Страница:
обязательство англичан ни при каких обстоятельствах не передавать корпус
большевикам. Майор Вильерс ответил, что ему даны точные инструкции не
принимать никаких условий: Казачий корпус должен просто сдаться английской
8-й армии. Генерал, не видя иного выхода, согласился, и они договорились,
что он приведет корпус в ближайшую английскую часть и казаки сдадут там
оружие.
В странной обстановке проходила эта беседа. С улицы доносилось звяканье
уздечек, лошади стучали копытами о мостовую. Мимо низких окошек гарцевали
конные эскадроны, а в крестьянском доме немецкие и русские офицеры в меховых
шапках спорили с бесстрастным англичанином. Беседа несколько оживилась,
когда генерал фон Паннвиц вдруг вспомнил, что встречался с Чарлзом Вильерсом
в имении Бисмарка в Восточной Пруссии. Генерал стал уговаривать англичанина
отобедать у них, но Вильерс вежливо отказался и уехал, договорившись, что
казаки на следующий день сдадутся англичанам.
Этот визит явно расстроил генерала фон Паннвица. Хотя майор Вильерс был
истинным джентльменом, держался он официально и натянуто, а инструкции о
том, что казаки не могут выдвигать никаких условий, внушали генералу смутные
подозрения. Да и вообще -- что англичанам известно о казаках? Решив выяснить
ситуацию, генерал выслал для установления контакта с англичанами старшего
офицера штаба, полковника фон Рентельна, бывшего офицера русской
императорской гвардии, участника похода армии генерала Юденича на Петроград
в 1919 году. В этой кампании он познакомился с майором Гарольдом
Александером, командовавшим антибольшевистским балтийским ландсвером. С тех
пор
263
они поддерживали знакомство, изредка встречаясь в лондонском клубе. Фон
Рентельн не сомневался, что, если бы ему удалось сейчас разыскать
фельдмаршала Александера, он сумел бы объяснить англичанам специфическое
положение казаков и предотвратить их выдачу Советам6. Полковник
Эндрю Хорсбру-Портер из 27-го Лансерского полка, находившийся в те дни в
Вольфсберге, вспоминает:
Однажды в штаб прибыла кавалькада во главе с высоким, импозантным
господином аристократической наружности, который на прекрасном английском
заявил, что сдается. С ним был казачий эскорт. Я сразу почувствовал
расположение к этому старомодному космополитическому генералу. Он сказал,
что, насколько ему известно, нашей армией командует Александер, и добавил:
"Если бы я повидался с Алексом, все было бы в порядке", -- или что-то вроде
того.
Русского офицера увезли на штабной машине в" штаб дивизии7.
Но генерал фон Паннвиц не мог дожидаться исхода этой миссии. Наутро, 10 мая,
он выехал к английским позициям и сразу за Фолкермарктом наткнулся на пост
англичан. Его провели к майору Генри Говарду из 1-го Королевского пехотного
корпуса. Говард был крайне заинтересован в скорейшей сдаче казаков; ему
важно было поскорее сбыть их с рук. Югославские партизаны расставили посты,
далеко продвинувшись на территорию Австрии, а майору было необходимо
очистить дороги для наступления на Грац. Югославы требовали, чтобы казаки
сдались им, но при этом не собирались приближаться к их позициям, пока у
казаков было оружие: вот если бы англичане разоружили их, а уж затем
передали югославам... Генри Говард понимал, что пока казаки остаются на
своих позициях, его батальон не только не сможет продвигаться вперед, но еще
того и гляди попадет в какую-нибудь бездарную трехстороннюю заварушку.
Поэтому майор предложил фон Паннвицу привести корпус утром и отправил вместе
с генералом капитана Джулиана Уотена. Они вместе отобедали, и за столом
немецкий офицер говорил о том, как его заботит судьба лошадей. Все было
очень по-джентльменски.
На другое утро казачьи части начали складывать оружие прямо в поле
около Фолкермаркта. Генерал фон Паннвиц и Чарлз Вильерс бесстрастно
наблюдали за этой процедурой. Сдав оружие, все полки двинулись на запад, к
месту, указанному командованием английского корпуса8. Партизаны
Тито, узнав о разоружении казаков, осмелели и начали обстреливать их
издалека и красть лошадей. Как лаконично поведал майор Говард,
264
пришлось использовать транспортеры для охраны бросившихся бежать
казаков и пригрозить отрядам Тито, что если они не перестанут вести себя,
как дети, мы пустим в ход танки.
Разоруженные казаки проехали на запад, через Санкт-Вейт9.
Для защиты от неугомонных "югов" майор Говард расставил по пути их
следования танковые патрули. В течение трех дней бесконечный поток казаков
шел через австрийские городки. На одном из таких постов, у пруда, где казаки
поили своих лошадей, стоял лейтенант Гарри Моф. Легкая дымка пыли висела над
зелеными лугами, по которым гнали 20 тысяч лошадей, и лейтенант сказал своим
солдатам, что они присутствуют при неповторимом зрелище. Правда, им было
суждено снова встретиться с казаками всего через три недели, и уже совсем
при других обстоятельствах10.
За Санкт-Вейтом Казачий корпус был разделен на две части, которым было
приказано встать лагерем в разных местах. Генерал фон Паннвиц со штабом
двинулись на север, к Альтхо-фену. С ним шли 3-й и 4-й Кубанские полки, 5-й
Донской, 6-й Терский и 8-й (пеший) полк -- все они, кроме 4-го Кубанского,
относились ко 2-й дивизии. Основная часть 1-ой дивизии, в составе 1-го
Донского и 2-го Сибирского полков, под командой полковника Вагнера двинулась
на запад и встала лагерем в полях около Фельдкирхена. Весь этот район
находился под контролем английской 6-й танковой дивизии". Куратором дивизии
Вагнера был назначен полковник Джеймс Хиллс. Оба полковника прекрасно
сработались, и англичанин часто наведывался в лагерь и в маленький замок на
краю леса, где жил Вагнер. На Хиллса произвели большое впечатление
дисциплина казаков и жизнерадостное настроение, царившее в
лагере12.
Генерала фон Паннвица не оставляли мрачные раздумья о судьбе его
солдат. На глазах у подчиненных он держался спокойно и уверенно. Полковнику
Вагнеру он сказал, что, наверное, англичане отправят корпус на службу в
Иран, но из его поступков в те дни и из рассказов англичан явствует, что
ситуация казалась ему крайне тревожной. Миссия фон Рентельна провалилась;
Алексан-дера ему повидать не удалось, и он вернулся в Альтхофен. Джереми
Пембертон, служивший тогда при штабе 61-й бригады, входившей в состав 6-й
танковой дивизии, вспоминает, как однажды вместе с фон Паннвицем и фон
Рентельном инспектировал казачьи лагеря. Разговорившись, Пембертон и
Рентельн обнаружили, что у них есть общий знакомый: граф Бенкендорф, сосед
Пембертона по Саффолку. В этой дружеской беседе, которая велась
по-французски, фон Рентельн ясно дал понять, что не питает никаких иллюзий
насчет дальнейшей судьбы казаков13.
265
Фон Паннвиц частным порядком пытался спасти корпус от гибели. Эдуард
Рентой, заместитель командира отдела ССО, в котором работал Чарлз Вильерс,
присутствовал на совещании с генералом и его штабом в Клагенфурте. В запале
стуча кулаком по столу, фон Паннвиц с жаром описывал боевые качества казаков
и просил англичан взять корпус к себе на службу или передать его
американцам. Рентой отправился звонить в штаб корпуса бригадному генералу
Тоби Лоу, ныне лорду Олдингтону. Лоу подробно разъяснил, что они не вправе
давать обещания такого рода и казакам придется сидеть в лагере до принятия
решения. Так что, наверное, фон Паннвиц вернулся в Альтхофен с тяжелым
сердцем. К тому же до него дошли весьма неприятные намеки, что немецким
офицерам лучше всего улизнуть и тихонечко отсидеться в укромном
месте14. Однако генерал не отказался от попыток связаться с
английскими властями и объяснить им положение казаков. Несколько раз он
просил майора Вильерса связать его с генералом Мак-Крири, посылал одного из
своих штабных офицеров в штаб 5-го корпуса в Клагенфурте -- все
напрасно15.
Наверное, им постепенно овладевало отчаяние. Всего через несколько дней
после того, как корпус расположился на новом месте, одно весьма авторитетное
лицо намекнуло старшим офицерам корпуса, что их опасения не лишены
оснований. Этим авторитетным лицом был командующий 6-й танковой дивизии
генерал-майор Горацио Мюррей, чрезвычайно популярный и необычный офицер. Он
терпеть не мог командиров, сводящих понятие служебного долга исключительно к
передаче приказов вышестоящего начальства. "Зачем тогда вообще нужны
генералы?"-- сказал он как-то по этому поводу.
В середине мая Мюррей вызвал старших офицеров Казачьего корпуса в свой
штаб в Клагенфурт и сообщил им по-немецки, что у него есть причины думать,
что их могут отправить в СССР, а потому он советует им серьезно поразмыслить
над ситуацией. Пока он не получил никаких инструкций, но -- имеющий уши да
слышит. Этим выразительным намеком он закрыл совещание. Фон Паннвиц и его
офицеры, бледные и растерянные, тут же уехали к себе.
Мы можем лишь догадываться о чувствах фон Паннвица. С одной стороны,
было бы безответственно сеять среди солдат панику и уныние. Всякие слухи
такого рода наверняка подорвут дисциплину, к тому же ничего определенного
генерал Мюррей не сказал. Казаки отчаянно цеплялись за надежду, что им
удастся поразить воображение англичан отличной дисциплиной и хорошим
поведением и это может сыграть свою роль при решении их судьбы. С другой
стороны, если в лагерях начнется хаос и неразбериха, это послужит для
англичан оправданием самых суровых мер.
266
Генерал Мюррей и его старшие офицеры относились к пленным с явной
симпатией, так что имело полный смысл вести себя так, чтобы не потерять их
расположения. Поэтому фон Паннвиц, вероятно, решил, что единственный
разумный, хотя и недостаточный выход -- сохранять корпус и продолжать
взывать к властям. Имелось и еще одно соображение. За два года между фон
Паннвицем и его казаками возникли прочные узы взаимной симпатии, генерал
чувствовал, что отвечает за них. Пока корпус не найдет прибежища где-нибудь
в свободном мире, долг командира -- оставаться с солдатами и заботиться о
них.
Но он отвечал также и за немецких офицеров, добровольно пришедших в
корпус. Он понимал, что, несмотря на все его призывы, англичане могут все же
передать корпус Советам. И если казаков все-таки еще можно счесть
предателями, то уж к немецким офицерам это определение никак не относится.
Более того, в Женевской конвенции четко оговорено, что пленные, взятые в
плен после окончания военных действий, должны быть немедленно переданы своей
стране. Однако фон Паннвиц не исключал, что англичане сочтут немецких
офицеров, разбросанных по разным полкам, составной частью корпуса и выдадут
их. Вероятно, именно такого рода соображения и привели генерала к решению
заменить немцев казачьими офицерами и создать "чисто немецкий полк или
батальон", который состоял бы из одних немцев. Он предложил это англичанам
25 мая. Тем временем казаки и сами стали требовать, чтобы немецких офицеров
заменили казаками; в некоторых отрядах даже начались волнения. Мотивы этого
требования нам неизвестны; может быть, сказалось напряжение последних
недель, или же казаки посчитали, что англичане благосклоннее отнесутся к
ним, если будут считать их русским антисоветским войском, "третьей силой", а
не наемниками под немецким командованием, немецкими пособниками.
Но практический результат этих отчаянных планов был ничтожен и свелся к
тому, что англичане получили разные списки казацкого и немецкого состава
корпуса16. События, меж тем, не стояли на месте. Советские и
английские офицеры встретились в Вольфсберге для уточнения планов по
передаче всего Казачьего корпуса советским властям17. Дивизионные
командиры получили последний приказ, оставалось лишь разработать отдельные
детали операции. К концу мая корпус фон Паннвица находился на территории
5-го корпуса английской армии, под контролем трех разных групп: 6-й танковой
дивизии, 46-й пехотной дивизии и 7-й танковой бригады18.
46-я пехотная дивизия, в ведении которой был генерал фон Паннвиц со
штабом и основной состав корпуса, с 16 мая занима-
267
лась передачей русских военнопленных и рабочих в
Юденбурге19. Теперь же ей предстояло подготовиться к внезапной
выдаче Казачьего корпуса. Необходимым условием подготовки было соблюдение
строжайшей тайны. Как отмечается в документах военного министерства, "если
бы казаки узнали о плане выдачи, это привело бы к массовым побегам и
самоубийствам"20.
В приказе утверждалось -- лживо или, во всяком случае, необоснованно,
что многие немецкие офицеры Казачьего корпуса повинны в военных
преступлениях, разыскиваются советскими властями и, соответственно, подлежат
выдаче Советам21. 26 мая фон Паннвицу сообщили, что он отстранен
от командования корпусом. Вместе со 144 немецкими и 690 казачьими офицерами
он был объявлен арестованным. Правда, многие офицеры сумели
бежать22. Самого фон Паннвица перевели из здания его штаба в
Альт-хофене севернее, в деревеньку Мюлен. Так начался его путь в Юденбург.
Согласно казачьим источникам, английские офицеры предложили освободить фон
Паннвица из-под стражи и.даже организовать ему побег. Но генерал отказался,
заявив, что был с казаками в хорошие времена и не бросит их в
плохие23. Это подтверждает и полковник Вагнер, которому удалось
уцелеть. Он сообщил мне, что, получив предупреждение от англичан, немедленно
позвонил фон Паннвицу и предложил ему бежать и присоединиться к югославским
монархистам, четникам. Генерал ответил, что все его офицеры вольны поступать
так, как считают нужным, он же не оставит казаков. Наверное, узы,
связывавшие его с казаками, особенно укрепились после того, как 24 мая он
был выбран походным атаманом -- ни один иностранец не удостаивался до тех
пор такой чести. На этой церемонии присутствовали старшие английские
офицеры, но вряд ли они оценили ее значение24.
28 мая генерал фон Паннвиц с группой немецких офицеров был передан в
Юденбурге НКВД25. Здесь, на небезызвестном металлургическом
заводе, он встретился с казачьими генералами Красновым, Шкуро, Домановым.
Вместе с ними ort ехал до Бадена, потом их пути разошлись. Красновых
отправили самолетом в Москву, фон Паннвиц остался в Австрии. Мы ничего не
знаем о том, через что он прошел в застенках НКВД -- на Лубянке и в других
местах; известно лишь, что он был повешен в 1947 году вместе с Красновым и
Шкуро26. Таким образом, английское правительство, по сути дела,
обрекло на бессудную расправу и смерть немецких офицеров, взятых в плен
английскими войсками и являвшихся военнопленными.
Основному составу корпуса предстояло повторить путь дома-новских
казаков. Все приготовления были завершены к 25 мая27. Капитан
Майкл Фрейер, в то время офицер разведки штаба 46-й
268
дивизии, хорошо помнит, как тщательно разрабатывались планы операции.
Было собрано большое число трехтонок, в каждой -- по шоферу с напарником и
по два охранника. Дорога, по которой предполагалось везти пленных, была
освобождена, по всему маршруту расставили войска. Солдаты и оборудование
набирались в пяти артиллерийских полках. Как и в случае с Домановым,
англичане и здесь применили обманный маневр, сказали казакам, что их
переводят в новые лагеря в Италии. Для казаков это была приятная новость,
означавшая, что они отдаляются от советской зоны; и посадка в грузовики
прошла без всяких осложнений.
Примерно километров пятнадцать грузовики шли на юг, и на душе у казаков
становилось все веселее. С каждой минутой они все дальше удалялись от своих
врагов. Но вдруг головная машина колонны развернулась и с бешеной скоростью
помчалась на север. Один за другим пролетали грузовики мимо стоящих на шоссе
групп вооруженных английских солдат. Паника охватила казаков. На шоссе
дождем посыпались часы, кольца, фотоаппараты. Кое-кто выпрыгнул из
грузовиков (при такой скорости это означало верную смерть). По прибытии
колонны в Юденбург многие казаки, спрыгивая из грузовиков, старались
перевернуться в воздухе, чтобы, ударившись головой о землю, сломать себе
шею. Рапорт об этом был подан в штаб дивизии28.
46-я пехотная дивизия провела еще одну операцию -- по возвращению
отделившегося от корпуса полка казаков, не пожелавшего сдаваться англичанам.
Это был 5-й Донской полк, единственный в корпусе, которым командовал русский
-- полковник Иван Кононов, первый советский офицер, добровольно перешедший
со своим полком к немцам. Не слишком разборчивый в вопросах морали и
дисциплины, Кононов был, можно сказать, духовным сыном Шкуро. В его штабе
имелся личный палач, здоровенный парень с золотыми серьгами, наполовину
грек. По первому знаку Кононова этот детина с готовностью всаживал 9 граммов
свинца во всякого, кто имел несчастье не угодить его командиру. Однако при
сдаче корпуса англичанам Кононова в полку не было: его послали в качестве
офицера связи к генералу Власову для переговоров об объединении различных
антисоветских русских войск, действовавших в составе немецкой армии или
параллельно с ней. В результате полковник избежал общей участи: сначала он
отправился в Мюнхен, в американскую оккупационную зону, а затем эмигрировал
в Австралию29.
В отсутствие Кононова полком командовал подполковник Борисов. По
неизвестным причинам, "бригада Кононова", как называли полк англичане,
отказалась подчиняться генералу фон Пан-нвицу и его немецким офицерам и
потребовала, чтобы англичане
269
считали ее отдельным полком. Встав лагерем около Клайн Санкт-Пауль, они
творили буквально чудеса дисциплинированности и собранности, быть может,
рассчитывая покорить сердца англичан30. Вечером 27 мая английский
офицер сообщил подполковнику Борисову, что в 8 часов утра всех офицеров
полка перевезут в специальный лагерь в северной Италии, откуда им
впоследствии разрешат эмигрировать в Канаду. Офицеры подчинились приказу.
Если у кого-то и возникали подозрения, маловеру тут же втолковывали, что
англичане -- люди чести и никогда не допустят передачи пленных Советам...
Казаков посадили в грузовики и отвезли в Юден-бург, где офицеру НКВД был
вручен поименный список полка. Оказались они все на том же металлургическом
заводе. Среди офицеров было множество эмигрантов, таких, как капитан
Анатолий Петровский, покинувший Россию в 1920 году вместе с армией союзника
Англии, генерала Врангеля. Он провел 11 лет в лагерях и вернулся на Запад в
1956 году совершенно больным человеком31.
30 мая оставшихся солдат, не подозревавших о судьбе офицеров, вывезли в
горы, в обнесенный проволокой лагерь в Брюкле. Полковник Деннис Уоррел,
командир батальона, которому была поручена охрана лагеря, ясно помнит
прибытие примерно тридцати "красивых парней". В ту ночь, при свете двух
мощных прожекторов, казаки, охваченные радостными предчувствиями свободной
жизни, пели и плясали до утра. У них был прекрасный оркестр, и английские
охранники быстро подхватили и начали насвистывать заразительные казацкие
мелодии. Наутро всех отправили на север, в лагере остался только оркестр --
для увеселения отрядов, которым предстояло останавливаться в этом
перевалочном пункте в ближайшие дни. От офицеров, сопровождавших конвои в
Юден-бург, полковник Уоррел слышал все те же рассказы об офицерах и
солдатах, кончавших с собой по дороге или сразу по прибытии на место. В
числе самоубийц был и командир бригады32.
В течение недели после 28 мая 46-я пехотная дивизия передала НКВД в
Юденбурге 17 702 казака. Сюда входили также немецкие офицеры, 47 женщин, 5
детей и 7 священников (по меньшей мере один из них позже умер в
Караганде)33. Аналогичная операция была проведена севернее, в
районе, занятом отдельной 7-й танковой бригадой. В рапортах нет упоминаний о
каких-либо инцидентах. В этом районе казаки находились на попечении
бригадира К. К. Купера. Их лагерь был прекрасно организован по принципу
самоуправления, там имелись школа, больница, оркестр. Так же, как и прочие
английские командиры, бригадир Купер получил приказ о передаче казаков
Советам, и его подопечным сказали, что они переезжают в новый лагерь в
Италии. Все было устроено так, чтобы казаки до самого последнего момента не
догадались об обмане: их повезли на юг, а потом кружной
270
дорогой свернули к Юденбургу. И лишь когда первые лучи солнца
забрезжили над горами справа, пленные догадались, что их обманули, но было
уже поздно: грузовики на полной скорости подъезжали к Юденбургу. Подавленные
и потерянные, казаки покорно двинулись грустной чередой через мост.
Эта операция вызвала отвращение у многих солдат 7-ой танковой бригады
-- не только потому, что среди жертв были женщины и дети, но и потому, что
этим английским солдатам еще раньше представилась редкая возможность узнать
кое-что о природе коммунизма. Бригада воевала в Италии бок о бок со 2-м
Польским корпусом, и солдаты наслушались от поляков таких основанных на
личном опыте историй о жестокости и варварстве Красной армии, что не могли,
подобно Сартру и О'Кейси, просто отмахнуться от них. А совсем недавно, когда
бригада заняла район, где раньше стояли части Красной армии, солдаты смогли
лично убедиться в варварстве своих союзников. Примеры вандализма попадались
на каждом шагу: то, что оказалось невозможно разбить или поджечь, было
загажено. Бесценные канделябры, подобранные в домах и замках, сбрасывались
вниз и разбивались. Деревянные сиденья с унитазов были сняты: офицеры
отправляли их на родину34.
Судя по всему, не все казаки были переданы в Юденбурге. Один офицер,
вероятно из 15-го Казачьего кавалерийского корпуса, рассказывал соседу по
нарам в воркутинском лагере, как он и его товарищи, вызвавшиеся воевать за
союзников на Востоке, были доставлены на советскую территорию самолетом
незадолго до начала выдач в Юденбурге35. Оснований сомневаться в
правдивости этого рассказа у нас нет, но трудно понять, чем была вызвана
столь необычная процедура репатриации. К тому же, в доступных нам английских
документах никаких упоминаний о подобной операции не обнаружено.
Нам остается лишь описать выдачу казаков в районе, контролируемом 6-й
танковой дивизией. Речь идет о части 1-й дивизии корпуса под командованием
полковника Константина Вагнера.
Утром 26 мая генерал-майор Горацио Мюррей, командир 6-й танковой
дивизии, провел совещание по определению процедуры выдачи казаков. Совещание
состоялось в замке, где находилась штаб-квартира бригадира Клайва Ашера,
которому были поручены казаки. Генерал Мюррей не раз намекал своим офицерам,
что не слишком огорчится, если казакам удастся бежать. Подобно своему
прославленному тезке, адмиралу Горацио Нельсону, генерал знал, когда именно
уместно поднести подзорную трубу к слепому глазу. Но теперь им были получены
четкие приказы, и он должен был проследить за их выполнением. Не скрывая
своего отвращения, генерал объяснил офицерам план операции.
271
Офицеры 6-й танковой дивизии реагировали на сообщение генерала совсем
не так покорно, как их коллеги в 78-й дивизии. У многих инструкции вызвали
нескрываемый протест. Полковник Робин Роуз Прайс из 3-го Уэльского
гвардейского полка стал открыто возражать генералу и уступил только после
длительной и бурной дискуссии. Мюррей, при всем отвращении к полученному
заданию, все же не собирался откровенно игнорировать приказ. Кроме того, он
считал, что те казаки, которые хотели бежать, вполне могли это сделать после
его намека немецким офицерам о предстоящей выдаче. После совещания офицеры
отправились в лагерь, чтобы разработать детальный план операции: для ее
успешного проведения была необходима самая тщательная подготовка. Только в 6
часов вечера полковник Роуз Прайс вернулся в штаб своего батальона в Розегге
-- чтобы отдать своим солдатам приказ "о выполнении самой неблагодарной
задачи, какую только можно было придумать"36.
Он был не единственным офицером в дивизии, которому предстоящая
операция внушала отвращение. Пока полковник Прайс мрачно отдавал приказания
своим солдатам, бригадир Ашер скакал на коне в Штирниц, к полковнику
Константину Вагнеру. Он сообщил Вагнеру, что завтра казаков переводят в
Вейтенсфельд, в лагерь за проволокой, и осведомился, сколько времени может
занять такой переход. Вагнер ответил, что идти придется весь день -- с 5
утра до 8 вечера: дороги в горах узкие, 10 тысяч конных не могут двигаться
по ним быстро. Ашер, кивнув, уехал, а через два часа прискакал назад --
проверить, как идут приготовления. Вагнер доложил о проделанной работе и
затем, глядя бригадиру прямо в глаза, спросил:
-- Господин генерал, я так понимаю, что лагерь за проволо
кой -- это только первый шаг. Вторым будет выдача Советам,
третьим -- Сибирь. Не так ли?
Бригадир Ашер уклонился от прямого ответа:
Мы ведь оба солдаты, полковник?
Разумеется, господин генерал.
В таком случае вы сами понимаете, что мы вынуждены
подчиняться нашему политическому руководству.
Вагнера навестил также симпатизировавший ему полковник Хиллс:
большевикам. Майор Вильерс ответил, что ему даны точные инструкции не
принимать никаких условий: Казачий корпус должен просто сдаться английской
8-й армии. Генерал, не видя иного выхода, согласился, и они договорились,
что он приведет корпус в ближайшую английскую часть и казаки сдадут там
оружие.
В странной обстановке проходила эта беседа. С улицы доносилось звяканье
уздечек, лошади стучали копытами о мостовую. Мимо низких окошек гарцевали
конные эскадроны, а в крестьянском доме немецкие и русские офицеры в меховых
шапках спорили с бесстрастным англичанином. Беседа несколько оживилась,
когда генерал фон Паннвиц вдруг вспомнил, что встречался с Чарлзом Вильерсом
в имении Бисмарка в Восточной Пруссии. Генерал стал уговаривать англичанина
отобедать у них, но Вильерс вежливо отказался и уехал, договорившись, что
казаки на следующий день сдадутся англичанам.
Этот визит явно расстроил генерала фон Паннвица. Хотя майор Вильерс был
истинным джентльменом, держался он официально и натянуто, а инструкции о
том, что казаки не могут выдвигать никаких условий, внушали генералу смутные
подозрения. Да и вообще -- что англичанам известно о казаках? Решив выяснить
ситуацию, генерал выслал для установления контакта с англичанами старшего
офицера штаба, полковника фон Рентельна, бывшего офицера русской
императорской гвардии, участника похода армии генерала Юденича на Петроград
в 1919 году. В этой кампании он познакомился с майором Гарольдом
Александером, командовавшим антибольшевистским балтийским ландсвером. С тех
пор
263
они поддерживали знакомство, изредка встречаясь в лондонском клубе. Фон
Рентельн не сомневался, что, если бы ему удалось сейчас разыскать
фельдмаршала Александера, он сумел бы объяснить англичанам специфическое
положение казаков и предотвратить их выдачу Советам6. Полковник
Эндрю Хорсбру-Портер из 27-го Лансерского полка, находившийся в те дни в
Вольфсберге, вспоминает:
Однажды в штаб прибыла кавалькада во главе с высоким, импозантным
господином аристократической наружности, который на прекрасном английском
заявил, что сдается. С ним был казачий эскорт. Я сразу почувствовал
расположение к этому старомодному космополитическому генералу. Он сказал,
что, насколько ему известно, нашей армией командует Александер, и добавил:
"Если бы я повидался с Алексом, все было бы в порядке", -- или что-то вроде
того.
Русского офицера увезли на штабной машине в" штаб дивизии7.
Но генерал фон Паннвиц не мог дожидаться исхода этой миссии. Наутро, 10 мая,
он выехал к английским позициям и сразу за Фолкермарктом наткнулся на пост
англичан. Его провели к майору Генри Говарду из 1-го Королевского пехотного
корпуса. Говард был крайне заинтересован в скорейшей сдаче казаков; ему
важно было поскорее сбыть их с рук. Югославские партизаны расставили посты,
далеко продвинувшись на территорию Австрии, а майору было необходимо
очистить дороги для наступления на Грац. Югославы требовали, чтобы казаки
сдались им, но при этом не собирались приближаться к их позициям, пока у
казаков было оружие: вот если бы англичане разоружили их, а уж затем
передали югославам... Генри Говард понимал, что пока казаки остаются на
своих позициях, его батальон не только не сможет продвигаться вперед, но еще
того и гляди попадет в какую-нибудь бездарную трехстороннюю заварушку.
Поэтому майор предложил фон Паннвицу привести корпус утром и отправил вместе
с генералом капитана Джулиана Уотена. Они вместе отобедали, и за столом
немецкий офицер говорил о том, как его заботит судьба лошадей. Все было
очень по-джентльменски.
На другое утро казачьи части начали складывать оружие прямо в поле
около Фолкермаркта. Генерал фон Паннвиц и Чарлз Вильерс бесстрастно
наблюдали за этой процедурой. Сдав оружие, все полки двинулись на запад, к
месту, указанному командованием английского корпуса8. Партизаны
Тито, узнав о разоружении казаков, осмелели и начали обстреливать их
издалека и красть лошадей. Как лаконично поведал майор Говард,
264
пришлось использовать транспортеры для охраны бросившихся бежать
казаков и пригрозить отрядам Тито, что если они не перестанут вести себя,
как дети, мы пустим в ход танки.
Разоруженные казаки проехали на запад, через Санкт-Вейт9.
Для защиты от неугомонных "югов" майор Говард расставил по пути их
следования танковые патрули. В течение трех дней бесконечный поток казаков
шел через австрийские городки. На одном из таких постов, у пруда, где казаки
поили своих лошадей, стоял лейтенант Гарри Моф. Легкая дымка пыли висела над
зелеными лугами, по которым гнали 20 тысяч лошадей, и лейтенант сказал своим
солдатам, что они присутствуют при неповторимом зрелище. Правда, им было
суждено снова встретиться с казаками всего через три недели, и уже совсем
при других обстоятельствах10.
За Санкт-Вейтом Казачий корпус был разделен на две части, которым было
приказано встать лагерем в разных местах. Генерал фон Паннвиц со штабом
двинулись на север, к Альтхо-фену. С ним шли 3-й и 4-й Кубанские полки, 5-й
Донской, 6-й Терский и 8-й (пеший) полк -- все они, кроме 4-го Кубанского,
относились ко 2-й дивизии. Основная часть 1-ой дивизии, в составе 1-го
Донского и 2-го Сибирского полков, под командой полковника Вагнера двинулась
на запад и встала лагерем в полях около Фельдкирхена. Весь этот район
находился под контролем английской 6-й танковой дивизии". Куратором дивизии
Вагнера был назначен полковник Джеймс Хиллс. Оба полковника прекрасно
сработались, и англичанин часто наведывался в лагерь и в маленький замок на
краю леса, где жил Вагнер. На Хиллса произвели большое впечатление
дисциплина казаков и жизнерадостное настроение, царившее в
лагере12.
Генерала фон Паннвица не оставляли мрачные раздумья о судьбе его
солдат. На глазах у подчиненных он держался спокойно и уверенно. Полковнику
Вагнеру он сказал, что, наверное, англичане отправят корпус на службу в
Иран, но из его поступков в те дни и из рассказов англичан явствует, что
ситуация казалась ему крайне тревожной. Миссия фон Рентельна провалилась;
Алексан-дера ему повидать не удалось, и он вернулся в Альтхофен. Джереми
Пембертон, служивший тогда при штабе 61-й бригады, входившей в состав 6-й
танковой дивизии, вспоминает, как однажды вместе с фон Паннвицем и фон
Рентельном инспектировал казачьи лагеря. Разговорившись, Пембертон и
Рентельн обнаружили, что у них есть общий знакомый: граф Бенкендорф, сосед
Пембертона по Саффолку. В этой дружеской беседе, которая велась
по-французски, фон Рентельн ясно дал понять, что не питает никаких иллюзий
насчет дальнейшей судьбы казаков13.
265
Фон Паннвиц частным порядком пытался спасти корпус от гибели. Эдуард
Рентой, заместитель командира отдела ССО, в котором работал Чарлз Вильерс,
присутствовал на совещании с генералом и его штабом в Клагенфурте. В запале
стуча кулаком по столу, фон Паннвиц с жаром описывал боевые качества казаков
и просил англичан взять корпус к себе на службу или передать его
американцам. Рентой отправился звонить в штаб корпуса бригадному генералу
Тоби Лоу, ныне лорду Олдингтону. Лоу подробно разъяснил, что они не вправе
давать обещания такого рода и казакам придется сидеть в лагере до принятия
решения. Так что, наверное, фон Паннвиц вернулся в Альтхофен с тяжелым
сердцем. К тому же до него дошли весьма неприятные намеки, что немецким
офицерам лучше всего улизнуть и тихонечко отсидеться в укромном
месте14. Однако генерал не отказался от попыток связаться с
английскими властями и объяснить им положение казаков. Несколько раз он
просил майора Вильерса связать его с генералом Мак-Крири, посылал одного из
своих штабных офицеров в штаб 5-го корпуса в Клагенфурте -- все
напрасно15.
Наверное, им постепенно овладевало отчаяние. Всего через несколько дней
после того, как корпус расположился на новом месте, одно весьма авторитетное
лицо намекнуло старшим офицерам корпуса, что их опасения не лишены
оснований. Этим авторитетным лицом был командующий 6-й танковой дивизии
генерал-майор Горацио Мюррей, чрезвычайно популярный и необычный офицер. Он
терпеть не мог командиров, сводящих понятие служебного долга исключительно к
передаче приказов вышестоящего начальства. "Зачем тогда вообще нужны
генералы?"-- сказал он как-то по этому поводу.
В середине мая Мюррей вызвал старших офицеров Казачьего корпуса в свой
штаб в Клагенфурт и сообщил им по-немецки, что у него есть причины думать,
что их могут отправить в СССР, а потому он советует им серьезно поразмыслить
над ситуацией. Пока он не получил никаких инструкций, но -- имеющий уши да
слышит. Этим выразительным намеком он закрыл совещание. Фон Паннвиц и его
офицеры, бледные и растерянные, тут же уехали к себе.
Мы можем лишь догадываться о чувствах фон Паннвица. С одной стороны,
было бы безответственно сеять среди солдат панику и уныние. Всякие слухи
такого рода наверняка подорвут дисциплину, к тому же ничего определенного
генерал Мюррей не сказал. Казаки отчаянно цеплялись за надежду, что им
удастся поразить воображение англичан отличной дисциплиной и хорошим
поведением и это может сыграть свою роль при решении их судьбы. С другой
стороны, если в лагерях начнется хаос и неразбериха, это послужит для
англичан оправданием самых суровых мер.
266
Генерал Мюррей и его старшие офицеры относились к пленным с явной
симпатией, так что имело полный смысл вести себя так, чтобы не потерять их
расположения. Поэтому фон Паннвиц, вероятно, решил, что единственный
разумный, хотя и недостаточный выход -- сохранять корпус и продолжать
взывать к властям. Имелось и еще одно соображение. За два года между фон
Паннвицем и его казаками возникли прочные узы взаимной симпатии, генерал
чувствовал, что отвечает за них. Пока корпус не найдет прибежища где-нибудь
в свободном мире, долг командира -- оставаться с солдатами и заботиться о
них.
Но он отвечал также и за немецких офицеров, добровольно пришедших в
корпус. Он понимал, что, несмотря на все его призывы, англичане могут все же
передать корпус Советам. И если казаков все-таки еще можно счесть
предателями, то уж к немецким офицерам это определение никак не относится.
Более того, в Женевской конвенции четко оговорено, что пленные, взятые в
плен после окончания военных действий, должны быть немедленно переданы своей
стране. Однако фон Паннвиц не исключал, что англичане сочтут немецких
офицеров, разбросанных по разным полкам, составной частью корпуса и выдадут
их. Вероятно, именно такого рода соображения и привели генерала к решению
заменить немцев казачьими офицерами и создать "чисто немецкий полк или
батальон", который состоял бы из одних немцев. Он предложил это англичанам
25 мая. Тем временем казаки и сами стали требовать, чтобы немецких офицеров
заменили казаками; в некоторых отрядах даже начались волнения. Мотивы этого
требования нам неизвестны; может быть, сказалось напряжение последних
недель, или же казаки посчитали, что англичане благосклоннее отнесутся к
ним, если будут считать их русским антисоветским войском, "третьей силой", а
не наемниками под немецким командованием, немецкими пособниками.
Но практический результат этих отчаянных планов был ничтожен и свелся к
тому, что англичане получили разные списки казацкого и немецкого состава
корпуса16. События, меж тем, не стояли на месте. Советские и
английские офицеры встретились в Вольфсберге для уточнения планов по
передаче всего Казачьего корпуса советским властям17. Дивизионные
командиры получили последний приказ, оставалось лишь разработать отдельные
детали операции. К концу мая корпус фон Паннвица находился на территории
5-го корпуса английской армии, под контролем трех разных групп: 6-й танковой
дивизии, 46-й пехотной дивизии и 7-й танковой бригады18.
46-я пехотная дивизия, в ведении которой был генерал фон Паннвиц со
штабом и основной состав корпуса, с 16 мая занима-
267
лась передачей русских военнопленных и рабочих в
Юденбурге19. Теперь же ей предстояло подготовиться к внезапной
выдаче Казачьего корпуса. Необходимым условием подготовки было соблюдение
строжайшей тайны. Как отмечается в документах военного министерства, "если
бы казаки узнали о плане выдачи, это привело бы к массовым побегам и
самоубийствам"20.
В приказе утверждалось -- лживо или, во всяком случае, необоснованно,
что многие немецкие офицеры Казачьего корпуса повинны в военных
преступлениях, разыскиваются советскими властями и, соответственно, подлежат
выдаче Советам21. 26 мая фон Паннвицу сообщили, что он отстранен
от командования корпусом. Вместе со 144 немецкими и 690 казачьими офицерами
он был объявлен арестованным. Правда, многие офицеры сумели
бежать22. Самого фон Паннвица перевели из здания его штаба в
Альт-хофене севернее, в деревеньку Мюлен. Так начался его путь в Юденбург.
Согласно казачьим источникам, английские офицеры предложили освободить фон
Паннвица из-под стражи и.даже организовать ему побег. Но генерал отказался,
заявив, что был с казаками в хорошие времена и не бросит их в
плохие23. Это подтверждает и полковник Вагнер, которому удалось
уцелеть. Он сообщил мне, что, получив предупреждение от англичан, немедленно
позвонил фон Паннвицу и предложил ему бежать и присоединиться к югославским
монархистам, четникам. Генерал ответил, что все его офицеры вольны поступать
так, как считают нужным, он же не оставит казаков. Наверное, узы,
связывавшие его с казаками, особенно укрепились после того, как 24 мая он
был выбран походным атаманом -- ни один иностранец не удостаивался до тех
пор такой чести. На этой церемонии присутствовали старшие английские
офицеры, но вряд ли они оценили ее значение24.
28 мая генерал фон Паннвиц с группой немецких офицеров был передан в
Юденбурге НКВД25. Здесь, на небезызвестном металлургическом
заводе, он встретился с казачьими генералами Красновым, Шкуро, Домановым.
Вместе с ними ort ехал до Бадена, потом их пути разошлись. Красновых
отправили самолетом в Москву, фон Паннвиц остался в Австрии. Мы ничего не
знаем о том, через что он прошел в застенках НКВД -- на Лубянке и в других
местах; известно лишь, что он был повешен в 1947 году вместе с Красновым и
Шкуро26. Таким образом, английское правительство, по сути дела,
обрекло на бессудную расправу и смерть немецких офицеров, взятых в плен
английскими войсками и являвшихся военнопленными.
Основному составу корпуса предстояло повторить путь дома-новских
казаков. Все приготовления были завершены к 25 мая27. Капитан
Майкл Фрейер, в то время офицер разведки штаба 46-й
268
дивизии, хорошо помнит, как тщательно разрабатывались планы операции.
Было собрано большое число трехтонок, в каждой -- по шоферу с напарником и
по два охранника. Дорога, по которой предполагалось везти пленных, была
освобождена, по всему маршруту расставили войска. Солдаты и оборудование
набирались в пяти артиллерийских полках. Как и в случае с Домановым,
англичане и здесь применили обманный маневр, сказали казакам, что их
переводят в новые лагеря в Италии. Для казаков это была приятная новость,
означавшая, что они отдаляются от советской зоны; и посадка в грузовики
прошла без всяких осложнений.
Примерно километров пятнадцать грузовики шли на юг, и на душе у казаков
становилось все веселее. С каждой минутой они все дальше удалялись от своих
врагов. Но вдруг головная машина колонны развернулась и с бешеной скоростью
помчалась на север. Один за другим пролетали грузовики мимо стоящих на шоссе
групп вооруженных английских солдат. Паника охватила казаков. На шоссе
дождем посыпались часы, кольца, фотоаппараты. Кое-кто выпрыгнул из
грузовиков (при такой скорости это означало верную смерть). По прибытии
колонны в Юденбург многие казаки, спрыгивая из грузовиков, старались
перевернуться в воздухе, чтобы, ударившись головой о землю, сломать себе
шею. Рапорт об этом был подан в штаб дивизии28.
46-я пехотная дивизия провела еще одну операцию -- по возвращению
отделившегося от корпуса полка казаков, не пожелавшего сдаваться англичанам.
Это был 5-й Донской полк, единственный в корпусе, которым командовал русский
-- полковник Иван Кононов, первый советский офицер, добровольно перешедший
со своим полком к немцам. Не слишком разборчивый в вопросах морали и
дисциплины, Кононов был, можно сказать, духовным сыном Шкуро. В его штабе
имелся личный палач, здоровенный парень с золотыми серьгами, наполовину
грек. По первому знаку Кононова этот детина с готовностью всаживал 9 граммов
свинца во всякого, кто имел несчастье не угодить его командиру. Однако при
сдаче корпуса англичанам Кононова в полку не было: его послали в качестве
офицера связи к генералу Власову для переговоров об объединении различных
антисоветских русских войск, действовавших в составе немецкой армии или
параллельно с ней. В результате полковник избежал общей участи: сначала он
отправился в Мюнхен, в американскую оккупационную зону, а затем эмигрировал
в Австралию29.
В отсутствие Кононова полком командовал подполковник Борисов. По
неизвестным причинам, "бригада Кононова", как называли полк англичане,
отказалась подчиняться генералу фон Пан-нвицу и его немецким офицерам и
потребовала, чтобы англичане
269
считали ее отдельным полком. Встав лагерем около Клайн Санкт-Пауль, они
творили буквально чудеса дисциплинированности и собранности, быть может,
рассчитывая покорить сердца англичан30. Вечером 27 мая английский
офицер сообщил подполковнику Борисову, что в 8 часов утра всех офицеров
полка перевезут в специальный лагерь в северной Италии, откуда им
впоследствии разрешат эмигрировать в Канаду. Офицеры подчинились приказу.
Если у кого-то и возникали подозрения, маловеру тут же втолковывали, что
англичане -- люди чести и никогда не допустят передачи пленных Советам...
Казаков посадили в грузовики и отвезли в Юден-бург, где офицеру НКВД был
вручен поименный список полка. Оказались они все на том же металлургическом
заводе. Среди офицеров было множество эмигрантов, таких, как капитан
Анатолий Петровский, покинувший Россию в 1920 году вместе с армией союзника
Англии, генерала Врангеля. Он провел 11 лет в лагерях и вернулся на Запад в
1956 году совершенно больным человеком31.
30 мая оставшихся солдат, не подозревавших о судьбе офицеров, вывезли в
горы, в обнесенный проволокой лагерь в Брюкле. Полковник Деннис Уоррел,
командир батальона, которому была поручена охрана лагеря, ясно помнит
прибытие примерно тридцати "красивых парней". В ту ночь, при свете двух
мощных прожекторов, казаки, охваченные радостными предчувствиями свободной
жизни, пели и плясали до утра. У них был прекрасный оркестр, и английские
охранники быстро подхватили и начали насвистывать заразительные казацкие
мелодии. Наутро всех отправили на север, в лагере остался только оркестр --
для увеселения отрядов, которым предстояло останавливаться в этом
перевалочном пункте в ближайшие дни. От офицеров, сопровождавших конвои в
Юден-бург, полковник Уоррел слышал все те же рассказы об офицерах и
солдатах, кончавших с собой по дороге или сразу по прибытии на место. В
числе самоубийц был и командир бригады32.
В течение недели после 28 мая 46-я пехотная дивизия передала НКВД в
Юденбурге 17 702 казака. Сюда входили также немецкие офицеры, 47 женщин, 5
детей и 7 священников (по меньшей мере один из них позже умер в
Караганде)33. Аналогичная операция была проведена севернее, в
районе, занятом отдельной 7-й танковой бригадой. В рапортах нет упоминаний о
каких-либо инцидентах. В этом районе казаки находились на попечении
бригадира К. К. Купера. Их лагерь был прекрасно организован по принципу
самоуправления, там имелись школа, больница, оркестр. Так же, как и прочие
английские командиры, бригадир Купер получил приказ о передаче казаков
Советам, и его подопечным сказали, что они переезжают в новый лагерь в
Италии. Все было устроено так, чтобы казаки до самого последнего момента не
догадались об обмане: их повезли на юг, а потом кружной
270
дорогой свернули к Юденбургу. И лишь когда первые лучи солнца
забрезжили над горами справа, пленные догадались, что их обманули, но было
уже поздно: грузовики на полной скорости подъезжали к Юденбургу. Подавленные
и потерянные, казаки покорно двинулись грустной чередой через мост.
Эта операция вызвала отвращение у многих солдат 7-ой танковой бригады
-- не только потому, что среди жертв были женщины и дети, но и потому, что
этим английским солдатам еще раньше представилась редкая возможность узнать
кое-что о природе коммунизма. Бригада воевала в Италии бок о бок со 2-м
Польским корпусом, и солдаты наслушались от поляков таких основанных на
личном опыте историй о жестокости и варварстве Красной армии, что не могли,
подобно Сартру и О'Кейси, просто отмахнуться от них. А совсем недавно, когда
бригада заняла район, где раньше стояли части Красной армии, солдаты смогли
лично убедиться в варварстве своих союзников. Примеры вандализма попадались
на каждом шагу: то, что оказалось невозможно разбить или поджечь, было
загажено. Бесценные канделябры, подобранные в домах и замках, сбрасывались
вниз и разбивались. Деревянные сиденья с унитазов были сняты: офицеры
отправляли их на родину34.
Судя по всему, не все казаки были переданы в Юденбурге. Один офицер,
вероятно из 15-го Казачьего кавалерийского корпуса, рассказывал соседу по
нарам в воркутинском лагере, как он и его товарищи, вызвавшиеся воевать за
союзников на Востоке, были доставлены на советскую территорию самолетом
незадолго до начала выдач в Юденбурге35. Оснований сомневаться в
правдивости этого рассказа у нас нет, но трудно понять, чем была вызвана
столь необычная процедура репатриации. К тому же, в доступных нам английских
документах никаких упоминаний о подобной операции не обнаружено.
Нам остается лишь описать выдачу казаков в районе, контролируемом 6-й
танковой дивизией. Речь идет о части 1-й дивизии корпуса под командованием
полковника Константина Вагнера.
Утром 26 мая генерал-майор Горацио Мюррей, командир 6-й танковой
дивизии, провел совещание по определению процедуры выдачи казаков. Совещание
состоялось в замке, где находилась штаб-квартира бригадира Клайва Ашера,
которому были поручены казаки. Генерал Мюррей не раз намекал своим офицерам,
что не слишком огорчится, если казакам удастся бежать. Подобно своему
прославленному тезке, адмиралу Горацио Нельсону, генерал знал, когда именно
уместно поднести подзорную трубу к слепому глазу. Но теперь им были получены
четкие приказы, и он должен был проследить за их выполнением. Не скрывая
своего отвращения, генерал объяснил офицерам план операции.
271
Офицеры 6-й танковой дивизии реагировали на сообщение генерала совсем
не так покорно, как их коллеги в 78-й дивизии. У многих инструкции вызвали
нескрываемый протест. Полковник Робин Роуз Прайс из 3-го Уэльского
гвардейского полка стал открыто возражать генералу и уступил только после
длительной и бурной дискуссии. Мюррей, при всем отвращении к полученному
заданию, все же не собирался откровенно игнорировать приказ. Кроме того, он
считал, что те казаки, которые хотели бежать, вполне могли это сделать после
его намека немецким офицерам о предстоящей выдаче. После совещания офицеры
отправились в лагерь, чтобы разработать детальный план операции: для ее
успешного проведения была необходима самая тщательная подготовка. Только в 6
часов вечера полковник Роуз Прайс вернулся в штаб своего батальона в Розегге
-- чтобы отдать своим солдатам приказ "о выполнении самой неблагодарной
задачи, какую только можно было придумать"36.
Он был не единственным офицером в дивизии, которому предстоящая
операция внушала отвращение. Пока полковник Прайс мрачно отдавал приказания
своим солдатам, бригадир Ашер скакал на коне в Штирниц, к полковнику
Константину Вагнеру. Он сообщил Вагнеру, что завтра казаков переводят в
Вейтенсфельд, в лагерь за проволокой, и осведомился, сколько времени может
занять такой переход. Вагнер ответил, что идти придется весь день -- с 5
утра до 8 вечера: дороги в горах узкие, 10 тысяч конных не могут двигаться
по ним быстро. Ашер, кивнув, уехал, а через два часа прискакал назад --
проверить, как идут приготовления. Вагнер доложил о проделанной работе и
затем, глядя бригадиру прямо в глаза, спросил:
-- Господин генерал, я так понимаю, что лагерь за проволо
кой -- это только первый шаг. Вторым будет выдача Советам,
третьим -- Сибирь. Не так ли?
Бригадир Ашер уклонился от прямого ответа:
Мы ведь оба солдаты, полковник?
Разумеется, господин генерал.
В таком случае вы сами понимаете, что мы вынуждены
подчиняться нашему политическому руководству.
Вагнера навестил также симпатизировавший ему полковник Хиллс: