Страница:
— Позавтракали, а после завтрака первый, примерный, сын отлучился на какое-то время, с друзьями на улице заговорился, да только к вечеру и вернулся. А второй сын, ругаясь себе под нос, весь день помогал отцу в винограднике.
Аудитория притихла.
— Рассказав притчу эту, — объяснил Бенедикт, — спросил Учитель своих апостолов — какой, по-вашему, сын лучше?
— Забавный парень, — согласился Нестор.
— Надо бы с ним поговорить по душам. Но как он всех, всех ублажил, а? Одной речью. И народ, и духовенство, и правительство! Ладно… Соберусь-ка я пока что… нужно мне ехать в Венецию, Нестор. Поедешь со мной?
— Не знаю, — уклончиво ответил Нестор. — Скорее всего нет.
— Предложение делать не пробовал?
— Отец, оставь в покое мою личную жизнь.
— А я что? Я молчу, — Хелье развел руками. — Одобряю все твои решения, ну разве что ворчу слегка. Уж и поворчать нельзя. Эка Бенедикт меня вместе со всеми приложил.
Вошли в хибарку и увидели странное. Мишель и Гусь, переодетые королевскими гвардейцами, рылись в сундуке Нестора. Стало быть, все-таки позарились на «сбережения».
— Эй! — сказал Нестор строго. — Вы чего это?
Оба обернулись, засуетились, и Гусь выпростал из ножен зловещего вида сверд.
— Молчать, — сказал он. — Мишель, быстрее.
Мишель достал из сундука кожаную калиту. В калите звякнуло.
— Не двигайтесь с места, вы, оба, — приказал Гусь. — Отец с сыном, как трогательно.
— Нестор, отойди, — тихо и быстро сказал Хелье.
— Нестор, стоять! — возразил Гусь. — Мишель, ты долго будешь там копаться?
— У него еще перстень был где-то, — пробормотал Мишель, глядя через плечо на отца и сына.
— Стойте смирно, оба, — велел Гусь. — Не дергайтесь!
— Какие еще будут пожелания? — спросил Хелье.
— Пожелания такие, сьер, что ежели ты будешь нам мешать, мы свернем шею твоему отпрыску.
Этого говорить не следовало. Кровь бросилась Хелье в голову. Гуся спасло то, что драться он на самом деле не собирался, иначе грузность и сила его сослужили бы ему плохую службу — таких запросто не свалишь, пришлось бы ломать об его голову шез или ножку стола. Хелье сделал движение, Гусь среагировал, и в следующий момент лезвие ножа прилипло плоскостью к толстой шее Гуся.
— Бросай сверд, — сказал Хелье. — Считаю до одного. Раз.
Сверд грохнул об пол. Мишель провел быструю подготовительную работу по выхватыванию из ножен оружия, но сверд застрял и не хотел выхватываться. Хелье ударил Гуся коленом в пах, затем в ребра, локтем въехал в согнувшуюся жирную спину, и затем с размаху кулаком в ухо. Гусь рухнул на бок и получил несколько раз ногой в ребра. Мишель отступил и наткнулся на сундук. Хелье подошел и взял его за горло, поводя ножом.
— Калиту положи на сундук, — холодно сказал он.
Мишель поспешно подчинился.
— Отец…
— Молчи!
Хелье посадил Мишеля на сундук рядом с калитой и повернулся к Гусю.
— Вставай, толстяк, — сказал он. — Вставай, если не хочешь, чтобы хуже было.
— Хуже… хуже!.. — застонал Гусь.
Хелье взял его за волосы, и Гусь, мыча, поднялся. Он хотел было защититься рукой, но Хелье тут же вывернул ему кисть неестественным образом, и Гусь издал протяжный звук на высокой ноте. Мишель вздрогнул.
Хелье был бледен, глаза сверкали. Убедившись, что Мишель и Гусь сидят смиренно на сундуке и не собираются более ему перечить, он подобрал сверд Гуся, отошел в раздражении к столу, глянул зло на Нестора (Нестор отшатнулся) и некоторое время смотрел на разложенные на столе свитки. Один из свитков он показал Нестору, взяв двумя пальцами.
— Что это? — спросил Нестор. — Это… э…
— План какого-то мезона, — сказал Хелье, вглядываясь.
Бросив план на стол, он положил поверх бумаг сверд.
Мишелю было стыдно и страшно. Поняв раньше Гуся, что отец Нестора — человек серьезный, он сидел на сундуке рядом со стонущим Гусем, не смея поднять глаза. Бальтирад натянулся, сверд в ножнах уперся в бок сундука — Мишель не смел его поправить, дабы не возбудить подозрения Хелье, не вызвать его гнев. Он не любил драки и никогда в них не ввязывался.
Нестор и раньше видел своего отца в схватке, видел упражнения с вояками, коим по просьбе Ярослава Хелье давал уроки на заднем дворе дома, видел шуточные игры Хелье с Гостемилом, и оставался равнодушен. Нестор вообще не любил драки и стычки, если в них не было эпики исторической. По молодости, или из-за общей внутренней расслабленности, мысль, что современные драки могут показаться эпическими будущим летописцам, не приходила ему в голову.
— Хорошие у тебя друзья, — сказал Хелье Нестору. — Невинные алумни. Дурак.
— Отец, я ведь…
— Ты сопляк и невежда, и в людях не разбираешься. Три недели у тебя под носом планируют грабеж, даже чертежи где-то управились достать. Ну, вот тебе урок. Вот скажи, глядя на этот самый план — что это за мезон такой? Для чего он им нужен?
— Отец, я…
— План мезона в руках татей, сын мой, может означать только одно — в этом мезоне хранятся деньги. Теперь давай подумаем, что это за деньги и что за мезон. Какие у тебя предположения?
— Я…
— Отвечай, когда отец спрашивает!
— Не знаю…
— Не знаешь? Купцы с Правого Берега хранят золото в Венеции, если достаточно богаты. А в Париже у них лишь небольшая часть, для торговли. И охрана у них зверская. Сбережения ремесленников не стоят трех недель планирования. Церковь грабить твоим дружкам не с руки — в церквах день на день не попадает, да и прячут церковники свою казну умело. Так прячут, что и охраны им не нужно. Далее, заметь, что переодеты юноши гвардейцами. Вывод напрашивается сам собой. Какой вывод?
— Отец, ты вон как Гуся отделал…
Гусь всё пытался остановить кровь, льющуюся из носа. Мишель боялся ему помогать, боялся сказать хоть слово, боялся двинуться. Гусь похныкивал и старался не вертеть торсом.
— Алумни наши собрались опустошать королевскую казну, находящуюся в подвальном помещении мезона, прилегающего к пале. Охрана из десяти человек, сменяются каждые шесть часов. Вдвоем эти увальни с ними не справятся, а это значит, что некоторые из стражников введены в долю, равно как и казначей. Как бишь его? Странная кличка… Бату, кажется.
Мишеля охватил ужас. Этот человек — королевский спьен. Король все знает. Сейчас придут ратники, Мишеля и Гуся схватят, посадят в подземелье, будут пытать, и казнят.
— Для остальных придуман отвлекающий маневр, — продолжал Хелье. — Не очень сложный, наверняка связано с наймом служительниц какого-нибудь борделя. — Он повернулся к Нестору. — Хорлов терем на местном наречии — бордель, не так ли?
— А я откуда знаю? — растерянно спросил Нестор. — Я в такие заведения не хожу.
— Не ханжи, сын мой, тебе это не к лицу, — наставительно заметил ему Хелье.
— Я не ханжу, просто дорого там.
— Ага. Ну, что ж. Итак, горе-алумни переоделись и уходят — следовательно, ограбление назначено на это время. Как-то глупо. Вы, молодые люди, умом обижены.
— Отец, ты…
— Заткнись, Нестор.
Хелье подошел к татям.
— Смотреть на меня! Две глупости подряд вы совершили. Во-первых, потратив столько трудов на планирование, вы все испортили, позарившись на скромные медяки бедного алумно. И вторая глупость — вы задели мои отцовские чувства.
— Это Гусь по глупости, — поспешно заверил Мишель. — Ты, добрый человек, не слушай Гуся, он вовсе ничего такого не имел в виду, мы люди мирные.
— Мирные? — Хелье снова разозлился. — А вот я сейчас провожу вас, мирных людей, к королю. Пусть он решит, мирные вы или нет. А?
Он сделал шаг вперед. Гусь взвизгнул и захныкал, а Мишель прикрылся, ожидая удара.
В дверь постучали.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. НОВАЯ ВЛАСТЬ
Аудитория притихла.
— Рассказав притчу эту, — объяснил Бенедикт, — спросил Учитель своих апостолов — какой, по-вашему, сын лучше?
* * *
— Себе на уме Бенедикт, — заметил Хелье, расплачиваясь с перевозчиком.— Забавный парень, — согласился Нестор.
— Надо бы с ним поговорить по душам. Но как он всех, всех ублажил, а? Одной речью. И народ, и духовенство, и правительство! Ладно… Соберусь-ка я пока что… нужно мне ехать в Венецию, Нестор. Поедешь со мной?
— Не знаю, — уклончиво ответил Нестор. — Скорее всего нет.
— Предложение делать не пробовал?
— Отец, оставь в покое мою личную жизнь.
— А я что? Я молчу, — Хелье развел руками. — Одобряю все твои решения, ну разве что ворчу слегка. Уж и поворчать нельзя. Эка Бенедикт меня вместе со всеми приложил.
Вошли в хибарку и увидели странное. Мишель и Гусь, переодетые королевскими гвардейцами, рылись в сундуке Нестора. Стало быть, все-таки позарились на «сбережения».
— Эй! — сказал Нестор строго. — Вы чего это?
Оба обернулись, засуетились, и Гусь выпростал из ножен зловещего вида сверд.
— Молчать, — сказал он. — Мишель, быстрее.
Мишель достал из сундука кожаную калиту. В калите звякнуло.
— Не двигайтесь с места, вы, оба, — приказал Гусь. — Отец с сыном, как трогательно.
— Нестор, отойди, — тихо и быстро сказал Хелье.
— Нестор, стоять! — возразил Гусь. — Мишель, ты долго будешь там копаться?
— У него еще перстень был где-то, — пробормотал Мишель, глядя через плечо на отца и сына.
— Стойте смирно, оба, — велел Гусь. — Не дергайтесь!
— Какие еще будут пожелания? — спросил Хелье.
— Пожелания такие, сьер, что ежели ты будешь нам мешать, мы свернем шею твоему отпрыску.
Этого говорить не следовало. Кровь бросилась Хелье в голову. Гуся спасло то, что драться он на самом деле не собирался, иначе грузность и сила его сослужили бы ему плохую службу — таких запросто не свалишь, пришлось бы ломать об его голову шез или ножку стола. Хелье сделал движение, Гусь среагировал, и в следующий момент лезвие ножа прилипло плоскостью к толстой шее Гуся.
— Бросай сверд, — сказал Хелье. — Считаю до одного. Раз.
Сверд грохнул об пол. Мишель провел быструю подготовительную работу по выхватыванию из ножен оружия, но сверд застрял и не хотел выхватываться. Хелье ударил Гуся коленом в пах, затем в ребра, локтем въехал в согнувшуюся жирную спину, и затем с размаху кулаком в ухо. Гусь рухнул на бок и получил несколько раз ногой в ребра. Мишель отступил и наткнулся на сундук. Хелье подошел и взял его за горло, поводя ножом.
— Калиту положи на сундук, — холодно сказал он.
Мишель поспешно подчинился.
— Отец…
— Молчи!
Хелье посадил Мишеля на сундук рядом с калитой и повернулся к Гусю.
— Вставай, толстяк, — сказал он. — Вставай, если не хочешь, чтобы хуже было.
— Хуже… хуже!.. — застонал Гусь.
Хелье взял его за волосы, и Гусь, мыча, поднялся. Он хотел было защититься рукой, но Хелье тут же вывернул ему кисть неестественным образом, и Гусь издал протяжный звук на высокой ноте. Мишель вздрогнул.
Хелье был бледен, глаза сверкали. Убедившись, что Мишель и Гусь сидят смиренно на сундуке и не собираются более ему перечить, он подобрал сверд Гуся, отошел в раздражении к столу, глянул зло на Нестора (Нестор отшатнулся) и некоторое время смотрел на разложенные на столе свитки. Один из свитков он показал Нестору, взяв двумя пальцами.
— Что это? — спросил Нестор. — Это… э…
— План какого-то мезона, — сказал Хелье, вглядываясь.
Бросив план на стол, он положил поверх бумаг сверд.
Мишелю было стыдно и страшно. Поняв раньше Гуся, что отец Нестора — человек серьезный, он сидел на сундуке рядом со стонущим Гусем, не смея поднять глаза. Бальтирад натянулся, сверд в ножнах уперся в бок сундука — Мишель не смел его поправить, дабы не возбудить подозрения Хелье, не вызвать его гнев. Он не любил драки и никогда в них не ввязывался.
Нестор и раньше видел своего отца в схватке, видел упражнения с вояками, коим по просьбе Ярослава Хелье давал уроки на заднем дворе дома, видел шуточные игры Хелье с Гостемилом, и оставался равнодушен. Нестор вообще не любил драки и стычки, если в них не было эпики исторической. По молодости, или из-за общей внутренней расслабленности, мысль, что современные драки могут показаться эпическими будущим летописцам, не приходила ему в голову.
— Хорошие у тебя друзья, — сказал Хелье Нестору. — Невинные алумни. Дурак.
— Отец, я ведь…
— Ты сопляк и невежда, и в людях не разбираешься. Три недели у тебя под носом планируют грабеж, даже чертежи где-то управились достать. Ну, вот тебе урок. Вот скажи, глядя на этот самый план — что это за мезон такой? Для чего он им нужен?
— Отец, я…
— План мезона в руках татей, сын мой, может означать только одно — в этом мезоне хранятся деньги. Теперь давай подумаем, что это за деньги и что за мезон. Какие у тебя предположения?
— Я…
— Отвечай, когда отец спрашивает!
— Не знаю…
— Не знаешь? Купцы с Правого Берега хранят золото в Венеции, если достаточно богаты. А в Париже у них лишь небольшая часть, для торговли. И охрана у них зверская. Сбережения ремесленников не стоят трех недель планирования. Церковь грабить твоим дружкам не с руки — в церквах день на день не попадает, да и прячут церковники свою казну умело. Так прячут, что и охраны им не нужно. Далее, заметь, что переодеты юноши гвардейцами. Вывод напрашивается сам собой. Какой вывод?
— Отец, ты вон как Гуся отделал…
Гусь всё пытался остановить кровь, льющуюся из носа. Мишель боялся ему помогать, боялся сказать хоть слово, боялся двинуться. Гусь похныкивал и старался не вертеть торсом.
— Алумни наши собрались опустошать королевскую казну, находящуюся в подвальном помещении мезона, прилегающего к пале. Охрана из десяти человек, сменяются каждые шесть часов. Вдвоем эти увальни с ними не справятся, а это значит, что некоторые из стражников введены в долю, равно как и казначей. Как бишь его? Странная кличка… Бату, кажется.
Мишеля охватил ужас. Этот человек — королевский спьен. Король все знает. Сейчас придут ратники, Мишеля и Гуся схватят, посадят в подземелье, будут пытать, и казнят.
— Для остальных придуман отвлекающий маневр, — продолжал Хелье. — Не очень сложный, наверняка связано с наймом служительниц какого-нибудь борделя. — Он повернулся к Нестору. — Хорлов терем на местном наречии — бордель, не так ли?
— А я откуда знаю? — растерянно спросил Нестор. — Я в такие заведения не хожу.
— Не ханжи, сын мой, тебе это не к лицу, — наставительно заметил ему Хелье.
— Я не ханжу, просто дорого там.
— Ага. Ну, что ж. Итак, горе-алумни переоделись и уходят — следовательно, ограбление назначено на это время. Как-то глупо. Вы, молодые люди, умом обижены.
— Отец, ты…
— Заткнись, Нестор.
Хелье подошел к татям.
— Смотреть на меня! Две глупости подряд вы совершили. Во-первых, потратив столько трудов на планирование, вы все испортили, позарившись на скромные медяки бедного алумно. И вторая глупость — вы задели мои отцовские чувства.
— Это Гусь по глупости, — поспешно заверил Мишель. — Ты, добрый человек, не слушай Гуся, он вовсе ничего такого не имел в виду, мы люди мирные.
— Мирные? — Хелье снова разозлился. — А вот я сейчас провожу вас, мирных людей, к королю. Пусть он решит, мирные вы или нет. А?
Он сделал шаг вперед. Гусь взвизгнул и захныкал, а Мишель прикрылся, ожидая удара.
В дверь постучали.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. НОВАЯ ВЛАСТЬ
Они позавтракали, понежились в постели, откладывая момент, когда необходимо будет все-таки что-то решать и, возможно, скрывать что-то друг от друга.
— А если я стану королем, — сказал наконец Казимир, — мне нужно будет давать отчет Неустрашимым, советоваться с ними?
— Нет. Это они будут давать отчет.
— Кому?
— Мне, — объяснила Мария.
— А я что буду делать?
— А ты будешь меня любить.
— А воевать кто будет?
— А воевать будет твое войско.
— А я?
— А ты не будешь воевать.
— Почему?
— Потому что ребенку нужен отец.
— А если… если я откажусь от… слушай, давай просто куда-нибудь уедем. В Венецию, например.
— Там меня знают.
— В Бургундию.
— Меня и там знают.
— Ну, куда-нибудь, где тебя не знают.
— Нельзя.
— Почему?
— Потому что у меня есть перед Содружеством обязательства.
— У меня тоже есть обязательства! Ничем они не хуже твоих.
— Это так.
— Ну вот, видишь.
— А только — если ты нарушишь свои обязательства, я сумею тебя защитить, — сказала она. — А если я нарушу свои, меня никто не защитит, и тебя тоже.
— Как все сложно! — возмутился Казимир. — Угораздило же тебя… меня… Ну почему!
— Бедный мой мальчик, — сказала Мария. — Действительно, все это не просто. Не грусти.
Она считает, что мною можно помыкать, подумал он.
— Но… — сказал он.
— Тише, — вдруг сказала Мария тревожным шепотом.
— А?
— Тише!
Побывав во многих переделках, Мария хорошо чувствовала опасность. В доме находились посторонние.
Любые посторонние в доме, кроме, может быть, любовника Маринки — опасны.
Где Эржбета?
Казимир тоже почувствовал движение в доме. Быстро оглядев спальню, он рывком выскочил из постели и, ступая по-кошачьи, переместился к своей одежде на сундуке. Первая мысль была — рубаха. Все мужчины в момент опасности думают прежде всего о прикрытии гениталий — защите главного. Но в этот момент в дверь ударили извне, засов отскочил, и в комнату один за другим стали входить крупные, боевого вида мужчины, поэтому Казимир схватил кинжал, лежащий рядом с ворохом одежды — и кинулся к ложу. Защищать Марию.
— Не подходите, — предупредил он.
Суровые мужи не улыбнулись и ничего не ответили, а лишь разошлись по спальне полукругом. Последним вошел Рагнар.
— Как видите, друзья мои, я говорил вам правду, — сказал он. — Приручение, о котором нам поведала Мария, идет вовсю. Вот только кто кого приручает не очень понятно.
— Ты, Рагнар, проходимец, каких свет не видел! — крикнула Мария.
— Возможно. Друзья мои, что это мы действительно — вторглись к молодоженам? У них медовый месяц, не так ли! Конрад Второй подарил вассалам польский трон, Бенедикт Девятый оплатил издержки. Остается выяснить, как именно угодил чете брат невесты Ярослав. Уж не тридцатью ли тысячами войска? Это обязательно нужно выяснить. Первейшее дело.
— Это ложь! — сказала Мария. — Он вас обманывает!
— Княжна, слова твои звучат неубедительно, — заметил ей Бьярке. — Рядом с этим парнем, в постели, нагишом… сама понимаешь…
Казимир посмотрел на Бьярке внимательно и с ненавистью. Что-то в лице этого человека показалось ему знакомым.
— Рагнар вам головы морочит, чтобы захватить всю власть! — закричала Мария. — Как вы смеете! Я в Содружестве двадцать лет!
— Слишком долго, — заметил Рагнар. — Княжна, ты подумай, уж если я привел сюда всех наших друзей, значит, я нашел и предъявил доказательства, не так ли.
— Какие доказательства!
— Человека, который служил нашим врагам, а теперь во всем признался, я представил Содружеству. Он из свиты вот этого парня, — Рагнар кивнул в сторону Казимира.
Лех, подумал Казимир. Не знаю, что он им сказал, но это Лех.
— Сейчас мы приведем его… тут много комнат, хороший дом, княжна… приведем… Зовут его Ежи. Он повторит все, что сказал давеча, сидя напротив Казимира. Казимир, советую тебе самому положить нож на пол и надеть рубаху.
— Нет, — сказал Казимир.
— Делай так, как он говорит, — велела Мария. — И говори им все, как есть. Может, они поверят. Рагнар, я тебе этого никогда не прощу!
— Нет, — повторил Казимир.
Рагнар кивнул Бьярке. Тот шагнул вперед — Казимир выставил перед собой нож, защищая голой спиной Марию. Бьярке протянул руку, но Казимир, отступив, вывернулся, отскочил вбок, и тут его ударили кулаком в затылок. Он упал, выронил нож, и нож тут же забрали, а самого его подняли на ноги и, прихватив его одежду, вышли с ним — в кладовую, оставив Рагнара наедине с Марией.
— Послушай меня, — сказал Рагнар, присаживаясь на край ложа — Мария отодвинулась вглубь, сверкая глазами. — Ты не так уж виновата, как тебе кажется.
Она презрительно фыркнула.
— Подлец.
— Дело не в этом сопляке, и не в том, с кем ты спишь, и даже не в том, что ты нарушаешь основное положение Содружества, ставя личные интересы выше интересов Неустрашимых, хотя одного этого было бы достаточно… Начинается новая эпоха. Твои представления о власти и целях — из предыдущей эпохи, и нам они больше не подходят. В том виде, в каком они существовали двадцать лет назад, Неустрашимые просто не смогли бы сегодня выжить. Изменился мир, и новое поколение требует новых идей, и сила — за теми, кто первый эти идеи даст. Ты посвятила делу Неустрашимых большую часть жизни — ты последняя из предыдущего поколения предводителей Содружества — ты должна понять. И если ты поймешь все, и поймешь правильно, обещаю тебе, что остальную свою жизнь проведешь ты, если не в приятствии полном, то, во всяком случае, в комфорте.
Бедный Казимир, думала Мария. Бедный мой мальчик. Я во всем виновата. Как унизительно. Мне бы сейчас кинжал. Где же Эржбета? Где?
— У каждого руководителя Неустрашимых есть средства, — сказал Рагнар, чуть понижая голос, — и круг влияния. Где хранятся средства, ты объяснишь мне на словах. А своим знакомым, через которых ты осуществляешь свое влияние, ты напишешь письма, в которых уведомишь их, что отныне они должны подчиняться мне. В благодарность за это я сделаю так, что тебя не будут ни пытать, ни насиловать прилюдно, ни морить голодом или бессонницей. Ты просто примешь постриг и удалишься в монастырь.
— В монастырь? — Мария искренне удивилась. — Постриг?
— Видишь, как отстала ты от событий, Мария. Сколько тебе? Сорок? Сорок два? Еще сто лет назад это был весьма почтенный возраст, но времена меняются, и сегодня это еще не глубокая старость. И тем не менее — ты просто не готова понять… многое. Да, у Неустрашимых есть теперь подвластные им монастыри. И начинание это — даже не мое, а моего предшественника.
— Эймунда?
— Да. Я всего лишь довел дело до конца. Монастыри гораздо удобнее узилищ, острогов, подземелий. Остроги нужно содержать, кормить охрану и заключенных, а монастыри содержат сами себя. Остроги проверяются правителями территорий, а в монастыри правителям ходу нет. В острогах узники быстро умирают, а в монастырях они живут долго — на тот случай, если они нам понадобятся еще раз. И наконец — в остроги сажают насильно, а в монастырь человек отправляется, в понимании народном, по доброй воле.
— За монастырями последуют церкви, как я понимаю? — спросила Мария, презрительно кривя губы.
— Конечно. Библейские притчи гораздо удобнее, как средство управления людьми, чем вера предков. Сегодня это не очень видно, люди не понимают, и мы используем их непонимание — в Полонии, например. Но придет день, когда люди усвоят, что не каждый ручей управляется отдельным божеством, и не каждый лес имеет своего небесного повелителя. И тогда они спросят — для чего живем мы? И тут нам на помощь придет Библия. И мы ответим людям — если вы будете нам беспрекословно подчиняться, хорошо служить — то после смерти вы войдете в Царство Небесное. Ибо мы — правящие вами — наместники единого Бога на земле.
— Ты глуп, Рагнар. Ты сказал «вера предков».
— И что же?
— Это же влияние Церкви.
— В каком смысле?
— До Церкви никакой веры предков не было. Верили кто во что горазд, и никому в голову не приходило, что за веру можно отдать жизнь. Веру сделала священной именно Церковь. Ты смешиваешь понятия, и сам этого не видишь.
— Возможно, это так и есть, Мария. Это ничего не меняет. Эймунд поставил себя главой над девятью предводителями Содружества. Я свел влияние предводителей на нет. У Содружества может быть только один вождь. А будет он римской веры, греческой, или будет поклоняться Одину — не имеет значения. Старые Семьи владеют миром, и будут владеть им в дальнейшем — это главное, Мария. Поэтому ты скажешь мне…
— Нет.
— Скажешь.
Ужаснее всего — средства, которыми она располагала, были небольшие, а люди, ей подчиненные, были малочисленны и не слишком молоды. Рагнар ей не поверит — он переоценивает ее влияние, ее власть — а раз не поверит, значит ее будут истязать. И Казимира тоже.
— Что ты собрался делать с Казимиром?
— Еще не знаю. Польские церкви почти все сожжены. Построим храм, наставим идолов, и если Казимир им поклонится, я, так и быть, сделаю его своим наместником в Гнезно. Это один из вариантов.
— Тебе не позволят.
— Кто?
— Конрад Второй.
— У меня достаточно средств, чтобы купить его нейтралитет. Конрад не любит воевать.
— Папа Римский.
— Бенедикт больше не занимается политикой.
— Откуда ты знаешь?
— Ты что же, думаешь, он в Париж приехал — уговаривать Казимира? Много чести! Нет. Он просто бежал из Рима. Не бежал бы — его бы там убили. Он очень досадил римским норманнам, и они восстановили против него население. Не без моей помощи, конечно же.
Мария отвела глаза.
— Ну так есть мой брат Ярослав, — сказала она.
Рагнар улыбнулся и ничего не сказал.
— У тебя голова не опухнет от стольких забот? — спросила она.
— Даю тебе два часа на размышления, — сказал Рагнар. — Секреты — мне, деньги — мне, людей — мне. Или с тобой будет тоже самое, что с твоей спутницей, только во много раз хуже.
Рагнар встал, подошел к двери, отпер ее, сделал кому-то знак. Один из его людей ввел в спальню Эржбету — со связанными за спиной руками, с разбитым лицом, с растрепанными, с коркой запекшейся крови, волосами, клонящуюся вбок от боли в ребрах. Мария всякое видела в жизни, но тут невольный вскрик вырвался у нее из горла. Двадцать лет состояла — с двумя перерывами — Эржбета при ней, двадцать лет была она символом безопасности и безнаказанности киевской княжны.
Символ толкнули в спину, и он, символ, упал на пол и перекатился вбок со стоном. Рагнар подошел к символу и перевернул его на спину.
Эржбета и Рагнар встретились взглядами. На мгновение Эржбета забыла о боли и о том, что грядет за этой болью, о том, что будет с ней и с Марией. Рагнар быстро распрямился.
— Постой, — сказала Эржбета, едва шевеля окровавленными губами. — Постой.
Голос ее дрожал — похоже было, что от ужаса, но ужас этот никак не связан был с тем, что происходит. Она видела Рагнара раньше множество раз, но душевный сдвиг, случающийся в момент узнавания, произошел только сейчас. И сам Рагнар что-то такое в ней, Эржбете разглядел — только сейчас.
Вошли еще двое и сели — один на ховлебенк возле двери, другой на сундук.
— Два часа на размышление, — повторил Рагнар, бледный и твердый, и вышел.
Мария, не стесняясь троих мужчин, еще недавно — вчера — ее подчиненных, встала голая с ложа, подошла к сундуку, и знаком велела стерегущему слезть. Он не был одним из руководителей — просто охрана. Глядя на ее грудь, он нехотя подвинулся. Мария потянула на себя рубаху, разложенную на сундуке, и в конце концов рванула ее на себя — и выдрала из под арселя угрюмого варанга. И надела. Варанг ухмыльнулся, думая таким образом унизить вчерашнюю повелительницу, но Мария не удостоила его взглядом. Подойдя к лежащей на полу Эржбете, она присела возле нее на корточки.
— Вставай, пойдем в умывальную, тебе нужно… помыть лицо…
Эржбета поднялась с помощью Марии на ноги.
— Э, куда это вы? — спросил варанг с сундука.
— В умывальную.
— Нельзя.
— Тебе Рагнар велел — не пускать в умывальную?
Варанг задумался. Варанг на ховлебенке сказал:
— Вроде бы нет. Но тогда мы с вами. Куда вы, туда и мы.
Впятером они вошли в умывальную.
— Развяжите ей руки, — сказала Мария.
— Нельзя.
— Не будь дураком. Стыдно.
Варанг оглядел Эржбету — худую, с неестественно для женщины развитыми бицепсами, в одной рубахе с оторванными рукавами. Действительно — лука с нею нет, ножа тоже — поэтому бояться, как давеча, нечего. Вынув нож, он разрезал веревки, стягивающие запястья Эржбеты.
Сперва Мария умыла Эржбете лицо, а затем чувствительность в руках Эржбеты восстановилась, и она стала мыться самостоятельно, холодной водой. Все молчали.
Затем вернулись в спальню. Мария на всякий случай оделась полностью и предложила компаньонке весь свой гардероб, из которого Эржбете, выше на голову и худее Марии, мало что подходило.
— Меня застали врасплох, — сказала Эржбета по-гречески.
— Да, я поняла, — откликнулась Мария. — Ты стареешь.
— Эй, вы! — сказал варанг с ховлебенка. — По-шведски или по-славянски нельзя ли? А то мало ли, что вы там болтаете.
— Девичьими секретами делимся, — сказала Мария.
— В закрытом помещении трудно стрелять, — сообщила Эржбета. — А кинжал схватить я не успела. Может и старею. Ребра болят…
— Не злись, Эржбета.
— Служанку и повара они зарезали, — бесстрастно сказала Эржбета.
— Ты боишься за…
— Нет. Не такая она дура, дочка моя. Хорла она у меня, а хорлы наблюдательны бывают. Когда нужно. Один вид этого мезона, с фасада, ей все объяснит. Вот только бы любовник ее не заявился раньше времени. Он-то как раз… да… не в отца он пошел, явно.
— Я надеюсь, что с ней все хорошо, — сказала Мария, изображая участие.
— Да, надейся, — одобрила Эржбета, садясь на ложе рядом с Марией. — Тем более, что кроме как на мою хорлу тебе и надеяться-то больше не на кого. И спасать тебя больше некому.
— Твоя хорла меня тем более не спасет.
— Она может кое-кого уведомить.
— Кого?
Эржбета не ответила. Она была занята растиранием запястий и шеи. Больно, но необходимо.
— Кого? — повторила Мария.
— То-то и оно, — сказала Эржбета, чуть шепелявя разбитыми губами. — Оно самое. Есть только один человек на всем белом свете, который за тебя, старая ведьма, в огонь и в воду пойдет, и гору сдвинет, и долину расщепит. Подумать только, что за все это время ласкового слова он от тебя не слышал. Ни одного.
— Ты о чем? Это брат мой, что ли?
— Брат?… Возможно, вы действительно состоите в далеком родстве по полоцкой линии, но нет, не брат.
— Эржбета, если тебе что-то известно, говори. Времени мало.
— Ты торопишься, понимаю. У тебя встреча назначена важная?
— Эржбета!
— Но ты все-таки попытайся вспомнить имя своего ангела-хранителя. Впрочем, Неустрашимые не верят в ангелов.
— Что ты плетешь!
— А помнишь Тайный Собор в Мюнстере? Снимала ты домик возле самой церкви.
Мария помнила.
— Меня с тобою не было, — продолжала Эржбета, — но ты решила, что опасности нет, и подкупала писцов, и передавала копии другим на хранение, и зарвалась. И церковники, хоть и заняты были дебатами, все-таки обратили внимание, и послали стражу тебя схватить. Ты вышла невредимая, и до сих пор думаешь, а уж двенадцать лет миновало, что ты тогда сама страже зубы заговорила — ловкая какая, изворотливая. И тебя нисколько не удивило, что предводительницу Неустрашимых пришли арестовывать двое, а не дюжина. Их на самом деле было, конечно же, больше, но кто-то остановил остальных! Кто-то тебе устроил гладкую переправу при Стиклестаде — ты думала, это тебе союзники, против Олова объединившиеся, помогли. Да, как же. И кто-то, когда Эймунд готов был тебя убрать, ездил ради тебя в Консталь — уж я-то знаю, поскольку сама с ним ездила, и даже думала, что конец тебе пришел, поскольку успеть было невозможно. Вообще. Но ангел-хранитель успел. Уж не знаю, как ему это удалось! А когда ты строила козни в Полонии и подбивала рольников на мятежи, донос на тебя Ярославу перехватили в двадцати аржах от Киева — а ведь ангел-хранитель твой был тогда женат, занят семейными заботами, и все же оказался на нужном хувудваге, и время подгадал. А ты даже не помнишь его имени!
— Я помню его имя, — мрачно сказала Мария.
— Ну и то радость.
— Не время сейчас об этом говорить.
— Почему же?
— Он сейчас слишком далеко.
— Он в Париже.
— В Париже?!
— Понимаю, ты занята была все это время. С польским наследником. На молодое мясо потянуло касатку. Ты даже не знаешь, кто к тебе в дом ходит.
— Он был здесь?
— Нет, не он. Сын его.
— Когда?
— Каждый день приходил.
— Позволь… Нестор?
— Догадлива ты.
Казимир со связанными за спиной руками сидел на ховлебенке в углу. На полу перед ним, посередине комнаты, лежали на спинах — Лех, Ежи, и Дариуш, связанные, во ртах у них помещались кляпы. Небольшого роста тщедушный темноволосый человек ходил между ними, выбирая, помахивая коротким копьем. Присмотревшись к Дариушу, он решил, что лицо у этого парня непримиримое, говорящее о внутренней силе, и с ним будет больше всего возни. Поэтому он остановился именно возле него.
— Я задам тебе несколько вопросов, — сказал он, — а ты на них ответишь. Существует, наверное, некое тайное общество, в Полонии или в Саксонии, решившее посадить Казимира… вот этого малого… на престол, дабы через него управлять страной. Первый вопрос — где находится тот, который послал вас всех сюда, к Казимиру, и как его зовут.
— А если я стану королем, — сказал наконец Казимир, — мне нужно будет давать отчет Неустрашимым, советоваться с ними?
— Нет. Это они будут давать отчет.
— Кому?
— Мне, — объяснила Мария.
— А я что буду делать?
— А ты будешь меня любить.
— А воевать кто будет?
— А воевать будет твое войско.
— А я?
— А ты не будешь воевать.
— Почему?
— Потому что ребенку нужен отец.
— А если… если я откажусь от… слушай, давай просто куда-нибудь уедем. В Венецию, например.
— Там меня знают.
— В Бургундию.
— Меня и там знают.
— Ну, куда-нибудь, где тебя не знают.
— Нельзя.
— Почему?
— Потому что у меня есть перед Содружеством обязательства.
— У меня тоже есть обязательства! Ничем они не хуже твоих.
— Это так.
— Ну вот, видишь.
— А только — если ты нарушишь свои обязательства, я сумею тебя защитить, — сказала она. — А если я нарушу свои, меня никто не защитит, и тебя тоже.
— Как все сложно! — возмутился Казимир. — Угораздило же тебя… меня… Ну почему!
— Бедный мой мальчик, — сказала Мария. — Действительно, все это не просто. Не грусти.
Она считает, что мною можно помыкать, подумал он.
— Но… — сказал он.
— Тише, — вдруг сказала Мария тревожным шепотом.
— А?
— Тише!
Побывав во многих переделках, Мария хорошо чувствовала опасность. В доме находились посторонние.
Любые посторонние в доме, кроме, может быть, любовника Маринки — опасны.
Где Эржбета?
Казимир тоже почувствовал движение в доме. Быстро оглядев спальню, он рывком выскочил из постели и, ступая по-кошачьи, переместился к своей одежде на сундуке. Первая мысль была — рубаха. Все мужчины в момент опасности думают прежде всего о прикрытии гениталий — защите главного. Но в этот момент в дверь ударили извне, засов отскочил, и в комнату один за другим стали входить крупные, боевого вида мужчины, поэтому Казимир схватил кинжал, лежащий рядом с ворохом одежды — и кинулся к ложу. Защищать Марию.
— Не подходите, — предупредил он.
Суровые мужи не улыбнулись и ничего не ответили, а лишь разошлись по спальне полукругом. Последним вошел Рагнар.
— Как видите, друзья мои, я говорил вам правду, — сказал он. — Приручение, о котором нам поведала Мария, идет вовсю. Вот только кто кого приручает не очень понятно.
— Ты, Рагнар, проходимец, каких свет не видел! — крикнула Мария.
— Возможно. Друзья мои, что это мы действительно — вторглись к молодоженам? У них медовый месяц, не так ли! Конрад Второй подарил вассалам польский трон, Бенедикт Девятый оплатил издержки. Остается выяснить, как именно угодил чете брат невесты Ярослав. Уж не тридцатью ли тысячами войска? Это обязательно нужно выяснить. Первейшее дело.
— Это ложь! — сказала Мария. — Он вас обманывает!
— Княжна, слова твои звучат неубедительно, — заметил ей Бьярке. — Рядом с этим парнем, в постели, нагишом… сама понимаешь…
Казимир посмотрел на Бьярке внимательно и с ненавистью. Что-то в лице этого человека показалось ему знакомым.
— Рагнар вам головы морочит, чтобы захватить всю власть! — закричала Мария. — Как вы смеете! Я в Содружестве двадцать лет!
— Слишком долго, — заметил Рагнар. — Княжна, ты подумай, уж если я привел сюда всех наших друзей, значит, я нашел и предъявил доказательства, не так ли.
— Какие доказательства!
— Человека, который служил нашим врагам, а теперь во всем признался, я представил Содружеству. Он из свиты вот этого парня, — Рагнар кивнул в сторону Казимира.
Лех, подумал Казимир. Не знаю, что он им сказал, но это Лех.
— Сейчас мы приведем его… тут много комнат, хороший дом, княжна… приведем… Зовут его Ежи. Он повторит все, что сказал давеча, сидя напротив Казимира. Казимир, советую тебе самому положить нож на пол и надеть рубаху.
— Нет, — сказал Казимир.
— Делай так, как он говорит, — велела Мария. — И говори им все, как есть. Может, они поверят. Рагнар, я тебе этого никогда не прощу!
— Нет, — повторил Казимир.
Рагнар кивнул Бьярке. Тот шагнул вперед — Казимир выставил перед собой нож, защищая голой спиной Марию. Бьярке протянул руку, но Казимир, отступив, вывернулся, отскочил вбок, и тут его ударили кулаком в затылок. Он упал, выронил нож, и нож тут же забрали, а самого его подняли на ноги и, прихватив его одежду, вышли с ним — в кладовую, оставив Рагнара наедине с Марией.
— Послушай меня, — сказал Рагнар, присаживаясь на край ложа — Мария отодвинулась вглубь, сверкая глазами. — Ты не так уж виновата, как тебе кажется.
Она презрительно фыркнула.
— Подлец.
— Дело не в этом сопляке, и не в том, с кем ты спишь, и даже не в том, что ты нарушаешь основное положение Содружества, ставя личные интересы выше интересов Неустрашимых, хотя одного этого было бы достаточно… Начинается новая эпоха. Твои представления о власти и целях — из предыдущей эпохи, и нам они больше не подходят. В том виде, в каком они существовали двадцать лет назад, Неустрашимые просто не смогли бы сегодня выжить. Изменился мир, и новое поколение требует новых идей, и сила — за теми, кто первый эти идеи даст. Ты посвятила делу Неустрашимых большую часть жизни — ты последняя из предыдущего поколения предводителей Содружества — ты должна понять. И если ты поймешь все, и поймешь правильно, обещаю тебе, что остальную свою жизнь проведешь ты, если не в приятствии полном, то, во всяком случае, в комфорте.
Бедный Казимир, думала Мария. Бедный мой мальчик. Я во всем виновата. Как унизительно. Мне бы сейчас кинжал. Где же Эржбета? Где?
— У каждого руководителя Неустрашимых есть средства, — сказал Рагнар, чуть понижая голос, — и круг влияния. Где хранятся средства, ты объяснишь мне на словах. А своим знакомым, через которых ты осуществляешь свое влияние, ты напишешь письма, в которых уведомишь их, что отныне они должны подчиняться мне. В благодарность за это я сделаю так, что тебя не будут ни пытать, ни насиловать прилюдно, ни морить голодом или бессонницей. Ты просто примешь постриг и удалишься в монастырь.
— В монастырь? — Мария искренне удивилась. — Постриг?
— Видишь, как отстала ты от событий, Мария. Сколько тебе? Сорок? Сорок два? Еще сто лет назад это был весьма почтенный возраст, но времена меняются, и сегодня это еще не глубокая старость. И тем не менее — ты просто не готова понять… многое. Да, у Неустрашимых есть теперь подвластные им монастыри. И начинание это — даже не мое, а моего предшественника.
— Эймунда?
— Да. Я всего лишь довел дело до конца. Монастыри гораздо удобнее узилищ, острогов, подземелий. Остроги нужно содержать, кормить охрану и заключенных, а монастыри содержат сами себя. Остроги проверяются правителями территорий, а в монастыри правителям ходу нет. В острогах узники быстро умирают, а в монастырях они живут долго — на тот случай, если они нам понадобятся еще раз. И наконец — в остроги сажают насильно, а в монастырь человек отправляется, в понимании народном, по доброй воле.
— За монастырями последуют церкви, как я понимаю? — спросила Мария, презрительно кривя губы.
— Конечно. Библейские притчи гораздо удобнее, как средство управления людьми, чем вера предков. Сегодня это не очень видно, люди не понимают, и мы используем их непонимание — в Полонии, например. Но придет день, когда люди усвоят, что не каждый ручей управляется отдельным божеством, и не каждый лес имеет своего небесного повелителя. И тогда они спросят — для чего живем мы? И тут нам на помощь придет Библия. И мы ответим людям — если вы будете нам беспрекословно подчиняться, хорошо служить — то после смерти вы войдете в Царство Небесное. Ибо мы — правящие вами — наместники единого Бога на земле.
— Ты глуп, Рагнар. Ты сказал «вера предков».
— И что же?
— Это же влияние Церкви.
— В каком смысле?
— До Церкви никакой веры предков не было. Верили кто во что горазд, и никому в голову не приходило, что за веру можно отдать жизнь. Веру сделала священной именно Церковь. Ты смешиваешь понятия, и сам этого не видишь.
— Возможно, это так и есть, Мария. Это ничего не меняет. Эймунд поставил себя главой над девятью предводителями Содружества. Я свел влияние предводителей на нет. У Содружества может быть только один вождь. А будет он римской веры, греческой, или будет поклоняться Одину — не имеет значения. Старые Семьи владеют миром, и будут владеть им в дальнейшем — это главное, Мария. Поэтому ты скажешь мне…
— Нет.
— Скажешь.
Ужаснее всего — средства, которыми она располагала, были небольшие, а люди, ей подчиненные, были малочисленны и не слишком молоды. Рагнар ей не поверит — он переоценивает ее влияние, ее власть — а раз не поверит, значит ее будут истязать. И Казимира тоже.
— Что ты собрался делать с Казимиром?
— Еще не знаю. Польские церкви почти все сожжены. Построим храм, наставим идолов, и если Казимир им поклонится, я, так и быть, сделаю его своим наместником в Гнезно. Это один из вариантов.
— Тебе не позволят.
— Кто?
— Конрад Второй.
— У меня достаточно средств, чтобы купить его нейтралитет. Конрад не любит воевать.
— Папа Римский.
— Бенедикт больше не занимается политикой.
— Откуда ты знаешь?
— Ты что же, думаешь, он в Париж приехал — уговаривать Казимира? Много чести! Нет. Он просто бежал из Рима. Не бежал бы — его бы там убили. Он очень досадил римским норманнам, и они восстановили против него население. Не без моей помощи, конечно же.
Мария отвела глаза.
— Ну так есть мой брат Ярослав, — сказала она.
Рагнар улыбнулся и ничего не сказал.
— У тебя голова не опухнет от стольких забот? — спросила она.
— Даю тебе два часа на размышления, — сказал Рагнар. — Секреты — мне, деньги — мне, людей — мне. Или с тобой будет тоже самое, что с твоей спутницей, только во много раз хуже.
Рагнар встал, подошел к двери, отпер ее, сделал кому-то знак. Один из его людей ввел в спальню Эржбету — со связанными за спиной руками, с разбитым лицом, с растрепанными, с коркой запекшейся крови, волосами, клонящуюся вбок от боли в ребрах. Мария всякое видела в жизни, но тут невольный вскрик вырвался у нее из горла. Двадцать лет состояла — с двумя перерывами — Эржбета при ней, двадцать лет была она символом безопасности и безнаказанности киевской княжны.
Символ толкнули в спину, и он, символ, упал на пол и перекатился вбок со стоном. Рагнар подошел к символу и перевернул его на спину.
Эржбета и Рагнар встретились взглядами. На мгновение Эржбета забыла о боли и о том, что грядет за этой болью, о том, что будет с ней и с Марией. Рагнар быстро распрямился.
— Постой, — сказала Эржбета, едва шевеля окровавленными губами. — Постой.
Голос ее дрожал — похоже было, что от ужаса, но ужас этот никак не связан был с тем, что происходит. Она видела Рагнара раньше множество раз, но душевный сдвиг, случающийся в момент узнавания, произошел только сейчас. И сам Рагнар что-то такое в ней, Эржбете разглядел — только сейчас.
Вошли еще двое и сели — один на ховлебенк возле двери, другой на сундук.
— Два часа на размышление, — повторил Рагнар, бледный и твердый, и вышел.
Мария, не стесняясь троих мужчин, еще недавно — вчера — ее подчиненных, встала голая с ложа, подошла к сундуку, и знаком велела стерегущему слезть. Он не был одним из руководителей — просто охрана. Глядя на ее грудь, он нехотя подвинулся. Мария потянула на себя рубаху, разложенную на сундуке, и в конце концов рванула ее на себя — и выдрала из под арселя угрюмого варанга. И надела. Варанг ухмыльнулся, думая таким образом унизить вчерашнюю повелительницу, но Мария не удостоила его взглядом. Подойдя к лежащей на полу Эржбете, она присела возле нее на корточки.
— Вставай, пойдем в умывальную, тебе нужно… помыть лицо…
Эржбета поднялась с помощью Марии на ноги.
— Э, куда это вы? — спросил варанг с сундука.
— В умывальную.
— Нельзя.
— Тебе Рагнар велел — не пускать в умывальную?
Варанг задумался. Варанг на ховлебенке сказал:
— Вроде бы нет. Но тогда мы с вами. Куда вы, туда и мы.
Впятером они вошли в умывальную.
— Развяжите ей руки, — сказала Мария.
— Нельзя.
— Не будь дураком. Стыдно.
Варанг оглядел Эржбету — худую, с неестественно для женщины развитыми бицепсами, в одной рубахе с оторванными рукавами. Действительно — лука с нею нет, ножа тоже — поэтому бояться, как давеча, нечего. Вынув нож, он разрезал веревки, стягивающие запястья Эржбеты.
Сперва Мария умыла Эржбете лицо, а затем чувствительность в руках Эржбеты восстановилась, и она стала мыться самостоятельно, холодной водой. Все молчали.
Затем вернулись в спальню. Мария на всякий случай оделась полностью и предложила компаньонке весь свой гардероб, из которого Эржбете, выше на голову и худее Марии, мало что подходило.
— Меня застали врасплох, — сказала Эржбета по-гречески.
— Да, я поняла, — откликнулась Мария. — Ты стареешь.
— Эй, вы! — сказал варанг с ховлебенка. — По-шведски или по-славянски нельзя ли? А то мало ли, что вы там болтаете.
— Девичьими секретами делимся, — сказала Мария.
— В закрытом помещении трудно стрелять, — сообщила Эржбета. — А кинжал схватить я не успела. Может и старею. Ребра болят…
— Не злись, Эржбета.
— Служанку и повара они зарезали, — бесстрастно сказала Эржбета.
— Ты боишься за…
— Нет. Не такая она дура, дочка моя. Хорла она у меня, а хорлы наблюдательны бывают. Когда нужно. Один вид этого мезона, с фасада, ей все объяснит. Вот только бы любовник ее не заявился раньше времени. Он-то как раз… да… не в отца он пошел, явно.
— Я надеюсь, что с ней все хорошо, — сказала Мария, изображая участие.
— Да, надейся, — одобрила Эржбета, садясь на ложе рядом с Марией. — Тем более, что кроме как на мою хорлу тебе и надеяться-то больше не на кого. И спасать тебя больше некому.
— Твоя хорла меня тем более не спасет.
— Она может кое-кого уведомить.
— Кого?
Эржбета не ответила. Она была занята растиранием запястий и шеи. Больно, но необходимо.
— Кого? — повторила Мария.
— То-то и оно, — сказала Эржбета, чуть шепелявя разбитыми губами. — Оно самое. Есть только один человек на всем белом свете, который за тебя, старая ведьма, в огонь и в воду пойдет, и гору сдвинет, и долину расщепит. Подумать только, что за все это время ласкового слова он от тебя не слышал. Ни одного.
— Ты о чем? Это брат мой, что ли?
— Брат?… Возможно, вы действительно состоите в далеком родстве по полоцкой линии, но нет, не брат.
— Эржбета, если тебе что-то известно, говори. Времени мало.
— Ты торопишься, понимаю. У тебя встреча назначена важная?
— Эржбета!
— Но ты все-таки попытайся вспомнить имя своего ангела-хранителя. Впрочем, Неустрашимые не верят в ангелов.
— Что ты плетешь!
— А помнишь Тайный Собор в Мюнстере? Снимала ты домик возле самой церкви.
Мария помнила.
— Меня с тобою не было, — продолжала Эржбета, — но ты решила, что опасности нет, и подкупала писцов, и передавала копии другим на хранение, и зарвалась. И церковники, хоть и заняты были дебатами, все-таки обратили внимание, и послали стражу тебя схватить. Ты вышла невредимая, и до сих пор думаешь, а уж двенадцать лет миновало, что ты тогда сама страже зубы заговорила — ловкая какая, изворотливая. И тебя нисколько не удивило, что предводительницу Неустрашимых пришли арестовывать двое, а не дюжина. Их на самом деле было, конечно же, больше, но кто-то остановил остальных! Кто-то тебе устроил гладкую переправу при Стиклестаде — ты думала, это тебе союзники, против Олова объединившиеся, помогли. Да, как же. И кто-то, когда Эймунд готов был тебя убрать, ездил ради тебя в Консталь — уж я-то знаю, поскольку сама с ним ездила, и даже думала, что конец тебе пришел, поскольку успеть было невозможно. Вообще. Но ангел-хранитель успел. Уж не знаю, как ему это удалось! А когда ты строила козни в Полонии и подбивала рольников на мятежи, донос на тебя Ярославу перехватили в двадцати аржах от Киева — а ведь ангел-хранитель твой был тогда женат, занят семейными заботами, и все же оказался на нужном хувудваге, и время подгадал. А ты даже не помнишь его имени!
— Я помню его имя, — мрачно сказала Мария.
— Ну и то радость.
— Не время сейчас об этом говорить.
— Почему же?
— Он сейчас слишком далеко.
— Он в Париже.
— В Париже?!
— Понимаю, ты занята была все это время. С польским наследником. На молодое мясо потянуло касатку. Ты даже не знаешь, кто к тебе в дом ходит.
— Он был здесь?
— Нет, не он. Сын его.
— Когда?
— Каждый день приходил.
— Позволь… Нестор?
— Догадлива ты.
* * *
В помещении слева от кладовой, без окон, происходило неприятное.Казимир со связанными за спиной руками сидел на ховлебенке в углу. На полу перед ним, посередине комнаты, лежали на спинах — Лех, Ежи, и Дариуш, связанные, во ртах у них помещались кляпы. Небольшого роста тщедушный темноволосый человек ходил между ними, выбирая, помахивая коротким копьем. Присмотревшись к Дариушу, он решил, что лицо у этого парня непримиримое, говорящее о внутренней силе, и с ним будет больше всего возни. Поэтому он остановился именно возле него.
— Я задам тебе несколько вопросов, — сказал он, — а ты на них ответишь. Существует, наверное, некое тайное общество, в Полонии или в Саксонии, решившее посадить Казимира… вот этого малого… на престол, дабы через него управлять страной. Первый вопрос — где находится тот, который послал вас всех сюда, к Казимиру, и как его зовут.