Страница:
генерала Стейфона. Немцы, признав это формирование, снабдили его оружием и
немецкой формой. Командиром стал полковник Анатолий Рогожин, бывший офицер
личной охраны императора, участник гражданской войны. Когда в начале 1945
года немецкий Юго-Восточный фронт стал трещать по швам, корпус с боями
отступил на север и вошел в Австрию одновременно с 15-м Казачьим корпусом
фон Паннвица. 12 мая 1945 года Рогожин со своим полком сдался англичанам.
Пленных содержали в Клейн Санкт-Вейте, в том же районе, что и фон Паннвица.
Через год все эти 4500 человек были освобождены и получили разрешение
поселиться на Западе35.
И Украинская дивизия Шандрука, и корпус полковника Рогожина в основном
состояли из русских по происхождению, но англичане решили, что Ялтинское
соглашение к ним не относится. Они были ограждены от советских притязаний, а
позже их распустили и разрешили остаться в свободном мире. Но почему же
Шандрука и Рогожина не выдали советским властям в Юденбурге, вместе с
Домановым и фон Паннвицем? Ведь они были в одинаковом положении?
Начнем с украинцев. Советы требовали их возвращения так же настойчиво,
как и в других случаях. Более того, Сталин лично говорил об Украинской
дивизии на совещании Большой тройки. В отличие от казаков Доманова, люди
Шандрука до самой сдачи в плен яростно воевали против советских войск.
Согласно условиям сдачи в плен, все военные формирования стран Оси должны
были оставаться на месте и сдаваться в плен противостоящей им союзной армии;
то есть, строго говоря, Шандрук должен был бы сдаться маршалу Толбухину.
Наконец, Украинская дивизия, в отличие от казаков, формально являлась частью
войск СС -- это обстоя-
294
тельство, казалось, должно было бы побудить Советы еще настойчивее
требовать ее возвращения; и вряд ли англичане сопротивлялись бы такому
требованию.
Не менее странно, что "шуцкорпс" тоже был избавлен от угрозы
насильственной репатриации. Узнав о выдаче своих друзей-белоэмигрантов в
Юденбурге, полковник Рогожин испугался, что теперь очередь за
ним36. И хотя большую часть его корпуса составляли старые
эмигранты, рассчитывать на это не приходилось, так как этот статус не помог
генералу Краснову и сотням других офицеров.
Во время передачи казаков Советам никакой проверки ни в одном из
полков, о которых мы рассказываем, не проводилось, так что никто не мог
сколько-нибудь точно судить о соотношении советских граждан и лиц со спорным
подданством. На самом деле среди украинцев был большой процент советских
граждан -- по оценке члена дивизии Миколы Волынского, около 20 %. Деннис
Хиллс, английский офицер, владевший русским и проводивший проверку, приводит
значительно большую цифру -- свыше 50 %. Люди полковника Рогожина в основном
были белоэмигрантами и детьми эмигрантов, но, конечно, и здесь было немало
советских граждан: корпус имел мобилизационный пункт в Одессе во время ее
оккупации румынами37.
Еще до выдачи казаков десятитысячная Украинская дивизия была переведена
из Австрии в безопасную Италию, а лагерь в Клейн Санкт-Вейте, выделенный
приказом от 21 мая как не подлежащий репатриации, в это же самое время стал
пристанищем для русских эмигрантов. Слухи о статусе рогожинского
формирования, находившегося в Клейн Санкт-Вейте, дошли до Лиенца и лагерей
15-го Казачьего корпуса, и именно здесь полковник Вагнер советовал искать
прибежище майору Островскому. Тот, правда, рассудил иначе; но многие
пробрались сюда из Лиенца через горы, избежали судьбы своих
товарищей38, спаслись, но так и не смогли понять, на каком
основании англичане отобрали часть белоэмигрантов для репатриации, а другим
разрешили остаться.
Мы не знаем мотивов, которыми руководствовался 5-й корпус при отборе
"русских" частей для репатриации. Но выбор был сделан, причем сделан
поспешно. Что касается украинцев, то тут на решение англичан могло повлиять
обращение Шандрука к генералу Андерсу. Многие украинцы были гражданами
Польши, и вряд ли поляки, союзники Англии, сидели бы сложа руки и молча
наблюдали за отправкой тысяч своих соотечественников в советское рабство. А
что сказал бы Ватикан о принесении в жертву нескольких тысяч верных
католиков? Сомнительно, чтобы реакция Ватикана дошла до ВКЭСС или штаба 5-го
корпуса уже в начале мая,
295
но генерал Шандрук и в самом деле воззвал к Папе, и 5 июля Папа
обратился к союзникам с протестом против насильственной репатриации
украинцев39.
У рогожинских белоэмигрантов никаких влиятельных друзей не было. Как ни
удивительно, но похоже, что корпус был спасен стараниями
одного-единственного англичанина. Полковник Рогожин, который мог бы
рассказать всю историю с начала до конца, уже умер, однако один из его
подчиненных описал мне их первую встречу с англичанами. В Австрии в
месторасположение корпуса пришел отставной английский офицер, работавший для
Красного Креста. Выяснив, кто эти люди и откуда они, он сказал, что служил в
военной миссии при Белой армии и, как и они, считает их недавнюю борьбу
против партизан Тито продолжением войны с большевизмом. Человек решительный
и энергичный, он, преисполнившись готовности сделать все возможное ради
старых боевых товарищей, отправился в полевой штаб. Какие аргументы пустил
он в ход -- нам неизвестно, но ему удалось зарегистрировать корпус как
состоящий целиком из белоэмигрантов и потому не подлежащий репатриации. Этим
офицером был полковник Уолтон Линг, заместитель представителя Красного
Креста по помощи гражданскому населению в Северной Италии, в 1919-20 годах
служивший при британской военной миссии офицером связи с Деникиным и
Врангелем40.
Мы не располагаем документами, которые могли бы пролить свет на то, как
и на каком уровне было принято решение относительно корпуса Рогожина. Мы
знаем лишь, что уже 21 мая корпус был окончательно объявлен не подлежащим
экстрадиции. Но то, что протесты одного-единственного офицера, выраженные
достаточно энергично, могли в тех обстоятельствах спасти сотни и тысячи
жизней, подтверждается многочисленными примерами. Вот что рассказывает
писатель Брюс Маршалл, бывший в то время подполковником и служивший под
началом полковника Логана Грея в Австрии:
Однажды, в отсутствие полковника Грея, мне было приказано сообщить
белоэмигрантам в наших лагерях, что им предстоит перевод в другие лагеря
русских пленных. Затем мне надлежало погрузить их всех, в том числе женщин и
детей, на грузовики, вывезти в советскую зону и передать советским
представителям. Я заявил решительный протест, сказав, что это негуманный и
не подобающий англичанину образ действий. Не знаю, в результате ли моего
протеста (я видел, что старшему офицеру, отдававшему приказ, все это было
столь же отвратительно, как и мне), но в ближайшие 48 часов приказ был
отменен...41
296
Похоже, штаб 5-го корпуса умел балансировать на проволоке: когда
кто-либо возражал против выдачи советским властям несоветских граждан, штаб
поспешно отступал, и никаких дипломатических неприятностей не было. Случаи с
украинской дивизией и "шуцкорпсом" убеждают: массовые проверки гражданства
не просто были возможны -- они осуществлялись на практике. Поэтому спорить
здесь не о чем: и в казачьих частях вполне можно было произвести проверку, с
тем чтобы репатриировать только и исключительно советских граждан, как то
предусматривалось Ялтинским соглашением. Вообще, всякий раз, когда
английские офицеры посылали запросы относительно положения несоветских
граждан, находящихся на их попечении, следовали инструкции по проведению
проверки. Так были спасены в последнюю минуту майор Островский и его друзья.
И вот как это произошло.
28 мая, перед переводом казаков в лагерь в Вейтенсфельде -- откуда их
должны были отправить в Юденбург,-- казачий офицер Георгий Дружакин
разговорился с командиром английского батальона майором Генри Говардом.
Дружакин спросил англичанина, передадут ли их Советам. Майор, который и сам
ничего не знал, ответил, что вряд ли. Позднее, уже в Вейтенсфельде, Дружакин
упрекнул Говарда в обмане, но тот резко ответил, что он солдат и обязан
подчиняться приказам. Дружакин спорить не стал, но попросил майора передать
кое-что фельдмаршалу Александеру:
-- Спросите его, действительно ли в приказе сказано, что мы, старые
эмигранты, воевавшие против большевизма с самой революции, должны вернуться
назад. Я понимаю, что советские граждане должны вернуться, но неужели
действительно приказ касается нас, старых царских офицеров?
Этот вопрос заставил майора Говарда призадуматься. Он долго размышлял
над ним в ту ночь, а наутро поделился своими сомнениями с другими офицерами.
На следующий день он присутствовал на конференции, устроенной бригадиром
Ашером. Сам бригадир всячески старался найти предлог, чтобы избавить часть
офицеров от насильственной репатриации, и внимательно выслушал Говарда,
поднявшего этот вопрос. Еще раньше, после сдачи казаков в плен, майор послал
своему отцу, бригадиру Чарлзу Говарду, "весьма мрачный отчет о здешних
делах". В ответе сэр Чарлз, бывший тогда Парламентским приставом при палате
общин, заметил, что никакое правительственное соглашение не может требовать
насильственной репатриации русских, бежавших за границу до нынешней войны.
Клайву Ашеру это утверждение показалось долгожданной лазейкой. В письменных
приказах, выданных 6-й бронетанковой дивизии, весь 15-й Казачий
кавалерийский корпус (в котором служили майор Островский и его друзья) опре-
297
делился как состоящий из одних советских граждан, но в следующем
параграфе давалось определение советского гражданина как лица, проживавшего
в СССР до 1939 или, по крайней мере, до 1930 года,-- а под это определение
старые эмигранты никак не подпадали. Другой командир батальона,
присутствовавший на этой конференции, отметил в своем военном дневнике:
Поскольку у нас в приказе четко оговорено, что только советские
граждане подлежат возвращению в СССР, но в то же время наши подопечные
классифицируются как советские граждане, эти два приказа очевидным образом
противоречат друг другу, так как 50 казаков, о которых шла речь, не были в
Советском Союзе с 1920 года.
Именно в это время майор Островский и 50 его офицеров отправлялись
против своей воли в Юденбург. Грузовик с офицерами уже пристраивался в
хвосте колонны, когда майор Говард примчался на своем джипе в лагерь. Пулей
вылетев из машины, он побежал к полковнику Роузу Прайсу и объявил ему о
новом повороте дела. Полковник, которому до крайности не нравилась
поставленная перед ним задача, немедленно начал действовать.
Все бросились к телефонам, транспорт был остановлен, на другом конце
провода тоже возникло полное замешательство -- и наконец пришел ответ, что
отсрочка разрешена. Проверка принесла ожидаемые результаты: группа из 50
человек оказалась в категории несоветских граждан -- среди них... был даже
генерал42.
Этот инцидент по-новому освещает не только события, имевшие место в
районе 78-й дивизии, но и характер основных решений и намерений 5-го
корпуса. Совершенно ясно, что устные приказы, которым бригадир Мессон
придавал первостепенное значение, не дошли до бригадира Ашера, занимавшегося
тем же, что и Мессон. Благодаря этому Ашеру удалось спасти 50 человек,
строго придерживаясь письменных указаний. В этой связи стоит отметить, что
офицерам 6-й бронетанковой дивизии было все равно, о каких русских идет речь
-- красных или белых. Более всего они хотели спасти ни в чем неповинных
людей43.
Иначе обстояли дела в районе 78-й пехотной дивизии. 20 мая или накануне
бригадиру Мессону сообщили, что согласно Ялтинскому соглашению, "все
советские граждане... подлежат возвращению в СССР". 21 мая Мессону было
передано точное определение "советского гражданина". По-видимому, оно было
послано
298
в ответ на его запрос, поскольку текст гласил, что определение
высылается из-за нескольких специфических случаев, донесения о которых
поступили в штаб корпуса. Из другого источника мы узнаем, что "письмо 5-го
корпуса 405/G от 21 мая вручено только 36-й бригаде"44. Вероятно,
именно 36-я бригада Мессона запросила уточнения -- в ответ на
"многочисленные петиции" казаков, упомянутые в рапорте бригадира. Но 29 мая,
через 8 дней после того, как бригадир Мессон получил запрашиваемое им
определение советского гражданства, в его штаб в Обердраубурге было
доставлено следующее послание из штаба 8-го Аргильского полка в Лиенце:
Вчера вместе с казачьими офицерами был вывезен Гермоген Родионов.
Последние 15 лет он проживал в Париже и не является советским подданным. Он,
по-видимому, учитель. Его семья живет во Франции, и в казачьем лагере он
оказался по ошибке. Мы просим вашего совета. Очень вероятно, что в казачьем
лагере находится целый ряд лиц, не являющихся советскими гражданами. Какие
распоряжения есть насчет таких людей?45
Бригадир Мессон уже больше недели знал, "какие распоряжения есть насчет
таких людей", но не удосужился передать информацию. Запрос о Родионове был
получен в 4 часа дня 29 мая. В это время французский учитель уже находился в
руках СМЕРШа в Юденбурге. На эту судьбу его обрекли устные приказы, "имеющие
первостепенное значение".
Противники проверки оперировали одним-единственным доводом: ее, де,
трудно проводить. Но в отношении казачьих офицеров это совершенно не
соответствовало действительности. Большинство их были старые эмигранты, и
ничего не стоило провести среди них проверку, когда они были собраны вместе
в Шпиттале 29--30 мая46. Тут возникает еще одно невыясненное
обстоятельство. Сегодня генерал Мессон откровенно признается, что в районе
его бригады никакой проверки не проводилось. По его словам, это было
неосуществимо, да и к тому же -- он ведь получил устные приказы, в которых
не имел права сомневаться. Однако вскоре после выдачи, 3 июля, штаб его
бригады составил подробное описание операции, в котором было сказано
следующее:
В 36-й пехотной бригаде были приняты все возможные в данных условиях
меры для того, чтобы несоветские граждане не оказались среди лиц, переданных
советским властям. В статистику было включено неизвестное количество пере-
299
мещенных лиц, не являющихся советскими подданными... Отсутствие
документов, а также скорость и секретность эвакуации исключали возможность
исчерпывающей проверки, однако во время эвакуации были приняты меры по
отделению лиц, явно принадлежащих к этой категории47.
На самом деле ничего подобного не происходило. Проверка гражданства
казаков началась только 4 июня, и тогда же полковник Малколм впервые услышал
о том, что выдаче подлежат лишь советские граждане. После этого в пеггецком
лагере была открыта канцелярия, где старые эмигранты могли
зарегистрироваться, представив документы -- настоящие или фальшивые -- о
том, что они не являются советскими подданными48. Затем казаков
разделили: в Пеггеце остались зарегистрированные старые эмигранты, а ниже в
долине устроили лагерь для новых эмигрантов49. Однако это
мероприятие бригадный штаб провел лишь после того, как основной состав
казаков был благополучно передан .Советам.
В общем создается впечатление, что казаки в долине Дравы оказались в
особой категории. Они являли собой наименее военное из всех русских
формирований, содержащихся в Австрии, они единственные не воевали на
Восточном фронте, среди них, как было известно, исключительно большой
процент составляли не советские граждане -- и несмотря на все это они были
выданы. На батальонном уровне офицеры 78-й дивизии вообще, не подозревали о
разнице между "старыми" и "новыми" эмигрантами, а старшие офицеры, бывшие в
курсе дела, получили приказы, которым были вынуждены подчиниться.
78-й пехотной дивизией командовал генерал-майор Роберт Арбетнот.
Подполковник Г. И. Бредин, работавший тогда в штабе дивизии, отвечал за
моральное состояние солдат. Ему по долгу службы пришлось принимать жалобы со
всех сторон (в том числе и от его собственного батальона) по поводу
предполагаемой репатриации казаков, и он, в свою очередь, сообщил Арбетноту,
какое настроение царит в дивизии.
Я полагаю, сэр, это будет очень трудная операция, и я не
знаю, как поведут себя солдаты в случае сопротивления со сторо
ны казаков.
Я прекрасно все понимаю, -- ответил Арбетнот. -- По
смотрим. Мне это тоже крайне не нравится, но, разумеется, все
может пройти вполне гладко, и наши страхи окажутся напрасны.
Больше генерал ничего не сказал, но позже Бредину стало известно, что
после этого разговора Арбетнот направился прямо к командиру корпуса
генерал-лейтенанту Китли и высказал резкие возражения против задачи,
порученной его дивизии. Бригадир
300
К. И. Трайон-Вильсон, служивший тогда в штабе 5-го корпуса, помнит, как
Арбетнот несколько раз являлся с протестами, причем выражался настолько
резко, что генерал Китли в конце концов был вынужден строго приказать ему
подчиниться. Арбетнот уступил и вернулся в штаб, решив, что по крайней мере
операцию следует провести по возможности бескровно50.
После главных выдач 1--2 июня тысячи казаков бежали, и англичане
выслали в горы патруль для окружения беглецов. Отношение солдат к
поставленной перед ними задаче во многом определялось личными качествами их
командиров. Некоторые ограничились беспорядочными поисками, окружая тех
казаков, которые буквально сами шли к ним в руки, другие же убивали или
калечили тех, кого не могли поймать. Всего в июне было поймано 1356 казаков
и кавказцев (общее число беглецов оценивается в 4100 человек)51.
В порядке исключения штаб бригады позволил советским представителям,--
вероятно, сотрудникам СМЕРШа,-- контролировать поисковые операции. О таком
советском представителе рассказывает капеллан Аргильского полка Кеннет
Тайсон:
Он был в военной форме, но, насколько я помню, без всяких знаков
различия. Он настоятельно предлагал свои услуги в качестве переводчика, хотя
по-английски говорил с запинками и обладал скудным запасом слов. Нельзя
сказать, чтобы он проявлял навязчивость, но у солдат сложилось впечатление,
что он прислан сюда следить за выполнением операции.
Тайсон подчеркивает, что советский офицер был больше похож на
чиновника, чем на офицера. Но "чиновники" такого рода имели оружие и
стреляли по бежавшим казакам. Вероятно, это единственный случай, когда
английским солдатам было приказано сотрудничать с работниками СМЕРШа в охоте
за русскими беглецами52.
В 6-й бронетанковой дивизии все было совсем иначе. Там генерал-майор
Горацио Мюррей сам предупредил немецких офицеров корпуса фон Паннвица об
ожидавшей их участи, явно рассчитывая, что они не замедлят скрыться. Получив
приказы, он "не делал никаких попыток выяснить, как надлежит выполнять их".
Ему казалось, "что чем они туманнее и расплывчатее, тем лучше". В районе,
контролируемом дивизией Мюррея, побеги были самым обычным делом. "Я знаю,
что мы потеряли множество русских,-- объяснил генерал.-- Охраны никакой не
было". Но на просьбу советских допустить сотрудников СМЕРШа к участию в
поисковых операциях он ответил категорическим отказом53.
Невозможно точно сказать, сколько человек спаслось в результате, но цифра
301
эта, несомненно, приближается к нескольким тысячам и составляет большую
часть казаков, находившихся под контролем дивизии54.
Впрочем, такое разное отношение к делу двух командиров интересно не
только в плане реальных последствий. Генерал Арбетнот протестовал против
отданных ему приказов -- и подчинился им. Генерал Мюррей протеста не
выразил, но сделал все, чтобы свести до минимума эффективность этих
приказов. 78-я пехотная дивизия генерала Арбетнота приняла чрезвычайные меры
предосторожности перед главными операциями, во время и после них, чтобы
обеспечить выдачу казаков советским властям. Напротив, в районе 6-й
бронетанковой дивизии приказы выполняли с прохладцей, то и дело их нарушая.
Однако никто не попрекнул этим ни генерала Мюррея, ни бригадира Ашера. Не
получили они и ничего похожего на устный приказ, отданный бригадиру Мессону
и отменяющий проверку. Совсем наоборот. Едва в Вейтенфельде были обнаружены
старые эмигранты, 5-й корпус начал проверку гражданства.
Контраст окажется еще большим, если взглянуть на отношение англичан к
казачьим командирам. Полковник Вагнер, второй по старшинству офицер
Казачьего кавалерийского корпуса, бежал без всяких помех. Все данные говорят
за то, что и генерал фон Паннвиц мог при желании скрыться. И, как мы
убедились, возможность избежать репатриации была предоставлена не только
немецким офицерам корпуса (все это не вызывало никаких протестов в штабе
5-го корпуса). Напротив, в 78-й дивизии были приняты чрезвычайные меры по
предотвращению побегов старших командиров. В частности, генералы Краснов и
Шкуро с самого начала находились на особом положении. Краснов дважды писал
Александеру, своему боевому товарищу 1919 года, объясняя, что ждет его,
Краснова, и казаков в случае выдачи Советам. Письма эти куда-то бесследно
исчезли, а между тем старшие офицеры уверяли меня, что если бы все шло
положенным чередом, они бы непременно были переданы адресату.
Через несколько дней после вручения англичанам второго письма (знали об
этом только сам Краснов и Доманов) казачьим офицерам было предложено явиться
на "конференцию" к Александеру. Краснов и Доманов связали одно с другим -- и
порадовались столь быстрому ответу. Если Британский генеральный штаб хотел
устроить руководству казачьего войска западню, о более благоприятной
возможности он не мог и мечтать. Англичанам было чрезвычайно важно заманить
Краснова на "конференцию". Как вспоминает переводчик Бутлеров, майор Дэвис,
сообщая Доманову о "конференции", добавил: "...Пожалуйста, не забудьте
предупредить генерала Краснова: командующий [Александер] очень заинтересован
встречей с ним"55. Около полудня
302
в гостиницу ген. Доманова явился английский генерал высокого роста и
еще раз подтвердил приказ, данный майором Дэвисом, и добавил: "Пожалуйста,
не забудьте передать мою просьбу и старику Краснову. Вас очень об этом
прошу"56.
Единственным высоким английским генералом в том районе был бригадир
Мессон, но он категорически утверждает:
Я не приезжал к Доманову и понятия не имею, кто мог там побывать 28
мая. Все мы носили тогда полевую форму, рубашки или свитера с минимальными
знаками различия, так что иностранец вполне мог ошибиться в чине.
Быть может, "генерал", о котором идет речь, на самом деле был штабным
офицером или офицером разведки из дивизионного или корпусного
штаба?57
Похоже, что генерал Краснов на протяжении всей этой тонкой операции
оставался объектом особо пристального внимания. Его машина первой выехала из
Лиенца. По прибытии в Шпитталь английский офицер, сверяя имена казачьих
генералов и штаба по списку, специально поинтересовался, здесь ли генерал
Краснов58. Его, впрочем, невозможно было ни с кем перепутать:
возраст, ордена и уважение, оказываемое ему казаками, безошибочно выделяли
его из общей массы. Полковнику Брайару передали последнюю петицию об
отсрочке, написанную по-французски генералом Красновым, с просьбой отослать
копии королю Георгу VI, архиепископу Кентерберийскому и в штаб-квартиру
Международного Красного Креста. Полковник согласился и, несомненно, сделал
это, однако никакого следа петиции в архивах нет: она наверняка не попала по
назначению59.
Советские коллеги не меньше англичан были заинтересованы в том, чтобы
генерал Краснов без помех проделал путь к выдаче. И встречавший казаков
полковник НКВД первым делом осведомился, "кто в этой группе генерал
Краснов"60.
Второй по популярности среди казаков фигурой был легендарный Андрей
Шкуро. В отношении него тоже были приняты специальные меры предосторожности.
За две ночи до "конференции" Шкуро ворвался в спальню генерала Соломахина и,
чуть не плача, рассказал, что англичане хотят арестовать его и передать
Советам. Действительно, на рассвете за ним явились английские солдаты и
увезли его в джипе в Шпитталь, где его содержали под строгим арестом в
помещении возле бараков. Когда на следующий день прибыли остальные казачьи
офицеры, его не перевели к ним. Он оказался вместе с другими только 29 мая,
при отъезде в Юденбург, где офицеры СМЕРШа встретили его с тем же вниманием,
что и Краснова.
303
Чем можно объяснить такое отношение к Шкуро? В официальных английских
документах сказано просто:
Генерал Шкуро (из казачьего резервного полка) был послан в Шпитталь на
два дня раньше, так как продвижение его полка закончено. Полк перешел под
командование генерала Доманова.
В рапорте имеется в виду переброска полка Шкуро 20 мая из Тамсвега в
Лиенц61. Однако это объяснение представляется неубедительным. С
какой стати нужно было поручать Доманову, под командованием которого и без
того находилось уже около 25 тысяч человек, еще и функции командира
резервного полка? Трудно поэтому не придти к выводу, что Шкуро, арестованный
немецкой формой. Командиром стал полковник Анатолий Рогожин, бывший офицер
личной охраны императора, участник гражданской войны. Когда в начале 1945
года немецкий Юго-Восточный фронт стал трещать по швам, корпус с боями
отступил на север и вошел в Австрию одновременно с 15-м Казачьим корпусом
фон Паннвица. 12 мая 1945 года Рогожин со своим полком сдался англичанам.
Пленных содержали в Клейн Санкт-Вейте, в том же районе, что и фон Паннвица.
Через год все эти 4500 человек были освобождены и получили разрешение
поселиться на Западе35.
И Украинская дивизия Шандрука, и корпус полковника Рогожина в основном
состояли из русских по происхождению, но англичане решили, что Ялтинское
соглашение к ним не относится. Они были ограждены от советских притязаний, а
позже их распустили и разрешили остаться в свободном мире. Но почему же
Шандрука и Рогожина не выдали советским властям в Юденбурге, вместе с
Домановым и фон Паннвицем? Ведь они были в одинаковом положении?
Начнем с украинцев. Советы требовали их возвращения так же настойчиво,
как и в других случаях. Более того, Сталин лично говорил об Украинской
дивизии на совещании Большой тройки. В отличие от казаков Доманова, люди
Шандрука до самой сдачи в плен яростно воевали против советских войск.
Согласно условиям сдачи в плен, все военные формирования стран Оси должны
были оставаться на месте и сдаваться в плен противостоящей им союзной армии;
то есть, строго говоря, Шандрук должен был бы сдаться маршалу Толбухину.
Наконец, Украинская дивизия, в отличие от казаков, формально являлась частью
войск СС -- это обстоя-
294
тельство, казалось, должно было бы побудить Советы еще настойчивее
требовать ее возвращения; и вряд ли англичане сопротивлялись бы такому
требованию.
Не менее странно, что "шуцкорпс" тоже был избавлен от угрозы
насильственной репатриации. Узнав о выдаче своих друзей-белоэмигрантов в
Юденбурге, полковник Рогожин испугался, что теперь очередь за
ним36. И хотя большую часть его корпуса составляли старые
эмигранты, рассчитывать на это не приходилось, так как этот статус не помог
генералу Краснову и сотням других офицеров.
Во время передачи казаков Советам никакой проверки ни в одном из
полков, о которых мы рассказываем, не проводилось, так что никто не мог
сколько-нибудь точно судить о соотношении советских граждан и лиц со спорным
подданством. На самом деле среди украинцев был большой процент советских
граждан -- по оценке члена дивизии Миколы Волынского, около 20 %. Деннис
Хиллс, английский офицер, владевший русским и проводивший проверку, приводит
значительно большую цифру -- свыше 50 %. Люди полковника Рогожина в основном
были белоэмигрантами и детьми эмигрантов, но, конечно, и здесь было немало
советских граждан: корпус имел мобилизационный пункт в Одессе во время ее
оккупации румынами37.
Еще до выдачи казаков десятитысячная Украинская дивизия была переведена
из Австрии в безопасную Италию, а лагерь в Клейн Санкт-Вейте, выделенный
приказом от 21 мая как не подлежащий репатриации, в это же самое время стал
пристанищем для русских эмигрантов. Слухи о статусе рогожинского
формирования, находившегося в Клейн Санкт-Вейте, дошли до Лиенца и лагерей
15-го Казачьего корпуса, и именно здесь полковник Вагнер советовал искать
прибежище майору Островскому. Тот, правда, рассудил иначе; но многие
пробрались сюда из Лиенца через горы, избежали судьбы своих
товарищей38, спаслись, но так и не смогли понять, на каком
основании англичане отобрали часть белоэмигрантов для репатриации, а другим
разрешили остаться.
Мы не знаем мотивов, которыми руководствовался 5-й корпус при отборе
"русских" частей для репатриации. Но выбор был сделан, причем сделан
поспешно. Что касается украинцев, то тут на решение англичан могло повлиять
обращение Шандрука к генералу Андерсу. Многие украинцы были гражданами
Польши, и вряд ли поляки, союзники Англии, сидели бы сложа руки и молча
наблюдали за отправкой тысяч своих соотечественников в советское рабство. А
что сказал бы Ватикан о принесении в жертву нескольких тысяч верных
католиков? Сомнительно, чтобы реакция Ватикана дошла до ВКЭСС или штаба 5-го
корпуса уже в начале мая,
295
но генерал Шандрук и в самом деле воззвал к Папе, и 5 июля Папа
обратился к союзникам с протестом против насильственной репатриации
украинцев39.
У рогожинских белоэмигрантов никаких влиятельных друзей не было. Как ни
удивительно, но похоже, что корпус был спасен стараниями
одного-единственного англичанина. Полковник Рогожин, который мог бы
рассказать всю историю с начала до конца, уже умер, однако один из его
подчиненных описал мне их первую встречу с англичанами. В Австрии в
месторасположение корпуса пришел отставной английский офицер, работавший для
Красного Креста. Выяснив, кто эти люди и откуда они, он сказал, что служил в
военной миссии при Белой армии и, как и они, считает их недавнюю борьбу
против партизан Тито продолжением войны с большевизмом. Человек решительный
и энергичный, он, преисполнившись готовности сделать все возможное ради
старых боевых товарищей, отправился в полевой штаб. Какие аргументы пустил
он в ход -- нам неизвестно, но ему удалось зарегистрировать корпус как
состоящий целиком из белоэмигрантов и потому не подлежащий репатриации. Этим
офицером был полковник Уолтон Линг, заместитель представителя Красного
Креста по помощи гражданскому населению в Северной Италии, в 1919-20 годах
служивший при британской военной миссии офицером связи с Деникиным и
Врангелем40.
Мы не располагаем документами, которые могли бы пролить свет на то, как
и на каком уровне было принято решение относительно корпуса Рогожина. Мы
знаем лишь, что уже 21 мая корпус был окончательно объявлен не подлежащим
экстрадиции. Но то, что протесты одного-единственного офицера, выраженные
достаточно энергично, могли в тех обстоятельствах спасти сотни и тысячи
жизней, подтверждается многочисленными примерами. Вот что рассказывает
писатель Брюс Маршалл, бывший в то время подполковником и служивший под
началом полковника Логана Грея в Австрии:
Однажды, в отсутствие полковника Грея, мне было приказано сообщить
белоэмигрантам в наших лагерях, что им предстоит перевод в другие лагеря
русских пленных. Затем мне надлежало погрузить их всех, в том числе женщин и
детей, на грузовики, вывезти в советскую зону и передать советским
представителям. Я заявил решительный протест, сказав, что это негуманный и
не подобающий англичанину образ действий. Не знаю, в результате ли моего
протеста (я видел, что старшему офицеру, отдававшему приказ, все это было
столь же отвратительно, как и мне), но в ближайшие 48 часов приказ был
отменен...41
296
Похоже, штаб 5-го корпуса умел балансировать на проволоке: когда
кто-либо возражал против выдачи советским властям несоветских граждан, штаб
поспешно отступал, и никаких дипломатических неприятностей не было. Случаи с
украинской дивизией и "шуцкорпсом" убеждают: массовые проверки гражданства
не просто были возможны -- они осуществлялись на практике. Поэтому спорить
здесь не о чем: и в казачьих частях вполне можно было произвести проверку, с
тем чтобы репатриировать только и исключительно советских граждан, как то
предусматривалось Ялтинским соглашением. Вообще, всякий раз, когда
английские офицеры посылали запросы относительно положения несоветских
граждан, находящихся на их попечении, следовали инструкции по проведению
проверки. Так были спасены в последнюю минуту майор Островский и его друзья.
И вот как это произошло.
28 мая, перед переводом казаков в лагерь в Вейтенсфельде -- откуда их
должны были отправить в Юденбург,-- казачий офицер Георгий Дружакин
разговорился с командиром английского батальона майором Генри Говардом.
Дружакин спросил англичанина, передадут ли их Советам. Майор, который и сам
ничего не знал, ответил, что вряд ли. Позднее, уже в Вейтенсфельде, Дружакин
упрекнул Говарда в обмане, но тот резко ответил, что он солдат и обязан
подчиняться приказам. Дружакин спорить не стал, но попросил майора передать
кое-что фельдмаршалу Александеру:
-- Спросите его, действительно ли в приказе сказано, что мы, старые
эмигранты, воевавшие против большевизма с самой революции, должны вернуться
назад. Я понимаю, что советские граждане должны вернуться, но неужели
действительно приказ касается нас, старых царских офицеров?
Этот вопрос заставил майора Говарда призадуматься. Он долго размышлял
над ним в ту ночь, а наутро поделился своими сомнениями с другими офицерами.
На следующий день он присутствовал на конференции, устроенной бригадиром
Ашером. Сам бригадир всячески старался найти предлог, чтобы избавить часть
офицеров от насильственной репатриации, и внимательно выслушал Говарда,
поднявшего этот вопрос. Еще раньше, после сдачи казаков в плен, майор послал
своему отцу, бригадиру Чарлзу Говарду, "весьма мрачный отчет о здешних
делах". В ответе сэр Чарлз, бывший тогда Парламентским приставом при палате
общин, заметил, что никакое правительственное соглашение не может требовать
насильственной репатриации русских, бежавших за границу до нынешней войны.
Клайву Ашеру это утверждение показалось долгожданной лазейкой. В письменных
приказах, выданных 6-й бронетанковой дивизии, весь 15-й Казачий
кавалерийский корпус (в котором служили майор Островский и его друзья) опре-
297
делился как состоящий из одних советских граждан, но в следующем
параграфе давалось определение советского гражданина как лица, проживавшего
в СССР до 1939 или, по крайней мере, до 1930 года,-- а под это определение
старые эмигранты никак не подпадали. Другой командир батальона,
присутствовавший на этой конференции, отметил в своем военном дневнике:
Поскольку у нас в приказе четко оговорено, что только советские
граждане подлежат возвращению в СССР, но в то же время наши подопечные
классифицируются как советские граждане, эти два приказа очевидным образом
противоречат друг другу, так как 50 казаков, о которых шла речь, не были в
Советском Союзе с 1920 года.
Именно в это время майор Островский и 50 его офицеров отправлялись
против своей воли в Юденбург. Грузовик с офицерами уже пристраивался в
хвосте колонны, когда майор Говард примчался на своем джипе в лагерь. Пулей
вылетев из машины, он побежал к полковнику Роузу Прайсу и объявил ему о
новом повороте дела. Полковник, которому до крайности не нравилась
поставленная перед ним задача, немедленно начал действовать.
Все бросились к телефонам, транспорт был остановлен, на другом конце
провода тоже возникло полное замешательство -- и наконец пришел ответ, что
отсрочка разрешена. Проверка принесла ожидаемые результаты: группа из 50
человек оказалась в категории несоветских граждан -- среди них... был даже
генерал42.
Этот инцидент по-новому освещает не только события, имевшие место в
районе 78-й дивизии, но и характер основных решений и намерений 5-го
корпуса. Совершенно ясно, что устные приказы, которым бригадир Мессон
придавал первостепенное значение, не дошли до бригадира Ашера, занимавшегося
тем же, что и Мессон. Благодаря этому Ашеру удалось спасти 50 человек,
строго придерживаясь письменных указаний. В этой связи стоит отметить, что
офицерам 6-й бронетанковой дивизии было все равно, о каких русских идет речь
-- красных или белых. Более всего они хотели спасти ни в чем неповинных
людей43.
Иначе обстояли дела в районе 78-й пехотной дивизии. 20 мая или накануне
бригадиру Мессону сообщили, что согласно Ялтинскому соглашению, "все
советские граждане... подлежат возвращению в СССР". 21 мая Мессону было
передано точное определение "советского гражданина". По-видимому, оно было
послано
298
в ответ на его запрос, поскольку текст гласил, что определение
высылается из-за нескольких специфических случаев, донесения о которых
поступили в штаб корпуса. Из другого источника мы узнаем, что "письмо 5-го
корпуса 405/G от 21 мая вручено только 36-й бригаде"44. Вероятно,
именно 36-я бригада Мессона запросила уточнения -- в ответ на
"многочисленные петиции" казаков, упомянутые в рапорте бригадира. Но 29 мая,
через 8 дней после того, как бригадир Мессон получил запрашиваемое им
определение советского гражданства, в его штаб в Обердраубурге было
доставлено следующее послание из штаба 8-го Аргильского полка в Лиенце:
Вчера вместе с казачьими офицерами был вывезен Гермоген Родионов.
Последние 15 лет он проживал в Париже и не является советским подданным. Он,
по-видимому, учитель. Его семья живет во Франции, и в казачьем лагере он
оказался по ошибке. Мы просим вашего совета. Очень вероятно, что в казачьем
лагере находится целый ряд лиц, не являющихся советскими гражданами. Какие
распоряжения есть насчет таких людей?45
Бригадир Мессон уже больше недели знал, "какие распоряжения есть насчет
таких людей", но не удосужился передать информацию. Запрос о Родионове был
получен в 4 часа дня 29 мая. В это время французский учитель уже находился в
руках СМЕРШа в Юденбурге. На эту судьбу его обрекли устные приказы, "имеющие
первостепенное значение".
Противники проверки оперировали одним-единственным доводом: ее, де,
трудно проводить. Но в отношении казачьих офицеров это совершенно не
соответствовало действительности. Большинство их были старые эмигранты, и
ничего не стоило провести среди них проверку, когда они были собраны вместе
в Шпиттале 29--30 мая46. Тут возникает еще одно невыясненное
обстоятельство. Сегодня генерал Мессон откровенно признается, что в районе
его бригады никакой проверки не проводилось. По его словам, это было
неосуществимо, да и к тому же -- он ведь получил устные приказы, в которых
не имел права сомневаться. Однако вскоре после выдачи, 3 июля, штаб его
бригады составил подробное описание операции, в котором было сказано
следующее:
В 36-й пехотной бригаде были приняты все возможные в данных условиях
меры для того, чтобы несоветские граждане не оказались среди лиц, переданных
советским властям. В статистику было включено неизвестное количество пере-
299
мещенных лиц, не являющихся советскими подданными... Отсутствие
документов, а также скорость и секретность эвакуации исключали возможность
исчерпывающей проверки, однако во время эвакуации были приняты меры по
отделению лиц, явно принадлежащих к этой категории47.
На самом деле ничего подобного не происходило. Проверка гражданства
казаков началась только 4 июня, и тогда же полковник Малколм впервые услышал
о том, что выдаче подлежат лишь советские граждане. После этого в пеггецком
лагере была открыта канцелярия, где старые эмигранты могли
зарегистрироваться, представив документы -- настоящие или фальшивые -- о
том, что они не являются советскими подданными48. Затем казаков
разделили: в Пеггеце остались зарегистрированные старые эмигранты, а ниже в
долине устроили лагерь для новых эмигрантов49. Однако это
мероприятие бригадный штаб провел лишь после того, как основной состав
казаков был благополучно передан .Советам.
В общем создается впечатление, что казаки в долине Дравы оказались в
особой категории. Они являли собой наименее военное из всех русских
формирований, содержащихся в Австрии, они единственные не воевали на
Восточном фронте, среди них, как было известно, исключительно большой
процент составляли не советские граждане -- и несмотря на все это они были
выданы. На батальонном уровне офицеры 78-й дивизии вообще, не подозревали о
разнице между "старыми" и "новыми" эмигрантами, а старшие офицеры, бывшие в
курсе дела, получили приказы, которым были вынуждены подчиниться.
78-й пехотной дивизией командовал генерал-майор Роберт Арбетнот.
Подполковник Г. И. Бредин, работавший тогда в штабе дивизии, отвечал за
моральное состояние солдат. Ему по долгу службы пришлось принимать жалобы со
всех сторон (в том числе и от его собственного батальона) по поводу
предполагаемой репатриации казаков, и он, в свою очередь, сообщил Арбетноту,
какое настроение царит в дивизии.
Я полагаю, сэр, это будет очень трудная операция, и я не
знаю, как поведут себя солдаты в случае сопротивления со сторо
ны казаков.
Я прекрасно все понимаю, -- ответил Арбетнот. -- По
смотрим. Мне это тоже крайне не нравится, но, разумеется, все
может пройти вполне гладко, и наши страхи окажутся напрасны.
Больше генерал ничего не сказал, но позже Бредину стало известно, что
после этого разговора Арбетнот направился прямо к командиру корпуса
генерал-лейтенанту Китли и высказал резкие возражения против задачи,
порученной его дивизии. Бригадир
300
К. И. Трайон-Вильсон, служивший тогда в штабе 5-го корпуса, помнит, как
Арбетнот несколько раз являлся с протестами, причем выражался настолько
резко, что генерал Китли в конце концов был вынужден строго приказать ему
подчиниться. Арбетнот уступил и вернулся в штаб, решив, что по крайней мере
операцию следует провести по возможности бескровно50.
После главных выдач 1--2 июня тысячи казаков бежали, и англичане
выслали в горы патруль для окружения беглецов. Отношение солдат к
поставленной перед ними задаче во многом определялось личными качествами их
командиров. Некоторые ограничились беспорядочными поисками, окружая тех
казаков, которые буквально сами шли к ним в руки, другие же убивали или
калечили тех, кого не могли поймать. Всего в июне было поймано 1356 казаков
и кавказцев (общее число беглецов оценивается в 4100 человек)51.
В порядке исключения штаб бригады позволил советским представителям,--
вероятно, сотрудникам СМЕРШа,-- контролировать поисковые операции. О таком
советском представителе рассказывает капеллан Аргильского полка Кеннет
Тайсон:
Он был в военной форме, но, насколько я помню, без всяких знаков
различия. Он настоятельно предлагал свои услуги в качестве переводчика, хотя
по-английски говорил с запинками и обладал скудным запасом слов. Нельзя
сказать, чтобы он проявлял навязчивость, но у солдат сложилось впечатление,
что он прислан сюда следить за выполнением операции.
Тайсон подчеркивает, что советский офицер был больше похож на
чиновника, чем на офицера. Но "чиновники" такого рода имели оружие и
стреляли по бежавшим казакам. Вероятно, это единственный случай, когда
английским солдатам было приказано сотрудничать с работниками СМЕРШа в охоте
за русскими беглецами52.
В 6-й бронетанковой дивизии все было совсем иначе. Там генерал-майор
Горацио Мюррей сам предупредил немецких офицеров корпуса фон Паннвица об
ожидавшей их участи, явно рассчитывая, что они не замедлят скрыться. Получив
приказы, он "не делал никаких попыток выяснить, как надлежит выполнять их".
Ему казалось, "что чем они туманнее и расплывчатее, тем лучше". В районе,
контролируемом дивизией Мюррея, побеги были самым обычным делом. "Я знаю,
что мы потеряли множество русских,-- объяснил генерал.-- Охраны никакой не
было". Но на просьбу советских допустить сотрудников СМЕРШа к участию в
поисковых операциях он ответил категорическим отказом53.
Невозможно точно сказать, сколько человек спаслось в результате, но цифра
301
эта, несомненно, приближается к нескольким тысячам и составляет большую
часть казаков, находившихся под контролем дивизии54.
Впрочем, такое разное отношение к делу двух командиров интересно не
только в плане реальных последствий. Генерал Арбетнот протестовал против
отданных ему приказов -- и подчинился им. Генерал Мюррей протеста не
выразил, но сделал все, чтобы свести до минимума эффективность этих
приказов. 78-я пехотная дивизия генерала Арбетнота приняла чрезвычайные меры
предосторожности перед главными операциями, во время и после них, чтобы
обеспечить выдачу казаков советским властям. Напротив, в районе 6-й
бронетанковой дивизии приказы выполняли с прохладцей, то и дело их нарушая.
Однако никто не попрекнул этим ни генерала Мюррея, ни бригадира Ашера. Не
получили они и ничего похожего на устный приказ, отданный бригадиру Мессону
и отменяющий проверку. Совсем наоборот. Едва в Вейтенфельде были обнаружены
старые эмигранты, 5-й корпус начал проверку гражданства.
Контраст окажется еще большим, если взглянуть на отношение англичан к
казачьим командирам. Полковник Вагнер, второй по старшинству офицер
Казачьего кавалерийского корпуса, бежал без всяких помех. Все данные говорят
за то, что и генерал фон Паннвиц мог при желании скрыться. И, как мы
убедились, возможность избежать репатриации была предоставлена не только
немецким офицерам корпуса (все это не вызывало никаких протестов в штабе
5-го корпуса). Напротив, в 78-й дивизии были приняты чрезвычайные меры по
предотвращению побегов старших командиров. В частности, генералы Краснов и
Шкуро с самого начала находились на особом положении. Краснов дважды писал
Александеру, своему боевому товарищу 1919 года, объясняя, что ждет его,
Краснова, и казаков в случае выдачи Советам. Письма эти куда-то бесследно
исчезли, а между тем старшие офицеры уверяли меня, что если бы все шло
положенным чередом, они бы непременно были переданы адресату.
Через несколько дней после вручения англичанам второго письма (знали об
этом только сам Краснов и Доманов) казачьим офицерам было предложено явиться
на "конференцию" к Александеру. Краснов и Доманов связали одно с другим -- и
порадовались столь быстрому ответу. Если Британский генеральный штаб хотел
устроить руководству казачьего войска западню, о более благоприятной
возможности он не мог и мечтать. Англичанам было чрезвычайно важно заманить
Краснова на "конференцию". Как вспоминает переводчик Бутлеров, майор Дэвис,
сообщая Доманову о "конференции", добавил: "...Пожалуйста, не забудьте
предупредить генерала Краснова: командующий [Александер] очень заинтересован
встречей с ним"55. Около полудня
302
в гостиницу ген. Доманова явился английский генерал высокого роста и
еще раз подтвердил приказ, данный майором Дэвисом, и добавил: "Пожалуйста,
не забудьте передать мою просьбу и старику Краснову. Вас очень об этом
прошу"56.
Единственным высоким английским генералом в том районе был бригадир
Мессон, но он категорически утверждает:
Я не приезжал к Доманову и понятия не имею, кто мог там побывать 28
мая. Все мы носили тогда полевую форму, рубашки или свитера с минимальными
знаками различия, так что иностранец вполне мог ошибиться в чине.
Быть может, "генерал", о котором идет речь, на самом деле был штабным
офицером или офицером разведки из дивизионного или корпусного
штаба?57
Похоже, что генерал Краснов на протяжении всей этой тонкой операции
оставался объектом особо пристального внимания. Его машина первой выехала из
Лиенца. По прибытии в Шпитталь английский офицер, сверяя имена казачьих
генералов и штаба по списку, специально поинтересовался, здесь ли генерал
Краснов58. Его, впрочем, невозможно было ни с кем перепутать:
возраст, ордена и уважение, оказываемое ему казаками, безошибочно выделяли
его из общей массы. Полковнику Брайару передали последнюю петицию об
отсрочке, написанную по-французски генералом Красновым, с просьбой отослать
копии королю Георгу VI, архиепископу Кентерберийскому и в штаб-квартиру
Международного Красного Креста. Полковник согласился и, несомненно, сделал
это, однако никакого следа петиции в архивах нет: она наверняка не попала по
назначению59.
Советские коллеги не меньше англичан были заинтересованы в том, чтобы
генерал Краснов без помех проделал путь к выдаче. И встречавший казаков
полковник НКВД первым делом осведомился, "кто в этой группе генерал
Краснов"60.
Второй по популярности среди казаков фигурой был легендарный Андрей
Шкуро. В отношении него тоже были приняты специальные меры предосторожности.
За две ночи до "конференции" Шкуро ворвался в спальню генерала Соломахина и,
чуть не плача, рассказал, что англичане хотят арестовать его и передать
Советам. Действительно, на рассвете за ним явились английские солдаты и
увезли его в джипе в Шпитталь, где его содержали под строгим арестом в
помещении возле бараков. Когда на следующий день прибыли остальные казачьи
офицеры, его не перевели к ним. Он оказался вместе с другими только 29 мая,
при отъезде в Юденбург, где офицеры СМЕРШа встретили его с тем же вниманием,
что и Краснова.
303
Чем можно объяснить такое отношение к Шкуро? В официальных английских
документах сказано просто:
Генерал Шкуро (из казачьего резервного полка) был послан в Шпитталь на
два дня раньше, так как продвижение его полка закончено. Полк перешел под
командование генерала Доманова.
В рапорте имеется в виду переброска полка Шкуро 20 мая из Тамсвега в
Лиенц61. Однако это объяснение представляется неубедительным. С
какой стати нужно было поручать Доманову, под командованием которого и без
того находилось уже около 25 тысяч человек, еще и функции командира
резервного полка? Трудно поэтому не придти к выводу, что Шкуро, арестованный