Страница:
Саблин и Русский дом были, конечно, давно известны членам лондонской
общины белоэмигрантов.
Там же, 371/47910, 222.
См.: Архив военного министерства Великобритании, 32/11647; информа
ция получена от госпожи Чайльд, моего покойного дяди Августа Бергмана
(министра эстонской миссии) и латвийской миссии в Лондоне. Как сооб
щил мне бригадир Файербрейс, многие несоветские граждане, понимая,
что попытки записать себя в спорный список могут ни к чему не привести
и лишь отягощать "преступление" в глазах Советов, соглашались на репат
риацию добровольно.
См.: Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/47904,
154--159.
См.: Архив военного министерства Великобритании, 32/11647, 15 А--16 А.
См. там же, 32/11683, 126 А, 146 А--В, 147 А. Только административная
ошибка задержала репатриацию этой группы людей, входившие в которую
были объявлены советскими гражданами еще в августе (см Архив министер
ства иностранных дел Великобритании, 371/47904, 166).
См.: Архив военного министерства Великобритании, 32/11683, 296 А,
298 А, 299А.
Досье см. там же, 12 А.
С сентября их содержали в лагерях на континенте (см. там же,
32/11137,302 А).
О группах детей см. там же, 32/11119, 27 А; 32/11141, 26 А.
Зимой 1944-45 года союзная разведка в Италии начала получать сведения о
крупном поселении казаков на севере страны. Хотя последние упоминания о
казаках в этих местах относятся к временам знаменитой альпийской кампании
Суворова 1799 года, само по себе присутствие русских в Италии удивления не
вызвало. После наступления в Анцио, предпринятого для прорыва линии Густава,
англо-американские войска постоянно брали в плен русских, в основном из
трудовых батальонов1. Но история появления казаков в Италии
действительно необычна.
В 1914-17 годах казаки покрыли себя славой, самоотверженно сражаясь на
Восточном фронте. Октябрьскую революцию большинство казаков встретило в
штыки: даже двадцать лет спустя они с гордостью вспоминали царское время и
героические битвы против узурпаторов-большевиков. После установления на
Кубани в 1920 году советской власти там периодически вспыхивали восстания, и
когда в 1942 году немецкая армия вошла в этот район, большая часть населения
приветствовала оккупантов как освободителей от большевистского ига.
Немцы вели себя на Кубани вполне корректно, здесь почти не было случаев
дикости и жестокости, столь частых в других оккупированных районах страны.
Землевладельцам возвратили землю и имущество, отобранные когда-то советской
властью, и казаки спокойно зажили в возрожденных станицах. Многие
добровольно пошли на службу в немецкие вспомогательные части. Вряд ли казаки
могли считать государственной изменой возобновление борьбы против советской
власти теперь, когда избавление, казалось, уже близко2. Когда в
конце 1942 года советские партизаны попытались проникнуть в область, они
встретили внушительный отпор. Но после Сталинграда стало ясно, что
отступление вермахта не за горами. Немецкие военные власти известили об этом
жителей, и начался массовый исход тех, кто боялся советских репрессий.
Тысячи казаков двинулись на запад. Путешествие, несмотря на помощь
немцев, было тяжелым. Путь лежал через степь, по-
181
житки везли на телегах. Немцы выделили переселенцам район около города
Новогрудка, в ста верстах западнее Минска3. Здесь они и осели,
начали возделывать землю, разводить скот, надеясь, что ход войны вновь
переменится в пользу немцев, избавленные от надзора со стороны чекистов и
комиссаров. По казацкой традиции, выбрали атамана -- офицера инженерных
войск Павлова, которого казаки до сих пор вспоминают как истинного народного
вождя. Это был человек выдающихся организаторских способностей, и во многом
именно благодаря его руководству казакам удалось проделать трудный путь от
берегов Черного моря к границе Польши. Под его началом в Новогрудке были
построены церковь, больницы и школы.
Но 17 июня 1944 года атаман Павлов был убит в окрестностях города при
невыясненных обстоятельствах: то ли с ним свели счеты партизаны, то ли
застрелил казачий часовой, которому атаман неверно ответил на пароль. Под
руководством немецкого офицера связи майора Мюллера был выбран новый
походный атаман, Тимофей Иванович Доманов, бывший майор Красной армии.
Человек добрый и совестливый, он не был, однако, такой яркой личностью, как
Павлов. Многие казаки до сих пор уверены, что останься Павлов в живых -- он
смог бы спасти свой народ от уготованной ему участи.
Казачий стан в Новогрудке, ставший прибежищем для казаков с Кубани,
Дона и Терека, жил по старым казацким законам. Мужчины снова надели
черкески, кое-кто даже щеголял в военной форме, оставшейся со времен Николая
II. Возродились обычаи, зазвучали старые песни, появились на свет
сбереженные царские ордена и медали. Приезжали сюда и эмигранты-казаки из
Западной Европы, жаждущие участвовать в освобождении своей страны. Среди них
выделялись прославленные участники первых битв с большевиками в 1918-1921
годах: генералы Петр Краснов, бывший атаман донских казаков, и Вячеслав
Науменко, бывший атаман кубанских. То был короткий период возрождения
прежней жизни, которой суждено было вскоре кануть в вечность.
Военную форму надевали не для того, чтобы покрасоваться. Леса вокруг
Новогрудка кишели партизанами, против которых оказался бессилен вооруженный
до зубов вермахт. Атаман Павлов организовал мужчин в военные группы, и хотя
в их распоряжении был всего лишь скудный запас стрелкового оружия, которым
снабдили их немцы и который пополнился советским оружием, захваченным в
боях, казаки сумели держать партизан на расстоянии. Впрочем, несмотря на
сохранение традиционных полков и чинов, казацкие формирования в Новогрудке
были не более чем полувоенными отрядами самообороны.
182
Жизнь в Новогрудке была трудной, но казаки по сей день добрым словом
поминают то время. Ушли в прошлое расстрелы, пытки и рабский труд, дети
получали хорошее образование, взрослые распоряжались плодами своего труда в
поле, а вечерами колокольный звон сзывал прихожан на молитву. Однако скоро
всему этому пришел конец.
В сентябре 1944 года немецкие власти предоставили казакам новое
пристанище: на севере Италии, в одном из немногих районов, оставшихся под
властью агонизирующего рейха, была выбрана область, наиболее отдаленная от
линии наступления Красной армии. Маленький казачий народ снова двинулся со
всем своим скарбом в путь через Польшу, Германию и Австрию. В Италии их
вначале поселили в Гемоне (область Фриуле), а затем перевели в Карнию, в
Тольмеццо. Немцы предоставили казакам земельные наделы и дома, что,
разумеется, вызвало недовольство местного населения. Казаки и здесь
организовали свою жизнь по законам донской станицы, они, как и прежде, были
все же больше поселением, чем войском, хотя их полки вновь включились в
борьбу против коммунистических партизан. Так обстояло дело весной 1945 года,
когда фронт вплотную подошел к тем местам4.
В Тольмеццо, кроме казаков, жило также несколько тысяч кавказцев:
грузины, армяне, азербайджанцы, осетины и другие. Их история во многом схожа
с судьбой казаков. В основном это были остатки национальных частей,
сформированных немцами якобы для освобождения их родины. Когда эта цель
стала вовсе нереальной, немцы перебросили некоторые из этих формирований на
Западный фронт, во Францию и Нидерланды, а большинство азербайджанцев
оказалось на итальянском фронте, в 162-й Тюркской дивизии, пользовавшейся
репутацией отряда, который сражается до последнего. Отдельные грузины тоже
получили от немцев инструкции поселиться в Карнии. Штаб-квартира кавказцев
находилась в Палуцце, в горах, в нескольких километрах севернее казацкого
поселения в Тольмеццо. Организованы они были гораздо хуже, чем казаки
(наверное, трудно организовать воедино людей, говорящих на семнадцати
различных языках и исповедующих разные религии -- от православия, как
христиане в Грузии, до мусульманства, как шииты в Азербайджане). Как и к
казакам, к ним во время их странствий присоединилось множество
соотечественников, группами или поодиночке скитавшихся по Центральной
Европе5. Похоже, хотя и трудно утверждать со всей
определенностью, что именно кавказцы были повинны в грабежах и случаях
жестокого обращения с жителями тех мест. Немцы много писали об этих случаях:
как и во Франции, здесь проводилась политика
разжигания ненависти ко всему "русскому"6.
183
Штаб главнокомандующего союзными силами в Казерте впервые обратил
серьезное внимание на казаков Тольмеццо ранней весной 1945 года. В штабе
разрабатывались планы по прорыву линии Густава и взятию Болоньи -- чтобы
после этого ворваться в открытую долину реки По. В Карнийских Альпах
действовал отряд особых поручений английской службы специальных операций
(ССО), в котором служил Патрик Мартин-Смит. Местные партизаны
антикоммунистического толка сообщили ему, что прошлой осенью казаки
установили с ними контакт с целью заручиться поддержкой союзников, в победе
которых не оставалось ни малейших сомнений. Мартин-Смит сразу же загорелся
идеей убедить казаков перерезать железнодорожную линию Виллах-Удин, одну из
двух главных коммуникационных линий немецкой армии в Италии. Эта операция
могла бы сыграть важную роль в наступлении. Но сколько-нибудь
вразумительного ответа из Казерты Мартин-Смит не получил. Как он понял, в
штабе не хотели, чтобы казаки знали или хотя бы догадывались о дате
предстоящего наступления. А потом его романтический план сорвали
развернувшиеся события: немцы начали крупную операцию по очистке Карнии от
партизан, а в середине апреля армии Александера беспрепятственно
продвинулись вперед, взяв Имолу и Болонью. В конце месяца союзники могли
атаковать Тольмеццо совершенно самостоятельно.
Наступление на казачью дивизию было начато в ночь на 6 мая. Выйдя из
лагеря в полном боевом порядке, войска 8-го батальона Аргил-сатерлендского
хайлендского (Аргильского) полка двинулись с востока вдоль гористой долины
Тальяменто. Вскоре стало ясно, что никто не собирается оказывать
сопротивления, и англичане начали продвигаться быстрее. Войдя к полудню в
Тольмеццо, они обнаружили, что опоздали: ни казаков, ни кавказцев здесь уже
не было, они нашли лишь группку понурых мусульман из Тюркской дивизии. Такое
мирное завершение похода вполне устраивало англичан. К тому же после
вечернего чая до них дошла, как выразился бригадный писарь, "лучшая новость
войны": подтверждение безоговорочной капитуляции всех немецких сил в данном
районе. К сожалению, батальон не мог достойно отпраздновать это событие,
пришлось ограничиться дополнительной порцией пива.
Вечер прошел спокойно7. Затем в плен сдался отряд грузин,
где многие офицеры были князьями8, а командиром -- прекрасная
грузинская княжна по имени Марианна. Эти благородные грузины жили в
нереальном романтическом мире, которому суждено было вскоре безвозвратно
уйти в небытие. Всего за десять дней до сдачи отряда князь Ираклий
Багратион, явившись в английское посольство в Мадриде, заявил, что 100 тысяч
грузин, находящихся
184
на службе в немецкой армии, сдадутся союзникам, если англичане
пообещают не отсылать их в СССР. МИД проинструктировал посольство не
отвечать на это предложение9.
Но куда же делись главные силы казаков и кавказцев? Чем ближе подходил
день капитуляции Германии, тем чаще в войсках вспыхивали споры: что делать,
какой путь избрать. Обергруппен-фюрер Глобочник, местный нацистский
командир, приказал оставаться на месте, но его приказы и угрозы мало трогали
казаков10. В одну прекрасную ночь немецкие командиры Кавказской
дивизии исчезли, оставив командовать дивизией эмигранта Султан-Гирея Клыча".
Изгнанники были вольны решать свою судьбу, но особого выбора у них не было,
и в конце концов все решилось само собой.
Итальянские партизаны с каждым днем становились все активнее. Особую
угрозу для обитателей Тольмеццо представлял отряд прокоммунистических
партизан под руководством католического священника: они дотла сожгли
казацкий госпиталь, в огне погибло множество раненых12. 27 апреля
в штаб Доманова в Тольмеццо явились три итальянских офицера с требованием,
чтобы казаки сдали оружие и ушли с итальянской земли. Доманов, которому
вовсе не улыбалась перспектива целиком и полностью сдаться на милость врага,
согласился вывести казаков из Италии, но сдать оружие отказался. Итальянцев
эти условия устроили, и 28 апреля казаки и часть кавказцев снялись с места и
двинулись на север
Они вышли в полночь, захватив с собой все, что можно было погрузить на
повозки или унести на спине. Впереди шли конные отряды, возглавляемые штабом
Доманова; за Донским полком двигались Кубанский и Терский, за ними тянулась
бесконечная колонна повозок с оружием, вещами, старыми да малыми. Во главе
колонны ехал "фиат" старого генерала Краснова. Сам Доманов с охраной ждал
отряд из Удины, чтобы затем влиться в главную колонну. Для отражения
нападений партизан южнее Тольмеццо был выставлен арьергард из нескольких сот
донских и кубанских казаков.
Переход казаков в Австрию был трудным и опасным. Поначалу пришлось
отбивать атаки итальянских партизан, потом, когда поднялись выше в горы, где
крутая дорога вьется вдоль обрывов и пропастей, против них ополчилась
погода: на колонну обрушился ливень, сменившийся снежным шквалом. Многие
погибли в пути; одни -- от партизанской пули, другие -- от холода, третьи
сорвались в пропасть. Наконец, под непрекращающимся снегом, казаки пересекли
границу Австрии и спустились со скальных твердынь горы Хоэ-Варте в долину
реки Гайль. Поздним вечером 3 мая передовые отряды штаба Доманова вошли в
австрийскую деревню Маутен-Кечах13. Сломав-
185
шийся "фиат" генерала Краснова тащил автобус. Над селом разнесся
победный звук труб Донского полка, изрядно поистрепавшегося в пути. Два
офицера отправились вперед выяснить, что делать дальше: ведь рейх пока еще
существовал, хотя и агонизировал, а казакам было строго запрещено уходить из
Италии.
Крайсляйтеру района, Юлиану Коллницу, живо запомнилось прибытие
казаков. К нему явился для переговоров казачий генерал в полной форме и
через своего переводчика, эмигранта из Берлина, осведомился, где сейчас идут
бои и куда надлежит явиться его войску. Коллниц, которому штаб в Клагенфурте
приказал беспрепятственно пропустить казаков, ответил генералу, что его люди
могут продолжать поход, но вообще война фактически закончена. Это сообщение
явно разочаровало казака, и поверил он ему только после того, как его
адъютант поговорил по телефону с помощником гауляйтера в Клагенфурте
Тиммелем.
Решили, что казаки -- по словам Коллница, их было 32 тысячи -- будут
продвигаться на север. Место назначения -- ставшее ареной драматических
событий -- было выбрано совершенно случайно. Командиром отряда народного
ополчения в этом районе был некий Норберт Шлуга, уроженец Гайльской долины,
куда собирались идти казаки. Шлуге очень не понравилась эта перспектива;
казаки, может, и не разграбили бы его родное село и соседние деревушки, но
их кони, несомненно, истребили бы всю траву в долине. Посоветовавшись с
Коллницем, Шлуга убедил казаков, что дорога через Гайльскую долину разбита и
опасна для лошадей и потому лучше идти на север, в долину Дравы.
Казаки согласились. Три дня и две ночи их эскадроны продвигались на
север. На пересечении двух долин в Маутене Шлуга поставил патруль народного
ополчения, чтобы помешать казакам спуститься к Гайльской долине. Сам он все
это время оставался на ногах, и ему не раз приходилось объяснять
недоверчивым казакам, что их маршрут действительно изменен.
В Маутене в распоряжение казачьих генералов и штаба была предоставлена
привокзальная гостиница. Поселившийся здесь генерал Краснов с грустью следил
из окна за крушением своих надежд. В поисках корма для своих любимых коней
казаки шли на север, на ночь разбивая лагерь где придется, прямо у дороги. С
ними двигались раздробленные группки немецких солдат, весь вид которых
свидетельствовал о полном поражении Германии. Старый генерал стал свидетелем
отвратительной сцены, когда доведенные до отчаяния казаки принялись грабить
немцев. Это позорное нарушение дисциплины, к тому же еще и направленное
против разбитого союзника, казалось, символизировало и конец самих казаков.
Однако, как мне сообщил Коллниц, никаких серьезных происшест-
186
вий во время пребывания казаков в этом районе не было, и уж, во всяком
случае, не было никакого "генерального сражения", о котором писала "Тайме" 8
мая14.
Многотысячная казацкая кавалькада в сопровождении обоза с вещами (это
больше напоминало кочевье целого народа, а не армии) медленно продвигалась
по долине Дравы. В нескольких километрах вверх по реке, среди аккуратных
полей, лежал сонный тирольский городок Лиенц. Здесь в предгорьях было
довольно места и для палаток, и для выпаса коней15. Казаки
подошли к Лиенцу в Пасху, в день надежды, и священники служили прямо в поле,
а их прихожане целовались, поздравляя друг друга "Христос воскресе".
4 мая Доманов привел в Лиенц арьергард казаков. Атаман поселился в
гостинице рядом с Красновым, и они часами обсуждали, что делать. Выбор был
невелик и фактически сводился к вопросу, кому сдаваться -- американцам или
англичанам. Краснов, который, будучи эмигрантом, лучше разбирался в
международной политике, утверждал, что англичане отнесутся к казакам с
большим сочувствием и пониманием. Ведь именно англичане оказали белым самую
горячую поддержку в борьбе против большевиков, и именно Черчилль, тогда
военный министр, был самым рьяным сторонником английской военной интервенции
в России. Конечно, с тех пор немало воды утекло, многое изменилось, но
неужели английский рыцарь бросит в беде бывшего союзника? Краснов
рассчитывал также на поддержку фельдмаршала Александера, главнокомандующего
союзными силами в Италии. Ведь в ту пору, когда Черчилль посылал на помощь
деникинской армии деньги и солдат, Александер лично воевал против
большевиков в Курляндии. Он до сих пор с гордостью носит русский
императорский орден, врученный ему генералом Юденичем,-- Краснов за ту же
кампанию получил английский военный крест. Словом, старый генерал не
сомневался, что Александер войдет в незавидное положение казаков. Среди
казаков даже зародилась и всячески культивировалась романтическая легенда о
том, что фельдмаршал, любивший все русское, привез себе из России
жену16.
Бывшему майору Красной армии Доманову крыть было нечем, и они решили
послать делегацию назад, через перевал, для встречи с англичанами.
Руководителем делегации был назначен генерал Васильев, его сопровождали
молодой лейтенант Николай Краснов, внук Петра Краснова, и казачка Ольга
Ротова, говорившая по-английски. Они-то и оставили нам свидетельства об этих
переговорах.
Наскоро прикрепив к капоту машины кусок белого полотна, который должен
был изображать флаг, делегация двинулась на юг. Как вспоминает Ольга Ротова,
"что ожидало нас впереди, было известно
187
только Богу". Едва они выехали из деревни, как их остановила английская
бронемашина. Они объяснили, куда и зачем едут, и их послали в штаб полка в
Палуцце, а оттуда -- в штаб бригады в Тольмеццо, так что они снова оказались
там, откуда ушли неделю назад. Итальянцы по форме признали в них казаков, и
машина продвигалась вперед под "приветственные" крики толпы:
"Казаки-варвары!" Штаб генерал-майора Роберта Арбетнота, командира 78-й
пехотной дивизии, помещался в том же доме, где всего неделю назад находился
штаб генерала Доманова. Генерал Васильев сказал, что хотел бы поговорить без
свидетелей. Его английский коллега проводил казаков в свой кабинет и
предложил им сесть, но Васильев, бывший офицер лейб-гвардии Казачьего полка
императорской армии, предпочел объяснить английскому генералу цель своего
приезда стоя. К сожалению, генералы не нашли общего языка. Васильев сказал,
что у казаков нет никаких разногласий с западными союзниками. Они просто
хотят продолжать борьбу с большевиками и с этой целью просят разрешения
соединиться с армией генерала Власова. Английский -генерал не слышал о
Власове, и Васильеву пришлось рассказать о Русской освободительной армии и
ее целях. "Первым делом казаки должны сдать оружие",-- сказал Арбетнот.
Переводчица Ольга Ротова пишет:
Услышав это, генерал Васильев задал вопрос:
Рассматриваете ли вы группу казаков как военнопленных?
Нет, военнопленными мы считаем тех, кого взяли в бою,
с оружием в руках. А вас я считаю лишь добровольно пере
давшимися.
Это загадочное определение -- "добровольно передавшиеся" -- казаки
поняли в том смысле, что у них будет хотя бы больше прав, чем у обычных
военнопленных. Но подробно обсудить важнейший вопрос о статусе они не
успели. В комнату вошел бригадир Джеффри Мессон из Зб-й пехотной бригады. По
просьбе Арбетнота, Васильев снова изложил позицию казаков, на что Мессон
заявил, что самое главное для казаков -- это как можно скорее сдать оружие.
Васильев возразил, что этот вопрос в компетенции генерала Доманова, и оба
английских генерала решили наутро отправиться в штаб Доманова в Кечахе и
обсудить условия сдачи.
Понимая, с каким нетерпением Доманов и Краснов ждут их возвращения,
Васильев и его товарищи хотели немедленно отправиться в обратный путь через
перевал, но Арбетнот и Мессон и слышать об этом не желали; они настояли,
чтобы гости непременно выпили чаю. За чаем Арбетнот разговорился с
Красновым-младшим, и тот рассказал, что родители увезли его из России
маленьким ребенком, что они жили в Югославии, а когда началась война, он
воевал в армии короля
188
Петра против немцев, попал в плен, и там ему предложили присоединиться
к антисоветскому казацкому формированию. Он принял это предложение, но
отказался служить в Африке, куда был направлен, так как в этом случае ему
пришлось бы воевать против союзников России в Первой мировой войне.
Конечно, Арбетнот расспрашивал гостя из чистого любопытства и из
вежливости, но важно подчеркнуть: уже из этого разговора он четко усвоил,
что многие казаки никоим образом не являлись советскими гражданами.
Когда гости собрались уезжать, Мессон сунул Ольге Ротовой большой пакет
с чаем, сахаром и шоколадом, настояв, чтобы она непременно захватила этот
подарок, и вместе с Арбетнотом вышел на улицу проводить казаков. Это
проявление английского гостеприимства произвело глубокое впечатление на
переменчивую итальянскую толпу, которая закричала "ура", и какая-то девушка,
растрогавшись, всучила Ольге букет ландышей. В сопровождении английских
бронемашин посланцы казаков двинулись назад в Кечах и в 9.30 вечера уже
докладывали Доманову и Краснову о результатах своей миссии. В штабе казаков
всю ночь горел свет. Генералы тщетно пытались "расшифровать" весьма
невразумительные ответы англичан17.
Наутро, на полчаса раньше назначенного времени, бригадир Мессон со
штабом прибыл в штаб казаков. Встреча состоялась в столовой гостиницы, где
жил Доманов18. Приветствия и рукопожатия задали тон всей беседе,
и казаки, жадно ловившие малейшие проявления доброжелательства англичан,
заключили, что с ними обращаются не как с врагами или пленными, а как с
коллегами по административной операции. Вступительные слова бригадира
Мес-сона тоже звучали многообещающе: он сказал, что казаки могут иметь при
себе оружие на пути следования к месту сбора. Затем на столе разложили
карту, и Мессон объяснил, что все русские силы должны стать лагерем в долине
Дравы; казаки -- вверх по течению реки между Лиенцем и Обердраубургом, а
кавказцы -- ниже, между Обердраубургом и Деллахом.
На этом обсуждение условий сдачи казаков закончилось. Казаки были
счастливы, что англичане проявили такое редкостное понимание, а бригадир
Мессон радовался, что столь щекотливое дело прошло гладко. Как сказано в
военном дневнике 36-й бригады,
в случае отказа казаков сдаться перед нами оказалась бы сила, с которой
пришлось бы считаться, и мы не могли бы чувствовать себя в безопасности до
их полной капитуляции.
Покончив с делами, договаривающиеся стороны приступили к завтраку, за
которым лилось вино и велись дружеские беседы.
189
В тот же день к казачьим военачальникам явились корреспонденты из
"Тайме" и "Дейли Мейл" -- взять интервью. Они хотели знать, как и почему
казаки ушли из СССР и оказались в Австрии. Генерал Доманов рассказал,
поясняя свои слова по карте, как большевистский режим развязал настоящую
войну на казацких землях и как казаки проделали трудный путь от Кубани и
Дона до Толь-меццо, в неизвестность, на чужбину, твердо зная лишь одно: им
ни в коем случае нельзя снова попасть в руки к Сталину19. Те же
репортеры, вероятно, беседовали накануне с генералом
Васильевым20, но ни интервью, ни фотографии в печати не
появились.
общины белоэмигрантов.
Там же, 371/47910, 222.
См.: Архив военного министерства Великобритании, 32/11647; информа
ция получена от госпожи Чайльд, моего покойного дяди Августа Бергмана
(министра эстонской миссии) и латвийской миссии в Лондоне. Как сооб
щил мне бригадир Файербрейс, многие несоветские граждане, понимая,
что попытки записать себя в спорный список могут ни к чему не привести
и лишь отягощать "преступление" в глазах Советов, соглашались на репат
риацию добровольно.
См.: Архив министерства иностранных дел Великобритании, 371/47904,
154--159.
См.: Архив военного министерства Великобритании, 32/11647, 15 А--16 А.
См. там же, 32/11683, 126 А, 146 А--В, 147 А. Только административная
ошибка задержала репатриацию этой группы людей, входившие в которую
были объявлены советскими гражданами еще в августе (см Архив министер
ства иностранных дел Великобритании, 371/47904, 166).
См.: Архив военного министерства Великобритании, 32/11683, 296 А,
298 А, 299А.
Досье см. там же, 12 А.
С сентября их содержали в лагерях на континенте (см. там же,
32/11137,302 А).
О группах детей см. там же, 32/11119, 27 А; 32/11141, 26 А.
Зимой 1944-45 года союзная разведка в Италии начала получать сведения о
крупном поселении казаков на севере страны. Хотя последние упоминания о
казаках в этих местах относятся к временам знаменитой альпийской кампании
Суворова 1799 года, само по себе присутствие русских в Италии удивления не
вызвало. После наступления в Анцио, предпринятого для прорыва линии Густава,
англо-американские войска постоянно брали в плен русских, в основном из
трудовых батальонов1. Но история появления казаков в Италии
действительно необычна.
В 1914-17 годах казаки покрыли себя славой, самоотверженно сражаясь на
Восточном фронте. Октябрьскую революцию большинство казаков встретило в
штыки: даже двадцать лет спустя они с гордостью вспоминали царское время и
героические битвы против узурпаторов-большевиков. После установления на
Кубани в 1920 году советской власти там периодически вспыхивали восстания, и
когда в 1942 году немецкая армия вошла в этот район, большая часть населения
приветствовала оккупантов как освободителей от большевистского ига.
Немцы вели себя на Кубани вполне корректно, здесь почти не было случаев
дикости и жестокости, столь частых в других оккупированных районах страны.
Землевладельцам возвратили землю и имущество, отобранные когда-то советской
властью, и казаки спокойно зажили в возрожденных станицах. Многие
добровольно пошли на службу в немецкие вспомогательные части. Вряд ли казаки
могли считать государственной изменой возобновление борьбы против советской
власти теперь, когда избавление, казалось, уже близко2. Когда в
конце 1942 года советские партизаны попытались проникнуть в область, они
встретили внушительный отпор. Но после Сталинграда стало ясно, что
отступление вермахта не за горами. Немецкие военные власти известили об этом
жителей, и начался массовый исход тех, кто боялся советских репрессий.
Тысячи казаков двинулись на запад. Путешествие, несмотря на помощь
немцев, было тяжелым. Путь лежал через степь, по-
181
житки везли на телегах. Немцы выделили переселенцам район около города
Новогрудка, в ста верстах западнее Минска3. Здесь они и осели,
начали возделывать землю, разводить скот, надеясь, что ход войны вновь
переменится в пользу немцев, избавленные от надзора со стороны чекистов и
комиссаров. По казацкой традиции, выбрали атамана -- офицера инженерных
войск Павлова, которого казаки до сих пор вспоминают как истинного народного
вождя. Это был человек выдающихся организаторских способностей, и во многом
именно благодаря его руководству казакам удалось проделать трудный путь от
берегов Черного моря к границе Польши. Под его началом в Новогрудке были
построены церковь, больницы и школы.
Но 17 июня 1944 года атаман Павлов был убит в окрестностях города при
невыясненных обстоятельствах: то ли с ним свели счеты партизаны, то ли
застрелил казачий часовой, которому атаман неверно ответил на пароль. Под
руководством немецкого офицера связи майора Мюллера был выбран новый
походный атаман, Тимофей Иванович Доманов, бывший майор Красной армии.
Человек добрый и совестливый, он не был, однако, такой яркой личностью, как
Павлов. Многие казаки до сих пор уверены, что останься Павлов в живых -- он
смог бы спасти свой народ от уготованной ему участи.
Казачий стан в Новогрудке, ставший прибежищем для казаков с Кубани,
Дона и Терека, жил по старым казацким законам. Мужчины снова надели
черкески, кое-кто даже щеголял в военной форме, оставшейся со времен Николая
II. Возродились обычаи, зазвучали старые песни, появились на свет
сбереженные царские ордена и медали. Приезжали сюда и эмигранты-казаки из
Западной Европы, жаждущие участвовать в освобождении своей страны. Среди них
выделялись прославленные участники первых битв с большевиками в 1918-1921
годах: генералы Петр Краснов, бывший атаман донских казаков, и Вячеслав
Науменко, бывший атаман кубанских. То был короткий период возрождения
прежней жизни, которой суждено было вскоре кануть в вечность.
Военную форму надевали не для того, чтобы покрасоваться. Леса вокруг
Новогрудка кишели партизанами, против которых оказался бессилен вооруженный
до зубов вермахт. Атаман Павлов организовал мужчин в военные группы, и хотя
в их распоряжении был всего лишь скудный запас стрелкового оружия, которым
снабдили их немцы и который пополнился советским оружием, захваченным в
боях, казаки сумели держать партизан на расстоянии. Впрочем, несмотря на
сохранение традиционных полков и чинов, казацкие формирования в Новогрудке
были не более чем полувоенными отрядами самообороны.
182
Жизнь в Новогрудке была трудной, но казаки по сей день добрым словом
поминают то время. Ушли в прошлое расстрелы, пытки и рабский труд, дети
получали хорошее образование, взрослые распоряжались плодами своего труда в
поле, а вечерами колокольный звон сзывал прихожан на молитву. Однако скоро
всему этому пришел конец.
В сентябре 1944 года немецкие власти предоставили казакам новое
пристанище: на севере Италии, в одном из немногих районов, оставшихся под
властью агонизирующего рейха, была выбрана область, наиболее отдаленная от
линии наступления Красной армии. Маленький казачий народ снова двинулся со
всем своим скарбом в путь через Польшу, Германию и Австрию. В Италии их
вначале поселили в Гемоне (область Фриуле), а затем перевели в Карнию, в
Тольмеццо. Немцы предоставили казакам земельные наделы и дома, что,
разумеется, вызвало недовольство местного населения. Казаки и здесь
организовали свою жизнь по законам донской станицы, они, как и прежде, были
все же больше поселением, чем войском, хотя их полки вновь включились в
борьбу против коммунистических партизан. Так обстояло дело весной 1945 года,
когда фронт вплотную подошел к тем местам4.
В Тольмеццо, кроме казаков, жило также несколько тысяч кавказцев:
грузины, армяне, азербайджанцы, осетины и другие. Их история во многом схожа
с судьбой казаков. В основном это были остатки национальных частей,
сформированных немцами якобы для освобождения их родины. Когда эта цель
стала вовсе нереальной, немцы перебросили некоторые из этих формирований на
Западный фронт, во Францию и Нидерланды, а большинство азербайджанцев
оказалось на итальянском фронте, в 162-й Тюркской дивизии, пользовавшейся
репутацией отряда, который сражается до последнего. Отдельные грузины тоже
получили от немцев инструкции поселиться в Карнии. Штаб-квартира кавказцев
находилась в Палуцце, в горах, в нескольких километрах севернее казацкого
поселения в Тольмеццо. Организованы они были гораздо хуже, чем казаки
(наверное, трудно организовать воедино людей, говорящих на семнадцати
различных языках и исповедующих разные религии -- от православия, как
христиане в Грузии, до мусульманства, как шииты в Азербайджане). Как и к
казакам, к ним во время их странствий присоединилось множество
соотечественников, группами или поодиночке скитавшихся по Центральной
Европе5. Похоже, хотя и трудно утверждать со всей
определенностью, что именно кавказцы были повинны в грабежах и случаях
жестокого обращения с жителями тех мест. Немцы много писали об этих случаях:
как и во Франции, здесь проводилась политика
разжигания ненависти ко всему "русскому"6.
183
Штаб главнокомандующего союзными силами в Казерте впервые обратил
серьезное внимание на казаков Тольмеццо ранней весной 1945 года. В штабе
разрабатывались планы по прорыву линии Густава и взятию Болоньи -- чтобы
после этого ворваться в открытую долину реки По. В Карнийских Альпах
действовал отряд особых поручений английской службы специальных операций
(ССО), в котором служил Патрик Мартин-Смит. Местные партизаны
антикоммунистического толка сообщили ему, что прошлой осенью казаки
установили с ними контакт с целью заручиться поддержкой союзников, в победе
которых не оставалось ни малейших сомнений. Мартин-Смит сразу же загорелся
идеей убедить казаков перерезать железнодорожную линию Виллах-Удин, одну из
двух главных коммуникационных линий немецкой армии в Италии. Эта операция
могла бы сыграть важную роль в наступлении. Но сколько-нибудь
вразумительного ответа из Казерты Мартин-Смит не получил. Как он понял, в
штабе не хотели, чтобы казаки знали или хотя бы догадывались о дате
предстоящего наступления. А потом его романтический план сорвали
развернувшиеся события: немцы начали крупную операцию по очистке Карнии от
партизан, а в середине апреля армии Александера беспрепятственно
продвинулись вперед, взяв Имолу и Болонью. В конце месяца союзники могли
атаковать Тольмеццо совершенно самостоятельно.
Наступление на казачью дивизию было начато в ночь на 6 мая. Выйдя из
лагеря в полном боевом порядке, войска 8-го батальона Аргил-сатерлендского
хайлендского (Аргильского) полка двинулись с востока вдоль гористой долины
Тальяменто. Вскоре стало ясно, что никто не собирается оказывать
сопротивления, и англичане начали продвигаться быстрее. Войдя к полудню в
Тольмеццо, они обнаружили, что опоздали: ни казаков, ни кавказцев здесь уже
не было, они нашли лишь группку понурых мусульман из Тюркской дивизии. Такое
мирное завершение похода вполне устраивало англичан. К тому же после
вечернего чая до них дошла, как выразился бригадный писарь, "лучшая новость
войны": подтверждение безоговорочной капитуляции всех немецких сил в данном
районе. К сожалению, батальон не мог достойно отпраздновать это событие,
пришлось ограничиться дополнительной порцией пива.
Вечер прошел спокойно7. Затем в плен сдался отряд грузин,
где многие офицеры были князьями8, а командиром -- прекрасная
грузинская княжна по имени Марианна. Эти благородные грузины жили в
нереальном романтическом мире, которому суждено было вскоре безвозвратно
уйти в небытие. Всего за десять дней до сдачи отряда князь Ираклий
Багратион, явившись в английское посольство в Мадриде, заявил, что 100 тысяч
грузин, находящихся
184
на службе в немецкой армии, сдадутся союзникам, если англичане
пообещают не отсылать их в СССР. МИД проинструктировал посольство не
отвечать на это предложение9.
Но куда же делись главные силы казаков и кавказцев? Чем ближе подходил
день капитуляции Германии, тем чаще в войсках вспыхивали споры: что делать,
какой путь избрать. Обергруппен-фюрер Глобочник, местный нацистский
командир, приказал оставаться на месте, но его приказы и угрозы мало трогали
казаков10. В одну прекрасную ночь немецкие командиры Кавказской
дивизии исчезли, оставив командовать дивизией эмигранта Султан-Гирея Клыча".
Изгнанники были вольны решать свою судьбу, но особого выбора у них не было,
и в конце концов все решилось само собой.
Итальянские партизаны с каждым днем становились все активнее. Особую
угрозу для обитателей Тольмеццо представлял отряд прокоммунистических
партизан под руководством католического священника: они дотла сожгли
казацкий госпиталь, в огне погибло множество раненых12. 27 апреля
в штаб Доманова в Тольмеццо явились три итальянских офицера с требованием,
чтобы казаки сдали оружие и ушли с итальянской земли. Доманов, которому
вовсе не улыбалась перспектива целиком и полностью сдаться на милость врага,
согласился вывести казаков из Италии, но сдать оружие отказался. Итальянцев
эти условия устроили, и 28 апреля казаки и часть кавказцев снялись с места и
двинулись на север
Они вышли в полночь, захватив с собой все, что можно было погрузить на
повозки или унести на спине. Впереди шли конные отряды, возглавляемые штабом
Доманова; за Донским полком двигались Кубанский и Терский, за ними тянулась
бесконечная колонна повозок с оружием, вещами, старыми да малыми. Во главе
колонны ехал "фиат" старого генерала Краснова. Сам Доманов с охраной ждал
отряд из Удины, чтобы затем влиться в главную колонну. Для отражения
нападений партизан южнее Тольмеццо был выставлен арьергард из нескольких сот
донских и кубанских казаков.
Переход казаков в Австрию был трудным и опасным. Поначалу пришлось
отбивать атаки итальянских партизан, потом, когда поднялись выше в горы, где
крутая дорога вьется вдоль обрывов и пропастей, против них ополчилась
погода: на колонну обрушился ливень, сменившийся снежным шквалом. Многие
погибли в пути; одни -- от партизанской пули, другие -- от холода, третьи
сорвались в пропасть. Наконец, под непрекращающимся снегом, казаки пересекли
границу Австрии и спустились со скальных твердынь горы Хоэ-Варте в долину
реки Гайль. Поздним вечером 3 мая передовые отряды штаба Доманова вошли в
австрийскую деревню Маутен-Кечах13. Сломав-
185
шийся "фиат" генерала Краснова тащил автобус. Над селом разнесся
победный звук труб Донского полка, изрядно поистрепавшегося в пути. Два
офицера отправились вперед выяснить, что делать дальше: ведь рейх пока еще
существовал, хотя и агонизировал, а казакам было строго запрещено уходить из
Италии.
Крайсляйтеру района, Юлиану Коллницу, живо запомнилось прибытие
казаков. К нему явился для переговоров казачий генерал в полной форме и
через своего переводчика, эмигранта из Берлина, осведомился, где сейчас идут
бои и куда надлежит явиться его войску. Коллниц, которому штаб в Клагенфурте
приказал беспрепятственно пропустить казаков, ответил генералу, что его люди
могут продолжать поход, но вообще война фактически закончена. Это сообщение
явно разочаровало казака, и поверил он ему только после того, как его
адъютант поговорил по телефону с помощником гауляйтера в Клагенфурте
Тиммелем.
Решили, что казаки -- по словам Коллница, их было 32 тысячи -- будут
продвигаться на север. Место назначения -- ставшее ареной драматических
событий -- было выбрано совершенно случайно. Командиром отряда народного
ополчения в этом районе был некий Норберт Шлуга, уроженец Гайльской долины,
куда собирались идти казаки. Шлуге очень не понравилась эта перспектива;
казаки, может, и не разграбили бы его родное село и соседние деревушки, но
их кони, несомненно, истребили бы всю траву в долине. Посоветовавшись с
Коллницем, Шлуга убедил казаков, что дорога через Гайльскую долину разбита и
опасна для лошадей и потому лучше идти на север, в долину Дравы.
Казаки согласились. Три дня и две ночи их эскадроны продвигались на
север. На пересечении двух долин в Маутене Шлуга поставил патруль народного
ополчения, чтобы помешать казакам спуститься к Гайльской долине. Сам он все
это время оставался на ногах, и ему не раз приходилось объяснять
недоверчивым казакам, что их маршрут действительно изменен.
В Маутене в распоряжение казачьих генералов и штаба была предоставлена
привокзальная гостиница. Поселившийся здесь генерал Краснов с грустью следил
из окна за крушением своих надежд. В поисках корма для своих любимых коней
казаки шли на север, на ночь разбивая лагерь где придется, прямо у дороги. С
ними двигались раздробленные группки немецких солдат, весь вид которых
свидетельствовал о полном поражении Германии. Старый генерал стал свидетелем
отвратительной сцены, когда доведенные до отчаяния казаки принялись грабить
немцев. Это позорное нарушение дисциплины, к тому же еще и направленное
против разбитого союзника, казалось, символизировало и конец самих казаков.
Однако, как мне сообщил Коллниц, никаких серьезных происшест-
186
вий во время пребывания казаков в этом районе не было, и уж, во всяком
случае, не было никакого "генерального сражения", о котором писала "Тайме" 8
мая14.
Многотысячная казацкая кавалькада в сопровождении обоза с вещами (это
больше напоминало кочевье целого народа, а не армии) медленно продвигалась
по долине Дравы. В нескольких километрах вверх по реке, среди аккуратных
полей, лежал сонный тирольский городок Лиенц. Здесь в предгорьях было
довольно места и для палаток, и для выпаса коней15. Казаки
подошли к Лиенцу в Пасху, в день надежды, и священники служили прямо в поле,
а их прихожане целовались, поздравляя друг друга "Христос воскресе".
4 мая Доманов привел в Лиенц арьергард казаков. Атаман поселился в
гостинице рядом с Красновым, и они часами обсуждали, что делать. Выбор был
невелик и фактически сводился к вопросу, кому сдаваться -- американцам или
англичанам. Краснов, который, будучи эмигрантом, лучше разбирался в
международной политике, утверждал, что англичане отнесутся к казакам с
большим сочувствием и пониманием. Ведь именно англичане оказали белым самую
горячую поддержку в борьбе против большевиков, и именно Черчилль, тогда
военный министр, был самым рьяным сторонником английской военной интервенции
в России. Конечно, с тех пор немало воды утекло, многое изменилось, но
неужели английский рыцарь бросит в беде бывшего союзника? Краснов
рассчитывал также на поддержку фельдмаршала Александера, главнокомандующего
союзными силами в Италии. Ведь в ту пору, когда Черчилль посылал на помощь
деникинской армии деньги и солдат, Александер лично воевал против
большевиков в Курляндии. Он до сих пор с гордостью носит русский
императорский орден, врученный ему генералом Юденичем,-- Краснов за ту же
кампанию получил английский военный крест. Словом, старый генерал не
сомневался, что Александер войдет в незавидное положение казаков. Среди
казаков даже зародилась и всячески культивировалась романтическая легенда о
том, что фельдмаршал, любивший все русское, привез себе из России
жену16.
Бывшему майору Красной армии Доманову крыть было нечем, и они решили
послать делегацию назад, через перевал, для встречи с англичанами.
Руководителем делегации был назначен генерал Васильев, его сопровождали
молодой лейтенант Николай Краснов, внук Петра Краснова, и казачка Ольга
Ротова, говорившая по-английски. Они-то и оставили нам свидетельства об этих
переговорах.
Наскоро прикрепив к капоту машины кусок белого полотна, который должен
был изображать флаг, делегация двинулась на юг. Как вспоминает Ольга Ротова,
"что ожидало нас впереди, было известно
187
только Богу". Едва они выехали из деревни, как их остановила английская
бронемашина. Они объяснили, куда и зачем едут, и их послали в штаб полка в
Палуцце, а оттуда -- в штаб бригады в Тольмеццо, так что они снова оказались
там, откуда ушли неделю назад. Итальянцы по форме признали в них казаков, и
машина продвигалась вперед под "приветственные" крики толпы:
"Казаки-варвары!" Штаб генерал-майора Роберта Арбетнота, командира 78-й
пехотной дивизии, помещался в том же доме, где всего неделю назад находился
штаб генерала Доманова. Генерал Васильев сказал, что хотел бы поговорить без
свидетелей. Его английский коллега проводил казаков в свой кабинет и
предложил им сесть, но Васильев, бывший офицер лейб-гвардии Казачьего полка
императорской армии, предпочел объяснить английскому генералу цель своего
приезда стоя. К сожалению, генералы не нашли общего языка. Васильев сказал,
что у казаков нет никаких разногласий с западными союзниками. Они просто
хотят продолжать борьбу с большевиками и с этой целью просят разрешения
соединиться с армией генерала Власова. Английский -генерал не слышал о
Власове, и Васильеву пришлось рассказать о Русской освободительной армии и
ее целях. "Первым делом казаки должны сдать оружие",-- сказал Арбетнот.
Переводчица Ольга Ротова пишет:
Услышав это, генерал Васильев задал вопрос:
Рассматриваете ли вы группу казаков как военнопленных?
Нет, военнопленными мы считаем тех, кого взяли в бою,
с оружием в руках. А вас я считаю лишь добровольно пере
давшимися.
Это загадочное определение -- "добровольно передавшиеся" -- казаки
поняли в том смысле, что у них будет хотя бы больше прав, чем у обычных
военнопленных. Но подробно обсудить важнейший вопрос о статусе они не
успели. В комнату вошел бригадир Джеффри Мессон из Зб-й пехотной бригады. По
просьбе Арбетнота, Васильев снова изложил позицию казаков, на что Мессон
заявил, что самое главное для казаков -- это как можно скорее сдать оружие.
Васильев возразил, что этот вопрос в компетенции генерала Доманова, и оба
английских генерала решили наутро отправиться в штаб Доманова в Кечахе и
обсудить условия сдачи.
Понимая, с каким нетерпением Доманов и Краснов ждут их возвращения,
Васильев и его товарищи хотели немедленно отправиться в обратный путь через
перевал, но Арбетнот и Мессон и слышать об этом не желали; они настояли,
чтобы гости непременно выпили чаю. За чаем Арбетнот разговорился с
Красновым-младшим, и тот рассказал, что родители увезли его из России
маленьким ребенком, что они жили в Югославии, а когда началась война, он
воевал в армии короля
188
Петра против немцев, попал в плен, и там ему предложили присоединиться
к антисоветскому казацкому формированию. Он принял это предложение, но
отказался служить в Африке, куда был направлен, так как в этом случае ему
пришлось бы воевать против союзников России в Первой мировой войне.
Конечно, Арбетнот расспрашивал гостя из чистого любопытства и из
вежливости, но важно подчеркнуть: уже из этого разговора он четко усвоил,
что многие казаки никоим образом не являлись советскими гражданами.
Когда гости собрались уезжать, Мессон сунул Ольге Ротовой большой пакет
с чаем, сахаром и шоколадом, настояв, чтобы она непременно захватила этот
подарок, и вместе с Арбетнотом вышел на улицу проводить казаков. Это
проявление английского гостеприимства произвело глубокое впечатление на
переменчивую итальянскую толпу, которая закричала "ура", и какая-то девушка,
растрогавшись, всучила Ольге букет ландышей. В сопровождении английских
бронемашин посланцы казаков двинулись назад в Кечах и в 9.30 вечера уже
докладывали Доманову и Краснову о результатах своей миссии. В штабе казаков
всю ночь горел свет. Генералы тщетно пытались "расшифровать" весьма
невразумительные ответы англичан17.
Наутро, на полчаса раньше назначенного времени, бригадир Мессон со
штабом прибыл в штаб казаков. Встреча состоялась в столовой гостиницы, где
жил Доманов18. Приветствия и рукопожатия задали тон всей беседе,
и казаки, жадно ловившие малейшие проявления доброжелательства англичан,
заключили, что с ними обращаются не как с врагами или пленными, а как с
коллегами по административной операции. Вступительные слова бригадира
Мес-сона тоже звучали многообещающе: он сказал, что казаки могут иметь при
себе оружие на пути следования к месту сбора. Затем на столе разложили
карту, и Мессон объяснил, что все русские силы должны стать лагерем в долине
Дравы; казаки -- вверх по течению реки между Лиенцем и Обердраубургом, а
кавказцы -- ниже, между Обердраубургом и Деллахом.
На этом обсуждение условий сдачи казаков закончилось. Казаки были
счастливы, что англичане проявили такое редкостное понимание, а бригадир
Мессон радовался, что столь щекотливое дело прошло гладко. Как сказано в
военном дневнике 36-й бригады,
в случае отказа казаков сдаться перед нами оказалась бы сила, с которой
пришлось бы считаться, и мы не могли бы чувствовать себя в безопасности до
их полной капитуляции.
Покончив с делами, договаривающиеся стороны приступили к завтраку, за
которым лилось вино и велись дружеские беседы.
189
В тот же день к казачьим военачальникам явились корреспонденты из
"Тайме" и "Дейли Мейл" -- взять интервью. Они хотели знать, как и почему
казаки ушли из СССР и оказались в Австрии. Генерал Доманов рассказал,
поясняя свои слова по карте, как большевистский режим развязал настоящую
войну на казацких землях и как казаки проделали трудный путь от Кубани и
Дона до Толь-меццо, в неизвестность, на чужбину, твердо зная лишь одно: им
ни в коем случае нельзя снова попасть в руки к Сталину19. Те же
репортеры, вероятно, беседовали накануне с генералом
Васильевым20, но ни интервью, ни фотографии в печати не
появились.