Страница:
Рахсан-дэр возмущенно клекотал что-то насупившейся Нитхе, которая рядом с высоченным вельможей казалась совсем маленькой, хрупкой и беспомощной.
Тагиарри, болезненно морщась, жаловался Охотнику:
— Столько времени, столько сил, чтобы превратить разноплеменный город в единое целое! И оказывается, все зря! Достаточно пары мелких обормотов с дохлым медведем — и… У меня нет времени сосредоточиться на государственных делах! Вчера голубиная почта принесла известие из Силурана: король Тореол женился на знатной грайанке и вот-вот подпишет с Грайаном мирный договор. Представляешь, что сулит Озерному королевству дружба этих двух драконов, что веками грызлись меж собой? И в такое время я вынужден разбираться с детскими проделками!
Шенги сочувственно повздыхал, но подумал, что участие Хранителя в государственных делах сводилось к тому, чтобы прочесть доставленную голубиной почтой депешу, прежде чем отправить ее с другим голубем в Аргосмир.
— Что касается принцессы, — продолжил Тагиарри, — то если у Светоча все детишки такие, не понимаю, как его столица еще не сметена с лица земли. Из всех отвратительных, невоспитанных и непослушных…
Хранитель замолчал, потому что подошел Рахсан-дэр, не остывший от гнева, хмурящий густые брови. Бросив недружелюбный взгляд на Шенги, он заявил:
— Нитха-шиу нуждается в более пристальном внимании и тщательной заботе.
— Все ей будет, — хмуро посулил Совиная Лапа, — и внимание, и забота. Вот только домой вернемся…
Рахсан-дэр пропустил эту реплику мимо ушей.
— Юная госпожа, — сказал он твердо, — будет приходить ко мне для занятия богословием и историей не реже чем через день, я настаиваю!
Нитха пискнула.
— Не возражаю! — Шенги злорадно глянул на несчастную принцессу.
— Кроме того, — неумолимо продолжил наррабанец, — все свободное от учения время госпожа должна быть занята полезным делом, приличествующим ее высокому рождению и благородной крови. Полагаю, дочь Светоча не откажет своему покорному слуге в просьбе переписать собственной рукой книгу на родном языке.
Голос вельможи при этом был отнюдь не просительным.
Выслушав односложное согласие девочки, Рахсан-дэр коротко поклонился ей, отвесил церемонный поклон Хранителю, сухо кивнул Охотнику и направился к двери. Невольники-хумсарцы последовали за ним.
— Хорошо придумано, — глядя ему вслед, сказал Тагиарри. — Пока принцесса будет переписывать книгу, она не сможет поднять в городе мятеж или учинить что-нибудь в этом духе.
Шенги, отведя взгляд, подумал, что Хранитель плохо знает Нитху и ее дружков.
— Когда-нибудь обязательно перепишу, — пообещала Нитха. — Сейчас, увы, не получится. Рахсан-дэр привез с собой только «Тропу благочестия и добродетели». Семейная реликвия, он с ней не расстается. А в Издагмире найти книгу на наррабанском — что цветок в уртхавенских сугробах!
— Счастлив утешить юную госпожу! — мстительно улыбнулся Тагиарри. — Во дворцовой библиотеке есть несколько наррабанских книг. Любую я готов одолжить моей знатной гостье. Никаких сказок, никаких стихов. Полезные, познавательные, серьезные книги. И… — Тагиарри даже зажмурился от удовольствия. — И все на редкость толстые!
Худощавый смуглый парнишка лет шестнадцати оторвался от ветхого пергаментного свитка, на истрепанные края которого он кисточкой наносил густой прозрачный состав, и склонился перед вошедшими:
— Прошу, господа мои! Смотритель библиотеки отлучился, но я, его помощник, рад вам услужить!
Речь гладкая, но гортанные нотки и придыхание заметнее, чем у Нитхи.
— Ты наррабанец?
— Да, господин.
— Очень хорошо, вот и расстарайся для госпожи Нитхи, дочери Светоча.
Как вскинулся парнишка! Как просияла его подвижная физиономия! Какой поклон отвесил он приосанившейся Нитхе! Как жарко заговорил по-наррабански, но тут же смекнул, что это невежливо по отношению к Шенги, и перешел на язык Озерного королевства:
— Все, что будет угодно ясной госпоже!
— Мне нужна книга… ну, чтоб не очень скучная. И чтоб побольше картинок! — скороговоркой добавила девочка.
— Найдем, Нитха-шиу!
Пока юные наррабанцы придирчиво обсуждали каждый фолиант, который парнишка извлекал из недр книгохранилища и благоговейно подносил принцессе, Совиная Лапа бродил вдоль полок и исходил лютой завистью. Если бы Шенги пустили в дворцовую сокровищницу, у него бы так не разбегались глаза. Такого богатства у него не будет, хоть сто лет проживи! Несколько Хранителей, один за другим, заботливо пополняли библиотеку. От пергаментных свитков Темных Времен до стиснутых деревянными и кожаными переплетами книг, недавно вышедших из-под рук переписчиков, — со всех сторон глядела на Шенги мудрость всех времен и стран. (Во всяком случае, так считал наивный Охотник, которому его учитель Лауруш внушил, что глупых книг не бывает.)
Видимо, Шенги забылся и сказал вслух что-то восторженное, потому что парнишка оторвался от очередного увесистого тома:
— Это еще что, господин мой! Самые ценные рукописи заперты в сундуке. Там берестяные силуранские летописи времен Черного Раздора. И еще сказания о Таргу и Нхесте на папирусе из дельты Тхрека! В Аргосмире таких редкостей нет! Вот!
Совиная Лапа с симпатией глянул на гордого подростка:
— Как тебя зовут?
— Чегри, господин.
— Как ты очутился в наших краях, паренек?
Чегри перестал улыбаться.
— Я приехал сюда с отцом. Он торговец… был торговцем. На наш караван напали Подгорные Твари. Уцелели только мы с отцом. Вьючные лошади разбежались, товар пропал. Отец с горя потерял рассудок. Здешние наррабанцы первое время помогали нам, да вознаградит их Гарх-то-Горх. А потом Тагиарри дал мне работу в библиотеке.
— Подожди, — нахмурился Шенги, — это, выходит, про тебя рассказывал Хранитель? Ты видел на дороге следы Тварей, потом зарисовал их для Тагиарри…
— Да, господин. Рисунки смотрели Подгорные Охотники. Сказали — след Клыкастой Жабы.
— Не Подгорные Охотники, а пролазы! — негодующе перебила его Нитха, на мгновение опередив учителя.
Парнишка виновато поклонился.
— Нарисуй для меня такой след, — попросил Шенги. — Не доверяю пролазам.
— Конечно, господин! Где-то мел был, застежки на фолиантах чистить… ага, вот!
Опустившись на четвереньки, мальчик уверенно вывел на каменном полу очертания большой трехпалой лапы.
— Точно? — спросил на всякий случай Охотник.
— Господин! — обиделся Чегри. — Я же переписчик книг! Могу переписать по памяти страницу на незнакомом языке и не перевру ни одной чужой буквы!
— Да ладно, ладно! Я…
— Мне доверяют даже копировать рисунки! — продолжал доказывать парнишка.
— Верю, верю. Ты видел один след или несколько?
— Пять, господин.
— Как располагались — помнишь?
Высунув от усердия кончик языка между зубами, Чегри двинулся на четвереньках по полу. На темных плитах возникла ровная цепочка крупных меловых следов.
— Ага, понял, — сосредоточенно пробормотал Охотник. Несколько мгновений он глядел на мальчика, словно пытаясь вспомнить, кто это. — Послушай, а твой отец… он совсем ничего не сумел рассказать? Или его не спрашивали?
Чегри встал и отряхнул мел с ладоней.
— Спрашивали, господин. Но он не понимает. Смотрит перед собой, молчит… а если заговорит, одно и то же повторяет…
Прошелестела фраза, негромкая, укоризненная и печальная.
Сдвинув брови, Нитха перевела:
— «Амулет, мой амулет, что ж ты ни себя, ни меня не сберег?» О чем это он?
— У него был нож — давным-давно в нашей семье переходит от отца к сыну. Так, недорогая вещица. Рукоятка из слоновой кости, на ней рисунок — носорог. Отец верил, что нож приносит удачу. Там, на дороге, амулет потерялся.
— Понятно, — неловко сказал Охотник, глядя на пригорюнившегося мальчика. — Ну, выбрали книгу?
— Да, мой господин. «Животные Наррабана».
— Очень интере… очень толстая книга! — спохватившись, поправилась девочка.
Уже на пороге Шенги обернулся:
— Я еще спросить хотел… Что за товары вы с отцом везли?
— Драгоценные камни, господин. Необработанные. Они дешевы в верховьях Тхрека. В Аргосмире знаменитые ювелиры, из наших камней бы чудеса сотворили!
— Может, еще и сотворят, — бормотнул Шенги так тихо, что мальчик его не расслышал.
Мальчишки, тоскливо ожидая учителя, успели поспорить: быть или не быть на этот раз трепке? Уж очень много грохота вышло. Спустит Совиная Лапа с них шкуру!
Но даже Дайру, который крепко надеялся на добрый нрав учителя, был изумлен тем, как легко все им сошло с рук.
Шенги угрюмо и задумчиво снял мокрую куртку (их с Нитхой на обратном пути застиг дождь), повесил сушиться на шест у камина и, похоже, только сейчас вспомнил о провинившихся учениках.
Наскоро отругав бессовестных оболтусов, Охотник объявил, что на покрытие убытков уйдет вся выручка от похода на Серый Ручей. Так что зимой, как подмерзнет земля, придется еще раз туда прогуляться. А может, и не придется. Может, он, Шенги, плюнет на все и подастся на болото надсмотрщиком. Вряд ли разбойники, воры и прочие каторжники будут так трепать ему нервы, как трое милых деток…
После этой короткой и не очень грозной речи Шенги усадил мальчишек точить мечи, а Нитху загнал за стол и, словно орудия пытки, выложил перед ней купленные по дороге домой перо, склянку чернил и стопу бумаги. Лишь после этого осторожно извлек из-под нескольких слоев мешковины сбереженную от дождя большую книгу.
Мальчишки, забыв, что наказаны, побросали мечи и сунулись ближе.
Красавица книга была не чета своим недорогим сестрам, что стояли на полках на втором ярусе башни. Огромная, с деревянным переплетом, оклеенным синим бархатом, с потрясающей красоты цветными иллюстрациями и каллиграфически выведенным узором строк, она была истинным произведением искусства.
— Кляксу посадишь — убью, — предупредил Шенги, бережно раскрыв книгу и положив перед девочкой. — Не посмотрю, что принцесса!
Нитха не ответила — увлеклась разглядыванием картинок. Мальчишки нависли над ее плечами.
Совиная Лапа отошел подбросить дров в очаг. За спиной звенели детские голоса.
— Нету такого зверя! — горячился Нургидан. — Вранье! Художник выдумал!
— А вот есть! — важно возражала Нитха. — Называется — жираф! А шея такая потому, что его наказал бог Сух-тан-Суу. За дерзость. Вот тут написано: жираф решил, что будет питаться не травой, а звездами с неба. За это бог вытянул ему шею. И даже с такой шеей жираф не достал до звезд!
— А, этого знаю! — обрадовался Дайру, словно встретил старого приятеля. — Видел на картинке! Это крокодил!
— Ну, зубы! — с огромным уважением и завистью сказал Нургидан.
— Из этих клыков дикие племена делают пилы! — сообщил начитанный Дайру.
— А я живых крокодилов видела! — похвасталась Нитха. — Отец брал меня с собой в верховья Тхрека… Ой, смотрите, обезьяны! У меня была ручная обезьянка!
Шенги подошел сзади, глянул в книгу поверх мальчишеских макушек. Еще выше над столом завис Старый Вояка — ему тоже было интересно.
— А это носорог, — перевернула страницу Нитха. — Видите, рядом нарисован воин с копьем… это чтоб виднее было, какой носорог большой и грозный.
— Ух ты! — оценили мальчишки. — Небось стену проломит, если с разбега!
— А вот слон. Они умные, как люди. Умеют переносить бревна, корчевать пни…
— Значит, не такие уж умные, если на людей работают! — рассудил Дайру.
— А ну, кончай трепотню! — спохватился Шенги. — Развеселились! Думаете, уже отделались… за все художества? Ничего подобного! Вот подышу немного свежим воздухом, а потом займусь вами как следует! Разберусь самым тщательным образом и накажу кого попало!
Мальчишки вернулись к своим мечам. Нитха заскрипела перышком по бумаге. А Шенги, как был, без куртки, вышел за порог. От ливня его укрывал деревянный козырек над дверью. Совиная Лапа стоял, глубоко вдыхая холодный сырой воздух и сосредоточенно размышляя.
Дверь приоткрылась, выпустив на крыльцо Нитху.
— Простудишься, — бросил Шенги, думая о своем.
— Учитель, — спросила девочка с мягкой настойчивостью, — что случилось? Ты сам не свой.
— Из-за вас, обормотов!
— Нет, только недавно, после библиотеки.
Учитель бросил на девчонку быстрый взгляд. Да, наблюдательность она определенно унаследовала от матери!
— Иди в дом. И не лезь не в свое дело.
— Буду лезть! — с необычной для себя настойчивостью заявила Нитха. — Если что случилось, не держи в себе, расскажи. У нас в Наррабане говорят: «Скажешь — больно языку, смолчишь — больно сердцу…»
Девчонка была права. Шенги в самом деле хотелось поговорить о том, что его тревожило.
— Нет, маленькая, не бойся, ничего не случилось. Просто… помнишь следы, которые Чегри нарисовал на полу? Они еще тянулись такой вереницей…
— Помню.
— Клыкастая Жаба или скачет огромными прыжками, или семенит мелко-мелко, выворачивает ступню, ставит пятку к пятке. А чтобы вот так…
— Значит, там была какая-то другая тварь?
— Да, девочка. Другая тварь. Опасней Клыкастой Жабы, опасней дракона, опасней всех чудищ, что я видел по обе стороны Грани.
— Ой… это кто?!
Шенги не сводил глаз с темной пелены дождя. Ответил мрачно и тяжело:
— Человек.
19
Тагиарри, болезненно морщась, жаловался Охотнику:
— Столько времени, столько сил, чтобы превратить разноплеменный город в единое целое! И оказывается, все зря! Достаточно пары мелких обормотов с дохлым медведем — и… У меня нет времени сосредоточиться на государственных делах! Вчера голубиная почта принесла известие из Силурана: король Тореол женился на знатной грайанке и вот-вот подпишет с Грайаном мирный договор. Представляешь, что сулит Озерному королевству дружба этих двух драконов, что веками грызлись меж собой? И в такое время я вынужден разбираться с детскими проделками!
Шенги сочувственно повздыхал, но подумал, что участие Хранителя в государственных делах сводилось к тому, чтобы прочесть доставленную голубиной почтой депешу, прежде чем отправить ее с другим голубем в Аргосмир.
— Что касается принцессы, — продолжил Тагиарри, — то если у Светоча все детишки такие, не понимаю, как его столица еще не сметена с лица земли. Из всех отвратительных, невоспитанных и непослушных…
Хранитель замолчал, потому что подошел Рахсан-дэр, не остывший от гнева, хмурящий густые брови. Бросив недружелюбный взгляд на Шенги, он заявил:
— Нитха-шиу нуждается в более пристальном внимании и тщательной заботе.
— Все ей будет, — хмуро посулил Совиная Лапа, — и внимание, и забота. Вот только домой вернемся…
Рахсан-дэр пропустил эту реплику мимо ушей.
— Юная госпожа, — сказал он твердо, — будет приходить ко мне для занятия богословием и историей не реже чем через день, я настаиваю!
Нитха пискнула.
— Не возражаю! — Шенги злорадно глянул на несчастную принцессу.
— Кроме того, — неумолимо продолжил наррабанец, — все свободное от учения время госпожа должна быть занята полезным делом, приличествующим ее высокому рождению и благородной крови. Полагаю, дочь Светоча не откажет своему покорному слуге в просьбе переписать собственной рукой книгу на родном языке.
Голос вельможи при этом был отнюдь не просительным.
Выслушав односложное согласие девочки, Рахсан-дэр коротко поклонился ей, отвесил церемонный поклон Хранителю, сухо кивнул Охотнику и направился к двери. Невольники-хумсарцы последовали за ним.
— Хорошо придумано, — глядя ему вслед, сказал Тагиарри. — Пока принцесса будет переписывать книгу, она не сможет поднять в городе мятеж или учинить что-нибудь в этом духе.
Шенги, отведя взгляд, подумал, что Хранитель плохо знает Нитху и ее дружков.
— Когда-нибудь обязательно перепишу, — пообещала Нитха. — Сейчас, увы, не получится. Рахсан-дэр привез с собой только «Тропу благочестия и добродетели». Семейная реликвия, он с ней не расстается. А в Издагмире найти книгу на наррабанском — что цветок в уртхавенских сугробах!
— Счастлив утешить юную госпожу! — мстительно улыбнулся Тагиарри. — Во дворцовой библиотеке есть несколько наррабанских книг. Любую я готов одолжить моей знатной гостье. Никаких сказок, никаких стихов. Полезные, познавательные, серьезные книги. И… — Тагиарри даже зажмурился от удовольствия. — И все на редкость толстые!
* * *
Худощавый смуглый парнишка лет шестнадцати оторвался от ветхого пергаментного свитка, на истрепанные края которого он кисточкой наносил густой прозрачный состав, и склонился перед вошедшими:
— Прошу, господа мои! Смотритель библиотеки отлучился, но я, его помощник, рад вам услужить!
Речь гладкая, но гортанные нотки и придыхание заметнее, чем у Нитхи.
— Ты наррабанец?
— Да, господин.
— Очень хорошо, вот и расстарайся для госпожи Нитхи, дочери Светоча.
Как вскинулся парнишка! Как просияла его подвижная физиономия! Какой поклон отвесил он приосанившейся Нитхе! Как жарко заговорил по-наррабански, но тут же смекнул, что это невежливо по отношению к Шенги, и перешел на язык Озерного королевства:
— Все, что будет угодно ясной госпоже!
— Мне нужна книга… ну, чтоб не очень скучная. И чтоб побольше картинок! — скороговоркой добавила девочка.
— Найдем, Нитха-шиу!
Пока юные наррабанцы придирчиво обсуждали каждый фолиант, который парнишка извлекал из недр книгохранилища и благоговейно подносил принцессе, Совиная Лапа бродил вдоль полок и исходил лютой завистью. Если бы Шенги пустили в дворцовую сокровищницу, у него бы так не разбегались глаза. Такого богатства у него не будет, хоть сто лет проживи! Несколько Хранителей, один за другим, заботливо пополняли библиотеку. От пергаментных свитков Темных Времен до стиснутых деревянными и кожаными переплетами книг, недавно вышедших из-под рук переписчиков, — со всех сторон глядела на Шенги мудрость всех времен и стран. (Во всяком случае, так считал наивный Охотник, которому его учитель Лауруш внушил, что глупых книг не бывает.)
Видимо, Шенги забылся и сказал вслух что-то восторженное, потому что парнишка оторвался от очередного увесистого тома:
— Это еще что, господин мой! Самые ценные рукописи заперты в сундуке. Там берестяные силуранские летописи времен Черного Раздора. И еще сказания о Таргу и Нхесте на папирусе из дельты Тхрека! В Аргосмире таких редкостей нет! Вот!
Совиная Лапа с симпатией глянул на гордого подростка:
— Как тебя зовут?
— Чегри, господин.
— Как ты очутился в наших краях, паренек?
Чегри перестал улыбаться.
— Я приехал сюда с отцом. Он торговец… был торговцем. На наш караван напали Подгорные Твари. Уцелели только мы с отцом. Вьючные лошади разбежались, товар пропал. Отец с горя потерял рассудок. Здешние наррабанцы первое время помогали нам, да вознаградит их Гарх-то-Горх. А потом Тагиарри дал мне работу в библиотеке.
— Подожди, — нахмурился Шенги, — это, выходит, про тебя рассказывал Хранитель? Ты видел на дороге следы Тварей, потом зарисовал их для Тагиарри…
— Да, господин. Рисунки смотрели Подгорные Охотники. Сказали — след Клыкастой Жабы.
— Не Подгорные Охотники, а пролазы! — негодующе перебила его Нитха, на мгновение опередив учителя.
Парнишка виновато поклонился.
— Нарисуй для меня такой след, — попросил Шенги. — Не доверяю пролазам.
— Конечно, господин! Где-то мел был, застежки на фолиантах чистить… ага, вот!
Опустившись на четвереньки, мальчик уверенно вывел на каменном полу очертания большой трехпалой лапы.
— Точно? — спросил на всякий случай Охотник.
— Господин! — обиделся Чегри. — Я же переписчик книг! Могу переписать по памяти страницу на незнакомом языке и не перевру ни одной чужой буквы!
— Да ладно, ладно! Я…
— Мне доверяют даже копировать рисунки! — продолжал доказывать парнишка.
— Верю, верю. Ты видел один след или несколько?
— Пять, господин.
— Как располагались — помнишь?
Высунув от усердия кончик языка между зубами, Чегри двинулся на четвереньках по полу. На темных плитах возникла ровная цепочка крупных меловых следов.
— Ага, понял, — сосредоточенно пробормотал Охотник. Несколько мгновений он глядел на мальчика, словно пытаясь вспомнить, кто это. — Послушай, а твой отец… он совсем ничего не сумел рассказать? Или его не спрашивали?
Чегри встал и отряхнул мел с ладоней.
— Спрашивали, господин. Но он не понимает. Смотрит перед собой, молчит… а если заговорит, одно и то же повторяет…
Прошелестела фраза, негромкая, укоризненная и печальная.
Сдвинув брови, Нитха перевела:
— «Амулет, мой амулет, что ж ты ни себя, ни меня не сберег?» О чем это он?
— У него был нож — давным-давно в нашей семье переходит от отца к сыну. Так, недорогая вещица. Рукоятка из слоновой кости, на ней рисунок — носорог. Отец верил, что нож приносит удачу. Там, на дороге, амулет потерялся.
— Понятно, — неловко сказал Охотник, глядя на пригорюнившегося мальчика. — Ну, выбрали книгу?
— Да, мой господин. «Животные Наррабана».
— Очень интере… очень толстая книга! — спохватившись, поправилась девочка.
Уже на пороге Шенги обернулся:
— Я еще спросить хотел… Что за товары вы с отцом везли?
— Драгоценные камни, господин. Необработанные. Они дешевы в верховьях Тхрека. В Аргосмире знаменитые ювелиры, из наших камней бы чудеса сотворили!
— Может, еще и сотворят, — бормотнул Шенги так тихо, что мальчик его не расслышал.
* * *
Мальчишки, тоскливо ожидая учителя, успели поспорить: быть или не быть на этот раз трепке? Уж очень много грохота вышло. Спустит Совиная Лапа с них шкуру!
Но даже Дайру, который крепко надеялся на добрый нрав учителя, был изумлен тем, как легко все им сошло с рук.
Шенги угрюмо и задумчиво снял мокрую куртку (их с Нитхой на обратном пути застиг дождь), повесил сушиться на шест у камина и, похоже, только сейчас вспомнил о провинившихся учениках.
Наскоро отругав бессовестных оболтусов, Охотник объявил, что на покрытие убытков уйдет вся выручка от похода на Серый Ручей. Так что зимой, как подмерзнет земля, придется еще раз туда прогуляться. А может, и не придется. Может, он, Шенги, плюнет на все и подастся на болото надсмотрщиком. Вряд ли разбойники, воры и прочие каторжники будут так трепать ему нервы, как трое милых деток…
После этой короткой и не очень грозной речи Шенги усадил мальчишек точить мечи, а Нитху загнал за стол и, словно орудия пытки, выложил перед ней купленные по дороге домой перо, склянку чернил и стопу бумаги. Лишь после этого осторожно извлек из-под нескольких слоев мешковины сбереженную от дождя большую книгу.
Мальчишки, забыв, что наказаны, побросали мечи и сунулись ближе.
Красавица книга была не чета своим недорогим сестрам, что стояли на полках на втором ярусе башни. Огромная, с деревянным переплетом, оклеенным синим бархатом, с потрясающей красоты цветными иллюстрациями и каллиграфически выведенным узором строк, она была истинным произведением искусства.
— Кляксу посадишь — убью, — предупредил Шенги, бережно раскрыв книгу и положив перед девочкой. — Не посмотрю, что принцесса!
Нитха не ответила — увлеклась разглядыванием картинок. Мальчишки нависли над ее плечами.
Совиная Лапа отошел подбросить дров в очаг. За спиной звенели детские голоса.
— Нету такого зверя! — горячился Нургидан. — Вранье! Художник выдумал!
— А вот есть! — важно возражала Нитха. — Называется — жираф! А шея такая потому, что его наказал бог Сух-тан-Суу. За дерзость. Вот тут написано: жираф решил, что будет питаться не травой, а звездами с неба. За это бог вытянул ему шею. И даже с такой шеей жираф не достал до звезд!
— А, этого знаю! — обрадовался Дайру, словно встретил старого приятеля. — Видел на картинке! Это крокодил!
— Ну, зубы! — с огромным уважением и завистью сказал Нургидан.
— Из этих клыков дикие племена делают пилы! — сообщил начитанный Дайру.
— А я живых крокодилов видела! — похвасталась Нитха. — Отец брал меня с собой в верховья Тхрека… Ой, смотрите, обезьяны! У меня была ручная обезьянка!
Шенги подошел сзади, глянул в книгу поверх мальчишеских макушек. Еще выше над столом завис Старый Вояка — ему тоже было интересно.
— А это носорог, — перевернула страницу Нитха. — Видите, рядом нарисован воин с копьем… это чтоб виднее было, какой носорог большой и грозный.
— Ух ты! — оценили мальчишки. — Небось стену проломит, если с разбега!
— А вот слон. Они умные, как люди. Умеют переносить бревна, корчевать пни…
— Значит, не такие уж умные, если на людей работают! — рассудил Дайру.
— А ну, кончай трепотню! — спохватился Шенги. — Развеселились! Думаете, уже отделались… за все художества? Ничего подобного! Вот подышу немного свежим воздухом, а потом займусь вами как следует! Разберусь самым тщательным образом и накажу кого попало!
Мальчишки вернулись к своим мечам. Нитха заскрипела перышком по бумаге. А Шенги, как был, без куртки, вышел за порог. От ливня его укрывал деревянный козырек над дверью. Совиная Лапа стоял, глубоко вдыхая холодный сырой воздух и сосредоточенно размышляя.
Дверь приоткрылась, выпустив на крыльцо Нитху.
— Простудишься, — бросил Шенги, думая о своем.
— Учитель, — спросила девочка с мягкой настойчивостью, — что случилось? Ты сам не свой.
— Из-за вас, обормотов!
— Нет, только недавно, после библиотеки.
Учитель бросил на девчонку быстрый взгляд. Да, наблюдательность она определенно унаследовала от матери!
— Иди в дом. И не лезь не в свое дело.
— Буду лезть! — с необычной для себя настойчивостью заявила Нитха. — Если что случилось, не держи в себе, расскажи. У нас в Наррабане говорят: «Скажешь — больно языку, смолчишь — больно сердцу…»
Девчонка была права. Шенги в самом деле хотелось поговорить о том, что его тревожило.
— Нет, маленькая, не бойся, ничего не случилось. Просто… помнишь следы, которые Чегри нарисовал на полу? Они еще тянулись такой вереницей…
— Помню.
— Клыкастая Жаба или скачет огромными прыжками, или семенит мелко-мелко, выворачивает ступню, ставит пятку к пятке. А чтобы вот так…
— Значит, там была какая-то другая тварь?
— Да, девочка. Другая тварь. Опасней Клыкастой Жабы, опасней дракона, опасней всех чудищ, что я видел по обе стороны Грани.
— Ой… это кто?!
Шенги не сводил глаз с темной пелены дождя. Ответил мрачно и тяжело:
— Человек.
19
Неужели эта дребезжащая музыка весь вечер будет напоминать о золотистом птичьем крыле, пробитом окровавленным штырем, и о теле, мягко соскользнувшем вдоль лакированной ширмы?
Ширма сейчас другая — с серебряными рыбками, медузами и осьминогами. И на сцене не звенит цепочками и браслетами бронзовокожая толстуха, а старательно выкаблучивают две щупленькие сестренки-близнецы в одинаково нелепых и пышных одеяниях из лент и тряпичных цветов.
Киджар, сидящий рядом с Охотником и лениво грызущий орехи в меду, тоже вспомнил тот незадавшийся вечер.
— Заел меня Хранитель с этим убийством! При тебе, мол, случилось, ты и разбирайся… При мне! Будто я рядом сидел и любовался, как тому недоумку штырь вставляют! Я, между прочим, сквозь пол глядеть не обучен! Что обидно, с той рыженькой договориться не успел. Только стал обещать ей вечную любовь до самого утра, а тут внизу крик, визг, бабьи вопли…
— Что-нибудь выяснилось?
— Откуда?.. Глянь, сегодня больше народу, чем в тот раз. И все играют. Надо будет и мне костяшки побросать!
— И мне… АУрихо с его пролазами сегодня нету!
— Что ему тут делать, раз Черная Азалия сегодня не поет?
Шенги затаенно вздохнул. Он тоже согласился на уговоры Киджара посидеть в «Пути по радуге» лишь потому, что хотел увидеть красавицу наррабанку. А то за сплошными передрягами все времени не было… Скрывая разочарование, он уставился на тощеньких девчушек в цветочных гирляндах:
— Надо же, какие одинаковые!
— И впрямь! — Киджар только сейчас обратил внимание на танцовщиц. — Ишь как топают, лошадки! Интересно, они в постели тоже одинаковые?
— Не обязательно. Бывает, близнецы с лица схожи, а в остальном — разные. Вот до меня у вас в Издагмире были двое Подгорных Охотников, братья…
— Которые зимой пропали? Нурвеш и Нурбиш? Помню.
— Похожи были, верно? А нравом… Нурвеш весельчак, а Нурбиш вечно хмурился. У Нурвеша горло соловьиное, так пел, что боги бы заслушались. А Нурбиш…
Охотник вдруг замер, закусив губу, глянул сосредоточенно и зло, словно пытался разглядеть что-то страшное, враждебное.
Киджар не понял, что встревожило приятеля, но расспрашивать не стал, заговорил о другом:
— Какая поздняя выдалась осень! Ты, случаем, не знаешь: летом Хранитель пошлет тебя гонять Тварей? Я б опять с тобой пошел. И ребята мои согласны.
— Зачем десяток гонять? — словно нехотя откликнулся Совиная Лапа. — Мы же Тварей не видели. Похожу один.
— Что значит «не видели»? — изумился десятник. — А кто в лесу на нас рычал? Только не говори, что это медведь ревел!
— Ясно, не медведь. А только я очень, очень сомневаюсь, что в налетах на караваны виновны Подгорные Твари.
— Про все налеты не знаю, а про один случай скажу точно: Твари! Это ж мой десяток наткнулся зимой на мертвых торговцев! Это ж я видел, как улетают пузыри-убийцы!
— Вот как? Печально… А все-таки красивое зрелище, правда? Ну, когда они в небе все свои семь щупальцев в стороны расправляют.
— Ну, семь там, восемь — я не считал, а и впрямь красиво было. Как цветы с лепестками во все стороны, и все выше, выше… Слушай, а вон тот чурбачок осиновый, который на нас таращится… где-то я его видел! Не твой ли сосед?
Охотник обернулся. Из-за плеча дюжего бородатого игрока, увлеченного спором со своим партнером, осторожно выглядывал круглолицый человечек.
— Верно! Вайсувеш! Что он там запрятался, как мухомор в лукошке с опятами?
— Я его давно заприметил. Играть не играет, на близняшек не пялится, все на тебя поглядывает. Может, думает, что ты наверху его жене свидание назначил?
— Да он не женат!
— Ну, тогда не знаю…
Совиная Лапа, которому было досадно и смешно, хотел окликнуть Вайсувеша. Но маленький чучельник успел исчезнуть в толпе играющих.
— Странный он, — сдвинул брови Киджар. — Проходил я как-то мимо твоей башни — ворота заперты, двор пуст… а в Подгорный Мир ты свою шайку вести вроде не собирался. Ну, я встревожился.
Шенги вскользь подумал, что, должно быть, они тогда выручали похищенную Нитху.
— Этот… Вайсувеш, да?.. маячил у себя за забором. Я подошел, спросил: дескать, не стряслось ли какой беды у твоего соседа, почтенный? А он глаза свои круглые на меня вылупил, помолчал да и говорит: «Беда если еще не стряслась, так стрясется непременно. Но не жалкой дворцовой страже с этой бедой сладить!» Повернулся и пошел себе спокойненько в дом. Я вслед кричу: дескать, ты что же — стражу не уважаешь?! — Киджар даже привстал на подушках от наплыва чувств. — А он на крыльцо — и дверью хлопнул. Вот ты объясни: что он сказать хотел?
Могут ли быть дурные предчувствия у человека, которому только что лихо везло в «радугу» и у которого кошелек едва не лопается — да не от серебра, а от золота! А если еще вино легкой волной прошумит в голове, тут человек и вовсе уверится, что мир принадлежит именно ему! Что ему тогда уговоры хозяина игорного дома остаться до рассвета, не уходить в ночь? Ясно, хозяину лишь бы гостя задержать да побольше денег из него вытряхнуть. А Шенги желает спать в собственной постели! У него, если кому интересно, есть дом! А в доме — постель! Вот!.. Чего-о? Демон? Какой еще демон? Ах, с крыльями и когтями? А у Шенги тоже когти имеются — вот, не угодно ли взглянуть? Вязал он этих демонов в узелки наперехлест и навыворот, понятно?..
Киджар сумел бы удержать приятеля. Но неугомонный десятник был наверху — выяснял, чем отличаются друг от друга близняшки-танцовщицы. А хозяин «Пути по радуге» махнул рукой и предоставил упрямого гостя его судьбе, милости Безликих и капризу Серой Старухи.
Холодный ночной ветер размел легкий хмель Охотника. Но даже тогда Шенги, бредущий по извилистой, стиснутой высокими заборами улочке, задумался не о мрачных тайнах ночи, а об оставшихся дома учениках.
Он больше не сердился на этих паршивцев. Конечно, на Грайанской Стороне ребятишки вели себя как распоследние поросята, но… если честно оглянуться на прошлое — ведь они с Ульнитой тоже были не бриллиантики в золотой оправе!
Тут о другом надо призадуматься: ведь негодяйчики впервые сработали как одна команда! А что Дайру в стороне остался — про то пусть младенцу в люльке расскажут, да и тот от такого вранья засмеется! Можно поставить золотой против медяка, что Дайру все и затеял, а Нитха взяла вину на себя. Бавидаг как ни вызнавал подробности, вину своего раба доказать не сумел.
При мысли о Бавидаге Охотник брезгливо поморщился. Убить бы сволочь! Все-таки сорвал зло на мальчишке!
Как Шенги ни спорил, как ни возражал, а со вчерашнего вечера на Дайру надет кожаный ошейник с именем хозяина. И ничего не поделаешь — господская воля! Бавидагу, видите ли, так будет спокойнее, потому что положиться на гаденыша никак нельзя: может опять сбежать…
При мысли о буром широком ошейнике на тощей детской шее Охотник почувствовал резкую, как от ножа, боль в груди. Словно родного сына унизили у него на глазах, а сделать ничего нельзя.
Дайру держится неплохо. Старается не показать, как ему тошно. А когда Нургидан, дрянь такая, попробовал поехидничать насчет ошейника, Дайру поднял глаза от книги и спокойно сказал обидчику: «У тебя волчий хвост из штанов выбился, заправь…»
Ошейник — мерзость, но со временем мальчик привыкнет… а может, удастся уломать Бавидага… Вот другая беда посерьезнее будет! Бавидаг напомнил — и ведь прав, сожри его Бездна, прав! — что рабу нельзя брать в руки оружие. И Шенги, обучая мальчишку владеть мечом, совершает преступление. Ну и что прикажете делать? Растить Подгорного Охотника, который за Гранью не сумеет себя защитить?
Луна сквозь разрывы облаков неохотно бросала свет на мелкие черные лужи под ногами путника. Сырой тяжелый ветер плелся за Охотником, обгонял его, лениво тыкался в лицо. Шенги поднял воротник куртки и вдруг насторожился. Нет, вряд ли он услышал позади крадущиеся шаги — скорее всего, сработало чутье, без которого в Подгорном Мире не выжить. Кто-то шел следом!
Ну, идет себе человек и идет. Мало ли какая забота выгонит путника из-под крыши в осенний ночной холод. Но все-таки Совиная Лапа остановился, обернулся. Луна, как по просьбе, расстаралась, щедро сыпанула лучами. Шенги увидел, как из-за поворота высунулась голова и тут же скрылась.
Кто же это у нас такой осторожный? Очень, очень интересно! Может, по пятам за удачливым игроком крадутся грабители? Ну, так меч-то у пояса зачем? Надо взглянуть, сколько там этих ночных добытчиков и что у них взять можно.
Не до конца выветрившийся хмель подговорил Шенги оглядеться в поисках места для засады. Оказалось, что в задумчивости он добрел почти до Судебной площади. Улица стала шире, здесь она была вымощена булыжником. Дощатые заборы сменились каменными стенами богатых домов. Закрытые ставни придавали зданиям вид хмурый и неприветливый. Дома словно зажмурились, чтобы не глядеть на полуночного гуляку.
Охотник отступил в подворотню, растворился в чернильной тени.
И не удивился, когда вместо ватаги уличных головорезов из-за поворота неуверенно выбрела невысокая кругленькая фигурка — очень, очень знакомая!
Не таясь, Шенги вышел на середину улицы:
— Эй, сосед! Прикидываешь, как из меня чучело набить? Или другой интерес имеется?
Физиономия Вайсувеша в лунном свете была серо-желтой, как непропеченная лепешка. Он молча шагнул назад. Круглые глаза, став огромными, не отрывались от лица Шенги. Казалось, еще мгновение — и чучельник мертвым грянется наземь.
Охотник хотел сказать еще что-то, но насмешливая фраза смялась в горле: по когтистой лапе прошла знакомая тягучая судорога, черные пальцы задергались, словно пытаясь вырваться из-под власти человека.
Долгие скитания за Гранью научили Охотника молниеносно соображать и действовать. Он толкнул Вайсувеша в подворотню, повалил на грязный булыжник, растянулся рядом в черной тени. Чучельник трепыхнулся было, но наткнулся взглядом на что-то вверху, в лунном потоке, — и обмер, оцепенел. Рядом застыл Охотник, вывернув шею, чтобы видеть происходящее в небесах.
Он был здесь — крылатый демон, средоточие тьмы, ее черная душа. Лунные струи омывали огромную голову с хищным изогнутым клювом. Сияющие злым желтым светом глаза были обрамлены широким перистым кольцом.
Когтистые лапы тянулись вперед — схватить, разорвать добычу! Крылья устрашающе вздымались и опадали. Почему не снижается? Ах да, со всех сторон над воротами козырьки, птица опасается поломать крылья. Сейчас летучий гад преодолеет нерешительность, и тогда…
Куда бежать? Где искать укрытия?
И тут Шенги вспомнил: рядом Судебная площадь!
Днем, по пути в игорный дом, он с насмешливым удивлением разглядывал воздвигнутый на ней эшафот — массивное сооружение из бревен и солидных дубовых досок. В Издагмире смертные казни были редки, но секли мошенников и нарушителей спокойствия частенько, так что внимание Охотника привлекла не сама бревенчатая махина, увенчанная столбом для порки, а чернеющая в ее «боку» дыра: две доски были оторваны. Шенги тогда подумал, что в ветреные и снежные ночи грозный эшафот спас жизнь не одному из тех, кто впоследствии угодил в руки палача.
Эти воспоминания не отняли у Охотника ни одного драгоценного мгновения. Всплыла в памяти лишь четкая картинка: вкопанные в землю бревна, короб из толстых досок и черная дыра, манящая спасением.
Но как добежать? Проклятая птаха сцапает, как мышонка… И все же надо попытаться. Чем погибать обоим, может, хоть один уцелеет.
Коснувшись губами уха Вайсувеша, Охотник шепнул несколько слов. Маленький чучельник не заколебался — чуть повернулся, чтобы удобнее было вскочить. Видно, в этот страшный миг он ждал приказа, доверив свою жизнь тому, кто опытнее.
Бросить что-нибудь, отвлечь убийцу хоть на мгновение… Камешек бы какой…
Что в ладони? Монеты? Когда успел развязать кошелек — сам не заметил.
Эх, ноги, выносите — сапоги вам новые куплю!
Золотые кругляши в лунном свете запрыгали по булыжнику. Шенги взвился пружиной, рванулся вперед. Одновременно с ним вскочил Вайсувеш и помчался к спасению с резвостью, для скромного чучельника просто невероятной.
Ширма сейчас другая — с серебряными рыбками, медузами и осьминогами. И на сцене не звенит цепочками и браслетами бронзовокожая толстуха, а старательно выкаблучивают две щупленькие сестренки-близнецы в одинаково нелепых и пышных одеяниях из лент и тряпичных цветов.
Киджар, сидящий рядом с Охотником и лениво грызущий орехи в меду, тоже вспомнил тот незадавшийся вечер.
— Заел меня Хранитель с этим убийством! При тебе, мол, случилось, ты и разбирайся… При мне! Будто я рядом сидел и любовался, как тому недоумку штырь вставляют! Я, между прочим, сквозь пол глядеть не обучен! Что обидно, с той рыженькой договориться не успел. Только стал обещать ей вечную любовь до самого утра, а тут внизу крик, визг, бабьи вопли…
— Что-нибудь выяснилось?
— Откуда?.. Глянь, сегодня больше народу, чем в тот раз. И все играют. Надо будет и мне костяшки побросать!
— И мне… АУрихо с его пролазами сегодня нету!
— Что ему тут делать, раз Черная Азалия сегодня не поет?
Шенги затаенно вздохнул. Он тоже согласился на уговоры Киджара посидеть в «Пути по радуге» лишь потому, что хотел увидеть красавицу наррабанку. А то за сплошными передрягами все времени не было… Скрывая разочарование, он уставился на тощеньких девчушек в цветочных гирляндах:
— Надо же, какие одинаковые!
— И впрямь! — Киджар только сейчас обратил внимание на танцовщиц. — Ишь как топают, лошадки! Интересно, они в постели тоже одинаковые?
— Не обязательно. Бывает, близнецы с лица схожи, а в остальном — разные. Вот до меня у вас в Издагмире были двое Подгорных Охотников, братья…
— Которые зимой пропали? Нурвеш и Нурбиш? Помню.
— Похожи были, верно? А нравом… Нурвеш весельчак, а Нурбиш вечно хмурился. У Нурвеша горло соловьиное, так пел, что боги бы заслушались. А Нурбиш…
Охотник вдруг замер, закусив губу, глянул сосредоточенно и зло, словно пытался разглядеть что-то страшное, враждебное.
Киджар не понял, что встревожило приятеля, но расспрашивать не стал, заговорил о другом:
— Какая поздняя выдалась осень! Ты, случаем, не знаешь: летом Хранитель пошлет тебя гонять Тварей? Я б опять с тобой пошел. И ребята мои согласны.
— Зачем десяток гонять? — словно нехотя откликнулся Совиная Лапа. — Мы же Тварей не видели. Похожу один.
— Что значит «не видели»? — изумился десятник. — А кто в лесу на нас рычал? Только не говори, что это медведь ревел!
— Ясно, не медведь. А только я очень, очень сомневаюсь, что в налетах на караваны виновны Подгорные Твари.
— Про все налеты не знаю, а про один случай скажу точно: Твари! Это ж мой десяток наткнулся зимой на мертвых торговцев! Это ж я видел, как улетают пузыри-убийцы!
— Вот как? Печально… А все-таки красивое зрелище, правда? Ну, когда они в небе все свои семь щупальцев в стороны расправляют.
— Ну, семь там, восемь — я не считал, а и впрямь красиво было. Как цветы с лепестками во все стороны, и все выше, выше… Слушай, а вон тот чурбачок осиновый, который на нас таращится… где-то я его видел! Не твой ли сосед?
Охотник обернулся. Из-за плеча дюжего бородатого игрока, увлеченного спором со своим партнером, осторожно выглядывал круглолицый человечек.
— Верно! Вайсувеш! Что он там запрятался, как мухомор в лукошке с опятами?
— Я его давно заприметил. Играть не играет, на близняшек не пялится, все на тебя поглядывает. Может, думает, что ты наверху его жене свидание назначил?
— Да он не женат!
— Ну, тогда не знаю…
Совиная Лапа, которому было досадно и смешно, хотел окликнуть Вайсувеша. Но маленький чучельник успел исчезнуть в толпе играющих.
— Странный он, — сдвинул брови Киджар. — Проходил я как-то мимо твоей башни — ворота заперты, двор пуст… а в Подгорный Мир ты свою шайку вести вроде не собирался. Ну, я встревожился.
Шенги вскользь подумал, что, должно быть, они тогда выручали похищенную Нитху.
— Этот… Вайсувеш, да?.. маячил у себя за забором. Я подошел, спросил: дескать, не стряслось ли какой беды у твоего соседа, почтенный? А он глаза свои круглые на меня вылупил, помолчал да и говорит: «Беда если еще не стряслась, так стрясется непременно. Но не жалкой дворцовой страже с этой бедой сладить!» Повернулся и пошел себе спокойненько в дом. Я вслед кричу: дескать, ты что же — стражу не уважаешь?! — Киджар даже привстал на подушках от наплыва чувств. — А он на крыльцо — и дверью хлопнул. Вот ты объясни: что он сказать хотел?
* * *
Могут ли быть дурные предчувствия у человека, которому только что лихо везло в «радугу» и у которого кошелек едва не лопается — да не от серебра, а от золота! А если еще вино легкой волной прошумит в голове, тут человек и вовсе уверится, что мир принадлежит именно ему! Что ему тогда уговоры хозяина игорного дома остаться до рассвета, не уходить в ночь? Ясно, хозяину лишь бы гостя задержать да побольше денег из него вытряхнуть. А Шенги желает спать в собственной постели! У него, если кому интересно, есть дом! А в доме — постель! Вот!.. Чего-о? Демон? Какой еще демон? Ах, с крыльями и когтями? А у Шенги тоже когти имеются — вот, не угодно ли взглянуть? Вязал он этих демонов в узелки наперехлест и навыворот, понятно?..
Киджар сумел бы удержать приятеля. Но неугомонный десятник был наверху — выяснял, чем отличаются друг от друга близняшки-танцовщицы. А хозяин «Пути по радуге» махнул рукой и предоставил упрямого гостя его судьбе, милости Безликих и капризу Серой Старухи.
Холодный ночной ветер размел легкий хмель Охотника. Но даже тогда Шенги, бредущий по извилистой, стиснутой высокими заборами улочке, задумался не о мрачных тайнах ночи, а об оставшихся дома учениках.
Он больше не сердился на этих паршивцев. Конечно, на Грайанской Стороне ребятишки вели себя как распоследние поросята, но… если честно оглянуться на прошлое — ведь они с Ульнитой тоже были не бриллиантики в золотой оправе!
Тут о другом надо призадуматься: ведь негодяйчики впервые сработали как одна команда! А что Дайру в стороне остался — про то пусть младенцу в люльке расскажут, да и тот от такого вранья засмеется! Можно поставить золотой против медяка, что Дайру все и затеял, а Нитха взяла вину на себя. Бавидаг как ни вызнавал подробности, вину своего раба доказать не сумел.
При мысли о Бавидаге Охотник брезгливо поморщился. Убить бы сволочь! Все-таки сорвал зло на мальчишке!
Как Шенги ни спорил, как ни возражал, а со вчерашнего вечера на Дайру надет кожаный ошейник с именем хозяина. И ничего не поделаешь — господская воля! Бавидагу, видите ли, так будет спокойнее, потому что положиться на гаденыша никак нельзя: может опять сбежать…
При мысли о буром широком ошейнике на тощей детской шее Охотник почувствовал резкую, как от ножа, боль в груди. Словно родного сына унизили у него на глазах, а сделать ничего нельзя.
Дайру держится неплохо. Старается не показать, как ему тошно. А когда Нургидан, дрянь такая, попробовал поехидничать насчет ошейника, Дайру поднял глаза от книги и спокойно сказал обидчику: «У тебя волчий хвост из штанов выбился, заправь…»
Ошейник — мерзость, но со временем мальчик привыкнет… а может, удастся уломать Бавидага… Вот другая беда посерьезнее будет! Бавидаг напомнил — и ведь прав, сожри его Бездна, прав! — что рабу нельзя брать в руки оружие. И Шенги, обучая мальчишку владеть мечом, совершает преступление. Ну и что прикажете делать? Растить Подгорного Охотника, который за Гранью не сумеет себя защитить?
Луна сквозь разрывы облаков неохотно бросала свет на мелкие черные лужи под ногами путника. Сырой тяжелый ветер плелся за Охотником, обгонял его, лениво тыкался в лицо. Шенги поднял воротник куртки и вдруг насторожился. Нет, вряд ли он услышал позади крадущиеся шаги — скорее всего, сработало чутье, без которого в Подгорном Мире не выжить. Кто-то шел следом!
Ну, идет себе человек и идет. Мало ли какая забота выгонит путника из-под крыши в осенний ночной холод. Но все-таки Совиная Лапа остановился, обернулся. Луна, как по просьбе, расстаралась, щедро сыпанула лучами. Шенги увидел, как из-за поворота высунулась голова и тут же скрылась.
Кто же это у нас такой осторожный? Очень, очень интересно! Может, по пятам за удачливым игроком крадутся грабители? Ну, так меч-то у пояса зачем? Надо взглянуть, сколько там этих ночных добытчиков и что у них взять можно.
Не до конца выветрившийся хмель подговорил Шенги оглядеться в поисках места для засады. Оказалось, что в задумчивости он добрел почти до Судебной площади. Улица стала шире, здесь она была вымощена булыжником. Дощатые заборы сменились каменными стенами богатых домов. Закрытые ставни придавали зданиям вид хмурый и неприветливый. Дома словно зажмурились, чтобы не глядеть на полуночного гуляку.
Охотник отступил в подворотню, растворился в чернильной тени.
И не удивился, когда вместо ватаги уличных головорезов из-за поворота неуверенно выбрела невысокая кругленькая фигурка — очень, очень знакомая!
Не таясь, Шенги вышел на середину улицы:
— Эй, сосед! Прикидываешь, как из меня чучело набить? Или другой интерес имеется?
Физиономия Вайсувеша в лунном свете была серо-желтой, как непропеченная лепешка. Он молча шагнул назад. Круглые глаза, став огромными, не отрывались от лица Шенги. Казалось, еще мгновение — и чучельник мертвым грянется наземь.
Охотник хотел сказать еще что-то, но насмешливая фраза смялась в горле: по когтистой лапе прошла знакомая тягучая судорога, черные пальцы задергались, словно пытаясь вырваться из-под власти человека.
Долгие скитания за Гранью научили Охотника молниеносно соображать и действовать. Он толкнул Вайсувеша в подворотню, повалил на грязный булыжник, растянулся рядом в черной тени. Чучельник трепыхнулся было, но наткнулся взглядом на что-то вверху, в лунном потоке, — и обмер, оцепенел. Рядом застыл Охотник, вывернув шею, чтобы видеть происходящее в небесах.
Он был здесь — крылатый демон, средоточие тьмы, ее черная душа. Лунные струи омывали огромную голову с хищным изогнутым клювом. Сияющие злым желтым светом глаза были обрамлены широким перистым кольцом.
Когтистые лапы тянулись вперед — схватить, разорвать добычу! Крылья устрашающе вздымались и опадали. Почему не снижается? Ах да, со всех сторон над воротами козырьки, птица опасается поломать крылья. Сейчас летучий гад преодолеет нерешительность, и тогда…
Куда бежать? Где искать укрытия?
И тут Шенги вспомнил: рядом Судебная площадь!
Днем, по пути в игорный дом, он с насмешливым удивлением разглядывал воздвигнутый на ней эшафот — массивное сооружение из бревен и солидных дубовых досок. В Издагмире смертные казни были редки, но секли мошенников и нарушителей спокойствия частенько, так что внимание Охотника привлекла не сама бревенчатая махина, увенчанная столбом для порки, а чернеющая в ее «боку» дыра: две доски были оторваны. Шенги тогда подумал, что в ветреные и снежные ночи грозный эшафот спас жизнь не одному из тех, кто впоследствии угодил в руки палача.
Эти воспоминания не отняли у Охотника ни одного драгоценного мгновения. Всплыла в памяти лишь четкая картинка: вкопанные в землю бревна, короб из толстых досок и черная дыра, манящая спасением.
Но как добежать? Проклятая птаха сцапает, как мышонка… И все же надо попытаться. Чем погибать обоим, может, хоть один уцелеет.
Коснувшись губами уха Вайсувеша, Охотник шепнул несколько слов. Маленький чучельник не заколебался — чуть повернулся, чтобы удобнее было вскочить. Видно, в этот страшный миг он ждал приказа, доверив свою жизнь тому, кто опытнее.
Бросить что-нибудь, отвлечь убийцу хоть на мгновение… Камешек бы какой…
Что в ладони? Монеты? Когда успел развязать кошелек — сам не заметил.
Эх, ноги, выносите — сапоги вам новые куплю!
Золотые кругляши в лунном свете запрыгали по булыжнику. Шенги взвился пружиной, рванулся вперед. Одновременно с ним вскочил Вайсувеш и помчался к спасению с резвостью, для скромного чучельника просто невероятной.