Страница:
— Так даже лучше.
В этот момент из смежного помещения вышел Саул. Вельможа барственным жестом бросил золото на прилавок, повернул голову, и рассеянно кивнул Саулу. Ювелир поблагодарил вельможу, а племянник, рассыпаясь в неуклюжих комплиментах по адресу девушки, проводил пару до дверей. Саул взял с прилавка золотой дукат и некоторое время его рассматривал.
Пара степенным шагом прошла по Улице Радения и свернула на спуск. Затем снова повернули в проулок, и к крогу вышли тем же прогулочным шагом, весело о чем-то болтая. Мишель знал теперь все, что ему необходимо было знать. Он видел Саула. Он видел, в какую сторону сразу посмотрел Саул, войдя в помещение, и в какую сторону он не посмотрел ни разу.
— Шера, — сказал он, — ты сегодня была бесподобна. Я даже не ожидал.
— Не нужно комплиментов, Мишель, побереги красноречие для дела. Начинаем завтра?
— Нет, сегодня. Завтра может приехать Харальд. Сейчас мы пошлем полового в Земский Проулок, пусть Укроп идет с запиской к Саулу ближе к закату. Ты действуешь по плану. У племянника в пристройке собственная дверь. Кричи только погромче. И перестань называть меня Мишель, это имя слишком известно в определенных кругах.
— Мое имя тоже известно…
— Не льсти себе. Может в Саксонии тебя и знают, особенно в Магдебурге. Но не здесь. Кстати, сестренка твоя Рива говорила, что Ламех у нее теперь ручной. Хотелось бы верить. В Отто я не сомневаюсь, жена Ламеха сделает все, что он попросит.
— Здравствуй, — сказал ей Хелье. — Где муж твой?
— Ему нездоровится. Он в спальне, дремлет.
— Я поговорю с ним в спальне.
— Лучше поговори со мной.
Ага, подумал Хелье. Князь ждал моего визита. И вместо себя послал Ингегерд.
— Как-то странно, — сказал он.
— Хелье! Неужели ты не рад меня видеть?
— Рад.
— Князь благодарит тебя за выполнение поручения. Лично мне любопытно было бы посмотреть, как ты изображаешь константинопольского священника.
— Я не расположен нынче. Найми скомороха.
— Не сердись. Ты сказал, что гонца твоего, следующего из Полонии, перехватили.
— По всей видимости это так, раз вести князь получил от Гостемила, а не раньше.
— Князь не сердится.
— Я рад, что он щедр и не злопамятен. Ингегерд, что за комедия?
— Ты пришел к князю за разъяснениями, не так ли?
— Положим, что так. Тебе-то какое дело? Князь не желает меня видеть сам?
— Хелье, я все-таки княгиня.
— И что же?
— Будь повежливее.
— Не желаю. Гостемила оскорбили, а князь в спальне запирается, как напроказивший ребенок, за твою поневу прячется! Что происходит!
— Гостемила никто не думал оскорблять.
— Тебе это точно известно?
— Да. Я понимаю, почему ты сердит, и почему Гостемил сердит…
— Ингегерд, не ханжи!
— …но всему есть пределы…
— Не ханжи, тебе говорят!
— Что ты намеревался сказать князю?
— Я намеревался, и намереваюсь, сказать ему, что… Не желаю я с тобой говорить! Зови князя!
— Хелье, не забывайся! И говори потише — стража слышит.
— Потише?
— Я хорошо знаю своего мужа, и говорю тебе, что Гостемила никто не оскорблял.
— Как все изменилось за последние десять лет, — философски заметил Хелье. — Память людская… Вместо того, чтобы уединиться с просителем, который немало сделал для его державы, князь унижает его, заставляя просить при всех, за праздничным столом. Вчерашние смерды, сплетники, нахлебники, выслушивают, сально улыбаясь, частную просьбу болярина. Князь отказывает воину, только что пролившему кровь, защищая столицу, в обыкновенной просьбе. Князь позволяет ничтожному Ляшко при всех хамить потомку древнего рода.
— Ляшко не хамил… Хелье!
— Значит, действительно Ляшко. Я так и подумал.
— С чего ты взял?
— Владимир этого сделать не мог, сын ваш обожает Гостемила. Если бы это сделал Жискар, он не посмел бы придти ко мне в дом.
— Жискар? Пришел к тебе?
— Чтобы навестить Гостемила, да, пришел… Не могу ж я всерьез предположить, что твой муж лично оскорбил моего друга. Это было бы недостойно твоего мужа, не так ли, княгиня. Я не знаю, что сказал Гостемилу Ляшко… что твой муж позволил ему сказать. Гостемил ранен, ему нужен покой, но у него есть друг, а это я, и я бы с превеликим хвоеволием вызвал бы Ляшко на поединок, если бы не подлое его происхождение. Вызывают равных.
— Хелье! Не дури!
— Гостемил — человек, начисто лишенный тщеславия, и он вовсе не обижен, что биричи, и вечевые, и княжьи, восхваляя так называемое освобождение Киева, даже не упоминают его имени. Как не упоминают и других — Иллариона, например. Или дочь Гостемила. Или холопа его.
— Илларион…
— Что Илларион? Носы утирал вам всем. Про себя я не говорю…
— Хелье!
— Что?
— Князь не знает, что ты был тогда в городе. Я… я…
— Договаривай.
— Я забыла ему сказать. Нужно сказать.
— Нет, не нужно. Пожалуйста, не говори. — Хелье распрямился и посмотрел на княгиню спокойным, полным превосходства, взглядом. — Даже не думай.
— Я не знаю, каким именно образом ты участвовал в действиях…
— Никаким.
— Ляшко…
— Не бойся за Ляшко. В отличие от некоторых монархов я не позволяю личной неприязни влиять на решения, затрагивающие мою честь. Ляшко будет жить и здравствовать. Ну его к лешему. А Свистуна нужно отпустить. Это главное.
— Мы не можем этого сделать.
— Мы?
— Ты разве забыл, Хелье?
— Почти. Про меня забывают иногда, и я тоже иногда забываю. И даже не знаю, что нужно сделать для того, чтобы женщина, с которой я знаком с детства, говорила бы со мной откровенно, а не напускала на себя официальный вид. Что я должен сделать, а, Ингегерд? Спасти тебя от разбойников? Принять у тебя роды? Вызволить из беды твою малолетнюю дочь? Э, позволь! Смутно припоминаю, что я, вроде бы, все это произвел! Было это, правда, давно. Вот я и говорю — многое забывается. И на хвест, учрежденный в честь победы над врагом, которой без Гостемила могло бы и не быть, Гостемила даже не приглашают. А всего-то четыре дня прошло.
— Хелье, ты несправедлив к моему мужу. И нарушаешь этикет.
— Этикет?
— Как Гостемил.
— Гостемил нарушил этикет!
— Гостемил явился в терем без приглашения, ввалился в столовую, и разговаривал с моим мужем таким тоном, будто он должник его.
— Разве это не так?
Ингегерд вздохнула.
— Дикие времена кончились, Хелье, — серьезно сказала она. — Держава процветает потому, что князь сегодня больше, чем просто военачальник, удерживающий территории силой. Князь — избранник Божий, и князю Бог дает мудрость, дабы правил он страной, как подобает избраннику. Князя сегодня не только боятся, но и любят. И не только воины, но и простые смерды, и годсейгаре.
— Я ужасно всему этому рад. Ты продолжай, у тебя хорошо получается ораторствовать. Ты, Ингегерд, прирожденный оратор.
— Гостемил публично посягнул на уважение, на…
Он скептически смотрел на нее. Нет, он никогда ничего не поймет, подумала она. Как был мальчишка, так и остался. Надо попытаться.
— Хелье, выслушай меня.
— Нужно ли?
— Да. Князь не тщеславен. Просто каждый день… понимаешь?… каждый день он трудится на благо державы. Не закатывай глаза, а слушай. Люди не замечают больших дел, люди склонны замечать только яркие, но кратковременные вспышки. Все слышали о Крещении, а оно заняло два дня. Все знают о невинно погибшем Глебе, который не успел ничего сделать, ни хорошего, ни плохого, ибо был очень молод. Знают о походе Добрыни на Новгород. О походе Ляшко в Полонию. О походе твоего тезки на Византию. И вот теперь — о том, как Гостемил спас Киев. А ведь сперва нужно было создать такой Киев, который стоило бы спасать. Ведь Киев — это также и Новгород, и Псков, и Чернигов, и Хоммель, и Житомир. В каждом городе церкви, монастыри, школы. В каждом городе — Русское Судопроизводство. Проложены хувудваги, скачут гонцы с вестями. В городах архивы, летописи, в которых записывается все, что происходит. И сегодня никого не удивляет, что Новгород — такая же Русь, как Киев. И все это благодаря одному человеку, моему мужу. Говорю тебе — он не тщеславен. Но чтобы все это сберечь и преумножить, люди должны знать, кто это сделал. Понимаешь?
— Да. Гостемил отвлек народ от поклонения великому цесарю Ярославу. Нужно было указать Гостемилу его место. Что и было сделано.
Да, он никогда не поймет, подумала Ингегерд. Он хороший, неглупый, но он никогда не поймет.
— А завтра?
— Что завтра?
— Завтра муж твой примет меня?
— Завтра у него много дел, Хелье.
Хелье даже слегка побледнел от такой бестактности.
— Что ж, передай мужу… что-нибудь светлое… от меня… — сказал он. — Пусть он трудится на процветание и прокладку хувудвагов.
— Хелье, подожди… Постой!
Поклонившись княгине, Хелье вышел из занималовки.
Заберу Орвокки, подумал он, и уедем мы с нею к Гостемилу в Муром. А то и в Корсунь, там тепло. Где Ляшко? Лучше бы ему не попадаться у меня на пути. Вот и выход из терема, вот и ворота детинца. Ляшко не повстречался. Повезло ему.
Он решил идти в крог, где его ждал Жискар, не прямым путем, а в обход — ему следовало успокоиться. Дом Ламеха на Улице Радения привлек его внимание. Купить, что ли, браслет какой-нибудь, подарить Орвокки? Смешная она… Наверное, обрадуется браслету, будет глазами хлопать, хлоп-хлоп. Ламех наверняка обдерет меня, после нашествия цены подскочили, ну да ладно. Женщин следует баловать. Женщины ответственны за сохранность мироздания. Их не прошибешь. Даже если женщина проявляет интерес к политике, например, и озаботилась вдруг монастырями, школами, и Русским Судопроизводством, то, к примеру, говорит она об этом, говорит, и вдруг замечает какое-нибудь платье на торге, и восхищается, и при этом тон ее становится совершенно искренний — ай, как красиво! И это правильно. Справедливого судопроизводства не было никогда в истории, ничего не меняется, а вот платья иногда бывают милые, смотреть на женщину в красивом платье приятно. Ублажим нашу чудь, купим ей что-нибудь, какое-нибудь украшение.
Он зашел в лавку и некоторое время раздумывал, выбирая, и наконец выбрал браслет, после чего долго торговался с Ламехом. Из всех камней на свете самому Хелье больше всего нравился теперь янтарь. Выйдя из лавки, он прошел до конца улицы, свернул в проулок, и засомневался — другой браслет, тоже янтарный, приглянулся ему не меньше купленного. Ничего плохого — куплю второй тоже. Пусть у нее будут два янтарных браслета.
Он снова дошел до угла и уже повернул было на Улицу Радения, как вдруг увидел входящего в лавку человека, чьи походка и осанка показались ему знакомыми. Хелье остановился и стал рыться в памяти. Где он видел его раньше? Не в Киеве. Не в Полонии. Не… Ого. Да это же Мишель, незадачливый парижский вор. Вездесущий Мишель! Хелье прислонился к забору. Мишель в ювелирной лавке. Либо готовит ограбление, либо действительно что-то покупает. Мишель в богатой одежде. Мишель в сленгкаппе, напоминающей корзно. Странно.
Неожиданно из лавки выскочила полуодетая женщина и побежала по улице, придерживая край рубахи. За ней с ручкой от метлы вылетела толстая жена Ламеха и, крича неразборчиво, устремилась в погоню. Хелье заступил за дерево, растущее возле забора, и они пробежали мимо, не заметив его. Через некоторое время из лавки спокойно вышел Мишель, неся в руке ящик, похожий на те, в каких плотники носят инструменты. Хелье подождал, пока Мишель дойдет до угла и повернет, и быстро двинулся вслед.
Очевидно уверенный, что за ним не следят, Мишель проследовал вниз по спуску не ускоряя шага и через четыре квартала зашел в крог. Хелье выждал время и тоже зашел в крог. Мишеля нигде не было видно — значит, он снимает здесь комнату. И это скорее всего не мое дело, подумал Хелье
Выйдя из крога, он еще немного побродил по улицам, и отправился на встречу с Жискаром.
Дом Харальда стоял запертый, с темными окнами! Саул постучал в дверь — никто ему не открыл. И тогда он бегом кинулся назад, на Улицу Радения.
Опасаться нечего — уверял он себя. Спрятано так, что никто не найдет. Никому в голову не придет! Скорее, скорее… Скорее же!
Он распахнул дверь и сразу посмотрел в угол возле прилавка, где должен был стоять плотничий ящик с торчащими из него грязными инструментами. Ящик отсутствовал. Из смежного помещения выбежал полуголый племянник Ламеха и круглыми глазами уставился на Саула.
— Где Ламех? — грозно спросил Саул.
— Прячется от тети. Она застала его…
— Молчи!
Саул присел возле прилавка и стал напряженно думать.
Худший вариант — он вернет деньги Харальду, это само собой. Это не разорит его, но репутация будет безнадежно утрачена, и такими грунками, как Литоралис, торговать ему больше не придется никогда. Средний вариант — он уговорит Харальда скрыть пропажу, и на деньги, ему заплаченные, плюс три-четыре тысячи своих, купит что-нибудь другое. Не один камень, так три. Лучший вариант — он найдет вора.
Начинать следовало с лучшего варианта.
Итак, требуются — люди. Много людей. Ратники. Сыщики. Воины. Конники. Средства на все это — есть. Где взять людей? Солнце скрылось, вечереет, через четверть часа станет темно. Бежать к полководцу? К Ляшко? Нет смысла. Много вопросов, после чего Ляшко пойдет, конечно же, к князю — спрашивать позволения. К кому? Где взять людей? Идти к князю — но сразу к князю не пустят, будут допытываться — зачем. Придумать причину? Князь, узнав, в чем дело, подумает, что я рассказал об этом стражникам. Пойдут слухи — решит князь — ради помощи купцу я собираю целое войско… Откажет. Нет, уж если и просить князя, и назначать князю вознаграждение… что при свидетелях само по себе унизительно для князя… нужно действовать так, чтобы свидетелей не было.
— Свистун, вылезай, — сказал он тихо. — Тебе привет от Гостемила.
— Э…
— Тихо! Вылезай.
Кряхтя и стараясь не кашлять, Свистун выбрался из землянки.
— Постой здесь, не уходи, тебя еще из детинца нужно вывести.
Он прикрыл дверцу, вернул замок на прежнее место, вынул из сумы приготовленную сленгкаппу, и одел ее Свистуну на плечи. Нашлась и шапка. В новой шапке и сленгкаппе Свистун не выглядел, как человек, проведший больше недели в узилище — во всяком случае, в ночном освещении.
— Князь, стало быть, отказал? — тихо спросил он.
— Не болтай.
— А болярин держит слово. Почему он не пришел сам?
— Он ранен. Тише! Идет кто-то. А, листья шуршащие!.. Пойдем быстро, к терему.
Двое стражей прошли мимо, не заметив Хелье и Свистуна, прижавшихся к стене терема. Хелье отделился от стены и, посмотрел по сторонам. Отсветы факелов, луны нет. Послышались голоса. Сколько же в эту ночь в детинце ратников? Голоса приближались. Выхода не было — Хелье приоткрыл дверь в терем, к счастью хорошо смазанную, и втиснул Свистуна внутрь, а затем скользнул туда сам.
— Нужно переждать. Такая активность — дело редкое, скоро они угомоняться, — шепотом объяснил он. — Видишь ховлебенк? Садись.
Свистун тяжело опустился на ховлебенк и кашлянул.
— Постарайся не кашлять, — попросил Хелье.
Некоторое время оба прислушивались к звукам снаружи. Затем дверь приоткрылась, и в сени кто-то вошел. Кто-то, ступающий мягко. Мелькнула тень. Это еще кто такой, подумал Хелье. Не ратник, не посланец. Вор? Похититель?
Тень быстро переместилась в сторону малой гридницы и скрылась там.
— Посиди здесь, — шепотом велел Хелье Свистуну. — Один ты из детинца не выберешься.
— Знаю, — сказал Свистун.
Придерживая сверд, Хелье быстро проследовал к малой гриднице, освещенной четырьмя факелами на стенах. Человек присел возле двери в противоположном конце и, очевидно, пытался что-то разглядеть в соседнем помещении через замочную скважину. Хелье пересек гридницу неслышным шагом, и когда человек наконец его заметил, дистанция между ними была не более пяти шагов.
— Вот кого не ждали, — тихо сказал Хелье.
— Э… Рад тебя видеть! — также тихо ответил незваный посетитель.
— Саул, не так ли?
— А, ты меня помнишь? Это хорошо.
— По-моему, Саул, ты ошибся временем. В детинце в это время ночи драгоценности не покупают.
— Хелье, я спешу. Поверь мне, что у меня нет никаких дурных намерений. Напротив, князю выйдет большая выгода от того, что я ему предложу.
— Приходи завтра утром. Сейчас князь спит.
— Нельзя. Дело срочное.
— Скажи мне, что за дело. Может, я посодействую.
— Не могу.
— Отойди от двери. Саул, отойди по-хорошему.
— Хелье, я…
— А то, если хочешь, вытаскивай сверд, помахаемся.
— Хелье, разве я произвожу впечатление глупого человека?
— Не знаю.
— Во-первых, при мне нет сверда.
— Это так.
— Во-вторых, даже если бы и был, я не настолько глуп, чтобы пытаться противостоять лучшему клинку севера. Если хочешь, проводи меня к князю сам.
Как раз этого Хелье в данный момент сделать не мог. Свистун сидит там один. Кашляет. Дозор услышит кашель, Свистуна обнаружат, Гостемил расстроится, а ему сейчас нельзя волноваться, ему нужны только положительные эмоции и веселые дружеские беседы на отвлеченные темы.
— Что тебе нужно от князя? — спросил он. — Мне некогда, отвечай быстро.
— Не скажу.
— Ну так я тебе скажу сам. Тебе нужны ратники, лучники, конники — не так ли?
Саул промолчал.
— У тебя давеча что-то украли. Настолько ценное, что ты готов все войско послать на поиски, установить посты на хувудвагах, прочесывать окрестные леса.
— Хелье, я теряю время, а время мне сейчас дорого.
— Я знаю, где найти то, что у тебя украли.
— О! — сказал Саул. — Хелье! Не шутишь? Скажи где, и ты не пожалеешь. Я умею быть благодарным.
Да, он не жадный, подумал Хелье. За услуги он платит щедро, в Констале об этом все знают.
— Если я верну тебе то, что у тебя украли… — сказал он.
— Я открою тебе тайну, владея которой ты сможешь оказать князю огромную услугу. Самую большую услугу.
Наверное, я старею, подумал Хелье. Стану скоро практичный и прижимистый. Я думал, он мне деньги предложит, а он не предложил, и мне жаль. Расходов нынче много. Нестор скоро вернется, Орвокки есть, князь от моих услуг откажется — не сможет смотреть мне в глаза…
— Хорошо, говори.
— Тебе известен дом на Пыльном Спуске, где живут магометане?
— Да.
— В дом этот сегодня днем наведывался гость и купил у хозяина некое зелье. Травяной отвар. Травяные отвары бывают разные — для лечения и для увеселения. Отвар, который купил гость, предназначен для кратковременного усиления жизненных сил. Даже очень усталый человек, выпив этого отвара, переполнится силой большей, чем дана ему от рождения. Такой отвар фатимиды пьют перед боем, в котором намереваются умереть. Один из моих подручных видел этого гостя. Судя по описанию, с гостем я знаком, не скажу, что хорошо, но достаточно. Он профессиональный убийца.
Помолчали.
— И что же? — спросил Хелье.
— После краткого захвата и последующего освобождения в город прибывает магометанин из того же типа войск, что захватывали Киев. Особый отряд. Если кому-то нужно было убрать купца, или ремесленника, или даже болярина, особых людей из дальних земель посылать бы не стали. Нашли бы местного умельца, заплатили бы ему несколько сапов. Следовательно, речь идет об убийстве высокопоставленной особы. Я предполагаю, что особа эта — князь, и что убийство произойдет на рассвете, в первых лучах солнца, когда все спят, а помещения в тереме освещены, в том числе спальни.
— Сегодня на рассвете?
— Да. Действие зелья — меньше суток после приготовления.
— Что ж… Почему ты не сказал об этом раньше?
— Кому?
— Князю. Охране.
— Я не доносчик.
— Нет, не поэтому… Скорее всего, ты ничего никому не открываешь, если в этом нет для тебя личной выгоды.
— Если угодно.
— Жестокий ты человек, Саул.
— Не отрицаю.
— Что ты сделаешь с человеком, который тебя обворовал?
Саул промолчал.
— Понимаю, — сказал Хелье. — Нет личной выгоды просвещать меня по этому поводу. Но я догадываюсь, и догадка моя мне не нравится.
— Уж это как знаешь, Хелье.
— Мне этот человек симпатичен. А ты — нет.
— Это не имеет значения.
— Имеет.
— Тебе жаль этого человека?
— По правде сказать — да.
— Тогда не называй мне его имени. Доставь мне диадему сам. У тебя есть время — до рассвета.
— Нет, диадему я доставлю тебе, когда увижу, что твои сведения верны.
— Откуда тебе известно, кто украл диадему?
— Я видел, как он выходил из дома на Улице Радения. И пошел за ним.
— Ты уверен, что…
— Да. Это именно то, чем он занимается в жизни. Кстати говоря, ему полагается компенсация за старания.
Саул нахмурился.
— Он наверняка поистратился, охотясь за диадемой, — объяснил Хелье. — И если я просто отберу у него диадему, это будет грабеж. А я грабежом не занимаюсь. Думай быстрее, Саул. Тысяча дукатов при тебе найдется?
— Я не намерен…
— Саул, я тебя не сержу, и ты меня не серди. Я ведь могу просто взять тебя под стражу за то, что ты в детинце оказался в это время, в обход охраны. Но я даже не настаиваю, чтобы ты рассказал мне, как это у тебя получилось. Поскольку опасности для князя ты действительно не представляешь.
— Тысяча дукатов? Сколько из этой тысячи ты возьмешь себе?
— Нисколько.
— Я бы предпочел, чтобы ты взял всё.
— У нас с тобою разные предпочтения. Пойдем, я выведу тебя из детинца.
— Я предпочитаю сам.
— Мои предпочтения в данный момент важнее. Пойдем.
Они вышли в сени. Хелье подвел Саула к Свистуну и помог последнему подняться на ноги.
— Вы оба — мои друзья из дальних стран, — сказал он. — Славянского языка не знаете. Шведского тоже. Идем неспешно к выходу.
Трое людей, непринужденным шагом следующие у всех на виду, вызывают гораздо меньше подозрений, чем двое крадущихся. Помимо этого, чутье подсказало Хелье, что Жискар и стражники попадутся им на пути, и Жискар выразит желание провести всю компанию до ворот. Так оно и случилось. Уверенная осанка Саула произвела на стражу благоприятное впечатление и скрасила вызывающую подозрение настороженность человека, проведшего несколько дней в узилище. Жискар приказал одному из стражников подкатить к выходу повозку.
— Я вернусь через несколько часов, — сказал ему Хелье, хлопнув фаворита по плечу.
Жискар кивнул.
Выведя повозку за ворота, Хелье обратился к Саулу:
— Жди меня, как только… понимаешь?
— Да.
И Саул пошел обратно на Улицу Радения.
— Куда тебя отвезти? — спросил Хелье у Свистуна.
— У меня с собой нет денег.
— А если бы были?
— Я бы сказал — к переправе.
Хелье кивнул.
У переправы он дал Свистуну несколько монет.
— Благодарю тебя, — сказал Свистун. — И передай Гостемилу, что я очень ему благодарен.
— Передам.
Возможность, что Мишель, изменив своей обстоятельности, уже уехал из Киева, беспокоила Хелье. Несмотря на то, что окрестности кишат разбойниками, остаточными фатимидами, ратниками, ищущими остаточных фатимидов, Мишель в принципе мог решить, что уехать — спокойнее.
Не решил. Переговорив с хозяйкой и описав ей наружность гостя, Хелье узнал, что приятный на вид франкский вельможа в данный момент отдыхает у себя в комнате. Хелье дал хозяйке золотую монету.
В этот момент из смежного помещения вышел Саул. Вельможа барственным жестом бросил золото на прилавок, повернул голову, и рассеянно кивнул Саулу. Ювелир поблагодарил вельможу, а племянник, рассыпаясь в неуклюжих комплиментах по адресу девушки, проводил пару до дверей. Саул взял с прилавка золотой дукат и некоторое время его рассматривал.
Пара степенным шагом прошла по Улице Радения и свернула на спуск. Затем снова повернули в проулок, и к крогу вышли тем же прогулочным шагом, весело о чем-то болтая. Мишель знал теперь все, что ему необходимо было знать. Он видел Саула. Он видел, в какую сторону сразу посмотрел Саул, войдя в помещение, и в какую сторону он не посмотрел ни разу.
— Шера, — сказал он, — ты сегодня была бесподобна. Я даже не ожидал.
— Не нужно комплиментов, Мишель, побереги красноречие для дела. Начинаем завтра?
— Нет, сегодня. Завтра может приехать Харальд. Сейчас мы пошлем полового в Земский Проулок, пусть Укроп идет с запиской к Саулу ближе к закату. Ты действуешь по плану. У племянника в пристройке собственная дверь. Кричи только погромче. И перестань называть меня Мишель, это имя слишком известно в определенных кругах.
— Мое имя тоже известно…
— Не льсти себе. Может в Саксонии тебя и знают, особенно в Магдебурге. Но не здесь. Кстати, сестренка твоя Рива говорила, что Ламех у нее теперь ручной. Хотелось бы верить. В Отто я не сомневаюсь, жена Ламеха сделает все, что он попросит.
* * *
Хелье пропустили к князю в импровизированную занималовку, ничего не спрашивая. За окном стучали молотки, скрежетали пилы, перебрасывались саркастическими замечаниями строители, негодовал зодчий. Вместо князя в занималовке за столом сидела Ингегерд.— Здравствуй, — сказал ей Хелье. — Где муж твой?
— Ему нездоровится. Он в спальне, дремлет.
— Я поговорю с ним в спальне.
— Лучше поговори со мной.
Ага, подумал Хелье. Князь ждал моего визита. И вместо себя послал Ингегерд.
— Как-то странно, — сказал он.
— Хелье! Неужели ты не рад меня видеть?
— Рад.
— Князь благодарит тебя за выполнение поручения. Лично мне любопытно было бы посмотреть, как ты изображаешь константинопольского священника.
— Я не расположен нынче. Найми скомороха.
— Не сердись. Ты сказал, что гонца твоего, следующего из Полонии, перехватили.
— По всей видимости это так, раз вести князь получил от Гостемила, а не раньше.
— Князь не сердится.
— Я рад, что он щедр и не злопамятен. Ингегерд, что за комедия?
— Ты пришел к князю за разъяснениями, не так ли?
— Положим, что так. Тебе-то какое дело? Князь не желает меня видеть сам?
— Хелье, я все-таки княгиня.
— И что же?
— Будь повежливее.
— Не желаю. Гостемила оскорбили, а князь в спальне запирается, как напроказивший ребенок, за твою поневу прячется! Что происходит!
— Гостемила никто не думал оскорблять.
— Тебе это точно известно?
— Да. Я понимаю, почему ты сердит, и почему Гостемил сердит…
— Ингегерд, не ханжи!
— …но всему есть пределы…
— Не ханжи, тебе говорят!
— Что ты намеревался сказать князю?
— Я намеревался, и намереваюсь, сказать ему, что… Не желаю я с тобой говорить! Зови князя!
— Хелье, не забывайся! И говори потише — стража слышит.
— Потише?
— Я хорошо знаю своего мужа, и говорю тебе, что Гостемила никто не оскорблял.
— Как все изменилось за последние десять лет, — философски заметил Хелье. — Память людская… Вместо того, чтобы уединиться с просителем, который немало сделал для его державы, князь унижает его, заставляя просить при всех, за праздничным столом. Вчерашние смерды, сплетники, нахлебники, выслушивают, сально улыбаясь, частную просьбу болярина. Князь отказывает воину, только что пролившему кровь, защищая столицу, в обыкновенной просьбе. Князь позволяет ничтожному Ляшко при всех хамить потомку древнего рода.
— Ляшко не хамил… Хелье!
— Значит, действительно Ляшко. Я так и подумал.
— С чего ты взял?
— Владимир этого сделать не мог, сын ваш обожает Гостемила. Если бы это сделал Жискар, он не посмел бы придти ко мне в дом.
— Жискар? Пришел к тебе?
— Чтобы навестить Гостемила, да, пришел… Не могу ж я всерьез предположить, что твой муж лично оскорбил моего друга. Это было бы недостойно твоего мужа, не так ли, княгиня. Я не знаю, что сказал Гостемилу Ляшко… что твой муж позволил ему сказать. Гостемил ранен, ему нужен покой, но у него есть друг, а это я, и я бы с превеликим хвоеволием вызвал бы Ляшко на поединок, если бы не подлое его происхождение. Вызывают равных.
— Хелье! Не дури!
— Гостемил — человек, начисто лишенный тщеславия, и он вовсе не обижен, что биричи, и вечевые, и княжьи, восхваляя так называемое освобождение Киева, даже не упоминают его имени. Как не упоминают и других — Иллариона, например. Или дочь Гостемила. Или холопа его.
— Илларион…
— Что Илларион? Носы утирал вам всем. Про себя я не говорю…
— Хелье!
— Что?
— Князь не знает, что ты был тогда в городе. Я… я…
— Договаривай.
— Я забыла ему сказать. Нужно сказать.
— Нет, не нужно. Пожалуйста, не говори. — Хелье распрямился и посмотрел на княгиню спокойным, полным превосходства, взглядом. — Даже не думай.
— Я не знаю, каким именно образом ты участвовал в действиях…
— Никаким.
— Ляшко…
— Не бойся за Ляшко. В отличие от некоторых монархов я не позволяю личной неприязни влиять на решения, затрагивающие мою честь. Ляшко будет жить и здравствовать. Ну его к лешему. А Свистуна нужно отпустить. Это главное.
— Мы не можем этого сделать.
— Мы?
— Ты разве забыл, Хелье?
— Почти. Про меня забывают иногда, и я тоже иногда забываю. И даже не знаю, что нужно сделать для того, чтобы женщина, с которой я знаком с детства, говорила бы со мной откровенно, а не напускала на себя официальный вид. Что я должен сделать, а, Ингегерд? Спасти тебя от разбойников? Принять у тебя роды? Вызволить из беды твою малолетнюю дочь? Э, позволь! Смутно припоминаю, что я, вроде бы, все это произвел! Было это, правда, давно. Вот я и говорю — многое забывается. И на хвест, учрежденный в честь победы над врагом, которой без Гостемила могло бы и не быть, Гостемила даже не приглашают. А всего-то четыре дня прошло.
— Хелье, ты несправедлив к моему мужу. И нарушаешь этикет.
— Этикет?
— Как Гостемил.
— Гостемил нарушил этикет!
— Гостемил явился в терем без приглашения, ввалился в столовую, и разговаривал с моим мужем таким тоном, будто он должник его.
— Разве это не так?
Ингегерд вздохнула.
— Дикие времена кончились, Хелье, — серьезно сказала она. — Держава процветает потому, что князь сегодня больше, чем просто военачальник, удерживающий территории силой. Князь — избранник Божий, и князю Бог дает мудрость, дабы правил он страной, как подобает избраннику. Князя сегодня не только боятся, но и любят. И не только воины, но и простые смерды, и годсейгаре.
— Я ужасно всему этому рад. Ты продолжай, у тебя хорошо получается ораторствовать. Ты, Ингегерд, прирожденный оратор.
— Гостемил публично посягнул на уважение, на…
Он скептически смотрел на нее. Нет, он никогда ничего не поймет, подумала она. Как был мальчишка, так и остался. Надо попытаться.
— Хелье, выслушай меня.
— Нужно ли?
— Да. Князь не тщеславен. Просто каждый день… понимаешь?… каждый день он трудится на благо державы. Не закатывай глаза, а слушай. Люди не замечают больших дел, люди склонны замечать только яркие, но кратковременные вспышки. Все слышали о Крещении, а оно заняло два дня. Все знают о невинно погибшем Глебе, который не успел ничего сделать, ни хорошего, ни плохого, ибо был очень молод. Знают о походе Добрыни на Новгород. О походе Ляшко в Полонию. О походе твоего тезки на Византию. И вот теперь — о том, как Гостемил спас Киев. А ведь сперва нужно было создать такой Киев, который стоило бы спасать. Ведь Киев — это также и Новгород, и Псков, и Чернигов, и Хоммель, и Житомир. В каждом городе церкви, монастыри, школы. В каждом городе — Русское Судопроизводство. Проложены хувудваги, скачут гонцы с вестями. В городах архивы, летописи, в которых записывается все, что происходит. И сегодня никого не удивляет, что Новгород — такая же Русь, как Киев. И все это благодаря одному человеку, моему мужу. Говорю тебе — он не тщеславен. Но чтобы все это сберечь и преумножить, люди должны знать, кто это сделал. Понимаешь?
— Да. Гостемил отвлек народ от поклонения великому цесарю Ярославу. Нужно было указать Гостемилу его место. Что и было сделано.
Да, он никогда не поймет, подумала Ингегерд. Он хороший, неглупый, но он никогда не поймет.
— А завтра?
— Что завтра?
— Завтра муж твой примет меня?
— Завтра у него много дел, Хелье.
Хелье даже слегка побледнел от такой бестактности.
— Что ж, передай мужу… что-нибудь светлое… от меня… — сказал он. — Пусть он трудится на процветание и прокладку хувудвагов.
— Хелье, подожди… Постой!
Поклонившись княгине, Хелье вышел из занималовки.
Заберу Орвокки, подумал он, и уедем мы с нею к Гостемилу в Муром. А то и в Корсунь, там тепло. Где Ляшко? Лучше бы ему не попадаться у меня на пути. Вот и выход из терема, вот и ворота детинца. Ляшко не повстречался. Повезло ему.
Он решил идти в крог, где его ждал Жискар, не прямым путем, а в обход — ему следовало успокоиться. Дом Ламеха на Улице Радения привлек его внимание. Купить, что ли, браслет какой-нибудь, подарить Орвокки? Смешная она… Наверное, обрадуется браслету, будет глазами хлопать, хлоп-хлоп. Ламех наверняка обдерет меня, после нашествия цены подскочили, ну да ладно. Женщин следует баловать. Женщины ответственны за сохранность мироздания. Их не прошибешь. Даже если женщина проявляет интерес к политике, например, и озаботилась вдруг монастырями, школами, и Русским Судопроизводством, то, к примеру, говорит она об этом, говорит, и вдруг замечает какое-нибудь платье на торге, и восхищается, и при этом тон ее становится совершенно искренний — ай, как красиво! И это правильно. Справедливого судопроизводства не было никогда в истории, ничего не меняется, а вот платья иногда бывают милые, смотреть на женщину в красивом платье приятно. Ублажим нашу чудь, купим ей что-нибудь, какое-нибудь украшение.
Он зашел в лавку и некоторое время раздумывал, выбирая, и наконец выбрал браслет, после чего долго торговался с Ламехом. Из всех камней на свете самому Хелье больше всего нравился теперь янтарь. Выйдя из лавки, он прошел до конца улицы, свернул в проулок, и засомневался — другой браслет, тоже янтарный, приглянулся ему не меньше купленного. Ничего плохого — куплю второй тоже. Пусть у нее будут два янтарных браслета.
Он снова дошел до угла и уже повернул было на Улицу Радения, как вдруг увидел входящего в лавку человека, чьи походка и осанка показались ему знакомыми. Хелье остановился и стал рыться в памяти. Где он видел его раньше? Не в Киеве. Не в Полонии. Не… Ого. Да это же Мишель, незадачливый парижский вор. Вездесущий Мишель! Хелье прислонился к забору. Мишель в ювелирной лавке. Либо готовит ограбление, либо действительно что-то покупает. Мишель в богатой одежде. Мишель в сленгкаппе, напоминающей корзно. Странно.
Неожиданно из лавки выскочила полуодетая женщина и побежала по улице, придерживая край рубахи. За ней с ручкой от метлы вылетела толстая жена Ламеха и, крича неразборчиво, устремилась в погоню. Хелье заступил за дерево, растущее возле забора, и они пробежали мимо, не заметив его. Через некоторое время из лавки спокойно вышел Мишель, неся в руке ящик, похожий на те, в каких плотники носят инструменты. Хелье подождал, пока Мишель дойдет до угла и повернет, и быстро двинулся вслед.
Очевидно уверенный, что за ним не следят, Мишель проследовал вниз по спуску не ускоряя шага и через четыре квартала зашел в крог. Хелье выждал время и тоже зашел в крог. Мишеля нигде не было видно — значит, он снимает здесь комнату. И это скорее всего не мое дело, подумал Хелье
Выйдя из крога, он еще немного побродил по улицам, и отправился на встречу с Жискаром.
* * *
Прочтя послание Харальда («Обстоятельства в детинце изменились, прошу тебя срочно придти ко мне…»), Саул заподозрил подвох и взял с собой кинжал. Если Харальд приглашает к себе, значит, у него там кто-то из детинца. Может, Элисабет отлучилась куда-то, вернется через две недели? Но тогда Харальд пришел бы к Саулу, а не вызывал бы Саула. Впрочем, возможно, кто-то высокопоставленный из детинца находится у Харальда, и этому высокопоставленному — не к лицу посещать ювелирные лавки самому? Так или иначе, почерк был явно Харальда — совпадал с почерком в расписке, которую Харальд написал в его, Саула, присутствии. Писано на константинопольской парче.Дом Харальда стоял запертый, с темными окнами! Саул постучал в дверь — никто ему не открыл. И тогда он бегом кинулся назад, на Улицу Радения.
Опасаться нечего — уверял он себя. Спрятано так, что никто не найдет. Никому в голову не придет! Скорее, скорее… Скорее же!
Он распахнул дверь и сразу посмотрел в угол возле прилавка, где должен был стоять плотничий ящик с торчащими из него грязными инструментами. Ящик отсутствовал. Из смежного помещения выбежал полуголый племянник Ламеха и круглыми глазами уставился на Саула.
— Где Ламех? — грозно спросил Саул.
— Прячется от тети. Она застала его…
— Молчи!
Саул присел возле прилавка и стал напряженно думать.
Худший вариант — он вернет деньги Харальду, это само собой. Это не разорит его, но репутация будет безнадежно утрачена, и такими грунками, как Литоралис, торговать ему больше не придется никогда. Средний вариант — он уговорит Харальда скрыть пропажу, и на деньги, ему заплаченные, плюс три-четыре тысячи своих, купит что-нибудь другое. Не один камень, так три. Лучший вариант — он найдет вора.
Начинать следовало с лучшего варианта.
Итак, требуются — люди. Много людей. Ратники. Сыщики. Воины. Конники. Средства на все это — есть. Где взять людей? Солнце скрылось, вечереет, через четверть часа станет темно. Бежать к полководцу? К Ляшко? Нет смысла. Много вопросов, после чего Ляшко пойдет, конечно же, к князю — спрашивать позволения. К кому? Где взять людей? Идти к князю — но сразу к князю не пустят, будут допытываться — зачем. Придумать причину? Князь, узнав, в чем дело, подумает, что я рассказал об этом стражникам. Пойдут слухи — решит князь — ради помощи купцу я собираю целое войско… Откажет. Нет, уж если и просить князя, и назначать князю вознаграждение… что при свидетелях само по себе унизительно для князя… нужно действовать так, чтобы свидетелей не было.
* * *
Светя факелом, Жискар подошел к стражникам, охраняющим землянки в конце двора детинца и велел им следовать за собой. Внеурочный обход был для стражников делом привычным. Все восемь человек последовали за Жискаром. Как только они скрылись за углом терема, Хелье вышел из тени трех каштанов, чудом уцелевших при пожаре, отсчитал четырнадцать землянок, и присел возле пятой. Жискар не попросил у стражников ключи, чтобы не вызывать лишних подозрений. Вытащив кинжал, Хелье поковырялся им в замке, нащупал зубчатку, разомкнул замок, и откинул диагонально повешенную дверцу.— Свистун, вылезай, — сказал он тихо. — Тебе привет от Гостемила.
— Э…
— Тихо! Вылезай.
Кряхтя и стараясь не кашлять, Свистун выбрался из землянки.
— Постой здесь, не уходи, тебя еще из детинца нужно вывести.
Он прикрыл дверцу, вернул замок на прежнее место, вынул из сумы приготовленную сленгкаппу, и одел ее Свистуну на плечи. Нашлась и шапка. В новой шапке и сленгкаппе Свистун не выглядел, как человек, проведший больше недели в узилище — во всяком случае, в ночном освещении.
— Князь, стало быть, отказал? — тихо спросил он.
— Не болтай.
— А болярин держит слово. Почему он не пришел сам?
— Он ранен. Тише! Идет кто-то. А, листья шуршащие!.. Пойдем быстро, к терему.
Двое стражей прошли мимо, не заметив Хелье и Свистуна, прижавшихся к стене терема. Хелье отделился от стены и, посмотрел по сторонам. Отсветы факелов, луны нет. Послышались голоса. Сколько же в эту ночь в детинце ратников? Голоса приближались. Выхода не было — Хелье приоткрыл дверь в терем, к счастью хорошо смазанную, и втиснул Свистуна внутрь, а затем скользнул туда сам.
— Нужно переждать. Такая активность — дело редкое, скоро они угомоняться, — шепотом объяснил он. — Видишь ховлебенк? Садись.
Свистун тяжело опустился на ховлебенк и кашлянул.
— Постарайся не кашлять, — попросил Хелье.
Некоторое время оба прислушивались к звукам снаружи. Затем дверь приоткрылась, и в сени кто-то вошел. Кто-то, ступающий мягко. Мелькнула тень. Это еще кто такой, подумал Хелье. Не ратник, не посланец. Вор? Похититель?
Тень быстро переместилась в сторону малой гридницы и скрылась там.
— Посиди здесь, — шепотом велел Хелье Свистуну. — Один ты из детинца не выберешься.
— Знаю, — сказал Свистун.
Придерживая сверд, Хелье быстро проследовал к малой гриднице, освещенной четырьмя факелами на стенах. Человек присел возле двери в противоположном конце и, очевидно, пытался что-то разглядеть в соседнем помещении через замочную скважину. Хелье пересек гридницу неслышным шагом, и когда человек наконец его заметил, дистанция между ними была не более пяти шагов.
— Вот кого не ждали, — тихо сказал Хелье.
— Э… Рад тебя видеть! — также тихо ответил незваный посетитель.
— Саул, не так ли?
— А, ты меня помнишь? Это хорошо.
— По-моему, Саул, ты ошибся временем. В детинце в это время ночи драгоценности не покупают.
— Хелье, я спешу. Поверь мне, что у меня нет никаких дурных намерений. Напротив, князю выйдет большая выгода от того, что я ему предложу.
— Приходи завтра утром. Сейчас князь спит.
— Нельзя. Дело срочное.
— Скажи мне, что за дело. Может, я посодействую.
— Не могу.
— Отойди от двери. Саул, отойди по-хорошему.
— Хелье, я…
— А то, если хочешь, вытаскивай сверд, помахаемся.
— Хелье, разве я произвожу впечатление глупого человека?
— Не знаю.
— Во-первых, при мне нет сверда.
— Это так.
— Во-вторых, даже если бы и был, я не настолько глуп, чтобы пытаться противостоять лучшему клинку севера. Если хочешь, проводи меня к князю сам.
Как раз этого Хелье в данный момент сделать не мог. Свистун сидит там один. Кашляет. Дозор услышит кашель, Свистуна обнаружат, Гостемил расстроится, а ему сейчас нельзя волноваться, ему нужны только положительные эмоции и веселые дружеские беседы на отвлеченные темы.
— Что тебе нужно от князя? — спросил он. — Мне некогда, отвечай быстро.
— Не скажу.
— Ну так я тебе скажу сам. Тебе нужны ратники, лучники, конники — не так ли?
Саул промолчал.
— У тебя давеча что-то украли. Настолько ценное, что ты готов все войско послать на поиски, установить посты на хувудвагах, прочесывать окрестные леса.
— Хелье, я теряю время, а время мне сейчас дорого.
— Я знаю, где найти то, что у тебя украли.
— О! — сказал Саул. — Хелье! Не шутишь? Скажи где, и ты не пожалеешь. Я умею быть благодарным.
Да, он не жадный, подумал Хелье. За услуги он платит щедро, в Констале об этом все знают.
— Если я верну тебе то, что у тебя украли… — сказал он.
— Я открою тебе тайну, владея которой ты сможешь оказать князю огромную услугу. Самую большую услугу.
Наверное, я старею, подумал Хелье. Стану скоро практичный и прижимистый. Я думал, он мне деньги предложит, а он не предложил, и мне жаль. Расходов нынче много. Нестор скоро вернется, Орвокки есть, князь от моих услуг откажется — не сможет смотреть мне в глаза…
— Хорошо, говори.
— Тебе известен дом на Пыльном Спуске, где живут магометане?
— Да.
— В дом этот сегодня днем наведывался гость и купил у хозяина некое зелье. Травяной отвар. Травяные отвары бывают разные — для лечения и для увеселения. Отвар, который купил гость, предназначен для кратковременного усиления жизненных сил. Даже очень усталый человек, выпив этого отвара, переполнится силой большей, чем дана ему от рождения. Такой отвар фатимиды пьют перед боем, в котором намереваются умереть. Один из моих подручных видел этого гостя. Судя по описанию, с гостем я знаком, не скажу, что хорошо, но достаточно. Он профессиональный убийца.
Помолчали.
— И что же? — спросил Хелье.
— После краткого захвата и последующего освобождения в город прибывает магометанин из того же типа войск, что захватывали Киев. Особый отряд. Если кому-то нужно было убрать купца, или ремесленника, или даже болярина, особых людей из дальних земель посылать бы не стали. Нашли бы местного умельца, заплатили бы ему несколько сапов. Следовательно, речь идет об убийстве высокопоставленной особы. Я предполагаю, что особа эта — князь, и что убийство произойдет на рассвете, в первых лучах солнца, когда все спят, а помещения в тереме освещены, в том числе спальни.
— Сегодня на рассвете?
— Да. Действие зелья — меньше суток после приготовления.
— Что ж… Почему ты не сказал об этом раньше?
— Кому?
— Князю. Охране.
— Я не доносчик.
— Нет, не поэтому… Скорее всего, ты ничего никому не открываешь, если в этом нет для тебя личной выгоды.
— Если угодно.
— Жестокий ты человек, Саул.
— Не отрицаю.
— Что ты сделаешь с человеком, который тебя обворовал?
Саул промолчал.
— Понимаю, — сказал Хелье. — Нет личной выгоды просвещать меня по этому поводу. Но я догадываюсь, и догадка моя мне не нравится.
— Уж это как знаешь, Хелье.
— Мне этот человек симпатичен. А ты — нет.
— Это не имеет значения.
— Имеет.
— Тебе жаль этого человека?
— По правде сказать — да.
— Тогда не называй мне его имени. Доставь мне диадему сам. У тебя есть время — до рассвета.
— Нет, диадему я доставлю тебе, когда увижу, что твои сведения верны.
— Откуда тебе известно, кто украл диадему?
— Я видел, как он выходил из дома на Улице Радения. И пошел за ним.
— Ты уверен, что…
— Да. Это именно то, чем он занимается в жизни. Кстати говоря, ему полагается компенсация за старания.
Саул нахмурился.
— Он наверняка поистратился, охотясь за диадемой, — объяснил Хелье. — И если я просто отберу у него диадему, это будет грабеж. А я грабежом не занимаюсь. Думай быстрее, Саул. Тысяча дукатов при тебе найдется?
— Я не намерен…
— Саул, я тебя не сержу, и ты меня не серди. Я ведь могу просто взять тебя под стражу за то, что ты в детинце оказался в это время, в обход охраны. Но я даже не настаиваю, чтобы ты рассказал мне, как это у тебя получилось. Поскольку опасности для князя ты действительно не представляешь.
— Тысяча дукатов? Сколько из этой тысячи ты возьмешь себе?
— Нисколько.
— Я бы предпочел, чтобы ты взял всё.
— У нас с тобою разные предпочтения. Пойдем, я выведу тебя из детинца.
— Я предпочитаю сам.
— Мои предпочтения в данный момент важнее. Пойдем.
Они вышли в сени. Хелье подвел Саула к Свистуну и помог последнему подняться на ноги.
— Вы оба — мои друзья из дальних стран, — сказал он. — Славянского языка не знаете. Шведского тоже. Идем неспешно к выходу.
Трое людей, непринужденным шагом следующие у всех на виду, вызывают гораздо меньше подозрений, чем двое крадущихся. Помимо этого, чутье подсказало Хелье, что Жискар и стражники попадутся им на пути, и Жискар выразит желание провести всю компанию до ворот. Так оно и случилось. Уверенная осанка Саула произвела на стражу благоприятное впечатление и скрасила вызывающую подозрение настороженность человека, проведшего несколько дней в узилище. Жискар приказал одному из стражников подкатить к выходу повозку.
— Я вернусь через несколько часов, — сказал ему Хелье, хлопнув фаворита по плечу.
Жискар кивнул.
Выведя повозку за ворота, Хелье обратился к Саулу:
— Жди меня, как только… понимаешь?
— Да.
И Саул пошел обратно на Улицу Радения.
— Куда тебя отвезти? — спросил Хелье у Свистуна.
— У меня с собой нет денег.
— А если бы были?
— Я бы сказал — к переправе.
Хелье кивнул.
У переправы он дал Свистуну несколько монет.
— Благодарю тебя, — сказал Свистун. — И передай Гостемилу, что я очень ему благодарен.
— Передам.
* * *
Как, однако, везет Ярославу, подумал Хелье, шагая по направлению к Земскому Проулку. Может правда, что правителей дает нам сам Создатель? И судьбы правителей отличаются от судьб простых смертных? Сколько раз на моей памяти Ярослав должен был погибнуть, сколько раз выходил сухим из воды? Дюжину раз, как минимум.* * *
В кроге на углу Земского Проулка несмотря на поздний час было весело. Шумели мастеровые, проведшие день в реставрационных работах в детинце, смеялись пьяно скоги, заезжие смерды радовались прибылям, несколько ратников вспоминали былое. Ратники всегда вспоминают былое.Возможность, что Мишель, изменив своей обстоятельности, уже уехал из Киева, беспокоила Хелье. Несмотря на то, что окрестности кишат разбойниками, остаточными фатимидами, ратниками, ищущими остаточных фатимидов, Мишель в принципе мог решить, что уехать — спокойнее.
Не решил. Переговорив с хозяйкой и описав ей наружность гостя, Хелье узнал, что приятный на вид франкский вельможа в данный момент отдыхает у себя в комнате. Хелье дал хозяйке золотую монету.