма-лышкина, Жиленкова, Трухина, Закутного,
Благовещенского, Меандрова, Буняченко, Зверева, Корбукова и Шатова к
смертной казни через повешение. Приговор приведен в исполнение.
Все названные в этом сообщении, за исключением Трухина, Зверева,
Благовещенского и Власова, были переданы Сталину американскими военными
властями при обстоятельствах, которые в некоторых случаях так и остались
тайной. В частности, непонятно, почему репатриация ряда важных лиц была
отложена более чем на год26. Так, по утверждению профессора
Оберлендера, Мальцева до передачи советским властям в мае 1946 года
перевезли сначала в Бельгию, а затем -- в США. Относительно Мальцева имелся
специальный приказ за подписью генерала Паттона (американцев интересовала
военная информация, которой располагал бывший советский офицер). Кроме того,
в пленных могла быть заинтересована американская разведка. По крайней мере
один русский генерал, избежавший репатриации, рассказал мне, что после
интернирования в нейтральном Лихтенштейне его навещал не кто иной, как Аллен
Даллес, работавший тогда в Швейцарии27.
Цитированное выше коммюнике в течение 27 лет оставалось единственным в
СССР и за его пределами источником информации о судьбе Власова. В начале
1973 года в советском юридическом журнале "Советское государство и право"
впервые появился отчет о суде над Власовым -- возможно, вследствие того, что
именно в это время КГБ обнаружил существование "Архипелага ГУЛага" А.
Солженицына, в котором сочувственно говорится о судьбе Власова и его
последователей. Главная цель статьи, написанной в очень резком тоне, была
убедить читателя, что Власов несомненно был предателем и врагом советского
народа28. Она начинается с утверждения, что Власов отказался от
реальной возможности спасти свою 2-ю ударную армию на Волховском фронте в
июне 1942 года и умышленно выбрал плен. Здесь не место подробно опровергать
это обвинение, но во всех авторитетных источниках неизменно говорится об
отважном и упорном сопротивлении Власова. Он попал в окружение вследствие
ошибок Сталина при планировании наступления под Харьковом и при создавшихся
обстоятельствах не мог спасти свою армию29.
Основная часть статьи состоит из ожесточенных нападок на РОА и ее
руководителей, которыми, как утверждает автор, двигали исключительно самые
низкие мотивы. Он, впрочем, признает:
343
На следствии и в ходе судебного процесса Власов упорно отрицал и
всячески уходил от ответственности за организацию шпионажа, диверсий и
террористических актов в тылу советской армии, а также отрицал свое
непосредственное участие в расправе над антифашистами в лагерях
военнопленных и в частях "РОА". Тут его приходилось изобличать показаниями
других обвиняемых, свидетелей, очными ставками и вещественными
доказательствами.
Эти сведения о судебных заседаниях представляют несомненный интерес. В
другом месте мы читаем:
Заявляя... о своих переговорах с Крегером и Радецким, Власов вставал в
позу "крупного политического деятеля": да, я, дескать, вел вооруженную
борьбу с советской властью и призывал к повстанческой деятельности в тылу
советской армии. Я хотел использовать помощь СС и СД для подготовки
году борьбе по свержению варварской власти. Конечно, говорил он, Гитлер --
ненадежный и неприятный союзник, но ведь у них не было выбора. В 1919 году
Белая армия с радостью приняла поддержку англичан и американцев, но они
заключили мир с большевиками и уже ничем не могли помочь миллионам русских,
боровшихся за свободу и справедливость. Наверное, будь на то их воля -- они,
русские люди, ни за что не вступили бы в союз с Гитлером, но разве в 1941
году у них была свобода выбора?
Генерал Пэтч, явно захваченный этой страстной речью, внимательно
выслушал Малышкина. На его просьбу предоставить убежище всем членам РОА он
ответил:
К сожалению, проблема эта совершенно вне моей компетенции как
армейского генерала. Но я обещаю вам тотчас же
334
направить вашу просьбу генералу Эйзенхауэру. Я охотно постараюсь
сделать все, что смогу!
На следующий день Пэтч заявил, что примет капитуляцию русских дивизий.
"Значит ли это, господин генерал, что с русскими будут обращаться по
правилам, установленным Женевской конвенцией?" -- спросил Штрик-Штрикфельдт.
На это генерал Пэтч не дал прямого ответа, подчеркнув лишь, что с ними будут
обращаться "по действующим для немецких военнопленных правилам". Под конец
разговора он заявил:
Как генерал американской армии, я сожалею... что это все, что я могу
вам сказать. От себя лично я добавлю, что делать это мне весьма не по душе.
Я понимаю вашу точку зрения и хотел бы заверить вас в моем личном глубоком
уважении. Но и вы должны меня понять: я солдат.
Поскольку Малышкин и Штрик-Штрикфельдт были парламентерами, им должны
были позволить пробраться назад через фронт, но их -- умышленно или невольно
-- задержали на три дня, до 8 мая, когда было объявлено о капитуляции
Германии, и они из парламентеров превратились в военнопленных18.
Между тем, не имея ответа от своих посланцев, Власов и его генералы
лихорадочно искали выход из тупика. В начале мая штаб Власова находился в
деревне Козоеды, к северу от Праги. В эти дни доктор Крегер впервые заметил,
что многие власовцы с недоверием поглядывают на своих немецких коллег.
Разумеется, в воздухе носились какие-то недобрые предчувствия, но было
неясно, ограничится ли дело просто раздором -- что было бы вполне понятно в
такой ситуации -- или же обернется чем-то посерьезнее.
Примерно 4 мая Власов смог воочию убедиться, как неумолимо расширяется
трещина в русско-немецком союзе. Вместе с доктором Крегером он поехал в штаб
генерала танковых войск Фрица Хота в Рудных горах, чтобы выяснить
возможности дальнейшего вооруженного сопротивления (миссия закончилась
неудачей). По дороге они проезжали немецкий пост, которым командовал молодой
лейтенант. На обратном пути они обнаружили, что на пост напали восставшие
русские войска и офицер был убит. Как и Краснов в Маутене, генерал Власов
пришел в ужас от этого предательского нападения на солдат страны, которая
все еще была их союзником.
Вернувшись к себе, Власов принял генерала Буняченко. Подробности их
разговора доктор Крегер узнал позже, от одного из помощников Буняченко.
Буняченко сказал, что спасти их может лишь полный разрыв с гибнущими немцами
и что он уже начал
335
переговоры с чешскими националистами. Если власовцы успеют помочь чехам
восстановить их государственность, новое чешское правительство может
предоставить убежище своим братьям-славянам из РОА. Но Власов решительно
отверг все эти доводы, назвав их бесчестными и нереальными. Он сказал, что,
несмотря на все ошибки и жестокость нацистской политики, немцы проявили себя
верными союзниками и нанести им удар в такой тяжелый момент было бы
предательством. К тому же, заметил он, Красная армия вот-вот войдет в Прагу,
так что все эти рассуждения напрасны. Буняченко выслушал командующего, но
продолжал твердить, что немцы постоянно вставляли РОА палки в колеса либо
использовали русских в собственных целях, что германская политика целиком и
полностью основана на оппортунизме и что командиры РОА обязаны любыми
средствами спасти своих солдат. Генералы расстались очень недовольные друг
другом.
5 или 6 мая доктор Крегер отправился в Прагу на встречу с
генерал-губернатором Франком. Больше Крегер не видел Власова. Через два дня
оба -- и Крегер, и Франк -- оказались буквально пленниками в Градчанском
дворце. Группы сопротивления вышли на улицы города, объявив о восстановлении
чешского государства. Немецкого гарнизона в Праге уже фактически не было, и
чехи сумели почти полностью овладеть городом. Впрочем, этот временный успех
лишь выявил слабость отважных, но плохо вооруженных повстанцев, которые
отступили под натиском отрядов СС, полных решимости драться до последнего.
Чешские руководители в панике воззвали к Буняченко19. Русский
генерал с радостью ухватился за возможность делом доказать разрыв с немцами,
а заодно заслужить благодарность чехов. 1-я дивизия РОА стояла всего в
нескольких километрах от Праги, на Пльзеньском шоссе. Буняченко отдал приказ
двигаться на столицу, одновременно послав приказ генералу Звереву привести с
юга 2-ю дивизию. Не дожидаясь от Зверева подтверждения, 1-я дивизия в
количестве 25 тысяч человек двинулась на Прагу. После ожесточенных боев она
заняла аэродром, радиостанцию и другие опорные пункты, и к вечеру город
перешел в руки чехов и власовцев. Две дивизии Красной армии продвигались на
Прагу с востока, однако пражане, возможно, памятуя о предательстве Советами
Варшавского восстания в 1944 году, были от всей души благодарны своим
непосредственным спасителям. По радио попеременно на чешском и русском
языках провозглашалось создание пан-славянского государства, в котором будут
жить бок о бок оба народа.
Тем временем Франк и Крегер в осажденном Градчанском дворце получили от
уцелевших в окрестностях города немецких постов донесение, что на улицах
начинают появляться вооружен-
336
ные отряды чехов-коммунистов с красными флагами. Час их победы
неминуемо приближался: Красная армия неотвратимо приближалась. Радостное
упоение победой сменилось у Буняченко мрачным осознанием реальности.
Когда поступило известие о безоговорочной капитуляции Германии,
Буняченко получил от Временного (патриотического) чешского правительства
разрешение вывести дивизию из города. Не желая терять такую редкую добычу,
чешские коммунисты попытались помешать отступлению. И солдаты РОА вновь
оказались союзниками немцев: они вместе старались уйти от Красной армии и с
помощью двух рот танковых войск СС 9 мая пробились через окружение к своей
базе под Прагой. Благодаря власовцам Прага была сдана Красной армии без боя,
так что город не подвергся разрушениям20.
Но вернемся к Власову и 2-й дивизии РОА под командованием Зверева. В
конце апреля Зверев со своей дивизией вышел из Линца на север, к Праге. С
ним находился Федор Трухин, начальник власовского штаба. Никто из них не
знал о намерениях Буняченко помочь чехам, и 5 мая они начали с американцами
переговоры о сдаче в плен. Американцы дали им тридцать шесть часов на то,
чтобы придти в назначенное место и сложить оружие. Получив такой ответ,
Трухин послал генерала Боярского сообщить Власову и Буняченко о предстоящей
капитуляции и посоветовать им, пока не поздно, последовать их примеру.
Трухин ждал -- но ответа не было, а срок, поставленный американцами,
истекал. Тогда Трухин решил сам идти на север вместе с еще одним генералом и
своим адъютантом, Ромашкиным. Они нимало не заботились об охране -- ведь
чехи всегда по-дружески относились к русским. Но в городке Пшибраме их ждала
ловушка: Красная армия выставила там отряд, который по одному вылавливал
генералов РОА, вознамерившихся пройти через этот городок. Так был пойман и
тут же повешен Боярский. Самого Трухина отправили в Москву, а шедшего с ним
генерала расстреляли на месте. Попал в эту ловушку и еще один генерал,
посланный на розыски Трухина. Об этом стало известно, когда в Пшибрам прибыл
отряд 2-й дивизии и обнаружил там арестованного трухинского адъютанта.
Мало того, что пропали старшие офицеры, -- невозможно было связаться с
самим командующим. Генерал Зверев с передовыми отрядами был в Каплице,
далеко от дивизии. Среди власовцев воцарилось отчаяние. Старший из
оставшихся офицеров дивизии, генерал Меандров, решил, что не может нарушить
срока, поставленного американцами, и повел все отряды через фронт --
сдаваться в плен. Зверев был не в состоянии принимать решения: его фронтовая
жена покончила с собой, и он отказывался отойти
337
от ее тела. В конце концов он и его люди были взяты в плен советскими
войсками, и Зверева увезли в Москву. Спастись удалось только одному полку
дивизии, успевшему продвинуться на запад и присоединиться к Меандрову.
Тем временем генерал Власов с группой офицеров отправился в Пльзень,
намереваясь сдаться американцам. Среди офицеров был Иван Кононов, полковник
корпуса фон Паннвица, прибывший к Власову для переговоров о соединении
казаков и отрядов РОА. Когда стало известно о капитуляции Германии, Кононов
ушел, заявив, что должен пробираться к своим. Вечером Власов и его группа
достигли ближайших американских постов, и дружелюбный майор проводил их в
Пльзень, где их приветливо встретил полковник, уверенный, что принимает
делегацию Красной армии -- о существовании РОА он просто ничего не знал.
Впрочем, недоразумение скоро выяснилось. Генерал, к которому наутро отвели
Власова, отказался дать гарантии, что офицеры и солдаты РОА не будут выданы
советским властям, и заявил, что американцы примут их только в том случае,
если Власов и дивизия Буняченко готовы сдаться без всяких условий.
Пока Власов решал, что делать, появился американский офицер. Он
сообщил, что 1-я дивизия РОА прибыла в близлежащий город Шлюссельбург, и
предложил Власову присоединиться к Буняченко, осведомившись, достаточно ли
бензина в генеральской машине. Похоже, он намекал на то, что не помешает
генералу бежать. Но Власов погрузился в апатию: дело русского освобождения
было проиграно, и его личная судьба уже не имела ни малейшего значения. Он
согласился ехать в Шлюссельбург.
Американцы повели генерала и его офицеров к грузовикам. На улице толпа
восторженных чехов бурно приветствовала спасителя их любимой Праги
радостными криками, Власову бросали цветы, но он, не обращая ни на что
внимания, равнодушно глядя прямо перед собой, сел в машину, и колонна
двинулась в путь. Под вечер они прибыли в Шлюссельбург, в замок на окраине
города, где стоял американский гарнизон. Здесь их встретил комендант города,
капитан Донахью. С интересом посмотрев на Власова, До-нахью спросил, почему
тот решил воевать против своей страны. Когда переводчик перевел вопрос,
Власов бесстрастно заметил, что не видит смысла отвечать. Но Донахью,
выказывавший явную симпатию и интерес к русскому генералу, настаивал. Он не
собирался осуждать Власова; ему просто хотелось понять, что заставило
генерала выступить против Сталина. Наверное, искренность американца тронула
Власова, и он разразился взволнованной речью. Он говорил о терроре,
развязанном в стране, о ведущейся вот уже четверть столетия войне против
простого народа, с одной
338
стороны, и высших идеалов цивилизации и культуры -- с другой, о рабском
труде и пытках, ставших основными институтами государства, о провале Красной
армии в 1941 году как следствии предательской политики правительства. Он
говорил долго и горячо, и когда он кончил, во взгляде Донахью светилось
нескрываемое восхищение.
-- Благодарю вас, генерал,-- сказал он.-- Я сделаю для вас
все, что могу.
На следующий день, 11 мая, Власов узнал, что 1-я дивизия стоит лагерем
в нескольких километрах от города. По распоряжению американцев, она сдала
оружие, но в войсках сохранялся образцовый военный порядок. Донахью
объяснил, что его войска завтра должны покинуть этот район и пройти назад,
за демаркационную линию, о которой договорились Эйзенхауэр и Жуков. Никаких
инструкций по поводу сдавшихся русских он не получил. Донахью предложил
Власову самостоятельно пробраться к англичанам и попробовать вступить с ними
в переговоры (ему и в голову не пришло, что это означало прыгнуть из огня да
в полымя). Власов испытывал сильное искушение согласиться. В Шлюссельбурге
уже начали появляться советские офицеры и чешские партизанские вожди, и он
понимал, что промедление смерти подобно. Приехав в штаб к Буняченко, он
разъяснил положение и предложил дивизии разделиться на небольшие группы и
отойти назад вместе с американцами (как дивизию, американцы их бы в свою
зону не пустили). Когда Власов вернулся в замок, Донахью сообщил ему, что из
генерального штаба пришел запрос о местонахождении Власова.
-- Так вы здесь или нет? -- многозначительно спросил аме
риканец.
Вполне оценив его намек, Власов равнодушно ответил:
-- Я здесь.
В тот вечер, в семь часов, жители города услышали, как советские танки
продвигаются через мелколесье. Буняченко, не мешкая, приказал уйти из
деревни Гвоздяны, где расположилась дивизия, в окрестные леса. Советская
танковая бригада остановилась всего в трех километрах от американской линии
фронта, дорога была каждая минута. Сев в свой штабной автомобиль, Буняченко
с дикой скоростью понесся по дорогам с американскими противотанковыми
заграждениями. В Шлюссельбурге он попросил разрешения увести свою дивизию
вместе с уходящими американцами. Но капитан Донахью, как и всякий союзный
командир, не знал, что делать в такой ситуации, и был вынужден обратиться к
начальству. Буняченко предложили придти за решением наутро в 10 часов. Тот
вернулся в штаб в ужасной тревоге. Если американцы на час-другой затянут
переговоры или Красная армия раньше времени начнет продвигаться вперед,
тысячи
339
власовцев, зажатые в трехкилометровом пространстве, погибнут. Счет шел
на минуты.
Все решил удивительный случай. В тот вечер полковник Артемьев, командир
2-го полка, отправился к Буняченко выяснить его планы. В лесу он наткнулся
на красноармейского офицера. Тот сразу увидел знаки различия РОА, но
Артемьев сделал вид, что его как раз послали разыскать местного
красноармейского командира и вступить в переговоры о сдаче 1-й дивизии РОА.
Советский офицер, обрадовавшись, что первым принесет начальству хорошие
вести, повел Артемьева к полковнику Мищенко. Тот встретил гостя с
распростертыми объятиями и тут же заявил, что, конечно, дивизия должна
сдаться ему. На каких условиях? Ну, о чем разговор, стоит власовцам сложить
оружие -- и советский командир примет их, как отец -- блудного сына.
Артемьев объяснил, что должен проконсультироваться с Буняченко, и Мищенко
отпустил нежданного гостя с самыми добрыми напутствиями.
Явившись в штаб дивизии, Артемьев рассказал встревоженному Буняченко о
любезном приглашении советского полковника. Поскольку встреча генерала с
американцем была назначена только на 10 часов утра, важно было предупредить
какое бы то ни было продвижение Мищенко до этого времени. Буняченко приказал
Артемьеву вернуться в Гвоздяны и сообщить советскому офицеру, что сдача в
плен произойдет в 11 утра. Артемьев так и сделал и даже -- для пущей
убедительности -- потребовал у Мищенко письменной гарантии безопасности для
дивизии. Мищенко подписал гарантию на клочке бумаги и пригласил Артемьева
отобедать. За столом, разгоряченный изрядной порцией спиртного, советский
полковник пустился в разглагольствования насчет замечательной жизни в СССР.
Хитро поглядывая на Артемьева, он предложил, чтобы тот, не дожидаясь
Буняченко, привел свой полк ночью, заверяя, что Артемьев не только не будет
наказан, но ему даже сохранят его армейское звание. Кое-как отговорившись,
Артемьев на рассвете пустился в путь, заручившись обещанием Мищенко не
предпринимать никаких действий до 11 часов.
К счастью, Донахью ночью получил от высшего командования
радиотелеграмму с разрешением для 1-й дивизии РОА перейти в американскую
зону оккупации. Однако, по мнению Донахью, несмотря на разрешение, разумнее
было бы переходить небольшими группами. Прибыв в 10 часов на совещание,
Буняченко обнаружил там Власова, который все это ему передал. Буняченко
помчался назад в Гвоздяны -- отдать последний приказ. Он объявил, что
солдаты освобождаются от воинской присяги и всем следует срочно отходить в
южном направлении. В дивизии началась паника. Солдаты принялись поспешно
уничтожать документы, знаки
340
различия и другие свидетельства их службы в РОА, толпились вокруг
бывших офицеров, спрашивая, куда идти. Те отвечали, что на юг, но тут же
возникали сомнения, не выдадут ли их американ-. цы Советам. Многие, до
предела вымотанные испытаниями последних месяцев, решили сразу сдаться
советским войскам. Ведь из лагеря, в конце концов, может и удастся выйти...
Этот путь избрали около 10 тысяч человек. В течение многих недель после
этого отряды Красной армии и чешские партизаны вылавливали в лесах беглецов,
и вряд ли кому-то удалось уйти от пули или этапа за Арктический круг.
Остальные перешли в американскую зону, но большинство было вскоре выдано
советским властям. Так закончила свои дни единственная уцелевшая дивизия
РОА.
Из всей власовской армии остались только Власов, Бунячен-ко и еще
несколько офицеров. В тот же день -- 12 мая -- в 2 часа дня от замка в
Шлюссельбурге отъехало несколько машин. Дона-хью тепло распрощался с
Власовым, открыто посетовав, что тот не воспользовался предложенной ему
возможностью скрыться. В колонне было 8 грузовиков, ее сопровождал
американский автомобиль. Но ехали они недолго. Километра через полтора путь
им преградила замаскированная машина. Пленники увидели, что во главе колонны
пристроился мрачный грузовик с красной звездой на борту. Из кузова
выпрыгнули двое -- батальонный комиссар Красной армии Якушев и бывший
капитан РОА Кучинский, которого угрозами заставили опознать своих бывших
командиров. Подойдя к первому грузовику, заглянули внутрь -- там сидел
Буня-ченко. Якушев приказал ему выйти, но тот заявил, что он пленник
американцев и едет к их высшему командованию, а потому выйти отказывается.
Якушев, понимая, что американцы следят за ним, проворчал что-то и пошел
дальше, тем более что Кучинский не опознал бывшего командира 1-й дивизии
РОА. Они продолжали обход, заглядывая по очереди во все грузовики. Генерал
Власов сидел в последнем -- Якушев узнал бы его даже без помощи Ку-чинского.
Оружия у руководителей РОА не было, так что сопротивляться они не могли.
Власов, сопровождаемый лейтенантом Ресслером, вместе с Якушевым и Кучинским
дошел до машины, в которой сидел американский офицер. Ресслер немного
говорил по-английски, и Власов потребовал через него, чтобы ему, как
пленнику американцев, позволили проехать беспрепятственно. Американец
безучастно выслушал переводчика и ничего не ответил: то ли не понял, то ли
сделал вид, что не понял.
Оценив ситуацию, комиссар Якушев вытащил пистолет. Власов тут же
распахнул шинель и предложил комиссару застрелить его, на что Якушев
ответил: "Тебя не я буду судить, а товарищ Сталин!" В этот момент на одном
из американских грузовиков
341
заработал двигатель, машина резко развернулась и с дикой скоростью
помчалась назад по дороге. Много лет спустя Ресслер вспоминал, как в ту
минуту у него мелькнула надежда, что этот грузовик успеет доехать до
Шлюссельбурга и обратно и привезет на выручку капитана Донахью. Но в мае
1945 надежды быстро вспыхивали и так же быстро гасли -- Якушеву удалось без
всяких помех усадить Власова и Ресслера в грузовик, и их повезли мимо
Шлюссельбурга, вдоль полей, где братались советские и американские солдаты,
и высадили в штабе корпуса советских войск, где за праздничным столом
союзники праздновали победу над нацизмом.
Якушев отправился в штаб и вскоре вернулся с сияющим от радости
советским полковником, который потребовал от Власова подписать официальный
документ о сдаче РОА в плен. Власов отказался, объяснив, что РОА больше не
существует.
Дальнейшая судьба этого человека, с которым были связаны надежды многих
русских, долгое время оставалась тайной. Капитан Донахью, узнав о похищении
Власова в лесу, выслал несколько поисковых партий в разных направлениях, но
все было напрасно21. Даже месяц спустя представители ВКЭСС
докладывали, что "местонахождение Власова и Жиленкова
неизвестно"22, а государственный секретарь США Грю заявил, что в
случае, если они будут пойманы, их следует выдать Советам23. Лишь
через год американцы сообщили, что Власов был передан Красной армии. Но даже
это сообщение, умышленно или нет, было неточным. В нем говорилось, что
Власов "был передан Советам чехословацкими властями после ареста в Праге 5
мая 1945 года"24.
Впоследствии было установлено, что после ареста Власова доставили во
фронтовую штаб-квартиру СМЕРШа около Дрездена, там его допросили и затем
самолетом отвезли в Москву25. 12 августа 1946 года московское
радио передало сообщение, в котором впервые после ареста Власова упоминалось
его имя:
На днях Военная Коллегия Верховного Суда СССР рассмотрела дело по
обвинению Власова А. А., Малышкина В. Ф., Жиленкова Г. Н., Трухина Ф. И.,
Закутного Д. Б., Благовещенского И. А., Меандрова В. И., Буняченко С. К.,
Зверева Г. А., Корбукова В. Д. и Шатова Н. И. в измене Родине и в том, что
они, будучи агентами германской разведки, проводили активную
шпионско-диверсионную и террористическую деятельность против Советского
Союза, т. е. в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 58-1 "Б", 58-8, 58-9,
58-10 и 58-11 УК РСФСР. Все обвиняемые признали себя виновными в
предъявленных им обвинениях.
342
В соответствии с пунктом 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР от
19 апреля 1943 года, Военная Коллегия Верховного Суда СССР приговорила
обвиняемых Власова, Ма-лышкина, Жиленкова, Трухина, Закутного,
Благовещенского, Меандрова, Буняченко, Зверева, Корбукова и Шатова к
смертной казни через повешение. Приговор приведен в исполнение.
Все названные в этом сообщении, за исключением Трухина, Зверева,
Благовещенского и Власова, были переданы Сталину американскими военными
властями при обстоятельствах, которые в некоторых случаях так и остались
тайной. В частности, непонятно, почему репатриация ряда важных лиц была
отложена более чем на год26. Так, по утверждению профессора
Оберлендера, Мальцева до передачи советским властям в мае 1946 года
перевезли сначала в Бельгию, а затем -- в США. Относительно Мальцева имелся
специальный приказ за подписью генерала Паттона (американцев интересовала
военная информация, которой располагал бывший советский офицер). Кроме того,
в пленных могла быть заинтересована американская разведка. По крайней мере
один русский генерал, избежавший репатриации, рассказал мне, что после
интернирования в нейтральном Лихтенштейне его навещал не кто иной, как Аллен
Даллес, работавший тогда в Швейцарии27.
Цитированное выше коммюнике в течение 27 лет оставалось единственным в
СССР и за его пределами источником информации о судьбе Власова. В начале
1973 года в советском юридическом журнале "Советское государство и право"
впервые появился отчет о суде над Власовым -- возможно, вследствие того, что
именно в это время КГБ обнаружил существование "Архипелага ГУЛага" А.
Солженицына, в котором сочувственно говорится о судьбе Власова и его
последователей. Главная цель статьи, написанной в очень резком тоне, была
убедить читателя, что Власов несомненно был предателем и врагом советского
народа28. Она начинается с утверждения, что Власов отказался от
реальной возможности спасти свою 2-ю ударную армию на Волховском фронте в
июне 1942 года и умышленно выбрал плен. Здесь не место подробно опровергать
это обвинение, но во всех авторитетных источниках неизменно говорится об
отважном и упорном сопротивлении Власова. Он попал в окружение вследствие
ошибок Сталина при планировании наступления под Харьковом и при создавшихся
обстоятельствах не мог спасти свою армию29.
Основная часть статьи состоит из ожесточенных нападок на РОА и ее
руководителей, которыми, как утверждает автор, двигали исключительно самые
низкие мотивы. Он, впрочем, признает:
343
На следствии и в ходе судебного процесса Власов упорно отрицал и
всячески уходил от ответственности за организацию шпионажа, диверсий и
террористических актов в тылу советской армии, а также отрицал свое
непосредственное участие в расправе над антифашистами в лагерях
военнопленных и в частях "РОА". Тут его приходилось изобличать показаниями
других обвиняемых, свидетелей, очными ставками и вещественными
доказательствами.
Эти сведения о судебных заседаниях представляют несомненный интерес. В
другом месте мы читаем:
Заявляя... о своих переговорах с Крегером и Радецким, Власов вставал в
позу "крупного политического деятеля": да, я, дескать, вел вооруженную
борьбу с советской властью и призывал к повстанческой деятельности в тылу
советской армии. Я хотел использовать помощь СС и СД для подготовки