Страница:
Над гранитом звучали голоса людей, страшная гибель которых давно стала достоянием историков. Голоса спорили, припоминали давние свары, издевались над полузабытыми промахами друг друга, обменивались упреками в постигшем их некогда поражении, дружно посылали проклятия былой соратнице, которая в свое время улизнула из обреченной крепости и теперь — бессмертная гадина! — наслаждалась одни-боги-знают-которой-по-счету жизнью.
Но чаще призрачные голоса умоляюще вопрошали: «Чуткий, ты что-нибудь слышишь? Чуткий, разыскал что-нибудь?»
Иногда им отвечало молчание. Иногда бесцветный голос, шуршащий подобно осенним листьям, повествовал о том, что происходило в разных концах земли. Призраки внимали рассказу о том, как течет жизнь в странах, возникших после их гибели. Это занимало их ненадолго, но не могло принести свободы, возвращения в Мир Людей.
А это и было заветной, яростной мечтой семи давно погибших магов.
Жизнь. Месть. Власть.
Зачем жить, кому мстить, что даст им власть, об этом призраки не задумывались. Такие мысли не помогли бы им удержаться на краю Бездны.
Порой в развалины крепости забредали люди: сбившиеся с дороги путники, ищущие убежища разбойники, охотники за древними сокровищами. Приходили, чтобы стать пленниками воли мертвых магов, но вскоре погибнуть, не принеся пользы своим призрачным господам.
Изредка чародеи, объединившись по двое, по трое, подчиняли себе пролетающую птицу и ее глазами глядели из-под облаков на раскинувшуюся внизу землю, тоскливо высматривая хоть что-нибудь, что помогло бы им вновь почувствовать силу в мышцах и удары сердца в груди.
А внизу текла обычная жизнь, равнодушная к тому, что закончилось пять веков назад.
Но в этот день унылое «несуществование» семи призраков вдруг дало резкий крен. Словно повозка, со скрипом тащившаяся по привычной дороге, вывернулась из колеи и понеслась вниз по склону, лихо подпрыгивая на камнях и набирая опасную скорость.
— Я нашел Белесого, — прошелестело над поляной.
Голос был ровен и невыразителен, но в ответ взметнулся ураган восторга.
— Где… да где же?! В какой складке?
— Ага, вижу… точно! Спит, мерзавец!
— Наконец-то!..
— Ящера пустите, Ящера! Это его складка! Ящер, давай ты!..
— С-с-слышу! С-с-сейчас!
Над восьмилучевой звездой взвился столб света. В нем возникла тень чудовища. Огромный, в полтора человеческих роста ящер, посверкивая синеватой чешуей, вскинул голову, распахнул клыкастую пасть так, что видно стало багровое нёбо. Два красных глаза вспыхнули жаркими угольками, на лбу нетерпеливо засиял третий — огромный, изумрудно-зеленый. Из пасти вырвался раздвоенный язык, заметался перед плоским носом.
— С-с-сил недос-с-стает! — просипела жуткая пасть. — Вс-с-се вмес-с-сте!
— Да-да! — поспешно откликнулись голоса. — Конечно, сейчас! А ну, все разом!
И смолкли весенние птицы, перестали горланить в ветвях — почуяли, как растет над поляной незримая сила, вздымается волной, готовясь толчком пробиться сквозь Грань Миров.
Одна из прозрачных складок медленно несла сквозь клубок миров гору, окруженную странным лесом. Тонкие длинные деревья свились меж собой, словно какой-то великан, забавляясь, навязал из них узлов.
Тот, кто сумел бы протиснуться сквозь путаницу гладких стволов, выбрался бы к пещере, зияющей в склоне горы, к широким щербатым ступеням, явно созданным не ветром и не дождями.
Однажды по этим ступеням поднялся Подгорный Охотник, или, как гневно уточнил бы Шенги, пролаза. Шел настороженно, с мечом наготове, потому что самыми коварными и полными неожиданностей считал именно такие места, где потрудились чьи-то руки.
Но загадочная пещера, в которую шаг за шагом углублялся пролаза, вроде бы не сулила поганых сюрпризов. Ни тебе ловушек, ни опасных «подарочков» из прошлого… даже берлогу здесь никакая зверюга не устроила! Лишь извивались по стенам узоры, похожие на длиннохвостых ящериц: не то дерутся, не то играют, не то любовью занимаются.
Тишина и безмятежность беспокоили пролазу так, как не встревожило бы рычание из мрака. В самом деле, почему тут не приютились никакие твари? В здешних краях ураганы — ого! Деревья в узлы завязываются, друг за дружку держатся, чтоб из земли не выдернуло. Пещера просто напрашивается быть убежищем от сумасшедшего ветра! И — никого…
Шаг… еще шаг… И глазам открывается небольшой зал без единого окна. Из круглого колодца у дальней стены сеется тусклый свет.
Наверху завозилось что-то живое, захлопали крылья.
Парень прижался к стене, глянул вверх. Ах, вот оно что!
Пещера все-таки занята! Под потолком уютно устроилась колония спрутомышей. Завернулись в кожистые крылья и спят себе, только кончики когтистых щупальцев наружу торчат!
Отлегло от сердца. Спрутомыши — тварюги серьезные, но все лучше, чем неведомые напасти. Да и спят вроде бы крепко. Можно быстро оглядеться.
Давным-давно жил здесь кто-то крупный: из камня вырублено длинное ложе, рядом — массивный помост, который мог быть столом… если, конечно, пещера не была храмом, а помост — жертвенником.
Это ерунда, главное — добычей здесь и не пахнет. Обидно. Пора смываться, пока спрутомыши не проснулись и не обнаружили, что ужин подан.
Вот разве что рискнуть — заглянуть на прощание в колодец?
Парень бесшумно пересек пещеру, опустился на четвереньки, бросил взгляд вниз и поежился. В пещере вообще было холодно, но из круглого провала несло прямо-таки уртхавенской стужей.
Колодец был неглубоким. На дне в пелене света виднелось нечто большое, неподвижное, круглое… нет, кольцеобразное… серо-белесое, расплывчатое…
Вроде бы ничего страшного, но парня замутило. К растаким болотным демонам этот колодец с его тайнами!
Носок сапога задел что-то небольшое, плоское. Пролаза поднял обломок черной каменной плитки, отполированной до зеркального блеска. Взять, что ли? Покупатель найдется на любую ерунду, если расхвалишь товар как следует.
Эту мысль парень додумывал уже на выходе из пещеры. Наверх не смотрел, чтоб не потревожить хищников даже взглядом. Седой свет тихо струился вслед непрошеному гостю, спрутомыши сонно ворочались под потолком. Пещера насмешливо молчала, не раскрыв пришельцу ни одной из своих тайн.
А достаточно было поднять голову — и увидел бы свисающие с потолка цепи из блестящего металла. Цепи заканчивались крюками, которые с четырех сторон поддерживали черную каменную пластину, парящую над провалом. Уголок пластины был отколот — его-то и подобрал пролаза у края колодца.
Пластина, словно огромное зеркало, отражала дно провала. На черной грани можно было разглядеть свернувшуюся кольцом гигантскую толстую ящерицу с серо-белесой чешуей. Морда уткнулась в широкий хвост, лапы поджаты под брюхо. Три глаза под полупрозрачными веками походили на крупную цветную гальку. Тварь была неподвижна, но что ее сковало, сон или смерть, знали разве что спрутомыши, охранявшие ее покой…
Впрочем, ничего они не знали, тупые летучие создания! И не охраняли ничей покой, а плодились, жрали и спали в свое удовольствие, до прихода человека и после его ухода. И текло время, которое здесь никто не считал. А по меркам Мира Людей прошло четыре года.
Но настал день и под темным сводом прозвучал неслышный зов, пришедший извне… не со ступеней, ведущих в пещеру, не из-за леса спутанных деревьев, а из такой дали, что спрутомыши не могли охватить ее своими крохотными умишками. Был зов таким властным, что стая снялась с потолка пещеры, где отдыхала после удачной охоты, и трепещущим роем окружила черное зеркало. Распахнув перепончатые крылья, спрутомыши щупальцами обвили края зеркала и приподняли его, сняв с крючьев. Стая действовала слаженно и ловко.
— Уронят! — обеспокоился из ниоткуда старческий голос. — Тяжело им!
— Рядом гнездятся Слепые Тени, — откликнулся другой голос — звучный, женский. — Если Немое Дитя поможет, притащу парочку, а то и трех.
— С-с-славно! — одобрил кто-то незримый. — Тащ-щ-щи!
Спрутомыши не обращали на голоса ни малейшего внимания. Тяжело раскачиваясь, то поднимаясь к своду пещеры, то опускаясь до самого пола, черное зеркало в ореоле машущих крыльев начало медленный путь к выходу.
2
Но чаще призрачные голоса умоляюще вопрошали: «Чуткий, ты что-нибудь слышишь? Чуткий, разыскал что-нибудь?»
Иногда им отвечало молчание. Иногда бесцветный голос, шуршащий подобно осенним листьям, повествовал о том, что происходило в разных концах земли. Призраки внимали рассказу о том, как течет жизнь в странах, возникших после их гибели. Это занимало их ненадолго, но не могло принести свободы, возвращения в Мир Людей.
А это и было заветной, яростной мечтой семи давно погибших магов.
Жизнь. Месть. Власть.
Зачем жить, кому мстить, что даст им власть, об этом призраки не задумывались. Такие мысли не помогли бы им удержаться на краю Бездны.
Порой в развалины крепости забредали люди: сбившиеся с дороги путники, ищущие убежища разбойники, охотники за древними сокровищами. Приходили, чтобы стать пленниками воли мертвых магов, но вскоре погибнуть, не принеся пользы своим призрачным господам.
Изредка чародеи, объединившись по двое, по трое, подчиняли себе пролетающую птицу и ее глазами глядели из-под облаков на раскинувшуюся внизу землю, тоскливо высматривая хоть что-нибудь, что помогло бы им вновь почувствовать силу в мышцах и удары сердца в груди.
А внизу текла обычная жизнь, равнодушная к тому, что закончилось пять веков назад.
Но в этот день унылое «несуществование» семи призраков вдруг дало резкий крен. Словно повозка, со скрипом тащившаяся по привычной дороге, вывернулась из колеи и понеслась вниз по склону, лихо подпрыгивая на камнях и набирая опасную скорость.
— Я нашел Белесого, — прошелестело над поляной.
Голос был ровен и невыразителен, но в ответ взметнулся ураган восторга.
— Где… да где же?! В какой складке?
— Ага, вижу… точно! Спит, мерзавец!
— Наконец-то!..
— Ящера пустите, Ящера! Это его складка! Ящер, давай ты!..
— С-с-слышу! С-с-сейчас!
Над восьмилучевой звездой взвился столб света. В нем возникла тень чудовища. Огромный, в полтора человеческих роста ящер, посверкивая синеватой чешуей, вскинул голову, распахнул клыкастую пасть так, что видно стало багровое нёбо. Два красных глаза вспыхнули жаркими угольками, на лбу нетерпеливо засиял третий — огромный, изумрудно-зеленый. Из пасти вырвался раздвоенный язык, заметался перед плоским носом.
— С-с-сил недос-с-стает! — просипела жуткая пасть. — Вс-с-се вмес-с-сте!
— Да-да! — поспешно откликнулись голоса. — Конечно, сейчас! А ну, все разом!
И смолкли весенние птицы, перестали горланить в ветвях — почуяли, как растет над поляной незримая сила, вздымается волной, готовясь толчком пробиться сквозь Грань Миров.
* * *
Одна из прозрачных складок медленно несла сквозь клубок миров гору, окруженную странным лесом. Тонкие длинные деревья свились меж собой, словно какой-то великан, забавляясь, навязал из них узлов.
Тот, кто сумел бы протиснуться сквозь путаницу гладких стволов, выбрался бы к пещере, зияющей в склоне горы, к широким щербатым ступеням, явно созданным не ветром и не дождями.
Однажды по этим ступеням поднялся Подгорный Охотник, или, как гневно уточнил бы Шенги, пролаза. Шел настороженно, с мечом наготове, потому что самыми коварными и полными неожиданностей считал именно такие места, где потрудились чьи-то руки.
Но загадочная пещера, в которую шаг за шагом углублялся пролаза, вроде бы не сулила поганых сюрпризов. Ни тебе ловушек, ни опасных «подарочков» из прошлого… даже берлогу здесь никакая зверюга не устроила! Лишь извивались по стенам узоры, похожие на длиннохвостых ящериц: не то дерутся, не то играют, не то любовью занимаются.
Тишина и безмятежность беспокоили пролазу так, как не встревожило бы рычание из мрака. В самом деле, почему тут не приютились никакие твари? В здешних краях ураганы — ого! Деревья в узлы завязываются, друг за дружку держатся, чтоб из земли не выдернуло. Пещера просто напрашивается быть убежищем от сумасшедшего ветра! И — никого…
Шаг… еще шаг… И глазам открывается небольшой зал без единого окна. Из круглого колодца у дальней стены сеется тусклый свет.
Наверху завозилось что-то живое, захлопали крылья.
Парень прижался к стене, глянул вверх. Ах, вот оно что!
Пещера все-таки занята! Под потолком уютно устроилась колония спрутомышей. Завернулись в кожистые крылья и спят себе, только кончики когтистых щупальцев наружу торчат!
Отлегло от сердца. Спрутомыши — тварюги серьезные, но все лучше, чем неведомые напасти. Да и спят вроде бы крепко. Можно быстро оглядеться.
Давным-давно жил здесь кто-то крупный: из камня вырублено длинное ложе, рядом — массивный помост, который мог быть столом… если, конечно, пещера не была храмом, а помост — жертвенником.
Это ерунда, главное — добычей здесь и не пахнет. Обидно. Пора смываться, пока спрутомыши не проснулись и не обнаружили, что ужин подан.
Вот разве что рискнуть — заглянуть на прощание в колодец?
Парень бесшумно пересек пещеру, опустился на четвереньки, бросил взгляд вниз и поежился. В пещере вообще было холодно, но из круглого провала несло прямо-таки уртхавенской стужей.
Колодец был неглубоким. На дне в пелене света виднелось нечто большое, неподвижное, круглое… нет, кольцеобразное… серо-белесое, расплывчатое…
Вроде бы ничего страшного, но парня замутило. К растаким болотным демонам этот колодец с его тайнами!
Носок сапога задел что-то небольшое, плоское. Пролаза поднял обломок черной каменной плитки, отполированной до зеркального блеска. Взять, что ли? Покупатель найдется на любую ерунду, если расхвалишь товар как следует.
Эту мысль парень додумывал уже на выходе из пещеры. Наверх не смотрел, чтоб не потревожить хищников даже взглядом. Седой свет тихо струился вслед непрошеному гостю, спрутомыши сонно ворочались под потолком. Пещера насмешливо молчала, не раскрыв пришельцу ни одной из своих тайн.
А достаточно было поднять голову — и увидел бы свисающие с потолка цепи из блестящего металла. Цепи заканчивались крюками, которые с четырех сторон поддерживали черную каменную пластину, парящую над провалом. Уголок пластины был отколот — его-то и подобрал пролаза у края колодца.
Пластина, словно огромное зеркало, отражала дно провала. На черной грани можно было разглядеть свернувшуюся кольцом гигантскую толстую ящерицу с серо-белесой чешуей. Морда уткнулась в широкий хвост, лапы поджаты под брюхо. Три глаза под полупрозрачными веками походили на крупную цветную гальку. Тварь была неподвижна, но что ее сковало, сон или смерть, знали разве что спрутомыши, охранявшие ее покой…
Впрочем, ничего они не знали, тупые летучие создания! И не охраняли ничей покой, а плодились, жрали и спали в свое удовольствие, до прихода человека и после его ухода. И текло время, которое здесь никто не считал. А по меркам Мира Людей прошло четыре года.
Но настал день и под темным сводом прозвучал неслышный зов, пришедший извне… не со ступеней, ведущих в пещеру, не из-за леса спутанных деревьев, а из такой дали, что спрутомыши не могли охватить ее своими крохотными умишками. Был зов таким властным, что стая снялась с потолка пещеры, где отдыхала после удачной охоты, и трепещущим роем окружила черное зеркало. Распахнув перепончатые крылья, спрутомыши щупальцами обвили края зеркала и приподняли его, сняв с крючьев. Стая действовала слаженно и ловко.
— Уронят! — обеспокоился из ниоткуда старческий голос. — Тяжело им!
— Рядом гнездятся Слепые Тени, — откликнулся другой голос — звучный, женский. — Если Немое Дитя поможет, притащу парочку, а то и трех.
— С-с-славно! — одобрил кто-то незримый. — Тащ-щ-щи!
Спрутомыши не обращали на голоса ни малейшего внимания. Тяжело раскачиваясь, то поднимаясь к своду пещеры, то опускаясь до самого пола, черное зеркало в ореоле машущих крыльев начало медленный путь к выходу.
2
— Витудаг велел передать тебе письмо. А я со сборами замотался, забыл…
— Замучил ты меня этими письмами! — повела плечиком юная красавица.
— Я замучил?! — изумился Дайру. — Мое дело маленькое, раз хозяйский сын приказывает! — Он выразительно коснулся своего ошейника. — Думаешь, я ему скажу: «Молодой господин, совсем мы с тобой бедную принцессу заклевали, пусть передохнет…»
— Нет, но зачем мне это дурацкое письмо совать? Брось в воду, да и все!
— Не надо в воду, — лениво вмешался Нургидан, растянувшийся на песке. — Пусть почитает, скучно же! Пока отлива дождемся… — Приподняв голову, он с отвращением оглядел серую зыбь воды, из которой торчали голые верхушки каких-то неприятных кустов.
Нитха неохотно кивнула. Дайру с веселой готовностью потянул из-за голенища свиток.
— Ух ты! — оценил Нургидан солидного вида пергамент, сплошь покрытый мелким узором строчек. — И не лень было твоему Витудагу…
— Господин только диктовал, писал я… Кстати, там и стихи есть!
— На стихи перешел?! — ужаснулась Нитха. — У кого из великих стянул?
— Его творение, моя принцесса, собственное! Сейчас все глаза выплачешь!
— Жду не дождусь, — зло фыркнула Нитха.
Нургидан заинтересованно повернулся на бок, поднялся на локте.
— Читай, — приказал он, — а то девичье сердечко разорвется от волнения!
Дайру поднял пергамент на уровень глаз, скорчил идиотскую гримасу и начал читать — медленно, с запинкой, словно с трудом разбирая слова:
— «Несрав… ненной принцессе Нитхе… ясной госпоже… богоугоразд… благоугроб… багровоурод…» Ох, — ужаснулся он, запустив пятерню в растрепанные волосы, — чтой-то не то!
— «Багром угрохать»? — с надеждой подсказал Нургидан.
— Не, чего-то другое… — Дайру вновь скосил глаза в пергамент. — А… ага! Понял! «Богоравноурожденной», во!..
— Какие Витудаг выражения знает! — восхитился Нургидан.
— Это ты ему подсказал такое слово, белобрысый! — мстительно сощурилась Нитха. — Погоди, я тебе тоже что-нибудь устрою!
— Вовсе не я, — защищался Дайру, — это из старинной баллады! Там еще говорится…
— А у нас в Наррабане говорится: «Рот грайанца отличается от ворот тем, что ворота проще захлопнуть!..»
Шенги, сидевший неподалеку на песчаном пригорке, усмехнулся. Пусть повеселятся, отлив не скоро! Охотник, Держа на коленях арбалет, поглядывал, не лезет ли из воды какая-нибудь хищная пакость, и краем уха слушал, как Дайру коверкает письмо своего молодого господина. Витудаг Ранний Путь, семнадцатилетний сын Бавидага, имел неосторожность по уши влюбиться в Нитху и тут же, разумеется, превратился в шута при трех нахальных подростках (о чем надменный, самоуверенный юнец и не догадывался).
Дайру, вновь нацепив маску придурковатого раба, с тупым усердием терзал очередную фразу:
— Благоукрыш… благоустраш… ой, виноват, ясная госпожа! Благоукрашенная добродетелями!
— И на кой ему эти завихрения? — добродушно удивился Нургидан. — Язык ломать… Нет чтоб попросту: красотка, ты мне нравишься, приходи вечерком на берег озера, где мостки и старый дуб…
— Хищник ты лесной, невоспитанный! — попенял ему Дайру. — Витудаг не дочке сапожника пишет, а принцессе!
— А что, все принцессы — набитые дуры? — с горечью спросила Нитха.
— Ну почему — все? — рассудительно ответил Дайру. — Про всех не скажу, не знаком… — Он заметил, как сверкнули глаза напарницы, и поспешил с дурацки напряженным видом вернуться к расшифровке письма: — Я… жду… при… козы… — Замолчал, похлопал белыми ресницами и плачуще возопил: — Коза-то откуда взялась? Я ж помню, не было ее! При какой такой… козы?..
— При наррабанской, — негромко подсказал Нургидан.
— Нету здесь такого! Еще «вай» затесалось! — Дайру поскреб в затылке и расплылся в ухмылке от уха до уха: — А! Понятно! «Я жду, приказывай!»
— Давай сразу стихи! — распорядилась Нитха. — Отлив уже, не успеем!
— Отлив? — встрепенулся Нургидан. — С чего ты взяла?
— А вон, видишь, ветка торчит, как рука с пятью пальцами? «Мизинец» еле был виден над водой — а теперь?
Шенги улыбнулся. Толковая девчушка. Наблюдательная.
— Успеем! — вернулся Нургидан к письму. — Там небось еще столько интересного!
— Вот когда этот придурок напишет любовное письмо тебе, — возразила Нитха, — можешь то письмо хоть к воротам прибить, чтоб прохожие читали. А это — мое! И я хочу услышать стихи!
Нургидан онемел, представив, как получает страстное послание от наглого Витудага. Во имя Безликих! Да он тогда самого Витудага к воротам прибьет!..
— Но тут и правда еще столько интересного! — Дайру говорил голосом няни, которая упрашивает своего питомца скушать еще ложечку кашки. — Например, где он сравнивает стройно-грациозные ножки юной госпожи с…
— Убью, — тихо, но твердо перебила его Нитха.
— Понял! — тут же откликнулся Дайру и выразительно продекламировал:
— Слышь, а ведь тут не обошлось без белобрысого! — осенило Нургидана.
— Думаешь?.. — протянула Нитха, не сводя взгляда с честной, открытой физиономии Дайру.
— Что б вы понимали в поэзии! — вознегодовал верный слуга. — Да мой господин пишет лучше самого Джаши Странника! Выразительнее! А какое богатство образов! «Словно блюдо без пирожного» — чувствуете трагизм?.. Э-эй, ты чего?! Положи палку, ненормальная! Держите ее, убьет ведь!..
Но Нургидан, не вставая, гибким движением подставил подножку удирающему в кусты приятелю.
Спохватившись, Шенги перевел взгляд на серую, чуть рябившую под ветром поверхность воды. За его спиной слышались пыхтение, неразборчивые восклицания и хруст ветвей. В кустах вершилась праведная месть.
— Уау! — взвыл наконец Дайру. — Сдаюсь, придурки! Пусти ухо, ты, души отрава!
Но напарники, навалившись на беднягу, катали его по песку до тех пор, пока он не сознался в подлоге:
— Ну ладно, ладно! У него было — «отрада»… Всего буковку подправил, чтоб рифма была получше! А шуму-то, шуму, будто я Кланы оскорбил!
Шенги внезапно вспомнил, каким был Дайру три года назад, когда пришлось ему по хозяйской воле надеть ошейник. Унылый, язвительно-злой, не ожидающий от жизни ничего хорошего и не желающий даже разговаривать с напарниками. А как быстро выправился! Уже через пару дней начал задирать Нургидана, поддразнивать Нитху, а главное — смеяться над самим собой. Сильный он. Внутренне сильный…
А уж как умеет использовать все к своей выгоде — даже завидно!
Взять хотя бы этого хлыща Витудага. Ведь как злобился на беглого раба! Как требовал, чтобы отец расторг соглашение с Охотником, вернул дерзкого мальчишку под хозяйскую плеть! А теперь — смотри-ка! — Дайру для Витудага любимый слуга, наперсник и советчик. Носит письма любимой девушке молодого господина, а заодно приглядывает, чтоб вокруг красавицы не крутились соперники. Ох, не приведи Безликие Витудагу узнать, какой балаган Дайру устраивает из его писем и секретных поручений!
Незаурядный парнишка этот Дайру. Правильно Шенги два года воевал из-за него с Главой Гильдии. Лауруш сначала и слышать не желал никаких доводов. Виданное ли дело — рабу носить знак Гильдии! Но после долгих уговоров слегка смягчился: привози, мол, свое сокровище, когда доведешь до ума. Посмотрим, что там у тебя такое выросло…
Тем временем за спиной у Шенги стихла потасовка.
Недавние противники мирно уселись на берегу.
— А что ты все Кланы поминаешь? — поинтересовалась Нитха. — Это для тебя, похоже, верх злодейства — оскорбить их…
— Ну да, — убежденно отозвался Дайру. — А ты что, не слышала про Кланы? У тебя мать силуранка — неужели не рассказывала?
— Рассказывала. И наставники что-то такое бубнили. Это у вас вроде бы высшая знать, да? В Грайане, Силуране, еще где-то…
— Верно.
— Ах, вот ты как! С наррабанской принцессой шутишь дурацкие шуточки и глазом не моргнешь, а как про Кланы кто упомянет, так у тебя сразу такая физиономия… ну, будто ты в храме — вот-вот молиться начнешь.
— В храм-то рабам нельзя, — легко уточнил Дайру. — Но вообще ты права. Кланы — часть нашей религии.
И с удовольствием начал рассказывать о Двенадцати Великих Магах.
Хотя Шенги и Нургидан уже слышали эту легенду, они подпали под обаяние хрипловатого, взволнованно подрагивающего голоса, который повествовал об Огненных Временах, когда не было еще великих государств Грайан и Силуран, а была пригоршня мелких королевств, ведущих меж собой изнурительную, затяжную войну. И в этой кровавой сумятице двенадцать наемников из разбитой армии, спасаясь от погони, набрели в горах на источник, вода которого была необычной по цвету и запаху. Но измученные, изнемогающие от жажды воины рискнули припасть к таинственному роднику.
Запрокинув голову, Дайру нараспев цитировал летопись:
— «И пили они воду, все двенадцать, и объял их сон, и дважды всходила над ними луна, и дважды — солнце, а они все спали, и не было на земле сна, подобного этому, и не будет впредь без воли Безымянных богов…»
Подперев кулачком щеку, Нитха завороженно слушала о том, как во сне один воин увидел себя драконом, другой — свирепым волком, третий — могучим вепрем, четвертый — грозным медведем, пятый — когтистой рысью. Узнали счастье полета те, кто был во сне орлом, соколом, лебедем, вороном, альбатросом. Тайны морской пучины открылись для ставших спрутом и акулой…
Шенги глядел на подрагивающие под легким ветром мокрые черные кусты. Вода отступила уже далеко, скоро можно будет продолжить путь. И хорошо, а то детвора совсем бдительность потеряла.
— Пробудившись, они поняли, что боги одарили их магическими талантами, — благоговейно продолжал Дайру. — У каждого был особый дар: кто умел становиться невидимым, кто летал под небесами, кто голосом наводил панику на неприятельские войска… иной возжигал взглядом огонь, иной по желанию менял облик… И все со временем научились создавать волшебные предметы, переливая в них свою силу…
— И основали двенадцать Кланов, — встряла Нитха, которой мать кое-что рассказывала о своей родине. — Каждый Клан взял имя животного… ну, которое во сне… или птицы…
— Гостил у отца в замке один из Орлов, — с напускным равнодушием вставил Нургидан. — Ну и никакой не чародей. Только задается очень.
— Даже больше тебя задается?! — картинно изумился Дайру. — А что не чародей — так не каждому потомку Двенадцати судьба дала стать магом. Но в крови любого из них живет благословение Безликих, которое может возродиться в детях, внуках или правнуках. Поэтому мы чтим Кланы. А кто посмеет обманно назваться Сыном Клана или надеть одежду с изображением священных животных, тому — смерть без погребального костра!
Последняя фраза, произнесенная страшным голосом, не произвела на Нитху особого впечатления: в Наррабане огненное погребение не считалось ключом к вечной жизни в грядущих поколениях. Она хмыкнула:
— Смерть — за тряпку?
— Не за тряпку! — возмутился Дайру. — За оскорбление святыни! На детях Клана — милостивый взор богов! Ни деньги, ни воля короля не могут ввести в Клан… скажем, Сына Рода! — Дайру метнул быстрый взгляд на Нургидана.
Тот обиженно нахмурился:
— А вот я слышал, были случаи… — Он запнулся, припоминая.
Дайру судорожно вздохнул и сказал негромко, как о чем-то дорогом, сокровенном:
— Да… За тысячу лет — два случая. Клан Дракона за неслыханные подвиги усыновил воина-героя. Он принял имя Лаогран Полночный Гром, стал королем и объединил восемь королевств в государство Великий Грайан! Попробуйте только сказать, что это не была воля Безликих!.. А второй случай был совсем недавно, лет шесть…
— Тихо! — напряженным голосом перебил его учитель.
Трое подростков оглянулись и растянулись на песке, замерли.
Над островком, мерно ударяя по воздуху кожистыми широкими крыльями, парил огромный черный дракон.
Сшивая воедино два мира, незримой нитью дрожала от напряжения общая воля семи призраков. От нее расходились волны черной силы, давая о себе знать в самых неожиданных точках миров, калеча, искажая реальность.
В одной из складок в неглубоком болотце мирно щипали широкие листья водяных растений длинноногие существа, похожие на цапель, с кроличьими мордочками и огромными кроткими глазами. Внезапно стайка встрепенулась, бросилась наутек, резво переставляя длинные ноги. Но было поздно: вода вокруг изменила цвет, из мутно-зеленой стала бурой — и зверушки начали падать, дергаясь в предсмертных конвульсиях.
Через две складки от них по бурой пустыне понеслись небывалой силы вихри, выдирая из земли колючие упрямые кусты, подхватывая и кружа мелких тварей в кольчатых панцирях.
В Силуране землетрясение разорвало скалистый берег Тагизарны и великая река образовала новый рукав, спрямив извилину русла.
Уже на излете колдовская сила задела крылом Уртхавен, где серые упругие волны обдавали пеной покрытые вечной ледяной броней гранитные берега.
Громадный айсберг, давно вмерзший в берег, содрогнулся, расселся; трещина зазмеилась по заснеженному боку, отделяя большой пласт. Льдина мягко съехала в воду. Волны приняли ее, подхватили, начали подбрасывать. Окажись в этих неприветливых местах человек, заметил бы странную вещь: волны отшвыривали льдину все дальше и дальше от берега, пока ее не подхватило течение и не поволокло со скоростью просто невероятной.
Льдина, покачиваясь, обогнула скалистый мыс и поплыла на юг. А когда из-за туч показалось солнце и уронило лучи на серый «кораблик», сквозь ледяную корку смутно засветилось что-то переливчатое, перламутрово-радужное…
— Не двигаться! — негромко приказал Шенги.
Ученики вжались в песок. Они знали, что у драконов скверное зрение.
Чудовище, покачиваясь на распахнутых крыльях, плавно снижалось. Голова с высоким гребнем чутко поворачивалась на гибкой шее. Лапы, поджатые к животу, в любой момент готовы были рвануться вперед, впиться в добычу…
Нургидан подвинул руку к эфесу меча. Шенги, не выпускавший арбалета, прикидывал, куда всадить стрелу — в глаз или в пасть. Дайру скосил глаза на мокрые кусты: сошла ли вода, есть ли путь для отступления? А Нитха глядела распахнутыми глазами на дракона, и на лице ее ужас был смешан с восторгом.
Внезапно крылья дракона дрогнули, красивая линия снижения сбилась, и люди увидели, что гигантский хищник, сделав разворот, стал набирать высоту. Дракон, властелин Подгорного Мира, бежал — но от кого?!
Ответ пришел и наполнил сердца людей смятением. Над водой в сторону островка двигалось черное пятно, бесформенное, дрожащее, с зыбкими, трепещущими краями…
С губ Шенги сорвалось ругательство. Лучше хищник, чем опасная загадка. Дракон тоже так думает. Вон как удирает! Умен, скотина!
Черное пятно приблизилось, можно разглядеть копошащихся по краям Тварей. Спрутомыши! Что они волокут? Камень какой-то? Штуковина тяжелая, вот-вот в воду уронят… Вокруг — зловещее облако: спрутомыши, не сумевшие зацепиться щупальцами за камень, эскортом сопровождают «носильщиков».
— Скоро над островом окажутся, — озабоченно шепнул Шенги.
— Они к нам летят? — пискнула Нитха.
— К нам, — огрызнулся Нургидан, — каменюку тебе на голову шмякнуть!
— А почему днем? — удивился Дайру. — Ночные же Твари!
Но спрутомыши, похоже, и днем чувствовали себя бодро. Они летели по прямой, и островок был у них как раз на пути. Заметив людей, стая «эскорта» заверещала и, обогнав «носильщиков», ринулась на остров.
— Десятка два! — азартно выдохнул Нургидан.
— Отходим! — скомандовал Охотник. — Нургидан, кому сказано?! Опять в герои лезешь? Учу тебя, учу…
Дайру брел по пояс в воде осторожно, не давая отливу свалить себя. Нитха мелкими шагами следовала за ним. Спрутомыши носились над головами, хлопали крыльями по воде и вновь взмывали вверх так близко, что можно было разглядеть меж бурых перепонок толстый кожистый мешок и длинные щупальца с крючковатыми когтями вместо присосок.
Нургидан, оскалясь, вскинул меч.
— Не спеши, — остерег его Шенги. — Ложная атака.
Все трое знали обычную тактику спрутомышей. Крылатые хищники делали несколько пробных заходов, оценивая врага… все ближе, ближе… затем шли в ход когти — резко, с налета, царапая противника. И наконец — слаженная, дружная, беспощадная атака! По пять-шесть Тварей набрасываются на жертву, оплетают щупальцами, терзают когтями…
Главное — не бежать! Хотя как тут побежишь, по пояс в воде…
Нитха вскрикнула: мерзкий бурый мешок метнулся прямо перед ее лицом. Еще две Твари захлопали крыльями над головой Дайру. Парнишка оступился, упал, забарахтался в воде. Нургидан левой рукой подцепил его за шиворот, рванул вверх, толкнул в сторону берега и, обернувшись, клинком встретил хищников. Одна спрутомышь забилась на мелководье с перерубленным крылом, другая, вереща, шарахнулась прочь.
— Замучил ты меня этими письмами! — повела плечиком юная красавица.
— Я замучил?! — изумился Дайру. — Мое дело маленькое, раз хозяйский сын приказывает! — Он выразительно коснулся своего ошейника. — Думаешь, я ему скажу: «Молодой господин, совсем мы с тобой бедную принцессу заклевали, пусть передохнет…»
— Нет, но зачем мне это дурацкое письмо совать? Брось в воду, да и все!
— Не надо в воду, — лениво вмешался Нургидан, растянувшийся на песке. — Пусть почитает, скучно же! Пока отлива дождемся… — Приподняв голову, он с отвращением оглядел серую зыбь воды, из которой торчали голые верхушки каких-то неприятных кустов.
Нитха неохотно кивнула. Дайру с веселой готовностью потянул из-за голенища свиток.
— Ух ты! — оценил Нургидан солидного вида пергамент, сплошь покрытый мелким узором строчек. — И не лень было твоему Витудагу…
— Господин только диктовал, писал я… Кстати, там и стихи есть!
— На стихи перешел?! — ужаснулась Нитха. — У кого из великих стянул?
— Его творение, моя принцесса, собственное! Сейчас все глаза выплачешь!
— Жду не дождусь, — зло фыркнула Нитха.
Нургидан заинтересованно повернулся на бок, поднялся на локте.
— Читай, — приказал он, — а то девичье сердечко разорвется от волнения!
Дайру поднял пергамент на уровень глаз, скорчил идиотскую гримасу и начал читать — медленно, с запинкой, словно с трудом разбирая слова:
— «Несрав… ненной принцессе Нитхе… ясной госпоже… богоугоразд… благоугроб… багровоурод…» Ох, — ужаснулся он, запустив пятерню в растрепанные волосы, — чтой-то не то!
— «Багром угрохать»? — с надеждой подсказал Нургидан.
— Не, чего-то другое… — Дайру вновь скосил глаза в пергамент. — А… ага! Понял! «Богоравноурожденной», во!..
— Какие Витудаг выражения знает! — восхитился Нургидан.
— Это ты ему подсказал такое слово, белобрысый! — мстительно сощурилась Нитха. — Погоди, я тебе тоже что-нибудь устрою!
— Вовсе не я, — защищался Дайру, — это из старинной баллады! Там еще говорится…
— А у нас в Наррабане говорится: «Рот грайанца отличается от ворот тем, что ворота проще захлопнуть!..»
Шенги, сидевший неподалеку на песчаном пригорке, усмехнулся. Пусть повеселятся, отлив не скоро! Охотник, Держа на коленях арбалет, поглядывал, не лезет ли из воды какая-нибудь хищная пакость, и краем уха слушал, как Дайру коверкает письмо своего молодого господина. Витудаг Ранний Путь, семнадцатилетний сын Бавидага, имел неосторожность по уши влюбиться в Нитху и тут же, разумеется, превратился в шута при трех нахальных подростках (о чем надменный, самоуверенный юнец и не догадывался).
Дайру, вновь нацепив маску придурковатого раба, с тупым усердием терзал очередную фразу:
— Благоукрыш… благоустраш… ой, виноват, ясная госпожа! Благоукрашенная добродетелями!
— И на кой ему эти завихрения? — добродушно удивился Нургидан. — Язык ломать… Нет чтоб попросту: красотка, ты мне нравишься, приходи вечерком на берег озера, где мостки и старый дуб…
— Хищник ты лесной, невоспитанный! — попенял ему Дайру. — Витудаг не дочке сапожника пишет, а принцессе!
— А что, все принцессы — набитые дуры? — с горечью спросила Нитха.
— Ну почему — все? — рассудительно ответил Дайру. — Про всех не скажу, не знаком… — Он заметил, как сверкнули глаза напарницы, и поспешил с дурацки напряженным видом вернуться к расшифровке письма: — Я… жду… при… козы… — Замолчал, похлопал белыми ресницами и плачуще возопил: — Коза-то откуда взялась? Я ж помню, не было ее! При какой такой… козы?..
— При наррабанской, — негромко подсказал Нургидан.
— Нету здесь такого! Еще «вай» затесалось! — Дайру поскреб в затылке и расплылся в ухмылке от уха до уха: — А! Понятно! «Я жду, приказывай!»
— Давай сразу стихи! — распорядилась Нитха. — Отлив уже, не успеем!
— Отлив? — встрепенулся Нургидан. — С чего ты взяла?
— А вон, видишь, ветка торчит, как рука с пятью пальцами? «Мизинец» еле был виден над водой — а теперь?
Шенги улыбнулся. Толковая девчушка. Наблюдательная.
— Успеем! — вернулся Нургидан к письму. — Там небось еще столько интересного!
— Вот когда этот придурок напишет любовное письмо тебе, — возразила Нитха, — можешь то письмо хоть к воротам прибить, чтоб прохожие читали. А это — мое! И я хочу услышать стихи!
Нургидан онемел, представив, как получает страстное послание от наглого Витудага. Во имя Безликих! Да он тогда самого Витудага к воротам прибьет!..
— Но тут и правда еще столько интересного! — Дайру говорил голосом няни, которая упрашивает своего питомца скушать еще ложечку кашки. — Например, где он сравнивает стройно-грациозные ножки юной госпожи с…
— Убью, — тихо, но твердо перебила его Нитха.
— Понял! — тут же откликнулся Дайру и выразительно продекламировал:
Шенги даже забыл, что охрану несет, прикусил губу, глядя на потрясенную рожицу Нитхи. Круглые глаза, приоткрытый рот — лицо ребенка, который обнаружил, что мир состоит не только из игрушек и сластей.
Словно блюдо — без пирожного,
Словно жемчуг — без оправы,
Я — с тоскою невозможною
По тебе, души отрава!
— Слышь, а ведь тут не обошлось без белобрысого! — осенило Нургидана.
— Думаешь?.. — протянула Нитха, не сводя взгляда с честной, открытой физиономии Дайру.
— Что б вы понимали в поэзии! — вознегодовал верный слуга. — Да мой господин пишет лучше самого Джаши Странника! Выразительнее! А какое богатство образов! «Словно блюдо без пирожного» — чувствуете трагизм?.. Э-эй, ты чего?! Положи палку, ненормальная! Держите ее, убьет ведь!..
Но Нургидан, не вставая, гибким движением подставил подножку удирающему в кусты приятелю.
Спохватившись, Шенги перевел взгляд на серую, чуть рябившую под ветром поверхность воды. За его спиной слышались пыхтение, неразборчивые восклицания и хруст ветвей. В кустах вершилась праведная месть.
— Уау! — взвыл наконец Дайру. — Сдаюсь, придурки! Пусти ухо, ты, души отрава!
Но напарники, навалившись на беднягу, катали его по песку до тех пор, пока он не сознался в подлоге:
— Ну ладно, ладно! У него было — «отрада»… Всего буковку подправил, чтоб рифма была получше! А шуму-то, шуму, будто я Кланы оскорбил!
Шенги внезапно вспомнил, каким был Дайру три года назад, когда пришлось ему по хозяйской воле надеть ошейник. Унылый, язвительно-злой, не ожидающий от жизни ничего хорошего и не желающий даже разговаривать с напарниками. А как быстро выправился! Уже через пару дней начал задирать Нургидана, поддразнивать Нитху, а главное — смеяться над самим собой. Сильный он. Внутренне сильный…
А уж как умеет использовать все к своей выгоде — даже завидно!
Взять хотя бы этого хлыща Витудага. Ведь как злобился на беглого раба! Как требовал, чтобы отец расторг соглашение с Охотником, вернул дерзкого мальчишку под хозяйскую плеть! А теперь — смотри-ка! — Дайру для Витудага любимый слуга, наперсник и советчик. Носит письма любимой девушке молодого господина, а заодно приглядывает, чтоб вокруг красавицы не крутились соперники. Ох, не приведи Безликие Витудагу узнать, какой балаган Дайру устраивает из его писем и секретных поручений!
Незаурядный парнишка этот Дайру. Правильно Шенги два года воевал из-за него с Главой Гильдии. Лауруш сначала и слышать не желал никаких доводов. Виданное ли дело — рабу носить знак Гильдии! Но после долгих уговоров слегка смягчился: привози, мол, свое сокровище, когда доведешь до ума. Посмотрим, что там у тебя такое выросло…
Тем временем за спиной у Шенги стихла потасовка.
Недавние противники мирно уселись на берегу.
— А что ты все Кланы поминаешь? — поинтересовалась Нитха. — Это для тебя, похоже, верх злодейства — оскорбить их…
— Ну да, — убежденно отозвался Дайру. — А ты что, не слышала про Кланы? У тебя мать силуранка — неужели не рассказывала?
— Рассказывала. И наставники что-то такое бубнили. Это у вас вроде бы высшая знать, да? В Грайане, Силуране, еще где-то…
— Верно.
— Ах, вот ты как! С наррабанской принцессой шутишь дурацкие шуточки и глазом не моргнешь, а как про Кланы кто упомянет, так у тебя сразу такая физиономия… ну, будто ты в храме — вот-вот молиться начнешь.
— В храм-то рабам нельзя, — легко уточнил Дайру. — Но вообще ты права. Кланы — часть нашей религии.
И с удовольствием начал рассказывать о Двенадцати Великих Магах.
Хотя Шенги и Нургидан уже слышали эту легенду, они подпали под обаяние хрипловатого, взволнованно подрагивающего голоса, который повествовал об Огненных Временах, когда не было еще великих государств Грайан и Силуран, а была пригоршня мелких королевств, ведущих меж собой изнурительную, затяжную войну. И в этой кровавой сумятице двенадцать наемников из разбитой армии, спасаясь от погони, набрели в горах на источник, вода которого была необычной по цвету и запаху. Но измученные, изнемогающие от жажды воины рискнули припасть к таинственному роднику.
Запрокинув голову, Дайру нараспев цитировал летопись:
— «И пили они воду, все двенадцать, и объял их сон, и дважды всходила над ними луна, и дважды — солнце, а они все спали, и не было на земле сна, подобного этому, и не будет впредь без воли Безымянных богов…»
Подперев кулачком щеку, Нитха завороженно слушала о том, как во сне один воин увидел себя драконом, другой — свирепым волком, третий — могучим вепрем, четвертый — грозным медведем, пятый — когтистой рысью. Узнали счастье полета те, кто был во сне орлом, соколом, лебедем, вороном, альбатросом. Тайны морской пучины открылись для ставших спрутом и акулой…
Шенги глядел на подрагивающие под легким ветром мокрые черные кусты. Вода отступила уже далеко, скоро можно будет продолжить путь. И хорошо, а то детвора совсем бдительность потеряла.
— Пробудившись, они поняли, что боги одарили их магическими талантами, — благоговейно продолжал Дайру. — У каждого был особый дар: кто умел становиться невидимым, кто летал под небесами, кто голосом наводил панику на неприятельские войска… иной возжигал взглядом огонь, иной по желанию менял облик… И все со временем научились создавать волшебные предметы, переливая в них свою силу…
— И основали двенадцать Кланов, — встряла Нитха, которой мать кое-что рассказывала о своей родине. — Каждый Клан взял имя животного… ну, которое во сне… или птицы…
— Гостил у отца в замке один из Орлов, — с напускным равнодушием вставил Нургидан. — Ну и никакой не чародей. Только задается очень.
— Даже больше тебя задается?! — картинно изумился Дайру. — А что не чародей — так не каждому потомку Двенадцати судьба дала стать магом. Но в крови любого из них живет благословение Безликих, которое может возродиться в детях, внуках или правнуках. Поэтому мы чтим Кланы. А кто посмеет обманно назваться Сыном Клана или надеть одежду с изображением священных животных, тому — смерть без погребального костра!
Последняя фраза, произнесенная страшным голосом, не произвела на Нитху особого впечатления: в Наррабане огненное погребение не считалось ключом к вечной жизни в грядущих поколениях. Она хмыкнула:
— Смерть — за тряпку?
— Не за тряпку! — возмутился Дайру. — За оскорбление святыни! На детях Клана — милостивый взор богов! Ни деньги, ни воля короля не могут ввести в Клан… скажем, Сына Рода! — Дайру метнул быстрый взгляд на Нургидана.
Тот обиженно нахмурился:
— А вот я слышал, были случаи… — Он запнулся, припоминая.
Дайру судорожно вздохнул и сказал негромко, как о чем-то дорогом, сокровенном:
— Да… За тысячу лет — два случая. Клан Дракона за неслыханные подвиги усыновил воина-героя. Он принял имя Лаогран Полночный Гром, стал королем и объединил восемь королевств в государство Великий Грайан! Попробуйте только сказать, что это не была воля Безликих!.. А второй случай был совсем недавно, лет шесть…
— Тихо! — напряженным голосом перебил его учитель.
Трое подростков оглянулись и растянулись на песке, замерли.
Над островком, мерно ударяя по воздуху кожистыми широкими крыльями, парил огромный черный дракон.
* * *
Сшивая воедино два мира, незримой нитью дрожала от напряжения общая воля семи призраков. От нее расходились волны черной силы, давая о себе знать в самых неожиданных точках миров, калеча, искажая реальность.
В одной из складок в неглубоком болотце мирно щипали широкие листья водяных растений длинноногие существа, похожие на цапель, с кроличьими мордочками и огромными кроткими глазами. Внезапно стайка встрепенулась, бросилась наутек, резво переставляя длинные ноги. Но было поздно: вода вокруг изменила цвет, из мутно-зеленой стала бурой — и зверушки начали падать, дергаясь в предсмертных конвульсиях.
Через две складки от них по бурой пустыне понеслись небывалой силы вихри, выдирая из земли колючие упрямые кусты, подхватывая и кружа мелких тварей в кольчатых панцирях.
В Силуране землетрясение разорвало скалистый берег Тагизарны и великая река образовала новый рукав, спрямив извилину русла.
Уже на излете колдовская сила задела крылом Уртхавен, где серые упругие волны обдавали пеной покрытые вечной ледяной броней гранитные берега.
Громадный айсберг, давно вмерзший в берег, содрогнулся, расселся; трещина зазмеилась по заснеженному боку, отделяя большой пласт. Льдина мягко съехала в воду. Волны приняли ее, подхватили, начали подбрасывать. Окажись в этих неприветливых местах человек, заметил бы странную вещь: волны отшвыривали льдину все дальше и дальше от берега, пока ее не подхватило течение и не поволокло со скоростью просто невероятной.
Льдина, покачиваясь, обогнула скалистый мыс и поплыла на юг. А когда из-за туч показалось солнце и уронило лучи на серый «кораблик», сквозь ледяную корку смутно засветилось что-то переливчатое, перламутрово-радужное…
* * *
— Не двигаться! — негромко приказал Шенги.
Ученики вжались в песок. Они знали, что у драконов скверное зрение.
Чудовище, покачиваясь на распахнутых крыльях, плавно снижалось. Голова с высоким гребнем чутко поворачивалась на гибкой шее. Лапы, поджатые к животу, в любой момент готовы были рвануться вперед, впиться в добычу…
Нургидан подвинул руку к эфесу меча. Шенги, не выпускавший арбалета, прикидывал, куда всадить стрелу — в глаз или в пасть. Дайру скосил глаза на мокрые кусты: сошла ли вода, есть ли путь для отступления? А Нитха глядела распахнутыми глазами на дракона, и на лице ее ужас был смешан с восторгом.
Внезапно крылья дракона дрогнули, красивая линия снижения сбилась, и люди увидели, что гигантский хищник, сделав разворот, стал набирать высоту. Дракон, властелин Подгорного Мира, бежал — но от кого?!
Ответ пришел и наполнил сердца людей смятением. Над водой в сторону островка двигалось черное пятно, бесформенное, дрожащее, с зыбкими, трепещущими краями…
С губ Шенги сорвалось ругательство. Лучше хищник, чем опасная загадка. Дракон тоже так думает. Вон как удирает! Умен, скотина!
Черное пятно приблизилось, можно разглядеть копошащихся по краям Тварей. Спрутомыши! Что они волокут? Камень какой-то? Штуковина тяжелая, вот-вот в воду уронят… Вокруг — зловещее облако: спрутомыши, не сумевшие зацепиться щупальцами за камень, эскортом сопровождают «носильщиков».
— Скоро над островом окажутся, — озабоченно шепнул Шенги.
— Они к нам летят? — пискнула Нитха.
— К нам, — огрызнулся Нургидан, — каменюку тебе на голову шмякнуть!
— А почему днем? — удивился Дайру. — Ночные же Твари!
Но спрутомыши, похоже, и днем чувствовали себя бодро. Они летели по прямой, и островок был у них как раз на пути. Заметив людей, стая «эскорта» заверещала и, обогнав «носильщиков», ринулась на остров.
— Десятка два! — азартно выдохнул Нургидан.
— Отходим! — скомандовал Охотник. — Нургидан, кому сказано?! Опять в герои лезешь? Учу тебя, учу…
Дайру брел по пояс в воде осторожно, не давая отливу свалить себя. Нитха мелкими шагами следовала за ним. Спрутомыши носились над головами, хлопали крыльями по воде и вновь взмывали вверх так близко, что можно было разглядеть меж бурых перепонок толстый кожистый мешок и длинные щупальца с крючковатыми когтями вместо присосок.
Нургидан, оскалясь, вскинул меч.
— Не спеши, — остерег его Шенги. — Ложная атака.
Все трое знали обычную тактику спрутомышей. Крылатые хищники делали несколько пробных заходов, оценивая врага… все ближе, ближе… затем шли в ход когти — резко, с налета, царапая противника. И наконец — слаженная, дружная, беспощадная атака! По пять-шесть Тварей набрасываются на жертву, оплетают щупальцами, терзают когтями…
Главное — не бежать! Хотя как тут побежишь, по пояс в воде…
Нитха вскрикнула: мерзкий бурый мешок метнулся прямо перед ее лицом. Еще две Твари захлопали крыльями над головой Дайру. Парнишка оступился, упал, забарахтался в воде. Нургидан левой рукой подцепил его за шиворот, рванул вверх, толкнул в сторону берега и, обернувшись, клинком встретил хищников. Одна спрутомышь забилась на мелководье с перерубленным крылом, другая, вереща, шарахнулась прочь.