Страница:
И теперь, прибыв в порт, пираты вдруг обнаружили, что островитянам не до их духозного просветления. А здешний жрец слишком занят: молится о спасении эрнидийцев от чудовища, напавшего на остров.
Вот так. Плыли, плыли и наконец приплыли. Можно поздравить друг друга.
Будь по-прежнему капитаном Бикат, он бы сразу приказал поднять паруса и отчаливать. Но Сарх относился к суше с большим доверием, чем к морю.
Потому пираты потрясенно глядели, как поднимается над поверхностью бухты бело-желтый, с перламутровым отливом купол. Сердца моряков бешено стучали в такт сердцам горожан, высыпавших на пристань. И женщин, которые спрятали детей в скалах и вернулись, чтобы вместе с мужчинами драться за свои дома. И стражников, которые с рассвета ждали на берегу: дарнигар предположил, что именно здесь враг нанесет удар, и оказался прав.
Сам дарнигар стоял меж костров, над которыми клокотали два котла — с кипятком и со смолой. Глядел Бронник спокойно и уверенно, словно ему предстояло не сражаться с чудовищем, а проверить на плацу, как бьют в мишень из арбалетов лодыри-стражники.
Рядом с ним смотрел на море Фагарш — никому не удалось уговорить короля в этот тревожный день остаться во дворце.
Тут же был и жрец, оставивший храм на ученика. Его твердое лицо отрешенно замкнулось, губы внятно выговаривали слова молитвы.
До сих пор присутствие государя и жреца на пристани укрепляло дух горожан. Но в ужасный миг, когда слизистый переливающийся монстр беззвучно начал вырастать из воды, никто не думал о короле.
Те, кто видел слизняка вчера, с содроганием поняли, что он вырос и разбух раза в полтора. Светлые разводы легко плыли по скользкой туше. Купол медленно скользил в бухту, словно его гнал ветер, ровно тянущий с моря.
И вдруг все разом изменилось! Чувства людей — с ужаса на изумленный восторг. Цвет слизняка — с бледно-желтого на темно-серый. А поверхность бухты — с ровной, чуть рябящей на бешено пляшущую вокруг непрошеного гостя.
Негромкий выдох сорвался с губ каждого, кто глядел сейчас на залив. Волны шли против ветра! Вздымались в воздух, били слизняка без пощады!
Рыбаки восхищенно бранились: они-то знали, что такой удар в борт легко перевернул бы большую лодку.
Сам залив встал на защиту берега!
В этот миг лишь исступленно молящийся жрец помнил о Безымянных богах, все остальные взывали на выдохе, на стоне, на вскрике:
— Дори-а-дау!
С крутой скалы, похожей на сгорбленного медведя, за происходящим в бухте с недоумением наблюдали чародеи.
Впрочем, Фолианту было не до удивления. Упав на колени, стиснув зубы, он пытался противостоять чужой магической воле, которая гнала в открытое море созданного им монстра.
Старуха раскачивалась, словно штакальщица у погребального костра. Но с губ ее слетали не жалобные причитания, а ругательства, да такие свирепые, что с похорон бабку бы выставили. Неизвестно, кто ругался — Лейтиса или Орхидея. Скорее всего, обе. Хором.
Ураган сидел спиной к морю, чтобы не отвлекаться. Серьезный и сосредоточенный, контролировал он поток магической энергии, идущей сквозь черное зеркало из Подгорного Мира.
Красавчик, растянувшись на пузе, пялил глаза на битву в бухте, как на представление бродячего балагана.
Был здесь и Айрунги. Хотя вчера он и решил, что больше не служит этим сумасшедшим покойникам, но не торопился раньше времени огорчать союзников разрывом. Успеется. Айрунги подмечал каждое движение слизняка. Впрочем, время от времени он кидал взгляд на пристань и скалы вокруг, ища знакомую головку с бронзовыми косами. Не находил и не знал, тревожиться ему или, наоборот, радоваться, что Шаунары здесь нет.
— Чуткий предупреждает: силы Ящера на исходе, — подал голос Ураган. — Сдохнуть может.
— Ничего… — прохрипел Фолиант, словно поднимая непосильную тяжесть. — Я сейчас… я его… уже почти задавил…
— Да! — взвыла Орхидея. — Я чувствую! Оно вот-вот околеет!
— А ну, хорош дурить! — рассердился Ураган. — Оно околеет, Ящер тоже — что тогда будем делать?
Орхидея встревожилась (возможно, представила себе, что не сумеет возвратить свою молодость):
— Правда, прекрати сейчас же! Пусть Белесый отдохнет.
— Король подумает, что мы струсили, — еще возражал Фолиант, но его руки, плечи, шея уже расслабились, словно он сбросил ношу.
— Не подумает. Я напишу еще одно письмо, а этот… — По лицу старухи было видно, что она забыла имя Айрунги. — Этот подбросит письмо во дворец.
Над сникшим слизняком нависала уже на волна, а мощный щит — тяжелый, окаймленный пеной, собравший в себя такую массу воды, что у причала обнажились заросшие водорослями темные сваи, а стоящий на якоре корабль потянуло от берега.
Под неистовые крики людей Тварь дрогнула, затряслась, как студень, вывалившийся из перевернутой миски, и начала погружаться.
Водяной щит рухнул в бухту, подняв тучу брызг, в которой заиграла радуга, и заставив «Белопенный» заплясать на якорной цепи.
Люди кричали, пели, хохотали, обнимали друг друга. Стражники смешались с толпой. Курносая внучка пасечника расцеловала короля, что его отнюдь не разгневало. Лекарь Марави, тихий старичок, любитель древней книжной премудрости, совершил нечто невероятное: встал на руки итак пошел по набережной! (Правда, сразу шлепнулся и встал, держась за поясницу, но лицо не перестало сиять.) У всех на устах было одно слово: «Дори-а-дау!» Даже дарнигар, свирепый гонитель древней веры, шептал что-то благодарное богине-охранительнице, которая словно явилась из его детства.
Лишь двое не разделяли общего восторга.
Жрец стоял поодаль от беснующейся толпы, скрестив руки на груди и надменно вскинув голову. Он-то знал, чьи молитвы отогнали чудовище. Но разве вразумишь этих ликующих дикарей!
А под досками причала, среди свай, балансировала между жизнью и небытием сама дори-а-дау.
Сейчас никто не назвал бы это существо «красавицей из глубины». Тело морской госпожи было таким же рыхлым и бесформенным, как у ее недавнего противника. Дочь Морского Старца не знала боли в человеческом, земном понимании этого слова, и все же она испытывала истинное страдание!
Надо было скорее выбраться на берег, принять человеческий облик, ведь ее отсутствие могло быть замечено. Но она не могла, не могла, не могла!..
Дори-а-дау была не старшей из дочерей Морского Старца, но все-таки около шести сотен лет прожила в этих водах. Даже если отбросить долгие десятилетия спячки, все же получится весьма солидный возраст. И за все это время морская госпожа впервые выдержала настоящий бой. Кто посмел бы тягаться с ней в родных глубинах? Сестры? Но океан справедливо разделен отцом, ни одна дори-а-дау не завернет в подводные угодья другой.
И тут впервые — равный противник… ладно, какой уж там равный, скажем честно: превосходящий в силе. Еще немного — и конец бы морской принцессе. Нет, больше дори-а-дау не сунется в бой с этой Тварью! Даже ради спасения острова Эрниди!
Одно морская хозяйка знала точно: для чудовища вода такая же родная стихия, как и для нее самой. И если кто-то рискнет сразиться с загадочным существом, пусть делает это на суше. Как можно дальше от черты прибоя!
— Каждую мелочь, почтенный Айрунги! Имеет значение решительно все!
— Я понимаю. — Айрунги сосредоточился, вспоминая разгром рыбацкого поселка. — Итак, двое рыбаков. Одного слизняк сшиб с ног, навалился на него и обволок слизью. Бедняга дергался, но недолго. Сначала тело просвечивало сквозь «студень», но быстро расплылось красно-бурым пятном. Вывод: слизь не только душит человека, но и разъедает, растворяет его.
— У тебя зоркие глаза и железные нервы, если смог все так рассмотреть!
Айрунги спокойно и твердо встретил недоверчивый взгляд дарнигара:
— Не буду скромничать. Ученый обязан быть зорким и хладнокровным.
— Не отвлекайся! — вмешался король. — Что было со вторым рыбаком?
— Его слизняк поглотил уже мертвым.
— Как он умер?
— Тварь плюнула в него куском своей слизи.
— Вот это скверно! — встрепенулся дарнигар. — С какого расстояния?
— Как отсюда до окна. «Кисель» облепил бедняге лицо и голову.
— Паршиво. Но это, надеюсь, все?
— Не совсем, — развел руками Айрунги. — Есть еще одна приятная подробность. Одному из стражников удалось мечом отшвырнуть кусок «киселя» прочь от чудища. Так вот, когда слизняк начал отступать к морю, этот кусок зашевелился, заскользил следом, догнал чудовище и слился с ним.
— Что-о?
— Вот именно, почтеннейший дарнигар. Рискну предположить, что любая часть монстра может действовать самостоятельно. Разорви слизняка на десять частей — получишь десять слизняков, и каждый будет опасен.
На самом деле Айрунги не предполагал — он все знал точно. От Фолианта. Но ведь не сошлешься на достоверный источник!
— Стрелы для драки не годятся, — хмуро сказал Бронник. — Тварь их выплевывает. Наши парни их потом на берегу собирали.
— Я видел, — кивнул Айрунги. — Наконечники целы, а древки разъедены какой-то кислотой. У меня на этот счет есть некоторые соображения…
Он замолчал: выразительный взгляд дарнигара заткнул ему рот прочнее кляпа. Взгляд его говорил: «Что делает на военном совете наставник маленького принца? Рассказал, что видел, и спасибо ему. Пусть идет в детскую и объясняет ребятишкам, сколько будет два плюс два…»
Айрунги не пожелал понять намека. Король же почему-то не отсылал его.
— До чего наглое письмо, — задумчиво сказал Фагарш. Он держал лист бумаги, хорошо знакомый Айрунги. — Очень уж они уверены, что завтра на их пути не встанет никакой, как они выражаются, непрошеный защитник.
Айрунги прикусил язык — так ему хотелось прокричать, откуда у противника такая уверенность.
— И опять требуют серебряный талисман, — вздохнул король. — Ясно, штука непростая. Но я бы ее отдал, лишь бы люди не гибли.
— А по мне, так не надо отдавать! — сурово отозвался Бронник. — Сегодня — талисман, завтра — корону, а что послезавтра?
Король неприязненно глянул на дарнигара. И Айрунги уже не в первый раз отметил для себя: что-то изменилось между Фагаршем и Бронником.
Он скромно потупил глаза и примирительно сказал:
— Стоит ли спорить о талисмане, если он все равно не найден?
Бронник вновь попытался взглядом поставить на место обнаглевшего учителишку. И вновь ему это не удалось. Айрунги взирал на него безмятежно и ясно. Так столетний дедок, сидя на крыльце, смотрит на играющих малышей.
— Ну, кое-что мы выяснили, — сказал король. — Талисман нашли дети. Увы, они не могут вспомнить, куда его дели. — Он бросил взгляд за окно и оживился: — О, вот! Кстати! Чизи, поди сюда!
Над подоконником возникли круглое личико няни и ее обтянутые желтым платьем плечи, похожие на пышные сдобные булки.
— Малыши что-нибудь вспомнили? — спросил ее Фагарш.
— Куда там! Литагарш никак не отойдет от той отравы… все собачку свою зовет, Тяв-тява. А принцесса и вовсе никого не зовет, только плачет. Оно и понятно! Нечего было на ребенка орать, ровно на преступницу какую!
Лицо нянюшки раскраснелось, глаза метали молнии. Наседка заслоняла своими крыльями цыплят от коршуна! И не было ей дела до того, что защищает она не цыплят, а коршунят от их собственного родителя!
— Да я вроде не орал, — смущенно отозвался Фагарш, но тут же голос его стал строже. — Поменьше болтай да получше следи за детьми! А то мне успели наябедничать, что тебя сегодня не было во дворце. На пристань бегала, да? На чудовище глазеть? А детишек на рабынь бросила? Сама же говорила, что от этих наррабзнских дур никакого толку! А я своих деточек знаю: поревут-поревут, да и удерут глядеть, как стражники на берегу канавы роют.
— Стражники? Канавы? От зверя, да? — Чизи в ужасе схватилась за голову. — Ой, беда какая! Правду люди говорят: совсем сдурел наш дарнигар!
— Что-что? — Бронник подошел к окну, встал рядом с королем.
Если Чизи и смутилась, то ничем этого не показала.
— А то! Весь остров толкует, что раз он морской, этот зверь, так надо его подальше на сушу заманить, а уж там и убивать. Акула вон какая грозная, а на берегу ее любой мальчишка убьет. — Нянюшка округлила глаза. — Говорят, это эрнидийцам сама дори-а-дау посоветовала!
— Может, государь изволит назначить вместо меня дарнигаром эту решительную особу? — раздраженно сказал Бронник, которому надоела пустая болтовня.
Чизи наплевала на его сарказм.
— А если кого в детстве не научили уму-разуму, так не грех хоть теперь старших послушать! — И она с победным видом удалилась.
Бронник подчеркнуто вернулся к теме разговора:
— Разумеется, рыть канавы далеко от берега я не стану: это не заграждение, а западня. Враг может и не оказать нам такую любезность — забраться в глубь острова, чтобы там угодить в ловушку. Есть всего шесть мест, где может вылезти на берег эта пакость. Если, конечно, она не умеет летать или ползать по отвесным утесам. В двух местах можно просто навалить меж скал хвороста и дров. В остальных четырех — выроем канавы, заполним хворостом. Вот и уважаемый Айрунги, — Бронник чуть поморщился, — признает, что меньше всего чудищу нравится огонь.
— Это не совсем так, — попытался объяснить Айрунги. — Конечно, здесь нужна реакция, выделяющая много тепла. Но огонь так ненадежен… Тварь своей слизью накроет канаву, преградит доступ воздуха к костру…
— Ну и что? — с апломбом спросил Бронник. — Горят-то дрова, а не воздух!
Айрунги заставил себя сдержаться. Не время было разъяснять вояке простейшие научные истины. К тому же молодой дарнигар просто не желал ничего слушать. И все же Айрунги сделал еще одну попытку:
— Слизняк чуть ли не целиком состоит из воды, а вода…
— Так… — печально сообщил Бронник куда-то в пространство. — Няня меня уже воспитывала, теперь учитель ума вкладывает. Похоже, я расту… С позволения государя, пойду займусь делом. Проверю, как идет рытье канав.
Поклонившись, молодой человек направился к дверям.
— Подожди! — задержал его Фагарш. — Дети Моря наверняка устроят сегодня моление. Так чтоб ни ты, ни твои стражники не вздумали им мешать! Не такой сегодня день. И жреца предупреди!
— В храме тоже вечером будет моление, — хмуро отозвался Бронник. — Для сторонников истинной веры. Государь, конечно, будет там?
Он уже успел забыть, как на причале благодарил морскую богиню, и готов был вновь воевать с ее приверженцами.
— Не знаю, — неуверенно отозвался Фагарш. — Слишком много хлопот. Скажи жрецу, что в любом случае я мысленно буду с ним. Ступай!
Айрунги огорченно двинулся к дверям следом за дарнигаром, но король жестом остановил его:
— Бронник не хотел тебя выслушать, а мне вот интересно! Говоришь, огонь — штука ненадежная? А что бы ты предложил?
Айрунги оживился. Все-таки алхимия была главной страстью его жизни.
— Ну, не знаю. Если говорить только о доступных веществах… пожалуй, я предложил бы негашеную известь… Ну да, это должно получиться! Мы эту пакость заживо вскипятим!
— Негашеная известь? Что это такое и где ее берут?
— Можно изготовить путем обжига из простого известняка. Я видел на Эрниди по меньшей мере два подходящих утеса.
— Это сложно? Долго?
— Да не особенно! Наломать побольше известняка — я укажу где… Раздробить помельче, прокалить на металлических листах. Ни в коем случае не хвататься голыми руками за то, что получится: кожу можно сжечь. Либо рукавицы, либо тряпками руки обвязать, причем обязательно сухими.
— Так действуй! Людей бери. Скажешь — я велел. Что еще надо?
— Плохо с металлическими листами. Два единственных больших котла забрал дарнигар — под кипяток и смолу.
— И без драки не отдаст. Забудь про котлы. Что еще могло бы подойти?
— Не знаю. Ведра в деревне деревянные, посуда глиняная…
— А что, и посуда годится?! Так в чем же дело? Сейчас позову шайвигара, пусть отпирает сундуки. Бери блюда, подносы — хоть золотые!
— Золото не годится, — увлеченно отозвался алхимик. — Легкоплавкий металл. По той же причине и олово не подойдет.
Несмотря на серьезность ситуации, Фагарш оскорбился:
— Олово? Уж не хочешь ли ты сказать, что при дворе эрнидийского короля едят с оловянных блюд?!
30
31
Вот так. Плыли, плыли и наконец приплыли. Можно поздравить друг друга.
Будь по-прежнему капитаном Бикат, он бы сразу приказал поднять паруса и отчаливать. Но Сарх относился к суше с большим доверием, чем к морю.
Потому пираты потрясенно глядели, как поднимается над поверхностью бухты бело-желтый, с перламутровым отливом купол. Сердца моряков бешено стучали в такт сердцам горожан, высыпавших на пристань. И женщин, которые спрятали детей в скалах и вернулись, чтобы вместе с мужчинами драться за свои дома. И стражников, которые с рассвета ждали на берегу: дарнигар предположил, что именно здесь враг нанесет удар, и оказался прав.
Сам дарнигар стоял меж костров, над которыми клокотали два котла — с кипятком и со смолой. Глядел Бронник спокойно и уверенно, словно ему предстояло не сражаться с чудовищем, а проверить на плацу, как бьют в мишень из арбалетов лодыри-стражники.
Рядом с ним смотрел на море Фагарш — никому не удалось уговорить короля в этот тревожный день остаться во дворце.
Тут же был и жрец, оставивший храм на ученика. Его твердое лицо отрешенно замкнулось, губы внятно выговаривали слова молитвы.
До сих пор присутствие государя и жреца на пристани укрепляло дух горожан. Но в ужасный миг, когда слизистый переливающийся монстр беззвучно начал вырастать из воды, никто не думал о короле.
Те, кто видел слизняка вчера, с содроганием поняли, что он вырос и разбух раза в полтора. Светлые разводы легко плыли по скользкой туше. Купол медленно скользил в бухту, словно его гнал ветер, ровно тянущий с моря.
И вдруг все разом изменилось! Чувства людей — с ужаса на изумленный восторг. Цвет слизняка — с бледно-желтого на темно-серый. А поверхность бухты — с ровной, чуть рябящей на бешено пляшущую вокруг непрошеного гостя.
Негромкий выдох сорвался с губ каждого, кто глядел сейчас на залив. Волны шли против ветра! Вздымались в воздух, били слизняка без пощады!
Рыбаки восхищенно бранились: они-то знали, что такой удар в борт легко перевернул бы большую лодку.
Сам залив встал на защиту берега!
В этот миг лишь исступленно молящийся жрец помнил о Безымянных богах, все остальные взывали на выдохе, на стоне, на вскрике:
— Дори-а-дау!
* * *
С крутой скалы, похожей на сгорбленного медведя, за происходящим в бухте с недоумением наблюдали чародеи.
Впрочем, Фолианту было не до удивления. Упав на колени, стиснув зубы, он пытался противостоять чужой магической воле, которая гнала в открытое море созданного им монстра.
Старуха раскачивалась, словно штакальщица у погребального костра. Но с губ ее слетали не жалобные причитания, а ругательства, да такие свирепые, что с похорон бабку бы выставили. Неизвестно, кто ругался — Лейтиса или Орхидея. Скорее всего, обе. Хором.
Ураган сидел спиной к морю, чтобы не отвлекаться. Серьезный и сосредоточенный, контролировал он поток магической энергии, идущей сквозь черное зеркало из Подгорного Мира.
Красавчик, растянувшись на пузе, пялил глаза на битву в бухте, как на представление бродячего балагана.
Был здесь и Айрунги. Хотя вчера он и решил, что больше не служит этим сумасшедшим покойникам, но не торопился раньше времени огорчать союзников разрывом. Успеется. Айрунги подмечал каждое движение слизняка. Впрочем, время от времени он кидал взгляд на пристань и скалы вокруг, ища знакомую головку с бронзовыми косами. Не находил и не знал, тревожиться ему или, наоборот, радоваться, что Шаунары здесь нет.
— Чуткий предупреждает: силы Ящера на исходе, — подал голос Ураган. — Сдохнуть может.
— Ничего… — прохрипел Фолиант, словно поднимая непосильную тяжесть. — Я сейчас… я его… уже почти задавил…
— Да! — взвыла Орхидея. — Я чувствую! Оно вот-вот околеет!
— А ну, хорош дурить! — рассердился Ураган. — Оно околеет, Ящер тоже — что тогда будем делать?
Орхидея встревожилась (возможно, представила себе, что не сумеет возвратить свою молодость):
— Правда, прекрати сейчас же! Пусть Белесый отдохнет.
— Король подумает, что мы струсили, — еще возражал Фолиант, но его руки, плечи, шея уже расслабились, словно он сбросил ношу.
— Не подумает. Я напишу еще одно письмо, а этот… — По лицу старухи было видно, что она забыла имя Айрунги. — Этот подбросит письмо во дворец.
* * *
Над сникшим слизняком нависала уже на волна, а мощный щит — тяжелый, окаймленный пеной, собравший в себя такую массу воды, что у причала обнажились заросшие водорослями темные сваи, а стоящий на якоре корабль потянуло от берега.
Под неистовые крики людей Тварь дрогнула, затряслась, как студень, вывалившийся из перевернутой миски, и начала погружаться.
Водяной щит рухнул в бухту, подняв тучу брызг, в которой заиграла радуга, и заставив «Белопенный» заплясать на якорной цепи.
Люди кричали, пели, хохотали, обнимали друг друга. Стражники смешались с толпой. Курносая внучка пасечника расцеловала короля, что его отнюдь не разгневало. Лекарь Марави, тихий старичок, любитель древней книжной премудрости, совершил нечто невероятное: встал на руки итак пошел по набережной! (Правда, сразу шлепнулся и встал, держась за поясницу, но лицо не перестало сиять.) У всех на устах было одно слово: «Дори-а-дау!» Даже дарнигар, свирепый гонитель древней веры, шептал что-то благодарное богине-охранительнице, которая словно явилась из его детства.
Лишь двое не разделяли общего восторга.
Жрец стоял поодаль от беснующейся толпы, скрестив руки на груди и надменно вскинув голову. Он-то знал, чьи молитвы отогнали чудовище. Но разве вразумишь этих ликующих дикарей!
А под досками причала, среди свай, балансировала между жизнью и небытием сама дори-а-дау.
Сейчас никто не назвал бы это существо «красавицей из глубины». Тело морской госпожи было таким же рыхлым и бесформенным, как у ее недавнего противника. Дочь Морского Старца не знала боли в человеческом, земном понимании этого слова, и все же она испытывала истинное страдание!
Надо было скорее выбраться на берег, принять человеческий облик, ведь ее отсутствие могло быть замечено. Но она не могла, не могла, не могла!..
Дори-а-дау была не старшей из дочерей Морского Старца, но все-таки около шести сотен лет прожила в этих водах. Даже если отбросить долгие десятилетия спячки, все же получится весьма солидный возраст. И за все это время морская госпожа впервые выдержала настоящий бой. Кто посмел бы тягаться с ней в родных глубинах? Сестры? Но океан справедливо разделен отцом, ни одна дори-а-дау не завернет в подводные угодья другой.
И тут впервые — равный противник… ладно, какой уж там равный, скажем честно: превосходящий в силе. Еще немного — и конец бы морской принцессе. Нет, больше дори-а-дау не сунется в бой с этой Тварью! Даже ради спасения острова Эрниди!
Одно морская хозяйка знала точно: для чудовища вода такая же родная стихия, как и для нее самой. И если кто-то рискнет сразиться с загадочным существом, пусть делает это на суше. Как можно дальше от черты прибоя!
* * *
— Каждую мелочь, почтенный Айрунги! Имеет значение решительно все!
— Я понимаю. — Айрунги сосредоточился, вспоминая разгром рыбацкого поселка. — Итак, двое рыбаков. Одного слизняк сшиб с ног, навалился на него и обволок слизью. Бедняга дергался, но недолго. Сначала тело просвечивало сквозь «студень», но быстро расплылось красно-бурым пятном. Вывод: слизь не только душит человека, но и разъедает, растворяет его.
— У тебя зоркие глаза и железные нервы, если смог все так рассмотреть!
Айрунги спокойно и твердо встретил недоверчивый взгляд дарнигара:
— Не буду скромничать. Ученый обязан быть зорким и хладнокровным.
— Не отвлекайся! — вмешался король. — Что было со вторым рыбаком?
— Его слизняк поглотил уже мертвым.
— Как он умер?
— Тварь плюнула в него куском своей слизи.
— Вот это скверно! — встрепенулся дарнигар. — С какого расстояния?
— Как отсюда до окна. «Кисель» облепил бедняге лицо и голову.
— Паршиво. Но это, надеюсь, все?
— Не совсем, — развел руками Айрунги. — Есть еще одна приятная подробность. Одному из стражников удалось мечом отшвырнуть кусок «киселя» прочь от чудища. Так вот, когда слизняк начал отступать к морю, этот кусок зашевелился, заскользил следом, догнал чудовище и слился с ним.
— Что-о?
— Вот именно, почтеннейший дарнигар. Рискну предположить, что любая часть монстра может действовать самостоятельно. Разорви слизняка на десять частей — получишь десять слизняков, и каждый будет опасен.
На самом деле Айрунги не предполагал — он все знал точно. От Фолианта. Но ведь не сошлешься на достоверный источник!
— Стрелы для драки не годятся, — хмуро сказал Бронник. — Тварь их выплевывает. Наши парни их потом на берегу собирали.
— Я видел, — кивнул Айрунги. — Наконечники целы, а древки разъедены какой-то кислотой. У меня на этот счет есть некоторые соображения…
Он замолчал: выразительный взгляд дарнигара заткнул ему рот прочнее кляпа. Взгляд его говорил: «Что делает на военном совете наставник маленького принца? Рассказал, что видел, и спасибо ему. Пусть идет в детскую и объясняет ребятишкам, сколько будет два плюс два…»
Айрунги не пожелал понять намека. Король же почему-то не отсылал его.
— До чего наглое письмо, — задумчиво сказал Фагарш. Он держал лист бумаги, хорошо знакомый Айрунги. — Очень уж они уверены, что завтра на их пути не встанет никакой, как они выражаются, непрошеный защитник.
Айрунги прикусил язык — так ему хотелось прокричать, откуда у противника такая уверенность.
— И опять требуют серебряный талисман, — вздохнул король. — Ясно, штука непростая. Но я бы ее отдал, лишь бы люди не гибли.
— А по мне, так не надо отдавать! — сурово отозвался Бронник. — Сегодня — талисман, завтра — корону, а что послезавтра?
Король неприязненно глянул на дарнигара. И Айрунги уже не в первый раз отметил для себя: что-то изменилось между Фагаршем и Бронником.
Он скромно потупил глаза и примирительно сказал:
— Стоит ли спорить о талисмане, если он все равно не найден?
Бронник вновь попытался взглядом поставить на место обнаглевшего учителишку. И вновь ему это не удалось. Айрунги взирал на него безмятежно и ясно. Так столетний дедок, сидя на крыльце, смотрит на играющих малышей.
— Ну, кое-что мы выяснили, — сказал король. — Талисман нашли дети. Увы, они не могут вспомнить, куда его дели. — Он бросил взгляд за окно и оживился: — О, вот! Кстати! Чизи, поди сюда!
Над подоконником возникли круглое личико няни и ее обтянутые желтым платьем плечи, похожие на пышные сдобные булки.
— Малыши что-нибудь вспомнили? — спросил ее Фагарш.
— Куда там! Литагарш никак не отойдет от той отравы… все собачку свою зовет, Тяв-тява. А принцесса и вовсе никого не зовет, только плачет. Оно и понятно! Нечего было на ребенка орать, ровно на преступницу какую!
Лицо нянюшки раскраснелось, глаза метали молнии. Наседка заслоняла своими крыльями цыплят от коршуна! И не было ей дела до того, что защищает она не цыплят, а коршунят от их собственного родителя!
— Да я вроде не орал, — смущенно отозвался Фагарш, но тут же голос его стал строже. — Поменьше болтай да получше следи за детьми! А то мне успели наябедничать, что тебя сегодня не было во дворце. На пристань бегала, да? На чудовище глазеть? А детишек на рабынь бросила? Сама же говорила, что от этих наррабзнских дур никакого толку! А я своих деточек знаю: поревут-поревут, да и удерут глядеть, как стражники на берегу канавы роют.
— Стражники? Канавы? От зверя, да? — Чизи в ужасе схватилась за голову. — Ой, беда какая! Правду люди говорят: совсем сдурел наш дарнигар!
— Что-что? — Бронник подошел к окну, встал рядом с королем.
Если Чизи и смутилась, то ничем этого не показала.
— А то! Весь остров толкует, что раз он морской, этот зверь, так надо его подальше на сушу заманить, а уж там и убивать. Акула вон какая грозная, а на берегу ее любой мальчишка убьет. — Нянюшка округлила глаза. — Говорят, это эрнидийцам сама дори-а-дау посоветовала!
— Может, государь изволит назначить вместо меня дарнигаром эту решительную особу? — раздраженно сказал Бронник, которому надоела пустая болтовня.
Чизи наплевала на его сарказм.
— А если кого в детстве не научили уму-разуму, так не грех хоть теперь старших послушать! — И она с победным видом удалилась.
Бронник подчеркнуто вернулся к теме разговора:
— Разумеется, рыть канавы далеко от берега я не стану: это не заграждение, а западня. Враг может и не оказать нам такую любезность — забраться в глубь острова, чтобы там угодить в ловушку. Есть всего шесть мест, где может вылезти на берег эта пакость. Если, конечно, она не умеет летать или ползать по отвесным утесам. В двух местах можно просто навалить меж скал хвороста и дров. В остальных четырех — выроем канавы, заполним хворостом. Вот и уважаемый Айрунги, — Бронник чуть поморщился, — признает, что меньше всего чудищу нравится огонь.
— Это не совсем так, — попытался объяснить Айрунги. — Конечно, здесь нужна реакция, выделяющая много тепла. Но огонь так ненадежен… Тварь своей слизью накроет канаву, преградит доступ воздуха к костру…
— Ну и что? — с апломбом спросил Бронник. — Горят-то дрова, а не воздух!
Айрунги заставил себя сдержаться. Не время было разъяснять вояке простейшие научные истины. К тому же молодой дарнигар просто не желал ничего слушать. И все же Айрунги сделал еще одну попытку:
— Слизняк чуть ли не целиком состоит из воды, а вода…
— Так… — печально сообщил Бронник куда-то в пространство. — Няня меня уже воспитывала, теперь учитель ума вкладывает. Похоже, я расту… С позволения государя, пойду займусь делом. Проверю, как идет рытье канав.
Поклонившись, молодой человек направился к дверям.
— Подожди! — задержал его Фагарш. — Дети Моря наверняка устроят сегодня моление. Так чтоб ни ты, ни твои стражники не вздумали им мешать! Не такой сегодня день. И жреца предупреди!
— В храме тоже вечером будет моление, — хмуро отозвался Бронник. — Для сторонников истинной веры. Государь, конечно, будет там?
Он уже успел забыть, как на причале благодарил морскую богиню, и готов был вновь воевать с ее приверженцами.
— Не знаю, — неуверенно отозвался Фагарш. — Слишком много хлопот. Скажи жрецу, что в любом случае я мысленно буду с ним. Ступай!
Айрунги огорченно двинулся к дверям следом за дарнигаром, но король жестом остановил его:
— Бронник не хотел тебя выслушать, а мне вот интересно! Говоришь, огонь — штука ненадежная? А что бы ты предложил?
Айрунги оживился. Все-таки алхимия была главной страстью его жизни.
— Ну, не знаю. Если говорить только о доступных веществах… пожалуй, я предложил бы негашеную известь… Ну да, это должно получиться! Мы эту пакость заживо вскипятим!
— Негашеная известь? Что это такое и где ее берут?
— Можно изготовить путем обжига из простого известняка. Я видел на Эрниди по меньшей мере два подходящих утеса.
— Это сложно? Долго?
— Да не особенно! Наломать побольше известняка — я укажу где… Раздробить помельче, прокалить на металлических листах. Ни в коем случае не хвататься голыми руками за то, что получится: кожу можно сжечь. Либо рукавицы, либо тряпками руки обвязать, причем обязательно сухими.
— Так действуй! Людей бери. Скажешь — я велел. Что еще надо?
— Плохо с металлическими листами. Два единственных больших котла забрал дарнигар — под кипяток и смолу.
— И без драки не отдаст. Забудь про котлы. Что еще могло бы подойти?
— Не знаю. Ведра в деревне деревянные, посуда глиняная…
— А что, и посуда годится?! Так в чем же дело? Сейчас позову шайвигара, пусть отпирает сундуки. Бери блюда, подносы — хоть золотые!
— Золото не годится, — увлеченно отозвался алхимик. — Легкоплавкий металл. По той же причине и олово не подойдет.
Несмотря на серьезность ситуации, Фагарш оскорбился:
— Олово? Уж не хочешь ли ты сказать, что при дворе эрнидийского короля едят с оловянных блюд?!
30
Отряд Аранши наткнулся на лесную деревеньку. Десятник потолковала с крестьянами. Те в один голос заверили ее, что конному дальше не пробраться. Ничего похожего на дорогу к северу от деревни не было, нет и вряд ли когда-нибудь будет. Тропка есть — лесорубы протоптали, бабы с детишками по грибы ходят. Правда, далеко на север крестьяне не забираются.
Аранша наметанным глазом определила, кто из наемников больше всех боится идти в колдовскую крепость, и приказала парню остаться в деревне с лошадьми до возвращения отряда.
Заодно женщина сделала последнюю попытку отделаться от сынишки. Строго-настрого велела ему ждать в деревне, пока мама за ним не придет. Денат похлопал ресницами и согласился.
Но Аранша была настороже. Шла угрюмая, сосредоточенная, пристально глядела по сторонам. И совсем не удивилась, когда с ветви кряжистого дуба ее окликнуло любимое чадо.
— Ох, змееныш избалованный! Ты же своими капризами жизнь мне ломаешь! — Аранша не заботилась о том, понимает ли ее гневную речь трехлетний мальчуган. — Тащить тебя в крепость нельзя, погибнешь. Стало быть, придется вернуться… ой, позорище! Десяток идет на опасное дело, а десятник все бросает и уходит сынишку нянчить! Нет уж, после такого срама мне в десятниках не быть, да и в Найлигриме не останусь — засмеют! Твой отец меня из армии выгнать не сумел, а ты, паршивец рыжий, в два счета…
И тут малыш, который до сих пор благонравно молчал, играя с сосновой шишкой, вдруг поднял глаза и сообщил:
— А я не с тобой иду. Я с госпожой Арлиной.
— Что-о?
Женщины в два голоса устроили Денату допрос и выяснили прелюбопытнейшую вещь. Оказывается, мальчик увязался за отрядом не просто так, а по просьбе близнят. Те беспокоятся за маму, вот и послали Дената вдогонку — приглядеть и защитить.
— Выпорю обоих! — причитала Арлина. — Вот вернусь… своими руками…
Наемники, столпившись вокруг, молча ждали, какое решение примут десятник и госпожа. Только Лопоухий по бунтарской привычке бормотнул, что неизвестно еще, от кого в тех колдовских развалинах может быть больше пользы — от отряда с мечами или от этого милого дитятка.
Аранша эти слова не пропустила (уж так устроен слух у всех десятников) и пообещала в ближайшее время научить Лопоухого помалкивать в присутствии командира. Затем обернулась к Волчице:
— Что делать будем, госпожа?
Арлина не успела ответить: вмешался разговорившийся Денат. И сообщил, что ему самому интересно посмотреть на те развалины. Ему обязательно нужно увидеть настоящее привидение, тогда Раларни перестанет задаваться, что старше. Так что если взрослые хотят идти домой, то пускай идут себе, а он, Денат, быстренько сбегает посмотрит на призраков и догонит отряд.
Наемники хохотали, Аранша ругалась, Ильен улыбался до ушей, а Волчица, вздохнув, подвела итог:
— Что поделаешь, раз он такой упрямый, весь в свою мамашу. Придется взять с собой, хоть на глазах будет.
Еле заметная тропинка вилась меж угрюмых деревьев, плутала в кустах, ныряла под коряги и поваленные стволы, терялась в густых зарослях папоротника и возникала вновь, заманивая в чащу. На редкость подлый вид был у этой тропинки. Словно она хотела укусить случайного путника за пятку.
Но спасибо ей уже за то, что она была. И бежала примерно в ту сторону, куда путникам и надо.
А когда она, вильнув в последний раз, исчезла окончательно, растворилась в непролазной зеленой каше, люди перестали чувствовать себя хозяевами положения. Казалось, что на всем свете были только они и эта бескрайняя непролазная чащоба.
— Слева шиповник разросся, не продраться, — доложил Аранше присмиревший Лопоухий. — Мы попробовали топорами, но его там море. Справа деревья чуть стволами не срослись. А впереди овраг, может, по дну попробуем?
— Дно сухое?
— Хоть танцы устраивай!
Насчет танцев Лопоухий явно преувеличил. Овраг с крутыми песчаными стенами был так узок, что идти приходится гуськом. А дно уходило все глубже и глубже — ущелье какое-то, а не овраг!
А корни-то, корни! Одни — мелкие и частые, как рыболовная сеть, другие — толстые, норовящие дать подножку…
Наемники шли мрачные и злые. Мешки с провизией, которые они раньше почти не замечали, теперь гнули их плечи, вызывали желание шваркнуть груз наземь и брести дальше налегке.
Лопоухий что-то протестующе бубнил себе под нос, вызывающим движением перекидывая дорожную суму с одного плеча на другое.
Если бы он знал, что несет в своей суме! Если бы мог заметить, какие взгляды бросает на него идущий позади Ильен!
Юному алхимику было не по себе. Ведь это он только с Арлиной держал себя этаким всезнающим ученым, великим специалистом по Душе Пламени. На самом деле он почти ничего не знал о веществе, которое сотворил своими руками. Если в бочонок попадет искра, будет о-го-го!.. Если не беречь его от сырости, никакого «о-го-го!» не будет. А что еще? Как влияют на состав солнечные лучи? Тряска в пути? Запахи листвы и хвои, в конце концов?
Поглощенный сомнениями, Ильен не замечал усталости и брел так мрачно и упрямо, что десятник время от времени бросала на него одобрительные взгляды: хорошо держится мальчишка, не скулит.
Лучше всего путешествовать было маленькому Денату. Он восседал у мамы на плечах, с удовольствием поглядывал по сторонам и вертел в руках игрушку — ту сосновую шишку, что дала ему Арлина.
Вскоре движение отряда замедлилось: корни сплетались все гуще. Да какие корни-то! Даже топор с трудом оставлял на них зазубрину.
Наконец Аранша не выдержала, сдалась:
— Ладно, парни, поворачиваем!
Отряд повернул только для того, чтобы убедиться: путь назад отрезан. Бурые древесные змеи сплелись, свились, перегородили овраг, стены которого были здесь выше человеческого роста.
Тут уж даже самые легкомысленные поняли: это ловушка.
— Наверх по корням! — чуть охрипшим голосом приказала Аранша.
Вот тут-то ловушка и показала себя во всем коварстве. Корни, у самого дна такие прочные и цепкие, наверху рассыпались в пальцах, словно труха. А когда один из наемников забрался другому на плечи и попробовал вылезти наверх, он не просто сорвался, но и обрушил на себя приличный пласт песка.
Овраг надежно держал добычу. Проклятые корни рыболовной сетью захлестнули людей. И никому не хотелось думать о рыбаке, забросившем этот чудовищный невод.
— Денат, маленький мой, — сдавленно произнесла Аранша. — Встань мне ножками на плечи, не бойся, я поддержу.
Потом подниму руки, попробуй встать мне на ладони, чтоб повыше. Выберешься — будешь молодец!
В смятении женщина начисто забыла, что ее сын не такой, как все, и что вряд ли его удержат эти песчаные стены.
— Не полезу! — заупрямился Денат. — Не хочу! Нам надо туда! — Он вытянул крепенькую ручку, указывая напраапение.
— Туда корни не пускают, — буркнул Ильен.
— Они шутят! — убежденно сказал Денат. — Играют.
И словно для того, чтобы включиться в эту странную игру, он размахнулся и бросил шишку. Она ударилась о стену оврага, покатилась, исчезла в переплетении мелких корней.
И тут же два наемника, что безнадежно пытались прорубить путь вперед, разом выпрямили спины и обернулись.
— Аранша! — закричал один. — Парни! Давайте сюда!
— Они дальше сухие! — изумленно подхватил второй. — Прямо труха! Не то что топором — руками можно!..
Воодушевленные наемники ринулись на зов. Появилась надежда пробиться наружу! А с надеждой гору перевернешь и вершиной в землю воткнешь!
Впрочем, такие усилия не понадобились. Дно оврага резко пошло вверх, и вскоре путники оказались по другую сторону зарослей шиповника.
А выбрались из оврага — ахнули! У ног лежала тропинка, зовущая на север. Да не тропинка, а тропа! Кусты почтительно расступались перед ней, деревья заботливо плели над ней зеленую крышу, оберегая от жарких лучей. Просто парковая аллея! Только королеве и прогуливаться по такой!
Наемники недоверчиво остановились.
— Заманивает! — сплюнул Лопоухий. — Откуда здесь тропа? Кто ее протоптал? Куда заведет?
Но Аранша не была согласна с ним: вспомнила, как досталась им шишка, с которой только что играл ее замечательный, самый умный на свете ребенок.
Вспомнила об этом и Волчица. Бесстрашно шагнула на тропу, вскинула руку к груди и крикнула в лесную чащу:
— От нашего лесовика вашему лесовику — поклон и привет!
И в ответ ей на ветке звонко и радостно засвистел дрозд.
Аранша наметанным глазом определила, кто из наемников больше всех боится идти в колдовскую крепость, и приказала парню остаться в деревне с лошадьми до возвращения отряда.
Заодно женщина сделала последнюю попытку отделаться от сынишки. Строго-настрого велела ему ждать в деревне, пока мама за ним не придет. Денат похлопал ресницами и согласился.
Но Аранша была настороже. Шла угрюмая, сосредоточенная, пристально глядела по сторонам. И совсем не удивилась, когда с ветви кряжистого дуба ее окликнуло любимое чадо.
* * *
— Ох, змееныш избалованный! Ты же своими капризами жизнь мне ломаешь! — Аранша не заботилась о том, понимает ли ее гневную речь трехлетний мальчуган. — Тащить тебя в крепость нельзя, погибнешь. Стало быть, придется вернуться… ой, позорище! Десяток идет на опасное дело, а десятник все бросает и уходит сынишку нянчить! Нет уж, после такого срама мне в десятниках не быть, да и в Найлигриме не останусь — засмеют! Твой отец меня из армии выгнать не сумел, а ты, паршивец рыжий, в два счета…
И тут малыш, который до сих пор благонравно молчал, играя с сосновой шишкой, вдруг поднял глаза и сообщил:
— А я не с тобой иду. Я с госпожой Арлиной.
— Что-о?
Женщины в два голоса устроили Денату допрос и выяснили прелюбопытнейшую вещь. Оказывается, мальчик увязался за отрядом не просто так, а по просьбе близнят. Те беспокоятся за маму, вот и послали Дената вдогонку — приглядеть и защитить.
— Выпорю обоих! — причитала Арлина. — Вот вернусь… своими руками…
Наемники, столпившись вокруг, молча ждали, какое решение примут десятник и госпожа. Только Лопоухий по бунтарской привычке бормотнул, что неизвестно еще, от кого в тех колдовских развалинах может быть больше пользы — от отряда с мечами или от этого милого дитятка.
Аранша эти слова не пропустила (уж так устроен слух у всех десятников) и пообещала в ближайшее время научить Лопоухого помалкивать в присутствии командира. Затем обернулась к Волчице:
— Что делать будем, госпожа?
Арлина не успела ответить: вмешался разговорившийся Денат. И сообщил, что ему самому интересно посмотреть на те развалины. Ему обязательно нужно увидеть настоящее привидение, тогда Раларни перестанет задаваться, что старше. Так что если взрослые хотят идти домой, то пускай идут себе, а он, Денат, быстренько сбегает посмотрит на призраков и догонит отряд.
Наемники хохотали, Аранша ругалась, Ильен улыбался до ушей, а Волчица, вздохнув, подвела итог:
— Что поделаешь, раз он такой упрямый, весь в свою мамашу. Придется взять с собой, хоть на глазах будет.
* * *
Еле заметная тропинка вилась меж угрюмых деревьев, плутала в кустах, ныряла под коряги и поваленные стволы, терялась в густых зарослях папоротника и возникала вновь, заманивая в чащу. На редкость подлый вид был у этой тропинки. Словно она хотела укусить случайного путника за пятку.
Но спасибо ей уже за то, что она была. И бежала примерно в ту сторону, куда путникам и надо.
А когда она, вильнув в последний раз, исчезла окончательно, растворилась в непролазной зеленой каше, люди перестали чувствовать себя хозяевами положения. Казалось, что на всем свете были только они и эта бескрайняя непролазная чащоба.
— Слева шиповник разросся, не продраться, — доложил Аранше присмиревший Лопоухий. — Мы попробовали топорами, но его там море. Справа деревья чуть стволами не срослись. А впереди овраг, может, по дну попробуем?
— Дно сухое?
— Хоть танцы устраивай!
Насчет танцев Лопоухий явно преувеличил. Овраг с крутыми песчаными стенами был так узок, что идти приходится гуськом. А дно уходило все глубже и глубже — ущелье какое-то, а не овраг!
А корни-то, корни! Одни — мелкие и частые, как рыболовная сеть, другие — толстые, норовящие дать подножку…
Наемники шли мрачные и злые. Мешки с провизией, которые они раньше почти не замечали, теперь гнули их плечи, вызывали желание шваркнуть груз наземь и брести дальше налегке.
Лопоухий что-то протестующе бубнил себе под нос, вызывающим движением перекидывая дорожную суму с одного плеча на другое.
Если бы он знал, что несет в своей суме! Если бы мог заметить, какие взгляды бросает на него идущий позади Ильен!
Юному алхимику было не по себе. Ведь это он только с Арлиной держал себя этаким всезнающим ученым, великим специалистом по Душе Пламени. На самом деле он почти ничего не знал о веществе, которое сотворил своими руками. Если в бочонок попадет искра, будет о-го-го!.. Если не беречь его от сырости, никакого «о-го-го!» не будет. А что еще? Как влияют на состав солнечные лучи? Тряска в пути? Запахи листвы и хвои, в конце концов?
Поглощенный сомнениями, Ильен не замечал усталости и брел так мрачно и упрямо, что десятник время от времени бросала на него одобрительные взгляды: хорошо держится мальчишка, не скулит.
Лучше всего путешествовать было маленькому Денату. Он восседал у мамы на плечах, с удовольствием поглядывал по сторонам и вертел в руках игрушку — ту сосновую шишку, что дала ему Арлина.
Вскоре движение отряда замедлилось: корни сплетались все гуще. Да какие корни-то! Даже топор с трудом оставлял на них зазубрину.
Наконец Аранша не выдержала, сдалась:
— Ладно, парни, поворачиваем!
Отряд повернул только для того, чтобы убедиться: путь назад отрезан. Бурые древесные змеи сплелись, свились, перегородили овраг, стены которого были здесь выше человеческого роста.
Тут уж даже самые легкомысленные поняли: это ловушка.
— Наверх по корням! — чуть охрипшим голосом приказала Аранша.
Вот тут-то ловушка и показала себя во всем коварстве. Корни, у самого дна такие прочные и цепкие, наверху рассыпались в пальцах, словно труха. А когда один из наемников забрался другому на плечи и попробовал вылезти наверх, он не просто сорвался, но и обрушил на себя приличный пласт песка.
Овраг надежно держал добычу. Проклятые корни рыболовной сетью захлестнули людей. И никому не хотелось думать о рыбаке, забросившем этот чудовищный невод.
— Денат, маленький мой, — сдавленно произнесла Аранша. — Встань мне ножками на плечи, не бойся, я поддержу.
Потом подниму руки, попробуй встать мне на ладони, чтоб повыше. Выберешься — будешь молодец!
В смятении женщина начисто забыла, что ее сын не такой, как все, и что вряд ли его удержат эти песчаные стены.
— Не полезу! — заупрямился Денат. — Не хочу! Нам надо туда! — Он вытянул крепенькую ручку, указывая напраапение.
— Туда корни не пускают, — буркнул Ильен.
— Они шутят! — убежденно сказал Денат. — Играют.
И словно для того, чтобы включиться в эту странную игру, он размахнулся и бросил шишку. Она ударилась о стену оврага, покатилась, исчезла в переплетении мелких корней.
И тут же два наемника, что безнадежно пытались прорубить путь вперед, разом выпрямили спины и обернулись.
— Аранша! — закричал один. — Парни! Давайте сюда!
— Они дальше сухие! — изумленно подхватил второй. — Прямо труха! Не то что топором — руками можно!..
Воодушевленные наемники ринулись на зов. Появилась надежда пробиться наружу! А с надеждой гору перевернешь и вершиной в землю воткнешь!
Впрочем, такие усилия не понадобились. Дно оврага резко пошло вверх, и вскоре путники оказались по другую сторону зарослей шиповника.
А выбрались из оврага — ахнули! У ног лежала тропинка, зовущая на север. Да не тропинка, а тропа! Кусты почтительно расступались перед ней, деревья заботливо плели над ней зеленую крышу, оберегая от жарких лучей. Просто парковая аллея! Только королеве и прогуливаться по такой!
Наемники недоверчиво остановились.
— Заманивает! — сплюнул Лопоухий. — Откуда здесь тропа? Кто ее протоптал? Куда заведет?
Но Аранша не была согласна с ним: вспомнила, как досталась им шишка, с которой только что играл ее замечательный, самый умный на свете ребенок.
Вспомнила об этом и Волчица. Бесстрашно шагнула на тропу, вскинула руку к груди и крикнула в лесную чащу:
— От нашего лесовика вашему лесовику — поклон и привет!
И в ответ ей на ветке звонко и радостно засвистел дрозд.
31
— Вот послали Безликие детишек! — выговаривал дочери трактирщик Вьянчи. — Новые постояльцы нагрянули, работы выше головы, а тебя до утра не доищешься! А где этот бездельник Лянчи?
— Я тоже сейчас убегу! — обрадовала отца дерзкая девица. — Перекушу только. А брат в поселке, с рыбаками, и жена его тоже там. Мы известняк ломаем, дробим и на костре прокаливаем.
— В поселке! Поселка-то нет, одни развалины. А теперь чего затеяли — в чудище горелыми камнями пулять! Его даже стрелы не берут! Заезжий дурень додумался, а вы и рады стараться! Мать тоже там?
— Нет. С вечера ушла, сказала — всю ночь молиться будет.
— Молиться можно и дома. Если Хвостатая и впрямь богиня, то услышит откуда угодно. А нет, так и с берега не доорешься. Ступай к гостям!
— Я тоже сейчас убегу! — обрадовала отца дерзкая девица. — Перекушу только. А брат в поселке, с рыбаками, и жена его тоже там. Мы известняк ломаем, дробим и на костре прокаливаем.
— В поселке! Поселка-то нет, одни развалины. А теперь чего затеяли — в чудище горелыми камнями пулять! Его даже стрелы не берут! Заезжий дурень додумался, а вы и рады стараться! Мать тоже там?
— Нет. С вечера ушла, сказала — всю ночь молиться будет.
— Молиться можно и дома. Если Хвостатая и впрямь богиня, то услышит откуда угодно. А нет, так и с берега не доорешься. Ступай к гостям!