Страница:
Утром, проводив Городецких, Гурьев отвёз Дашу в школу. С ноября он уже ездил на ЗиСе — сам за рулём. На парадной лестнице наткнулись на Завадскую, которая, увидев лицо девушки, смерила Гурьева с ног до головы испепеляющим взглядом. Едва он распрощался с Дашей, заведующая вцепилась ему в рукав:
— Голубчик, Яков Кириллович, да что же это такое! Я же Вас просила! Я всё понимаю, но…
— О-о, — Гурьев умоляюще воздел руки к небу. — Ну почему все мысли — сразу о дефлорации?!
— Послушайте, Вы, — покраснев до корней волос, прошипела Завадская. — Вы соображаете, что произносите?!
— А что?! — удивился Гурьев. — Сначала — христианское ханжество, потом — советское?! Разорю. Не потерплю.
— Что происходит? — жалобно проговорила Завадская. — Я должна знать!
— Нет, — прищурился Гурьев, и Завадская поняла, что спорить бесполезно, — впрочем, как обычно. — Никто не должен знать, Анна Ивановна. Никто. То, что происходит, настолько важно, что никто не должен ничего знать до конца и понимать до конца. Пока это, наконец, не произойдёт.
— Тогда отправляйтесь в шестой «Б», — велела заведующая, и Гурьев, на этот раз и в самом деле удивившись, посмотрел на неё. — Серафима Матвеевна опять болеет, только что Гликерия Васильевна у меня была, в совершенной панике — они сейчас всю школу с ног на голову поставят. Это же шестой «Б»! Идите сейчас же!
— Слушаюсь и повинуюсь, — Гурьев, сложив ладони у груди, поклонился Завадской в пояс.
Он вошёл в класс, и дети стихли мгновенно. Кое-кто разочарованно вздохнул — кончилась вольница, Гур явился. Он сел за стол, раскрыл журнал, улыбнулся:
— Какую же тему мы исследуем, друзья мои? Щербаков, доложите, — Гурьев знал по именам и фамилиям всех детей, даже первоклашек, и ко всем обращался на «Вы», — заслужить у Гура приятельское «ты» было делом чести, доблести и геройства, предметом вожделенной зависти и мечтой каждого.
— Однокоренные слова, Яков Кириллович, — с места сообщил мальчик. На случай короткого ответа — одно, два предложения — Гурьев разрешал «не подскакивать», и это тоже было хорошо известно. — По русскому…
— Скучно, да? — посочувствовал Гурьев. — Ничего, мы сейчас это враз поправим. Кто знает, как раньше назывался город Сталиноморск? Вижу лес рук.
Дети заулыбались, поднялись сначала пять, потом шесть, потом ещё две или три руки.
— Пашутина, — милостиво кивнул Гурьев.
— Сурожск.
— Сурожск, — подтвердил Гурьев. — Верно, спасибо. Сурожск, Сурожеск. Это хорошо, что вы знаете историю. История — очень, очень важное дело. Особенно — история Родины, малой родины. Это вы молодцы. Пашутина, напишите, пожалуйста, слово «Сурожск» на доске — прописными буквами и так, чтобы между знаками оставалось место ещё для одной буквы. Отлично. Спасибо. А кто может сказать, какой корень в слове «Сурожск» можно увидеть? Или, может быть, даже несколько?
— Сур, — неуверенно произнёс кто-то из детей. И ободрённый кивком Гурьева, повторил увереннее — Сур.
— Рож? — спросил Щербаков. — Это от «рожи», что ли?
Кто-то хихикнул, но поддержки не получил: Гур серьёзен — значит, и дело серьёзное, нечего хиханьки разводить. Он поднялся, подошёл к доске, взял в руку мел:
— Смотрите, что получается, друзья мои, — он вписал ещё одно «р» между «р» и «о» и поставил над ними две корневые дуги, получилось — «сур» и «рож». — Сур, или сар — это на шумерском языке означает царь, правитель, судья. В те времена — много тысяч лет тому назад — обязанность судить и править, управлять, была сосредоточена в руках одного человека. Сара, сура, царя. Слово это через другой древний язык — санскрит — пришло к нам, в русскую речь. Будем считать, что это мы выяснили. — Гурьев написал на доске ещё два коротких слова в столбик: «рус», «рос», а рядом — в другой столбик — «раж», «руж», «руд», «руда», «род». — Идём дальше, смотрим на второй наш корень. Не забывайте, что чередование гласных, замена их одного на другой, особенно близко стоящего по способу произношения, — дело обыкновенное и пугаться его не следует. Как и согласных звуков — «ж», «д». Поэтому — вот так. На языке наших предков руда — это кровь. Рудый — красный. Ражий — здоровый, кровь с молоком. Руд — кровь, род, семья, народ. Что получается? Гриневич, попробуйте Вы, — подумайте. Вслух.
— Царь и кровь, — удивлённо проговорил мальчик. — Кровь царей? Кровавые… Нет. Кровь царей, да?
— Совершенно верно, — кивнул Гурьев. — Спасибо. Именно так — кровь царей, царская кровь. А дальше — ещё интереснее, — он показал на «рус» и «рос». — Во многих древних языках слова читались в обе стороны: и слева направо, как мы привыкли, и наоборот. В некоторых языках — в арабском, в древнееврейском — чтение «наоборот» стало «правильным». А в японском, китайском — слова записывают как слева направо, так и сверху вниз. Итак, смотрим на слово «сур», читаем его «наизнанку». Что получается?
— Рус…
— Хорошо. А второй корень? — Гурьев постучал мелом по слову «раж».
— Жар?
— Правильно. Жар, свет. Запомните — свет и жар. Это важно. Вернёмся к «русу». У кого есть какие мысли на этот счёт?
— Русы — это русские?
— Русы — это русы, — покачал головой Гурьев. — Сейчас учёные — историки, языковеды, археологи, географы — много спорят о происхождении слова «русский», «Россия». Вопрос этот — очень сложный, думаю, один из сложнейших вопросов подобного плана. Но мне лично кажется, что «рус», «сур» и «русский», «Россия» — слова близкородственные. В какой-то мере — вытекающие одно из другого, наследующие друг другу. Давайте пока, чтобы не углубляться в совершенные дебри, остановимся на этом. — Он снова написал, на этот раз — в строчку: «сур», «рож», «рус», «жар», а ниже — «кровь» и «народ». — До звонка — четыре минуты, поэтому я, так уж и быть, сделаю за вас вашу работу, — он улыбнулся. — Итак, что же мы получаем? Удивительные вещи мы получаем, друзья мои. Смотрите. Видите? Царь — и кровь. Кровь — царей. Царь — и свет. Свет — царя. Свет — руси. Рус — и свет. Рус — царь. Свет — род. Царь — народ. Интересно, правда?
Дети сидели, не шевелясь, глядя на доску и на стоящего у на возвышении Гурьева, как завороженные. Он и в самом деле заворожил их — древним ритмом изначального слова, раскачивающего кровь идущих на битву воинов, вечную кровь земли. Он кивнул:
— Да, друзья мои. Вот что такое — родной язык. Родной язык и родная история — вот что это такое.
История, подумал он, глядя, как притихшие дети с задумчивыми и просветлёнными лицами выходят из класса. Это — история. И моя история — тоже.
— Голубчик, Яков Кириллович, да что же это такое! Я же Вас просила! Я всё понимаю, но…
— О-о, — Гурьев умоляюще воздел руки к небу. — Ну почему все мысли — сразу о дефлорации?!
— Послушайте, Вы, — покраснев до корней волос, прошипела Завадская. — Вы соображаете, что произносите?!
— А что?! — удивился Гурьев. — Сначала — христианское ханжество, потом — советское?! Разорю. Не потерплю.
— Что происходит? — жалобно проговорила Завадская. — Я должна знать!
— Нет, — прищурился Гурьев, и Завадская поняла, что спорить бесполезно, — впрочем, как обычно. — Никто не должен знать, Анна Ивановна. Никто. То, что происходит, настолько важно, что никто не должен ничего знать до конца и понимать до конца. Пока это, наконец, не произойдёт.
— Тогда отправляйтесь в шестой «Б», — велела заведующая, и Гурьев, на этот раз и в самом деле удивившись, посмотрел на неё. — Серафима Матвеевна опять болеет, только что Гликерия Васильевна у меня была, в совершенной панике — они сейчас всю школу с ног на голову поставят. Это же шестой «Б»! Идите сейчас же!
— Слушаюсь и повинуюсь, — Гурьев, сложив ладони у груди, поклонился Завадской в пояс.
Он вошёл в класс, и дети стихли мгновенно. Кое-кто разочарованно вздохнул — кончилась вольница, Гур явился. Он сел за стол, раскрыл журнал, улыбнулся:
— Какую же тему мы исследуем, друзья мои? Щербаков, доложите, — Гурьев знал по именам и фамилиям всех детей, даже первоклашек, и ко всем обращался на «Вы», — заслужить у Гура приятельское «ты» было делом чести, доблести и геройства, предметом вожделенной зависти и мечтой каждого.
— Однокоренные слова, Яков Кириллович, — с места сообщил мальчик. На случай короткого ответа — одно, два предложения — Гурьев разрешал «не подскакивать», и это тоже было хорошо известно. — По русскому…
— Скучно, да? — посочувствовал Гурьев. — Ничего, мы сейчас это враз поправим. Кто знает, как раньше назывался город Сталиноморск? Вижу лес рук.
Дети заулыбались, поднялись сначала пять, потом шесть, потом ещё две или три руки.
— Пашутина, — милостиво кивнул Гурьев.
— Сурожск.
— Сурожск, — подтвердил Гурьев. — Верно, спасибо. Сурожск, Сурожеск. Это хорошо, что вы знаете историю. История — очень, очень важное дело. Особенно — история Родины, малой родины. Это вы молодцы. Пашутина, напишите, пожалуйста, слово «Сурожск» на доске — прописными буквами и так, чтобы между знаками оставалось место ещё для одной буквы. Отлично. Спасибо. А кто может сказать, какой корень в слове «Сурожск» можно увидеть? Или, может быть, даже несколько?
— Сур, — неуверенно произнёс кто-то из детей. И ободрённый кивком Гурьева, повторил увереннее — Сур.
— Рож? — спросил Щербаков. — Это от «рожи», что ли?
Кто-то хихикнул, но поддержки не получил: Гур серьёзен — значит, и дело серьёзное, нечего хиханьки разводить. Он поднялся, подошёл к доске, взял в руку мел:
— Смотрите, что получается, друзья мои, — он вписал ещё одно «р» между «р» и «о» и поставил над ними две корневые дуги, получилось — «сур» и «рож». — Сур, или сар — это на шумерском языке означает царь, правитель, судья. В те времена — много тысяч лет тому назад — обязанность судить и править, управлять, была сосредоточена в руках одного человека. Сара, сура, царя. Слово это через другой древний язык — санскрит — пришло к нам, в русскую речь. Будем считать, что это мы выяснили. — Гурьев написал на доске ещё два коротких слова в столбик: «рус», «рос», а рядом — в другой столбик — «раж», «руж», «руд», «руда», «род». — Идём дальше, смотрим на второй наш корень. Не забывайте, что чередование гласных, замена их одного на другой, особенно близко стоящего по способу произношения, — дело обыкновенное и пугаться его не следует. Как и согласных звуков — «ж», «д». Поэтому — вот так. На языке наших предков руда — это кровь. Рудый — красный. Ражий — здоровый, кровь с молоком. Руд — кровь, род, семья, народ. Что получается? Гриневич, попробуйте Вы, — подумайте. Вслух.
— Царь и кровь, — удивлённо проговорил мальчик. — Кровь царей? Кровавые… Нет. Кровь царей, да?
— Совершенно верно, — кивнул Гурьев. — Спасибо. Именно так — кровь царей, царская кровь. А дальше — ещё интереснее, — он показал на «рус» и «рос». — Во многих древних языках слова читались в обе стороны: и слева направо, как мы привыкли, и наоборот. В некоторых языках — в арабском, в древнееврейском — чтение «наоборот» стало «правильным». А в японском, китайском — слова записывают как слева направо, так и сверху вниз. Итак, смотрим на слово «сур», читаем его «наизнанку». Что получается?
— Рус…
— Хорошо. А второй корень? — Гурьев постучал мелом по слову «раж».
— Жар?
— Правильно. Жар, свет. Запомните — свет и жар. Это важно. Вернёмся к «русу». У кого есть какие мысли на этот счёт?
— Русы — это русские?
— Русы — это русы, — покачал головой Гурьев. — Сейчас учёные — историки, языковеды, археологи, географы — много спорят о происхождении слова «русский», «Россия». Вопрос этот — очень сложный, думаю, один из сложнейших вопросов подобного плана. Но мне лично кажется, что «рус», «сур» и «русский», «Россия» — слова близкородственные. В какой-то мере — вытекающие одно из другого, наследующие друг другу. Давайте пока, чтобы не углубляться в совершенные дебри, остановимся на этом. — Он снова написал, на этот раз — в строчку: «сур», «рож», «рус», «жар», а ниже — «кровь» и «народ». — До звонка — четыре минуты, поэтому я, так уж и быть, сделаю за вас вашу работу, — он улыбнулся. — Итак, что же мы получаем? Удивительные вещи мы получаем, друзья мои. Смотрите. Видите? Царь — и кровь. Кровь — царей. Царь — и свет. Свет — царя. Свет — руси. Рус — и свет. Рус — царь. Свет — род. Царь — народ. Интересно, правда?
Дети сидели, не шевелясь, глядя на доску и на стоящего у на возвышении Гурьева, как завороженные. Он и в самом деле заворожил их — древним ритмом изначального слова, раскачивающего кровь идущих на битву воинов, вечную кровь земли. Он кивнул:
— Да, друзья мои. Вот что такое — родной язык. Родной язык и родная история — вот что это такое.
История, подумал он, глядя, как притихшие дети с задумчивыми и просветлёнными лицами выходят из класса. Это — история. И моя история — тоже.