Страница:
— Ты что себе позволяешь, а? У меня приличное заведение! Иди отсюда, иди…
— Да я… но я же…
— Убирайся, я сказал!
Вытолкав злополучного человечка за калитку, хозяин виновато обернулся к гостю. Тот усмехался:
— Не так уж спокойно в «Счастливом путнике», а? И часто здесь постояльцев учат летать?
— Это вздор, это ерунда, это мой сосед, ничтожный такой человечишка, его уже третий раз так! У меня собрались Подгорные Охотники, пьют вино, беседуют. А этот въедливый таракан в разговор встревает: то ему неправда, это ему вранье…
— А-а, — сочувственно кивнул гость. — Тогда понятно, тогда за дело! — Глаза его засветились, голос потеплел. — Охотники, да? Вот искупаюсь, поужинаю и к ним поболтать подсяду.
— Они только у меня собираются! — гордо заявил Даупар. — Все восемь человек! За главного у них Урихо Эхо Оклика.
— Восемь? Очень, очень много для такого небольшого городка. Неужели все на королевской службе? Или мимо шли и отдохнуть остановились?
Улыбка сползла с лица хозяина.
— Они, как бы это сказать… не на службе, они вообще не…
Взгляд гостя стал ледяным.
— Понятно. Пролазы! Пожалуй, после ужина сразу лягу спать. Где горячая вода?
— Несу, господин! — откликнулся мальчишеский голос, который старался казаться солидным.
— Мне, малыш, кувшина не хватит. — Гость с сомнением глянул на ношу парнишки.
— Больше на кухне пока нету, я велел рабыням согреть еще. Не сомневайся, господин, мойся, я принесу и в щелку подам. — Хозяйский сын считал гостя своей находкой, своей добычей и потому обслуживал с особым рвением.
— Разве что так! И еще, почтенный Даупар… Я, как видишь, в дороге обносился, хотелось бы сменить шкурку. Нет ли поблизости приличного портного?
— Господин! Какое совпадение! Лучший в городе портной — мой зять. И живет рядом.
— Ага, понимаю. А лучший в городе сапожник, надо полагать, твой племянник? По чистому совпадению, разумеется.
— Почему — племянник? Брат. Младший. Я пошлю за ним.
— Вот и хорошо. А ты, паренек, отволоки мою котомку в дом и сунь куда-нибудь под лавку. Ах да, оружие надо сдать, верно?
Даупар глядел, как гость отстегивает перевязь, ловко орудуя левой рукой. Правая все время оставалась в складках плаща… А может, ее вообще не было?
Урихо заканчивал свою историю, но самый захватывающий момент был начисто испорчен пронзительным криком хозяйского сына. Забыв о рассказчике, все обернулись к мальчишке. Тот стоял на коленях возле холщовой котомки и орал, как кошка, которой прищемили дверью хвост.
В комнату ворвался Даупар, примчавшийся спасать сына.
— Там… там… — непослушными губами лепетал мальчишка, тыча рукой в сторону котомки. — Веревка развязалась, а там…
У всех мелькнула одна и та же мысль: как же, развязалась! Просто любопытно было паршивцу на чужие вещи взглянуть! Но в следующее мгновение никто уже не думал о мальчишке, потому что взволнованный Даупар склонился над котомкой.
Дружное «а-ах!» пронеслось по комнате.
На людей в упор взглянули налитые кровью, остекленевшие глаза неведомого зверя. На косматой шкуре запеклась кровь, клыки белели в предсмертном оскале.
Отрубленная голова, что выглядывала из котомки, была бы похожа на медвежью, если бы не полузакрытый третий глаз на темени.
В полной тишине Урихо встал из-за стола, подошел ближе, нагнулся над неожиданной находкой.
— Чье это? — спросил он, не отрывая бледно-голубых глаз от чужой добычи.
— Нового гостя, он в бане сейчас.
— Кто таков?
— Не знаю, он не сказал.
Урихо перевел ледяной взгляд на хозяина:
— Про Подгорных Охотников не спрашивал?
— Да я ему сам про вас рассказал!
— А он что?
Даупар замялся. Подгорному Охотнику не понравилось его смущение.
— А ну, говори! Он назвал нас пролазами?
Хозяин с несчастным видом кивнул.
— Так… На его запястья ты взглянуть не догадался?
— Н-нет… Но это можно устроить! — оживился Даупар. — Я снесу ему кувшин воды и подам в приоткрытую дверь. Кувшин тяжелый, одной рукой не возьмешь.
— Отлично. Погляди, нет ли на правом запястье узкого серебряного браслета, на нем должны быть два имени…
Хозяин поклонился и ушел, сказав про себя: «Кого он учит? А то я не знаю, как выглядит знак Гильдии! Разумеется, два имени: самого Охотника и его учителя!»
А Урихо обвел тяжелым взглядом всех, кто был в комнате:
— Кто ни разу не ходил в Подгорный Мир — брысь отсюда!
Несколько человек быстро и тихо исчезли, не желая неприятностей. Кроме самого Урихо, осталось семеро. Один неуверенно спросил:
— Может, он дохлую тварь нашел, решил получить награду за голову?
Урихо мрачно промолчал.
На пороге возник хозяин. Физиономия его выражала такое смятение, словно он обнаружил свой винный погреб опустошенным.
— Я посмотрел, — замирающим голосом сказал он. — Есть знак… на левом запястье! Правое такое, что браслет не удержался бы.
И исчез, прежде чем по комнате прошелестело прозвище, более знаменитое, чем любое имя.
Лицо Урихо исказилось так, что страшно взглянуть. Гнев, ярость и… неужели страх и стыд?
— Вы хоть понимаете… — прохрипел он, — понимаете, что для нас означает его прибытие? Это же конец всему… нашим планам, нашим мечтам, нашему будущему! Что примолкли? Давно вам в лицо не швыряли слово «пролаза»?
Во дворе Даупар наставлял сына:
— Давай бегом во дворец, в караулку. Твой дядя как раз с дежурства сменяется. Поторопись, пока он еще трезвый! Пусть расстарается… а то как вино бесплатно лакать, по-родственному, так он молодец! Пускай передаст Хранителю: в «Счастливом путнике» остановился Шенги Совиная Лапа.
— Ух ты! Сам Шенги! Правда, пап? Ну, ребята от зависти сдохнут!
— Завтра сдохнут, сынок, завтра! А сегодня никому ни словечка! Хранитель должен узнать такую новость только от нас! Понял? Вот, держи монетку!
Гость приступил к ужину. Даупар незаметно поглядывал на него и видел теперь в ином свете. Никакой не простоватый у него вид, а серьезный и собранный, хотя и добродушный. Невысок, зато плечист и в движениях ловок. В темных волосах легкая проседь. Даже в комнате не снял плаща: правую руку прикрывает. А левой-то как привычно управляется!..
Компания Урихо, угрюмо сгрудившись за соседним столом, не спускала глаз с прибывшей знаменитости. Шенги не обращал внимания на злые взгляды — спокойно откусывал кусок за куском от большой лепешки с запеченным внутри ломтем окорока. Время от времени он клал лепешку на стол, чтобы глотнуть вина из кубка. Рядом ждала своей очереди миска творога.
Молчание становилось гнетущим. Хозяин мрачно твердил себе: «Хорошо, если столы и лавки уцелеют!»
Наконец Даупар не выдержал и с фальшивым воодушевлением затараторил:
— Жаль, почтеннейший Шенги, что ты не осчастливил нас своим появлением раньше! Тут было так весело! Отважный Урихо поведал увлекательную историю, как в горах, спасаясь от четырех Клыкастых Жаб, вынужден был уходить по карнизу над пропастью и… и…
Хозяин смешался, сообразив, что не слышал конца истории и представления не имеет, как рассказчику удалось выкрутиться из передряги. Умоляюще обернувшись к Урихо, он наткнулся на убийственный взгляд и окончательно скис.
Шенги дожевал кусок лепешки, не спеша запил его вином и ответил трактирщику:
— Клыкастые Жабы — в горах? Очень, очень интересная история. До чего же далеко от родных болот забрели! Ведь без воды долго не могут, а все-таки добрались!
— Их зашвырнуло из соседней складки, — мрачно бросил Урихо, глядя прямо перед собой на опустевший кубок.
— И сразу четыре морды, да? — Шенги обращался исключительно к хозяину. — Ужас какой! Сколько по складкам ни брожу, а больше двух за один раз встретить не доводилось. Понимаешь, почтенный Даупар, они друг друга терпят только в брачную пору, и то недолго. А обычно, как сойдутся вдвоем, тут же драка начинается.
Даупар сообразил, что на его глазах происходит неслыханное нарушение традиций. Ни один Подгорный Охотник не позволит себе уличить другого во лжи или хотя бы поправить в мелкой детали. Какую бы чушь ни нес рассказчик — встревать нельзя, разве что поддакнуть, посмеиваясь про себя. Но так неприкрыто унижать собрата по ремеслу… О Безымянные, что сейчас будет?!
Хозяину бы куда-нибудь забиться и помалкивать, но проклятый язык от страха ляпнул:
— Почтеннейший Шенги, стоит ли так неуважительно обращаться с другими Подгорными Охотниками?
— Что ты, почтенный Даупар, — с насмешкой ответил гость, — я уважаю Подгорных Охотников. — Он мягко, но заметно выделил голосом последние слова.
Урихо не выдержал: встал со скамьи, пересек комнату, навис над сидящим Шенги.
— Будем знакомы… — В любезных словах звенела угроза. — Я Урихо Эхо Оклика из Рода Саридек. Шестнадцать лет брожу по Подгорному Миру.
Шенги поднял на него спокойные серые глаза и сказал негромко:
— Хозяин называл мне твое имя, но только сейчас я вспомнил, где слышал его раньше. Не завидую я твоим напарникам, Урихо из Рода Саридек.
С исказившимся от ярости лицом светлоусый красавец отшатнулся от стола. А Шенги продолжал неторопливо:
— Шестнадцать лет, говоришь? Очень, очень много для пролазы! И до сих пор еще человек… по крайней мере с виду. Крепок ты, благодари за это Безликих.
— Да как ты!.. — захлебнулся словами Урихо. А оскорбивший его человек обернулся к хозяину:
— Клыкастая Жаба — страшный зверь. Но опаснее всех в Подгорном Мире не она. И даже не дракон. Самая коварная, подлая и хитрая тварь была когда-то человеком. И зовется она — пролаза!
Компания Урихо была уже на ногах, готовая наброситься на пришельца и разорвать его. Хозяин юркнул под стол.
Коротко замахнувшись, Урихо обрушил кулак на ненавистное лицо чужака…
Нет, это лишь со стороны показалось, что обрушил… Кулак застыл у самого лица Шенги. Урихо почувствовал, что его запястье стиснули железные пальцы. Необоримая сила вывернула руку Урихо за спину, повалила его на стол.
Изумленная компания глядела на своего главаря, лежавшего лицом в миске с творогом, и на Шенги, который встал над противником, удерживая его левой рукой.
Это был уже не прежний Шенги. Не мирный путник, смакующий свой немудреный ужин. Все попятились, поняв, как взбешен этот человек. Глаза его сверкали, а когда он заговорил, казалось, что рот извергает раскаленную лаву:
— Пролаза тем и опасен, что ум у него человечий, а душа звериная! И каждый знал, на что идет! Знал, что в воздухе Подгорного Мира разлит яд, губящий душу! Сладко вам? Не можете без этого жить? Да неужто сами не понимаете: это болезнь! Она прикует вас к Подгорному Миру, сомнет в ком глины и вылепит заново — но вылепит зверюгу! Будете шляться из складки в складку, изувеченные душой и телом, и от ревнивой злобы начнете нападать на тех, кого мудрость Гильдии хранит от подобной участи. Все вы одинаковы! Видал я таких и в Грайане, и в Силуране! Наряжаетесь в атлас и шелк, обвешиваетесь золотыми побрякушками, швыряете деньги направо и налево — хоть день, да мой! И знаете, что скоро Подгорный Мир позовет своих рабов — уже навсегда. Пейте, веселитесь, хвастайтесь, пока вы еще люди! Недолог ваш срок, сами знаете! Но не смейте называть себя Подгорными Охотниками, пролазы!
Мощная рука сдернула Урихо со стола и с такой силой швырнула прочь, что он врезался в стену.
Поднялся на ноги. Покачнулся. Смахнул с багровой физиономии творог.
Дружки со страхом глядели на трясущиеся губы главаря.
— За такое убивают, — выдохнул Урихо. — Сейчас мы безоружны, но…
— Это ты безоружен, — прежним, спокойным голосом перебил его Шенги. — А я безоружным не бываю никогда.
На правом плече колыхнулся плащ. Откинув темную ткань, на стол со стуком легла рука.
Нет, не рука. Лапа.
Твердая, с пятью длинными пальцами, с шишковатыми неровными суставами, которые делали ее похожей на ветвь сухого дерева. А черная, с мелким сетчатым рисунком кожа, напоминающая чешую, наводила скорее на мысль о жуткой рептилии. Или о беспощадной хищной птице.
В первую очередь привлекали взор когти — изогнутые, грозные, с сизым металлическим отливом. Под взглядами всех, кто был в комнате, страшные пальцы разжались и снова сжались. Каждому ярко представилось, как эти когти впиваются в плоть, разрывая кожу и ломая кости.
— Если у кого есть охота подраться, — негромко, почти жалобно сказал Шенги, — лучше начать поскорее. Потому что я устал и хочу спать. С дороги, знаете ли…
Ответом было молчание. Урихо распластался по стене, не сводя взгляда со страшной лапы.
Немного выждав, Шенги заговорил вновь:
— Почтенный Даупар, я не знаю, что ты обронил под стол, но разыщешь свою потерю позже. Будь любезен, проводи меня в мою комнату.
Хозяин вынырнул из-под стола и с видом лунатика двинулся к двери. Следом не спеша направился Шенги, оставив за плечами потрясенную, смятенную тишину.
2
— Да я… но я же…
— Убирайся, я сказал!
Вытолкав злополучного человечка за калитку, хозяин виновато обернулся к гостю. Тот усмехался:
— Не так уж спокойно в «Счастливом путнике», а? И часто здесь постояльцев учат летать?
— Это вздор, это ерунда, это мой сосед, ничтожный такой человечишка, его уже третий раз так! У меня собрались Подгорные Охотники, пьют вино, беседуют. А этот въедливый таракан в разговор встревает: то ему неправда, это ему вранье…
— А-а, — сочувственно кивнул гость. — Тогда понятно, тогда за дело! — Глаза его засветились, голос потеплел. — Охотники, да? Вот искупаюсь, поужинаю и к ним поболтать подсяду.
— Они только у меня собираются! — гордо заявил Даупар. — Все восемь человек! За главного у них Урихо Эхо Оклика.
— Восемь? Очень, очень много для такого небольшого городка. Неужели все на королевской службе? Или мимо шли и отдохнуть остановились?
Улыбка сползла с лица хозяина.
— Они, как бы это сказать… не на службе, они вообще не…
Взгляд гостя стал ледяным.
— Понятно. Пролазы! Пожалуй, после ужина сразу лягу спать. Где горячая вода?
— Несу, господин! — откликнулся мальчишеский голос, который старался казаться солидным.
— Мне, малыш, кувшина не хватит. — Гость с сомнением глянул на ношу парнишки.
— Больше на кухне пока нету, я велел рабыням согреть еще. Не сомневайся, господин, мойся, я принесу и в щелку подам. — Хозяйский сын считал гостя своей находкой, своей добычей и потому обслуживал с особым рвением.
— Разве что так! И еще, почтенный Даупар… Я, как видишь, в дороге обносился, хотелось бы сменить шкурку. Нет ли поблизости приличного портного?
— Господин! Какое совпадение! Лучший в городе портной — мой зять. И живет рядом.
— Ага, понимаю. А лучший в городе сапожник, надо полагать, твой племянник? По чистому совпадению, разумеется.
— Почему — племянник? Брат. Младший. Я пошлю за ним.
— Вот и хорошо. А ты, паренек, отволоки мою котомку в дом и сунь куда-нибудь под лавку. Ах да, оружие надо сдать, верно?
Даупар глядел, как гость отстегивает перевязь, ловко орудуя левой рукой. Правая все время оставалась в складках плаща… А может, ее вообще не было?
* * *
Урихо заканчивал свою историю, но самый захватывающий момент был начисто испорчен пронзительным криком хозяйского сына. Забыв о рассказчике, все обернулись к мальчишке. Тот стоял на коленях возле холщовой котомки и орал, как кошка, которой прищемили дверью хвост.
В комнату ворвался Даупар, примчавшийся спасать сына.
— Там… там… — непослушными губами лепетал мальчишка, тыча рукой в сторону котомки. — Веревка развязалась, а там…
У всех мелькнула одна и та же мысль: как же, развязалась! Просто любопытно было паршивцу на чужие вещи взглянуть! Но в следующее мгновение никто уже не думал о мальчишке, потому что взволнованный Даупар склонился над котомкой.
Дружное «а-ах!» пронеслось по комнате.
На людей в упор взглянули налитые кровью, остекленевшие глаза неведомого зверя. На косматой шкуре запеклась кровь, клыки белели в предсмертном оскале.
Отрубленная голова, что выглядывала из котомки, была бы похожа на медвежью, если бы не полузакрытый третий глаз на темени.
В полной тишине Урихо встал из-за стола, подошел ближе, нагнулся над неожиданной находкой.
— Чье это? — спросил он, не отрывая бледно-голубых глаз от чужой добычи.
— Нового гостя, он в бане сейчас.
— Кто таков?
— Не знаю, он не сказал.
Урихо перевел ледяной взгляд на хозяина:
— Про Подгорных Охотников не спрашивал?
— Да я ему сам про вас рассказал!
— А он что?
Даупар замялся. Подгорному Охотнику не понравилось его смущение.
— А ну, говори! Он назвал нас пролазами?
Хозяин с несчастным видом кивнул.
— Так… На его запястья ты взглянуть не догадался?
— Н-нет… Но это можно устроить! — оживился Даупар. — Я снесу ему кувшин воды и подам в приоткрытую дверь. Кувшин тяжелый, одной рукой не возьмешь.
— Отлично. Погляди, нет ли на правом запястье узкого серебряного браслета, на нем должны быть два имени…
Хозяин поклонился и ушел, сказав про себя: «Кого он учит? А то я не знаю, как выглядит знак Гильдии! Разумеется, два имени: самого Охотника и его учителя!»
А Урихо обвел тяжелым взглядом всех, кто был в комнате:
— Кто ни разу не ходил в Подгорный Мир — брысь отсюда!
Несколько человек быстро и тихо исчезли, не желая неприятностей. Кроме самого Урихо, осталось семеро. Один неуверенно спросил:
— Может, он дохлую тварь нашел, решил получить награду за голову?
Урихо мрачно промолчал.
На пороге возник хозяин. Физиономия его выражала такое смятение, словно он обнаружил свой винный погреб опустошенным.
— Я посмотрел, — замирающим голосом сказал он. — Есть знак… на левом запястье! Правое такое, что браслет не удержался бы.
И исчез, прежде чем по комнате прошелестело прозвище, более знаменитое, чем любое имя.
Лицо Урихо исказилось так, что страшно взглянуть. Гнев, ярость и… неужели страх и стыд?
— Вы хоть понимаете… — прохрипел он, — понимаете, что для нас означает его прибытие? Это же конец всему… нашим планам, нашим мечтам, нашему будущему! Что примолкли? Давно вам в лицо не швыряли слово «пролаза»?
* * *
Во дворе Даупар наставлял сына:
— Давай бегом во дворец, в караулку. Твой дядя как раз с дежурства сменяется. Поторопись, пока он еще трезвый! Пусть расстарается… а то как вино бесплатно лакать, по-родственному, так он молодец! Пускай передаст Хранителю: в «Счастливом путнике» остановился Шенги Совиная Лапа.
— Ух ты! Сам Шенги! Правда, пап? Ну, ребята от зависти сдохнут!
— Завтра сдохнут, сынок, завтра! А сегодня никому ни словечка! Хранитель должен узнать такую новость только от нас! Понял? Вот, держи монетку!
* * *
Гость приступил к ужину. Даупар незаметно поглядывал на него и видел теперь в ином свете. Никакой не простоватый у него вид, а серьезный и собранный, хотя и добродушный. Невысок, зато плечист и в движениях ловок. В темных волосах легкая проседь. Даже в комнате не снял плаща: правую руку прикрывает. А левой-то как привычно управляется!..
Компания Урихо, угрюмо сгрудившись за соседним столом, не спускала глаз с прибывшей знаменитости. Шенги не обращал внимания на злые взгляды — спокойно откусывал кусок за куском от большой лепешки с запеченным внутри ломтем окорока. Время от времени он клал лепешку на стол, чтобы глотнуть вина из кубка. Рядом ждала своей очереди миска творога.
Молчание становилось гнетущим. Хозяин мрачно твердил себе: «Хорошо, если столы и лавки уцелеют!»
Наконец Даупар не выдержал и с фальшивым воодушевлением затараторил:
— Жаль, почтеннейший Шенги, что ты не осчастливил нас своим появлением раньше! Тут было так весело! Отважный Урихо поведал увлекательную историю, как в горах, спасаясь от четырех Клыкастых Жаб, вынужден был уходить по карнизу над пропастью и… и…
Хозяин смешался, сообразив, что не слышал конца истории и представления не имеет, как рассказчику удалось выкрутиться из передряги. Умоляюще обернувшись к Урихо, он наткнулся на убийственный взгляд и окончательно скис.
Шенги дожевал кусок лепешки, не спеша запил его вином и ответил трактирщику:
— Клыкастые Жабы — в горах? Очень, очень интересная история. До чего же далеко от родных болот забрели! Ведь без воды долго не могут, а все-таки добрались!
— Их зашвырнуло из соседней складки, — мрачно бросил Урихо, глядя прямо перед собой на опустевший кубок.
— И сразу четыре морды, да? — Шенги обращался исключительно к хозяину. — Ужас какой! Сколько по складкам ни брожу, а больше двух за один раз встретить не доводилось. Понимаешь, почтенный Даупар, они друг друга терпят только в брачную пору, и то недолго. А обычно, как сойдутся вдвоем, тут же драка начинается.
Даупар сообразил, что на его глазах происходит неслыханное нарушение традиций. Ни один Подгорный Охотник не позволит себе уличить другого во лжи или хотя бы поправить в мелкой детали. Какую бы чушь ни нес рассказчик — встревать нельзя, разве что поддакнуть, посмеиваясь про себя. Но так неприкрыто унижать собрата по ремеслу… О Безымянные, что сейчас будет?!
Хозяину бы куда-нибудь забиться и помалкивать, но проклятый язык от страха ляпнул:
— Почтеннейший Шенги, стоит ли так неуважительно обращаться с другими Подгорными Охотниками?
— Что ты, почтенный Даупар, — с насмешкой ответил гость, — я уважаю Подгорных Охотников. — Он мягко, но заметно выделил голосом последние слова.
Урихо не выдержал: встал со скамьи, пересек комнату, навис над сидящим Шенги.
— Будем знакомы… — В любезных словах звенела угроза. — Я Урихо Эхо Оклика из Рода Саридек. Шестнадцать лет брожу по Подгорному Миру.
Шенги поднял на него спокойные серые глаза и сказал негромко:
— Хозяин называл мне твое имя, но только сейчас я вспомнил, где слышал его раньше. Не завидую я твоим напарникам, Урихо из Рода Саридек.
С исказившимся от ярости лицом светлоусый красавец отшатнулся от стола. А Шенги продолжал неторопливо:
— Шестнадцать лет, говоришь? Очень, очень много для пролазы! И до сих пор еще человек… по крайней мере с виду. Крепок ты, благодари за это Безликих.
— Да как ты!.. — захлебнулся словами Урихо. А оскорбивший его человек обернулся к хозяину:
— Клыкастая Жаба — страшный зверь. Но опаснее всех в Подгорном Мире не она. И даже не дракон. Самая коварная, подлая и хитрая тварь была когда-то человеком. И зовется она — пролаза!
Компания Урихо была уже на ногах, готовая наброситься на пришельца и разорвать его. Хозяин юркнул под стол.
Коротко замахнувшись, Урихо обрушил кулак на ненавистное лицо чужака…
Нет, это лишь со стороны показалось, что обрушил… Кулак застыл у самого лица Шенги. Урихо почувствовал, что его запястье стиснули железные пальцы. Необоримая сила вывернула руку Урихо за спину, повалила его на стол.
Изумленная компания глядела на своего главаря, лежавшего лицом в миске с творогом, и на Шенги, который встал над противником, удерживая его левой рукой.
Это был уже не прежний Шенги. Не мирный путник, смакующий свой немудреный ужин. Все попятились, поняв, как взбешен этот человек. Глаза его сверкали, а когда он заговорил, казалось, что рот извергает раскаленную лаву:
— Пролаза тем и опасен, что ум у него человечий, а душа звериная! И каждый знал, на что идет! Знал, что в воздухе Подгорного Мира разлит яд, губящий душу! Сладко вам? Не можете без этого жить? Да неужто сами не понимаете: это болезнь! Она прикует вас к Подгорному Миру, сомнет в ком глины и вылепит заново — но вылепит зверюгу! Будете шляться из складки в складку, изувеченные душой и телом, и от ревнивой злобы начнете нападать на тех, кого мудрость Гильдии хранит от подобной участи. Все вы одинаковы! Видал я таких и в Грайане, и в Силуране! Наряжаетесь в атлас и шелк, обвешиваетесь золотыми побрякушками, швыряете деньги направо и налево — хоть день, да мой! И знаете, что скоро Подгорный Мир позовет своих рабов — уже навсегда. Пейте, веселитесь, хвастайтесь, пока вы еще люди! Недолог ваш срок, сами знаете! Но не смейте называть себя Подгорными Охотниками, пролазы!
Мощная рука сдернула Урихо со стола и с такой силой швырнула прочь, что он врезался в стену.
Поднялся на ноги. Покачнулся. Смахнул с багровой физиономии творог.
Дружки со страхом глядели на трясущиеся губы главаря.
— За такое убивают, — выдохнул Урихо. — Сейчас мы безоружны, но…
— Это ты безоружен, — прежним, спокойным голосом перебил его Шенги. — А я безоружным не бываю никогда.
На правом плече колыхнулся плащ. Откинув темную ткань, на стол со стуком легла рука.
Нет, не рука. Лапа.
Твердая, с пятью длинными пальцами, с шишковатыми неровными суставами, которые делали ее похожей на ветвь сухого дерева. А черная, с мелким сетчатым рисунком кожа, напоминающая чешую, наводила скорее на мысль о жуткой рептилии. Или о беспощадной хищной птице.
В первую очередь привлекали взор когти — изогнутые, грозные, с сизым металлическим отливом. Под взглядами всех, кто был в комнате, страшные пальцы разжались и снова сжались. Каждому ярко представилось, как эти когти впиваются в плоть, разрывая кожу и ломая кости.
— Если у кого есть охота подраться, — негромко, почти жалобно сказал Шенги, — лучше начать поскорее. Потому что я устал и хочу спать. С дороги, знаете ли…
Ответом было молчание. Урихо распластался по стене, не сводя взгляда со страшной лапы.
Немного выждав, Шенги заговорил вновь:
— Почтенный Даупар, я не знаю, что ты обронил под стол, но разыщешь свою потерю позже. Будь любезен, проводи меня в мою комнату.
Хозяин вынырнул из-под стола и с видом лунатика двинулся к двери. Следом не спеша направился Шенги, оставив за плечами потрясенную, смятенную тишину.
2
Конечно, невежливо пялить глаза на обстановку комнаты, где тебя принимают гостем, но ведь интересно же! Подгорному Охотнику, даже знаменитому, не каждый день случается бывать во внутренних покоях дворца Хранителя города.
А поглядеть есть на что. Не в том дело, что вокруг много дорогих и красивых вещей, а в том, что вещи эти — разноплеменные, собранные со всех концов земли.
Столик, за которым трапезничают Хранитель и его гость, мраморный, на ножке в виде стоящей на хвосте рыбы; над этой прелестью потрудились грайанские резчики по камню. Изящные решетки на окнах выкованы в Силуране, можно и точнее сказать: в Джангаше. Благовония, курящиеся в бронзовой жаровне, прибыли из Ксуранга, а пушистый коричневый ковер, в который упираются ножки жаровни, не мог быть соткан нигде, кроме Наррабана. Одна из стен сплошь заплетена диковинными вьющимися растениями — может, это подарок с Проклятых островов?
А есть что-нибудь свое, гурлианское? Ну как же! Ткань, которой накрыта огромная птичья клетка в углу, вышла из рук столичных ткачей… узоры-то, узоры! Не вышиты, не краской нанесены, а так и сотканы!
И вот что удивительно: вся эта пестрота, разнородность не делают комнату похожей на чулан, где свалены непроданные товары. Вещи, созданные мастерами разных стран, сошлись здесь и словно заговорили на одном языке. Сплелись в одно целое — необычное, но очень изящное и красивое.
Но все же нехорошо зыркать глазами по сторонам. Тем более что почтеннейший Тагиарри Большой Сапфир заметил любопытство гостя. В близоруких, чуть прищуренных темных глазах хозяина мелькнула добродушная усмешка.
— Да, — мягко сказал Хранитель, — это Издагмир, Придорожный Город. Здешний люд говорит: «Мы живем тем, что падает с возов проезжих торговцев». Ты ведь не первый раз в нашем городе, верно?
— Был здесь однажды… когда мне было девятнадцать лет…
— Конечно! Об этом отцы детям рассказывают: знаменитый Подгорный Охотник, спасенный богами на Совином капище, стал «помнящим вторую жизнь» и получил в храме новое имя. У нас, в нашем городе!
— Не был я тогда знаменитым. Мальчишка…
— Зато теперь про великого Шенги все бродячие сказители!.. — Тагиарри заставил себя оторвать взгляд от правого плеча собеседника под плащом. — Могу ли я узнать, что мой уважаемый гость намерен делать дальше?
— Ну… доберусь до столицы, повидаю Главу Гильдии. Пока по чужим землям шлялся, порядком задолжал в Гильдию, заодно рассчитаюсь.
Хранитель, лысеющий человечек с грустными глазами и короткой темной бородкой, недоумевающе скривил губы под полоской усов:
— Эти ваши расчеты… как-то я не понимаю! Десятая часть от всего, что продано… Ну, в казну вы каждый год платите, это понятно — там определенная, неизменная сумма. А эта десятая часть — кто же вас проверить может?
Гость усмехнулся, откинувшись на спинку кресла:
— Проверить? Почтеннейший Тагиарри, сам удивляюсь, но платим честно! А в неудачные годы даже переплачиваем, чтобы Глава Гильдии и собратья по ремеслу не догадались, упаси Безликие, что дела идут скверно! Приходилось ли моему господину видеть разоряющуюся знать? Ходят голодными, а последние деньги тратят на дорогие наряды. Так по сравнению с Подгорными Охотниками эти люди — скромные, застенчивые создания! Хвастовство есть одно из первейших качеств Охотника — наряду с болтливостью и нахальством.
Хранитель хмыкнул:
— Хорошо бы мне горожане так налоги платили. Болтливости и нахальства у них предостаточно, а вот как с денежками расставаться… Ну хорошо, увидишься ты с почтеннейшим Лаурушем Ночным Факелом, уладишь все дела, а что потом?
— А потом хочу отдохнуть. Куплю домик на берегу, буду смотреть на корабли, слушать, как шумит море. Когда прискучит безделье, возьму ученика.
— Послушай, — вкрадчиво начал Хранитель (и Шенги подобрался, поняв, что начинается настоящий разговор). — Море подождет, оно с сотворения мира шумит, где шумело, вряд ли Безымянные в ближайшие годы соизволят его передвинуть. И кораблей в порту Аргосмира предостаточно, хватит наглядеться и внукам твоим. Может, задержишься и спасешь один симпатичный городок от большой напасти?
Шенги выжидающе молчал. Хранитель со вздохом продолжил:
— Издагмир — процветающий город, не столько большой, сколько богатый и веселый. Мы исправно платим налоги и узнаем вести из чужих земель раньше, чем они дойдут до столицы. И все это нам дает проезжая дорога. Торговый путь. Посчитай, сколько в Издагмире постоялых дворов, сколько таверн… есть два игорных дома, даже две бани на иноземный манер… ага, улыбаешься — слышал уже, да? У нас больше портных, сапожников, поваров, лекарей, чем надо для здешних жителей. А сколько горожан перекупают товары у чужеземцев и везут в столицу сами! Проезжая дорога — становой хребет нашего благополучия. Убери ее — город захиреет и умрет. Мы это знаем, заезжих любим, уважаем и бережем. Даже штрафы с подгулявших иноземных буянов берем аккуратнее, чем с местных. Или, к примеру, два года назад был случай. С голубиной почтой пришла весть, что в Нарра-до от заразной болезни скончался Светоч, а с ним — грудной малыш, его наследник. В городе стояли три наррабанских каравана — стекло везли, шелк, сушеные фрукты, сладости. Я известил наррабанцев, что у них уже другой Светоч, брат покойного. Ну, вопли, молитвы, задержались купцы на три дня — Светоча оплакивали. Так не поверишь: три дня во всем городе траур был. В знак сочувствия!.. Ну, что на меня так смотришь? Я такого приказа не давал. Велел только закрыть на три дня игорные дома и занавесить во дворце окна черной тканью… Так во всем городе не было окна, в котором ни висел бы хоть клочок черной тряпки! И ни музыки, ни песен!
— Да-а, — протянул Шенги с легким осуждением. — Этак, глядишь, здесь и храмы иноземных богов строиться начнут.
Хранитель смутился:
— Вообще-то есть небольшое святилище Гарх-то-Горха… собственно, не в городе, за стеной…
С невольным восхищением Шенги покрутил головой:
— Ну и городок, храни его Безликие! Такой не впадет в нищету и убожество!
— Не знаю, не знаю! — Хранитель вздохнул, его крупный нос уныло опустился. — Приготовься, начинаю ныть и скулить. Не знаю, чем прогневали мы Безымянных, но на нас посыпались беды, словно Серая Старуха из подола их вытряхнула. Если без подробностей — дорога от Рудного Кряжа до Издагмира подвергается нападениям Подгорных Тварей. Причем все настолько серьезно, что боюсь худшего: купеческие караваны будут искать другой путь, безопасный. А мы… наш город…
— Так чего проще, — усмехнулся Шенги, — взять да пригласить на службу двоих-троих Подгорных Охотников. Послать письмо Главе Гильдии…
— За кого ты меня принимаешь, уважаемый? Я платил деньги не «двоим-троим», а четверым Охотникам, причем Лауруш заверил меня, что в Гильдии они на прекрасном счету. На меня работали братья Нурвеш и Нурбиш.
— А, близнецы! — оживился Шенги. — И впрямь неплохие парни, дело знают.
— Еще старый Айтин Белая Чаша, а в напарниках у него парнишка без имени, из Отребья, прозвище не припомню. У старика в учениках был, недавно надел браслет.
— Айтина не встречал, но слышал много хорошего.
— Они меж собой договорились: одна пара бродит по Подгорному Миру, другая приглядывает за дорогой — истребляет тварей, если вылезут… но это редко бывало. Иногда сопровождали караваны, если купцы просили… тоже нечасто. Признаться, я подумывал, что зря на них деньги трачу.
— Деньги, заплаченные Охотникам, — веско сказал Шенги, — не бывают потраченными зря!
— Да понял я, понял уже! Тогда и понял, когда близнецы из-за Ворот не вернулись.
Шенги горестно распахнул глаза, но сдержался и произнес бесцветным голосом:
— Давно?
— В начале Хмурого месяца. Может, еще появятся?
— Нет, — ровно ответил Охотник. — В Подгорном Мире время течет быстрее. Если до сих пор не возвратились… Очень, очень жалко! Хорошие были парни… нравом такие разные, даром что близнецы!
— Мне особенно Нурвеш нравился — весельчак, пел красиво, — Хранитель вздохнул. — Нурбиш — тот угрюмый, нелюдимый, разговаривать с ним трудно было.
— Да будет милостива Бездна к их душам! Но что их понесло за Врата поздней осенью?
— Не знаю. Нурвеш перед уходом был во дворце, деньги получал за себя и за брата. Мы перебросились парой слов. Он с этаким загадочным видом заявил, что выследил дичь, какая раз в жизни попадается. И чтоб я готовил кошель поувесистее, иначе это чудо в столицу уйдет. И все, больше не встречались.
— Вот такая работа! — не выдержал Шенги. — Вот так и жрет нашего брата Подгорный Мир!
— Не только Подгорный Мир. Сразу после ухода близнецов погиб тот парнишка, напарник Айтина. Глупо погиб: озеро только-только ледком затянулось, а он напрямик перебежать захотел. А через два дня — Айтин… ну, там история непонятная, жуткая, весь город об этом говорил.
Шенги взял с блюда тонкое, хрусткое печенье с медом, надкусил. С ленивой позой и мягкими движениями не вязалось острое, напряженное выражение глаз.
— Есть на северной окраине полуразвалившаяся башня, воздвигнута в Огненные Времена, — угрюмо продолжил Тагиарри. — Эти руины называют Грайанской башней. Весь город знает, что там обитает злокозненный призрак. Там и нашли Айтина-Охотника… у входа… со свернутой шеей. Вокруг белый снежок — и никаких следов.
— А его собственные следы?
— Ничего не было. Незадолго до того, как нашли труп, мимо проходил Киджар, десятник городской стражи. И обратил внимание, как красиво лег первый снег. Не было ни следов, ни трупа. А снегопад уже кончился — не могло позже запорошить…
— Горожане, конечно, на привидение грешат?
— То есть никаких сомнений! Но я, собственно, о другом. Остались мы без Охотников, а тут как раз санный путь установился. Основной поток путников летом идет, зимой поменьше. А в распутицу никто не суется…
Заметив нетерпение в глазах гостя, Хранитель заговорил сухо и точно:
— За зиму — четыре разгромленных каравана. Уцелело семь человек. Трое — рабы из диких мест, нашего языка не знают. Один купец от ужаса спятил, от него толку не добились. Наемник-грайанец толково описал нападение ящеров-вертунов…
Шенги так резко подался вперед, что чуть не опрокинул столик.
— Вот как? И где сейчас этот толковый человек? Очень, очень любопытно бы побеседовать!
— В Аргосмир отправился… а что?
— А то, что у ящеров-вертунов кровь холодная, они мороза и снега боятся. На зиму спать укладываются клубком, как наши змеи.
— А если у них в складке было лето, а к нам их случайно занесло?
— Может быть, — с сомнением отозвался Охотник. — Но, значит, открылись новые Врата — чуть ли не на дороге!.. А что говорили остальные путники?
— Парнишка-наррабанец, сын того спятившего купца, при первых признаках беды удрал в лес. Вернуться осмелился весьма нескоро, и обнаружил на дороге лошадь с разорванным брюхом, труп раба-погонщика и пятна крови.
— А товары? Их тоже Твари прихватили?
— Товары были в седельных вьюках… лошади, должно быть, разбежались. Но я главного не сказал: мальчишка нашел гигантские трехпалые следы. Он мне их потом нарисовал. Подгорные Охотники хором говорят, что это следы Клыкастой Жабы.
— Подгорные Охотники? — сдвинул брови гость. — Ты говорил, почтеннейший Тагиарри, что…
— Нет, не гильдейские. — Хранитель заметил возмущенный блеск в глазах гостя и заторопился: — Я, конечно, тут же отправил письмо в столицу Лаурушу. Сразу после этого — последний налет на караван. Уцелела грайанка — ехала к отцу, он здесь торгует. Как поднялся шум, забилась под телегу. К этому времени я уже приказал конным разъездам охранять дорогу. Отряд обнаружил разгромленный караван, мертвых купцов и девушку под телегой. Она ничего не видела. По звукам решила, что на ее спутников напали разбойники. Но десятник видел в небе странных улетающих тварей, а на обочине дороги нашел два длинных щупальца, отсеченных чьим-то мечом.
— Эх, меня там не было! Очень, очень интересно бы взглянуть!
— Взглянули Подгорные Охотники… прости, я хотел сказать — люди, которым приходилось иметь дело с подобными существами. Это щупальца пузыря-убийцы.
— Так… Ты сказал о трех караванах. А четвертый?
— Просто не дошел до Издагмира. Испарился.
— Да, дела… А что ответил на твое письмо Лауруш?
— Прислал двоих Охотников. Но я же говорю — тень плаща Многоликой над нашим городом! Прибыли, зашли во дворец, представились, а на другой день мы для обоих костер складывали!
А поглядеть есть на что. Не в том дело, что вокруг много дорогих и красивых вещей, а в том, что вещи эти — разноплеменные, собранные со всех концов земли.
Столик, за которым трапезничают Хранитель и его гость, мраморный, на ножке в виде стоящей на хвосте рыбы; над этой прелестью потрудились грайанские резчики по камню. Изящные решетки на окнах выкованы в Силуране, можно и точнее сказать: в Джангаше. Благовония, курящиеся в бронзовой жаровне, прибыли из Ксуранга, а пушистый коричневый ковер, в который упираются ножки жаровни, не мог быть соткан нигде, кроме Наррабана. Одна из стен сплошь заплетена диковинными вьющимися растениями — может, это подарок с Проклятых островов?
А есть что-нибудь свое, гурлианское? Ну как же! Ткань, которой накрыта огромная птичья клетка в углу, вышла из рук столичных ткачей… узоры-то, узоры! Не вышиты, не краской нанесены, а так и сотканы!
И вот что удивительно: вся эта пестрота, разнородность не делают комнату похожей на чулан, где свалены непроданные товары. Вещи, созданные мастерами разных стран, сошлись здесь и словно заговорили на одном языке. Сплелись в одно целое — необычное, но очень изящное и красивое.
Но все же нехорошо зыркать глазами по сторонам. Тем более что почтеннейший Тагиарри Большой Сапфир заметил любопытство гостя. В близоруких, чуть прищуренных темных глазах хозяина мелькнула добродушная усмешка.
— Да, — мягко сказал Хранитель, — это Издагмир, Придорожный Город. Здешний люд говорит: «Мы живем тем, что падает с возов проезжих торговцев». Ты ведь не первый раз в нашем городе, верно?
— Был здесь однажды… когда мне было девятнадцать лет…
— Конечно! Об этом отцы детям рассказывают: знаменитый Подгорный Охотник, спасенный богами на Совином капище, стал «помнящим вторую жизнь» и получил в храме новое имя. У нас, в нашем городе!
— Не был я тогда знаменитым. Мальчишка…
— Зато теперь про великого Шенги все бродячие сказители!.. — Тагиарри заставил себя оторвать взгляд от правого плеча собеседника под плащом. — Могу ли я узнать, что мой уважаемый гость намерен делать дальше?
— Ну… доберусь до столицы, повидаю Главу Гильдии. Пока по чужим землям шлялся, порядком задолжал в Гильдию, заодно рассчитаюсь.
Хранитель, лысеющий человечек с грустными глазами и короткой темной бородкой, недоумевающе скривил губы под полоской усов:
— Эти ваши расчеты… как-то я не понимаю! Десятая часть от всего, что продано… Ну, в казну вы каждый год платите, это понятно — там определенная, неизменная сумма. А эта десятая часть — кто же вас проверить может?
Гость усмехнулся, откинувшись на спинку кресла:
— Проверить? Почтеннейший Тагиарри, сам удивляюсь, но платим честно! А в неудачные годы даже переплачиваем, чтобы Глава Гильдии и собратья по ремеслу не догадались, упаси Безликие, что дела идут скверно! Приходилось ли моему господину видеть разоряющуюся знать? Ходят голодными, а последние деньги тратят на дорогие наряды. Так по сравнению с Подгорными Охотниками эти люди — скромные, застенчивые создания! Хвастовство есть одно из первейших качеств Охотника — наряду с болтливостью и нахальством.
Хранитель хмыкнул:
— Хорошо бы мне горожане так налоги платили. Болтливости и нахальства у них предостаточно, а вот как с денежками расставаться… Ну хорошо, увидишься ты с почтеннейшим Лаурушем Ночным Факелом, уладишь все дела, а что потом?
— А потом хочу отдохнуть. Куплю домик на берегу, буду смотреть на корабли, слушать, как шумит море. Когда прискучит безделье, возьму ученика.
— Послушай, — вкрадчиво начал Хранитель (и Шенги подобрался, поняв, что начинается настоящий разговор). — Море подождет, оно с сотворения мира шумит, где шумело, вряд ли Безымянные в ближайшие годы соизволят его передвинуть. И кораблей в порту Аргосмира предостаточно, хватит наглядеться и внукам твоим. Может, задержишься и спасешь один симпатичный городок от большой напасти?
Шенги выжидающе молчал. Хранитель со вздохом продолжил:
— Издагмир — процветающий город, не столько большой, сколько богатый и веселый. Мы исправно платим налоги и узнаем вести из чужих земель раньше, чем они дойдут до столицы. И все это нам дает проезжая дорога. Торговый путь. Посчитай, сколько в Издагмире постоялых дворов, сколько таверн… есть два игорных дома, даже две бани на иноземный манер… ага, улыбаешься — слышал уже, да? У нас больше портных, сапожников, поваров, лекарей, чем надо для здешних жителей. А сколько горожан перекупают товары у чужеземцев и везут в столицу сами! Проезжая дорога — становой хребет нашего благополучия. Убери ее — город захиреет и умрет. Мы это знаем, заезжих любим, уважаем и бережем. Даже штрафы с подгулявших иноземных буянов берем аккуратнее, чем с местных. Или, к примеру, два года назад был случай. С голубиной почтой пришла весть, что в Нарра-до от заразной болезни скончался Светоч, а с ним — грудной малыш, его наследник. В городе стояли три наррабанских каравана — стекло везли, шелк, сушеные фрукты, сладости. Я известил наррабанцев, что у них уже другой Светоч, брат покойного. Ну, вопли, молитвы, задержались купцы на три дня — Светоча оплакивали. Так не поверишь: три дня во всем городе траур был. В знак сочувствия!.. Ну, что на меня так смотришь? Я такого приказа не давал. Велел только закрыть на три дня игорные дома и занавесить во дворце окна черной тканью… Так во всем городе не было окна, в котором ни висел бы хоть клочок черной тряпки! И ни музыки, ни песен!
— Да-а, — протянул Шенги с легким осуждением. — Этак, глядишь, здесь и храмы иноземных богов строиться начнут.
Хранитель смутился:
— Вообще-то есть небольшое святилище Гарх-то-Горха… собственно, не в городе, за стеной…
С невольным восхищением Шенги покрутил головой:
— Ну и городок, храни его Безликие! Такой не впадет в нищету и убожество!
— Не знаю, не знаю! — Хранитель вздохнул, его крупный нос уныло опустился. — Приготовься, начинаю ныть и скулить. Не знаю, чем прогневали мы Безымянных, но на нас посыпались беды, словно Серая Старуха из подола их вытряхнула. Если без подробностей — дорога от Рудного Кряжа до Издагмира подвергается нападениям Подгорных Тварей. Причем все настолько серьезно, что боюсь худшего: купеческие караваны будут искать другой путь, безопасный. А мы… наш город…
— Так чего проще, — усмехнулся Шенги, — взять да пригласить на службу двоих-троих Подгорных Охотников. Послать письмо Главе Гильдии…
— За кого ты меня принимаешь, уважаемый? Я платил деньги не «двоим-троим», а четверым Охотникам, причем Лауруш заверил меня, что в Гильдии они на прекрасном счету. На меня работали братья Нурвеш и Нурбиш.
— А, близнецы! — оживился Шенги. — И впрямь неплохие парни, дело знают.
— Еще старый Айтин Белая Чаша, а в напарниках у него парнишка без имени, из Отребья, прозвище не припомню. У старика в учениках был, недавно надел браслет.
— Айтина не встречал, но слышал много хорошего.
— Они меж собой договорились: одна пара бродит по Подгорному Миру, другая приглядывает за дорогой — истребляет тварей, если вылезут… но это редко бывало. Иногда сопровождали караваны, если купцы просили… тоже нечасто. Признаться, я подумывал, что зря на них деньги трачу.
— Деньги, заплаченные Охотникам, — веско сказал Шенги, — не бывают потраченными зря!
— Да понял я, понял уже! Тогда и понял, когда близнецы из-за Ворот не вернулись.
Шенги горестно распахнул глаза, но сдержался и произнес бесцветным голосом:
— Давно?
— В начале Хмурого месяца. Может, еще появятся?
— Нет, — ровно ответил Охотник. — В Подгорном Мире время течет быстрее. Если до сих пор не возвратились… Очень, очень жалко! Хорошие были парни… нравом такие разные, даром что близнецы!
— Мне особенно Нурвеш нравился — весельчак, пел красиво, — Хранитель вздохнул. — Нурбиш — тот угрюмый, нелюдимый, разговаривать с ним трудно было.
— Да будет милостива Бездна к их душам! Но что их понесло за Врата поздней осенью?
— Не знаю. Нурвеш перед уходом был во дворце, деньги получал за себя и за брата. Мы перебросились парой слов. Он с этаким загадочным видом заявил, что выследил дичь, какая раз в жизни попадается. И чтоб я готовил кошель поувесистее, иначе это чудо в столицу уйдет. И все, больше не встречались.
— Вот такая работа! — не выдержал Шенги. — Вот так и жрет нашего брата Подгорный Мир!
— Не только Подгорный Мир. Сразу после ухода близнецов погиб тот парнишка, напарник Айтина. Глупо погиб: озеро только-только ледком затянулось, а он напрямик перебежать захотел. А через два дня — Айтин… ну, там история непонятная, жуткая, весь город об этом говорил.
Шенги взял с блюда тонкое, хрусткое печенье с медом, надкусил. С ленивой позой и мягкими движениями не вязалось острое, напряженное выражение глаз.
— Есть на северной окраине полуразвалившаяся башня, воздвигнута в Огненные Времена, — угрюмо продолжил Тагиарри. — Эти руины называют Грайанской башней. Весь город знает, что там обитает злокозненный призрак. Там и нашли Айтина-Охотника… у входа… со свернутой шеей. Вокруг белый снежок — и никаких следов.
— А его собственные следы?
— Ничего не было. Незадолго до того, как нашли труп, мимо проходил Киджар, десятник городской стражи. И обратил внимание, как красиво лег первый снег. Не было ни следов, ни трупа. А снегопад уже кончился — не могло позже запорошить…
— Горожане, конечно, на привидение грешат?
— То есть никаких сомнений! Но я, собственно, о другом. Остались мы без Охотников, а тут как раз санный путь установился. Основной поток путников летом идет, зимой поменьше. А в распутицу никто не суется…
Заметив нетерпение в глазах гостя, Хранитель заговорил сухо и точно:
— За зиму — четыре разгромленных каравана. Уцелело семь человек. Трое — рабы из диких мест, нашего языка не знают. Один купец от ужаса спятил, от него толку не добились. Наемник-грайанец толково описал нападение ящеров-вертунов…
Шенги так резко подался вперед, что чуть не опрокинул столик.
— Вот как? И где сейчас этот толковый человек? Очень, очень любопытно бы побеседовать!
— В Аргосмир отправился… а что?
— А то, что у ящеров-вертунов кровь холодная, они мороза и снега боятся. На зиму спать укладываются клубком, как наши змеи.
— А если у них в складке было лето, а к нам их случайно занесло?
— Может быть, — с сомнением отозвался Охотник. — Но, значит, открылись новые Врата — чуть ли не на дороге!.. А что говорили остальные путники?
— Парнишка-наррабанец, сын того спятившего купца, при первых признаках беды удрал в лес. Вернуться осмелился весьма нескоро, и обнаружил на дороге лошадь с разорванным брюхом, труп раба-погонщика и пятна крови.
— А товары? Их тоже Твари прихватили?
— Товары были в седельных вьюках… лошади, должно быть, разбежались. Но я главного не сказал: мальчишка нашел гигантские трехпалые следы. Он мне их потом нарисовал. Подгорные Охотники хором говорят, что это следы Клыкастой Жабы.
— Подгорные Охотники? — сдвинул брови гость. — Ты говорил, почтеннейший Тагиарри, что…
— Нет, не гильдейские. — Хранитель заметил возмущенный блеск в глазах гостя и заторопился: — Я, конечно, тут же отправил письмо в столицу Лаурушу. Сразу после этого — последний налет на караван. Уцелела грайанка — ехала к отцу, он здесь торгует. Как поднялся шум, забилась под телегу. К этому времени я уже приказал конным разъездам охранять дорогу. Отряд обнаружил разгромленный караван, мертвых купцов и девушку под телегой. Она ничего не видела. По звукам решила, что на ее спутников напали разбойники. Но десятник видел в небе странных улетающих тварей, а на обочине дороги нашел два длинных щупальца, отсеченных чьим-то мечом.
— Эх, меня там не было! Очень, очень интересно бы взглянуть!
— Взглянули Подгорные Охотники… прости, я хотел сказать — люди, которым приходилось иметь дело с подобными существами. Это щупальца пузыря-убийцы.
— Так… Ты сказал о трех караванах. А четвертый?
— Просто не дошел до Издагмира. Испарился.
— Да, дела… А что ответил на твое письмо Лауруш?
— Прислал двоих Охотников. Но я же говорю — тень плаща Многоликой над нашим городом! Прибыли, зашли во дворец, представились, а на другой день мы для обоих костер складывали!