Страница:
— Юнфанни рассказывала. Корабль разбился у этих берегов, да?
Айрунги ничем не выдал своего смятения, сказалась закалка матерого интригана. Но в душе его бушевал пожар. Он-то знал, кто был зачинателем, вдохновителем и главной тайной пружиной «мятежа бархатных перчаток».
Он был тогда молод, весел и нагл. Сейчас от всего этого осталась только наглость.
Выходит, в погоне за властью он сломал жизнь этой девочке и сам того не заметил!
Дочь придворного летописца. Светлая, ничем не омраченная жизнь. Книги, подруги, любимый отец.
И вдруг все рушится. Одиннадцатилетний ребенок оказывается на чужом берегу. Нельзя даже рассказать людям о своем прошлом — ведь ты дочь осужденного мятежника! Ни родной души рядом, ни монеты, ни куска хлеба, ни крыши над головой.
«Я была книжной девочкой…»
— Тебе трудно пришлось, милая?
Шаунара коротко кивнула, занятая больше тем, чтобы аккуратнее связать выцветшей лентой непослушные волосы.
Айрунги задавил в душе угрызения совести. (Ему часто приходилось это делать, и это ему удавалось хорошо.)
— Ничего, милая, — заговорил он бодро. — Мужа-советника не обещаю, но позабочусь, чтобы на Эрниди тебе жилось не хуже, чем когда-то в Аргосмире. Не хмыкай, глупая, ты меня еще не знаешь! Я говорю не о жалованье наставника малышей. Сегодня у меня будет разговор с Фагаршем. Надеюсь, что после этого король станет весьма щедрым. Существуют сведения, за которые короли охотно платят. Прямо сейчас и пойду.
— Это Фагарша ты заставишь раскошелиться? — скептически отозвалась красавица ведьма. — Ой, не думаю. Взгляни-ка — вот так волосы хорошо лежат?
Волосы лежали очень хорошо. Настолько хорошо, что Айрунги расхотелось сразу же, немедленно идти к Фагаршу. Король подождет, пока Айрунги уладит куда более неотложные дела в «садике ведьмы».
— Кому идти, как не тебе? Ты в «Смоленой лодке» все ходы-выходы запомнил!
— Меня там тоже неплохо запомнили. Только сунься…
Шершень и Красавчик сидели над обрывом на том самом месте, откуда вчера Ураган командовал сражением, и уныло смотрели вниз.
Гавань была как на ладони. У пристани покачивался крутобокий двухмачтовый красавец. Это был пришедший на рассвете «Дикий гусь».
«Белопенный» уже отчалил, поручив милосердию местных жителей тела капитана, Варраха и еще двух пиратов, валяющиеся за солеварней: добродушные эрнидийцы наверняка не оставят бедняг без огненного погребения.
Пираты так спешили поднять якорь, что даже не выяснили, кто будет новым капитаном. Это можно было решить и в открытом море, подальше от острова, полного демонов и чудовищ.
Но одно дело морские негодяи успели сделать, как ни торопились: избили и ограбили Шершня и его приятелей.
Если пираты не убили тех, кого считали виновниками всех своих неприятностей на острове, то лишь из суеверия: боялись, что души вредных силуранцев уйдут в плавание вместе с «Белопенным». Атак в плавание ушли только старинные драгоценности, раздобытые некогда в Кровавой крепости. И все золотые монеты.
Осталось кое-что в суме Лейтисы — в «Смоленой лодке». Казалось бы, забирай да радуйся! Золота не только хватит заплатить за проезд на борту «Дикого гуся» для всех четверых в любую точку этого мира, но еще и останется… ну, скажем скромно: на кружку пива с сушеной рыбкой.
А вот как бы не так! Попробуй забери собственное добро!
Поток магической энергии, связывавший Эрниди с развалинами Кровавой крепости, оборвался как раз в тот момент, когда Лейтиса превращалась из юной женщины в старуху. Преображение остановилось на середине, и теперь разбойничью шайку украшала рыжеволосая молодка лет тридцати с небольшим. И если порой Лейтиса вздыхала о юной прелестнице, которую не так давно видела в зеркале, то тут же для утешения напоминала себе, сколько ей лет на самом деле.
Но как добыть оставленную в «Смоленой лодке» сумку? Кто отдаст ее женщине, которая хоть и похожа на юную постоялицу, но явно старше барышни, так загадочно пропавшей?
Послать Красавчика с какой-нибудь байкой? Пробовали. Не вышло. Оказывается, проклятая Юншайла, чтоб ей век с мужиком не валяться, успела сунуть нос в суму и ужаснулась. Золото! Драгоценности! Да разве можно такое отдать слуге?! Пусть молодая госпожа сама изволит за вещичками прийти!
Можно бы попросту налететь, забрать суму и смыться, но куда смоешься с острова? Поднимется шум, не очень-то уплывешь на «Диком гусе»…
— А твой безде-ельник чего-нибудь подска-азывает? — без особой надежды пропел Красавчик и сплюнул с обрыва.
— Ураган-то? А что он подскажет? Для него наше дело новое, непривычное. — Шершень доброжелательно относился к своему «постояльцу» и защищал его перед дружками. — Он ведь уже подбросил одну мыслишку.
— Не выйдет ни-ичего-о! — категорически спел Красавчик.
Шершень вздохнул. Он порядком проголодался и очень надеялся на удачу Лейтисы и Недомерка, которые отправились на промысел.
Идея и впрямь принадлежала Урагану. Красавчик в разговоре с дружками вскользь упомянул, что здешний лекарь — тихий старикашка по имени Марави — крепко увлекается философией и историей. Он это слыхал от слуг. Вот тут Ураган и подсказал Шершню (единственному, кто теперь мог его слышать), что у лекаря можно разжиться деньгами или хотя бы едой. Пусть к нему сходит Недомерок и разжалобит старикашку трогательной историей о впавшем в нищету собрате-ученом, только что прибывшем на «Диком гусе». Конечно, рожей Недомерок на ученого отнюдь не тянет, зато Фолиант может подсказывать ему умные речи, и парню останется только повторять эти речи вслух.
Недомерок возражал как мог, но голодные собратья по шайке слушать ничего не хотели. Отправили беднягу к лекарю, а Лейтису послали с ним — для моральной поддержки и чтоб по дороге не сбежал. Вроде как преданная супруга не покинула ученого в нищете…
От размышлений атамана отвлек голос Красавчика:
— Г-гляд-ди! Ид-дут!
Парень перешел с «распева» на заикание — это не сулило ничего хорошего.
И действительно: «супружеская чета» отнюдь не имела вид победителей. У Недомерка физиономия была расквашена, одежда в безобразных пятнах. Он выглядел так, как и должен выглядеть человек, которого по приказу разгневанного лекаря Марави слуги воткнули вниз башкой в мусорную яму. За то, что выдавал себя за ученого безо всяких на то оснований.
Голодная и раздраженная шайка склонялась к тому, чтобы еще и от себя добавить недотепе, провалившему простое дело.
— Шибко умные все стали! — плачуще огрызался неудачник. — Как мне старый козел подсказывал, так я все и повторял!
«Преданная супруга», которой в потасовке на дворе у лекаря тоже перепал синяк под глазом, возмущалась громче всех:
— Верно говоришь: все шибко умные стали, один ты дураком остался! Что тебе подсказывали — все перевирал! Вот мне Орхидея сейчас напомнила, что ты, например, сделал с именем великого наррабанского философа Нахрената.
Увидеть короля Айрунги удалось не сразу: у Фагарша был капитан «Дикого гуся». Ожидая, когда государь освободится, Айрунги стоял у распахнутого окна в сад и с удовольствием глядел, как среди яблонь резвятся принц и принцесса, теребя старого толстого пса.
«Хорошо, что вернулся Тяв-тяв, — думал наставник. — Литагарш сразу оживился, повеселел…»
Словно в ответ на его мысли, раздался детский смех: ребятишки раздразнили пса до того, что он начал свирепо и комично лаять.
— Дети быстро забывают плохое, — раздался за плечом Айрунги мягкий голос.
Фагарш подошел, неслышно ступая мягкими сапогами по каменным плитам пола. Рубаха с распахнутым воротом, левый рукав засучен — видна повязка. Небрежно бросил на подоконник распечатанное письмо.
— «Дикий гусь» принес в клюве весточку от родни, — усмехнулся он. — У меня в Аргосмире шурин, брат первой жены. Советник гурлианского короля… А я как раз хотел за тобой послать. Надо поговорить о том, как на будущее защитить Эрниди от слизняков.
— Кое-какие соображения есть, но я думал изложить их новому дарнигару.
— Изложишь мне. Новый дарнигар скоро отправится «на тот берег» — вербовать новых наемников в стражу. Вот как раз на «Диком гусе» и отправится. А до отплытия у него важное дело: выяснить, что за зверь загрыз этой ночью чужеземцев возле старой солеварни.
При словах «новый дарнигар» голос короля дрогнул. Айрунги чутко уловил это проявление слабости — единственное в поведении Фагарша. Если не считать слезы, которая сбежала по его щеке возле погребального костра. Одна-единственная слеза… Впрочем, дело здесь было не только в выдержке Фагарша. Айрунги и раньше заметил: что-то серьезное произошло между королем и Бронником.
Но больше волновало проходимца другое: как перевести разговор в нужное русло, чтобы по его течению плавно добраться до хороших денег, а может, и до какой-нибудь должности посолиднее, чем наставник малышей.
Для начала он свернул беседу на благодарственный молебен, который собирается отслужить жрец Безымянных.
— Приду, — кивнул Фагарш, — и жертву принесу. Боги и впрямь о нас позаботились.
— Мудрое решение. А то уже поговаривают, мол, король перед боем не был в храме Безликих.
— Подготовка к битве важнее молитвы. Я работал… — Фагарш оборвал фразу, поймав себя на том, что почти оправдывается — он, король! — перед этим худощавым человеком с дерзкими, насмешливыми глазами. Прежде он что-то не замечал у Айрунги такого взгляда. — Кстати, мне говорили, что и тебя не было тогда в храме.
— Верно, — не моргнул глазом наставник королевских детишек. — Я был в пещере с Детьми Моря, слушал Шепчущего.
От такой наглости Фагарш на миг онемел, а затем поинтересовался:
— Нарываешься на высылку с острова?
— Нет, хочу немного заработать. Ведь за Шепчущего назначена награда… маленькая, правда…
Глаза короля вспыхнули живым интересом.
— Конечно, Эрниди — остров небогатый. Мы не можем назначать за головы государственных преступников такие награды, какие обещают при крупных королевских дворах. И все же… Ты знаешь, как изловить Шепчущего?
— Ну, — осторожно начал Айрунги, — у меня есть некоторые соображения.
Он замялся под острым взглядом Фагарша, давая себе отчет в том, что дальше начинается путь по болоту: один неосторожный шаг — и трясина счавкает тебя, не выплюнув ни косточки.
И все же он с безмятежным лицом ступил на эту зыбкую, опасную почву:
— Собственно, я рассчитывал на вознаграждение лишь до тех пор, пока не услышал самого Шепчущего.
— Да? — весело удивился король. — И он с первого раза обратил тебя в свою веру?
— Нет, государь. Но я задумался над смыслом его речей… не только этой, но и других: мне пересказывали Юнфанни и кое-кто из рыбаков.
— Даже из рыбаков? Ты умеешь располагать к себе людей, Айрунги Журавлиный Крик!
— Умею, — не стал скромничать авантюрист. — Но я о Шепчущем… Если отбросить красивые пассажи о древних богах, к чему сводятся его речи? К призывам сохранять мир и спокойствие на Эрниди. Не обижать жреца Безликих. Чтить королевскую власть. Я еще подумал тогда, в пещере: зря его ловят. Такому надо из казны деньги выплачивать…
Усмешка исчезла с лица Фагарша, глаза стали жесткими:
— Думаешь, он получает… из казны?..
— Думаю, очень много, государь, — тихо ответил Айрунги. — И за дело. Я беседовал со жрецом Безликих. Он рассказывал, как его предки в Силуране мазали священное дерево человечьей кровью. А эрнидийцы в старину резали глотки жертвам на вершине Тень-горы. А сейчас? Бросают в воду лакомства, льют вино.
— Полагаешь, в этом заслуга Шепчущего?
— Насколько мне известно, началось это до него, но он много содействовал смягчению нравов.
— И ты считаешь, что я тайно его поддерживаю?
На миг Айрунги заколебался. На пути к желанной цели оставался самый опасный участок болота. И все же он решился:
— А почему не поддержать того, кто приносит короне пользу? Дети Моря, которые могли бы стать опасными для дворца и храма, находятся под надежным присмотром. К тому же Шепчущий изворотлив, умен и невероятно проницателен. Мой государь не поверит: он улавливает на расстоянии речи, слышать которые никак не мог. Позавчера в пещере он процитировал слова юного принца, знать о которых могли только три человека: мой король, принцесса и я. Ну, насчет потомка дори-а-дау и лопоухого кролика в норке.
— Ну и что? — хмыкнул Фагарш. — Фразочка простенькая, допускаю совпадение. Или сам принц сказал кому-нибудь из прислуги.
— Или принцесса, — покладисто кивнул Айрунги. — Но все равно Шепчущий для эрнидийского престола — просто сокровище. Такой верноподданный! Вот, скажем, зашла речь о жертвоприношениях. Про сынишку корзинщицы он даже не вспомнил, про ученика жреца упомянул вскользь. Зато как говорил о маленьком принце! Горячо! Заботливо! Нежно! Даже с гордостью! — И, глядя в потемневшие глаза Фагарша, закончил с восхитительной наивностью: — В его словах сквозило прямо-таки отцовское чувство!
— Вот уж не знаю, — тяжело выдохнул Фагарш, — в морду тебе закатить или…
— Мой господин гневается? — распахнул Айрунги чистые, честные глаза. — Это потому, что он не слышал речи Шепчущего! Нет-нет, я понимаю, государь был занят! Работал в библиотеке, запретил себя тревожить… Кстати, о библиотеке, не помню, говорил ли я, что случайно обнаружил из нее потайной выход? Ведет к кустам сирени, а дальше — садовый павильон, развалины беседки.
Фагарш взял себя в руки:
— Не говорил. Но я и сам знаю. Нашел еще мальчишкой.
Тоже мне тайна!
— Да, государь упоминал, что в детстве был шустрым мальчиком. Может, он знает и другой потайной ход? Я его хочу засыпать, а то юный принц найдет и покалечится.
— Тот, что под корнями сосны? — В голосе короля звенел насмешливый вызов.
— Ну да. После свадьбы Лянчи… ну, говорили еще, что на рассвете Шепчущий благословлял молодых… так вот, тем утром я обнаружил в подземном переходе свежий отпечаток подошвы. Конечно, это наследил незримый Шепчущий! Интересный след — от мягкого сапога. Их на острове мало кто носит. Вещь не из дешевых… ну, скажем так: не бедняцкая. Сначала я на стражников грешил.
— А теперь?
— Теперь я так не думаю. — Айрунги оперся руками о подоконник, готовясь в любой миг перемахнуть через него. Лишь бы король не пришиб его сразу своим увесистым кулаком, а потом, когда пройдет первый приступ гнева, с Фагаршем можно будет побеседовать серьезно.
— Стало быть, не только во дворце, но и в саду каждый уголок облазил?
— Проверял, где детишкам опасно играть! А этот случай так хорошо запомнил потому, что на обратном пути вляпался в какую-то вонючую пакость. Еле отмылся, пришлось вылить на себя кувшин цветочной воды. Даже неловко было: благоухал, как клумба. Утешало лишь то, что я был не один такой ароматный: мой государь именно в этот день тоже соизволил прибегнуть к…
— Так! — резко прервал его Фагарш. — Не слишком ли шустрый наставник у моих детей?
— Наверное, да, — вздохнул Айрунги (а руки его напряглись на подоконнике). — Я и сам хотел просить государя найти для меня при дворе место, более соответствующее моим способностям и моей преданности.
Последнее слово не прозвучало, а прямо-таки пролилось медовой струей.
Ну, вот. Сейчас. Или Фагарш ему врежет, или…
Король, запрокинув голову, от души расхохотался.
Проходимец с облегчением расслабился: тот, кто так открыто смеется, не ударит.
— Место, соответствующее твоей преданности? — отсмеявшись, сказал король. — Конечно, и платить я тебе буду больше?
— Я этого не говорил, — с трогательной скромностью откликнулся Айрунги. — Но мой государь сам знает, что самая прочная преданность та, что хорошо оплачивается.
— Что ж, твои способности я заметил давно. И сам собирался вознаградить их по заслугам. Вот, почитай!
Айрунги недоуменно взял с подоконника письмо, на которое небрежно указал король. Какое отношение к их беседе имеет то, что писал Фагаршу его аргосмирский шурин?
Пробежал глазами несколько строк и замер, глядя мимо страницы. Не вздрогнул, не выронил лист. Но Фагарш, цепко за ним наблюдавший, догадался, что его собеседник прекратил читать.
— Я еще с «Морской короной» отправил шурину письмо, — с удовольствием пояснил он. — Спросил, говорит ли ему что-нибудь имя Айрунги. Рекомендательные письма — дело хорошее, но всегда лучше проверить… Ты читай, читай, он там чернил не пожалел.
До сих пор все великие начинания Айрунги заканчивались полным крахом, а он восставал из руин и начинал все сначала. Такая закалка в сочетании с природным упрямством помогла ему выстоять и сейчас. Он продолжил чтение с таким видом, словно это ужасное, сокрушительное письмо не имеет к нему никакого отношения.
— Здорово, правда? — веселился Фагарш. — Не читал ничего интереснее с тех пор, как мальчишкой за одну ночь проглотил «Скитания Ульгира»! Ну, насчет разжигания войны между Грайаном и Силураном — это ерунда. Там шесть лет назад войну могла разжечь любая собачонка, затявкавшая в сторону границы. Без тебя все бы разожгли наилучшим образом. А вот в Наррабане… Эх, как хочется узнать поподробнее, что там было с новоявленным пророком Гарх-то-Горха, которого приволокли в храм стражники, а ушел он оттуда важной персоной. Еще и караван ему за счет храма снарядили! А потом — объявление вне закона и погоня за караваном… любопытно ведь, почему так получилось! А та старая история с Хранителем Ваасмира…
Айрунги не столько читал письмо — и так все ясно! — сколько прикидывал варианты спасения. Если был бы шанс, что слезы и мольбы растрогают Фагарша, Айрунги не задумываясь грохнулся бы на колени и устроил душераздирающую сцену с воплями, рыданиями и причитаниями. Остановила не гордость, а трезвый расчет: не тот человек Фагарш.
— А цены-то, цены! — восхищался король. — Не то что мое скромное вознаграждение за Шепчущего. Я же говорил: не можем мы назначать за головы государственных преступников такие награды, как в заморских краях! Читал — глазам не верил! Ух, до чего звучит заманчиво! Прямо хоть торги устраивай — кто больше предложит! Ты просто подарок для небогатого островного королевства!
«Что ж, если унижение не поможет, позволим себе роскошь сохранить достоинство!»
Айрунги положил на подоконник недочитанное письмо, спокойно и твердо взглянул в лицо королю.
— Ну, что же ты! — огорчился Фагарш. — Там еще на обороте столько занятного! Шурин пишет, что у них в Гурлиане не забыли «мятеж бархатных перчаток». Никто не думает, что эту похлебку состряпали два придурковатых королевских кузена или их недоумки-приспешники в этих самых бархатных перчатках… надеюсь, не ты придумал такой идиотский опознавательный знак?
— Не я.
— Я так и думал. Шурин просит: если на Эрниди появится, как он пишет, «недобитый прохвост», так чтоб я не соблазнился на высокие награды чужеземных государей, а по родству и по дружбе отправил указанного прохвоста в Аргосмир. Причем обязательно в кандалах, не то хитрюга смоется… Э-эй, да ты меня не слушаешь! О чем задумался?
— Ругаю себя, — искренне ответил Айрунги. — Столько времени во дворце, а не удосужился под каким-нибудь предлогом осмотреть подземелье на предмет побега.
— Будет еще возможность, осмотришь, — утешил его король.
— Не сомневаюсь, — вздохнул Айрунги. Он прощался в этот миг со своими мечтами, со своей свободой, со своей любовью.
До сих пор он мечтал покорить весь мир и терпел поражение за поражением. Наконец решил завоевать небольшой кусочек этого мира и женское сердце в придачу. Но даже тут зловредная судьба приложила его физиономией об стену. Крепко приложила!
Все же он нашел в себе мужество высоко поднять голову и улыбнуться:
— Мы остановились, государь, на том, что принцу и принцессе нужен новый наставник.
Хорошая получилась улыбка. Гордая, но не наглая. Она помогла Фагаршу утвердиться в принятом решении.
— Верно. Не хватало, чтоб моих малышей и дальше такой проходимец воспитывал. Нет, раз уж мне в руки попало сокровище, за которое другие короли не жалеют чистого золота, надо такую удачу использовать как следует!
— Я понял.
— Со времен Джайгарша повелось, — размышлял вслух Фагарш, — что под рукой у эрнидийского короля — дарнигар и шайвигар. И все. Как у жалкого властителя захолустного замка! У других королей — толпа советников, а у меня — ни одного, несолидно даже! Раз уж подвернулся такой плут, не сделать ли мне его советником?
Айрунги не ожидал от Фагарша такой жестокой шутки. Но из самолюбия поддержал королевскую игру:
— Военным или торговым?
— Военные советники мне ни к чему. В случае неприятности мы с дарнигаром сами справимся. Торговым — это чтоб я такого пройдоху до казны допустил? Не дождешься! Назовем это… скажем, «советник по науке». Немного нескромно для нашего островка, да ничего… Ну как, договорились?
Понимание того, что король говорит серьезно, обрушилось на Айрунги, словно дождь со снегом.
Но даже сквозь накатившее головокружение он ответил твердо:
— Это будет зависеть от размеров жалованья, государь!
Фагарш вновь расхохотался:
— Нет, я в тебе не ошибся! Ладно, договоримся. Потом составишь список, что нужно для лаборатории. Пометь, что сделают наши ремесленники, а что надо заказать «на том берегу». Капитан «Дикого гуся» доставит.
— Первая задача, конечно, слизняки? Пусть мне поймают пару «малышей». В какую-нибудь посудину с крышкой.
— Прикажу. Первым делом, конечно, оружие. Может, измыслишь что-то получше, чем известь. А потом… — Фагарш запнулся. — Потом подумай, нельзя ли от этих тварей получить хоть какую-нибудь пользу. Вот, скажем, рыбья чешуя — дрянь дрянью, а люди придумали из нее клей варить! Может, и слизняки сгодятся… ну, не знаю, кожи там дубить или еще для чего. Глядишь, начнем специально на них охотиться… а со временем — чего не бывает? — и разводить.
Идея была интересной, алхимик и король азартно принялись ее обсуждать. Но в мозгу Айрунги все же нашлось место для внезапно всплывшего воспоминания: Шаунара рассказывает о своем детстве: «Отец шутил, что выдаст меня за королевского советника, потому что я красавица. Мне тогда казалось, что это самая высокая участь на свете…»
Айрунги тогда еще сказал: «Мужа-советника тебе не обещаю, но…»
Надо же, какие кружева порой выплетает судьба!
Расставшись с новоиспеченным советником, Фагарш медленно шел по коридору к спальне своей супруги. Он думал о странных переменах, что произошли в нем самом и в жене.
Джалита, прежде самоуверенная и надменная, вдруг стала замкнутой, робкой, почти не выходит из спальни. И все время плачет. Не чудовищ боится, а чего — не может объяснить.
А сам он, Фагарш?
И он стал иным. Исчезло радостное волнение, с которым он всегда шел к своей драгоценной жене. Взгляд стал трезвым и придирчивым, видит все недостатки этой женщины… этой незнакомки, которая злым чудом заняла место прелестной, очаровательной королевы.
Надо быть честным с собой: Фагарш разлюбил жену.
Что ж, бывает. Но Джалита не должна из-за этого страдать! Она осталась той самой женщиной, что прожила с королем девять лет и родила ему двоих детей.
Придется привыкать к ее новому облику.
Дверь в спальню тихо отворилась. Зареванная, некрасивая женщина обернулась к вошедшему и дернулась прочь, словно пытаясь спрятаться. Взгляд испуганный и почему-то виноватый, словно мужу стало известно о каком-то скверном ее поступке.
Очень мягко и ласково Фагарш сказал:
— Ну, как ты себя чувствуешь, моя дорогая?
40
Айрунги ничем не выдал своего смятения, сказалась закалка матерого интригана. Но в душе его бушевал пожар. Он-то знал, кто был зачинателем, вдохновителем и главной тайной пружиной «мятежа бархатных перчаток».
Он был тогда молод, весел и нагл. Сейчас от всего этого осталась только наглость.
Выходит, в погоне за властью он сломал жизнь этой девочке и сам того не заметил!
Дочь придворного летописца. Светлая, ничем не омраченная жизнь. Книги, подруги, любимый отец.
И вдруг все рушится. Одиннадцатилетний ребенок оказывается на чужом берегу. Нельзя даже рассказать людям о своем прошлом — ведь ты дочь осужденного мятежника! Ни родной души рядом, ни монеты, ни куска хлеба, ни крыши над головой.
«Я была книжной девочкой…»
— Тебе трудно пришлось, милая?
Шаунара коротко кивнула, занятая больше тем, чтобы аккуратнее связать выцветшей лентой непослушные волосы.
Айрунги задавил в душе угрызения совести. (Ему часто приходилось это делать, и это ему удавалось хорошо.)
— Ничего, милая, — заговорил он бодро. — Мужа-советника не обещаю, но позабочусь, чтобы на Эрниди тебе жилось не хуже, чем когда-то в Аргосмире. Не хмыкай, глупая, ты меня еще не знаешь! Я говорю не о жалованье наставника малышей. Сегодня у меня будет разговор с Фагаршем. Надеюсь, что после этого король станет весьма щедрым. Существуют сведения, за которые короли охотно платят. Прямо сейчас и пойду.
— Это Фагарша ты заставишь раскошелиться? — скептически отозвалась красавица ведьма. — Ой, не думаю. Взгляни-ка — вот так волосы хорошо лежат?
Волосы лежали очень хорошо. Настолько хорошо, что Айрунги расхотелось сразу же, немедленно идти к Фагаршу. Король подождет, пока Айрунги уладит куда более неотложные дела в «садике ведьмы».
* * *
— Кому идти, как не тебе? Ты в «Смоленой лодке» все ходы-выходы запомнил!
— Меня там тоже неплохо запомнили. Только сунься…
Шершень и Красавчик сидели над обрывом на том самом месте, откуда вчера Ураган командовал сражением, и уныло смотрели вниз.
Гавань была как на ладони. У пристани покачивался крутобокий двухмачтовый красавец. Это был пришедший на рассвете «Дикий гусь».
«Белопенный» уже отчалил, поручив милосердию местных жителей тела капитана, Варраха и еще двух пиратов, валяющиеся за солеварней: добродушные эрнидийцы наверняка не оставят бедняг без огненного погребения.
Пираты так спешили поднять якорь, что даже не выяснили, кто будет новым капитаном. Это можно было решить и в открытом море, подальше от острова, полного демонов и чудовищ.
Но одно дело морские негодяи успели сделать, как ни торопились: избили и ограбили Шершня и его приятелей.
Если пираты не убили тех, кого считали виновниками всех своих неприятностей на острове, то лишь из суеверия: боялись, что души вредных силуранцев уйдут в плавание вместе с «Белопенным». Атак в плавание ушли только старинные драгоценности, раздобытые некогда в Кровавой крепости. И все золотые монеты.
Осталось кое-что в суме Лейтисы — в «Смоленой лодке». Казалось бы, забирай да радуйся! Золота не только хватит заплатить за проезд на борту «Дикого гуся» для всех четверых в любую точку этого мира, но еще и останется… ну, скажем скромно: на кружку пива с сушеной рыбкой.
А вот как бы не так! Попробуй забери собственное добро!
Поток магической энергии, связывавший Эрниди с развалинами Кровавой крепости, оборвался как раз в тот момент, когда Лейтиса превращалась из юной женщины в старуху. Преображение остановилось на середине, и теперь разбойничью шайку украшала рыжеволосая молодка лет тридцати с небольшим. И если порой Лейтиса вздыхала о юной прелестнице, которую не так давно видела в зеркале, то тут же для утешения напоминала себе, сколько ей лет на самом деле.
Но как добыть оставленную в «Смоленой лодке» сумку? Кто отдаст ее женщине, которая хоть и похожа на юную постоялицу, но явно старше барышни, так загадочно пропавшей?
Послать Красавчика с какой-нибудь байкой? Пробовали. Не вышло. Оказывается, проклятая Юншайла, чтоб ей век с мужиком не валяться, успела сунуть нос в суму и ужаснулась. Золото! Драгоценности! Да разве можно такое отдать слуге?! Пусть молодая госпожа сама изволит за вещичками прийти!
Можно бы попросту налететь, забрать суму и смыться, но куда смоешься с острова? Поднимется шум, не очень-то уплывешь на «Диком гусе»…
— А твой безде-ельник чего-нибудь подска-азывает? — без особой надежды пропел Красавчик и сплюнул с обрыва.
— Ураган-то? А что он подскажет? Для него наше дело новое, непривычное. — Шершень доброжелательно относился к своему «постояльцу» и защищал его перед дружками. — Он ведь уже подбросил одну мыслишку.
— Не выйдет ни-ичего-о! — категорически спел Красавчик.
Шершень вздохнул. Он порядком проголодался и очень надеялся на удачу Лейтисы и Недомерка, которые отправились на промысел.
Идея и впрямь принадлежала Урагану. Красавчик в разговоре с дружками вскользь упомянул, что здешний лекарь — тихий старикашка по имени Марави — крепко увлекается философией и историей. Он это слыхал от слуг. Вот тут Ураган и подсказал Шершню (единственному, кто теперь мог его слышать), что у лекаря можно разжиться деньгами или хотя бы едой. Пусть к нему сходит Недомерок и разжалобит старикашку трогательной историей о впавшем в нищету собрате-ученом, только что прибывшем на «Диком гусе». Конечно, рожей Недомерок на ученого отнюдь не тянет, зато Фолиант может подсказывать ему умные речи, и парню останется только повторять эти речи вслух.
Недомерок возражал как мог, но голодные собратья по шайке слушать ничего не хотели. Отправили беднягу к лекарю, а Лейтису послали с ним — для моральной поддержки и чтоб по дороге не сбежал. Вроде как преданная супруга не покинула ученого в нищете…
От размышлений атамана отвлек голос Красавчика:
— Г-гляд-ди! Ид-дут!
Парень перешел с «распева» на заикание — это не сулило ничего хорошего.
И действительно: «супружеская чета» отнюдь не имела вид победителей. У Недомерка физиономия была расквашена, одежда в безобразных пятнах. Он выглядел так, как и должен выглядеть человек, которого по приказу разгневанного лекаря Марави слуги воткнули вниз башкой в мусорную яму. За то, что выдавал себя за ученого безо всяких на то оснований.
Голодная и раздраженная шайка склонялась к тому, чтобы еще и от себя добавить недотепе, провалившему простое дело.
— Шибко умные все стали! — плачуще огрызался неудачник. — Как мне старый козел подсказывал, так я все и повторял!
«Преданная супруга», которой в потасовке на дворе у лекаря тоже перепал синяк под глазом, возмущалась громче всех:
— Верно говоришь: все шибко умные стали, один ты дураком остался! Что тебе подсказывали — все перевирал! Вот мне Орхидея сейчас напомнила, что ты, например, сделал с именем великого наррабанского философа Нахрената.
* * *
Увидеть короля Айрунги удалось не сразу: у Фагарша был капитан «Дикого гуся». Ожидая, когда государь освободится, Айрунги стоял у распахнутого окна в сад и с удовольствием глядел, как среди яблонь резвятся принц и принцесса, теребя старого толстого пса.
«Хорошо, что вернулся Тяв-тяв, — думал наставник. — Литагарш сразу оживился, повеселел…»
Словно в ответ на его мысли, раздался детский смех: ребятишки раздразнили пса до того, что он начал свирепо и комично лаять.
— Дети быстро забывают плохое, — раздался за плечом Айрунги мягкий голос.
Фагарш подошел, неслышно ступая мягкими сапогами по каменным плитам пола. Рубаха с распахнутым воротом, левый рукав засучен — видна повязка. Небрежно бросил на подоконник распечатанное письмо.
— «Дикий гусь» принес в клюве весточку от родни, — усмехнулся он. — У меня в Аргосмире шурин, брат первой жены. Советник гурлианского короля… А я как раз хотел за тобой послать. Надо поговорить о том, как на будущее защитить Эрниди от слизняков.
— Кое-какие соображения есть, но я думал изложить их новому дарнигару.
— Изложишь мне. Новый дарнигар скоро отправится «на тот берег» — вербовать новых наемников в стражу. Вот как раз на «Диком гусе» и отправится. А до отплытия у него важное дело: выяснить, что за зверь загрыз этой ночью чужеземцев возле старой солеварни.
При словах «новый дарнигар» голос короля дрогнул. Айрунги чутко уловил это проявление слабости — единственное в поведении Фагарша. Если не считать слезы, которая сбежала по его щеке возле погребального костра. Одна-единственная слеза… Впрочем, дело здесь было не только в выдержке Фагарша. Айрунги и раньше заметил: что-то серьезное произошло между королем и Бронником.
Но больше волновало проходимца другое: как перевести разговор в нужное русло, чтобы по его течению плавно добраться до хороших денег, а может, и до какой-нибудь должности посолиднее, чем наставник малышей.
Для начала он свернул беседу на благодарственный молебен, который собирается отслужить жрец Безымянных.
— Приду, — кивнул Фагарш, — и жертву принесу. Боги и впрямь о нас позаботились.
— Мудрое решение. А то уже поговаривают, мол, король перед боем не был в храме Безликих.
— Подготовка к битве важнее молитвы. Я работал… — Фагарш оборвал фразу, поймав себя на том, что почти оправдывается — он, король! — перед этим худощавым человеком с дерзкими, насмешливыми глазами. Прежде он что-то не замечал у Айрунги такого взгляда. — Кстати, мне говорили, что и тебя не было тогда в храме.
— Верно, — не моргнул глазом наставник королевских детишек. — Я был в пещере с Детьми Моря, слушал Шепчущего.
От такой наглости Фагарш на миг онемел, а затем поинтересовался:
— Нарываешься на высылку с острова?
— Нет, хочу немного заработать. Ведь за Шепчущего назначена награда… маленькая, правда…
Глаза короля вспыхнули живым интересом.
— Конечно, Эрниди — остров небогатый. Мы не можем назначать за головы государственных преступников такие награды, какие обещают при крупных королевских дворах. И все же… Ты знаешь, как изловить Шепчущего?
— Ну, — осторожно начал Айрунги, — у меня есть некоторые соображения.
Он замялся под острым взглядом Фагарша, давая себе отчет в том, что дальше начинается путь по болоту: один неосторожный шаг — и трясина счавкает тебя, не выплюнув ни косточки.
И все же он с безмятежным лицом ступил на эту зыбкую, опасную почву:
— Собственно, я рассчитывал на вознаграждение лишь до тех пор, пока не услышал самого Шепчущего.
— Да? — весело удивился король. — И он с первого раза обратил тебя в свою веру?
— Нет, государь. Но я задумался над смыслом его речей… не только этой, но и других: мне пересказывали Юнфанни и кое-кто из рыбаков.
— Даже из рыбаков? Ты умеешь располагать к себе людей, Айрунги Журавлиный Крик!
— Умею, — не стал скромничать авантюрист. — Но я о Шепчущем… Если отбросить красивые пассажи о древних богах, к чему сводятся его речи? К призывам сохранять мир и спокойствие на Эрниди. Не обижать жреца Безликих. Чтить королевскую власть. Я еще подумал тогда, в пещере: зря его ловят. Такому надо из казны деньги выплачивать…
Усмешка исчезла с лица Фагарша, глаза стали жесткими:
— Думаешь, он получает… из казны?..
— Думаю, очень много, государь, — тихо ответил Айрунги. — И за дело. Я беседовал со жрецом Безликих. Он рассказывал, как его предки в Силуране мазали священное дерево человечьей кровью. А эрнидийцы в старину резали глотки жертвам на вершине Тень-горы. А сейчас? Бросают в воду лакомства, льют вино.
— Полагаешь, в этом заслуга Шепчущего?
— Насколько мне известно, началось это до него, но он много содействовал смягчению нравов.
— И ты считаешь, что я тайно его поддерживаю?
На миг Айрунги заколебался. На пути к желанной цели оставался самый опасный участок болота. И все же он решился:
— А почему не поддержать того, кто приносит короне пользу? Дети Моря, которые могли бы стать опасными для дворца и храма, находятся под надежным присмотром. К тому же Шепчущий изворотлив, умен и невероятно проницателен. Мой государь не поверит: он улавливает на расстоянии речи, слышать которые никак не мог. Позавчера в пещере он процитировал слова юного принца, знать о которых могли только три человека: мой король, принцесса и я. Ну, насчет потомка дори-а-дау и лопоухого кролика в норке.
— Ну и что? — хмыкнул Фагарш. — Фразочка простенькая, допускаю совпадение. Или сам принц сказал кому-нибудь из прислуги.
— Или принцесса, — покладисто кивнул Айрунги. — Но все равно Шепчущий для эрнидийского престола — просто сокровище. Такой верноподданный! Вот, скажем, зашла речь о жертвоприношениях. Про сынишку корзинщицы он даже не вспомнил, про ученика жреца упомянул вскользь. Зато как говорил о маленьком принце! Горячо! Заботливо! Нежно! Даже с гордостью! — И, глядя в потемневшие глаза Фагарша, закончил с восхитительной наивностью: — В его словах сквозило прямо-таки отцовское чувство!
— Вот уж не знаю, — тяжело выдохнул Фагарш, — в морду тебе закатить или…
— Мой господин гневается? — распахнул Айрунги чистые, честные глаза. — Это потому, что он не слышал речи Шепчущего! Нет-нет, я понимаю, государь был занят! Работал в библиотеке, запретил себя тревожить… Кстати, о библиотеке, не помню, говорил ли я, что случайно обнаружил из нее потайной выход? Ведет к кустам сирени, а дальше — садовый павильон, развалины беседки.
Фагарш взял себя в руки:
— Не говорил. Но я и сам знаю. Нашел еще мальчишкой.
Тоже мне тайна!
— Да, государь упоминал, что в детстве был шустрым мальчиком. Может, он знает и другой потайной ход? Я его хочу засыпать, а то юный принц найдет и покалечится.
— Тот, что под корнями сосны? — В голосе короля звенел насмешливый вызов.
— Ну да. После свадьбы Лянчи… ну, говорили еще, что на рассвете Шепчущий благословлял молодых… так вот, тем утром я обнаружил в подземном переходе свежий отпечаток подошвы. Конечно, это наследил незримый Шепчущий! Интересный след — от мягкого сапога. Их на острове мало кто носит. Вещь не из дешевых… ну, скажем так: не бедняцкая. Сначала я на стражников грешил.
— А теперь?
— Теперь я так не думаю. — Айрунги оперся руками о подоконник, готовясь в любой миг перемахнуть через него. Лишь бы король не пришиб его сразу своим увесистым кулаком, а потом, когда пройдет первый приступ гнева, с Фагаршем можно будет побеседовать серьезно.
— Стало быть, не только во дворце, но и в саду каждый уголок облазил?
— Проверял, где детишкам опасно играть! А этот случай так хорошо запомнил потому, что на обратном пути вляпался в какую-то вонючую пакость. Еле отмылся, пришлось вылить на себя кувшин цветочной воды. Даже неловко было: благоухал, как клумба. Утешало лишь то, что я был не один такой ароматный: мой государь именно в этот день тоже соизволил прибегнуть к…
— Так! — резко прервал его Фагарш. — Не слишком ли шустрый наставник у моих детей?
— Наверное, да, — вздохнул Айрунги (а руки его напряглись на подоконнике). — Я и сам хотел просить государя найти для меня при дворе место, более соответствующее моим способностям и моей преданности.
Последнее слово не прозвучало, а прямо-таки пролилось медовой струей.
Ну, вот. Сейчас. Или Фагарш ему врежет, или…
Король, запрокинув голову, от души расхохотался.
Проходимец с облегчением расслабился: тот, кто так открыто смеется, не ударит.
— Место, соответствующее твоей преданности? — отсмеявшись, сказал король. — Конечно, и платить я тебе буду больше?
— Я этого не говорил, — с трогательной скромностью откликнулся Айрунги. — Но мой государь сам знает, что самая прочная преданность та, что хорошо оплачивается.
— Что ж, твои способности я заметил давно. И сам собирался вознаградить их по заслугам. Вот, почитай!
Айрунги недоуменно взял с подоконника письмо, на которое небрежно указал король. Какое отношение к их беседе имеет то, что писал Фагаршу его аргосмирский шурин?
Пробежал глазами несколько строк и замер, глядя мимо страницы. Не вздрогнул, не выронил лист. Но Фагарш, цепко за ним наблюдавший, догадался, что его собеседник прекратил читать.
— Я еще с «Морской короной» отправил шурину письмо, — с удовольствием пояснил он. — Спросил, говорит ли ему что-нибудь имя Айрунги. Рекомендательные письма — дело хорошее, но всегда лучше проверить… Ты читай, читай, он там чернил не пожалел.
До сих пор все великие начинания Айрунги заканчивались полным крахом, а он восставал из руин и начинал все сначала. Такая закалка в сочетании с природным упрямством помогла ему выстоять и сейчас. Он продолжил чтение с таким видом, словно это ужасное, сокрушительное письмо не имеет к нему никакого отношения.
— Здорово, правда? — веселился Фагарш. — Не читал ничего интереснее с тех пор, как мальчишкой за одну ночь проглотил «Скитания Ульгира»! Ну, насчет разжигания войны между Грайаном и Силураном — это ерунда. Там шесть лет назад войну могла разжечь любая собачонка, затявкавшая в сторону границы. Без тебя все бы разожгли наилучшим образом. А вот в Наррабане… Эх, как хочется узнать поподробнее, что там было с новоявленным пророком Гарх-то-Горха, которого приволокли в храм стражники, а ушел он оттуда важной персоной. Еще и караван ему за счет храма снарядили! А потом — объявление вне закона и погоня за караваном… любопытно ведь, почему так получилось! А та старая история с Хранителем Ваасмира…
Айрунги не столько читал письмо — и так все ясно! — сколько прикидывал варианты спасения. Если был бы шанс, что слезы и мольбы растрогают Фагарша, Айрунги не задумываясь грохнулся бы на колени и устроил душераздирающую сцену с воплями, рыданиями и причитаниями. Остановила не гордость, а трезвый расчет: не тот человек Фагарш.
— А цены-то, цены! — восхищался король. — Не то что мое скромное вознаграждение за Шепчущего. Я же говорил: не можем мы назначать за головы государственных преступников такие награды, как в заморских краях! Читал — глазам не верил! Ух, до чего звучит заманчиво! Прямо хоть торги устраивай — кто больше предложит! Ты просто подарок для небогатого островного королевства!
«Что ж, если унижение не поможет, позволим себе роскошь сохранить достоинство!»
Айрунги положил на подоконник недочитанное письмо, спокойно и твердо взглянул в лицо королю.
— Ну, что же ты! — огорчился Фагарш. — Там еще на обороте столько занятного! Шурин пишет, что у них в Гурлиане не забыли «мятеж бархатных перчаток». Никто не думает, что эту похлебку состряпали два придурковатых королевских кузена или их недоумки-приспешники в этих самых бархатных перчатках… надеюсь, не ты придумал такой идиотский опознавательный знак?
— Не я.
— Я так и думал. Шурин просит: если на Эрниди появится, как он пишет, «недобитый прохвост», так чтоб я не соблазнился на высокие награды чужеземных государей, а по родству и по дружбе отправил указанного прохвоста в Аргосмир. Причем обязательно в кандалах, не то хитрюга смоется… Э-эй, да ты меня не слушаешь! О чем задумался?
— Ругаю себя, — искренне ответил Айрунги. — Столько времени во дворце, а не удосужился под каким-нибудь предлогом осмотреть подземелье на предмет побега.
— Будет еще возможность, осмотришь, — утешил его король.
— Не сомневаюсь, — вздохнул Айрунги. Он прощался в этот миг со своими мечтами, со своей свободой, со своей любовью.
До сих пор он мечтал покорить весь мир и терпел поражение за поражением. Наконец решил завоевать небольшой кусочек этого мира и женское сердце в придачу. Но даже тут зловредная судьба приложила его физиономией об стену. Крепко приложила!
Все же он нашел в себе мужество высоко поднять голову и улыбнуться:
— Мы остановились, государь, на том, что принцу и принцессе нужен новый наставник.
Хорошая получилась улыбка. Гордая, но не наглая. Она помогла Фагаршу утвердиться в принятом решении.
— Верно. Не хватало, чтоб моих малышей и дальше такой проходимец воспитывал. Нет, раз уж мне в руки попало сокровище, за которое другие короли не жалеют чистого золота, надо такую удачу использовать как следует!
— Я понял.
— Со времен Джайгарша повелось, — размышлял вслух Фагарш, — что под рукой у эрнидийского короля — дарнигар и шайвигар. И все. Как у жалкого властителя захолустного замка! У других королей — толпа советников, а у меня — ни одного, несолидно даже! Раз уж подвернулся такой плут, не сделать ли мне его советником?
Айрунги не ожидал от Фагарша такой жестокой шутки. Но из самолюбия поддержал королевскую игру:
— Военным или торговым?
— Военные советники мне ни к чему. В случае неприятности мы с дарнигаром сами справимся. Торговым — это чтоб я такого пройдоху до казны допустил? Не дождешься! Назовем это… скажем, «советник по науке». Немного нескромно для нашего островка, да ничего… Ну как, договорились?
Понимание того, что король говорит серьезно, обрушилось на Айрунги, словно дождь со снегом.
Но даже сквозь накатившее головокружение он ответил твердо:
— Это будет зависеть от размеров жалованья, государь!
Фагарш вновь расхохотался:
— Нет, я в тебе не ошибся! Ладно, договоримся. Потом составишь список, что нужно для лаборатории. Пометь, что сделают наши ремесленники, а что надо заказать «на том берегу». Капитан «Дикого гуся» доставит.
— Первая задача, конечно, слизняки? Пусть мне поймают пару «малышей». В какую-нибудь посудину с крышкой.
— Прикажу. Первым делом, конечно, оружие. Может, измыслишь что-то получше, чем известь. А потом… — Фагарш запнулся. — Потом подумай, нельзя ли от этих тварей получить хоть какую-нибудь пользу. Вот, скажем, рыбья чешуя — дрянь дрянью, а люди придумали из нее клей варить! Может, и слизняки сгодятся… ну, не знаю, кожи там дубить или еще для чего. Глядишь, начнем специально на них охотиться… а со временем — чего не бывает? — и разводить.
Идея была интересной, алхимик и король азартно принялись ее обсуждать. Но в мозгу Айрунги все же нашлось место для внезапно всплывшего воспоминания: Шаунара рассказывает о своем детстве: «Отец шутил, что выдаст меня за королевского советника, потому что я красавица. Мне тогда казалось, что это самая высокая участь на свете…»
Айрунги тогда еще сказал: «Мужа-советника тебе не обещаю, но…»
Надо же, какие кружева порой выплетает судьба!
* * *
Расставшись с новоиспеченным советником, Фагарш медленно шел по коридору к спальне своей супруги. Он думал о странных переменах, что произошли в нем самом и в жене.
Джалита, прежде самоуверенная и надменная, вдруг стала замкнутой, робкой, почти не выходит из спальни. И все время плачет. Не чудовищ боится, а чего — не может объяснить.
А сам он, Фагарш?
И он стал иным. Исчезло радостное волнение, с которым он всегда шел к своей драгоценной жене. Взгляд стал трезвым и придирчивым, видит все недостатки этой женщины… этой незнакомки, которая злым чудом заняла место прелестной, очаровательной королевы.
Надо быть честным с собой: Фагарш разлюбил жену.
Что ж, бывает. Но Джалита не должна из-за этого страдать! Она осталась той самой женщиной, что прожила с королем девять лет и родила ему двоих детей.
Придется привыкать к ее новому облику.
Дверь в спальню тихо отворилась. Зареванная, некрасивая женщина обернулась к вошедшему и дернулась прочь, словно пытаясь спрятаться. Взгляд испуганный и почему-то виноватый, словно мужу стало известно о каком-то скверном ее поступке.
Очень мягко и ласково Фагарш сказал:
— Ну, как ты себя чувствуешь, моя дорогая?
40
Когда мрачный, отчаявшийся Нургидан приплелся на постоялый двор, у калитки его встретила Юншайла. Злая, издергавшаяся, оскорбленная до глубины души.
— Накажи своего слугу! — потребовала она с первых слов. — Он посмел сказать, что я… Он назвал меня…
У Юншайлы перехватило горло: она не могла заставить себя повторить выражения, которыми от души охарактеризовал ее Дайру. Никогда в жизни эрнидийская красавица не испытывала подобного унижения.
Нургидан жестко взглянул в глаза девушки с непросохшими слезами от обиды.
— Не знаю, как он тебя назвал, — отчетливо, презрительно проговорил Сын Рода, — но ты именно такая и есть. Я доверяю его мнению.
И холодно обошел потрясенную девицу. Как и Дайру, он не простил смазливой стерве, что та помогла оклеветать Нитху.
Нургидан не стал спрашивать прислугу, где ему найти своих напарников. Он даже не задумался над этим. Чутье, ставшее после проклятой ночи совершенным, повело его за коптильню и дальше по берегу. Там он и нашел друзей. Нитха и Дайру сидели на скалистом козырьке, нависшем над волнами, и хмуро глядели в море.
Нургидан молча подошел, сел. Друзья потеснились, давая место, но не сказали ни слова.
Наконец Нургидан спросил:
— А где учитель?
— Отлеживается, — ответил Дайру. — Помяли его ночью в драке.
— Крепко помяли?
— Да нет, ничего страшного.
И опять наступило молчание, гнетущее и в то же время объединяющее этих троих. Словно над морем сидел один человек, поглощенный невеселыми размышлениями.
— Накажи своего слугу! — потребовала она с первых слов. — Он посмел сказать, что я… Он назвал меня…
У Юншайлы перехватило горло: она не могла заставить себя повторить выражения, которыми от души охарактеризовал ее Дайру. Никогда в жизни эрнидийская красавица не испытывала подобного унижения.
Нургидан жестко взглянул в глаза девушки с непросохшими слезами от обиды.
— Не знаю, как он тебя назвал, — отчетливо, презрительно проговорил Сын Рода, — но ты именно такая и есть. Я доверяю его мнению.
И холодно обошел потрясенную девицу. Как и Дайру, он не простил смазливой стерве, что та помогла оклеветать Нитху.
Нургидан не стал спрашивать прислугу, где ему найти своих напарников. Он даже не задумался над этим. Чутье, ставшее после проклятой ночи совершенным, повело его за коптильню и дальше по берегу. Там он и нашел друзей. Нитха и Дайру сидели на скалистом козырьке, нависшем над волнами, и хмуро глядели в море.
Нургидан молча подошел, сел. Друзья потеснились, давая место, но не сказали ни слова.
Наконец Нургидан спросил:
— А где учитель?
— Отлеживается, — ответил Дайру. — Помяли его ночью в драке.
— Крепко помяли?
— Да нет, ничего страшного.
И опять наступило молчание, гнетущее и в то же время объединяющее этих троих. Словно над морем сидел один человек, поглощенный невеселыми размышлениями.