Страница:
— Что же случилось с твоей эскадрой? — вежливо поддержал разговор Сарх, догадываясь, что услышит в ответ.
— Есть три поганых слова: Спрут, Акула, Альбатрос! — с чувством вымолвил Бикат. — Морские Кланы, чтоб их Многоликая завязала в три морских узла и утопила в гальюне! Борьбу, понимаешь ли, ведут с пиратством! Как будто сами не пиратствуют — в любом порту даже детишкам это известно!
Сарх сочувственно кивал, но в черных глазах искорками посверкивал холодный расчет.
Вроде все хорошо складывается. Даже слишком хорошо. Брат по вере дал Сарху и его людям сухую одежду, накормил, посулил довести до какого-нибудь порта — ну, куда «Белопенный» сможет зайти без опаски. Даже пообещал, что велит своим морякам изловить мерзкого гурлианского мальчишку, который прячется где-то на острове.
Казалось бы, радоваться надо.
А почему старый приятель угощает их на берегу, у костра? Почему не пригласил Сарха в каюту? Не потому ли, что не хочет связывать себя законами гостеприимства? Обещает взять друга и его людей с собой и наверняка возьмет… но не в трюме ли, на цепи?
Сарх знал таких людей, как этот пират. Он и сам был таким человеком. Вспомнить хотя бы недавнюю встречу с Шершнем. Тоже вроде бы хороший приятель, сколько выгодных сделок вместе провернули… А когда Сарх счел старого дружка затравленным беглецом без медяка в кошельке, сразу стал прикидывать, сколько за друга дадут на невольничьем рынке.
Дружба — понятие великое и святое. Но если один из друзей богат и силен, а другой нищ и слаб, то это уже не дружба, а чистая благотворительность. А благотворительность Сарх презирал всей душой и готов был поспорить на спрятанный в сапоге старинный браслет, что Бикат придерживается тех же взглядов.
Как же быть? Показать пирату браслет и наврать про древний клад, который можно откопать и поделить?
Не выйдет. Не тот человек Бикат. Прикажет пытать брата по вере, вытягивая подробности насчет клада. Во всяком случае, так поступил бы сам Сарх. Делиться — какая глупость!
Подошел верзила-боцман, почтительно обратился к Бикату:
— Парни закончили, капитан. И воду уже доставили на берег.
Бикат обернулся к боцману, и Сарх воспользовался этим: качнулся в сторону сидящего рядом Варраха, что-то шепнул. Смуглое лицо Варраха не дрогнуло, лишь кисть сделала легкое движение, передав что-то Сарху.
Капитан «Белопенного» тем временем произнес:
— Ну, осталось только одно дело, и можно поднимать якорь. Вели ребятам изловить мальчишку, здесь где-то прячется. Пусть поторопятся: ветер хороший, грех не воспользоваться!
Боцман кивнул, свистом подозвал матросов, которые грузили в шлюпку бочонки с водой, и хотел было отдать им приказание, но Сарх властно и резко прервал его:
— Не спеши, есть и другое дело. Будь свидетелем, боцман, и эти парни тоже пусть приглядят, чтобы все было как положено.
Все заинтересованно насторожились. Глаза Биката сверкнули хмурой сталью: он догадался, что сейчас произойдет.
Ждал этого с момента, как увидел старого дружка.
Ловкие смуглые руки Сарха повернули костяную рукоять ножа, и она расцвела лепестками лезвий. Наррабанец легко провел сталью по земле, вернее, по камням, на которых не осталось и следа. И все же каждому, кто следил за движением ножа, показалось, что за клинком прочертилась узкая огненная линия.
Четко и внятно Сарх произнес слова, с Темных Времен известные каждому пирату, разбойнику, вору от Уртхавена до Жемчужных островов:
— Черта на черте — по земле и по воде. Клинок на клинок — любой силе поперек. Кровь на кровь, грудь на грудь — мой верх отныне будь!
В воцарившемся молчании он глянул в сузившиеся серые глаза Биката и обычным, дружелюбным тоном сказал:
— Ты уж не обижайся. За еду и сухую одежду спасибо, но мне очень нужен твой корабль. И твоя команда.
Бикат расхохотался, ударил себя ладонями по мощным ляжкам:
— Обижаться?! Да ты что? Клянусь Хмурым, да за такое развлечение я… Старина, дружище, ты же так великолепно подставился с этим вызовом!
Он обернулся к боцману и сгрудившимся у костра пиратам:
— Глядеть в оба! Чтоб не было разговоров, мол, капитан обычаи не уважает, на вызов ответить не сумел. Может, позвать тех, кто на борту?
— Они и так видят, — мрачно сказал боцман.
Это было правдой: корабль стоял в бухточке почти у берега. Левый борт был облеплен пиратами, которые уже поняли, что капитану по всем правилам брошен вызов, и не намерены были упустить ничего из редкого зрелища.
— Плохо ты наши порядки знаешь, — наслаждался ситуацией Бикат. — Ты вызвал — я выбираю оружие. Сделаем по старинке — драться как есть. У кого что при себе, тот этим и дерется. Твой ножичек, которым только грязь из-под ногтей выковыривать, против моего Шалуна. — Пират любовно погладил расшитые бисером ножны, в которые, судя по размеру, была вложена оглобля.
Пираты зашушукались за спиной вожака, а на борту и вовсе поднялся галдеж. Одни считали, что атаман поступает подловато, выставляя неравные условия и превращая поединок в заведомое убийство. Другие восхищались хитроумием Биката — мол, что с этим чужаком церемониться! Хватило нахальства лезть в капитаны «Белопенного» — пускай и получает полную загрузку во все трюмы!
Сарх и бровью не повел.
— Принимаю, — хладнокровно сказал он.
— Но ты ж теперь даже камешка поднять не можешь, чтоб засобачить мне в лоб!
— Обещаю не собачить тебе камнями в лоб, — серьезно заверил его противник.
— Ты понимаешь, — понизил голос Бикат, — что со мной не пройдут игры вроде «змеиного танца» или «круга смерти». Сам кхархи-гарр, знаю эти штуки.
Сарх спокойно кивнул.
— Ну, тогда поживи немножко, пока я мускулы разогрею, — по-приятельски сказал морской разбойник.
Светлая сталь поплыла из ножен. Шалун казался оружием, выкованным для исполина. Не верилось, что человеческие руки могут хотя бы взмахнуть этой громадиной. Долго не верилось — несколько мгновений. Пока Бикат не вскинул меч над головой и не пошел вращать им с такой легкостью, с какой подросток забавляется с дедушкиным посохом.
Пираты застонали. Они не впервые видели это зрелище, и каждый раз оно потрясало их.
— Слышь, черномазый, — шепнул боцман Варраху, — на что спорим, что бой будет коротким?
Варрах поднял на моряка темные бесстрастные глаза, в которых колко отражалось пламя костра:
— Не стану спорить. Бой будет очень коротким.
Он знал своего соплеменника. Бой и впрямь не затянулся. Собственно, почти и не начинался.
Сарх уклонился от первого выпада грайанца и легко взмахнул левой рукой.
Бикат выронил рукоять Шалуна. Вскинул руки к лицу.
Сквозь пальцы просочились красные капли. Колени грайанца подогнулись, он рухнул на камни. В правую глазницу глубоко ушел «прыгающий цветок» — стальной кружок с остро заточенными зубчатыми краями. Коварная наррабанская штучка, верная смерть в умелых пальцах.
Ошеломленное молчание — и лавина голосов, недоуменных, испуганных, возмущенных.
Заглушив всех могучим басом, боцман выразил общее мнение:
— Не по обычаю этак-то!
— Почему? — холодно спросил Сарх.
— Надо было драться тем, что есть… ну, что было, когда вызывал…
Все смолкли: что ответит этот опасный наррабанец?
— В момент вызова у меня были складной нож и «цветок» в рукаве. Варрах, когда ты мне его передал?
— Когда боцман подошел к костру, — охотно сообщил Варрах.
— Обычаи соблюдены, — подвел итог Сарх. — Кто сомневается, может выйти сюда и провести черту. Выбирать оружие буду уже я. Ну, кто? Ты, боцман?
Боцман замотал головой и попятился.
— Тогда ты?.. Ты?.. Ты?.. — указывал пальцем Сарх.
Оказывается, он успел заметить и запомнить самых горластых крикунов.
Одно дело — шуметь и махать руками в толпе. Совсем другое — высказать противнику в лицо свое мнение и отстоять его в бою.
— Вот и хорошо, — сказал новый капитан, немного выждав и оглядев перекошенные рожи моряков. — Как я понял, корабль готов к отплытию. Здесь у нас еще два дела. Первое — сложить достойный костер отважному Бикату из Рода Ларлок. Меч положить рядом с ним. Еловая хвоя есть?
— Куда ж мы без нее, капитан! — с готовностью откликнулся боцман.
— Так, с этим ясно. Второй приказ — изловить мальчишку, который скрывается на острове. Это легко, здесь особо не спрячешься. Поднимаем якорь сразу, как только гаденыш будет пойман, связан и брошен в трюм.
Понизив голос так, чтоб слышали только Пень и Варрах, капитан добавил:
— Я ему покажу земляную пыхтелку!
К вечеру «Белопенный отчалил, унося в трюме пленника. Попутный ветер округлял тугие паруса. Новый капитан с мостика лениво смотрел на спокойное темнеющее море.
В небе стояла бледная луна. Круглая, серебристая, полная…
Наступала первая из трех проклятых ночей, которых каждый месяц со страхом ждал Нургидан.
26
27
— Есть три поганых слова: Спрут, Акула, Альбатрос! — с чувством вымолвил Бикат. — Морские Кланы, чтоб их Многоликая завязала в три морских узла и утопила в гальюне! Борьбу, понимаешь ли, ведут с пиратством! Как будто сами не пиратствуют — в любом порту даже детишкам это известно!
Сарх сочувственно кивал, но в черных глазах искорками посверкивал холодный расчет.
Вроде все хорошо складывается. Даже слишком хорошо. Брат по вере дал Сарху и его людям сухую одежду, накормил, посулил довести до какого-нибудь порта — ну, куда «Белопенный» сможет зайти без опаски. Даже пообещал, что велит своим морякам изловить мерзкого гурлианского мальчишку, который прячется где-то на острове.
Казалось бы, радоваться надо.
А почему старый приятель угощает их на берегу, у костра? Почему не пригласил Сарха в каюту? Не потому ли, что не хочет связывать себя законами гостеприимства? Обещает взять друга и его людей с собой и наверняка возьмет… но не в трюме ли, на цепи?
Сарх знал таких людей, как этот пират. Он и сам был таким человеком. Вспомнить хотя бы недавнюю встречу с Шершнем. Тоже вроде бы хороший приятель, сколько выгодных сделок вместе провернули… А когда Сарх счел старого дружка затравленным беглецом без медяка в кошельке, сразу стал прикидывать, сколько за друга дадут на невольничьем рынке.
Дружба — понятие великое и святое. Но если один из друзей богат и силен, а другой нищ и слаб, то это уже не дружба, а чистая благотворительность. А благотворительность Сарх презирал всей душой и готов был поспорить на спрятанный в сапоге старинный браслет, что Бикат придерживается тех же взглядов.
Как же быть? Показать пирату браслет и наврать про древний клад, который можно откопать и поделить?
Не выйдет. Не тот человек Бикат. Прикажет пытать брата по вере, вытягивая подробности насчет клада. Во всяком случае, так поступил бы сам Сарх. Делиться — какая глупость!
Подошел верзила-боцман, почтительно обратился к Бикату:
— Парни закончили, капитан. И воду уже доставили на берег.
Бикат обернулся к боцману, и Сарх воспользовался этим: качнулся в сторону сидящего рядом Варраха, что-то шепнул. Смуглое лицо Варраха не дрогнуло, лишь кисть сделала легкое движение, передав что-то Сарху.
Капитан «Белопенного» тем временем произнес:
— Ну, осталось только одно дело, и можно поднимать якорь. Вели ребятам изловить мальчишку, здесь где-то прячется. Пусть поторопятся: ветер хороший, грех не воспользоваться!
Боцман кивнул, свистом подозвал матросов, которые грузили в шлюпку бочонки с водой, и хотел было отдать им приказание, но Сарх властно и резко прервал его:
— Не спеши, есть и другое дело. Будь свидетелем, боцман, и эти парни тоже пусть приглядят, чтобы все было как положено.
Все заинтересованно насторожились. Глаза Биката сверкнули хмурой сталью: он догадался, что сейчас произойдет.
Ждал этого с момента, как увидел старого дружка.
Ловкие смуглые руки Сарха повернули костяную рукоять ножа, и она расцвела лепестками лезвий. Наррабанец легко провел сталью по земле, вернее, по камням, на которых не осталось и следа. И все же каждому, кто следил за движением ножа, показалось, что за клинком прочертилась узкая огненная линия.
Четко и внятно Сарх произнес слова, с Темных Времен известные каждому пирату, разбойнику, вору от Уртхавена до Жемчужных островов:
— Черта на черте — по земле и по воде. Клинок на клинок — любой силе поперек. Кровь на кровь, грудь на грудь — мой верх отныне будь!
В воцарившемся молчании он глянул в сузившиеся серые глаза Биката и обычным, дружелюбным тоном сказал:
— Ты уж не обижайся. За еду и сухую одежду спасибо, но мне очень нужен твой корабль. И твоя команда.
Бикат расхохотался, ударил себя ладонями по мощным ляжкам:
— Обижаться?! Да ты что? Клянусь Хмурым, да за такое развлечение я… Старина, дружище, ты же так великолепно подставился с этим вызовом!
Он обернулся к боцману и сгрудившимся у костра пиратам:
— Глядеть в оба! Чтоб не было разговоров, мол, капитан обычаи не уважает, на вызов ответить не сумел. Может, позвать тех, кто на борту?
— Они и так видят, — мрачно сказал боцман.
Это было правдой: корабль стоял в бухточке почти у берега. Левый борт был облеплен пиратами, которые уже поняли, что капитану по всем правилам брошен вызов, и не намерены были упустить ничего из редкого зрелища.
— Плохо ты наши порядки знаешь, — наслаждался ситуацией Бикат. — Ты вызвал — я выбираю оружие. Сделаем по старинке — драться как есть. У кого что при себе, тот этим и дерется. Твой ножичек, которым только грязь из-под ногтей выковыривать, против моего Шалуна. — Пират любовно погладил расшитые бисером ножны, в которые, судя по размеру, была вложена оглобля.
Пираты зашушукались за спиной вожака, а на борту и вовсе поднялся галдеж. Одни считали, что атаман поступает подловато, выставляя неравные условия и превращая поединок в заведомое убийство. Другие восхищались хитроумием Биката — мол, что с этим чужаком церемониться! Хватило нахальства лезть в капитаны «Белопенного» — пускай и получает полную загрузку во все трюмы!
Сарх и бровью не повел.
— Принимаю, — хладнокровно сказал он.
— Но ты ж теперь даже камешка поднять не можешь, чтоб засобачить мне в лоб!
— Обещаю не собачить тебе камнями в лоб, — серьезно заверил его противник.
— Ты понимаешь, — понизил голос Бикат, — что со мной не пройдут игры вроде «змеиного танца» или «круга смерти». Сам кхархи-гарр, знаю эти штуки.
Сарх спокойно кивнул.
— Ну, тогда поживи немножко, пока я мускулы разогрею, — по-приятельски сказал морской разбойник.
Светлая сталь поплыла из ножен. Шалун казался оружием, выкованным для исполина. Не верилось, что человеческие руки могут хотя бы взмахнуть этой громадиной. Долго не верилось — несколько мгновений. Пока Бикат не вскинул меч над головой и не пошел вращать им с такой легкостью, с какой подросток забавляется с дедушкиным посохом.
Пираты застонали. Они не впервые видели это зрелище, и каждый раз оно потрясало их.
— Слышь, черномазый, — шепнул боцман Варраху, — на что спорим, что бой будет коротким?
Варрах поднял на моряка темные бесстрастные глаза, в которых колко отражалось пламя костра:
— Не стану спорить. Бой будет очень коротким.
Он знал своего соплеменника. Бой и впрямь не затянулся. Собственно, почти и не начинался.
Сарх уклонился от первого выпада грайанца и легко взмахнул левой рукой.
Бикат выронил рукоять Шалуна. Вскинул руки к лицу.
Сквозь пальцы просочились красные капли. Колени грайанца подогнулись, он рухнул на камни. В правую глазницу глубоко ушел «прыгающий цветок» — стальной кружок с остро заточенными зубчатыми краями. Коварная наррабанская штучка, верная смерть в умелых пальцах.
Ошеломленное молчание — и лавина голосов, недоуменных, испуганных, возмущенных.
Заглушив всех могучим басом, боцман выразил общее мнение:
— Не по обычаю этак-то!
— Почему? — холодно спросил Сарх.
— Надо было драться тем, что есть… ну, что было, когда вызывал…
Все смолкли: что ответит этот опасный наррабанец?
— В момент вызова у меня были складной нож и «цветок» в рукаве. Варрах, когда ты мне его передал?
— Когда боцман подошел к костру, — охотно сообщил Варрах.
— Обычаи соблюдены, — подвел итог Сарх. — Кто сомневается, может выйти сюда и провести черту. Выбирать оружие буду уже я. Ну, кто? Ты, боцман?
Боцман замотал головой и попятился.
— Тогда ты?.. Ты?.. Ты?.. — указывал пальцем Сарх.
Оказывается, он успел заметить и запомнить самых горластых крикунов.
Одно дело — шуметь и махать руками в толпе. Совсем другое — высказать противнику в лицо свое мнение и отстоять его в бою.
— Вот и хорошо, — сказал новый капитан, немного выждав и оглядев перекошенные рожи моряков. — Как я понял, корабль готов к отплытию. Здесь у нас еще два дела. Первое — сложить достойный костер отважному Бикату из Рода Ларлок. Меч положить рядом с ним. Еловая хвоя есть?
— Куда ж мы без нее, капитан! — с готовностью откликнулся боцман.
— Так, с этим ясно. Второй приказ — изловить мальчишку, который скрывается на острове. Это легко, здесь особо не спрячешься. Поднимаем якорь сразу, как только гаденыш будет пойман, связан и брошен в трюм.
Понизив голос так, чтоб слышали только Пень и Варрах, капитан добавил:
— Я ему покажу земляную пыхтелку!
* * *
К вечеру «Белопенный отчалил, унося в трюме пленника. Попутный ветер округлял тугие паруса. Новый капитан с мостика лениво смотрел на спокойное темнеющее море.
В небе стояла бледная луна. Круглая, серебристая, полная…
Наступала первая из трех проклятых ночей, которых каждый месяц со страхом ждал Нургидан.
26
Откуда она взялась на лесной дороге, эта старушонка? Дряхлая, горбатенькая, какая-то невесомая. Лицо — сплошные морщины, из которых торчит нос и поблескивают глаза. Так пронзительно поблескивают, что маленький Денат расхныкался на седле у Аранши, спрятал щекастую мордашку под мамину куртку.
А дорогу отряду старуха заступила, между прочим, по вполне мирному делу: принялась зазывать на постоялый двор, который держит ее семья. Совсем недалеко, она проводит, покажет… Почему не у дороги? А там ручей рядом и место для дома удобнее. Во-он туда, по старой просеке.
Госпожа с сомнением обернулась к Аранше: в такой глухомани постоялый двор?
Прошлую ночь отряд провел на берегу Тагизарны, там, где причалило на стоянку судно. Наутро капитан был удивлен, услышав, что пассажиры с ним расстанутся и двинутся дальше по суше. Не добившись связного объяснения, куда же им все-таки надо, капитан махнул рукой и приказал отчаливать.
Почти весь день отряд вел коней в поводу сквозь чащу — как только бедные животные себе ноги не переломали! Наемники втихомолку поругивали госпожу, которая завела их в силуранские дебри. А идет-то как уверенно — словно карта перед глазами!
Только Аранше госпожа тихонько призналась, что перед глазами у нее действительно карта. Три года назад она побывала в Кровавой крепости, прилетела на драконе. И видела с высоты здешние места. А память у Волчицы такая, что хоть садись да рисуй каждый изгиб лесной тонкой речушки, каждую проплешину от лесного пожара. И старую дорогу, на которую выбрел отряд, госпожа тоже помнила.
Далеко еще до цели…
Дорога оказалась даже не совсем заброшенной. Хоть и редко, а ездят здесь люди. По следам-то Аранша читает ловчее, чем по книге.
И кому только нужна дорога в такой глухомани?
На этот вопрос бойко ответила встреченная старушка. Оказывается, места хоть и глухие, но не безлюдные. Есть вокруг маленькие деревушки, люди там звероловством промышляют. Два раза в год наезжают купцы из Фатимира — пушнину скупать, мясо копченое. Опять-таки разносчики с товаром шастают, бродячие лекари и прочий народец, кому дома не сидится… Разбойники? Какие разбойники? Храни Безликие, давно и не слыхали про таких! В прежние времена пошаливали, а новый король им хвост прищемил, тихо стало.
Госпожа высказала предположение, что в таком мало-людном месте постоялый двор процветать не может. В ответ старуха закивала так яростно, что, казалось, голова вот-вот слетит с морщинистой шейки. Куда уж там процветать! Семья, как все, звероловством промышляет, а коли гость забредет, так это подспорье и подарок богов. Вот она, старая, ходила по грибы, да как увидела отряд, так и кинулась под копыта: стойте, люди хорошие, не проезжайте мимо, сверните к нашему очагу!
— А велика ли у тебя семья? — подозрительно поинтересовалась Аранша.
— Две внучки, Милчи да Рамчи. Хорошие внучки, красивые, работящие, песни поют, — бойко затараторила старуха. — Обе, хвала богам, замужем, да мужей дома нет: рыбачат на Утином озере, денька через два вернутся.
Госпожа и Аранша переглянулись.
— Я — как прикажут, — пожала плечами Аранша.
— Мы спешим, — задумчиво сказала госпожа, — но неплохо бы заночевать под крышей. Или ты думаешь, что это опасно?
— Ну, опасно — это вряд ли! — приосанилась женщина-десятник. — У меня под началом восемь морд, да я сама девятая. Не пропадем, даже если там разбойничье гнездо.
— Это у кого гнездо?! — всполошилась старушка. — Это у меня-то гнездо?! Ты, стриженая, сперва погляди, а потом уж гнездом обзывайся!
Он и впрямь не походил на разбойничью берлогу, этот чистенький, ухоженный дом. Просторный, с камышовыми циновками на полу, с выскобленным до светлой желтизны столом и даже с занавесочками на окнах, чем крестьянские жилища могли похвастать редко. Бревенчатые стены были любовно проложены мхом, чтоб холод не пролез в дом, а с потолочных балок свисали на железных цепочках три светильника. Они не были зажжены — ну и правильно, светло еще. Да и поздно вечером они вряд ли понадобятся — так весело пляшет огонь в очаге.
Возле очага наемники и устроились. Не потому, что им было холодно. Просто очень уж славно было играть на широкой скамье в «радугу», вдыхая аромат поджаривающегося на вертеле молоденького кабанчика. Вертел поворачивала крепкая, бойкая Рамчи, а сама бросала взгляды через плечо ближайшего игрока, хохотала, сыпала шуточками.
Милчи, тоненькая, тихая и нежная, молча исчезала из комнаты и вновь появлялась, ставя на стол то хлеб, то соль, то блюдо с зеленью.
А бабуся куда-то исчезла. Должно быть, спать пошла.
Не только она отправилась на покой. Вон какие рулады выводит носом Ильен! Вытянулся на скамье, дремлет, а рука вниз свесилась. На запястье намотаны завязки дорожной сумы, что лежит под лавкой. Что ж там у него за сокровище, что и на миг без присмотра оставить нельзя?
Уснул, не дожидаясь ужина, и маленький Денат, закутавшись, словно в плащ, в мамину куртку. Перед этим долго хныкал. Умаялся, дурачок, в дороге, сидел бы дома! Да разве такого удержишь!
При мысли о необычных талантах сына Аранша загрустила, сердитыми движениями счищая с левого рукава густую пыльную паутину…
Паутину? Где это она умудрилась изгваздаться? Вокруг чистота, как в комнатке старой девы! В лесу, что ли, паука обездолила? Нет, тогда бы испачкала куртку, а не рубаху.
Лениво оглядела комнату и наткнулась взглядом на измученное, осунувшееся лицо госпожи. Та прислонилась к стене, закрыла глаза, прикусила губу. Не заболела ли, храни Безликие?
Аранша тут же оказалась рядом с Волчицей:
— Моей госпоже плохо? Велеть хозяйкам, чтоб постель постелили?
— Я… да, мне нехорошо. Устала в седле или солнце голову напекло. Знаешь, мерещится всякая ерунда. Подняла глаза, разглядываю светильник — вон тот, в виде птички… и вдруг показалось, что надо мной плетеный потолок… ну, из веток, как в бедных хижинах. Моргнула — и опять потолочные балки, светильник этот — птичка на цепочке… И еще… Вон та, тоненькая, румяная… Милчи, да? Подошла, поднесла вина, а мне почудилось, что у нее кожа желтая, щеки ввалились, рот запал, будто зубов нет.
— Ну, щечки у нее, как яблочки, — снисходительно, словно успокаивая ребенка, сказала Аранша, — а про что другое можно спросить Лопоухого. Он ей помогал накрывать на стол, и что-то они в чулане замешкались. А светильник… — Аранша подняла глаза и нахмурилась. — Госпожа просто не пригляделась. Нет там никаких птичек. Там три кораблика!
Арлина ее не слушала.
— И запахи… То вроде пахнет вином и жареным мясом, а то вдруг потянет гнилью, как из заброшенного погреба…
— Точно, Волчице пора отдохнуть! Вот поесть немного — и в постель. Эй, Рамчи! — повысила голос наемница. — Как там поживает кабанчик?
— Привет передает! — весело отозвалась Рамчи, обнажив в улыбке крепкие белые зубы. — Говорит, что почти готов!
Дочь Клана не обратила внимания на этот обмен репликами.
— И пауки все время мерещатся. Большие такие, почти у лица…
Проснулся Денат, испуганно позвал маму. Аранша с невольным облегчением извинилась перед госпожой и бросилась к своему драгоценному. Мальчик обнял мать за шею, что-то зашептал ей на ухо. Та понимающе кивнула, подхватила малыша на руки и понесла за порог.
Заспанный мальчик, развязав пояс на штанишках, юркнул в кусты. А мать глянула на дом и вновь залюбовалась, как в миг, когда он возник перед ними меж деревьев.
Не подайся Аранша в наемницы, останься в родной деревне, ей хотелось бы жить в таких деревянных хоромах…
Хотелось бы? Да она бы изводила жениха до тех пор, пока не согласился бы к свадьбе поставить для нее такой бревенчатый дворец — прочный, на века срубленный, а изнутри просторный и теплый. И чтоб двускатная крыша, на которой снег не залежится. И непременно резьба — вот такая же, с пляшущими рыбками, у них в деревне точно таких же вырезали.
Растроганная, ушедшая в воспоминания Аранша не сразу сообразила, что сын теребит ее за колено. Она присела на корточки:
— Покажи, как завязал пояс… Опять намертво узел затянул? Учу тебя, учу, а ты все как маленький, хуже Лопоухого!..
— Мама, — перебил ее воркотню рыжий мальчуган, глядя куда-то над ее плечом. — А зачем вон тот пучеглазый сидит на крыше? Я его боюсь!
Не вставая, Аранша поспешно оглянулась и тут же посмеялась над своим легковерием.
— Ох, выдумщик ты у меня! Пойдем в дом, я тебя покормлю.
— Не хочу! — закапризничал Денат. — Я его боюсь, он злой! Ты не туда смотришь, давай покажу!
— Ну, покажи! — приняла игру Аранша, поднимаясь с малышом на руках. — Если он злой, мы его убьем.
Денат властно ухватился ручонками за мамину голову и повернул, показывая, куда смотреть.
И тут случилось что-то странное и страшное. Как только горячие детские ладошки скользнули по вискам матери, мир вокруг Аранши разительно изменился. Словно она с ребенком на руках перенеслась в какое-то другое место — запущенное, грязное, полное неведомой опасности.
Непролазный бурьян вместо ухоженного огородика.
Вонючая яма вместо колодца. Темные ели вместо яблоневого садика.
Но главное — дом-дворец, дом-мечта в кружеве резьбы… где он? Перед Араншей — сплетенная из ветвей хибара, нищенская лачужка с плоской крышей. Такая низкая, что потолок можно зацепить макушкой. Колья, вокруг которых заплетены ветки, вбиты вкривь и вкось. Один угловой кол почти завалился, отчего хибарка скособочилась, словно подбитая ворона. Двери нет, из неровного черного проема несутся веселые голоса наемников.
А на крыше… ох, там и вправду кто-то есть!
Гигантский серебристый паук размером с Дената… Нет, Тварь больше похожа на многоногую кошку, исхудавшую до обтянутого светлой шкурой скелета. Растопырив длинные тонкие лапы, вцепившись в переплетенные сучья, Тварь приподняла круглую голову, сплошь усаженную темными глазами, и сквозь щели вглядывалась в то, что происходит внутри лачуги.
— Злой, говоришь? — ровным напряженным голосом переспросила Аранша своего необыкновенного сына. — Ладно, пошли.
Она поудобнее взяла ребенка. Его ладони съехали ей на шею — и вместо хибары возник чудесный дом, в радостном облике которого слились легкость и прочность. Но теперь женщина была настороже и чувствовала, как сквозь эту призрачную, коварную красоту следят за ней выпученные темные глаза.
На пороге она безмятежно улыбнулась, словно любуясь летним вечером, и сквозь стиснутые зубы прошипела:
— Денат, сыночек, мама ничего не видит.
Трехлетний умница все понял и снова приложил ладони к ее вискам.
И наемницу оглушила вонь — запахи пыли, сырости и какой-то тухлятины. Темное помещение с единственным оконцем и густая паутина, пыльная, полная высохших мух.
Возле холодного очага на полу режутся в «радугу» наемники — как только в полутьме различают костяшки? Может, видят их так же, как и все вокруг?
Рядом отвратительная старая карга поворачивает над несуществующим огнем пустой вертел. Да это же та самая бабка, что заманила их сюда! Она жадно вслушивается в веселую перебранку вояк, запрокидывает седую голову, визгливо хохочет — наслаждается происходящим. Это Рамчи, а где вторая? Вон там, в уголке? Нет, это госпожа — прикорнула у стены, задремала.
Во дворе под окном послышалась возня. Аранша настороженно обернулась. Успела узнать наемника, которого прозвали Лопоухим. И тут же отошла от окна, чтобы малыш не увидел скверного зрелища: распаленный, побагровевший мужчина и мерзкое старушечье лицо, счастливо улыбающееся из складок юбки, задранной почти на голову.
Передернувшись от отвращения, женщина огляделась.
Когда отряд прибыл на «постоялый двор», наемники собрались, как положено, сдать оружие. Но десятник воспротивилась. Мужчин в доме нет, случись беда — оружие должно быть под рукой! А уж она, Аранша, приглядит, чтоб парни дурить не начали. Милчи и Рамчи неохотно согласились, и оружие было сложено в чуланчик без замка.
Сейчас десятник в тихом ужасе думала, чем окажется этот чуланчик наяву.
Ну и ничего страшного: большой древний сундук без крышки. Поверх каких-то тряпок — оружие. Все здесь или нет — проверять не время. Она взяла чей-то арбалет, выудила из первого попавшегося колчана стрелу и начала взводить пружину.
Тварь на крыше почуяла беду, забеспокоилась. Аранше показалось, что кто-то роется у нее в мозгу. Воспоминания взметнулись разноцветным вихрем. Вытеснив все остальное, встали перед Араншей два дорогих лица: Харната и покойной матери. Заслонили все собой: выстрели в нас, Аранша, солнышко, любимая, да у тебя же рука не поднимется!..
Наемница опустила сына на земляной пол, зло усмехнулась и подняла арбалет, целясь в потолок.
Ударившийся в панику противник попытался остановить ее отчаянным, безумным ходом: объединил два родных лица в одно. Может, хоть это растрогает женщину, заставит опустить оружие?
Аранша нервно расхохоталась при виде своей матушки с окладистой рыжей бородой и спустила курок. Короткая стрела легко прошила сплетенные ветви и оборвала морок.
Милчи и Рамчи, дико завывая, ползали в ногах у наемников, рвали седые волосы, умоляли о пощаде.
Аранша, не обращая внимания на причитания, слово за словом выжимала из пленниц правду, восстанавливала всю историю с самого начала. С того, как три года назад две старухи-нищенки, сбившись с дороги и заплутав в лесу, набрели на брошенную кем-то хибару и решили пожить там немного на грибах да на ягодах. Хибара была такой же пустой, как сейчас. И так же стоял в углу сундук без крышки, невесть как угодивший в лесную лачугу.
— Теперь-то он не пустой, — угрюмо вмешался в допрос один из наемников. — И мужские тряпки, и женские.
— По шву распороты, чтоб с тела стаскивать сподручнее! — подхватил его приятель. — Ты, Аранша, не поверишь: даже детская игрушка есть!
— Поверю, — хмуро сказала Аранша, прижимая к себе сына. — Шпарьте дальше, раскрасавицы!
«Раскрасавицы» взахлеб, с рыданиями поведали, как по воле злой судьбы именно тогда в этих краях появилась тварюшка из Подгорного Мира. Хищная, между прочим, тварюшка. Кровь пить любила. Совсем слабый хищничек: ни когтей, ни клыков, ни умения догонять жертву. Зато морок умел наводить — просто слов нет! Вот только ему надо, чтоб добыча была совсем рядом. Чужак подыхал с голоду, когда на него наткнулись сестры-нищенки. Конечно, он бы и их заморочил и выпил кровь, но ослаб, сила не та.
И пронырливые старухи ухитрились с ним договориться…
В кровь раздирая ногтями желтые щеки и вялые груди, Милчи и Рамчи клялись, что сначала и не думали о разбое. И если ловили силками белок и зайцев для упыря, то потому, что уж очень сладкие видения наводил глазастый кровопийца.
Каково это для дряхлой побирушки — стать роскошной танцовщицей-куртизанкой, пляшущей на пиру для знатных любовников? Или девочкой, что гуляет с мамой по берегу пруда и кормит лебедей? Или королевой во дворце?
Может, смешон и нелеп был этот дворец, созданный воображением старых нищенок. Но для них он был светлым чудом, за которое чужие жизни — недорогая цена. Приходит упырь в силушку? Требует все больше крови? Да на доброе здоровьице! Достанем! Ах, человечья слаще всего? Расстараемся — будет человечья!
— Ну, вот что! — распорядилась наконец Аранша. — Ты, ты и ты, — кивнула она на троих наемников, — берите госпожу и Дената, поезжайте вниз по ручью. Найдите место для стоянки, разведите костер. Мы вас позже догоним. Незачем госпоже видеть, что здесь будет. И ты, поросенок рыжий, только посмей сюда вернуться!
Денат обиженно засопел. Он и сам не хотел возвращаться в это нехорошее место.
Эту ночь отряд Аранши провел под открытым небом.
Денат долго не мог уснуть, капризничал до тех пор, пока Арлина не догадалась дать ему поиграть с шишкой — подарком лесовика. Так, с шишкой в кулачке, малыш и задремал.
Взрослые молча глядели в огонь. И старались не поднимать глаза туда, где над верхушками деревьев еще взлетали к небу искры от другого, почти догоревшего костра.
А дорогу отряду старуха заступила, между прочим, по вполне мирному делу: принялась зазывать на постоялый двор, который держит ее семья. Совсем недалеко, она проводит, покажет… Почему не у дороги? А там ручей рядом и место для дома удобнее. Во-он туда, по старой просеке.
Госпожа с сомнением обернулась к Аранше: в такой глухомани постоялый двор?
Прошлую ночь отряд провел на берегу Тагизарны, там, где причалило на стоянку судно. Наутро капитан был удивлен, услышав, что пассажиры с ним расстанутся и двинутся дальше по суше. Не добившись связного объяснения, куда же им все-таки надо, капитан махнул рукой и приказал отчаливать.
Почти весь день отряд вел коней в поводу сквозь чащу — как только бедные животные себе ноги не переломали! Наемники втихомолку поругивали госпожу, которая завела их в силуранские дебри. А идет-то как уверенно — словно карта перед глазами!
Только Аранше госпожа тихонько призналась, что перед глазами у нее действительно карта. Три года назад она побывала в Кровавой крепости, прилетела на драконе. И видела с высоты здешние места. А память у Волчицы такая, что хоть садись да рисуй каждый изгиб лесной тонкой речушки, каждую проплешину от лесного пожара. И старую дорогу, на которую выбрел отряд, госпожа тоже помнила.
Далеко еще до цели…
Дорога оказалась даже не совсем заброшенной. Хоть и редко, а ездят здесь люди. По следам-то Аранша читает ловчее, чем по книге.
И кому только нужна дорога в такой глухомани?
На этот вопрос бойко ответила встреченная старушка. Оказывается, места хоть и глухие, но не безлюдные. Есть вокруг маленькие деревушки, люди там звероловством промышляют. Два раза в год наезжают купцы из Фатимира — пушнину скупать, мясо копченое. Опять-таки разносчики с товаром шастают, бродячие лекари и прочий народец, кому дома не сидится… Разбойники? Какие разбойники? Храни Безликие, давно и не слыхали про таких! В прежние времена пошаливали, а новый король им хвост прищемил, тихо стало.
Госпожа высказала предположение, что в таком мало-людном месте постоялый двор процветать не может. В ответ старуха закивала так яростно, что, казалось, голова вот-вот слетит с морщинистой шейки. Куда уж там процветать! Семья, как все, звероловством промышляет, а коли гость забредет, так это подспорье и подарок богов. Вот она, старая, ходила по грибы, да как увидела отряд, так и кинулась под копыта: стойте, люди хорошие, не проезжайте мимо, сверните к нашему очагу!
— А велика ли у тебя семья? — подозрительно поинтересовалась Аранша.
— Две внучки, Милчи да Рамчи. Хорошие внучки, красивые, работящие, песни поют, — бойко затараторила старуха. — Обе, хвала богам, замужем, да мужей дома нет: рыбачат на Утином озере, денька через два вернутся.
Госпожа и Аранша переглянулись.
— Я — как прикажут, — пожала плечами Аранша.
— Мы спешим, — задумчиво сказала госпожа, — но неплохо бы заночевать под крышей. Или ты думаешь, что это опасно?
— Ну, опасно — это вряд ли! — приосанилась женщина-десятник. — У меня под началом восемь морд, да я сама девятая. Не пропадем, даже если там разбойничье гнездо.
— Это у кого гнездо?! — всполошилась старушка. — Это у меня-то гнездо?! Ты, стриженая, сперва погляди, а потом уж гнездом обзывайся!
* * *
Он и впрямь не походил на разбойничью берлогу, этот чистенький, ухоженный дом. Просторный, с камышовыми циновками на полу, с выскобленным до светлой желтизны столом и даже с занавесочками на окнах, чем крестьянские жилища могли похвастать редко. Бревенчатые стены были любовно проложены мхом, чтоб холод не пролез в дом, а с потолочных балок свисали на железных цепочках три светильника. Они не были зажжены — ну и правильно, светло еще. Да и поздно вечером они вряд ли понадобятся — так весело пляшет огонь в очаге.
Возле очага наемники и устроились. Не потому, что им было холодно. Просто очень уж славно было играть на широкой скамье в «радугу», вдыхая аромат поджаривающегося на вертеле молоденького кабанчика. Вертел поворачивала крепкая, бойкая Рамчи, а сама бросала взгляды через плечо ближайшего игрока, хохотала, сыпала шуточками.
Милчи, тоненькая, тихая и нежная, молча исчезала из комнаты и вновь появлялась, ставя на стол то хлеб, то соль, то блюдо с зеленью.
А бабуся куда-то исчезла. Должно быть, спать пошла.
Не только она отправилась на покой. Вон какие рулады выводит носом Ильен! Вытянулся на скамье, дремлет, а рука вниз свесилась. На запястье намотаны завязки дорожной сумы, что лежит под лавкой. Что ж там у него за сокровище, что и на миг без присмотра оставить нельзя?
Уснул, не дожидаясь ужина, и маленький Денат, закутавшись, словно в плащ, в мамину куртку. Перед этим долго хныкал. Умаялся, дурачок, в дороге, сидел бы дома! Да разве такого удержишь!
При мысли о необычных талантах сына Аранша загрустила, сердитыми движениями счищая с левого рукава густую пыльную паутину…
Паутину? Где это она умудрилась изгваздаться? Вокруг чистота, как в комнатке старой девы! В лесу, что ли, паука обездолила? Нет, тогда бы испачкала куртку, а не рубаху.
Лениво оглядела комнату и наткнулась взглядом на измученное, осунувшееся лицо госпожи. Та прислонилась к стене, закрыла глаза, прикусила губу. Не заболела ли, храни Безликие?
Аранша тут же оказалась рядом с Волчицей:
— Моей госпоже плохо? Велеть хозяйкам, чтоб постель постелили?
— Я… да, мне нехорошо. Устала в седле или солнце голову напекло. Знаешь, мерещится всякая ерунда. Подняла глаза, разглядываю светильник — вон тот, в виде птички… и вдруг показалось, что надо мной плетеный потолок… ну, из веток, как в бедных хижинах. Моргнула — и опять потолочные балки, светильник этот — птичка на цепочке… И еще… Вон та, тоненькая, румяная… Милчи, да? Подошла, поднесла вина, а мне почудилось, что у нее кожа желтая, щеки ввалились, рот запал, будто зубов нет.
— Ну, щечки у нее, как яблочки, — снисходительно, словно успокаивая ребенка, сказала Аранша, — а про что другое можно спросить Лопоухого. Он ей помогал накрывать на стол, и что-то они в чулане замешкались. А светильник… — Аранша подняла глаза и нахмурилась. — Госпожа просто не пригляделась. Нет там никаких птичек. Там три кораблика!
Арлина ее не слушала.
— И запахи… То вроде пахнет вином и жареным мясом, а то вдруг потянет гнилью, как из заброшенного погреба…
— Точно, Волчице пора отдохнуть! Вот поесть немного — и в постель. Эй, Рамчи! — повысила голос наемница. — Как там поживает кабанчик?
— Привет передает! — весело отозвалась Рамчи, обнажив в улыбке крепкие белые зубы. — Говорит, что почти готов!
Дочь Клана не обратила внимания на этот обмен репликами.
— И пауки все время мерещатся. Большие такие, почти у лица…
Проснулся Денат, испуганно позвал маму. Аранша с невольным облегчением извинилась перед госпожой и бросилась к своему драгоценному. Мальчик обнял мать за шею, что-то зашептал ей на ухо. Та понимающе кивнула, подхватила малыша на руки и понесла за порог.
Заспанный мальчик, развязав пояс на штанишках, юркнул в кусты. А мать глянула на дом и вновь залюбовалась, как в миг, когда он возник перед ними меж деревьев.
Не подайся Аранша в наемницы, останься в родной деревне, ей хотелось бы жить в таких деревянных хоромах…
Хотелось бы? Да она бы изводила жениха до тех пор, пока не согласился бы к свадьбе поставить для нее такой бревенчатый дворец — прочный, на века срубленный, а изнутри просторный и теплый. И чтоб двускатная крыша, на которой снег не залежится. И непременно резьба — вот такая же, с пляшущими рыбками, у них в деревне точно таких же вырезали.
Растроганная, ушедшая в воспоминания Аранша не сразу сообразила, что сын теребит ее за колено. Она присела на корточки:
— Покажи, как завязал пояс… Опять намертво узел затянул? Учу тебя, учу, а ты все как маленький, хуже Лопоухого!..
— Мама, — перебил ее воркотню рыжий мальчуган, глядя куда-то над ее плечом. — А зачем вон тот пучеглазый сидит на крыше? Я его боюсь!
Не вставая, Аранша поспешно оглянулась и тут же посмеялась над своим легковерием.
— Ох, выдумщик ты у меня! Пойдем в дом, я тебя покормлю.
— Не хочу! — закапризничал Денат. — Я его боюсь, он злой! Ты не туда смотришь, давай покажу!
— Ну, покажи! — приняла игру Аранша, поднимаясь с малышом на руках. — Если он злой, мы его убьем.
Денат властно ухватился ручонками за мамину голову и повернул, показывая, куда смотреть.
И тут случилось что-то странное и страшное. Как только горячие детские ладошки скользнули по вискам матери, мир вокруг Аранши разительно изменился. Словно она с ребенком на руках перенеслась в какое-то другое место — запущенное, грязное, полное неведомой опасности.
Непролазный бурьян вместо ухоженного огородика.
Вонючая яма вместо колодца. Темные ели вместо яблоневого садика.
Но главное — дом-дворец, дом-мечта в кружеве резьбы… где он? Перед Араншей — сплетенная из ветвей хибара, нищенская лачужка с плоской крышей. Такая низкая, что потолок можно зацепить макушкой. Колья, вокруг которых заплетены ветки, вбиты вкривь и вкось. Один угловой кол почти завалился, отчего хибарка скособочилась, словно подбитая ворона. Двери нет, из неровного черного проема несутся веселые голоса наемников.
А на крыше… ох, там и вправду кто-то есть!
Гигантский серебристый паук размером с Дената… Нет, Тварь больше похожа на многоногую кошку, исхудавшую до обтянутого светлой шкурой скелета. Растопырив длинные тонкие лапы, вцепившись в переплетенные сучья, Тварь приподняла круглую голову, сплошь усаженную темными глазами, и сквозь щели вглядывалась в то, что происходит внутри лачуги.
— Злой, говоришь? — ровным напряженным голосом переспросила Аранша своего необыкновенного сына. — Ладно, пошли.
Она поудобнее взяла ребенка. Его ладони съехали ей на шею — и вместо хибары возник чудесный дом, в радостном облике которого слились легкость и прочность. Но теперь женщина была настороже и чувствовала, как сквозь эту призрачную, коварную красоту следят за ней выпученные темные глаза.
На пороге она безмятежно улыбнулась, словно любуясь летним вечером, и сквозь стиснутые зубы прошипела:
— Денат, сыночек, мама ничего не видит.
Трехлетний умница все понял и снова приложил ладони к ее вискам.
И наемницу оглушила вонь — запахи пыли, сырости и какой-то тухлятины. Темное помещение с единственным оконцем и густая паутина, пыльная, полная высохших мух.
Возле холодного очага на полу режутся в «радугу» наемники — как только в полутьме различают костяшки? Может, видят их так же, как и все вокруг?
Рядом отвратительная старая карга поворачивает над несуществующим огнем пустой вертел. Да это же та самая бабка, что заманила их сюда! Она жадно вслушивается в веселую перебранку вояк, запрокидывает седую голову, визгливо хохочет — наслаждается происходящим. Это Рамчи, а где вторая? Вон там, в уголке? Нет, это госпожа — прикорнула у стены, задремала.
Во дворе под окном послышалась возня. Аранша настороженно обернулась. Успела узнать наемника, которого прозвали Лопоухим. И тут же отошла от окна, чтобы малыш не увидел скверного зрелища: распаленный, побагровевший мужчина и мерзкое старушечье лицо, счастливо улыбающееся из складок юбки, задранной почти на голову.
Передернувшись от отвращения, женщина огляделась.
Когда отряд прибыл на «постоялый двор», наемники собрались, как положено, сдать оружие. Но десятник воспротивилась. Мужчин в доме нет, случись беда — оружие должно быть под рукой! А уж она, Аранша, приглядит, чтоб парни дурить не начали. Милчи и Рамчи неохотно согласились, и оружие было сложено в чуланчик без замка.
Сейчас десятник в тихом ужасе думала, чем окажется этот чуланчик наяву.
Ну и ничего страшного: большой древний сундук без крышки. Поверх каких-то тряпок — оружие. Все здесь или нет — проверять не время. Она взяла чей-то арбалет, выудила из первого попавшегося колчана стрелу и начала взводить пружину.
Тварь на крыше почуяла беду, забеспокоилась. Аранше показалось, что кто-то роется у нее в мозгу. Воспоминания взметнулись разноцветным вихрем. Вытеснив все остальное, встали перед Араншей два дорогих лица: Харната и покойной матери. Заслонили все собой: выстрели в нас, Аранша, солнышко, любимая, да у тебя же рука не поднимется!..
Наемница опустила сына на земляной пол, зло усмехнулась и подняла арбалет, целясь в потолок.
Ударившийся в панику противник попытался остановить ее отчаянным, безумным ходом: объединил два родных лица в одно. Может, хоть это растрогает женщину, заставит опустить оружие?
Аранша нервно расхохоталась при виде своей матушки с окладистой рыжей бородой и спустила курок. Короткая стрела легко прошила сплетенные ветви и оборвала морок.
* * *
Милчи и Рамчи, дико завывая, ползали в ногах у наемников, рвали седые волосы, умоляли о пощаде.
Аранша, не обращая внимания на причитания, слово за словом выжимала из пленниц правду, восстанавливала всю историю с самого начала. С того, как три года назад две старухи-нищенки, сбившись с дороги и заплутав в лесу, набрели на брошенную кем-то хибару и решили пожить там немного на грибах да на ягодах. Хибара была такой же пустой, как сейчас. И так же стоял в углу сундук без крышки, невесть как угодивший в лесную лачугу.
— Теперь-то он не пустой, — угрюмо вмешался в допрос один из наемников. — И мужские тряпки, и женские.
— По шву распороты, чтоб с тела стаскивать сподручнее! — подхватил его приятель. — Ты, Аранша, не поверишь: даже детская игрушка есть!
— Поверю, — хмуро сказала Аранша, прижимая к себе сына. — Шпарьте дальше, раскрасавицы!
«Раскрасавицы» взахлеб, с рыданиями поведали, как по воле злой судьбы именно тогда в этих краях появилась тварюшка из Подгорного Мира. Хищная, между прочим, тварюшка. Кровь пить любила. Совсем слабый хищничек: ни когтей, ни клыков, ни умения догонять жертву. Зато морок умел наводить — просто слов нет! Вот только ему надо, чтоб добыча была совсем рядом. Чужак подыхал с голоду, когда на него наткнулись сестры-нищенки. Конечно, он бы и их заморочил и выпил кровь, но ослаб, сила не та.
И пронырливые старухи ухитрились с ним договориться…
В кровь раздирая ногтями желтые щеки и вялые груди, Милчи и Рамчи клялись, что сначала и не думали о разбое. И если ловили силками белок и зайцев для упыря, то потому, что уж очень сладкие видения наводил глазастый кровопийца.
Каково это для дряхлой побирушки — стать роскошной танцовщицей-куртизанкой, пляшущей на пиру для знатных любовников? Или девочкой, что гуляет с мамой по берегу пруда и кормит лебедей? Или королевой во дворце?
Может, смешон и нелеп был этот дворец, созданный воображением старых нищенок. Но для них он был светлым чудом, за которое чужие жизни — недорогая цена. Приходит упырь в силушку? Требует все больше крови? Да на доброе здоровьице! Достанем! Ах, человечья слаще всего? Расстараемся — будет человечья!
— Ну, вот что! — распорядилась наконец Аранша. — Ты, ты и ты, — кивнула она на троих наемников, — берите госпожу и Дената, поезжайте вниз по ручью. Найдите место для стоянки, разведите костер. Мы вас позже догоним. Незачем госпоже видеть, что здесь будет. И ты, поросенок рыжий, только посмей сюда вернуться!
Денат обиженно засопел. Он и сам не хотел возвращаться в это нехорошее место.
* * *
Эту ночь отряд Аранши провел под открытым небом.
Денат долго не мог уснуть, капризничал до тех пор, пока Арлина не догадалась дать ему поиграть с шишкой — подарком лесовика. Так, с шишкой в кулачке, малыш и задремал.
Взрослые молча глядели в огонь. И старались не поднимать глаза туда, где над верхушками деревьев еще взлетали к небу искры от другого, почти догоревшего костра.
27
Мирная ночь гладила мягкой теплой лапой спящих моряков, навевая сны о детстве, о доме, об оставленных где-то далеко матерях.
Новый капитан «Белопенного» не спал, размышляя о неожиданном повороте своей капризной судьбы. Даже на его черную душу снизошло умиротворение. Сарх не вспоминал о своем мертвом боге, не измышлял небывалые пытки для врагов. Просто подставлял длинное смуглое лицо ветерку, задумчиво улыбался и напевал песенку родного племени джахак — долгую, тягучую и размеренную, как ход каравана по пустыне.
Новый капитан «Белопенного» не спал, размышляя о неожиданном повороте своей капризной судьбы. Даже на его черную душу снизошло умиротворение. Сарх не вспоминал о своем мертвом боге, не измышлял небывалые пытки для врагов. Просто подставлял длинное смуглое лицо ветерку, задумчиво улыбался и напевал песенку родного племени джахак — долгую, тягучую и размеренную, как ход каравана по пустыне.