Страница:
Ивана Денисовича" А. Солженицына, чтобы тут же подвергнуться наказанию.
Шухову еще повезло: он получил 10 лет в исправительно-трудовом лагере. В
книге Светланы Аллилуевой рассказывается о ликвидации Берией целых армейских
частей, иногда очень крупных, временно попавших в окружение в 1941 году. Эта
линия не менялась на протяжении всей войны: в феврале 1943 года двое
рядовых, спасенных своими товарищами из плена, были затем расстреляны на
месте11. Правда, иной раз карать по всей строгости мешала
"правосудию" нехватка квалифицированных кадров. Два летчика, самолеты
которых были сбиты за линией фронта, но которым все же удалось вернуться в
свою часть, сразу же были отправлены в отдаленный "исправительный лагерь для
летчиков" в Алкино, под Уфой. Там их некоторое время избивали и держали
впроголодь, но хороших летчиков не хватало, и их освободили и вернули в
часть12. Однако таких счастливчиков было немного. Для тех же, кто
попал в руки к немцам и не сумел убежать, предполагалось пропорционально
куда более суровое наказание. Эйзенхауэр в своей книге вспоминает, как
поразило его объяснение одного советского генерала, что солдаты, сдавшиеся в
плен, ни на что не годятся, а потому нечего о них заботиться13.
По крайней мере в этом вопросе Сталин был последователен. В первый же месяц
войны его сын Яков попал в плен под Смоленском. На допросах немецкие офицеры
выяснили, что Яков Сталин не верит в возможность победы Германии над СССР,
но опасается народного восстания против партийной диктатуры. 19 июля он
послал записку отцу, который в ответ на это посадил жену Якова Юлию в
тюрьму. Немцы несколько раз пытались обменять Якова, сначала на каких-то
немцев, застрявших в Иране, затем на фельдмаршала фон Паулюса. Наконец,
Гитлер, не чуждый, в отличие от Сталина, родственных чувств, предложил
обменять Якова на своего племянника Лео Раубаля, попавшего в плен после
поражения под Сталинградом. Сталин ответил отказом, лаконично пояснив:
"Война есть война". Однажды, во время прогулки по саду, Сталин рассказал
Жукову о том, что немцы склоняют Якова к переходу на их сторону,-- но "Яков
предпочтет любую смерть измене Родине",-- добавил он "твердо". Маршала
глубоко тронуло доверие Сталина, но вряд ли он задумался над тем, кто в
данной ситуации был предателем14. Якова расстреляли немцы.
Любой человек, ухитрившийся краешком глаза взглянуть на жизнь за
пределами социалистической шестой части суши, немедленно оказывался на
подозрении. Советские самолеты получали задания бомбить немецкие лагеря для
военнопленных, где находи-
459
лись русские15. Суровые наказания ожидали не одних только
мужчин: женщины, освобожденные из немецкого плена, тоже немедленно
посылались в исправительно-трудовые лагеря за Арктическим
кругом16. Как видно, наследникам Ленина не верилось, что,
соприкоснувшись с капиталистическим миром, можно сохранить в чистоте
советские идеалы. Один партизанский командир два года воевал против немцев в
их тылу на Украине, был награжден орденом -- и затем брошен в Лубянскую
тюрьму17. Интересна история солдата Лебедева. Попав в плен, он
оказался в Освенциме и чудом выжил, хотя и возглавлял в лагере русскую
секцию антифашистского сопротивления. После освобождения Освенцима советской
армией в 1945 году Лебедева швырнули в телячий вагон и повезли на восток --
строить коммунизм в ГУ Лаге18.
Система административных мер по репатриации строилась в полном
соответствии с вышеназванными принципами, отработанными в самом начале
борьбы с перебежчиками. Александр Фут, американец, бывший советским шпионом,
вспоминает: .
Однажды я предложил послать за границу специальную комиссию для
ликвидации предателей родины, на что мне с понимающей улыбкой ответили:
"Зачем торопиться, скоро на земле не останется такого места, где предатели
могли бы спрятаться, и тогда они сами окажутся у нас в руках"19.
Об организации репатриационной комиссии было официально объявлено 24
октября 1944 года, то есть через неделю после того, как Иден на совещании в
Москве пообещал Молотову лично проследить за возвращением всех потенциальных
репатриантов на родину. Главой комиссии был назначен генерал-полковник
Филипп Голиков20. Это назначение представляется весьма
любопытным. Ведь с точки зрения советских руководителей, все советские
солдаты, попавшие в плен, заслуживали сурового наказания -- ибо в плен их
могла привести либо трусость, либо нерадивость. Но тогда -- не странно ли,
что руководство репатриационными операциями Сталин поручил одному из самых
трусливых и несостоятельных советских генералов? Более того, Голиков был из
тех военачальников, на ком лежала главная вина за неподготовленность СССР к
войне -- за неукомплектованность армии, вследствие чего, в первую очередь, и
попали в 1941 году в плен большинство советских солдат. Будучи с июля 1940
года начальником разведывательного управления генерального штаба, он
совершил на этом посту множество непростительных ошибок. Позже, во время
обороны Сталинграда, Хрущев подал рапорт о том, что Голиков панически боится
немцев, и Голикова с поста сняли21.
460
Под стать начальнику был и заместитель Голикова по репат-риационной
комиссии -- генерал К. Д. Голубев. Он был настоящий гигант, но, по словам
генерала Дина, "его умственные способности никак не соответствовали размерам
его тела"22.
Впрочем, роль Голикова и Голубева в реальной работе комиссии была
ничтожна, они являлись всего лишь представительными манекенами. Настоящую же
работу выполняли Главное управление контрразведки (ГУКР) -- за границей, и
НКГБ -- внутри страны. С июня 1941 главным занятием этих
организаций-близнецов было держать в страхе советское население за линией
фронта и арестовывать вышедших из немецкого окружения. После Сталинграда,
когда направление войны изменилось, они двинулись в освобожденные районы,
убивая сотни и тысячи жителей по подозрению в сотрудничестве с
врагом23. Теперь, в 1945 году, они были готовы к выполнению
огромной задачи -- поглотить миллионы русских, возвращаемых Западом.
Советские репатриационные комиссии растеклись по всей
Европе24. Западные офицеры, столкнувшиеся с полковниками и
генералами, возглавлявшими эти миссии, вспоминают об одном и том же: в
разговорах о военных делах советские офицеры проявляли полное невежество и
приходили в замешательство. Так, генерал Вихорев в Париже бормотал: "Я не
служил во время войны в авиации... Я был в других войсках..."25
Ларчик открывался просто. Как объясняет бывший офицер СМЕРШа, "все
сотрудники этих миссий были профессиональными чекистами"26.
Голиков и Голубев хотя бы были еще и профессиональными военными. Но
подавляющее большинство офицеров СМЕРШа и вовсе не нюхало пороху. Их участие
в военных действиях сводилось к издевательствам над украинскими девушками,
взятыми на допрос, или к убийству мальчика, вышедшего из строя в поисках
матери27. Как стыдливо объяснял майор Шершун Чеславу Йесману, он
во время войны занимался охраной эвакуируемого на восток
оборудования28. И вот таким людям было дано право запихивать
героев войны в телячьи вагоны, покрикивая на них: "Почему попал в плен?
Почему не сбежал? Почему не убивал власовцев?"29 Что до
последнего упрека, то СМЕРШ, бесспорно, уничтожил гораздо больше
красноармейцев, чем вся РОА и казаки вместе взятые30.
В репатриационных миссиях чекистам был предоставлен небывалый простор
для выполнения их разнообразных задач31. Там же, где полной
свободы действий не было, прибегали к внедрению тайных агентов,
запугиваниям, угрозам, шантажу. Впрочем, для поимки тех, кто был признан
советским гражданином, никаких сверхъестественных усилий не требовалось:
англо-американцы с величайшей готовностью выдавали их сами, задача же
сотрудни-
461
ков миссий сводилась к тому, чтобы склонить максимальное число пленных
к "добровольному возвращению" на родину. Это было важно по нескольким
причинам. Во-первых, многочисленные отказы могли вызвать опасные настроения
среди союзных солдат, назначенных проводить репатриацию. Во-вторых,
английским политическим деятелям было проще оправдывать свою политику,
утверждая, что число русских военнопленных, отказывающихся вернуться на
родину, невелико. Кроме того, имелись еще и лица со спорным гражданством,
которых англо-американцы и вовсе не могли репатриировать без добровольного
согласия.
Агенты СМЕРШа и НКВД действовали по-разному: открыто, через своих
аккредитованных представителей, и тайно, через секретных сотрудников,
внедренных или завербованных среди военнопленных. Для выяснения имен
уклоняющихся от репатриации допрашивали репатриированных
пленных32. Допрашивали и тех, кто решительно отказывался
вернуться на родину. Так, Патрик Дин отметил, что советский офицер в Лондоне
"жестоко допрашивал" одну русскую женщину33. В других случаях
оказывалось достаточно менее суровых мер. В мае 1945 года среди тех, кто
добровольно согласился вернуться, оказался некий Владимир Оленич. Позже он
рассказывал, как допрашивавший его сотрудник НКВД напомнил ему о семье,
живущей в СССР. Одного этого упоминания оказалось достаточно. Оленич понял,
что угрожает его близким, если он откажется вернуться, и согласился
назваться советским гражданином, хотя и был поляком34. Кстати,
даже в английском МИДе понимали, что давление НКВД играет большую роль в
деле возвращения пленных. Об этом писал, в частности, Кристофер
Уорнер35.
В лагерях для военнопленных СМЕРШ быстро организовал "внутренний круг"
агентов и информаторов во главе с "комиссарами". Информаторы составляли
"черные списки" тех, кто не желал репатриироваться, сообщали о планируемых
побегах36. Иногда этих действительных или мнимых пособников
СМЕРШа убивали. Так, в лагере под Веной один пленный застрелил своего
товарища, заподозрив его в составлении списков для НКВД37. В
рядах РОА и казачьих частях наверняка было множество советских агентов еще
до сдачи в плен38. Вообще же, в репатриационных операциях наравне
с офицерами СМЕРШа нередко принимали участие и бывшие пленные. Во Франции,
например, из 60 энкаведешников, работавших в миссии генерала Драгуна,
половина были штатные сотрудники из СССР, остальные же -- бывшие
военнопленные, рассчитывавшие заслужить прощение39. Сомнительно,
однако, чтобы они преуспели в этом.
Многих русских, привезенных в Англию из Франции в 1944 году и до этого
прошедших через немецкие концлагеря, пришлось
462
сразу же поместить в госпиталь. Воспользовавшись этим, представитель
миссии советского Красного Креста профессор Саркисов обратился через прессу
"к общественным и другим организациям" в Англии, которым "известно
местопребывание больных русских", с просьбой сообщить их фамилии и адреса в
лондонскую миссию советского Красного Креста. Но военное министерство и МВД
отказались помочь профессору в его "гуманной задаче" -- вызвав тем самым
недовольство сотрудника МИДа Джона Голсу-орси, обвинившего министерство в
"обструкции представителей союзника"40. Советский Красный Крест
был известен на Западе как организация, служащая целям советского
правительства, в частности -- ВЧК/НКВД/КГБ, а не задачам Международного
Красного Креста как такового41.
Следующим шагом НКВД в работе с пленными, после отбора и перевозки их
домой, был прием репатриантов в СССР. Однако многие пленные расставались с
жизнью, едва ступив на контролируемую советскими войсками землю. "Тайме" 4
июня 1945 года писал, что в Берлине "с изменниками из власовской армии
советские расправляются скопом". Об обменном пункте в Торгау в статье
сказано: "Целое крыло тюрьмы было выделено для приговоренных к смертной
казни, большинство которых составляли солдаты армии Власова. Они кричали
из-за зарешеченных окон: "Мы умираем за родину, а не за
Сталина"42. Огромное множество казаков, выданных в Австрии,-- в
том числе большая часть офицеров -- были расстреляны в первые же дни после
выдачи на юден-бургском металлургическом заводе, на сборном пункте в Граце,
по дороге в Вену43. С пленными расправлялись и другими способами.
А. Солженицын видел, как смершевец безжалостно стегал кнутом
власовца44. Другого пленного привязали к двум березам и
разорвали45. Сколько из них погибло вот так сразу после выдачи --
неизвестно, но, верно, счет идет на тысячи46. Возможно,
покончившие с собой и вправду выбрали не самое худшее.
Из уцелевших большинство проходило через изощренную систему допросов.
Как уже говорилось, все их пожитки, включая смену одежды, повсеместно
конфисковывали и уничтожали; мужчин, женщин и детей сразу же отделяли друг
от друга для последующей отправки в разные лагеря47. В книге
Анатолия Грановского, офицера, перебежавшего на Запад, рассказывается, как
на берегах Эльбы офицеры НКВД следили за прибывающими из американской зоны
баржами с перемещенными лицами из Тангермюнде. Энкаведешники радушно
встретили соотечественников, но стоило американцам уехать, как картина разом
изменилась, раздались крики: "Эй вы, предатели, быстренько складывайте
вещички и стройтесь". Злобные псы рвались с поводков, яростно лая на ошелом-
463
ленных репатриантов. Тот же источник дает нам некоторое представление о
судьбе женщин. В одном лагере перемещенных лиц комендант-энкаведешник
показал Грановскому на женщин и объяснил: "Если хочешь, можешь поиметь любую
за пару сигарет или стакан воды -- у них в бараках нет
водопровода"48.
Для приема репатриантов советская администрация выделила в Германии
лагеря "восточных рабочих" и другие сборные пункты, в большинстве своем
обнесенные проволокой и охраняемые Однако в некоторых местах приток
заключенных достигал таких размеров, что обеспечить охрану было просто
невозможно. Николай Комаров в мае 1945 года находился с группой казаков в
Австрии. В поисках работы в советской оккупационной зоне он отправился в
один из лагерей, но там его охватили сомнения и он решил вернуться назад. И
наверное, правильно сделал -- он и сейчас, более 30 лет спустя, живет на
свободе49.
Зато другой герой нашей книги -- Шалва Яшвили -- угодил прямиком в
волчью пасть. В 1945 году англичане отправили его вместе с другими грузинами
в огромный советский лагерь в Таранто (Италия), и там Яшвили пришлось
выслушивать заверения майора Грамасова, что родина все простит. Яшвили
считал, что все должно быть наоборот: просить о прощении следовало бы
советскому правительству, так жестоко бросившему на произвол судьбы своих
пленных граждан. В августе Шалва в группе из 250 человек отправился поездом
на север. Их охраняли английские солдаты, но речи о насильственной
репатриации не заходило. Только когда они вышли на станции в советской зоне
Австрии, стало понятно, что дело плохо. Яшвили заметил, как грузинский майор
отдал честь советскому полковнику, по виду буряту или монголу, тот не
ответил на приветствие и пробормотал что-то неразборчивое. Майор вернулся к
своим товарищам "бледный как смерть". Когда группы пленных вывели со
станции, они оказались перед взводом смершевцев с автоматами. Сомнений не
оставалось: они попали в ловушку.
В близлежащем лагере грузины провели две ночи. Яшвили сразу же решил
бежать, понимая, что у уроженца солнечной Грузии мало шансов выжить в
Магадане. В Таранто он с друзьями организовал футбольную команду, игравшую
против англичан и американцев. Теперь же он обсуждал с друзьями по команде
планы побега. Австрийский охотник, проходивший мимо лагеря, предложил
провести их тайными тропами в английскую зону, но они не успели осуществить
этот план: поступил приказ идти на восток.
Это было долгое и мучительное путешествие. Еду привозили на грузовиках,
но несколько дней пленных вообще не кормили.
464
Однажды Яшвили с друзьями едва не погиб от руки разъяренного офицера
НКВД, поймавшего их на том, что они прокрались на ферму сварить себе
какой-нибудь еды. Наконец, они дошли до огромного лагеря около Винер
Нейштадт, где было не менее 60 тысяч пленных. По периметру стояли охранники,
но проволочного ограждения не было и никто не контролировал жизнь узников в
лагере, а потому проверка по списку была бы здесь попросту невозможна.
Яшвили, не оставлявший мысли о побеге, заметил, что с одной стороны лагерь
огибает маленькая речушка, и хотя там стояли охранники, в лагерном шуме и
гаме ничего не стоило проскользнуть мимо них незамеченными.
Яшвили с тремя друзьями грузинами, тоже твердо решившими бежать, изучил
местность. Охранники постоянно были на посту, но их внимание поглощали в
основном толпы женщин, стиравших белье в речке. Молодые девушки высоко
поднимали юбки, входя в воду, смеялись, перекрикивались с подружками. Стояли
жаркие августовские дни, война была позади, и неудивительно, что часовых
больше занимали загорелые девичьи ножки, а не четверо парней, залезших в
реку в засученных по колено штанах и выбравшихся на другом берегу посушиться
на солнце. И никто не заметил, как еще через несколько минут парни куда-то
исчезли. Они затаились в кустарнике и просидели там до темноты, жуя тушенку
и попивая вино из фляжки, вымененной у красноармейца-шофера на польскую
шапку. Когда настал вечер, они двинулись на запад,, к горам. Несколько дней
они блуждали по лесам, ориентируясь по солнцу и питаясь нарытой в полях
картошкой, которую варили в касках, в изобилии валявшихся вокруг. Наконец им
удалось пробраться в американскую зону. Яшвили и сегодня живет на Западе.
История Яшвили может послужить опровержением мнения об эффективности
работы СМЕРШа. На самом деле поставленная перед этой организацией задача
была так грандиозна, что справиться с ней было действительно очень трудно.
Об этом пишет один офицер СМЕРШа, работавший в Австрии:
В нашей баденской администрации не хватало людей для такой огромной
операции. Были стянуты все резервы из Мод-линга, но и этого было
недостаточно. ГУКР СМЕРШ срочно послал особые группы своих сотрудников в
комиссии по проверке... но даже после этого работников все еще не хватало.
Абакумову, начальнику ГУКР СМЕРШ, пришлось позаимствовать людей из других
управлений НКГБ... По документам, проходившим через третий отдел СМЕРШа, где
я работал, я знаю, что по просьбе народного комиссара государственной
безопасности Меркулова Берия тоже подбросил офицеров --
465
из управления милиции, следственного отдела и даже из третьего
управления ГУЛага. Разумеется, к нам эти офицеры прибыли уже в военной
форме.
Комиссии по проверке должны были разделить советских граждан на три
категории. В первую входили те, кого считали врагами советской власти --
сюда, конечно, относились все власовцы и казаки. Вторая обозначалась как
"относительно чистая" -- туда входили те, кого нельзя было доказательно
обвинить в сотрудничестве с врагом. И наконец, третья состояла из
незначительного меньшинства, сумевшего и на Западе проявить лояльность к
советскому режиму. По первоначальному плану первая категория подлежала
отправке в исправительно-трудовые лагеря, вторая должна была заниматься
принудительными работами на воле, а счастливчиков из третьей категории
предполагалось направить на послевоенное строительство50. Но
из-за сложности и огромного объема работы часто возникала неразбериха, люди
попадали не в те категории, с наказаниями тоже случались накладки.
Проверка затянулась на несколько лет. Все это время заключенные не
сидели сложа руки. Один бывший зэк вспоминает, что его товарищи по камере
"приехали из проверочно-фильтрационных лагерей в Донбассе, где они работали
под землей, восстанавливая шахты, затопленные немцами. Другие были из таких
же лагерей в центральной России". Но эта работа не считалась наказанием и
при определении сроков заключения не учитывалась. Многие из тех, кто попал в
третью категорию, были поначалу отпущены домой, "но позже все равно
оказались в тюрьме"51.
Один полковник, комендант проверочно-фильтрационного лагеря, был
одержим идеей, что большинство его подопечных -- американские шпионы, и
всячески усердствовал, чтобы эти опасные твари кончили свои дни в его
лагере. Клеймо вины лежало и на тех, кого немцы угнали силой. Вот история
молодой украинки. В семнадцать лет ее вывезли в Германию, где она работала
на военных заводах Круппа, нажила туберкулез, кашляла кровью. После
освобождения она вернулась на родину с самыми радужными надеждами. Конечно,
она понимала, что будет нелегко, но мысль о наказании не приходила ей в
голову: кому нужна девушка, заболевшая на работах в Германии. Однако ей не
довелось увидеть родную Украину. Без всякой проверки ее послали в наглухо
закупоренном поезде на Колыму52.
Никак не учитывался при решении судьбы бывших пленных и вопрос о
добровольности возвращения. Одна группа пленных, работавшая на укреплениях
Атлантического вала, услышав по московскому радио обращение генерала
Голикова, с энтузиазмом пус-
466
тилась в путь к границе. Их встретили как героев, им бросали цветы, а
потом посадили в телячьи вагоны и швырнули в утробу ГУЛага. Через год они
доходили от дистрофии53.
Уже сам путь в поездах был преддверием лагерной жизни. В июле и августе
1945 года жители южной Польши постоянно слышали шум таинственных поездов,
проходящих мимо станций. Шли они чаще всего по вечерам, на большой скорости,
лишь мелькали вагоны для перевозки скота да платформы с пулеметами. Однажды
вечером такой поезд остановился в польском городке Бече. Охранники, с
автоматами наизготовку, спрыгнув на землю, окружили вагоны. Через
приоткрытые двери виднелись сбившиеся в кучи оборванные люди.
Кто вы?-- прокричали им поляки.
Военнопленные!-- гулко прозвучало в ответ.
Куда едете?
В Сибирь.
Но тут паровоз засвистел, охранники прыгнули в вагоны, и мрачный поезд
двинулся в путь. Поезда с пленными шли по железной дороге Краков-Львов,
минуя Варшаву (очевидно, чтобы не демонстрировать жителям столицы
преимущества жизни при социализме)54.
С наступлением зимы в нетопленых поездах резко возросла смертность.
Поезда-тюрьмы обычно имели при себе прицеп из двух вагонов с трупами умерших
в дороге от холода и голода. Иногда мертвых не отделяли от живых, и трупы
обнаруживались только при выгрузке. У живых безжалостно отбирали все, чем
только можно было поживиться: охранники НКВД и уголовники прибирали к рукам
старые джинсовые куртки, носки, ручки55. Одна латышка,
вернувшаяся на родину в сентябре 1945 года в вагоне товарного поезда, в
котором ехали 45 человек и их багаж, вспоминает:
Мы составили мешки с двух сторон, и я примостилась на них, как курица
на насесте. Возле меня было крошечное оконце с гвоздем и веревкой, и мы
повесили туда детский горшок. В другом конце вагона еще одна мать сделала то
же самое. Когда кому-нибудь было нужно воспользоваться горшком, он просил
передать ему "розочку": уборной в вагоне не было... Через несколько дней,
кружным путем, мы прибыли в Житомир. К этому времени у нас в вагоне умерла
одна старушка, и когда поезд остановился, мы упросили охранников позволить
нам похоронить ее. Выкопав могилку прямо возле насыпи, мы положили туда
старую латышку в белой простыне. Вдруг в последний момент к нам подбежала
молодая украинка из другого вагона с мертвым ребенком на ру-
467
ках: мы положили его возле старушки и похоронили их вместе, поставили
на могиле крест, положили цветы.
В этом же вагоне находился известный латышский музыкант, профессор
Жуберт. Он умер во время пути, 11 октября, и в течение семи часов тело его
оставалось в вагоне. Когда поезд остановился, обитатели вагона стали молить
охранников разрешить похоронить профессора, но те велели оставить голое тело
музыканта на платформе, пообещав похоронить его позже с другими трупами.
Мы надели на профессора белье и носки, обвязали его чистой мешковиной,
и два парня из нашего вагона осторожно вынесли и уложили тело на платформе.
Мы простояли на этом полустанке до следующего дня. Вечером разразилась
гроза, начался ливень. Поезд перевели на другие пути. Наутро эти двое парней
пошли посмотреть, похоронили ли уже профессора. Они вернулись бледные от
ужаса: тело профессора все еще лежало на насыпи, в грязи, с него сняли все,
что на нем было... Мы скрыли это страшное известие от его жены56.
Подавляющее большинство репатриированных оказалось в
исправительно-трудовых лагерях. Казаки, сдавшиеся в плен в Австрии, были по
большей части направлены в лагерный комплекс в районе Кемерово, в
центральной Сибири, где многие умерли от невыносимых условий57.
Власовцы были рассеяны по разным лагерям. Один финн повстречал власовцев из
Англии в знаменитой Бутырской тюрьме в Москве58. Видели их и в
Караганде, и на Воркуте, и в других советских аналогах Майданека и
Шухову еще повезло: он получил 10 лет в исправительно-трудовом лагере. В
книге Светланы Аллилуевой рассказывается о ликвидации Берией целых армейских
частей, иногда очень крупных, временно попавших в окружение в 1941 году. Эта
линия не менялась на протяжении всей войны: в феврале 1943 года двое
рядовых, спасенных своими товарищами из плена, были затем расстреляны на
месте11. Правда, иной раз карать по всей строгости мешала
"правосудию" нехватка квалифицированных кадров. Два летчика, самолеты
которых были сбиты за линией фронта, но которым все же удалось вернуться в
свою часть, сразу же были отправлены в отдаленный "исправительный лагерь для
летчиков" в Алкино, под Уфой. Там их некоторое время избивали и держали
впроголодь, но хороших летчиков не хватало, и их освободили и вернули в
часть12. Однако таких счастливчиков было немного. Для тех же, кто
попал в руки к немцам и не сумел убежать, предполагалось пропорционально
куда более суровое наказание. Эйзенхауэр в своей книге вспоминает, как
поразило его объяснение одного советского генерала, что солдаты, сдавшиеся в
плен, ни на что не годятся, а потому нечего о них заботиться13.
По крайней мере в этом вопросе Сталин был последователен. В первый же месяц
войны его сын Яков попал в плен под Смоленском. На допросах немецкие офицеры
выяснили, что Яков Сталин не верит в возможность победы Германии над СССР,
но опасается народного восстания против партийной диктатуры. 19 июля он
послал записку отцу, который в ответ на это посадил жену Якова Юлию в
тюрьму. Немцы несколько раз пытались обменять Якова, сначала на каких-то
немцев, застрявших в Иране, затем на фельдмаршала фон Паулюса. Наконец,
Гитлер, не чуждый, в отличие от Сталина, родственных чувств, предложил
обменять Якова на своего племянника Лео Раубаля, попавшего в плен после
поражения под Сталинградом. Сталин ответил отказом, лаконично пояснив:
"Война есть война". Однажды, во время прогулки по саду, Сталин рассказал
Жукову о том, что немцы склоняют Якова к переходу на их сторону,-- но "Яков
предпочтет любую смерть измене Родине",-- добавил он "твердо". Маршала
глубоко тронуло доверие Сталина, но вряд ли он задумался над тем, кто в
данной ситуации был предателем14. Якова расстреляли немцы.
Любой человек, ухитрившийся краешком глаза взглянуть на жизнь за
пределами социалистической шестой части суши, немедленно оказывался на
подозрении. Советские самолеты получали задания бомбить немецкие лагеря для
военнопленных, где находи-
459
лись русские15. Суровые наказания ожидали не одних только
мужчин: женщины, освобожденные из немецкого плена, тоже немедленно
посылались в исправительно-трудовые лагеря за Арктическим
кругом16. Как видно, наследникам Ленина не верилось, что,
соприкоснувшись с капиталистическим миром, можно сохранить в чистоте
советские идеалы. Один партизанский командир два года воевал против немцев в
их тылу на Украине, был награжден орденом -- и затем брошен в Лубянскую
тюрьму17. Интересна история солдата Лебедева. Попав в плен, он
оказался в Освенциме и чудом выжил, хотя и возглавлял в лагере русскую
секцию антифашистского сопротивления. После освобождения Освенцима советской
армией в 1945 году Лебедева швырнули в телячий вагон и повезли на восток --
строить коммунизм в ГУ Лаге18.
Система административных мер по репатриации строилась в полном
соответствии с вышеназванными принципами, отработанными в самом начале
борьбы с перебежчиками. Александр Фут, американец, бывший советским шпионом,
вспоминает: .
Однажды я предложил послать за границу специальную комиссию для
ликвидации предателей родины, на что мне с понимающей улыбкой ответили:
"Зачем торопиться, скоро на земле не останется такого места, где предатели
могли бы спрятаться, и тогда они сами окажутся у нас в руках"19.
Об организации репатриационной комиссии было официально объявлено 24
октября 1944 года, то есть через неделю после того, как Иден на совещании в
Москве пообещал Молотову лично проследить за возвращением всех потенциальных
репатриантов на родину. Главой комиссии был назначен генерал-полковник
Филипп Голиков20. Это назначение представляется весьма
любопытным. Ведь с точки зрения советских руководителей, все советские
солдаты, попавшие в плен, заслуживали сурового наказания -- ибо в плен их
могла привести либо трусость, либо нерадивость. Но тогда -- не странно ли,
что руководство репатриационными операциями Сталин поручил одному из самых
трусливых и несостоятельных советских генералов? Более того, Голиков был из
тех военачальников, на ком лежала главная вина за неподготовленность СССР к
войне -- за неукомплектованность армии, вследствие чего, в первую очередь, и
попали в 1941 году в плен большинство советских солдат. Будучи с июля 1940
года начальником разведывательного управления генерального штаба, он
совершил на этом посту множество непростительных ошибок. Позже, во время
обороны Сталинграда, Хрущев подал рапорт о том, что Голиков панически боится
немцев, и Голикова с поста сняли21.
460
Под стать начальнику был и заместитель Голикова по репат-риационной
комиссии -- генерал К. Д. Голубев. Он был настоящий гигант, но, по словам
генерала Дина, "его умственные способности никак не соответствовали размерам
его тела"22.
Впрочем, роль Голикова и Голубева в реальной работе комиссии была
ничтожна, они являлись всего лишь представительными манекенами. Настоящую же
работу выполняли Главное управление контрразведки (ГУКР) -- за границей, и
НКГБ -- внутри страны. С июня 1941 главным занятием этих
организаций-близнецов было держать в страхе советское население за линией
фронта и арестовывать вышедших из немецкого окружения. После Сталинграда,
когда направление войны изменилось, они двинулись в освобожденные районы,
убивая сотни и тысячи жителей по подозрению в сотрудничестве с
врагом23. Теперь, в 1945 году, они были готовы к выполнению
огромной задачи -- поглотить миллионы русских, возвращаемых Западом.
Советские репатриационные комиссии растеклись по всей
Европе24. Западные офицеры, столкнувшиеся с полковниками и
генералами, возглавлявшими эти миссии, вспоминают об одном и том же: в
разговорах о военных делах советские офицеры проявляли полное невежество и
приходили в замешательство. Так, генерал Вихорев в Париже бормотал: "Я не
служил во время войны в авиации... Я был в других войсках..."25
Ларчик открывался просто. Как объясняет бывший офицер СМЕРШа, "все
сотрудники этих миссий были профессиональными чекистами"26.
Голиков и Голубев хотя бы были еще и профессиональными военными. Но
подавляющее большинство офицеров СМЕРШа и вовсе не нюхало пороху. Их участие
в военных действиях сводилось к издевательствам над украинскими девушками,
взятыми на допрос, или к убийству мальчика, вышедшего из строя в поисках
матери27. Как стыдливо объяснял майор Шершун Чеславу Йесману, он
во время войны занимался охраной эвакуируемого на восток
оборудования28. И вот таким людям было дано право запихивать
героев войны в телячьи вагоны, покрикивая на них: "Почему попал в плен?
Почему не сбежал? Почему не убивал власовцев?"29 Что до
последнего упрека, то СМЕРШ, бесспорно, уничтожил гораздо больше
красноармейцев, чем вся РОА и казаки вместе взятые30.
В репатриационных миссиях чекистам был предоставлен небывалый простор
для выполнения их разнообразных задач31. Там же, где полной
свободы действий не было, прибегали к внедрению тайных агентов,
запугиваниям, угрозам, шантажу. Впрочем, для поимки тех, кто был признан
советским гражданином, никаких сверхъестественных усилий не требовалось:
англо-американцы с величайшей готовностью выдавали их сами, задача же
сотрудни-
461
ков миссий сводилась к тому, чтобы склонить максимальное число пленных
к "добровольному возвращению" на родину. Это было важно по нескольким
причинам. Во-первых, многочисленные отказы могли вызвать опасные настроения
среди союзных солдат, назначенных проводить репатриацию. Во-вторых,
английским политическим деятелям было проще оправдывать свою политику,
утверждая, что число русских военнопленных, отказывающихся вернуться на
родину, невелико. Кроме того, имелись еще и лица со спорным гражданством,
которых англо-американцы и вовсе не могли репатриировать без добровольного
согласия.
Агенты СМЕРШа и НКВД действовали по-разному: открыто, через своих
аккредитованных представителей, и тайно, через секретных сотрудников,
внедренных или завербованных среди военнопленных. Для выяснения имен
уклоняющихся от репатриации допрашивали репатриированных
пленных32. Допрашивали и тех, кто решительно отказывался
вернуться на родину. Так, Патрик Дин отметил, что советский офицер в Лондоне
"жестоко допрашивал" одну русскую женщину33. В других случаях
оказывалось достаточно менее суровых мер. В мае 1945 года среди тех, кто
добровольно согласился вернуться, оказался некий Владимир Оленич. Позже он
рассказывал, как допрашивавший его сотрудник НКВД напомнил ему о семье,
живущей в СССР. Одного этого упоминания оказалось достаточно. Оленич понял,
что угрожает его близким, если он откажется вернуться, и согласился
назваться советским гражданином, хотя и был поляком34. Кстати,
даже в английском МИДе понимали, что давление НКВД играет большую роль в
деле возвращения пленных. Об этом писал, в частности, Кристофер
Уорнер35.
В лагерях для военнопленных СМЕРШ быстро организовал "внутренний круг"
агентов и информаторов во главе с "комиссарами". Информаторы составляли
"черные списки" тех, кто не желал репатриироваться, сообщали о планируемых
побегах36. Иногда этих действительных или мнимых пособников
СМЕРШа убивали. Так, в лагере под Веной один пленный застрелил своего
товарища, заподозрив его в составлении списков для НКВД37. В
рядах РОА и казачьих частях наверняка было множество советских агентов еще
до сдачи в плен38. Вообще же, в репатриационных операциях наравне
с офицерами СМЕРШа нередко принимали участие и бывшие пленные. Во Франции,
например, из 60 энкаведешников, работавших в миссии генерала Драгуна,
половина были штатные сотрудники из СССР, остальные же -- бывшие
военнопленные, рассчитывавшие заслужить прощение39. Сомнительно,
однако, чтобы они преуспели в этом.
Многих русских, привезенных в Англию из Франции в 1944 году и до этого
прошедших через немецкие концлагеря, пришлось
462
сразу же поместить в госпиталь. Воспользовавшись этим, представитель
миссии советского Красного Креста профессор Саркисов обратился через прессу
"к общественным и другим организациям" в Англии, которым "известно
местопребывание больных русских", с просьбой сообщить их фамилии и адреса в
лондонскую миссию советского Красного Креста. Но военное министерство и МВД
отказались помочь профессору в его "гуманной задаче" -- вызвав тем самым
недовольство сотрудника МИДа Джона Голсу-орси, обвинившего министерство в
"обструкции представителей союзника"40. Советский Красный Крест
был известен на Западе как организация, служащая целям советского
правительства, в частности -- ВЧК/НКВД/КГБ, а не задачам Международного
Красного Креста как такового41.
Следующим шагом НКВД в работе с пленными, после отбора и перевозки их
домой, был прием репатриантов в СССР. Однако многие пленные расставались с
жизнью, едва ступив на контролируемую советскими войсками землю. "Тайме" 4
июня 1945 года писал, что в Берлине "с изменниками из власовской армии
советские расправляются скопом". Об обменном пункте в Торгау в статье
сказано: "Целое крыло тюрьмы было выделено для приговоренных к смертной
казни, большинство которых составляли солдаты армии Власова. Они кричали
из-за зарешеченных окон: "Мы умираем за родину, а не за
Сталина"42. Огромное множество казаков, выданных в Австрии,-- в
том числе большая часть офицеров -- были расстреляны в первые же дни после
выдачи на юден-бургском металлургическом заводе, на сборном пункте в Граце,
по дороге в Вену43. С пленными расправлялись и другими способами.
А. Солженицын видел, как смершевец безжалостно стегал кнутом
власовца44. Другого пленного привязали к двум березам и
разорвали45. Сколько из них погибло вот так сразу после выдачи --
неизвестно, но, верно, счет идет на тысячи46. Возможно,
покончившие с собой и вправду выбрали не самое худшее.
Из уцелевших большинство проходило через изощренную систему допросов.
Как уже говорилось, все их пожитки, включая смену одежды, повсеместно
конфисковывали и уничтожали; мужчин, женщин и детей сразу же отделяли друг
от друга для последующей отправки в разные лагеря47. В книге
Анатолия Грановского, офицера, перебежавшего на Запад, рассказывается, как
на берегах Эльбы офицеры НКВД следили за прибывающими из американской зоны
баржами с перемещенными лицами из Тангермюнде. Энкаведешники радушно
встретили соотечественников, но стоило американцам уехать, как картина разом
изменилась, раздались крики: "Эй вы, предатели, быстренько складывайте
вещички и стройтесь". Злобные псы рвались с поводков, яростно лая на ошелом-
463
ленных репатриантов. Тот же источник дает нам некоторое представление о
судьбе женщин. В одном лагере перемещенных лиц комендант-энкаведешник
показал Грановскому на женщин и объяснил: "Если хочешь, можешь поиметь любую
за пару сигарет или стакан воды -- у них в бараках нет
водопровода"48.
Для приема репатриантов советская администрация выделила в Германии
лагеря "восточных рабочих" и другие сборные пункты, в большинстве своем
обнесенные проволокой и охраняемые Однако в некоторых местах приток
заключенных достигал таких размеров, что обеспечить охрану было просто
невозможно. Николай Комаров в мае 1945 года находился с группой казаков в
Австрии. В поисках работы в советской оккупационной зоне он отправился в
один из лагерей, но там его охватили сомнения и он решил вернуться назад. И
наверное, правильно сделал -- он и сейчас, более 30 лет спустя, живет на
свободе49.
Зато другой герой нашей книги -- Шалва Яшвили -- угодил прямиком в
волчью пасть. В 1945 году англичане отправили его вместе с другими грузинами
в огромный советский лагерь в Таранто (Италия), и там Яшвили пришлось
выслушивать заверения майора Грамасова, что родина все простит. Яшвили
считал, что все должно быть наоборот: просить о прощении следовало бы
советскому правительству, так жестоко бросившему на произвол судьбы своих
пленных граждан. В августе Шалва в группе из 250 человек отправился поездом
на север. Их охраняли английские солдаты, но речи о насильственной
репатриации не заходило. Только когда они вышли на станции в советской зоне
Австрии, стало понятно, что дело плохо. Яшвили заметил, как грузинский майор
отдал честь советскому полковнику, по виду буряту или монголу, тот не
ответил на приветствие и пробормотал что-то неразборчивое. Майор вернулся к
своим товарищам "бледный как смерть". Когда группы пленных вывели со
станции, они оказались перед взводом смершевцев с автоматами. Сомнений не
оставалось: они попали в ловушку.
В близлежащем лагере грузины провели две ночи. Яшвили сразу же решил
бежать, понимая, что у уроженца солнечной Грузии мало шансов выжить в
Магадане. В Таранто он с друзьями организовал футбольную команду, игравшую
против англичан и американцев. Теперь же он обсуждал с друзьями по команде
планы побега. Австрийский охотник, проходивший мимо лагеря, предложил
провести их тайными тропами в английскую зону, но они не успели осуществить
этот план: поступил приказ идти на восток.
Это было долгое и мучительное путешествие. Еду привозили на грузовиках,
но несколько дней пленных вообще не кормили.
464
Однажды Яшвили с друзьями едва не погиб от руки разъяренного офицера
НКВД, поймавшего их на том, что они прокрались на ферму сварить себе
какой-нибудь еды. Наконец, они дошли до огромного лагеря около Винер
Нейштадт, где было не менее 60 тысяч пленных. По периметру стояли охранники,
но проволочного ограждения не было и никто не контролировал жизнь узников в
лагере, а потому проверка по списку была бы здесь попросту невозможна.
Яшвили, не оставлявший мысли о побеге, заметил, что с одной стороны лагерь
огибает маленькая речушка, и хотя там стояли охранники, в лагерном шуме и
гаме ничего не стоило проскользнуть мимо них незамеченными.
Яшвили с тремя друзьями грузинами, тоже твердо решившими бежать, изучил
местность. Охранники постоянно были на посту, но их внимание поглощали в
основном толпы женщин, стиравших белье в речке. Молодые девушки высоко
поднимали юбки, входя в воду, смеялись, перекрикивались с подружками. Стояли
жаркие августовские дни, война была позади, и неудивительно, что часовых
больше занимали загорелые девичьи ножки, а не четверо парней, залезших в
реку в засученных по колено штанах и выбравшихся на другом берегу посушиться
на солнце. И никто не заметил, как еще через несколько минут парни куда-то
исчезли. Они затаились в кустарнике и просидели там до темноты, жуя тушенку
и попивая вино из фляжки, вымененной у красноармейца-шофера на польскую
шапку. Когда настал вечер, они двинулись на запад,, к горам. Несколько дней
они блуждали по лесам, ориентируясь по солнцу и питаясь нарытой в полях
картошкой, которую варили в касках, в изобилии валявшихся вокруг. Наконец им
удалось пробраться в американскую зону. Яшвили и сегодня живет на Западе.
История Яшвили может послужить опровержением мнения об эффективности
работы СМЕРШа. На самом деле поставленная перед этой организацией задача
была так грандиозна, что справиться с ней было действительно очень трудно.
Об этом пишет один офицер СМЕРШа, работавший в Австрии:
В нашей баденской администрации не хватало людей для такой огромной
операции. Были стянуты все резервы из Мод-линга, но и этого было
недостаточно. ГУКР СМЕРШ срочно послал особые группы своих сотрудников в
комиссии по проверке... но даже после этого работников все еще не хватало.
Абакумову, начальнику ГУКР СМЕРШ, пришлось позаимствовать людей из других
управлений НКГБ... По документам, проходившим через третий отдел СМЕРШа, где
я работал, я знаю, что по просьбе народного комиссара государственной
безопасности Меркулова Берия тоже подбросил офицеров --
465
из управления милиции, следственного отдела и даже из третьего
управления ГУЛага. Разумеется, к нам эти офицеры прибыли уже в военной
форме.
Комиссии по проверке должны были разделить советских граждан на три
категории. В первую входили те, кого считали врагами советской власти --
сюда, конечно, относились все власовцы и казаки. Вторая обозначалась как
"относительно чистая" -- туда входили те, кого нельзя было доказательно
обвинить в сотрудничестве с врагом. И наконец, третья состояла из
незначительного меньшинства, сумевшего и на Западе проявить лояльность к
советскому режиму. По первоначальному плану первая категория подлежала
отправке в исправительно-трудовые лагеря, вторая должна была заниматься
принудительными работами на воле, а счастливчиков из третьей категории
предполагалось направить на послевоенное строительство50. Но
из-за сложности и огромного объема работы часто возникала неразбериха, люди
попадали не в те категории, с наказаниями тоже случались накладки.
Проверка затянулась на несколько лет. Все это время заключенные не
сидели сложа руки. Один бывший зэк вспоминает, что его товарищи по камере
"приехали из проверочно-фильтрационных лагерей в Донбассе, где они работали
под землей, восстанавливая шахты, затопленные немцами. Другие были из таких
же лагерей в центральной России". Но эта работа не считалась наказанием и
при определении сроков заключения не учитывалась. Многие из тех, кто попал в
третью категорию, были поначалу отпущены домой, "но позже все равно
оказались в тюрьме"51.
Один полковник, комендант проверочно-фильтрационного лагеря, был
одержим идеей, что большинство его подопечных -- американские шпионы, и
всячески усердствовал, чтобы эти опасные твари кончили свои дни в его
лагере. Клеймо вины лежало и на тех, кого немцы угнали силой. Вот история
молодой украинки. В семнадцать лет ее вывезли в Германию, где она работала
на военных заводах Круппа, нажила туберкулез, кашляла кровью. После
освобождения она вернулась на родину с самыми радужными надеждами. Конечно,
она понимала, что будет нелегко, но мысль о наказании не приходила ей в
голову: кому нужна девушка, заболевшая на работах в Германии. Однако ей не
довелось увидеть родную Украину. Без всякой проверки ее послали в наглухо
закупоренном поезде на Колыму52.
Никак не учитывался при решении судьбы бывших пленных и вопрос о
добровольности возвращения. Одна группа пленных, работавшая на укреплениях
Атлантического вала, услышав по московскому радио обращение генерала
Голикова, с энтузиазмом пус-
466
тилась в путь к границе. Их встретили как героев, им бросали цветы, а
потом посадили в телячьи вагоны и швырнули в утробу ГУЛага. Через год они
доходили от дистрофии53.
Уже сам путь в поездах был преддверием лагерной жизни. В июле и августе
1945 года жители южной Польши постоянно слышали шум таинственных поездов,
проходящих мимо станций. Шли они чаще всего по вечерам, на большой скорости,
лишь мелькали вагоны для перевозки скота да платформы с пулеметами. Однажды
вечером такой поезд остановился в польском городке Бече. Охранники, с
автоматами наизготовку, спрыгнув на землю, окружили вагоны. Через
приоткрытые двери виднелись сбившиеся в кучи оборванные люди.
Кто вы?-- прокричали им поляки.
Военнопленные!-- гулко прозвучало в ответ.
Куда едете?
В Сибирь.
Но тут паровоз засвистел, охранники прыгнули в вагоны, и мрачный поезд
двинулся в путь. Поезда с пленными шли по железной дороге Краков-Львов,
минуя Варшаву (очевидно, чтобы не демонстрировать жителям столицы
преимущества жизни при социализме)54.
С наступлением зимы в нетопленых поездах резко возросла смертность.
Поезда-тюрьмы обычно имели при себе прицеп из двух вагонов с трупами умерших
в дороге от холода и голода. Иногда мертвых не отделяли от живых, и трупы
обнаруживались только при выгрузке. У живых безжалостно отбирали все, чем
только можно было поживиться: охранники НКВД и уголовники прибирали к рукам
старые джинсовые куртки, носки, ручки55. Одна латышка,
вернувшаяся на родину в сентябре 1945 года в вагоне товарного поезда, в
котором ехали 45 человек и их багаж, вспоминает:
Мы составили мешки с двух сторон, и я примостилась на них, как курица
на насесте. Возле меня было крошечное оконце с гвоздем и веревкой, и мы
повесили туда детский горшок. В другом конце вагона еще одна мать сделала то
же самое. Когда кому-нибудь было нужно воспользоваться горшком, он просил
передать ему "розочку": уборной в вагоне не было... Через несколько дней,
кружным путем, мы прибыли в Житомир. К этому времени у нас в вагоне умерла
одна старушка, и когда поезд остановился, мы упросили охранников позволить
нам похоронить ее. Выкопав могилку прямо возле насыпи, мы положили туда
старую латышку в белой простыне. Вдруг в последний момент к нам подбежала
молодая украинка из другого вагона с мертвым ребенком на ру-
467
ках: мы положили его возле старушки и похоронили их вместе, поставили
на могиле крест, положили цветы.
В этом же вагоне находился известный латышский музыкант, профессор
Жуберт. Он умер во время пути, 11 октября, и в течение семи часов тело его
оставалось в вагоне. Когда поезд остановился, обитатели вагона стали молить
охранников разрешить похоронить профессора, но те велели оставить голое тело
музыканта на платформе, пообещав похоронить его позже с другими трупами.
Мы надели на профессора белье и носки, обвязали его чистой мешковиной,
и два парня из нашего вагона осторожно вынесли и уложили тело на платформе.
Мы простояли на этом полустанке до следующего дня. Вечером разразилась
гроза, начался ливень. Поезд перевели на другие пути. Наутро эти двое парней
пошли посмотреть, похоронили ли уже профессора. Они вернулись бледные от
ужаса: тело профессора все еще лежало на насыпи, в грязи, с него сняли все,
что на нем было... Мы скрыли это страшное известие от его жены56.
Подавляющее большинство репатриированных оказалось в
исправительно-трудовых лагерях. Казаки, сдавшиеся в плен в Австрии, были по
большей части направлены в лагерный комплекс в районе Кемерово, в
центральной Сибири, где многие умерли от невыносимых условий57.
Власовцы были рассеяны по разным лагерям. Один финн повстречал власовцев из
Англии в знаменитой Бутырской тюрьме в Москве58. Видели их и в
Караганде, и на Воркуте, и в других советских аналогах Майданека и