Страница:
организаторов вооруженной борьбы с Советами на территории СССР, но
подготовкой шпионов и диверсантов для гитлеровцев я не занимался.
Не знаю,-- говорил Власов,-- может быть, мои подчиненные и делали
что-нибудь в этом направлении, но без моего ведома30.
Наконец, удалив явно появившиеся при "редактуре" резкие инвективы в
адрес членов КОНР, мы получим, быть может, подлинный отрывок из
заключительного слова Власова:
Я успел сформировать... армию для борьбы с советским государством. Я
сражался с Красной армией. Безусловно, я вел самую активную борьбу с
советской властью и несу за это полную ответственность.
С последней фразой согласится, пожалуй, всякий русский -- каковы бы ни
были его убеждения. Со времени окончания гражданской войны и до сегодняшнего
дня Андрей Власов -- единственный русский, который вел открытую политическую
и военную борьбу на русской земле против советского режима. Оценка роли РОА
грядущими поколениями будет зависеть от судьбы самой России.
Рассказ о конце РОА основан на книгах Рейтлингера, Торвальда, Даллина,
Фишера и Стеенберга. Люди, имевшие к РОА отношение и упоминаемые в
этой главе, помогли мне дополнить и исправить опубликованные на эту
тему
работы Профессор Джон Эриксон снабдил меня фотокопией имеющейся у
него рукописи 283-страничного отчета о власовском движении,
составленного
высокопоставленным немецким офицером ("Die Behandlung des russischen
Problems w hrend der Zeit des NS Regimes in Deutschland").
О последовавшей затем встрече Власова с Геббельсом см.: В. Штрик-Штрик-
фельдт. Против Сталина и Гитлера. -- Посев, 1981, с. 173; Louis P.
Lochner
( d.). The Qoebbels Diaries 1942-1943. -- New York, 1948, pp. 330,
347--348.
3 Там же, pp. 341--348.
Рассказ о встрече основан на воспоминаниях участника событий, доктора
Эрхарда Крегера. Он считает неверным утверждение Рейтлингера, что встре
ча была назначена на 19 июля (Gerald Reitlinger. The House Built on
Sand --
London, 1960, p 360).
См.: В. Штрик-Штрикфедьдт, указ. соч., с. 327--330.
Там же, с. 342--344. The Times от 11.10.1944 отметил эту перемену
позиции
Гиммлера.
Сочувственный рассказ о Власове и его окружении в Далеме приведен в
кн.:
Vladimir Petrov. It Happens in Russia. -- London, 1951, pp. 435--439.
"Voinov" Outlaw: The Autobiography of a Soviet Waif. -- London, 1955,
pp. 230--231; Архив министерства иностранных дел Великобритании,
371/66343.
H. Краснов. Незабываемое. -- Сан-Франциско, 1957, с 229; Bernard
Roeder.
Katorga: An Aspect of Modem Slavery. -- London, 1958, p 156; Дмитрий
Панин.
Записки Сологдина. -- Посев, 1973, с. 380. О Пражской конференции см :
David
Littlejohn. The Patriotic Traitors -- London, 1960, pp. 309, 323--325;
George Fischer.
Soviet Opposition to Stalin.-- Harvard, 1952, pp. 88--89, 194--200.
Краткое сооб
щение появилось в The Times 15.11.1944. Позже, 8.4.1945, The Observer
напеча
тала большую подробную статью о генерале Власове и его пути.
См.: John A.Armstrong. Ukrainian Nationalism: 1939-1945.-- New York,
1955, pp. 179--185.
Подробнее см.: George Fischer, указ соч., pp. 94--104; см. также
сообщение в
The Times, 6.12.1944.
Доктор Крегер допрашивал некоторых дезертиров на другой день после их
сдачи в плен (см.: Sven Steenberg. Wlassov: Verr ter oder Patriot? --
K ln,
1968, SS. 186--187; Gerald Reitlinger, указ. соч., pp. 367--377).
МИД получил сообщение об этом походе от бежавшего английского военно
пленного (см.: Архив министерства иностранных дел Великобритании,
371/47955).
345
Я благодарен профессору Оберлендеру за приводимый рассказ. Имена и даты
он проверил по своему дневнику. Благодаря этому удалось исправить
неточно
сти в версиях Рейтлингера (см.: Gerald Reitlinger, указ. соч., р. 386)
и Стеен-
берга (Sven Steenberg, указ. соч., S. 227).
Эпштейн утверждает, что перед сдачей в плен Мальцев пытался покончить с
собой (см.: Julius Epstein. Operation Keelhaul: The Story of Forced
Repatriation
from 1944 to the Present. -- Old Greenwich, Connecticut, 1973, p. 72).
См.: "Правда", 2.8.1946.
См.: Sven Steenberg, указ. соч., SS. 194--195.
См.: В. Штрик-Штрикфельдт, указ. соч., с. 381--394.
Это воззвание было передано по радио 6 мая в 6.50 утра (подробнее об
этом
см.: Rudolf Strobinger. Wlassow auf der Seite der Tschechen.-- Die
Welt,
26.2 1974).
20 Рассказ о действиях Буняченко в Праге основан на воспоминаниях
доктора Крегера и других документальных источниках.
Описание последних шагов Власова перед его пленением основано на полном
отчете Стеенберга (см.: Sven Steenberg, указ. соч., SS. 216--226). В
нем
использованы ранее недоступные сообщения очевидцев, вносящие дополне
ния и изменения в книги Фишера, Торвальда и Рейтлингера.
Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371 /47955.
См.: Foreign Relations of the United States. Diplomatic Papers, 1945,
V,
Europe,-- Washington, 1967, p. 1099.
New York Herald Tribune, 2.6.1946.
"A. I. Romanov". Nights are Longest There.-- London, 1972, p. 152.
Sven Steenberg, указ. соч., S. 240.
Информация получена от генерала Б. А. Холмстона-Смысловского.
См.: А. В. Тишков. Предатель перед советским судом.-- "Советское
государ
ство и право", 1973, No 2, с. 89--98.
John Erickson. The Road to Stalingrad.-- London, 1975, pp. 352--353.
Отстав
ной генерал-полковник Красной армии Иван Коровников повторил советское
обвинение в письме в The Times от 26.2.1974 Мой ответ, в котором я защи
щал Власова, был опубликован там же 1 марта 1974.
Этот отчет явно противоречит тексту советского сообщения о казни
Власова
в 1946 году. Там говорилось, что он и его сообщники были осуждены как
агенты германской разведки и признали свою вину.
Вопреки инспирированным или просто слухам, ходившим в те годы, никто из
казаков никогда не воевал против англичан или американцев. Но одно "русское"
формирование действительно сражалось в Италии, в составе армий Кессельринга
и фон Фиттинго-фа, -- это была 162-я Тюркская дивизия, сформированная из
-Жителей Кавказа и Средней Азии, которые либо оказались в немецком плену,
либо бежали на Запад после Сталинградской битвы. Летом 1944 года, после
обучения в Силезии, дивизия была отправлена на итальянский фронт и, потерпев
вначале несколько поражений, впоследствии прекрасно проявила себя в странной
войне, развернувшейся на итальянском фронте, где калмыки из среднеазиатских
степей воевали против американских японцев1.
По мере постепенного продвижения кампании на север Италии многие
солдаты дивизии сдались союзникам добровольно либо были взяты в плен. На
протяжении 1944 года таких пленных перевозили пароходом в Египет, а затем
переправляли в СССР через Ближний Восток. Но весной 1945 года появилась
возможность использовать более прямой путь -- через Дарданеллы и Черное
море, и 22 марта группа из 1657 бывших солдат дивизии отплыла в Одессу из
Таранто, где находился большой лагерь для советских пленных и освобожденных
союзниками советских граждан, под началом советской репатриационной миссии
генерала Судакова. По прибытии в лагерь солдатам выдавали английскую форму,
снабжали палатками и едой, в остальном же они были предоставлены самим себе
и развлекались как могли, например, устроили самодеятельный театр, где можно
было увидеть в великолепном исполнении киргизские пьесы и сванские танцы или
послушать осетинский хор. Но 22 марта большинство обитателей лагеря
поднялись по шаткому трапу на борт английского судна "Арава". С палубы за
ними наблюдали майор Грамасов из советской репатриационной комиссии и
капитан Деннис Хиллс, старший офицер английской охраны, говоривший
по-русски.
Хиллс вспоминает, что пленные шли на судно вполне охотно2,
заминка возникла лишь однажды, и то, как объяснили Хиллсу,
347
просто потому, что один из репатриантов был пьян. Вскоре все были на
борту, и "Арава" вышла в море. Лишь когда корабль пересек Эгейское море и
шел через Дарданеллы, некоторые начали выказывать смутное недовольство,
волноваться, не зная, что ждет их на родине. Хиллса засыпали вопросами.
Многие говорили, что воевали в антифашистских партизанских отрядах. Их
жалобы были робкими, хотя и горькими. Но большинство -- люди
малообразованные, а то и вовсе неграмотные -- с чисто восточным фатализмом
ждали неизбежного. Хиллсу их страхи казались преувеличенными: ведь, судя по
тому, что он читал и слышал о СССР в последние четыре года, правительство
этой страны считало делом своей жизни свержение деспотии и осуществление
демократических свобод, и он живо представлял себе, с каким почетом встретит
родина вернувшихся солдат.
Но на мрачной одесской набережной -- ставшей для многих противоположным
берегом Стикса -- прибытие английского судна было встречено молчанием и
равнодушием, а советская комиссия по встрече военнопленных состояла из
канонерской лодки, которая проводила их в гавань. Первые два дня судном
вообще никто не интересовался. Наконец, на третий день началась высадка.
Майор Грамасов сверял по списку имя каждого, покидавшего корабль. На
набережной они построились и строем ушли, а Деннис Хиллс, которому изрядно
наскучила жизнь на борту "Аравы", получив пропуск, ринулся в опустевший
порт.
На площади он наткнулся на своих подопечных: стоя под гигантскими
портретами Сталина, они выслушали речь какого-то партийного оратора, потом
строем ушли. От прохожих, шнырявших по площади в надежде раздобыть курево,
Хиллс узнал, что военнопленных отправляют в специальный концентрационный
лагерь за городом. Потом он не раз встречался с русскими на Западе, но это
первое знакомство с Советским Союзом на многое открыло ему глаза.
Когда "Арава" пустилась в обратный путь, на ее борту находились
освобожденные из немецких лагерей французы, которых корабль доставил в
Марсель. Здесь на борт поднялись 1950 русских из близлежащего
лагеря3, и "Арава" снова направилась на восток. Но Деннис Хиллс
сошел в Таранто и в Одессе больше не бывал. Весь этот эпизод оставил у него
крайне неприятное впечатление. Кстати, переводчиком на судне был эмигрант, с
детства живший в Италии, но в Одессе советские его похитили, и никто его
больше не видел.
Основной состав Тюркской дивизии сдался в плен в районе Падуи после
капитуляции немецкой армии в Италии в мае. Союзные офицеры не раз
возмущались тем, что эти не немецкие солдаты рейха воевали до последнего, и
этот довод часто приводился
348
для оправдания сурового обращения с пленными4. В
действительности некоторые дезертировали до окончания боев, а тот факт, что
многие в отчаянии продолжали воевать, не удивителен. Они знали, что ждет их,
если они сдадутся. Один из солдат дивизии, азербайджанец, за несколько
месяцев до описываемых событий попал в плен к американцам, был отправлен в
СССР через Ближний Восток и оказался в лагере в Сибири, откуда его вскоре
послали на фронт, в штрафной батальон. Штрафные роты занимались в основном
очисткой минных полей: в опасные места высылались под автоматными дулами
группы, одна за другой очищавшие поле от мин ценой собственной жизни.
Азербайджанец, о котором мы рассказываем, ухитрился ускользнуть от охраны и
пересечь линию фронта. После допроса ему позволили присоединиться к его
прежней дивизии, воевавшей в Италии. Там он рассказал о случившемся с ним,
чем, естественно, отбил у своих однополчан желание перебегать к
союзникам5.
После сдачи в плен солдат 162-й Тюркской дивизии перевезли поездом в
Таранто, и через несколько недель они отправились на корабле в Одессу. Это
путешествие уже не было таким безоблачным, как то, что описывал Деннис
Хиллс. Перед отправлением один мулла сжег себя в знак протеста против
репатриации, многие утопились в Черном море, предпочтя смерть
исправительно-трудовому лагерю6; некоторым помешали покончить с
собой -- в их числе был врач-азербайджанец, оказавшийся впоследствии в
лагере на Воркуте7. Все бойцы дивизии получили по 20 лет.
Большинство попало на самые трудные и опасные работы по расчистке
затопленных немцами донецких угольных шахт. Об этом Деннис Хиллс узнал в
1948-49 годах от допрашиваемых им по долгу службы немецких военнопленных,
вернувшихся на Запад.
Но были и такие, кто не попал ни на Воркуту, ни в Донбасс. Осенью 1945
года Хиллсу было поручено сопровождать группу русских военнопленных,
выписанных из военного госпиталя в Удине в северной Италии. Госпиталь был
"очень мрачным местом", там лежали в основном тяжелораненые, подорвавшиеся
на минах, у большинства были ампутированы конечности, от многих, страдавших
раком или туберкулезом, исходил неприятный запах. Относительно этих
несчастных была достигнута договоренность с советской миссией: Советы
настаивали, чтобы госпиталь был им передан целиком, со всем оборудованием,
но англичане твердо стояли на своем, и Советам досталось то, чего они, судя
по всему, домогались в последнюю очередь, -- одни раненые.
Раненым была предоставлена возможность выбрать, возвращаться на родину
или нет. Они решили вернуться -- наверное, считая, что дома за ними будет
лучший уход. В санитарном поезде
349
их перевезли в советскую оккупационную зону Австрии. Отстояв в
Земмеринге локомотив, который Советы, как у них было принято, попытались
захватить, англичане довезли своих подопечных до австро-венгерской границы.
Там несчастным страдальцам пришлось целые сутки промучиться в ожидании
советских представителей, а когда те наконец появились, выяснилось, что
разгрузка начнется только после того, как капитан Хиллс подпишет документ,
удостоверяющий дурное обращение англичан с ранеными. Это требование
рассмешило Хиллса, и он прямо сказал советским представителям, что они сами,
задержав свой приход на сутки, виноваты в ухудшении состояния раненых.
Впрочем, вслед за тем он их удивил. Не скрывая презрения к служакам
идеологии, не способной существовать без подобных обманов, жестоких и в то
же время явно рассчитанных на дураков, он преспокойно подписал обвинительный
документ. Раненых сгрузили на телеги, запряженные лошадьми. Многие были без
сознания. С теми, у кого не было конечностей, не церемонились: эти обрубки
бросали вповалку, одних на других. Погрузка кончилась, телеги потащились в
гору, и несчастные жертвы порочного круга борьбы между схожими идеологиями
-- национал-социализмом и социализмом в одной отдельно взятой стране --
скрылись из поля зрения Хиллса.
Впрочем, не всегда репатриация проходила по плану. В лагере в Аверсе,
под Неаполем, находилось 800 чеченцев, ингушей и других советских мусульман.
Комендантом лагеря был полковник артиллерии Чарлз Финдлей. Вскоре после дня
победы пришел приказ доставить этих советских граждан в Легхорн для отправки
их домой советской репатриационной комиссией. В поезде пленных сопровождали
два офицера -- американец и англичанин Джордж Хартман, бывший белоэмигрант;
от него и получены эти сведения. Полковник Финдлей, человек и по наружности,
и по характеру недюжинный, с явным неудовольствием воспринял поставленную
перед ним задачу и выполнил ее совсем не так, как предполагали в военном
министерстве, тем более в МИДе. Правда, в Легхорн поезд прибыл по
расписанию, но оттуда на всех парах пошел назад. В Неаполе пленных быстро
погрузили на корабль, направлявшийся в Египет, где бывшие советские граждане
были переданы под защиту короля Фарука.
Король Фарук, муфтий Иерусалимский, секретариат Арабской лиги и другие
мусульманские руководители, пытаясь помочь оказавшимся в опасности
единоверцам, решили, что каждая арабская страна примет определенное число
советских мусульман. Через много лет после войны Деннису Хиллсу стало
известно, что группа из 100 кабардинцев, которых он при проверке гражданства
спас от выдачи в СССР во время операции "Восточный ветер" (май
350
1947 года), попала в Дамаск и живет там до сих пор. Точная цифра
спасенных неизвестна, но в 1946 году на Западе находилось предположительно
около 80 тысяч мусульман, и непохоже, чтобы их насильно
репатриировали8.
Уже в начале мая 1945 года было решено "в принципе принять предложение
Вышинского о перевозке пленных по суше". 22 мая представители советского
высшего командования, с одной стороны, ВКЭСС и штаб-квартиры союзных войск,
с другой, встретились в Галле9 и подписали соглашение, в котором
говорилось:
Все бывшие военнопленные и граждане СССР, освобожденные союзными
силами, и все бывшие военнопленные и граждане союзных держав, освобожденные
Красной армией, будут переданы через передовые линии каждой армии
представителям соответствующих армий с каждой стороны.
Далее перечислялись приемно-передаточные пункты и подчеркивалось:
"Выдача должна начаться через 24 часа после подписания этого документа..."
Еще до соглашения советским властям было передано около 20 тысяч
человек10. Бывший капитан Красной армии вспоминает, как
американцы выдали Советам через Эльбу 3 тысячи человек из лагеря в Плавене.
14 мая за пленными прибыла "огромная колонна студебеккеров". Никакого
сопротивления или организованного протеста не было: лагерь находился в руках
"партийного комитета"11. Бежать, судя по всему, удалось только
этому капитану.
Подписание Галльского соглашения придало процессу ускорение. К 4 июля в
советскую зону Германии было передано не менее полутора миллионов
русских12. Вряд ли нам когда-нибудь станет доподлинно известно,
сколько из них возвращалось добровольно, сколько было принуждено к этому и
насколько союзные офицеры были в курсе желаний репатриируемых. Но из
свидетельств участников этих операций складывается довольно стройная
картина. Русские напоминали людей, вышедших на яркий солнечный свет после
заточения в пещере. Ошарашенные и сбитые с толку, они покорно шли, куда их
вели. Времени для раздумий не было, а рассказы о том, что ждет их на родине,
до них пока не дошли.
В середине апреля 1945 года американская армия передала лагерь для
русских перемещенных лиц в Гисене в распоряжение генерал-майора Бевина
Вильсона, работавшего для Международной Комиссии помощи беженцам (МКПБ). Его
воспоминания о жизни обитателей лагеря нисколько не напоминают рассказы тех,
кто описывает страх или жестокость. В бараках жило около 5 тысяч человек, и
почти все они дружно занимались разграблением окрестных деревень,
351
активно участвовали в операциях черного рынка, пели, танцевали и вообще
всячески развлекались. Вильсон пишет:
Мы обнаружили, что на 4439 человек имелось всего 1789 коек, и,
разумеется, спальное место, предназначенное для одного, делили двое,
особенно после обеда, когда все бараки занимались тем, что французы
определяют словом "l'amour". Те же, кому не нашлось пары, спали на
перевернутых буфетах, или составленных вместе столах, или же прямо на полу.
Впрочем, и здесь, как почти повсюду, где собирались русские, многие
предпочитали любви -- выпивку, но ее нелегко было достать. Вильсон
вспоминает:
До открытия столовой, где давали пиво, невозможно было раздобыть
какие-либо напитки. В первые дни после нашего прибытия 12 перемещенных лиц
умерли ночью: они по ошибке выпили хлороформ, приняв его за спиртное. Их
похоронили на территории лагеря.
Имелись и другие развлечения, менее опасные, например, "каледонский
рынок".
В один прекрасный день на городскую площадь явились двое -- один был
переодет медведем, другой изображал поводыря. Медведь лапал всех случившихся
поблизости женщин и вообще выглядел очень натурально, так что маленькие дети
поначалу испугались, но потом привыкли и радостно бежали за ним.
Наконец пришло время им возвращаться в Россию. На американских
десятитонках их доставили на железнодорожную ветку в лесу и посадили на
поезд. 6 июня отбыла последняя группа. Все они, по воспоминаниям генерала,
возвращались охотно. Впрочем, в отличие от генерала Вильсона, они вряд ли
представляли себе, что ждет их на родине13.
Через несколько недель после дня победы границы восточной и западной
оккупационных зон в Германии и Австрии были пересмотрены. 29 июня
американский генерал Клей встретился в своем штабе с маршалом Жуковым для
обсуждения деталей соглашения.
Маршал Жуков поднял вопрос о советских гражданах -- бывших пленных --
ныне перемещенных лицах... [Он] потребовал, чтобы лагеря сохранились в том
виде, в каком есть, с
352
целью передачи их Советам... Советы предлагают, чтобы американцы
приняли и переправили всех перемещенных лиц, кроме русских... Генерал Клей
сказал, что американцы позволят остаться тем, кто не желает уезжать, но
русских брать не будут, разве что случится ошибка, которую можно будет потом
исправить14.
Это был удобный способ сбыть с рук большое количество русских, не
используя и без того скудные транспортные средства. О том, как соглашение
проводилось в жизнь, рассказал капитан Н. Ф. Чо-унер, отвечавший за один из
таких лагерей. Лагерь находился в Мекленбурге, и среди его обитателей было 2
тысячи русских. На Чоунера они произвели впечатление простых, неприхотливых
людей. Но он знал, что уготовило им советское правительство, так как еще до
продвижения в этот район советских войск из лагеря увезли несколько групп
русских. Их сопровождал знакомый Чо-унеру офицер. Он рассказал затем, что
еще до того, как поезд с русскими пленными прибыл в район расположения
Красной армии, он был окружен вооруженной охраной, и пленных (почти все они
были вывезены немцами на принудительные работы) увели в соседний лес. Вскоре
оттуда послышалась стрельба, не смолкавшая в течение нескольких минут. И
основательно поредевшая колонна вышла из леса. А на границе между зонами
висели приветственные плакаты, и оркестр играл веселые мелодии.
Вскоре после этого стало известно, что 4 июля район займет Красная
армия. За несколько дней до этого в лагерь явились люди в штатском
(несомненно, сотрудники СМЕРШа) и начали принимать дела. Показательно, что
одним из первых пострадал от их недовольства некий активист, назначивший
себя в лагере "комиссаром". Он постоянно превозносил советский режим и
уговаривал обитателей лагеря вернуться на родину, но ничего не помогло:
первую ночь пути на родину он провел среди своих соотечественников во рву.
Его дальнейшая судьба нам неизвестна.
Среди перемещенных лиц, людей по большей части малообразованных,
выделялся русский инженер, вывезенный немцами вместе с женой. Понимая, что
после репатриации их с женой сразу разлучат и отправят в разные лагеря, он
умолял англичан разрешить ему и жене присоединиться к группе нерусских
пленных, уходившей вместе с английскими войсками. Чоунеру очень хотелось
помочь этому симпатичному человеку, но приказ не давал ему такой
возможности, и инженеру пришлось разделить участь прочих обитателей лагеря.
О судьбе таких, как он, сведения отсутствуют, однако один из офицеров,
коллег Чоунера, покидавший лагерь в числе последних, вспоминает, что ново-
12--2491 353
прибывшие комиссары в это самое время уже руководили воз ведением
огромных виселиц. Виселицы были весьма подходя щим символом коммунистической
власти, и предназначались ov отнюдь не для украшения. А вот бывшие жители
прибалтийских республик, оккупированных СССР, не подлежали репатриации, и
капитан Чоунер специально проследил за тем, чтобы их своевременно вывезли из
лагеря15.
Для Верховного командования союзных войск наличие та кого огромного
числа русских представляло большую проблем) и не только потому, что их
надлежало кормить и обеспечиват крышей над головой. В воспоминаниях о первых
месяцах мира неизменно повторяются рассказы о повальном пьянстве, о насилиях
и грабежах, которыми занимались освобожденные русские. Около рурского
поселения русских рабочих, например, была зверски изнасилована и изуродована
дочка фермера,-- и таких историй было немало16.
Британским и американским военным, занимавшимся репатриацией, последняя
должна была казаться единственным способом управиться с этой дикой ордой. Да
и что другое могли предложить союзники? Многие понимали, что жить в
Советском Союзе трудно, даже страшно. Но как было не прийти к выводу, что
та* людей способен держать в узде только жесткий режим! С друге стороны,
лишь немногие русские решительно отказывались возвращаться. Вероятно, многие
догадывались о том, что ждет их в СССР, но уж слишком были они замордованы,
слишком привыкли к тому, что их все время куда-то гонят, награждая вместо
объяснений ударами и пинками, и поэтому не представляли себе, что могут
чего-то добиться протестами. Нередко сами обстоятельства отбытия этих
русских подтверждали их неизбывное варварство. Генерал Вильсон и другие
очевидцы вспоминают:
Обычно перед отъездом из лагеря русские [перемещенные лица] все
крушили... явно находя особое удовольствие в ломке мебели, автомашин, порче
электроприборов, битье окон и вообще уничтожении всего, что легко и с
большим шумом поддавалось уничтожению.
Вильсон объясняет эту страсть к разрушению ненавистью ко всему
немецкому. Однако нам представляется более правдоподобным объяснение поляка,
длительное время соседствовавшего в камере на Лубянке с русским. Поляка
поразило отсутствие у его соседа
инстинкта собственности и уважения к вещам, непригодным для
немедленного употребления. Это в какой-то степени мо-
354
жет объяснить, почему советская армия разрушает все на своем пути.
Солдаты просто не отдают себе отчета в ценности плодов труда поколений и не
понимают, что, уничтожая такие вещи, наносят непоправимый вред цивилизации.
Эта варварская точка зрения дает им большие преимущества в
подготовкой шпионов и диверсантов для гитлеровцев я не занимался.
Не знаю,-- говорил Власов,-- может быть, мои подчиненные и делали
что-нибудь в этом направлении, но без моего ведома30.
Наконец, удалив явно появившиеся при "редактуре" резкие инвективы в
адрес членов КОНР, мы получим, быть может, подлинный отрывок из
заключительного слова Власова:
Я успел сформировать... армию для борьбы с советским государством. Я
сражался с Красной армией. Безусловно, я вел самую активную борьбу с
советской властью и несу за это полную ответственность.
С последней фразой согласится, пожалуй, всякий русский -- каковы бы ни
были его убеждения. Со времени окончания гражданской войны и до сегодняшнего
дня Андрей Власов -- единственный русский, который вел открытую политическую
и военную борьбу на русской земле против советского режима. Оценка роли РОА
грядущими поколениями будет зависеть от судьбы самой России.
Рассказ о конце РОА основан на книгах Рейтлингера, Торвальда, Даллина,
Фишера и Стеенберга. Люди, имевшие к РОА отношение и упоминаемые в
этой главе, помогли мне дополнить и исправить опубликованные на эту
тему
работы Профессор Джон Эриксон снабдил меня фотокопией имеющейся у
него рукописи 283-страничного отчета о власовском движении,
составленного
высокопоставленным немецким офицером ("Die Behandlung des russischen
Problems w hrend der Zeit des NS Regimes in Deutschland").
О последовавшей затем встрече Власова с Геббельсом см.: В. Штрик-Штрик-
фельдт. Против Сталина и Гитлера. -- Посев, 1981, с. 173; Louis P.
Lochner
( d.). The Qoebbels Diaries 1942-1943. -- New York, 1948, pp. 330,
347--348.
3 Там же, pp. 341--348.
Рассказ о встрече основан на воспоминаниях участника событий, доктора
Эрхарда Крегера. Он считает неверным утверждение Рейтлингера, что встре
ча была назначена на 19 июля (Gerald Reitlinger. The House Built on
Sand --
London, 1960, p 360).
См.: В. Штрик-Штрикфедьдт, указ. соч., с. 327--330.
Там же, с. 342--344. The Times от 11.10.1944 отметил эту перемену
позиции
Гиммлера.
Сочувственный рассказ о Власове и его окружении в Далеме приведен в
кн.:
Vladimir Petrov. It Happens in Russia. -- London, 1951, pp. 435--439.
"Voinov" Outlaw: The Autobiography of a Soviet Waif. -- London, 1955,
pp. 230--231; Архив министерства иностранных дел Великобритании,
371/66343.
H. Краснов. Незабываемое. -- Сан-Франциско, 1957, с 229; Bernard
Roeder.
Katorga: An Aspect of Modem Slavery. -- London, 1958, p 156; Дмитрий
Панин.
Записки Сологдина. -- Посев, 1973, с. 380. О Пражской конференции см :
David
Littlejohn. The Patriotic Traitors -- London, 1960, pp. 309, 323--325;
George Fischer.
Soviet Opposition to Stalin.-- Harvard, 1952, pp. 88--89, 194--200.
Краткое сооб
щение появилось в The Times 15.11.1944. Позже, 8.4.1945, The Observer
напеча
тала большую подробную статью о генерале Власове и его пути.
См.: John A.Armstrong. Ukrainian Nationalism: 1939-1945.-- New York,
1955, pp. 179--185.
Подробнее см.: George Fischer, указ соч., pp. 94--104; см. также
сообщение в
The Times, 6.12.1944.
Доктор Крегер допрашивал некоторых дезертиров на другой день после их
сдачи в плен (см.: Sven Steenberg. Wlassov: Verr ter oder Patriot? --
K ln,
1968, SS. 186--187; Gerald Reitlinger, указ. соч., pp. 367--377).
МИД получил сообщение об этом походе от бежавшего английского военно
пленного (см.: Архив министерства иностранных дел Великобритании,
371/47955).
345
Я благодарен профессору Оберлендеру за приводимый рассказ. Имена и даты
он проверил по своему дневнику. Благодаря этому удалось исправить
неточно
сти в версиях Рейтлингера (см.: Gerald Reitlinger, указ. соч., р. 386)
и Стеен-
берга (Sven Steenberg, указ. соч., S. 227).
Эпштейн утверждает, что перед сдачей в плен Мальцев пытался покончить с
собой (см.: Julius Epstein. Operation Keelhaul: The Story of Forced
Repatriation
from 1944 to the Present. -- Old Greenwich, Connecticut, 1973, p. 72).
См.: "Правда", 2.8.1946.
См.: Sven Steenberg, указ. соч., SS. 194--195.
См.: В. Штрик-Штрикфельдт, указ. соч., с. 381--394.
Это воззвание было передано по радио 6 мая в 6.50 утра (подробнее об
этом
см.: Rudolf Strobinger. Wlassow auf der Seite der Tschechen.-- Die
Welt,
26.2 1974).
20 Рассказ о действиях Буняченко в Праге основан на воспоминаниях
доктора Крегера и других документальных источниках.
Описание последних шагов Власова перед его пленением основано на полном
отчете Стеенберга (см.: Sven Steenberg, указ. соч., SS. 216--226). В
нем
использованы ранее недоступные сообщения очевидцев, вносящие дополне
ния и изменения в книги Фишера, Торвальда и Рейтлингера.
Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371 /47955.
См.: Foreign Relations of the United States. Diplomatic Papers, 1945,
V,
Europe,-- Washington, 1967, p. 1099.
New York Herald Tribune, 2.6.1946.
"A. I. Romanov". Nights are Longest There.-- London, 1972, p. 152.
Sven Steenberg, указ. соч., S. 240.
Информация получена от генерала Б. А. Холмстона-Смысловского.
См.: А. В. Тишков. Предатель перед советским судом.-- "Советское
государ
ство и право", 1973, No 2, с. 89--98.
John Erickson. The Road to Stalingrad.-- London, 1975, pp. 352--353.
Отстав
ной генерал-полковник Красной армии Иван Коровников повторил советское
обвинение в письме в The Times от 26.2.1974 Мой ответ, в котором я защи
щал Власова, был опубликован там же 1 марта 1974.
Этот отчет явно противоречит тексту советского сообщения о казни
Власова
в 1946 году. Там говорилось, что он и его сообщники были осуждены как
агенты германской разведки и признали свою вину.
Вопреки инспирированным или просто слухам, ходившим в те годы, никто из
казаков никогда не воевал против англичан или американцев. Но одно "русское"
формирование действительно сражалось в Италии, в составе армий Кессельринга
и фон Фиттинго-фа, -- это была 162-я Тюркская дивизия, сформированная из
-Жителей Кавказа и Средней Азии, которые либо оказались в немецком плену,
либо бежали на Запад после Сталинградской битвы. Летом 1944 года, после
обучения в Силезии, дивизия была отправлена на итальянский фронт и, потерпев
вначале несколько поражений, впоследствии прекрасно проявила себя в странной
войне, развернувшейся на итальянском фронте, где калмыки из среднеазиатских
степей воевали против американских японцев1.
По мере постепенного продвижения кампании на север Италии многие
солдаты дивизии сдались союзникам добровольно либо были взяты в плен. На
протяжении 1944 года таких пленных перевозили пароходом в Египет, а затем
переправляли в СССР через Ближний Восток. Но весной 1945 года появилась
возможность использовать более прямой путь -- через Дарданеллы и Черное
море, и 22 марта группа из 1657 бывших солдат дивизии отплыла в Одессу из
Таранто, где находился большой лагерь для советских пленных и освобожденных
союзниками советских граждан, под началом советской репатриационной миссии
генерала Судакова. По прибытии в лагерь солдатам выдавали английскую форму,
снабжали палатками и едой, в остальном же они были предоставлены самим себе
и развлекались как могли, например, устроили самодеятельный театр, где можно
было увидеть в великолепном исполнении киргизские пьесы и сванские танцы или
послушать осетинский хор. Но 22 марта большинство обитателей лагеря
поднялись по шаткому трапу на борт английского судна "Арава". С палубы за
ними наблюдали майор Грамасов из советской репатриационной комиссии и
капитан Деннис Хиллс, старший офицер английской охраны, говоривший
по-русски.
Хиллс вспоминает, что пленные шли на судно вполне охотно2,
заминка возникла лишь однажды, и то, как объяснили Хиллсу,
347
просто потому, что один из репатриантов был пьян. Вскоре все были на
борту, и "Арава" вышла в море. Лишь когда корабль пересек Эгейское море и
шел через Дарданеллы, некоторые начали выказывать смутное недовольство,
волноваться, не зная, что ждет их на родине. Хиллса засыпали вопросами.
Многие говорили, что воевали в антифашистских партизанских отрядах. Их
жалобы были робкими, хотя и горькими. Но большинство -- люди
малообразованные, а то и вовсе неграмотные -- с чисто восточным фатализмом
ждали неизбежного. Хиллсу их страхи казались преувеличенными: ведь, судя по
тому, что он читал и слышал о СССР в последние четыре года, правительство
этой страны считало делом своей жизни свержение деспотии и осуществление
демократических свобод, и он живо представлял себе, с каким почетом встретит
родина вернувшихся солдат.
Но на мрачной одесской набережной -- ставшей для многих противоположным
берегом Стикса -- прибытие английского судна было встречено молчанием и
равнодушием, а советская комиссия по встрече военнопленных состояла из
канонерской лодки, которая проводила их в гавань. Первые два дня судном
вообще никто не интересовался. Наконец, на третий день началась высадка.
Майор Грамасов сверял по списку имя каждого, покидавшего корабль. На
набережной они построились и строем ушли, а Деннис Хиллс, которому изрядно
наскучила жизнь на борту "Аравы", получив пропуск, ринулся в опустевший
порт.
На площади он наткнулся на своих подопечных: стоя под гигантскими
портретами Сталина, они выслушали речь какого-то партийного оратора, потом
строем ушли. От прохожих, шнырявших по площади в надежде раздобыть курево,
Хиллс узнал, что военнопленных отправляют в специальный концентрационный
лагерь за городом. Потом он не раз встречался с русскими на Западе, но это
первое знакомство с Советским Союзом на многое открыло ему глаза.
Когда "Арава" пустилась в обратный путь, на ее борту находились
освобожденные из немецких лагерей французы, которых корабль доставил в
Марсель. Здесь на борт поднялись 1950 русских из близлежащего
лагеря3, и "Арава" снова направилась на восток. Но Деннис Хиллс
сошел в Таранто и в Одессе больше не бывал. Весь этот эпизод оставил у него
крайне неприятное впечатление. Кстати, переводчиком на судне был эмигрант, с
детства живший в Италии, но в Одессе советские его похитили, и никто его
больше не видел.
Основной состав Тюркской дивизии сдался в плен в районе Падуи после
капитуляции немецкой армии в Италии в мае. Союзные офицеры не раз
возмущались тем, что эти не немецкие солдаты рейха воевали до последнего, и
этот довод часто приводился
348
для оправдания сурового обращения с пленными4. В
действительности некоторые дезертировали до окончания боев, а тот факт, что
многие в отчаянии продолжали воевать, не удивителен. Они знали, что ждет их,
если они сдадутся. Один из солдат дивизии, азербайджанец, за несколько
месяцев до описываемых событий попал в плен к американцам, был отправлен в
СССР через Ближний Восток и оказался в лагере в Сибири, откуда его вскоре
послали на фронт, в штрафной батальон. Штрафные роты занимались в основном
очисткой минных полей: в опасные места высылались под автоматными дулами
группы, одна за другой очищавшие поле от мин ценой собственной жизни.
Азербайджанец, о котором мы рассказываем, ухитрился ускользнуть от охраны и
пересечь линию фронта. После допроса ему позволили присоединиться к его
прежней дивизии, воевавшей в Италии. Там он рассказал о случившемся с ним,
чем, естественно, отбил у своих однополчан желание перебегать к
союзникам5.
После сдачи в плен солдат 162-й Тюркской дивизии перевезли поездом в
Таранто, и через несколько недель они отправились на корабле в Одессу. Это
путешествие уже не было таким безоблачным, как то, что описывал Деннис
Хиллс. Перед отправлением один мулла сжег себя в знак протеста против
репатриации, многие утопились в Черном море, предпочтя смерть
исправительно-трудовому лагерю6; некоторым помешали покончить с
собой -- в их числе был врач-азербайджанец, оказавшийся впоследствии в
лагере на Воркуте7. Все бойцы дивизии получили по 20 лет.
Большинство попало на самые трудные и опасные работы по расчистке
затопленных немцами донецких угольных шахт. Об этом Деннис Хиллс узнал в
1948-49 годах от допрашиваемых им по долгу службы немецких военнопленных,
вернувшихся на Запад.
Но были и такие, кто не попал ни на Воркуту, ни в Донбасс. Осенью 1945
года Хиллсу было поручено сопровождать группу русских военнопленных,
выписанных из военного госпиталя в Удине в северной Италии. Госпиталь был
"очень мрачным местом", там лежали в основном тяжелораненые, подорвавшиеся
на минах, у большинства были ампутированы конечности, от многих, страдавших
раком или туберкулезом, исходил неприятный запах. Относительно этих
несчастных была достигнута договоренность с советской миссией: Советы
настаивали, чтобы госпиталь был им передан целиком, со всем оборудованием,
но англичане твердо стояли на своем, и Советам досталось то, чего они, судя
по всему, домогались в последнюю очередь, -- одни раненые.
Раненым была предоставлена возможность выбрать, возвращаться на родину
или нет. Они решили вернуться -- наверное, считая, что дома за ними будет
лучший уход. В санитарном поезде
349
их перевезли в советскую оккупационную зону Австрии. Отстояв в
Земмеринге локомотив, который Советы, как у них было принято, попытались
захватить, англичане довезли своих подопечных до австро-венгерской границы.
Там несчастным страдальцам пришлось целые сутки промучиться в ожидании
советских представителей, а когда те наконец появились, выяснилось, что
разгрузка начнется только после того, как капитан Хиллс подпишет документ,
удостоверяющий дурное обращение англичан с ранеными. Это требование
рассмешило Хиллса, и он прямо сказал советским представителям, что они сами,
задержав свой приход на сутки, виноваты в ухудшении состояния раненых.
Впрочем, вслед за тем он их удивил. Не скрывая презрения к служакам
идеологии, не способной существовать без подобных обманов, жестоких и в то
же время явно рассчитанных на дураков, он преспокойно подписал обвинительный
документ. Раненых сгрузили на телеги, запряженные лошадьми. Многие были без
сознания. С теми, у кого не было конечностей, не церемонились: эти обрубки
бросали вповалку, одних на других. Погрузка кончилась, телеги потащились в
гору, и несчастные жертвы порочного круга борьбы между схожими идеологиями
-- национал-социализмом и социализмом в одной отдельно взятой стране --
скрылись из поля зрения Хиллса.
Впрочем, не всегда репатриация проходила по плану. В лагере в Аверсе,
под Неаполем, находилось 800 чеченцев, ингушей и других советских мусульман.
Комендантом лагеря был полковник артиллерии Чарлз Финдлей. Вскоре после дня
победы пришел приказ доставить этих советских граждан в Легхорн для отправки
их домой советской репатриационной комиссией. В поезде пленных сопровождали
два офицера -- американец и англичанин Джордж Хартман, бывший белоэмигрант;
от него и получены эти сведения. Полковник Финдлей, человек и по наружности,
и по характеру недюжинный, с явным неудовольствием воспринял поставленную
перед ним задачу и выполнил ее совсем не так, как предполагали в военном
министерстве, тем более в МИДе. Правда, в Легхорн поезд прибыл по
расписанию, но оттуда на всех парах пошел назад. В Неаполе пленных быстро
погрузили на корабль, направлявшийся в Египет, где бывшие советские граждане
были переданы под защиту короля Фарука.
Король Фарук, муфтий Иерусалимский, секретариат Арабской лиги и другие
мусульманские руководители, пытаясь помочь оказавшимся в опасности
единоверцам, решили, что каждая арабская страна примет определенное число
советских мусульман. Через много лет после войны Деннису Хиллсу стало
известно, что группа из 100 кабардинцев, которых он при проверке гражданства
спас от выдачи в СССР во время операции "Восточный ветер" (май
350
1947 года), попала в Дамаск и живет там до сих пор. Точная цифра
спасенных неизвестна, но в 1946 году на Западе находилось предположительно
около 80 тысяч мусульман, и непохоже, чтобы их насильно
репатриировали8.
Уже в начале мая 1945 года было решено "в принципе принять предложение
Вышинского о перевозке пленных по суше". 22 мая представители советского
высшего командования, с одной стороны, ВКЭСС и штаб-квартиры союзных войск,
с другой, встретились в Галле9 и подписали соглашение, в котором
говорилось:
Все бывшие военнопленные и граждане СССР, освобожденные союзными
силами, и все бывшие военнопленные и граждане союзных держав, освобожденные
Красной армией, будут переданы через передовые линии каждой армии
представителям соответствующих армий с каждой стороны.
Далее перечислялись приемно-передаточные пункты и подчеркивалось:
"Выдача должна начаться через 24 часа после подписания этого документа..."
Еще до соглашения советским властям было передано около 20 тысяч
человек10. Бывший капитан Красной армии вспоминает, как
американцы выдали Советам через Эльбу 3 тысячи человек из лагеря в Плавене.
14 мая за пленными прибыла "огромная колонна студебеккеров". Никакого
сопротивления или организованного протеста не было: лагерь находился в руках
"партийного комитета"11. Бежать, судя по всему, удалось только
этому капитану.
Подписание Галльского соглашения придало процессу ускорение. К 4 июля в
советскую зону Германии было передано не менее полутора миллионов
русских12. Вряд ли нам когда-нибудь станет доподлинно известно,
сколько из них возвращалось добровольно, сколько было принуждено к этому и
насколько союзные офицеры были в курсе желаний репатриируемых. Но из
свидетельств участников этих операций складывается довольно стройная
картина. Русские напоминали людей, вышедших на яркий солнечный свет после
заточения в пещере. Ошарашенные и сбитые с толку, они покорно шли, куда их
вели. Времени для раздумий не было, а рассказы о том, что ждет их на родине,
до них пока не дошли.
В середине апреля 1945 года американская армия передала лагерь для
русских перемещенных лиц в Гисене в распоряжение генерал-майора Бевина
Вильсона, работавшего для Международной Комиссии помощи беженцам (МКПБ). Его
воспоминания о жизни обитателей лагеря нисколько не напоминают рассказы тех,
кто описывает страх или жестокость. В бараках жило около 5 тысяч человек, и
почти все они дружно занимались разграблением окрестных деревень,
351
активно участвовали в операциях черного рынка, пели, танцевали и вообще
всячески развлекались. Вильсон пишет:
Мы обнаружили, что на 4439 человек имелось всего 1789 коек, и,
разумеется, спальное место, предназначенное для одного, делили двое,
особенно после обеда, когда все бараки занимались тем, что французы
определяют словом "l'amour". Те же, кому не нашлось пары, спали на
перевернутых буфетах, или составленных вместе столах, или же прямо на полу.
Впрочем, и здесь, как почти повсюду, где собирались русские, многие
предпочитали любви -- выпивку, но ее нелегко было достать. Вильсон
вспоминает:
До открытия столовой, где давали пиво, невозможно было раздобыть
какие-либо напитки. В первые дни после нашего прибытия 12 перемещенных лиц
умерли ночью: они по ошибке выпили хлороформ, приняв его за спиртное. Их
похоронили на территории лагеря.
Имелись и другие развлечения, менее опасные, например, "каледонский
рынок".
В один прекрасный день на городскую площадь явились двое -- один был
переодет медведем, другой изображал поводыря. Медведь лапал всех случившихся
поблизости женщин и вообще выглядел очень натурально, так что маленькие дети
поначалу испугались, но потом привыкли и радостно бежали за ним.
Наконец пришло время им возвращаться в Россию. На американских
десятитонках их доставили на железнодорожную ветку в лесу и посадили на
поезд. 6 июня отбыла последняя группа. Все они, по воспоминаниям генерала,
возвращались охотно. Впрочем, в отличие от генерала Вильсона, они вряд ли
представляли себе, что ждет их на родине13.
Через несколько недель после дня победы границы восточной и западной
оккупационных зон в Германии и Австрии были пересмотрены. 29 июня
американский генерал Клей встретился в своем штабе с маршалом Жуковым для
обсуждения деталей соглашения.
Маршал Жуков поднял вопрос о советских гражданах -- бывших пленных --
ныне перемещенных лицах... [Он] потребовал, чтобы лагеря сохранились в том
виде, в каком есть, с
352
целью передачи их Советам... Советы предлагают, чтобы американцы
приняли и переправили всех перемещенных лиц, кроме русских... Генерал Клей
сказал, что американцы позволят остаться тем, кто не желает уезжать, но
русских брать не будут, разве что случится ошибка, которую можно будет потом
исправить14.
Это был удобный способ сбыть с рук большое количество русских, не
используя и без того скудные транспортные средства. О том, как соглашение
проводилось в жизнь, рассказал капитан Н. Ф. Чо-унер, отвечавший за один из
таких лагерей. Лагерь находился в Мекленбурге, и среди его обитателей было 2
тысячи русских. На Чоунера они произвели впечатление простых, неприхотливых
людей. Но он знал, что уготовило им советское правительство, так как еще до
продвижения в этот район советских войск из лагеря увезли несколько групп
русских. Их сопровождал знакомый Чо-унеру офицер. Он рассказал затем, что
еще до того, как поезд с русскими пленными прибыл в район расположения
Красной армии, он был окружен вооруженной охраной, и пленных (почти все они
были вывезены немцами на принудительные работы) увели в соседний лес. Вскоре
оттуда послышалась стрельба, не смолкавшая в течение нескольких минут. И
основательно поредевшая колонна вышла из леса. А на границе между зонами
висели приветственные плакаты, и оркестр играл веселые мелодии.
Вскоре после этого стало известно, что 4 июля район займет Красная
армия. За несколько дней до этого в лагерь явились люди в штатском
(несомненно, сотрудники СМЕРШа) и начали принимать дела. Показательно, что
одним из первых пострадал от их недовольства некий активист, назначивший
себя в лагере "комиссаром". Он постоянно превозносил советский режим и
уговаривал обитателей лагеря вернуться на родину, но ничего не помогло:
первую ночь пути на родину он провел среди своих соотечественников во рву.
Его дальнейшая судьба нам неизвестна.
Среди перемещенных лиц, людей по большей части малообразованных,
выделялся русский инженер, вывезенный немцами вместе с женой. Понимая, что
после репатриации их с женой сразу разлучат и отправят в разные лагеря, он
умолял англичан разрешить ему и жене присоединиться к группе нерусских
пленных, уходившей вместе с английскими войсками. Чоунеру очень хотелось
помочь этому симпатичному человеку, но приказ не давал ему такой
возможности, и инженеру пришлось разделить участь прочих обитателей лагеря.
О судьбе таких, как он, сведения отсутствуют, однако один из офицеров,
коллег Чоунера, покидавший лагерь в числе последних, вспоминает, что ново-
12--2491 353
прибывшие комиссары в это самое время уже руководили воз ведением
огромных виселиц. Виселицы были весьма подходя щим символом коммунистической
власти, и предназначались ov отнюдь не для украшения. А вот бывшие жители
прибалтийских республик, оккупированных СССР, не подлежали репатриации, и
капитан Чоунер специально проследил за тем, чтобы их своевременно вывезли из
лагеря15.
Для Верховного командования союзных войск наличие та кого огромного
числа русских представляло большую проблем) и не только потому, что их
надлежало кормить и обеспечиват крышей над головой. В воспоминаниях о первых
месяцах мира неизменно повторяются рассказы о повальном пьянстве, о насилиях
и грабежах, которыми занимались освобожденные русские. Около рурского
поселения русских рабочих, например, была зверски изнасилована и изуродована
дочка фермера,-- и таких историй было немало16.
Британским и американским военным, занимавшимся репатриацией, последняя
должна была казаться единственным способом управиться с этой дикой ордой. Да
и что другое могли предложить союзники? Многие понимали, что жить в
Советском Союзе трудно, даже страшно. Но как было не прийти к выводу, что
та* людей способен держать в узде только жесткий режим! С друге стороны,
лишь немногие русские решительно отказывались возвращаться. Вероятно, многие
догадывались о том, что ждет их в СССР, но уж слишком были они замордованы,
слишком привыкли к тому, что их все время куда-то гонят, награждая вместо
объяснений ударами и пинками, и поэтому не представляли себе, что могут
чего-то добиться протестами. Нередко сами обстоятельства отбытия этих
русских подтверждали их неизбывное варварство. Генерал Вильсон и другие
очевидцы вспоминают:
Обычно перед отъездом из лагеря русские [перемещенные лица] все
крушили... явно находя особое удовольствие в ломке мебели, автомашин, порче
электроприборов, битье окон и вообще уничтожении всего, что легко и с
большим шумом поддавалось уничтожению.
Вильсон объясняет эту страсть к разрушению ненавистью ко всему
немецкому. Однако нам представляется более правдоподобным объяснение поляка,
длительное время соседствовавшего в камере на Лубянке с русским. Поляка
поразило отсутствие у его соседа
инстинкта собственности и уважения к вещам, непригодным для
немедленного употребления. Это в какой-то степени мо-
354
жет объяснить, почему советская армия разрушает все на своем пути.
Солдаты просто не отдают себе отчета в ценности плодов труда поколений и не
понимают, что, уничтожая такие вещи, наносят непоправимый вред цивилизации.
Эта варварская точка зрения дает им большие преимущества в