Страница:
Поскольку Казачий стан являлся местом сбора и убежищем для перемещенных
казаков, в последние недели перед переходом из Тольмеццо в Австрию их
собралось здесь великое множество. Среди них, например, были старые
эмигранты, вынужденные уехать из Югославии в конце 1944 года. Деваться им
было некуда, и они пробрались к своим землякам в Италию5. Сам
генерал Краснов появился в частях Доманова всего за три месяца до сдачи
англичанам6. И даже среди тех, кто от начала до конца проделал
опасный путь от Новогрудка до Тольмеццо, была большая группа гражданских
беженцев. Например, супружеская чета поляков, живших в районе Новогрудка и
ушедших с казаками на юг (останься они -- их, скорее всего, расстреляли бы
красные партизаны)7. Никак нельзя сказать, что эти люди работали
или воевали против англичан, прибытия которых они ожидали с таким
нетерпением, видя в них союзников в борьбе против коммунизма. Зое Полянской
из Одессы, живущей теперь в Шотландии, в ту пору было 17 лет. Ее освободили
из Освенцима, и она появилась в лагере Пеггец примерно за неделю до операции
1 июня. Ее ранили во время избиения, учиненного при посадке казаков на
грузовики, и доктор Пинчинг, перевязавший ее, видел, как девушку дважАл
бросали в грузовик. И все же Зое удалось, воспользовавшись всеобщим
замешательством, бежать. Это и было ее единственным выступлением против
союзников.
Английские военные власти, казалось, и сами были не в большом восторге
от этой "части современной войны". На другой день после успешного проведения
"операции" штаб 78-й дивизии издал следующий приказ:
1. Многим офицерам и сержантам армии известно, что союзники во время
операций широко применяют методы маскировки и обмана.
211
Чрезвычайно важно, чтобы ни в какой форме не была
обнародована практика союзников в этом и подобных во
просах, даже и теперь, после прекращения военных дей
ствий. Это относится равным образом как к методам, при
меняемым в отдельных операциях, так и к общей полити
ке. Всякая информация по данному вопросу будет
по-прежнему считаться "совершенно секретной".
Формирования и отряды должны позаботиться о том, что
бы этот приказ был доведен до сведения всех заинтересо
ванных лиц. Поскольку излишние комментарии крайне не
желательны, циркуляция приказа должна быть строго ог
раничена теми, кто знает о методах обмана. Командиры
формирований и отрядов сами должны решить, каким об
разом ознакомить подчиненных с этим приказом8.
28 мая в десять утра полковник Брайар из 1-го Кенсингтон-ского полка
собрал своих офицеров на совещание в штабе батальона в Шпиттале. Объявив
приказ по дивизии о репатриации казаков, он стал объяснять, какие меры
следует принять, чтобы все прошло без сучка без задоринки. Собственно,
никаких затруднений вроде бы не предвиделось, однако на всякий случай
имелось мрачное дополнение к инструкциям:
Приказы для охраны предусматривают следующее:
Всякую попытку сопротивления пресекать любыми мето
дами, вплоть до применения оружия и стрельбы на пора
жение.
Всякая попытка офицеров совершить самоубийство долж
на быть пресечена, если это не связано с опасностью для
наших солдат. Если же имеется малейшая опасность та
кого рода, препятствовать самоубийству не следует.
Заняв позиции, офицеры в нетерпении стали ожидать прибытия казаков.
Первым прибыл в машине генерал Доманов, только что выслушавший сообщение
Мессона. Его вместе с Бутлеровым отвели в барак за оградой, выставив
охрану9. Через полчаса появилась первая колонна. На двух
грузовиках прибыли 125 кавказских офицеров. Впереди в открытом автомобиле
ехал Султан-Гирей Клыч в форме офицера царской армии10. С ними
обошлись так же, как с казаками: сказали о конференции в Деллахе и
потребовали, чтобы он выехал первым. О решении британских властей ему
объявил полковник Олдинг-Сми из 5-го Баффского полка и прямым ходом отправил
СултанТи-рея с его офицерами в Шпитталь.
212
После прибытия кавказцев машины пошли сплошным потоком. Одним из первых
приехал генерал Краснов, которому помог выйти из машины генерал Семен
Краснов11. Все грузовики обыскивали на предмет наличия оружия, а
офицер разведки 36-й бригады сверял имена по имевшемуся у него списку. Это
сильно замедляло процедуру, и полковник Брайар решил на свой страх и риск
сократить проверку, чтобы успеть до темноты загнать казаков в бараки. Затем
он пошел к Доманову и объявил, что казаки и кавказцы проведут ночь в лагере
и он, Доманов, по-прежнему отвечает за дисциплину своих офицеров. Утром, в
7.30--8.30, их построят в группы по 500 человек и объяснят, что с ними будет
дальше.
Доманов пообещал "сделать все, чтобы выполнить инструкции". Эта
реплика, по мнению Бетелла, говорит о посвященности Доманова в планы
англичан12 и о том, что Доманов был в сговоре с англичанами и
способствовал репатриации казаков в СССР13. Вымысел этот получил
хождение и среди части казаков. Почему -- ясно само собой: людям свойственно
искать "козла отпущения", дабы свалить на него свои невзгоды и несчастья. Но
повторять этот домысел здесь значило бы нанести оскорбление светлой памяти
генерала Доманова. Что англичане вконец изолгались, внушая казакам
несбыточные надежды, -- это уже не тайна. Но с какой стати им было посвящать
генерала Доманова в свои планы, которые они с таким тщанием скрывали от
казаков? Если Доманов и мог предлагать свои услуги англичанам, то либо
майору Дэвису, либо подполковнику Малколму. Вполне естественно, ни тот, ни
другой теперь ничего подобного не припоминают, как, впрочем, и их
непосредственный начальник в то время бригадир (ныне генерал) Мессон.
После разговора с Брайаром Доманов пошел к своим офицерам и, запинаясь,
коротко и сбивчиво пересказал им то, что услышал от Мессона и Брайара. Для
большинства это известие прозвучало смертным приговором. От себя Доманов
почти ничего не добавил, он производил впечатление совершенно раздавленного
человека. Быть может, смехотворная выдумка насчет его тайного сговора с
англичанами отчасти вызвана тем, что после совещания в Лиенце, на котором он
сообщил офицерам приказ о "конференции", и вплоть до этой страшной минуты
никто из казаков его не видел. Нетрудно представить себе, какие дикие
вымыслы могли зародиться у тех, кому выпала на долю столь страшная судьба.
Услышав о репатриации, многие в панике начали срывать знаки различия,
пытались избавиться от мундиров и черкесок, выбрасывали документы, которые
могли бы засвидетельствовать в НКВД их чины. Офицеры хорошо понимали, что
им-то предстоят самые жестокие испытания. Понимали это и англичане -- и
потому при-
213
няли тщательные меры по предотвращению побегов, составили список
офицеров (для рядового состава список не заводился)14. Пораженные
обманом англичан, казаки принялись искать виновных. Совершенно очевидно, что
их предали, но кто именно? Уважение казаков к англичанам было столь велико,
что многие не сомневались: измена возникла в их собственных
рядах15.
Генерал Краснов утихомирил спорщиков, сказав, что если их действительно
ждет выдача на смерть у большевиков, то по крайней мере они могут с
достоинством принять свою судьбу. В одном только он упрекнул Доманова:
атаман мог бы, по меньшей мере, попытаться проверить подлинность приказа
англичан о конференции.
Попросив бумагу и ручку, Краснов принялся сочинять петицию. Он писал
по-французски, и хотя текст исчез при таинственных обстоятельствах,
свидетели донесли до нас его суть. Краснов писал, что он и другие офицеры
готовы подчиниться своей судьбе, если англичане докажут их причастность к
военным преступлениям, но умолял о снисхождении к массе рядовых казаков и их
семей, которые никак нельзя было обвинить в этом. Копии петиции, подписанной
большинством офицеров, были отправлены королю Георгу VI, фельдмаршалу
Александеру, Папе Римскому, в штаб-квартиру Международного Красного Креста и
королю Югославии Петру (некоторые старые эмигранты являлись югославскими
подданными)16.
Тем временем и другой знаменитый казацкий генерал узнал об уготованной
ему судьбе. Русского врача профессора Вербицкого, прибывшего вместе с
офицерами, попросили осмотреть генерала, у которого случился сердечный
приступ. В сопровождении английского солдата Вербицкий отправился в комнату,
где на кровати лежал его старый знакомый генерал Шкуро. Подойдя к пациенту,
Вербицкий понял, что Шкуро на самом деле ничем не болен. Косясь на
английских солдат, стоявших у двери, Шкуро прошептал по-русски: "Кто приехал
и куда их посылают?" Вербицкий, тоже шепотом, объяснил, что прибыл весь
офицерский состав казачества из Лиенца, в том числе генерал Краснов. Шкуро
побледнел, в отчаянии махнул рукой и несколько минут лежал молча, обдумывая
услышанное. Больше им поговорить не удалось: английский солдат сказал, что
время истекло. Вербицкий вернулся в лагерь с тяжелым сердцем, терзаемый
дурными предчувствиями17. Вскоре после этого к Шкуро наведался
полковник Брайар, сообщивший генералу, что завтра его выдадут советским
властям. На просьбу Шкуро расстрелять его тут же, на месте, Брайар отрезал,
что это невозможно, и ушел18.
К моменту прибытия офицерского корпуса Доманова Шкуро находился в
Шпиттале уже тридцать шесть часов. Еще утром
214
26 мая Ольга Ротова видела, как он с победоносным видом объезжал лагерь
в Пеггеце. Как всегда при объездах, его окружала толпа казаков Мужчины,
женщины и дети радостно приветствовали его криками: "Ура батьке Шкуро!"
Заметив Ольгу, генерал помахал ей и крикнул, что недавно говорил с ее мужем,
Михаилом. Он находится в Зальцбурге, и она скоро сможет туда поехать.
В тот вечер Шкуро обедал с генералом Домановым в его штаб-квартире в
Лиенце. Он куролесил до позднего часа, потом, наконец, неверной походкой
отправился на покой. Вскоре, часа в три ночи (излюбленное НКВД время для
арестов) раздался стук в дверь, и английский офицер сообщил Шкуро, что он
арестован. На рассвете генерала вывезли в Шпитталь. Шкуро догадывался, что
англичане собираются выдать его советским властям, так что вряд ли сообщение
Брайара было для него полной неожиданностью19.
В 9 часов казакам пришлось отправиться на ночь в свои бараки. Но лишь
немногие из них спали в ту ночь, и наверняка не сомкнул глаз генерал
Доманов. Он понимал, что его ждут жестокие пытки и неминуемая смерть, но его
мучило еще и сознание того, что он потерял доверие своих
товарищей20.
Утром в пять часов все позавтракали. После этого один из священников
попросил у полковника Брайара разрешения совершить службу, для многих
последнюю. Брайар согласился. Позднее он писал, что "это была замечательная
служба с великолепным пением". Но долго предаваться столь христианским
чувствам полковнику не пришлось: в 6.30 к воротам подошел первый грузовик, и
английский офицер из охраны приказал сесть туда Доманову со штабом. Доманов
отказался, добавив, что больше не властен над своими офицерами21.
Тогда полковник Брайар заявил, что дает десять минут на размышления, после
чего примет меры. Десять минут прошли. И поскольку ни Доманов, ни его
офицеры не собирались повиноваться приказу, за дело взялся взвод английских
солдат, вооруженных автоматами, винтовками с отомкнутыми штыками и
заточенными кирками.
Однако оказалось, что заставить казаков повиноваться -- задача не из
легких. Офицеры сели на землю, взявшись за руки, и когда английский сержант
попытался силой оттащить одного офицера, тот укусил его в руку. Британские
охранники только и ждали этого -- они набросились на безоружных, среди
которых были старики, вроде генерала Тихоцкого, способного передвигаться
только ползком22. Несколько минут английские солдаты дружно
орудовали прикладами винтовок и кирками, и многие казаки были избиты до
потери сознания. Некоторые из англичан не отказали себе в удовольствии
подколоть лежащих на земле казаков штыком. Но в общем, как докладывал бравый
полковник Брайар, "вмешательство возымело должное действие" и казачьи
офицеры залезли в грузовики.
215
Генерал Краснов наблюдал за этой сценой из открытого окна своего
барака. Несколько английских солдат бросились к бараку, чтобы выволочь
оттуда и старого генерала. Но такого надругательства казаки потерпеть не
могли. Молодые офицеры подбежали к окну, взяли 76-летнего генерала на руки и
отнесли в грузовик. Краснову было разрешено сесть в кабине, рядом с шофером.
Его внук, Николай Краснов, видел, как дед перекрестился и прошептал:
"Господи, сократи наши страдания!"23
Генерал Краснов ехал в переднем грузовике колонны, которую замыкала
машина, где находился генерал Шкуро со штабом. Всего в ночь с 28 на 29 мая
через Шпитталь проехало около 1600 казаков и кавказцев. Для некоторых этот
пункт оказался конечным: в официальном рапорте сообщалось о трех попытках
самоубийства, из которых "две оказались удачными"24. Но
английский офицер, занимавшийся погрузкой казаков и обыскивавший после этого
лагерь, сообщает о 8-12 попытках самоубийства. По меньшей мере трое
повесились на электрических шнурах, другие перерезали себе горло или вены
осколками стекол25. Некоторые офицеры решили не откликаться при
регистрации в Юденбурге. Трое во время посадки на грузовики спрятались;
потом им удалось выбраться на волю, за колючую проволоку, окружавшую
лагерь26.
Но сотни других, менее удачливых казачьих офицеров на полной скорости
приближались к Юденбургу, советской границе зоны. Одного казака,
спрыгнувшего с грузовика, поймали; в других беглецов стреляли. Лейтенант Дж.
Т. Петри, которому была поручена охрана грузовиков, вспоминает об этом, как
и о том, что "офицеры на всем пути от Шпитталя до Клагенфурта выбрасывали за
борт ремни, шпоры и знаки различия"27. Спешили казаки избавиться
и от вещей, которые могли бы стать добычей сотрудников НКВД, так что
английские солдаты вели оживленную торговлю, где в качестве валюты
фигурировали сигареты. Английские ребята не терялись -- за одну сигарету
можно было получить золотые часы28.
Через несколько часов глазам едущих в передовом грузовике предстала
посреди лесистой долины Мура панорама Юденбурга. Река служила демаркационной
линией между двумя армиями. Грузовики медленно подъехали к мосту, вдоль
которого стояли английские бронемашины и пулеметы. Затем вся колонна
выстроилась сбоку, грузовики один за другим переезжали мост, высаживали
живой груз на советской стороне и возвращались. Наверху, на столбе, болтался
как висельник кроваво-красный флаг СССР.
Казаки ожидали разгрузки, сидя в грузовиках. Один из них попросил
разрешения помочиться: на мосту стояли специальные ведра для этой цели.
Бежать ему было некуда, и английские охранники разрешили. Офицер спрыгнул с
грузовика, направился к вед-
216
ру и вдруг, резко рванувшись вперед, прыгнул с утеса высотой футов в
сто. Английские солдаты, подбежавшие к обрыву, смогли разглядеть лишь
распростертое далеко внизу тело. Наверное, охранникам пришлось бы туго, если
бы при перекличке обнаружилась нехватка, но им повезло. Как писал позже
майор Гуд из танкового эскорта, покалеченного офицера не без труда
обнаружили и, умирающим, передали советским представителям.
Перейдя по мосту на другую сторону, майор Гуд стал наблюдать за ходом
выдачи казаков. Но тут стоявший рядом с ним казачий офицер вытащил откуда-то
бритву, полоснул себя по горлу и окровавленный упал в предсмертных судорогах
к ногам английского майора. Фраппированный таким поворотом событий,
английский майор осведомился у русской женщины-офицера, что ожидает казаков.
Она заверила его, что "старшие офицеры будут посланы на перевоспитание, а
младших отправят на работы по восстановлению разрушенных советских городов".
Впрочем, вскоре на тот же вопрос он получил совсем другой ответ: капитан
Красной армии многозначительно провел ладонью по горлу29.
В тот день были переданы не все. Через два дня привезли еще 83-х,
дежурных, оставшихся в лагере, а также нескольких задержавшихся. Во главе
эскорта ехал в "джипе" лейтенант Хемминг из 1-го Кенсингтонского полка.
Подъехав к мосту, Хемминг заметил, что "между городом и шлагбаумом на
расстоянии примерно мили стояли в ста ярдах друг от друга английские
солдаты, сжимая в руках готовые к применению автоматы. Казачьи офицеры были
переданы советскому полковнику, выдавшему расписку в получении, и вскоре
скрылись из виду. В заключение рапорта Хемминг пишет: "За шлагбаум меня не
пустили, но я заметил, что на прилегающих улицах не видно жителей,-- они,
несомненно, предпочли отсидеться по домам"30.
Уж, конечно, не равнодушие заставило обывателей Юденбур-га
"отсиживаться". Как писал мне военный комендант Юденбурга в то время, майор
Хэнбери-Трейси-Домвил, "...я-то помню, в какой ужас повергла горожан эта
акция англичан -- юденбуржцы, как большинство австрийцев, действительно
верили в британские справедливость и человечность... Помню я и могилы в
окрестностях Юденбурга, где упокоились несчастные русские, погибшие при
попытке к побегу. Эта операция англичан [по репатриации казаков] вызвала у
австрийцев глубочайшее отвращение". Впрочем, ни майор Гуд, ни прочие
британские охранники с тех пор не видели казачьих офицеров в живых.
Но до англичан еще долго доносились звуки, по которым можно было
составить представление о том, что происходит на другом берегу Мура. Эдуард
Стюарт, бывший мотоциклист связи в Королевском сигнальном корпусе, написал
мне следующее:
217
Меня вызвали охранять английскую часть моста в Юденбур-ге, когда
колонну русских казаков передавали Советам на другом конце моста. Официально
нам так и не сообщили причину выдачи этих несчастных, однако, как нам дали
понять, все они воевали вместе с немцами против нас (что, разумеется, было
ложью. -- Н. Т.). Мы понимали также, что они идут навстречу своей смерти,
насчет этого у нас не было ни малейших сомнений.
Возле моста находилось ведро для нечистот, и многие казаки
воспользовались им, хотя и вовсе не по назначению. Они бросали в него
немецкие марки, часы и другие вещи. Мне это казалось странным, потому что
казаки могли справить нужду на всем их пути до моста. Сам я не видел, чтобы
к казакам применялось насилие, но я не ехал с конвоем, а просто стоял на
мосту... В ту ночь и на другой день мы начали подсчитывать выстрелы,
доносившиеся со стороны русского сектора под аккомпанемент самого
замечательного мужского хора, который я когда-либо слышал. Голоса
разносились по всей округе. Выстрелы сопровождались веселыми
криками31.
Казаки умели умирать. Может быть, они пели, чтобы встретить смерть со
словами литургии на устах, а может, чтобы показать англичанам, как они
умирают.
Английские солдаты, находившиеся тогда в Юденбурге, могли лишь
догадываться о судьбе казаков. Но одному казачьему офицеру, оказавшемуся в
аду, чудом удалось выбраться оттуда через десять лет. Речь идет о Николае
Краснове, внуке старого генерала, том самом, что первым встретился с
английским генералом Арбетнотом и рассказал ему не только о положении
казаков, но и о себе, подчеркнув при этом, что сам он никогда не был
гражданином большевистского СССР. И вот, по попущению все это знавшего
генерала Арбетнота, он был осужден без суда и следствия на десять лет работ
в страшных сибирских лагерях. Лишь немногие смогли пройти через это
испытание. В числе этих немногих оказался и Николай Краснов. Он не только
дожил до конца своего срока -- ему, что совершенно невероятно, разрешили как
гражданину Югославии уехать из СССР. В декабре 1955 года он уехал в Швецию и
там записал все, что помнил,-- от лживых обещаний англичан в Лиенце до
карагандинского ада. Его дед и товарищи-казаки завещали ему, если он
выживет, написать мемуары, рассказать миру о предательстве англичан и
жестокости советских властей. Он писал, стараясь не упустить ни единой, даже
самой мелкой подробности, и лишь закончив книгу, уехал в Аргентину, где жила
его жена Лили, кото-
218
рой за десять лет до того удалось спастись от репатриации, скрывшись в
горах Австрии. Колина книга все-таки вышла на русском и английском языках в
Соединенных Штатах. Немного людей ее прочитало, а отрецензировало и того
меньше. Странно, что автор умер вскоре после выхода книги. Не исключено, что
его отравило КГБ, отомстив ему за воспоминания32.
Как рассказывает Н. Краснов, в Юденбурге генералы Краснов, Шкуро и
Доманов, а также другие старшие офицеры содержались отдельно от остальных.
Всех согнали в большой литейный цех металлургического завода, генералов же
поселили в комнате, очевидно, бывшей канцелярии. Николай был вместе с дедом,
здесь же находились его отец и дядя. На первых порах их охраняли
красноармейцы, обращавшиеся с ними вполне вежливо. С самого начала было
очевидно, что для советских главное во всем этом деле -- захват знаменитых
белых генералов. Командир части пригласил Краснова и Шкуро в свой штаб; он,
оказалось, тоже участвовал в гражданской войне, и бывшие противники живо
обсуждали битвы прежних дней. О политике разговора не заходило. Советский
офицер был вежлив и почтителен.
Вообще советские офицеры часто наведывались к своим заключенным, и
разговор неизменно возвращался к 1918 году, когда красная кавалерия и белые
казаки схватились на Дону и на Украине. Офицеры с почтительным интересом
слушали Краснова, но наибольшим успехом пользовались рассказы легендарного
Шкуро, пересыпанные сочными ругательствами и непристойностями. У младших
офицеров, знавших о минувшей войне лишь понаслышке, шутливые перебранки
стариков вызывали буквально приступы смеха. Многие с детства слышали легенды
о Шкуро, этом самом бесстрашном предводителе казаков, и, конечно, не могли
представить себе, что через 25 лет после битв гражданской войны увидят его
собственными глазами! Его грубоватый солдатский юмор с равным успехом
покорял сердца красноармейцев и казаков фон Панн-вица. И они неизменно
приходили в восторг, когда Шкуро, нимало не стесняясь в выражениях,
рассказывал, как красная кавалерия однажды "заставила нас удирать без
порток".
Казацкие руководители старались сохранять самообладание. Но время от
времени происходили события, напоминавшие, что судьбу их будут решать отнюдь
не братья-солдаты, а чиновники совсем иного рода:
Навещали нас также и молчаливые гости, офицеры контрразведки, СМЕРШа и
НКВД. Они входили в комнату, оглядывали нас, словно считая по головам, затем
уходили, плотно закрыв за собой дверь.
219
Среди рядовых красноармейцев установилось странное, но единодушное
отношение к пленным. На белых офицеров они смотрели снизу вверх, уважая в
них последовательных врагов, никогда не прекращавших открытую борьбу против
большевиков. Совсем другие чувства вызывали у них бывшие офицеры Красной
армии, вроде Доманова. К ним относились с презрением или попросту
игнорировали.
Через два дня Красновых, Доманова, Шкуро, Султана-Гирея, Васильева и
других старших офицеров увезли на грузовиках. Но до посадки им предстояло
стать свидетелями типично большевистского ритуала -- расстрела одного
немецкого лейтенанта 15-го казачьего полка фон Паннвица. Экзекуция была
проведена крайне небрежно, и офицеру НКВД пришлось добить несчастного. Этот
немец был не единственным пленным, выданным англичанами советским властям.
Несколько дней и ночей на заводе в Юденбурге работали рас-стрельные
команды, постоянные залпы глушились запущенными для этой цели
двигателями33. После такого "предупреждения" группу казачьих
офицеров повезли под охраной в Грац, здесь они провели ночь в тюрьме НКВД,
наутро их перевели в Баден под Веной, в другую тюрьму, где офицеры СМЕРШа
подвергли их пристрастным и грубым допросам. Как и всем тем, кто прошел
сквозь эту организацию, многие вопросы показались им до глупости наивными --
словно их придумал какой-то недоумок. Но СМЕРШ разделял с Красной армией
интерес к знаменитостям, оказавшимся в их руках. Однажды утром, например,
явились кадровые фотографы СМЕРШа и запечатлели семью Красновых. 4 июня всех
отвезли на ближайший аэродром. Вот что вспоминает об этом бывший смершевец,
вскоре перебежавший к американцам:
Однажды, в конце весны 1945 года, когда мы уже были в Бадене, мой
начальник, подполковник, предложил мне сопровождать его, пообещав показать,
как он выразился, "живую историю".
Они отправились на аэродром, куда привезли группу казаков.
Когда мы приехали, на поле уже стоял самолет, готовый к отлету. Возле
был грузовик, накрытый брезентом, а рядом собралась группа офицеров СМЕРШа,
к которым мы и присоединились. Мой подполковник был здесь старшим по чину.
-- Ну что ж,-- обратился к подполковнику майор из оперативного отдела,--
можно начинать?
Подполковник кивнул. Из кабины грузовика медленно вылез старый человек
в немецкой форме, на его широких плечах
220
красовались погоны русского генерала, а на шее висел царский орден,
какой-то белый крест.
Это Краснов,-- подтолкнул меня локтем подполковник.--
казаков, в последние недели перед переходом из Тольмеццо в Австрию их
собралось здесь великое множество. Среди них, например, были старые
эмигранты, вынужденные уехать из Югославии в конце 1944 года. Деваться им
было некуда, и они пробрались к своим землякам в Италию5. Сам
генерал Краснов появился в частях Доманова всего за три месяца до сдачи
англичанам6. И даже среди тех, кто от начала до конца проделал
опасный путь от Новогрудка до Тольмеццо, была большая группа гражданских
беженцев. Например, супружеская чета поляков, живших в районе Новогрудка и
ушедших с казаками на юг (останься они -- их, скорее всего, расстреляли бы
красные партизаны)7. Никак нельзя сказать, что эти люди работали
или воевали против англичан, прибытия которых они ожидали с таким
нетерпением, видя в них союзников в борьбе против коммунизма. Зое Полянской
из Одессы, живущей теперь в Шотландии, в ту пору было 17 лет. Ее освободили
из Освенцима, и она появилась в лагере Пеггец примерно за неделю до операции
1 июня. Ее ранили во время избиения, учиненного при посадке казаков на
грузовики, и доктор Пинчинг, перевязавший ее, видел, как девушку дважАл
бросали в грузовик. И все же Зое удалось, воспользовавшись всеобщим
замешательством, бежать. Это и было ее единственным выступлением против
союзников.
Английские военные власти, казалось, и сами были не в большом восторге
от этой "части современной войны". На другой день после успешного проведения
"операции" штаб 78-й дивизии издал следующий приказ:
1. Многим офицерам и сержантам армии известно, что союзники во время
операций широко применяют методы маскировки и обмана.
211
Чрезвычайно важно, чтобы ни в какой форме не была
обнародована практика союзников в этом и подобных во
просах, даже и теперь, после прекращения военных дей
ствий. Это относится равным образом как к методам, при
меняемым в отдельных операциях, так и к общей полити
ке. Всякая информация по данному вопросу будет
по-прежнему считаться "совершенно секретной".
Формирования и отряды должны позаботиться о том, что
бы этот приказ был доведен до сведения всех заинтересо
ванных лиц. Поскольку излишние комментарии крайне не
желательны, циркуляция приказа должна быть строго ог
раничена теми, кто знает о методах обмана. Командиры
формирований и отрядов сами должны решить, каким об
разом ознакомить подчиненных с этим приказом8.
28 мая в десять утра полковник Брайар из 1-го Кенсингтон-ского полка
собрал своих офицеров на совещание в штабе батальона в Шпиттале. Объявив
приказ по дивизии о репатриации казаков, он стал объяснять, какие меры
следует принять, чтобы все прошло без сучка без задоринки. Собственно,
никаких затруднений вроде бы не предвиделось, однако на всякий случай
имелось мрачное дополнение к инструкциям:
Приказы для охраны предусматривают следующее:
Всякую попытку сопротивления пресекать любыми мето
дами, вплоть до применения оружия и стрельбы на пора
жение.
Всякая попытка офицеров совершить самоубийство долж
на быть пресечена, если это не связано с опасностью для
наших солдат. Если же имеется малейшая опасность та
кого рода, препятствовать самоубийству не следует.
Заняв позиции, офицеры в нетерпении стали ожидать прибытия казаков.
Первым прибыл в машине генерал Доманов, только что выслушавший сообщение
Мессона. Его вместе с Бутлеровым отвели в барак за оградой, выставив
охрану9. Через полчаса появилась первая колонна. На двух
грузовиках прибыли 125 кавказских офицеров. Впереди в открытом автомобиле
ехал Султан-Гирей Клыч в форме офицера царской армии10. С ними
обошлись так же, как с казаками: сказали о конференции в Деллахе и
потребовали, чтобы он выехал первым. О решении британских властей ему
объявил полковник Олдинг-Сми из 5-го Баффского полка и прямым ходом отправил
СултанТи-рея с его офицерами в Шпитталь.
212
После прибытия кавказцев машины пошли сплошным потоком. Одним из первых
приехал генерал Краснов, которому помог выйти из машины генерал Семен
Краснов11. Все грузовики обыскивали на предмет наличия оружия, а
офицер разведки 36-й бригады сверял имена по имевшемуся у него списку. Это
сильно замедляло процедуру, и полковник Брайар решил на свой страх и риск
сократить проверку, чтобы успеть до темноты загнать казаков в бараки. Затем
он пошел к Доманову и объявил, что казаки и кавказцы проведут ночь в лагере
и он, Доманов, по-прежнему отвечает за дисциплину своих офицеров. Утром, в
7.30--8.30, их построят в группы по 500 человек и объяснят, что с ними будет
дальше.
Доманов пообещал "сделать все, чтобы выполнить инструкции". Эта
реплика, по мнению Бетелла, говорит о посвященности Доманова в планы
англичан12 и о том, что Доманов был в сговоре с англичанами и
способствовал репатриации казаков в СССР13. Вымысел этот получил
хождение и среди части казаков. Почему -- ясно само собой: людям свойственно
искать "козла отпущения", дабы свалить на него свои невзгоды и несчастья. Но
повторять этот домысел здесь значило бы нанести оскорбление светлой памяти
генерала Доманова. Что англичане вконец изолгались, внушая казакам
несбыточные надежды, -- это уже не тайна. Но с какой стати им было посвящать
генерала Доманова в свои планы, которые они с таким тщанием скрывали от
казаков? Если Доманов и мог предлагать свои услуги англичанам, то либо
майору Дэвису, либо подполковнику Малколму. Вполне естественно, ни тот, ни
другой теперь ничего подобного не припоминают, как, впрочем, и их
непосредственный начальник в то время бригадир (ныне генерал) Мессон.
После разговора с Брайаром Доманов пошел к своим офицерам и, запинаясь,
коротко и сбивчиво пересказал им то, что услышал от Мессона и Брайара. Для
большинства это известие прозвучало смертным приговором. От себя Доманов
почти ничего не добавил, он производил впечатление совершенно раздавленного
человека. Быть может, смехотворная выдумка насчет его тайного сговора с
англичанами отчасти вызвана тем, что после совещания в Лиенце, на котором он
сообщил офицерам приказ о "конференции", и вплоть до этой страшной минуты
никто из казаков его не видел. Нетрудно представить себе, какие дикие
вымыслы могли зародиться у тех, кому выпала на долю столь страшная судьба.
Услышав о репатриации, многие в панике начали срывать знаки различия,
пытались избавиться от мундиров и черкесок, выбрасывали документы, которые
могли бы засвидетельствовать в НКВД их чины. Офицеры хорошо понимали, что
им-то предстоят самые жестокие испытания. Понимали это и англичане -- и
потому при-
213
няли тщательные меры по предотвращению побегов, составили список
офицеров (для рядового состава список не заводился)14. Пораженные
обманом англичан, казаки принялись искать виновных. Совершенно очевидно, что
их предали, но кто именно? Уважение казаков к англичанам было столь велико,
что многие не сомневались: измена возникла в их собственных
рядах15.
Генерал Краснов утихомирил спорщиков, сказав, что если их действительно
ждет выдача на смерть у большевиков, то по крайней мере они могут с
достоинством принять свою судьбу. В одном только он упрекнул Доманова:
атаман мог бы, по меньшей мере, попытаться проверить подлинность приказа
англичан о конференции.
Попросив бумагу и ручку, Краснов принялся сочинять петицию. Он писал
по-французски, и хотя текст исчез при таинственных обстоятельствах,
свидетели донесли до нас его суть. Краснов писал, что он и другие офицеры
готовы подчиниться своей судьбе, если англичане докажут их причастность к
военным преступлениям, но умолял о снисхождении к массе рядовых казаков и их
семей, которые никак нельзя было обвинить в этом. Копии петиции, подписанной
большинством офицеров, были отправлены королю Георгу VI, фельдмаршалу
Александеру, Папе Римскому, в штаб-квартиру Международного Красного Креста и
королю Югославии Петру (некоторые старые эмигранты являлись югославскими
подданными)16.
Тем временем и другой знаменитый казацкий генерал узнал об уготованной
ему судьбе. Русского врача профессора Вербицкого, прибывшего вместе с
офицерами, попросили осмотреть генерала, у которого случился сердечный
приступ. В сопровождении английского солдата Вербицкий отправился в комнату,
где на кровати лежал его старый знакомый генерал Шкуро. Подойдя к пациенту,
Вербицкий понял, что Шкуро на самом деле ничем не болен. Косясь на
английских солдат, стоявших у двери, Шкуро прошептал по-русски: "Кто приехал
и куда их посылают?" Вербицкий, тоже шепотом, объяснил, что прибыл весь
офицерский состав казачества из Лиенца, в том числе генерал Краснов. Шкуро
побледнел, в отчаянии махнул рукой и несколько минут лежал молча, обдумывая
услышанное. Больше им поговорить не удалось: английский солдат сказал, что
время истекло. Вербицкий вернулся в лагерь с тяжелым сердцем, терзаемый
дурными предчувствиями17. Вскоре после этого к Шкуро наведался
полковник Брайар, сообщивший генералу, что завтра его выдадут советским
властям. На просьбу Шкуро расстрелять его тут же, на месте, Брайар отрезал,
что это невозможно, и ушел18.
К моменту прибытия офицерского корпуса Доманова Шкуро находился в
Шпиттале уже тридцать шесть часов. Еще утром
214
26 мая Ольга Ротова видела, как он с победоносным видом объезжал лагерь
в Пеггеце. Как всегда при объездах, его окружала толпа казаков Мужчины,
женщины и дети радостно приветствовали его криками: "Ура батьке Шкуро!"
Заметив Ольгу, генерал помахал ей и крикнул, что недавно говорил с ее мужем,
Михаилом. Он находится в Зальцбурге, и она скоро сможет туда поехать.
В тот вечер Шкуро обедал с генералом Домановым в его штаб-квартире в
Лиенце. Он куролесил до позднего часа, потом, наконец, неверной походкой
отправился на покой. Вскоре, часа в три ночи (излюбленное НКВД время для
арестов) раздался стук в дверь, и английский офицер сообщил Шкуро, что он
арестован. На рассвете генерала вывезли в Шпитталь. Шкуро догадывался, что
англичане собираются выдать его советским властям, так что вряд ли сообщение
Брайара было для него полной неожиданностью19.
В 9 часов казакам пришлось отправиться на ночь в свои бараки. Но лишь
немногие из них спали в ту ночь, и наверняка не сомкнул глаз генерал
Доманов. Он понимал, что его ждут жестокие пытки и неминуемая смерть, но его
мучило еще и сознание того, что он потерял доверие своих
товарищей20.
Утром в пять часов все позавтракали. После этого один из священников
попросил у полковника Брайара разрешения совершить службу, для многих
последнюю. Брайар согласился. Позднее он писал, что "это была замечательная
служба с великолепным пением". Но долго предаваться столь христианским
чувствам полковнику не пришлось: в 6.30 к воротам подошел первый грузовик, и
английский офицер из охраны приказал сесть туда Доманову со штабом. Доманов
отказался, добавив, что больше не властен над своими офицерами21.
Тогда полковник Брайар заявил, что дает десять минут на размышления, после
чего примет меры. Десять минут прошли. И поскольку ни Доманов, ни его
офицеры не собирались повиноваться приказу, за дело взялся взвод английских
солдат, вооруженных автоматами, винтовками с отомкнутыми штыками и
заточенными кирками.
Однако оказалось, что заставить казаков повиноваться -- задача не из
легких. Офицеры сели на землю, взявшись за руки, и когда английский сержант
попытался силой оттащить одного офицера, тот укусил его в руку. Британские
охранники только и ждали этого -- они набросились на безоружных, среди
которых были старики, вроде генерала Тихоцкого, способного передвигаться
только ползком22. Несколько минут английские солдаты дружно
орудовали прикладами винтовок и кирками, и многие казаки были избиты до
потери сознания. Некоторые из англичан не отказали себе в удовольствии
подколоть лежащих на земле казаков штыком. Но в общем, как докладывал бравый
полковник Брайар, "вмешательство возымело должное действие" и казачьи
офицеры залезли в грузовики.
215
Генерал Краснов наблюдал за этой сценой из открытого окна своего
барака. Несколько английских солдат бросились к бараку, чтобы выволочь
оттуда и старого генерала. Но такого надругательства казаки потерпеть не
могли. Молодые офицеры подбежали к окну, взяли 76-летнего генерала на руки и
отнесли в грузовик. Краснову было разрешено сесть в кабине, рядом с шофером.
Его внук, Николай Краснов, видел, как дед перекрестился и прошептал:
"Господи, сократи наши страдания!"23
Генерал Краснов ехал в переднем грузовике колонны, которую замыкала
машина, где находился генерал Шкуро со штабом. Всего в ночь с 28 на 29 мая
через Шпитталь проехало около 1600 казаков и кавказцев. Для некоторых этот
пункт оказался конечным: в официальном рапорте сообщалось о трех попытках
самоубийства, из которых "две оказались удачными"24. Но
английский офицер, занимавшийся погрузкой казаков и обыскивавший после этого
лагерь, сообщает о 8-12 попытках самоубийства. По меньшей мере трое
повесились на электрических шнурах, другие перерезали себе горло или вены
осколками стекол25. Некоторые офицеры решили не откликаться при
регистрации в Юденбурге. Трое во время посадки на грузовики спрятались;
потом им удалось выбраться на волю, за колючую проволоку, окружавшую
лагерь26.
Но сотни других, менее удачливых казачьих офицеров на полной скорости
приближались к Юденбургу, советской границе зоны. Одного казака,
спрыгнувшего с грузовика, поймали; в других беглецов стреляли. Лейтенант Дж.
Т. Петри, которому была поручена охрана грузовиков, вспоминает об этом, как
и о том, что "офицеры на всем пути от Шпитталя до Клагенфурта выбрасывали за
борт ремни, шпоры и знаки различия"27. Спешили казаки избавиться
и от вещей, которые могли бы стать добычей сотрудников НКВД, так что
английские солдаты вели оживленную торговлю, где в качестве валюты
фигурировали сигареты. Английские ребята не терялись -- за одну сигарету
можно было получить золотые часы28.
Через несколько часов глазам едущих в передовом грузовике предстала
посреди лесистой долины Мура панорама Юденбурга. Река служила демаркационной
линией между двумя армиями. Грузовики медленно подъехали к мосту, вдоль
которого стояли английские бронемашины и пулеметы. Затем вся колонна
выстроилась сбоку, грузовики один за другим переезжали мост, высаживали
живой груз на советской стороне и возвращались. Наверху, на столбе, болтался
как висельник кроваво-красный флаг СССР.
Казаки ожидали разгрузки, сидя в грузовиках. Один из них попросил
разрешения помочиться: на мосту стояли специальные ведра для этой цели.
Бежать ему было некуда, и английские охранники разрешили. Офицер спрыгнул с
грузовика, направился к вед-
216
ру и вдруг, резко рванувшись вперед, прыгнул с утеса высотой футов в
сто. Английские солдаты, подбежавшие к обрыву, смогли разглядеть лишь
распростертое далеко внизу тело. Наверное, охранникам пришлось бы туго, если
бы при перекличке обнаружилась нехватка, но им повезло. Как писал позже
майор Гуд из танкового эскорта, покалеченного офицера не без труда
обнаружили и, умирающим, передали советским представителям.
Перейдя по мосту на другую сторону, майор Гуд стал наблюдать за ходом
выдачи казаков. Но тут стоявший рядом с ним казачий офицер вытащил откуда-то
бритву, полоснул себя по горлу и окровавленный упал в предсмертных судорогах
к ногам английского майора. Фраппированный таким поворотом событий,
английский майор осведомился у русской женщины-офицера, что ожидает казаков.
Она заверила его, что "старшие офицеры будут посланы на перевоспитание, а
младших отправят на работы по восстановлению разрушенных советских городов".
Впрочем, вскоре на тот же вопрос он получил совсем другой ответ: капитан
Красной армии многозначительно провел ладонью по горлу29.
В тот день были переданы не все. Через два дня привезли еще 83-х,
дежурных, оставшихся в лагере, а также нескольких задержавшихся. Во главе
эскорта ехал в "джипе" лейтенант Хемминг из 1-го Кенсингтонского полка.
Подъехав к мосту, Хемминг заметил, что "между городом и шлагбаумом на
расстоянии примерно мили стояли в ста ярдах друг от друга английские
солдаты, сжимая в руках готовые к применению автоматы. Казачьи офицеры были
переданы советскому полковнику, выдавшему расписку в получении, и вскоре
скрылись из виду. В заключение рапорта Хемминг пишет: "За шлагбаум меня не
пустили, но я заметил, что на прилегающих улицах не видно жителей,-- они,
несомненно, предпочли отсидеться по домам"30.
Уж, конечно, не равнодушие заставило обывателей Юденбур-га
"отсиживаться". Как писал мне военный комендант Юденбурга в то время, майор
Хэнбери-Трейси-Домвил, "...я-то помню, в какой ужас повергла горожан эта
акция англичан -- юденбуржцы, как большинство австрийцев, действительно
верили в британские справедливость и человечность... Помню я и могилы в
окрестностях Юденбурга, где упокоились несчастные русские, погибшие при
попытке к побегу. Эта операция англичан [по репатриации казаков] вызвала у
австрийцев глубочайшее отвращение". Впрочем, ни майор Гуд, ни прочие
британские охранники с тех пор не видели казачьих офицеров в живых.
Но до англичан еще долго доносились звуки, по которым можно было
составить представление о том, что происходит на другом берегу Мура. Эдуард
Стюарт, бывший мотоциклист связи в Королевском сигнальном корпусе, написал
мне следующее:
217
Меня вызвали охранять английскую часть моста в Юденбур-ге, когда
колонну русских казаков передавали Советам на другом конце моста. Официально
нам так и не сообщили причину выдачи этих несчастных, однако, как нам дали
понять, все они воевали вместе с немцами против нас (что, разумеется, было
ложью. -- Н. Т.). Мы понимали также, что они идут навстречу своей смерти,
насчет этого у нас не было ни малейших сомнений.
Возле моста находилось ведро для нечистот, и многие казаки
воспользовались им, хотя и вовсе не по назначению. Они бросали в него
немецкие марки, часы и другие вещи. Мне это казалось странным, потому что
казаки могли справить нужду на всем их пути до моста. Сам я не видел, чтобы
к казакам применялось насилие, но я не ехал с конвоем, а просто стоял на
мосту... В ту ночь и на другой день мы начали подсчитывать выстрелы,
доносившиеся со стороны русского сектора под аккомпанемент самого
замечательного мужского хора, который я когда-либо слышал. Голоса
разносились по всей округе. Выстрелы сопровождались веселыми
криками31.
Казаки умели умирать. Может быть, они пели, чтобы встретить смерть со
словами литургии на устах, а может, чтобы показать англичанам, как они
умирают.
Английские солдаты, находившиеся тогда в Юденбурге, могли лишь
догадываться о судьбе казаков. Но одному казачьему офицеру, оказавшемуся в
аду, чудом удалось выбраться оттуда через десять лет. Речь идет о Николае
Краснове, внуке старого генерала, том самом, что первым встретился с
английским генералом Арбетнотом и рассказал ему не только о положении
казаков, но и о себе, подчеркнув при этом, что сам он никогда не был
гражданином большевистского СССР. И вот, по попущению все это знавшего
генерала Арбетнота, он был осужден без суда и следствия на десять лет работ
в страшных сибирских лагерях. Лишь немногие смогли пройти через это
испытание. В числе этих немногих оказался и Николай Краснов. Он не только
дожил до конца своего срока -- ему, что совершенно невероятно, разрешили как
гражданину Югославии уехать из СССР. В декабре 1955 года он уехал в Швецию и
там записал все, что помнил,-- от лживых обещаний англичан в Лиенце до
карагандинского ада. Его дед и товарищи-казаки завещали ему, если он
выживет, написать мемуары, рассказать миру о предательстве англичан и
жестокости советских властей. Он писал, стараясь не упустить ни единой, даже
самой мелкой подробности, и лишь закончив книгу, уехал в Аргентину, где жила
его жена Лили, кото-
218
рой за десять лет до того удалось спастись от репатриации, скрывшись в
горах Австрии. Колина книга все-таки вышла на русском и английском языках в
Соединенных Штатах. Немного людей ее прочитало, а отрецензировало и того
меньше. Странно, что автор умер вскоре после выхода книги. Не исключено, что
его отравило КГБ, отомстив ему за воспоминания32.
Как рассказывает Н. Краснов, в Юденбурге генералы Краснов, Шкуро и
Доманов, а также другие старшие офицеры содержались отдельно от остальных.
Всех согнали в большой литейный цех металлургического завода, генералов же
поселили в комнате, очевидно, бывшей канцелярии. Николай был вместе с дедом,
здесь же находились его отец и дядя. На первых порах их охраняли
красноармейцы, обращавшиеся с ними вполне вежливо. С самого начала было
очевидно, что для советских главное во всем этом деле -- захват знаменитых
белых генералов. Командир части пригласил Краснова и Шкуро в свой штаб; он,
оказалось, тоже участвовал в гражданской войне, и бывшие противники живо
обсуждали битвы прежних дней. О политике разговора не заходило. Советский
офицер был вежлив и почтителен.
Вообще советские офицеры часто наведывались к своим заключенным, и
разговор неизменно возвращался к 1918 году, когда красная кавалерия и белые
казаки схватились на Дону и на Украине. Офицеры с почтительным интересом
слушали Краснова, но наибольшим успехом пользовались рассказы легендарного
Шкуро, пересыпанные сочными ругательствами и непристойностями. У младших
офицеров, знавших о минувшей войне лишь понаслышке, шутливые перебранки
стариков вызывали буквально приступы смеха. Многие с детства слышали легенды
о Шкуро, этом самом бесстрашном предводителе казаков, и, конечно, не могли
представить себе, что через 25 лет после битв гражданской войны увидят его
собственными глазами! Его грубоватый солдатский юмор с равным успехом
покорял сердца красноармейцев и казаков фон Панн-вица. И они неизменно
приходили в восторг, когда Шкуро, нимало не стесняясь в выражениях,
рассказывал, как красная кавалерия однажды "заставила нас удирать без
порток".
Казацкие руководители старались сохранять самообладание. Но время от
времени происходили события, напоминавшие, что судьбу их будут решать отнюдь
не братья-солдаты, а чиновники совсем иного рода:
Навещали нас также и молчаливые гости, офицеры контрразведки, СМЕРШа и
НКВД. Они входили в комнату, оглядывали нас, словно считая по головам, затем
уходили, плотно закрыв за собой дверь.
219
Среди рядовых красноармейцев установилось странное, но единодушное
отношение к пленным. На белых офицеров они смотрели снизу вверх, уважая в
них последовательных врагов, никогда не прекращавших открытую борьбу против
большевиков. Совсем другие чувства вызывали у них бывшие офицеры Красной
армии, вроде Доманова. К ним относились с презрением или попросту
игнорировали.
Через два дня Красновых, Доманова, Шкуро, Султана-Гирея, Васильева и
других старших офицеров увезли на грузовиках. Но до посадки им предстояло
стать свидетелями типично большевистского ритуала -- расстрела одного
немецкого лейтенанта 15-го казачьего полка фон Паннвица. Экзекуция была
проведена крайне небрежно, и офицеру НКВД пришлось добить несчастного. Этот
немец был не единственным пленным, выданным англичанами советским властям.
Несколько дней и ночей на заводе в Юденбурге работали рас-стрельные
команды, постоянные залпы глушились запущенными для этой цели
двигателями33. После такого "предупреждения" группу казачьих
офицеров повезли под охраной в Грац, здесь они провели ночь в тюрьме НКВД,
наутро их перевели в Баден под Веной, в другую тюрьму, где офицеры СМЕРШа
подвергли их пристрастным и грубым допросам. Как и всем тем, кто прошел
сквозь эту организацию, многие вопросы показались им до глупости наивными --
словно их придумал какой-то недоумок. Но СМЕРШ разделял с Красной армией
интерес к знаменитостям, оказавшимся в их руках. Однажды утром, например,
явились кадровые фотографы СМЕРШа и запечатлели семью Красновых. 4 июня всех
отвезли на ближайший аэродром. Вот что вспоминает об этом бывший смершевец,
вскоре перебежавший к американцам:
Однажды, в конце весны 1945 года, когда мы уже были в Бадене, мой
начальник, подполковник, предложил мне сопровождать его, пообещав показать,
как он выразился, "живую историю".
Они отправились на аэродром, куда привезли группу казаков.
Когда мы приехали, на поле уже стоял самолет, готовый к отлету. Возле
был грузовик, накрытый брезентом, а рядом собралась группа офицеров СМЕРШа,
к которым мы и присоединились. Мой подполковник был здесь старшим по чину.
-- Ну что ж,-- обратился к подполковнику майор из оперативного отдела,--
можно начинать?
Подполковник кивнул. Из кабины грузовика медленно вылез старый человек
в немецкой форме, на его широких плечах
220
красовались погоны русского генерала, а на шее висел царский орден,
какой-то белый крест.
Это Краснов,-- подтолкнул меня локтем подполковник.--