Страница:
— Оба — за один день?
— За одну ночь. Женщина… ее звали Дейзана Соленая Вода. Немолодая, крепкая, серьезная. Остановилась на постоялом дворе «Золотой кубок». За ужином ей стало плохо. Лекарь провозился с больной до утра, а утром ей уже не лекарь был нужен, а жрец. И еловая поленница.
— Да? И часто у вас так гостей потчуют?
— Совсем такого не бывает. Я сам разбирался в этом деле. Виноват подручный повара, его незадолго до этого купили. Хозяин таверны держал у себя сушеные листья крапивняка — припарки делал, спина у него больная. Новый невольник принял листья за приправу и в котел бухнул. Мог всех потравить, но, к счастью, женщина ела первой, ей сразу стало плохо. У остальных хватило ума ничего не есть. Раб ударился в бега, до сих пор ловим.
— А со вторым Охотником что стряслось?
— Этот по глупости! Как приехал, закатился в игорный дом «Путь по радуге», ввязался в ссору из-за певички. Есть такая, по прозвищу Черная Азалия, страшный сон законных жен… И нарвался на нож.
— Очень, очень странно все совпало.
— Там были свидетели, заслуживающие доверия. Но и в самом деле странно. Мне он показался таким строгим, важным, даже мрачным.
— А как его имя? Может, встречались…
— Чингир Луговой Ручей из Семейства Шагутар.
— Ну уж нет! — быстро отозвался изумленный Шенги. — Господин мой, да такого просто не… Я Чингира знаю, напарниками были. Зануда он, неприятный, скучный человек — но чтоб в игорный дом?! Да он скорее в чумной барак… Из-за певички, да? Он при мне сто раз говорил, что всех этих сучек — танцовщиц, певиц, циркачек и прочих шлюх — в рудники бы, пустую породу откатывать!
— Мало ли на свете людей, которые говорят одно, а делают другое?
— Только не Чингир! Не в такой семье рос, да и вообще был слегка не в своем уме.
— Вот видишь! От таких всего можно ожидать. Но меня не это сейчас больше всего волнует. Прошли весенние дожди, просохли дорога. Тронулись в путь торговые караваны… да только нашей ли дорогой они пойдут?
— Понимаю, почему господин почтил откровенностью именно меня. К сожалению, я… ну, я уже говорил: хочу отдохнуть, купить домик у моря…
— Что ж, — с неожиданной легкостью согласился Хранитель. — Жаль. Ладно, буду искать другой выход. Писать в Гильдию поздно, да и не знаю, согласится ли кто-нибудь из людей Лауруша приехать в такое злосчастное место. Тут призадумаешься! Не далее как позавчера приходил ко мне Урихо, предлагал помощь, ручался за своих парней и деньги просил весьма умеренные.
— Урихо? — гневно изумился гость. — Этот пролаза?
— Да, знака Гильдии нет, — вздохнул Хранитель, отводя коварно поблескивающие глаза. — Но в Подгорных Тварях разбирается, не так ли?
Тагиарри ожидал возмущенной отповеди, но не был готов к такой неистовой вспышке ярости.
Из-под плаща вылетела страшная черная лапа, грохнулась о столешницу — только мраморная крошка брызнула из-под когтей.
— Нельзя! — рявкнул Шенги. — Нельзя, Хранитель! Да я скорей убью этого гада со всей его шайкой! Есть же указ!.. На государственную службу — только гильдейских!.. Хранитель, король узнает! Я первый об этом позабочусь! Да такого со времен Артана Золотого Щита…
Хранитель, не обращая внимания на жуткую лапу, бесстрашно встретил взгляд разъяренных серых глаз.
— Королем меня пугать вздумал? А если и дальше чудища купцов жрать будут, думаешь, мне король благодарственное послание пришлет? За интересы Гильдии стоишь, да? У меня люди гибнут!
Эти слова остудили гнев Подгорного Охотника, он почувствовал себя виноватым.
— Господин мой, с пролазами опасно иметь дело. Воздух Подгорного Мира сводит людей с ума. И чем больше вокруг опасностей, чем стремительнее стучит в груди сердце, тем быстрее овладевает человеком яд. Говорят, ощущения изумительные, такого не могут дать ни женщины, ни вино. Не знаю, сам не пробовал и пробовать не стану. Хочется умереть человеком, а не безумной зверюгой.
— Да, — задумчиво протянул Хранитель, — ваше знаменитое Снадобье выдумал умный человек. Не понимаю, как вы, гильдейские, ухитряетесь скрывать этот секрет?
— Легко! — усмехнулся гость. — Состав Снадобья — последнее, что узнает ученик. Сначала он проходит Обряд Посвящения — на нового Охотника накладываются сильные чары. После этого тайну при всем желании не выболтаешь. Ни за деньги, ни под пытками. Просто не получится.
— Но в остальном эти… э-э… пролазы ничем не хуже гильдейских…
— Мой господин считает, что дворняга, которая заразилась бешенством, ничем не хуже обученного охотничьего пса? — удивился Шенги.
— Я полагал, что пролазы знают Подгорный Мир. — Не обращая внимания на возмущенный возглас Охотника, Тагиарри встал и подошел к птичьей клетке. — Хочу показать тебе кое-что.
И сдернул узорчатое покрывало.
В клетке оказалось странное существо — то ли толстенькая ящерица, то ли жаба с длинным хвостом и тонкими, как прутики, лапками. Хлынувший в клетку свет потревожил существо, оно запрыгало по слою жесткой сырой травы и застрекотало, обнажая мелкие острые зубки.
— Вот! — гордо заявил Хранитель. — Ее зовут Алмазное Горлышко. Правда, красавица?
— С ума сойти! — благоговейно прошептал гость. — Второй раз в жизни вижу!
Хранитель обернулся к столику, взял с блюда куриную ножку, помахал ею перед клеткой:
— А вот кому вкусненькое дам? Моей девочке вкусненькое дам! Спой, лапушка, для гостя, потом курочку будешь кушать!
При виде лакомства существо успокоилось, приподнялось на лапках. Горло раздулось полупрозрачным пузырем. По комнате заструились рулады, странные и прекрасные, словно небрежно пробовал голос певец — все ниже, от тенора к баритону. Звуки текли свободно и легко, радовали гибкостью и неожиданностью. В них не было мелодии, зато были свобода и скрытая гармония; они ласкали слух и нежили душу.
Наконец Алмазное Горлышко замолчала. Вытянув тощую лапку, она проворно сцапала протянутое сквозь прутья клетки угощение и начала обгладывать косточку.
Хранитель вновь набросил на клетку покрывало.
— Да, — вздохнул Шенги, — такая добыча не по мне. Очень, очень завидно, да ничего не поделаешь. Что редко встречается, это полбеды… но ведь ее, негодяйку, только одним способом изловить можно — подманить на голос! Точь-в-точь повторять ее рулады! Ну, это мне никак…
— Это редкое животное, — сухо сказал Хранитель, — в начале зимы продал мне Урихо.
Растроганное выражение сразу исчезло с лица Охотника.
— Да, это достижение, — неохотно признал он. — Но все равно я не могу уважать этого… этого… даже если вижу такую добычу!
— Почему? Ведь он, как и ты, учился у самого Лауруша!
— Да, учитель у нас один, — мрачно кивнул Шенги. — Старик до сих пор переживает из-за той мерзкой истории. Урихо прошел весь срок ученичества. Перед Обрядом Посвящения нужно показать, чему ты научился: сходить в Подгорный Мир с другим новичком и выполнить простенькое задание. В тот раз ушли за Врата двое, а вернулся один. Урихо чуть ли не балладу спел о своих героических, но бесполезных попытках спасти напарника. Ему бы поверили, но второму парнишке чудом удалось выжить и добраться до Врат… бедняга остался калекой. Он рассказал, как Урихо бросил его на верную смерть — то ли из трусости, то ли из жадности: юношам попалась россыпь Черных Градин, а это и впрямь ценная находка.
— Говорят, — с тягостным чувством сказал Хранитель, — что теперь Урихо в Подгорный Мир ходит без напарников.
— Да? Вот идиот! Идо сих пор жив? Очень, очень непонятно!
— Послушай, Охотник, я сам не хочу иметь дела с пролазами. Прошу, помоги мне, останься! Жалованье положу, как двоим платил. Дом купить захочешь — найдем хороший и устроим, чтоб недорого. Ученика взять пожелаешь — ну и прекрасно! Что еще? Моря с кораблями тебе не хватает? О Безликие, да я готов у тебя под окнами залив выкопать! Лопатой! И водой заполнить!
Шенги фыркнул, представив себе это зрелище, и сказал, готовый уже сдаться:
— Я не смогу в одиночку перебить всех тварей в округе. Понадобится хотя бы небольшой отряд.
— Возьмешь лучших наемников. Сам выберешь.
Шенги опустил глаза и нахмурился, только сейчас заметив на мраморной столешнице безобразные бороздки от когтей.
— Да простит мой господин… я изуродовал красивую и наверняка дорогую вещь! Конечно, я готов возместить…
— Ни в коем случае! До сих пор столик был лишь обработанным куском мрамора, а с сегодняшнего дня стал реликвией. Внуки будут хвастаться друзьям: «За этим столом наш дед трапезничал с Совиной Лапой! Видите, вот и следы от когтей!» А друзья будут отвечать: «Вранье! Это вилкой нацарапано!..» Впрочем, поговорим о твоем жалованье. Ты увидишь, что я могу быть весьма сговорчивым и щедрым.
— А ты, почтеннейший Хранитель, увидишь, что я могу быть весьма прижимистым и алчным… Хорошо, давай все обсудим.
3
4
— За одну ночь. Женщина… ее звали Дейзана Соленая Вода. Немолодая, крепкая, серьезная. Остановилась на постоялом дворе «Золотой кубок». За ужином ей стало плохо. Лекарь провозился с больной до утра, а утром ей уже не лекарь был нужен, а жрец. И еловая поленница.
— Да? И часто у вас так гостей потчуют?
— Совсем такого не бывает. Я сам разбирался в этом деле. Виноват подручный повара, его незадолго до этого купили. Хозяин таверны держал у себя сушеные листья крапивняка — припарки делал, спина у него больная. Новый невольник принял листья за приправу и в котел бухнул. Мог всех потравить, но, к счастью, женщина ела первой, ей сразу стало плохо. У остальных хватило ума ничего не есть. Раб ударился в бега, до сих пор ловим.
— А со вторым Охотником что стряслось?
— Этот по глупости! Как приехал, закатился в игорный дом «Путь по радуге», ввязался в ссору из-за певички. Есть такая, по прозвищу Черная Азалия, страшный сон законных жен… И нарвался на нож.
— Очень, очень странно все совпало.
— Там были свидетели, заслуживающие доверия. Но и в самом деле странно. Мне он показался таким строгим, важным, даже мрачным.
— А как его имя? Может, встречались…
— Чингир Луговой Ручей из Семейства Шагутар.
— Ну уж нет! — быстро отозвался изумленный Шенги. — Господин мой, да такого просто не… Я Чингира знаю, напарниками были. Зануда он, неприятный, скучный человек — но чтоб в игорный дом?! Да он скорее в чумной барак… Из-за певички, да? Он при мне сто раз говорил, что всех этих сучек — танцовщиц, певиц, циркачек и прочих шлюх — в рудники бы, пустую породу откатывать!
— Мало ли на свете людей, которые говорят одно, а делают другое?
— Только не Чингир! Не в такой семье рос, да и вообще был слегка не в своем уме.
— Вот видишь! От таких всего можно ожидать. Но меня не это сейчас больше всего волнует. Прошли весенние дожди, просохли дорога. Тронулись в путь торговые караваны… да только нашей ли дорогой они пойдут?
— Понимаю, почему господин почтил откровенностью именно меня. К сожалению, я… ну, я уже говорил: хочу отдохнуть, купить домик у моря…
— Что ж, — с неожиданной легкостью согласился Хранитель. — Жаль. Ладно, буду искать другой выход. Писать в Гильдию поздно, да и не знаю, согласится ли кто-нибудь из людей Лауруша приехать в такое злосчастное место. Тут призадумаешься! Не далее как позавчера приходил ко мне Урихо, предлагал помощь, ручался за своих парней и деньги просил весьма умеренные.
— Урихо? — гневно изумился гость. — Этот пролаза?
— Да, знака Гильдии нет, — вздохнул Хранитель, отводя коварно поблескивающие глаза. — Но в Подгорных Тварях разбирается, не так ли?
Тагиарри ожидал возмущенной отповеди, но не был готов к такой неистовой вспышке ярости.
Из-под плаща вылетела страшная черная лапа, грохнулась о столешницу — только мраморная крошка брызнула из-под когтей.
— Нельзя! — рявкнул Шенги. — Нельзя, Хранитель! Да я скорей убью этого гада со всей его шайкой! Есть же указ!.. На государственную службу — только гильдейских!.. Хранитель, король узнает! Я первый об этом позабочусь! Да такого со времен Артана Золотого Щита…
Хранитель, не обращая внимания на жуткую лапу, бесстрашно встретил взгляд разъяренных серых глаз.
— Королем меня пугать вздумал? А если и дальше чудища купцов жрать будут, думаешь, мне король благодарственное послание пришлет? За интересы Гильдии стоишь, да? У меня люди гибнут!
Эти слова остудили гнев Подгорного Охотника, он почувствовал себя виноватым.
— Господин мой, с пролазами опасно иметь дело. Воздух Подгорного Мира сводит людей с ума. И чем больше вокруг опасностей, чем стремительнее стучит в груди сердце, тем быстрее овладевает человеком яд. Говорят, ощущения изумительные, такого не могут дать ни женщины, ни вино. Не знаю, сам не пробовал и пробовать не стану. Хочется умереть человеком, а не безумной зверюгой.
— Да, — задумчиво протянул Хранитель, — ваше знаменитое Снадобье выдумал умный человек. Не понимаю, как вы, гильдейские, ухитряетесь скрывать этот секрет?
— Легко! — усмехнулся гость. — Состав Снадобья — последнее, что узнает ученик. Сначала он проходит Обряд Посвящения — на нового Охотника накладываются сильные чары. После этого тайну при всем желании не выболтаешь. Ни за деньги, ни под пытками. Просто не получится.
— Но в остальном эти… э-э… пролазы ничем не хуже гильдейских…
— Мой господин считает, что дворняга, которая заразилась бешенством, ничем не хуже обученного охотничьего пса? — удивился Шенги.
— Я полагал, что пролазы знают Подгорный Мир. — Не обращая внимания на возмущенный возглас Охотника, Тагиарри встал и подошел к птичьей клетке. — Хочу показать тебе кое-что.
И сдернул узорчатое покрывало.
В клетке оказалось странное существо — то ли толстенькая ящерица, то ли жаба с длинным хвостом и тонкими, как прутики, лапками. Хлынувший в клетку свет потревожил существо, оно запрыгало по слою жесткой сырой травы и застрекотало, обнажая мелкие острые зубки.
— Вот! — гордо заявил Хранитель. — Ее зовут Алмазное Горлышко. Правда, красавица?
— С ума сойти! — благоговейно прошептал гость. — Второй раз в жизни вижу!
Хранитель обернулся к столику, взял с блюда куриную ножку, помахал ею перед клеткой:
— А вот кому вкусненькое дам? Моей девочке вкусненькое дам! Спой, лапушка, для гостя, потом курочку будешь кушать!
При виде лакомства существо успокоилось, приподнялось на лапках. Горло раздулось полупрозрачным пузырем. По комнате заструились рулады, странные и прекрасные, словно небрежно пробовал голос певец — все ниже, от тенора к баритону. Звуки текли свободно и легко, радовали гибкостью и неожиданностью. В них не было мелодии, зато были свобода и скрытая гармония; они ласкали слух и нежили душу.
Наконец Алмазное Горлышко замолчала. Вытянув тощую лапку, она проворно сцапала протянутое сквозь прутья клетки угощение и начала обгладывать косточку.
Хранитель вновь набросил на клетку покрывало.
— Да, — вздохнул Шенги, — такая добыча не по мне. Очень, очень завидно, да ничего не поделаешь. Что редко встречается, это полбеды… но ведь ее, негодяйку, только одним способом изловить можно — подманить на голос! Точь-в-точь повторять ее рулады! Ну, это мне никак…
— Это редкое животное, — сухо сказал Хранитель, — в начале зимы продал мне Урихо.
Растроганное выражение сразу исчезло с лица Охотника.
— Да, это достижение, — неохотно признал он. — Но все равно я не могу уважать этого… этого… даже если вижу такую добычу!
— Почему? Ведь он, как и ты, учился у самого Лауруша!
— Да, учитель у нас один, — мрачно кивнул Шенги. — Старик до сих пор переживает из-за той мерзкой истории. Урихо прошел весь срок ученичества. Перед Обрядом Посвящения нужно показать, чему ты научился: сходить в Подгорный Мир с другим новичком и выполнить простенькое задание. В тот раз ушли за Врата двое, а вернулся один. Урихо чуть ли не балладу спел о своих героических, но бесполезных попытках спасти напарника. Ему бы поверили, но второму парнишке чудом удалось выжить и добраться до Врат… бедняга остался калекой. Он рассказал, как Урихо бросил его на верную смерть — то ли из трусости, то ли из жадности: юношам попалась россыпь Черных Градин, а это и впрямь ценная находка.
— Говорят, — с тягостным чувством сказал Хранитель, — что теперь Урихо в Подгорный Мир ходит без напарников.
— Да? Вот идиот! Идо сих пор жив? Очень, очень непонятно!
— Послушай, Охотник, я сам не хочу иметь дела с пролазами. Прошу, помоги мне, останься! Жалованье положу, как двоим платил. Дом купить захочешь — найдем хороший и устроим, чтоб недорого. Ученика взять пожелаешь — ну и прекрасно! Что еще? Моря с кораблями тебе не хватает? О Безликие, да я готов у тебя под окнами залив выкопать! Лопатой! И водой заполнить!
Шенги фыркнул, представив себе это зрелище, и сказал, готовый уже сдаться:
— Я не смогу в одиночку перебить всех тварей в округе. Понадобится хотя бы небольшой отряд.
— Возьмешь лучших наемников. Сам выберешь.
Шенги опустил глаза и нахмурился, только сейчас заметив на мраморной столешнице безобразные бороздки от когтей.
— Да простит мой господин… я изуродовал красивую и наверняка дорогую вещь! Конечно, я готов возместить…
— Ни в коем случае! До сих пор столик был лишь обработанным куском мрамора, а с сегодняшнего дня стал реликвией. Внуки будут хвастаться друзьям: «За этим столом наш дед трапезничал с Совиной Лапой! Видите, вот и следы от когтей!» А друзья будут отвечать: «Вранье! Это вилкой нацарапано!..» Впрочем, поговорим о твоем жалованье. Ты увидишь, что я могу быть весьма сговорчивым и щедрым.
— А ты, почтеннейший Хранитель, увидишь, что я могу быть весьма прижимистым и алчным… Хорошо, давай все обсудим.
3
Костер почти догорел, пламя лениво плясало над углями. Деревья, сомкнувшиеся вокруг полянки, шумели пышными кронами, словно осуждая беспечность спящего у костра человека. День клонился к вечеру, солнце пружинисто покачивалось на верхних ветвях, а странный человек лежал, как в собственной постели.
Не болен ли он? Вполне возможно. Иначе зачем бы в такую жару кутаться в лохматый плащ из медвежьей шкуры, а на голову напяливать плотную шапку? Видны были только часть шеи, ухо и высокая скула. Этот клочок загорелой кожи среди бурого меха казался трогательно уязвимым и придавал человеку беззащитный вид.
Из листвы к костру протянулась ниточка цепкого взгляда. Кто-то невидимый оценил добычу и остался доволен: хорошее мясо, спокойное, и много.
По кряжистому стволу граба потекло вниз странное мерцание. Казалось, нагретый летний воздух колышется среди листвы. Иногда на странную рябь падал луч солнца и отражался пронзительной вспышкой.
Нечто странное, чуждое этому миру зависло на толстой ветви над головой добычи, прислушиваясь и принюхиваясь. Мясо не убегало и не пыталось обороняться.
Сверкающий шар развернулся в длинную гибкую тварь размером с крупного кота. По-куньи приподнявшись на задних лапках, тварь огляделась. На гладкой коже искаженно, переливчато отражалось все вокруг: отсветы догорающего костра, листва, темная кора.
Успокоившись, зверь легко спрыгнул на косматый плащ (став бурым от отразившегося на коже медвежьего меха) и метнулся к открытой шее человека.
Но атакующее движение было оборвано у самой цели: возникшая из складок плаща черная лапа перехватила зверя и стиснула так, что когтистые пальцы утонули в податливой зеркальной коже.
Не обращая внимания на трепыхающегося, пронзительно верещащего пленника, человек встал из-под плаща, тряхнул головой, сбрасывая шапку, и левой рукой положил на угли заранее приготовленный пучок темной, резко пахнущей травы. Тут же к небу потянулась черная струя дыма.
На берегу лесной речушки Киджар Деревянный Нож, десятник издагмирских наемников, свистом поднял на ноги маленький отряд, загоравший в густой траве.
— По коням, лодыри! Совиная Лапа знак дает!
Костер уже не дымил, а весело пылал, похрустывая сухими сучьями. Наемники столпились вокруг Шенги, продолжавшего стискивать в когтях зверька с небывалой — зеркальной! — кожей.
— Тут жало, — объяснял охотник. — В верхней челюсти. Укусит — паралич. Зверь капризный, падаль жрать не станет, ему подавай живую дичь. Потому и называется зеркальный живоед. Парализует добычу, отъест кусок, рану залижет (у него слюна такая — кровь останавливает), выспится, проголодается, еще кусок отгрызет.
— У живого?! — охнул один из наемников.
— Ну и что? Ты вчера варил раков, тоже их в котел живыми бросал. Глянь лучше, красивый какой, переливается! Здесь его выдают вспышки солнечных лучей, а в Подгорном Мире солнце тусклое, неяркое, там он просто невидимка. Думаю, Хранитель пошлет его в Аргосмир. Король собрал неплохой зверинец.
— Да он сдох у тебя, этот живоглот! — хмыкнул десятник.
— Не живоглот, а живоед. И не сдох, а притворяется. Кто-нибудь, дайте вон тот кожаный мешок!
Ловко водворив пленника в мешок и заверив наемников, что зверюга не сумеет его прогрызть («Кожа-то не бычья, парни, а драконья!»), Шенги уселся у огня. Наемники, возбужденно переговариваясь, прилаживали над костром олений бок.
— Повезло тебе, Охотник! — остановился рядом Киджар. — С добычей вернешься! Хранитель за всякую диковинную живность платит не скупясь.
— Повезло? Да я его два дня как выследил! И приманить было несложно, только запарился под этим мехом. Но ведь мы не за такой дичью в поход отправились!
— Чем ты недоволен? — удивился десятник, усаживаясь рядом. — Дорога спокойна, караваны идут, никто купцов не трогает. Мои парни поначалу собственную тень за Тварей принимали, а теперь, глянь-ка, хохочут, купаются. Прогулочка по лесу! За что нам только деньги причитаются?
Шенги веткой поправил угли костра. Десятник ему определенно нравился: славный, веселый парень, — а дисциплину в десятке держит правильную, вояки ему поперек тявкнуть не смеют. К тому же Киджар сам вызвался идти с Охотником, а схватка в ночном лесу с Подгорными Тварями — не ловля воришек на городском рынке! Нельзя же было заранее угадать, что поход окажется таким спокойным.
— А как же та брошенная стоянка? — спросил Шенги. — Кострища, шалаши…
— Ты ж не хуже моего читаешь следы! — фыркнул десятник. — Там ночевало морд пять, не больше. А то и четверо. На них, что ли, грешишь? Брось! Я поспрошал мужиков в той, помнишь, деревеньке, в Ольшанке. Да, шастают по лесу несколько беглых рабов с дубинами, у одного даже меч есть. Жутко опасные злодеи: то у бабки корзинку грибов отнимут, то с шестов одежду, вывешенную для просушки, утянут… Думаешь, это они грабили торговцев, при которых была неплохая охрана?
— Не думаю, — помедлив, отозвался Шенги. — Но потолковать с ними хочется.
Киджар пренебрежительно повел широким плечом, прикусил белыми зубами стебелек медуницы.
— Они могут что-то знать, — сосредоточенно продолжил Совиная Лапа. — Все-таки не верю, что с нападениями на купцов все было так просто.
Десятник выплюнул стебелек и повернул к собеседнику широкое загорелое лицо. Ясные, светло-карие с рыжинкой глаза были веселы и слегка насмешливы. Одна бровь изгибалась чуть круче другой, от чего лицо десятника всегда имело такое выражение, будто он собирается лукаво подмигнуть.
— Не веришь, да? Ты у нас ни во что не веришь! Наш сотник слыхал от Хранителя: мол, Шенги и в призрака из Грайанской башни не верит!
— Сотник ошибся. Я сказал: не поверю, пока не увижу.
— Вот вернемся в город — сходи в развалины, если не боишься. Место жутковатое, как раз в таких привидениям и водиться.
— Что там было раньше?
— Замок властителя — еще в Огненные Времена, когда город был большой деревней. Король за что-то казнил властителя и взял земли под свою руку. Деревня разрослась, превратилась в городок, подступила к замку. А в Железные Времена нагрянула грайанская армия.
— Да, знаю, в тридцать девятом…
— Во-во… Захватили городок, замок велели горожанам снести — не хотели оставлять его в тылу. Пощадили только главную башню, чтоб было откуда врага высматривать. Оставили десяток солдат, а сами вперед пошли, но дальше Непролазной топи не дошагали.
— Мой учитель считал, что историю надо знать человеку любого ремесла. Так что можешь не рассказывать, как Артан Золотой Щит врагов в трясину опрокинул.
Киджар сдвинул брови, ловя нить повествования.
— Как докатилась до городка весть о разгроме грайанской армии, издагмирцы пришли в такой боевой восторг, что толпой ринулись бить оставленный у них десяток наемников. Бедняги пытались отсидеться в башне, но куда там! Издагмирцы, они неустрашимые, когда их двадцать на одного.
— А ты не здешний?
— Я-то? Нет, служу здесь года три, а сам из Силурана… Ну, потом, как водится, сложили чужеземцам костер. Да вот беда — одного тела недосчитались. Десятника этого самого… никто уж не помнит, как его звали. Решили, что сбежал в суматохе… ну и ладно, его счастье!
— А он погиб и тело осталось без костра?
— Во-во! Большой грех на издагмирцах! Не смогла душа воина попасть в Бездну, очиститься, воплотиться в новорожденного. И остался призрак десятника в башне, жалуется на горькую участь, проклинает издагмирцев, призывает страшные напасти на Озерное королевство. Тогдашний Хранитель чего только ни пробовал: и со жрецами, и с чародеями советовался, и рабов посылал в развалинах шарить — может, кости сыщутся, сложили бы костер… Да все без толку! Так башня пустая и стоит. И рядом два дома заколоченных, никто там жить не хочет.
— Ничего, к осени каменщики подлатают башню, поставят ограду. Рядом уцелели пристройки, их тоже приведут в порядок. И расчистят колодец.
— Да ты что?! Эти проклятые руины кому-то понадобились?!
— Ага. Мне. Я там жить буду.
Десятник попытался что-то сказать, но из горла вырвалось лишь шипение. Совиная Лапа невозмутимо продолжил:
— Хранитель рассказал о башне, я из любопытства пошел глянуть и влюбился. О таком доме я с детства мечтал. Маленькая крепость! И колодец во дворе! Тагиарри башню продал очень, очень дешево.
— Дешево, да? — обрел голос Киджар. — Да я бы и с приплатой… А про призрак грайанца ты не забыл? Он как раз этой зимой одному Охотнику шею свернул.
— Сколько лет он в башне обитает — двести с лишним, да? А сколько человек убил?
— Вообще-то первый случай, — озадаченно кивнул наемник.
— Ну, вот… Посмотрим, побеседуем с ним… Как оленина-то пахнет!
Десятник был так потрясен, что не сразу понял, о какой оленине зашла речь.
— А, да! Пахнет славно. Давай-ка по кусочку. Внутри сырая, а снаружи хороша.
Охотник глядел, как Киджар ловко орудует ножом с костяной ручкой, на которой выжжен странный зверь — мощный, толстоногий, с рогом на морде. Он хотел спросить наемника, что за тварь такая, но Киджар уже протягивал ему аппетитный, истекающий горячим соком ломоть мяса. Коротко вздохнув от удовольствия, Шенги взял мясо… и уронил его в золу, вскочил, бросил когтистую пятерню на эфес меча. Тут же оказались на ногах и встревоженный Киджар, и весь его десяток.
Потому что в чаще раздался хриплый рев, который ледяным ознобом отозвался в человеческих душах. Были в этом реве и гнев, и угроза, и злобная радость существа, сознающего свою мощь.
Люди оцепенели, но их заставил прийти в себя спокойный, твердый голос:
— Хворосту в костер! Факелы есть?.. Я спрашиваю: есть факелы?
— Есть, — очнулся десятник. — Три факела.
— Держите наготове, чтоб сразу зажечь. Арбалеты взведите. Если притащится: бейте стрелами по глазам и в пасть. А я пошел…
— Куда? — не понял Киджар.
— Поищу этого горластого парнишку.
И Совиная Лапа, подхватив арбалет, исчез в обступившем поляну враждебном мраке. Его провожали взглядами потрясенные наемники.
Отойдя от стоянки, Охотник переложил арбалет в правую руку, а левой вытащил из-за ворота рубашки стальную цепочку с бархатным мешочком на ней. Нетерпеливо сдернул бархатный чехол, под которым оказалась треугольная серебряная пластинка. Снова заправил цепочку за ворот, холодное серебро прильнуло к коже…
Шенги помедлил, привыкая к изменившемуся миру. Лес словно превратился в карту, на которую нанесены каждый ручеек, каждый овраг. Где ближайшие Врата? На северо-западе… очень, очень далеко! Охотник сосредоточился, прижал ладонь к груди, вдавливая талисман в кожу, и сумел уловить за Вратами мерный шум волн. Море! Не могла оттуда явиться Клыкастая Жаба!
Так, ладно, а где она сейчас?
Прикрыв глаза, Охотник представил себе поднявшуюся на задние лапы жабу размером с корову. Плоская голова с круглыми глазищами и мощными клыками… длинные передние лапы, сложенные перед грудью… выпуклые мышцы под бледно-коричневой кожей… тяжелый чешуйчатый хвост…
Ну, нет поблизости такого существа! Нет, и все!
Не может быть, чтоб подвел талисман, до сих пор служивший безотказно! Правда, Шенги старался применять его пореже — с колдовскими штуками нужна осторожность.
Для проверки Шенги пожелал узнать, где находятся оставленные им наемники. Карта услужливо подсказала, где в лесу горит костер. Наемники были там… кроме одного! Он шел следом за Совиной Лапой!..
И тут же за спиной Охотника треснул сук. Шенги обернулся, прислонился к черному стволу и выжидающе застыл.
На прогалину, в полосу лунного света, вышел Киджар с мечом наизготовку. Напряженно огляделся.
— Эй, — негромко окликнул его Охотник, — тебе что, у костра жарко стало?
— Ты здесь? — обрадовался наемник. — Ну, хвала Безликим! Я почти сразу за тобой пошел. Как же тебе одному против такого зверя!
— Смело! — оценил Охотник. — А сейчас вернемся к костру. Нет здесь Клыкастой Жабы.
— То есть как это? Мы же слышали…
— Верно, слышали. Но сейчас твари поблизости нет. Просто поверь на слово, у Охотников свои секреты. Объяснение вижу только одно: зверь ушел во Врата — и они тут же за ним закрылись.
— А такое бывает?
— Многоликая его знает… Я слыхал, что бывает, но это говорили пролазы, им веры нет.
Десятник немного расслабился, но еще с опаской поглядывал во мглу.
— Говоришь, нет зверюги?
— Ручаюсь… Хвала богам, лето кончается, а ни одного нападения на караваны. Нам очень, очень везло.
— А вот это Хранителю знать не обязательно! Пусть думает, что наша отвага купцов берегла.
— Шутки шутками, а ты, десятник, молодчина. Как ты за мной следом… во тьму, от костра! Не трус! Может, даже наберешься смелости и зайдешь ко мне в гости, а? В Грайанскую башню?
— А что, — хохотнул Киджар, — может, и зайду проведать!
Не болен ли он? Вполне возможно. Иначе зачем бы в такую жару кутаться в лохматый плащ из медвежьей шкуры, а на голову напяливать плотную шапку? Видны были только часть шеи, ухо и высокая скула. Этот клочок загорелой кожи среди бурого меха казался трогательно уязвимым и придавал человеку беззащитный вид.
Из листвы к костру протянулась ниточка цепкого взгляда. Кто-то невидимый оценил добычу и остался доволен: хорошее мясо, спокойное, и много.
По кряжистому стволу граба потекло вниз странное мерцание. Казалось, нагретый летний воздух колышется среди листвы. Иногда на странную рябь падал луч солнца и отражался пронзительной вспышкой.
Нечто странное, чуждое этому миру зависло на толстой ветви над головой добычи, прислушиваясь и принюхиваясь. Мясо не убегало и не пыталось обороняться.
Сверкающий шар развернулся в длинную гибкую тварь размером с крупного кота. По-куньи приподнявшись на задних лапках, тварь огляделась. На гладкой коже искаженно, переливчато отражалось все вокруг: отсветы догорающего костра, листва, темная кора.
Успокоившись, зверь легко спрыгнул на косматый плащ (став бурым от отразившегося на коже медвежьего меха) и метнулся к открытой шее человека.
Но атакующее движение было оборвано у самой цели: возникшая из складок плаща черная лапа перехватила зверя и стиснула так, что когтистые пальцы утонули в податливой зеркальной коже.
Не обращая внимания на трепыхающегося, пронзительно верещащего пленника, человек встал из-под плаща, тряхнул головой, сбрасывая шапку, и левой рукой положил на угли заранее приготовленный пучок темной, резко пахнущей травы. Тут же к небу потянулась черная струя дыма.
На берегу лесной речушки Киджар Деревянный Нож, десятник издагмирских наемников, свистом поднял на ноги маленький отряд, загоравший в густой траве.
— По коням, лодыри! Совиная Лапа знак дает!
* * *
Костер уже не дымил, а весело пылал, похрустывая сухими сучьями. Наемники столпились вокруг Шенги, продолжавшего стискивать в когтях зверька с небывалой — зеркальной! — кожей.
— Тут жало, — объяснял охотник. — В верхней челюсти. Укусит — паралич. Зверь капризный, падаль жрать не станет, ему подавай живую дичь. Потому и называется зеркальный живоед. Парализует добычу, отъест кусок, рану залижет (у него слюна такая — кровь останавливает), выспится, проголодается, еще кусок отгрызет.
— У живого?! — охнул один из наемников.
— Ну и что? Ты вчера варил раков, тоже их в котел живыми бросал. Глянь лучше, красивый какой, переливается! Здесь его выдают вспышки солнечных лучей, а в Подгорном Мире солнце тусклое, неяркое, там он просто невидимка. Думаю, Хранитель пошлет его в Аргосмир. Король собрал неплохой зверинец.
— Да он сдох у тебя, этот живоглот! — хмыкнул десятник.
— Не живоглот, а живоед. И не сдох, а притворяется. Кто-нибудь, дайте вон тот кожаный мешок!
Ловко водворив пленника в мешок и заверив наемников, что зверюга не сумеет его прогрызть («Кожа-то не бычья, парни, а драконья!»), Шенги уселся у огня. Наемники, возбужденно переговариваясь, прилаживали над костром олений бок.
— Повезло тебе, Охотник! — остановился рядом Киджар. — С добычей вернешься! Хранитель за всякую диковинную живность платит не скупясь.
— Повезло? Да я его два дня как выследил! И приманить было несложно, только запарился под этим мехом. Но ведь мы не за такой дичью в поход отправились!
— Чем ты недоволен? — удивился десятник, усаживаясь рядом. — Дорога спокойна, караваны идут, никто купцов не трогает. Мои парни поначалу собственную тень за Тварей принимали, а теперь, глянь-ка, хохочут, купаются. Прогулочка по лесу! За что нам только деньги причитаются?
Шенги веткой поправил угли костра. Десятник ему определенно нравился: славный, веселый парень, — а дисциплину в десятке держит правильную, вояки ему поперек тявкнуть не смеют. К тому же Киджар сам вызвался идти с Охотником, а схватка в ночном лесу с Подгорными Тварями — не ловля воришек на городском рынке! Нельзя же было заранее угадать, что поход окажется таким спокойным.
— А как же та брошенная стоянка? — спросил Шенги. — Кострища, шалаши…
— Ты ж не хуже моего читаешь следы! — фыркнул десятник. — Там ночевало морд пять, не больше. А то и четверо. На них, что ли, грешишь? Брось! Я поспрошал мужиков в той, помнишь, деревеньке, в Ольшанке. Да, шастают по лесу несколько беглых рабов с дубинами, у одного даже меч есть. Жутко опасные злодеи: то у бабки корзинку грибов отнимут, то с шестов одежду, вывешенную для просушки, утянут… Думаешь, это они грабили торговцев, при которых была неплохая охрана?
— Не думаю, — помедлив, отозвался Шенги. — Но потолковать с ними хочется.
Киджар пренебрежительно повел широким плечом, прикусил белыми зубами стебелек медуницы.
— Они могут что-то знать, — сосредоточенно продолжил Совиная Лапа. — Все-таки не верю, что с нападениями на купцов все было так просто.
Десятник выплюнул стебелек и повернул к собеседнику широкое загорелое лицо. Ясные, светло-карие с рыжинкой глаза были веселы и слегка насмешливы. Одна бровь изгибалась чуть круче другой, от чего лицо десятника всегда имело такое выражение, будто он собирается лукаво подмигнуть.
— Не веришь, да? Ты у нас ни во что не веришь! Наш сотник слыхал от Хранителя: мол, Шенги и в призрака из Грайанской башни не верит!
— Сотник ошибся. Я сказал: не поверю, пока не увижу.
— Вот вернемся в город — сходи в развалины, если не боишься. Место жутковатое, как раз в таких привидениям и водиться.
— Что там было раньше?
— Замок властителя — еще в Огненные Времена, когда город был большой деревней. Король за что-то казнил властителя и взял земли под свою руку. Деревня разрослась, превратилась в городок, подступила к замку. А в Железные Времена нагрянула грайанская армия.
— Да, знаю, в тридцать девятом…
— Во-во… Захватили городок, замок велели горожанам снести — не хотели оставлять его в тылу. Пощадили только главную башню, чтоб было откуда врага высматривать. Оставили десяток солдат, а сами вперед пошли, но дальше Непролазной топи не дошагали.
— Мой учитель считал, что историю надо знать человеку любого ремесла. Так что можешь не рассказывать, как Артан Золотой Щит врагов в трясину опрокинул.
Киджар сдвинул брови, ловя нить повествования.
— Как докатилась до городка весть о разгроме грайанской армии, издагмирцы пришли в такой боевой восторг, что толпой ринулись бить оставленный у них десяток наемников. Бедняги пытались отсидеться в башне, но куда там! Издагмирцы, они неустрашимые, когда их двадцать на одного.
— А ты не здешний?
— Я-то? Нет, служу здесь года три, а сам из Силурана… Ну, потом, как водится, сложили чужеземцам костер. Да вот беда — одного тела недосчитались. Десятника этого самого… никто уж не помнит, как его звали. Решили, что сбежал в суматохе… ну и ладно, его счастье!
— А он погиб и тело осталось без костра?
— Во-во! Большой грех на издагмирцах! Не смогла душа воина попасть в Бездну, очиститься, воплотиться в новорожденного. И остался призрак десятника в башне, жалуется на горькую участь, проклинает издагмирцев, призывает страшные напасти на Озерное королевство. Тогдашний Хранитель чего только ни пробовал: и со жрецами, и с чародеями советовался, и рабов посылал в развалинах шарить — может, кости сыщутся, сложили бы костер… Да все без толку! Так башня пустая и стоит. И рядом два дома заколоченных, никто там жить не хочет.
— Ничего, к осени каменщики подлатают башню, поставят ограду. Рядом уцелели пристройки, их тоже приведут в порядок. И расчистят колодец.
— Да ты что?! Эти проклятые руины кому-то понадобились?!
— Ага. Мне. Я там жить буду.
Десятник попытался что-то сказать, но из горла вырвалось лишь шипение. Совиная Лапа невозмутимо продолжил:
— Хранитель рассказал о башне, я из любопытства пошел глянуть и влюбился. О таком доме я с детства мечтал. Маленькая крепость! И колодец во дворе! Тагиарри башню продал очень, очень дешево.
— Дешево, да? — обрел голос Киджар. — Да я бы и с приплатой… А про призрак грайанца ты не забыл? Он как раз этой зимой одному Охотнику шею свернул.
— Сколько лет он в башне обитает — двести с лишним, да? А сколько человек убил?
— Вообще-то первый случай, — озадаченно кивнул наемник.
— Ну, вот… Посмотрим, побеседуем с ним… Как оленина-то пахнет!
Десятник был так потрясен, что не сразу понял, о какой оленине зашла речь.
— А, да! Пахнет славно. Давай-ка по кусочку. Внутри сырая, а снаружи хороша.
Охотник глядел, как Киджар ловко орудует ножом с костяной ручкой, на которой выжжен странный зверь — мощный, толстоногий, с рогом на морде. Он хотел спросить наемника, что за тварь такая, но Киджар уже протягивал ему аппетитный, истекающий горячим соком ломоть мяса. Коротко вздохнув от удовольствия, Шенги взял мясо… и уронил его в золу, вскочил, бросил когтистую пятерню на эфес меча. Тут же оказались на ногах и встревоженный Киджар, и весь его десяток.
Потому что в чаще раздался хриплый рев, который ледяным ознобом отозвался в человеческих душах. Были в этом реве и гнев, и угроза, и злобная радость существа, сознающего свою мощь.
Люди оцепенели, но их заставил прийти в себя спокойный, твердый голос:
— Хворосту в костер! Факелы есть?.. Я спрашиваю: есть факелы?
— Есть, — очнулся десятник. — Три факела.
— Держите наготове, чтоб сразу зажечь. Арбалеты взведите. Если притащится: бейте стрелами по глазам и в пасть. А я пошел…
— Куда? — не понял Киджар.
— Поищу этого горластого парнишку.
И Совиная Лапа, подхватив арбалет, исчез в обступившем поляну враждебном мраке. Его провожали взглядами потрясенные наемники.
Отойдя от стоянки, Охотник переложил арбалет в правую руку, а левой вытащил из-за ворота рубашки стальную цепочку с бархатным мешочком на ней. Нетерпеливо сдернул бархатный чехол, под которым оказалась треугольная серебряная пластинка. Снова заправил цепочку за ворот, холодное серебро прильнуло к коже…
Шенги помедлил, привыкая к изменившемуся миру. Лес словно превратился в карту, на которую нанесены каждый ручеек, каждый овраг. Где ближайшие Врата? На северо-западе… очень, очень далеко! Охотник сосредоточился, прижал ладонь к груди, вдавливая талисман в кожу, и сумел уловить за Вратами мерный шум волн. Море! Не могла оттуда явиться Клыкастая Жаба!
Так, ладно, а где она сейчас?
Прикрыв глаза, Охотник представил себе поднявшуюся на задние лапы жабу размером с корову. Плоская голова с круглыми глазищами и мощными клыками… длинные передние лапы, сложенные перед грудью… выпуклые мышцы под бледно-коричневой кожей… тяжелый чешуйчатый хвост…
Ну, нет поблизости такого существа! Нет, и все!
Не может быть, чтоб подвел талисман, до сих пор служивший безотказно! Правда, Шенги старался применять его пореже — с колдовскими штуками нужна осторожность.
Для проверки Шенги пожелал узнать, где находятся оставленные им наемники. Карта услужливо подсказала, где в лесу горит костер. Наемники были там… кроме одного! Он шел следом за Совиной Лапой!..
И тут же за спиной Охотника треснул сук. Шенги обернулся, прислонился к черному стволу и выжидающе застыл.
На прогалину, в полосу лунного света, вышел Киджар с мечом наизготовку. Напряженно огляделся.
— Эй, — негромко окликнул его Охотник, — тебе что, у костра жарко стало?
— Ты здесь? — обрадовался наемник. — Ну, хвала Безликим! Я почти сразу за тобой пошел. Как же тебе одному против такого зверя!
— Смело! — оценил Охотник. — А сейчас вернемся к костру. Нет здесь Клыкастой Жабы.
— То есть как это? Мы же слышали…
— Верно, слышали. Но сейчас твари поблизости нет. Просто поверь на слово, у Охотников свои секреты. Объяснение вижу только одно: зверь ушел во Врата — и они тут же за ним закрылись.
— А такое бывает?
— Многоликая его знает… Я слыхал, что бывает, но это говорили пролазы, им веры нет.
Десятник немного расслабился, но еще с опаской поглядывал во мглу.
— Говоришь, нет зверюги?
— Ручаюсь… Хвала богам, лето кончается, а ни одного нападения на караваны. Нам очень, очень везло.
— А вот это Хранителю знать не обязательно! Пусть думает, что наша отвага купцов берегла.
— Шутки шутками, а ты, десятник, молодчина. Как ты за мной следом… во тьму, от костра! Не трус! Может, даже наберешься смелости и зайдешь ко мне в гости, а? В Грайанскую башню?
— А что, — хохотнул Киджар, — может, и зайду проведать!
4
Да куда же смотрели Безымянные? Человеку скоро сорок, а он впервые проводит ночь под крышей своего дома. Собственного. Настоящего. Никому другому не принадлежащего.
Тихо. Одиноко. Хорошо. В каком-нибудь Грайане или тому подобном Силуране набежала бы толпа с подарками и поздравлениями, притащили бы музыкантов, а хозяин вынужден был бы следить, чтоб всем хватило еды и вина и чтоб перепившиеся гости не поубивали друг друга. Это вместо того, чтобы вслушиваться в священную тишину своего нового крова, ощущая себя единым целым с домом, где отныне будет протекать жизнь.
Нет, в Озерном королевстве понимают, что такое новоселье! Тревожить хозяина в такие мгновения — все равно что беспокоить молодоженов в брачную ночь. На днях зайдет Киджар, один или со своими парнями. Возможно, дом почтит визитом и Хранитель. Будут поздравления, будут подарки. Но эта ночь, первая, принадлежит хозяину. И его семье, если она есть.
Ну, это не для Совиной Лапы. Не тянет как-то к семейной жизни. Особенно с тех пор, как исчезла Ульнита…
Куда же она пропала, светлокосая красавица силуранка? Не могла же и впрямь бросить его, когда он валялся с приступом лихорадки, подхваченной на иномирных болотах! Бросить напарника, беспомощного, умирающего, в незнакомой деревне на попечении каких-то подозрительных людей… ну нет! Только не Ульнита!
Когда он пришел в себя, с ужасом выслушал рассказ хихикающих и подмигивающих хозяев о том, что его красотка подружка смылась не попрощавшись. Схватился за талисман, но драгоценная пластинка не могла показать весь мир, а поблизости Ульниты не было…
С тех пор были другие напарники, некоторые очень хорошие. Были и женщины, но ни одна не наводила на мысли о доме и семье. Да оно и к лучшему!
Ладно, Совиная Лапа, незачем грустить. Скоро и в твоем доме зазвенит детский смех. Не зря с вечера над воротами приколочено решето — знак, что мастер намерен взять ученика. Причем решето перевернутое — ученика возьмут без платы.
Еще бы! Мало кто из родителей захочет купить своему ребенку такое опасное будущее! Тут надо рассчитывать на сироту, шустрого и смелого бродяжку, каким был он сам до встречи с Лаурушем.
Такому, наверное, новое жилье с непривычки покажется сказочным дворцом…
А может, наоборот — жутким логовом, полным опасных тайн?
Новый хозяин Грайанской башни обвел взглядом высокое просторное помещение, лишь частично освещенное пламенем очага. Кованая решетка отбрасывала на пол четкую тень.
Когда-то в зале жили стражники властителя, потом королевские наемники, потом воины-грайанцы. На память о тех временах вдоль стен остались каменные выступы: на них настилали доски, на которых спали солдаты. Надо будет сделать такие постели для себя и ученика — поближе к очагу. А сегодня придется спать на полу, раз успел купить только стол да скамью, да и те еще в зал не затащил, во дворе оставил.
Ничего, скоро будет уютнее. На пол лягут тростниковые циновки. Распахнутся ставни — стекольщик принесет стекло, хорошее, наррабанское. Очень, очень дорогое удовольствие, зато не надо заколачивать ставни на зиму. Не бедняцкая лачуга — дом Охотника! Посветлее станет. Не будет убегать во мрак вырубленная в стене лестница на второй ярус. Кстати, опасная лестница: ступеньки узкие, крутые, без перил. Надо предупредить мальчишку, чтоб зря не шастал наверх. Тем более что на втором ярусе ничего интересного нет: пусто, пыльно и холодно. Потом — это уже мечта! — там будут полки с книгами. Всегда хотелось иметь библиотеку — вот и пожалуйста, лишь бы деньги позволили. Надо плотнику полки заказать.
А мальчишка все равно полезет наверх, запрещай не запрещай. Их, паршивцев, всегда на верхотуру тянет. К тому же над вторым ярусом — площадка, обнесенная зубчатым парапетом. Весь город оттуда виден. Какой малец устоит…
Тихо. Одиноко. Хорошо. В каком-нибудь Грайане или тому подобном Силуране набежала бы толпа с подарками и поздравлениями, притащили бы музыкантов, а хозяин вынужден был бы следить, чтоб всем хватило еды и вина и чтоб перепившиеся гости не поубивали друг друга. Это вместо того, чтобы вслушиваться в священную тишину своего нового крова, ощущая себя единым целым с домом, где отныне будет протекать жизнь.
Нет, в Озерном королевстве понимают, что такое новоселье! Тревожить хозяина в такие мгновения — все равно что беспокоить молодоженов в брачную ночь. На днях зайдет Киджар, один или со своими парнями. Возможно, дом почтит визитом и Хранитель. Будут поздравления, будут подарки. Но эта ночь, первая, принадлежит хозяину. И его семье, если она есть.
Ну, это не для Совиной Лапы. Не тянет как-то к семейной жизни. Особенно с тех пор, как исчезла Ульнита…
Куда же она пропала, светлокосая красавица силуранка? Не могла же и впрямь бросить его, когда он валялся с приступом лихорадки, подхваченной на иномирных болотах! Бросить напарника, беспомощного, умирающего, в незнакомой деревне на попечении каких-то подозрительных людей… ну нет! Только не Ульнита!
Когда он пришел в себя, с ужасом выслушал рассказ хихикающих и подмигивающих хозяев о том, что его красотка подружка смылась не попрощавшись. Схватился за талисман, но драгоценная пластинка не могла показать весь мир, а поблизости Ульниты не было…
С тех пор были другие напарники, некоторые очень хорошие. Были и женщины, но ни одна не наводила на мысли о доме и семье. Да оно и к лучшему!
Ладно, Совиная Лапа, незачем грустить. Скоро и в твоем доме зазвенит детский смех. Не зря с вечера над воротами приколочено решето — знак, что мастер намерен взять ученика. Причем решето перевернутое — ученика возьмут без платы.
Еще бы! Мало кто из родителей захочет купить своему ребенку такое опасное будущее! Тут надо рассчитывать на сироту, шустрого и смелого бродяжку, каким был он сам до встречи с Лаурушем.
Такому, наверное, новое жилье с непривычки покажется сказочным дворцом…
А может, наоборот — жутким логовом, полным опасных тайн?
Новый хозяин Грайанской башни обвел взглядом высокое просторное помещение, лишь частично освещенное пламенем очага. Кованая решетка отбрасывала на пол четкую тень.
Когда-то в зале жили стражники властителя, потом королевские наемники, потом воины-грайанцы. На память о тех временах вдоль стен остались каменные выступы: на них настилали доски, на которых спали солдаты. Надо будет сделать такие постели для себя и ученика — поближе к очагу. А сегодня придется спать на полу, раз успел купить только стол да скамью, да и те еще в зал не затащил, во дворе оставил.
Ничего, скоро будет уютнее. На пол лягут тростниковые циновки. Распахнутся ставни — стекольщик принесет стекло, хорошее, наррабанское. Очень, очень дорогое удовольствие, зато не надо заколачивать ставни на зиму. Не бедняцкая лачуга — дом Охотника! Посветлее станет. Не будет убегать во мрак вырубленная в стене лестница на второй ярус. Кстати, опасная лестница: ступеньки узкие, крутые, без перил. Надо предупредить мальчишку, чтоб зря не шастал наверх. Тем более что на втором ярусе ничего интересного нет: пусто, пыльно и холодно. Потом — это уже мечта! — там будут полки с книгами. Всегда хотелось иметь библиотеку — вот и пожалуйста, лишь бы деньги позволили. Надо плотнику полки заказать.
А мальчишка все равно полезет наверх, запрещай не запрещай. Их, паршивцев, всегда на верхотуру тянет. К тому же над вторым ярусом — площадка, обнесенная зубчатым парапетом. Весь город оттуда виден. Какой малец устоит…