Голотвина Ольга. Знак Гильдии

   — Что-что? — приподнялся на локте Нургидан.
   — С учителем плохо! — повторила Нитха. — Он куда-то идет, там его ждет беда!
   — Прикуси язык, — возмутился Нургидан. — Кончай недоброе говорить. Иди лучше золу из очага вымети.
   Нитха беспомощно глядела ему в лицо. Волнение перехватило ей горло.
   И тут Дайру встал так резко, что опрокинул миску. Пшено рассыпалось по столу, но подросток не обратил на это внимания.
   — Что, забыл Котел Смерти? — крикнул он так гневно, что Нургидан вздрогнул от изумления. — Как она на поляну идти не хотела!.. У нее чутье на опасность, учитель же сказал! Раз она говорит, что с Шенги плохо, значит, надо его выручать!
   Таким друзья еще не видели Дайру. Даже голос изменился!
   — А ты разве знаешь, куда он пошел? — спросил озадаченный Нургидан. — Или думаешь разыскивать его по городу? По запаху след возьмешь, как гончая?
   — Я — нет. А вот тебе, может, и придется — по запаху!
   Нургидан вскочил со скамьи, свирепо ощетинился:
   — Ты на что, гад, намекаешь? Я ж тебя за это…
   Дайру не дрогнул:
   — Не намекаю, а прямо говорю! Сам знаешь, какое у тебя чутье — та самая гончая позавидует! Жалко хорошему делу помочь, да?
   Нургидан сообразил, что обиделся напрасно, и ответил тоном ниже:
   — Да я… ладно, попробую.
   Он протянул руку к висящей на гвозде перевязи и сдвинул брови, увидев, что Дайру уже надел перевязь и пристегивает к ней меч.
   — Да ты что… ведь нельзя же…
   — А идите вы с Бавидагом в трясину поганую! — с чувством ответил Дайру. — Только мне сейчас про эту дурь думать! Пусть потом хозяин хоть насмерть запорет, лишь бы с учителем худого не случилось!
   — Нургидан прав, — сердито сказала Нитха. — Глянул бы на себя со стороны: в ошейнике и с мечом! Не то что стража — первый встречный остановит!
   Дайру замер. Кончиками пальцев коснулся ошейника, о котором забыл впервые за сутки. Затем с проклятьем сорвал перевязь вместе с мечом и зашвырнул в угол. Надел куртку, затянул кожаным поясом с железной пряжкой.
   — Готовы? Идем!
   Нургидан двинулся к двери, даже не удивившись тому, что раб командует принцессой и Сыном Рода.
   На крыльце Нитха задержалась.
   — Знаю, откуда беда, — сказала она с глубокой убежденностью. — Помните ту шлюху? Наверняка учитель к ней идет! Нашел с кем спутаться, она же дрянь! У нас в Наррабане говорят: «Хочешь дружить со змеей — дружи, но палки из рук не выпускай!»
   Мальчишки переглянулись. Затем Нургидан сердито отозвался:
   — Не была б ты принцессой, сказал бы я, что ты ревнивая дура!
   Девчушка вспыхнула, поправила колчан у бедра.
   — Да? Ну и как хотите, раз не верите! Шляйтесь по городу, обнюхивайте все углы! А я найду эту стерву и дознаюсь…
   Не договорив, Нитха побежала через двор. Из-за тяжелого арбалета, оттягивающего плечо, походка была неровной, ныряющей.
   — Ну что с ней делать? — тревожно сказал Дайру. — Надо догнать, уговорить…
   — Уговори летящую стрелу вернуться в колчан! — фыркнул Нургидан.
   — Подожди-ка! Та красотка… она поет в «Пути по радуге», так? Но ведь ты знаешь, что это за место! Про него такое рассказывают…
   — И я кое-что слышал, — кивнул Нургидан.
   — Это что же выходит? Это куда ж мы с тобой отпустили заморскую принцессу — одну и на ночь глядя?
   — Да уж, Рахсан-дэр спасибо скажет, — протянул Нургидан.
   Мальчишки вновь переглянулись — на этот раз в полной растерянности.

21

   — Зови своего дружка, да поживее!
   — Ты… ранен?
   — Шевелись! Дело срочное!
   Женский силуэт метнулся в светлом проеме распахнутой двери и исчез. Урихо, опираясь на выломанный еще в лесу толстый сук, уселся на крыльцо и стал ждать.
   Листва давно облетела с калины и бузины, голые ветви сиротливо зябли под вечерней легкой моросью. Из глубины дома доносились отголоски музыки, смех. На миг нестерпимо захотелось в тепло, к людям.
   Урихо стиснул палку, настороженно озираясь. Ему нельзя было расслабляться. Он знал, что за ним идет враг, которого не обманешь и не собьешь со следа.
   И не удивился, когда темная фигура возникла на гребне полуразрушенной стены, спрыгнула на землю и напролом сквозь кусты двинулась к крыльцу.
   — В игорный дом подался? — весело спросил Шенги. — Захотелось погреметь костяшками? Не советую, сегодня не твой день удачи.
   Урихо поднялся на ноги. Он был бледен, губы искусаны в кровь.
   — Раньше надо было тебя кончать! — с темной ненавистью бросил он. — Летом, в лесу. А эти дурни твердили: «Опасно, Тагиарри догадается…»
   — С тобой все ясно. А вот с твоими дурнями хотелось бы потолковать.
   — Да? — оскалился Урихо. — А жареной луны тебе бы не хотелось?
   — Все равно ведь их назовешь. Не мне, так Хранителю. Под пыткой.
   — Под пыткой? Ну нет, на дыбу не пойду!
   Урихо поднялся во весь рост, шагнул вперед, угрожающе вскинул над головой тяжелый сук. Но вдруг колени подломились, сук выпал из ослабевшей руки, и он лицом вниз рухнул к ногам врага.
   Охотник нагнулся над Урихо, тронул шею там, где должна была биться жилка. Посмотрел на костяную рукоять ножа, торчащую из-под лопатки мертвеца. Перевел взгляд на стоявшего в стороне встревоженного Киджара.
   — Что стряслось? — обеспокоенно спросил десятник. — Опять ты с этим пролазой не поладил? С чего он на тебя набросился?
   — Он был ранен и безоружен, — негромко ответил Шенги. — Не надо было его убивать.
   — Как — безоружен? — ахнул Киджар. — Я же сам видел… — Он вытянул голову, пригляделся. — Палка?! А мне показалось… У меня-то меча нет, в игорный дом с оружием не пускают. Только нож, с ним я не расстаюсь.
   — Кстати, о ножах, — ровно сказал Шенги. — Парнишка-наррабанец сказал, что, когда был разгромлен их караван, у его отца пропал амулет: нож с костяной ручкой, а на ней рисунок — носорог. Позже в книге на картинке я увидел носорога и вспомнил, что такого зверя мне уже доводилось видеть. Киджар, где ты взял свой нож?
   — Так это амулет? Какая досада, придется вернуть. Там и нашел, на дороге. Вещица не из ценных, решил себе оставить. А что тут такого?
   — Значит, это ты со своим десятком был там, когда…
   — Ну да, когда Клыкастая Жаба купцов растерзала.
   — Какая у тебя, десятник, жизнь интересная! Как что случится — ты там оказываешься! Я недавно сообразил… Помнишь, в Грайанской Башне — она еще не была моей — нашли Охотника со свернутой шеей? Тагиарри мне рассказывал, что незадолго до этого мимо башни проходил Киджар, десятник городской стражи. Обратил внимание, как красиво лег снег — и никаких следов!
   — Никак не пойму, о чем ты…
   — Не прошел бы ты там, не залюбовался на ровный снежок — искали бы убийцу по всему городу. А так все понятно: зловещий мертвец убил Охотника! О Безликие, это наш-то призрак! Да он от моих ребятишек прячется, совсем они его задразнили.
   — Не нравятся мне твои разговоры…
   — И мне не нравятся твои, десятник! Когда пузыри-убийцы напали на купцов, опять-таки ты прибыл туда первым. Сам мне вчера рассказывал, как красиво они расправляют в небе щупальца — не то семь, не то восемь… Хотя даже мой лодырь Нургидан знает, что у пузырей только три щупальца. И зимой они не воспаряют в небеса, а еле-еле поднимаются над землей.
   Десятник больше не спрашивал объяснений. С суровым и сосредоточенным лицом он отступил за порог, в коридор.
   — Жаль, — выдохнул он. — Но все равно пришлось бы…
   Охотнику снизу было видно, как Киджар протянул руку, не глядя сдвинул на стене какую-то дощечку и взял из открывшейся узкой ниши топорик на длинной рукояти.
   — Маленькие тайны игорного дома! — воскликнул Шенги. — Ты, я вижу, знаешь их все! Только тебе бы сподручнее штырем от ширмы, верно?
   Киджар вернулся на крыльцо, мягко спустился со ступенек.
   — И об этом догадался? — спросил он, двумя руками держа перед собой топорик.
   — Догадался, да не сразу, — огорченно ответил Охотник, подняв меч в защитной позиции «звездная ограда». — Убийца мог уйти только мимо стражника… или сам стражник убийца, я его сначала подозревал.
   — Хислата? Этого теленка деревенского? — Киджар сделал резкий выпад, но лезвие, отведенное мечом, ушло в сторону. — Да ему и в голову не пришло, что его десятник может… Хэй!
   И стремительно завращал перед собой топор. Длинная рукоять давала десятнику преимущество. Шенги отступил, хотя понимал, что противник норовит прижать его к стене, запутать в кустах.
   — Верно. Ты говорил, что Хислат — новичок в страже. Но остальные… те, что летом с нами по лесу… они должны знать, в десятке такие секреты не утаишь.
   Он отступил еще на шаг — Киджар был умелым бойцом.
   — Я не хотел тебя убивать, — мрачно сказал десятник. — Предлагал взять в долю. Но Урихо, скотина тщеславная, метил на твое место. Надо было убить его и договориться с тобой.
   — Думаешь, я согласился бы?
   — А то нет? Если бы твоя девчушка у нас была.
   — Нитха?! Так это ты велел ее похитить?
   — Ага. Урихо целую пьесу придумал: великий Шенги спасает ученицу от разбойников, расправляется с шайкой, но погибает и сам. Но я все-таки надеялся, что мы с тобой сможем…
   Он не договорил. Топор, сделав обманное движение и обойдя клинок, обрушился, грозя расколоть череп Охотника.
   Но черная жесткая лапа ударила по древку под самым лезвием, отбив топор в сторону. Шенги рванулся вперед. Острие меча точно и аккуратно вошло в горло десятника. Тот упал, с хрипом покатился по земле.
   Звуки предсмертной агонии заглушил пронзительный женский вскрик.
   На крыльце стояла Черная Азалия. Распахнутый плащ открывал золотистое платье. Прекрасное лицо женщины было белым, словно выточенное из кости.
   — Ты убил…
   — Послушай… — начал было Шенги, шагнув к крыльцу.
   — Замолчи! Да как ты посмел! Из всех моих любовников он был самым отважным, самым неутомимым, самым щедрым…
   — Но я… мы…
   — Что — «мы»? Я и не взглянула бы на тебя, если б он не просил закружить тебе голову! Ради него я бы на все… Многие хвалились, что осыплют меня золотом, но только он действительно… с ног до головы… монетами!
   — Краденым золотом, милая…
   — Молчи! Ты еще не понял, что живешь последние мгновения?
   И Шенги, пораженный в самое сердце, увидел, как за плечами красавицы поднялась и начала сгущаться тень, принявшая очертания гигантской птицы.
   Меч, только что сразивший Киджара, вновь взмыл в воздух… но тут Охотник почувствовал в правой лапе знакомую тягучую судорогу. Когти перехватили левое запястье и стиснули так, что ладонь разжалась, выронив оружие.
   Шенги проклинал собственную беспомощность. Тело словно окаменело, правая рука держала левое запястье, ноги не могли сдвинуться с места. Он стоял, настигнутый чарами серого камня. Оставалось встретить гибель, не выклянчивая пощады.
   Охотник с трудом поднял голову и заставил себя улыбнуться:
   — Вот уж не думал, что моя смерть будет так хороша собой!
   Женщина не ответила. Тень за ее плечами становилась все более отчетливой: большая круглая голова, изогнутый клюв, лунные глазищи…
   И тут прозвучал боевой клич — гортанный, наррабанский. Над плечом Охотника свистнула стрела, навылет пробила горло женщины и засела в дверном косяке.
   Красавица мягко осела на крыльцо и осталась лежать, словно груда тряпья. Грозная тень исчезла, а на груди у мертвой женщины завозился, шипя и щелкая клювом, злобный комок перьев.
   Проклятые чары сковали Шенги, лишь глаза жили на побелевшем лице — огромные, полные страдания.
   Сова распушила перья, готовясь взлететь.
   В лунном свете легко сверкнул нож, выхваченный из-за голенища мягкого сапожка и детской рукой брошенный навстречу птице-демону. А вслед за ножом, подхватив и направив его в полете, ринулось черное наррабанское проклятие. Голос, выдохнувший в ночь это полное злобы слово, был совсем не детским: так ревнивая женщина швыряет оскорбление сопернице!
   Нож уткнулся в груду перьев. Сова забилась на земле. Огромный желтый глаз подернулся мутной пленкой. Крыло последний раз дернулось и подломилось.
   А Шенги ярко, до рези в глазах увидел серый камень — покосившись, он расселся пополам, по шершавому излому побежали крупные темные капли. Вокруг в ужасе метались жрецы в развевающихся балахонах. То одна, то другая черная фигура обрушивалась наземь грудой тряпья, из капюшона вылетала перепуганная птица и спешила скрыться в ветвях. Ночь наполнилась щелканьем клювов и паническим уханьем. Неразумные, ничего не помнящие лесные создания…
   Видение отхлынуло. Чужая власть отпустила Шенги. Но Охотник подумал об этом вскользь. Не гибель Совиного Капища владела его мыслями. И даже то, что рядом остывало тело женщины, с которой он делил ложе, почему-то не волновало его. Единственное, что видел Шенги, — это личико Нитхи, на котором черная ненависть уступала место смятению и испугу. Самым важным сейчас было успокоить девочку.
   — Я… убила ее, да?
   — Это не женщина! Ты убила не человека! Не переживай, маленькая моя героиня!
   — Она была Совиным Божеством? Она хотела тебя убить?
   — Да.
   Нитха потрясенно огляделась.
   — Я… я всегда говорила, что она паскуда! — Голосок девочки вздрагивал, она явно не до конца понимала, что произошло.
   — Где слов таких нахваталась… — с нарочитой строгостью начал учитель и вдруг замолчал.
   Послышались голоса, на крыльцо вывалилось несколько мужчин. Одного взгляда Охотнику хватило, чтобы узнать тех, с кем все лето скитался по лесам.
   — Беги отсюда! — строго приказал Шенги девочке. — Слышала, что я сказал?
   Он не надеялся, что Нитха подчинится. Но, к удивлению учителя, девчонка спрыгнула со стены и, бросив арбалет, пустилась бежать через пустырь.
   Вот и хорошо. А ему, Шенги, бежать нельзя. Надо задержать погоню, а то эти парни в два счета изловят малышку.
   Стражники толпились на крыльце, ошалело разглядывая три мертвых тела. Только сейчас Шенги заметил, что у всех до единого — мечи! Это в игорном-то доме! Значит, не случайно вышли на задний двор! Кто позвал их? Хозяин? Или Черная Азалия — перед тем как выбежать на крыльцо и увидеть гибель любовника?
   Не было ни вопросов, ни криков: «Хватай его, ребята!» Парни бросились вперед, словно повинуясь приказу мертвого десятника.
   Но они нарвались не на купеческую охрану, которая, не ожидая худа от стражников, бывала застигнута врасплох. Охотник ринулся напролом, расшвыривая нападавших. На кого они посмели тявкать, эти одичавшие сторожевые псы, эти грабители на жалованье у казны, эти липовые Подгорные Твари? На Совиную Лапу? Да они за ним еще помотаются, высунув языки и клацая зубами! А когда ему надоест игра в догонялки, он их, как щенячий выводок, в один мешок засунет и в реке утопит!
   Все это он разъяснял противникам громко и азартно, с веселой злостью парируя удары озверевших стражников и раз за разом вырываясь из смыкавшегося кольца.
   И все же ему пришлось туго. Девять негодяев, понимающих, что они дерутся за свою жизнь и свободу, да в придачу десятый — примчавшийся на подмогу хозяин игорного дома. Он крутился за спинами дерущихся, держа наготове заряженный арбалет, но не стрелял — боялся зацепить своих.
   Никто из игроков не вышел на крики и лязг клинков. «Путь по радуге» — место особенное, здесь может твориться что угодно. Главное — не лезть в чужие дела, даже если на заднем дворе затрубят наррабанские боевые слоны или заревут Клыкастые Жабы. Но если кто и выглянул бы… Шенги сейчас — преступник, убивший трех человек, в том числе десятника стражи и красавицу певицу, общую любимицу! Да его в клочья разорвут!
   Орава стражников прижала Совиную Лапу к стене… ах, паршиво, не вывернуться, не уйти, да еще тот хомяк с арбалетом позади болтается… Стоп, а ведь над головой окно! Правда, закрыто ставнями, но если очень хочется жить…
   Когти вонзились в дерево. Мощная лапа сдернула ставню с окна легко, словно платок с девичьей головки. Дубовая тяжелая доска пролетела над головами стражников и шмякнула по башке хозяина игорного дома. Ура! Те же минус арбалет!
   Шенги с ловкостью циркового акробата взлетел на высокий подоконник. Могучим ударом отправил в полет самого шустрого из стражников, сунувшегося было следом, оглянулся и понял, что оказался на кухне.
   Поваров при боевых действиях можно было в расчет не брать: попрятались по углам с привычным проворством. Не впервые драки, захлестывая игорный дом, выплескивались на кухню. Прислуга не собиралась мешать гостям развлекаться.
   Над очагом булькала в котле похлебка, — судя по запаху, для рабов. Или для собак. Схватив тряпку, чтобы не обжечь левую руку, Шенги сорвал тяжелый котел с крюка, отволок к окну и опрокинул через подоконник. Помедлил, вслушиваясь в вопли стражников, столкнул за окно и котел.
   Пока ошпаренные крысы считают ожоги, можно оторваться от погони. Эта дверь ведет в… Никуда не ведет, это чулан. А вот эта — черный ход наверх. На прощание запустим подносом в возникшую над подоконником голову — и по ступенькам!..
   Судя по крикам, народу позади прибавилось. Должно быть, мерзавец хозяин очнулся и свистнул своим охранникам. Выше, выше… люк… чердак! Изумительно! Чердаки просто богами созданы, чтобы их оборонять. Что заперт — плевать! Не такие засовы с корнями выдирали! Хо-о-оро-ший рывок — и замок укувыркался по ступенькам. Теперь пусть кто-нибудь сунется следом! В люк больше одной морды сразу не пролезет, а ему, Шенги, будет очень, очень удобно плясать у них на головах!..
   Ох, нет! Не так уж хорош для обороны этот просторный, заваленный всяким хламом чердак, потому как имеется окно. Скоро эти сволочи притащат лестницу и зажмут его с двух сторон. Надо завалить люк чем-нибудь увесистым. Да побыстрее, а то внизу уже топот и голоса…
   Подхватив сломанную прялку, Шенги швырнул ее вниз, в люк. Послышался вскрик, погоня приостановилась. А Охотник углядел в куче старых вещей угол сундука. Расшвыряв какие-то вонючие тулупы, Шенги вытащил сундук на середину чердака, на крышку люка. Эх, легковата находка, еще бы чего-нибудь набросать…
   Совиная Лапа обернулся к куче барахла и даже забыл о погоне.
   Ничего себе хлам! Сверху и впрямь какое-то старье навалено, а под ним — рулоны узорчатой ткани. И большой мешок, распоротый по шву — в щель среди стружек посвечивало цветное стекло. И еще какие-то мешки, вьюки…
   Не там ли камни из верховьев Тхрека, что привезли в Гурлиан Чегри и его отец?..
   От раздумий Охотника отвлек шум: в чердачном окне показалась рожа. В два прыжка Шенги очутился у окна и от души врезал незваному гостю. Рожа исчезла.
   Высунувшись из окна, Охотник увидел, что мерзавцы притащили две лестницы и вознамерились всерьез идти на приступ. Отбиться-то можно, но и снизу вовсю колотят в крышку люка, вот-вот сдвинут сундук.
   Со двора послышались крики, одна из лестниц дернулась. Шенги заинтересованно перегнулся за окно и от потрясения чуть не скатился вниз по крыше.
   Что они здесь делают, паршивые щенята?! Шенги согласен ставить на кон свою жизнь, но их-то годочки обрывать еще рано!
   Но поди скажи это Нургидану, который лихо и вполне по-взрослому обороняет лестницу, давая Дайру возможность подняться! Растерявшиеся было стражники опомнились и набросились на мальчугана… ах, как он крутится, как вьется среди противников! Вот кому-то ударил головой в живот, вывернулся из-под скорчившегося от боли противника и, словно из-за щита, достал клинком другого врага…
   Дайру оглянулся, помедлил на нижних ступеньках. Рядом возник здоровенный стражник, протянул руку. Шенги не успел вскрикнуть: мальчик взмахнул чем-то (палкой, что ли, в сумраке не разберешь) — и противник растянулся на земле.
   Шенги протянул руку, втащил Дайру в окно и вновь высунулся на крышу — помочь взобраться Нургидану. Вдвоем они столкнули вниз лестницы.
   Дайру тем временем огляделся, подошел к сундуку, сотрясающемуся от ударов в дно, и спокойно уселся на крышку. И правильно — ни к чему втроем у окна тесниться.
   Атака захлебнулась. Стражники сгрудились внизу и принялись совещаться.
   Дайру, не обращая внимания на доносящиеся с лестницы злые голоса, вертел в руках свой кожаный пояс с массивной пряжкой.
   — Я и не знал, что это такая удобная штука! Махнешь в лоб — любой враг с копыт кувыркнется! А по виду просто пояс. Любой может надеть… и раб! Чем не иру-кхао?
   Встав на сундуке на коленях, Дайру взмахнул ремнем и угодил себе по плечу.
   — Потренироваться надо, — поморщился он. — А если пряжку еще тяжелее, да края заточить…
   — Ну-ка, дай, — заинтересовался Нургидан. Несколько раз взмахнул ремнем и оценил: — Вещь! Слушай, а если по краю, вот здесь, насажать такие остренькие железные заклепочки — вроде для красоты, а полоснешь краем ремня…
   — Подумаю, — кивнул Дайру, принимая назад свое сокровище. Шенги заметил, что угрюмая пришибленность мальчишки исчезла. Он держал в руках оружие!
   Нургидан вернулся на свой пост у окна.
   — Темнеет, — озабоченно сказал он. — Да, а что произошло? Из-за чего пожар-то?
   Шенги начал рассказывать, как распутал тайну нападения на караваны, но брошенный за окно взгляд заставил его замолчать: какой-то мерзавец целился вверх из арбалета.
   Учитель успел отшвырнуть Нургидана от окна и что-то тупо ткнуло его в грудь.
   Сначала боли не было — только удивление и кровь на ладонях. Потом она пришла, резкая, тяжелая, глухо пульсирующая внутри, и тело мучительно содрогалось в такт этим ударам. Ноги подкосились, пришлось опереться на плечо оказавшегося рядом Нургидана.
   — Не стой на виду… опасно… — с трудом выговорил он, и все стало далеким, отодвинулось в невообразимую глубину. Из этой черной глубины донесся голос Дайру: «Стрелу не вынимай!..»
   Не было боли, не было времени, не было пространства — лишь черная вязкая мгла.
   А потом все вернулось, и первой вернулась боль, вцепилась в грудь. Зачем его тормошат?
   Неприятный острый запах прояснил сознание. Шенги попытался отодвинуть голову от стеклянного сосуда, который держал перед его носом седовласый человек.
   «Лекарь, — подумал Совиная Лапа. — Керусай…» Почему-то ему было приятно, что он сумел вспомнить имя старика.
   — Он будет жить? — тревожно спросил кто-то над плечом лекаря.
   Тагиарри! Вот теперь Охотник вспомнил все.
   — Нужно… рассказать… — Он попытался подняться на локте, но боль опрокинула его навзничь.
   — Не ворочайся! — Тагиарри уселся рядом. Только теперь Охотник заметил, что лежит на широкой кровати под пышным розовым балдахином.
   — Ты в игорном доме, — проследил Хранитель взгляд раненого. — В одной из комнат для здешних шлюшек. Керусай запретил тебя переносить. А рассказать — расскажешь, для того я и здесь. Твоя девчонка пробилась во дворец, всех перебаламутила: учителя убивают, везде измена, нужно срочно армию на помощь!.. Не была б она принцессой, ее б слушать не стали, а так — прорвалась ко мне и за рукав притащила сюда. Рассказывай, но покороче, а то лекарь на меня зверем смотрит.
   Говорить было больно, слова выходили из горла с хрипом, но Шенги думал лишь о том, что ему могут не поверить, что Хранитель сейчас встанет и уйдет, оставив его здесь издыхать — опозоренного убийцу и лжеца.
   Но Тагиарри слушал с мрачным лицом, низко склонившись над раненым, чтобы не упустить ни одного слова, а потом резко разогнулся и повелительно бросил кому-то:
   — Весь десяток Киджара — в застенок!
   Это и было самым главным, но Шенги продолжал бормотать о награбленных товарах на чердаке, о демоне, который больше не будет тревожить город. А потом бездонная мгла, на время выпустившая его из объятий, вновь спутала мысли, превратила речь в бред, наполнила глаза темнотой и милосердно погасила боль.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
(296 год Железных Времен)

 
«Доброе море! — воскликнул Рыбак. — Глубина
Щедро наполнит живым серебром мои сети.
С берега парусу машет рукою жена,
В пенном прибое резвятся дельфинами дети…»
 
 
«Грозное море! — вскричала Вдова Моряка. —
Проклята будь ненасытная, злая пучина!
Хищные волны бросаются на берега,
Тщетно в прибое искала я мужа и сына!..»
 
 
С шумом катились на берег волна за волной,
К плачу и крикам людей равнодушны от века.
Зло и добро — не жемчужины в бездне морской.
Зло и добро — это дети души человека.
 

Шаунара Последняя Листва из Семейства Тиршилек

1

   Весенний лес переливался, переплескивался за полуразрушенную стену крепости. Зелень буйной пеной вскипела меж бессильно глядящих в ясное небо сухих стеблей бурьяна, брызгами обметала заросли дикой малины и боярышника, укрыла молодыми побегами статуи, пятьсот лет назад рухнувшие с постаментов. Серый плащ засохшего плюща, всю зиму укутывавший древние башни, сменился нежно-зеленым. Веселые дожди доверху наполнили мраморную чашу давно умолкшего фонтана. Ветер дерзко плясал в листве, насмехаясь над руинами, из которых отступили люди, отдав их в добычу лесу.
   Но было среди развалин крепости место, куда весна не посмела сунуть свой шустрый лисий нос. Впрочем, ни в одно время года лес не мог похвастать, что проник на окруженную шиповником площадку, выложенную гладкими, аккуратно подогнанными друг к другу плитами. Летние дожди обходили недобрую поляну стороной, осень не мела листвой по черному граниту, снега не прятали выбитую на нем звезду с восемью лучами, покрытую мелкими загадочными значками.
   Сама Смерть пять веков осаждала колдовскую поляну, но ступить на нее не могла. Два стража неусыпно охраняли эти плиты — ненависть и жажда мести.