Страница:
Наклонившись, он вынул кляп изо рта Дариуша. Дариуш провел языком по зубам, почмокал, еще поводил языком, чтобы в рот набралась слюна и не было так сухо, и сказал:
— Вынули из болота кикимору, вытащили у ней из дупы хвост, шерсть на голове пригладили, теперь она ходит, вопросы задает какие-то.
— Понятно. А куда вы его, Казимира, везти собирались?
— Не унимается кикимора, — посетовал Дариуш. — Все пытается сказать что-то, а не получается у нее. Все на зверином языке говорит, а как его поймешь, язык этот.
Коротко размахнувшись, тщедушный человек всадил копье Дариушу в грудь. Дариуш дернулся несколько раз, издал приглушенный стон, и затих.
Тщедушный человек перешел к Леху.
— Теперь ты, — сказал он, вынимая у Леха изо рта кляп.
Лех безумными глазами смотрел на него.
— Ты слышал вопрос. Отвечай, — настаивал тщедушный человек.
Рядом с Лехом завозился и задергался Ежи. Тщедушный посмотрел на него и вытащил кляп у него изо рта.
— Если ты хоть что-нибудь скажешь, — сказал Ежи, обращаясь, очевидно, к Леху, — я тебя на том свете найду. Я у Создателя попрошу, чтоб он тебя в плоть снова загнал, и меня тоже, и буду тебя мучить всю вечность, ты это учти.
Тщедушный презрительно усмехнулся, встал над Ежи, и поднял копье.
— Я сейчас все скажу сам, — пообещал ему Ежи.
Тщедушный улыбнулся, но копье не опустил.
— Говори.
— Te Deum laudАmus, — сказал Ежи. Te DСminum confitИmur. Te ФtИrnum Patrem, omnis terra venerАtur. Tibi omnes Аngeli… [1]
— …tibi cФli et univИrsФ potestАtes, — подхватил вдруг дрожащий Лех. — Tibi chИrubim et seraphim incessАbili voce proclАmant… [2]
— Sanctus, Sanctus, Sanctus, DСminus Deus SАbaoth, [3] — поддержал его Ежи.
— Pleni sunt cФli et terra maiestАtis glСriФ tuФ, [4] — продолжил Лех.
Тщедушный резким движением пригвоздил Ежи копьем к полу. Ежи задергался, заметался, застонал. Ухватив древко обеими руками, тщедушный выдрал копье из пола и из Ежи.
— Te gloriуsus apostolРrum chorus, te prophetАrum laudАbilis nЗmerus, [5] — прошептал еле слышно Ежи.
— Тe mАrtyrum candidАtus laudat exИrcitus, [6] — тихо сказал Лех.
Тщедушный пнул его ногой в ребра, и еще раз.
— Te per orbem terrАrum sancta confitИtur EcclИsia, Patrem immИnsФ maiestАtis; venerАndum tuum verum et Зnicum FМlium; Sanctum quoque ParАclitum SpМritum. Tu rex glСriФ, Christe. [7]
Тщедушный начал наносить удары подряд — в ребра, в бедра, в живот. Лех закусил нижнюю губу и замычал носом. Тщедушный ударил его в голову — и перестарался. Лех потерял сознание.
Казимир почувствовал, что сейчас он сам потеряет сознание, хотя его никто пока что не бил и не колол копьем. И ни одного вопроса ему еще не задали.
В этот момент в дверь постучали. Тщедушный оглянулся, пожал плечами, и подошел к двери.
— Это Бьярке. Открой.
Тщедушный отодвинул засов.
— Мне нужно поговорить, — Бьярке оглядел помещение и кивнул по направлению к Казимиру. И снова оборотясь к тщедушному, добавил, — Выйди на четверть часа. Ну и зверь ты, скажу я тебе… Есть способы проще и добрее.
Тщедушный скептически улыбнулся.
— Выйди, выйди.
Тщедушный пожал плечами и вышел. Бьярке закрыл и запер дверь. Посмотрев некоторое время на лежащих, он подошел к Казимиру и сел рядом на шез. Казимир смотрел прямо перед собой.
— Звери, а не люди, — сказал Бьярке. — Не понимаю я такого подхода. И не знаю, зачем Рагнару такие соратники. Ну да ладно. Ты цел, невредим, и это хорошо. Есть немного времени. Это тоже хорошо.
Он понизил голос почти до шепота, наклоняясь к уху Казимира.
— Послушай, Казимир, я мог бы устроить тебе побег. Но решать нужно быстро. Я отвезу тебя к твоей матери. Что скажешь?
Казимир, и без того бледный, побледнел еще больше. Явная ложь мучителей в такой ситуации — дополнительное унижение.
— Пошел в хвиту, — сказал он.
— Я не пытаюсь тебя обмануть, Казимир. Хочешь верь, хочешь не верь, но у меня есть причины… Мне хотелось бы тебя спасти. Очень серьезные причины. Твоя мать обрадовалась бы твоему спасению. Видишь — эти трое уже умерли. Их и допрашивали-то только для виду, просто чтобы показать тебе, что будет с тобой. Настоящий допрос начнется не сейчас, но скоро — придет Рагнар, и тогда я не смогу тебе помочь.
Господь, прости меня, грешного, подумал Казимир. И дай мне силы, Господь.
— Бьярке, или как там тебя, — сказал он. — Ты, кажется, упомянул мою мать?
— Да.
— Не делай этого больше. Ты недостоин ее упоминать. И ты глуп.
— Не упрямься, Казимир. Из тебя скоро будут железными крючьями вынимать имена людей, верных тебе и твоей матери. И ты их назовешь, все до одного. И скажешь, где эти люди находятся. Понимаешь? И их убьют. Ты слушаешь?
Казимир молчал.
— Мы выйдем из этого дома, я скажу, что веду тебя прямо к Рагнар, и что дело важное и тайное. Пройдем несколько стратов, и я развяжу тебе руки. В стойлах стоят кони, уже под седлами. И мы поскачем в Саксонию.
— А что будет с Марией? — спросил на всякий случай Казимир.
— Не знаю. Марие я помочь не могу, — ответил Бьярке.
И Казимир начал верить. Если бы его обманывали — Бьярке бы обязательно сказал, — и Марию захватим. Значит, Бьярке действительно хочет устроить побег. Но в таком случае побег действительно невозможен. Марию оставлять нельзя. Зачем Казимиру жизнь — без Марии?
— Нет, — сказал Казимир.
— Твоя мать согласилась бы.
— Оставь мою мать в покое. Даже если то, что ты мне предлагаешь — действительно правда, мой тебе ответ — нет. Или найди способ вытащить Марию тоже.
Сказал — и прикусил язык. А вдруг это тоже — подвох? Вдруг Бьярке только что, легко и без пыток, выведал у него, что Мария ему действительно дорога — и теперь при нем, Казимире, будут пытать Марию, которая носит его ребенка, Марию, за которую он готов отдать жизнь?
— Нужно подумать, — сказал Бьярке, поняв, что Казимира с Марией связывает больше, чем просто беззаботные любовные отношения и честь. Еще два месяца назад он бы этому не поверил.
— Бьярке!
В дверь стучали.
— Что еще? — крикнул Бьярке.
— Тебе ищут! Ты здесь нужен!
— Я занят!
— Очень нужен!
— Сейчас посмотрю, что там, — сказал Бьярке, поднимаясь на ноги.
На страте бабье лето было в полном разгаре, полуденное солнце начало даже слегка припекать розовую с веснушками маринкину кожу. Внезапно она поняла, почему ее не приняли — суеверная римская публика не любит рыжих женщин! Стало еще обиднее.
Нестор, насмешливый и ленивый, порядком ей надоел за это время. Мать скоро уедет — в зябкий, промозглый осенний Киев — бррр. Маринка боится солнца, но любит, когда тепло. Маринка любит тень южных деревьев в жаркий полдень. И еще Маринка любит, когда ее развлекают — любовью и россказнями. Нестор, дубина, рассказывает ей о древних сражениях, а ведь должен был бы понять, что не сражения интересны Маринке, а кто с кем спал, и почему. Такие истории Нестору тоже известны, но почему-то он их рассказывать стесняется. И еще Нестор грубоват в постели, совсем нет в нем чувственности. Маринка любит чувственность. Также, Нестору следует чаще мыться.
На Рю Ша Бланк Маринка вдруг остановилась, почувствовав неладное. Страт пуст, но он и не бывает многолюдным. Мезон — тот же, что вчера и позавчера, те же окна, тот же фасад. Но — другое настроение нынче у мезона. Мезон выглядит, как глуповатый человек, пытающийся заманить ближнего в ловушку — мол, иди сюда, ничего страшного. И только отчаянно глупый ближний поверит и пойдет, и попадется.
В палисаднике размышляют о естестве и сущности привязанные к деревьям четыре лошади под седлами. Это марьюшкины друзья прибыли, ничего страшного, продолжал уговаривать Маринку глупый мезон. А чего это они здесь делают, ее друзья, в таком количестве, спросила Маринка. А приехали погостить, с фальшивым добродушием отвечал ей мезон. А где мать, спросила Маринка. Ну, где ж ей быть, в «келье» своей, конечно же. Нет, мать не в келье. В келье, в келье, уверял мезон фальшиво. Ты зайди, и сама увидишь. А что если я посмотрю в окно, подумала Маринка. А ты посмотри, поддакнул ей мезон. Зайди в палисадник, калиткой скрипни погромче, подойди к окну, да посмотри, еще и ладонью прикройся, а вон и ставня как раз открыта. Нет, решила Маринка, в палисадник я пока что заходить не стану. А если я залезу вон на то дерево на страте — будет лучше видно, а то мне забор мешает. Посмотрю, что там и как. Ну зачем тебе лезть на дерево, уговаривал ее мезон. Порвешь себе рубаху и поневу только. Не лезь ты на дерево. Еще увидит кто! Женщинам по деревьям лазить не положено, чай не кошки они. И вообще — заходи смело внутрь. Здесь рыжим раздолье. Особенно женщинам.
Маринка подошла к дереву и посмотрела по сторонам. Никого. Подпрыгнув, она ухватила обеими руками нижнюю ветку липы, задрала правую ногу, уперлась в ствол, и попыталась подтянуться. Не вышло. Тогда она задрала и вторую ногу. Повернув голову чуть назад, она сообразила, что все видит, что нужно — солнце как раз светило под нужным углом, а глаза Маринки находились чуть выше забора.
Мать сидит на ложе в спальне Марии. Сама Мария стоит перед мужланистым варангом и кричит на него. Варанг вдруг с размаху бьет Марию по лицу. Другой варанг захлопывает ставню.
Ну ты и сволочь, сказала Маринка мезону, и спрыгнула вниз.
Теперь нужно спокойно подумать, только не здесь. И Маринка, похолодев, зашагала по страту — прочь от мезона.
Легко сказать — идти и думать. Нет, чтобы думать, нужно стоять на месте. А еще лучше лежать. И совсем хорошо — лежать и не думать, а красивый юноша пусть ласкает и развлекает, а не так, чтобы поджилки тряслись.
Пройдя несколько стратов, Маринка остановилась под каштаном неподалеку от грязной, мутной Сейнен.
Мать никогда не заходит в спальню Марии. Незачем, да и по этикету не положено. Тем более странно, что в спальне Марии находятся какие-то варанги, бьющие княжну по лицу. Друзей Мария приняла бы в гостиной, и по лицу бы ее там не били. Значит, в спальню к ней они вошли против ее желания. Поскольку желание и воля у таких людей, как Мария — одно и то же, значит они вошли против ее воли. А если что-то происходит против воли Марии, значит Мария — не та Мария, что была вчера. Это — Мария, которая потеряла власть.
Самое разумное — сделать вид, что меня это все не касается, нанять повозку, и уехать. Можно в Болонью — там, помнится, было хорошо и тепло. Можно в Венецию — там, говорят, тоже хорошо, хоть и холодно зимой. Венеция стоит на каналах, а каналы соединены с морем… хмм… как же оно называется? Влагалитика? Математика? Не помню, но, в общем, противное море, неласковое. Болото, а не море.
Она заметила, что стоит перед домом Нестора. Вот только этого не хватало! Она — тридцатилетняя, независимая, дочь авантюристки и сама авантюристка, опытная, умная — пришла просить помощи у какого-то наивного мальчишки! Чем он может ей помочь? Да ничем. Будет говорить всякие глупости. А кто ей вообще может помочь, и какая именно помощь ей нужна?
Спасать себя? Ну, это просто… впрочем, нет, все деньги — в «келье» у матери. Спасать мать? Просто поделиться с кем-то — вот, мол, какая незадача?
Маринка задумалась.
А! Нестор-то — будет ее искать, пойдет в мезон, а в мезоне эти варанги, его схватят. Вот зачем она здесь. Нужно Нестора предупредить. Вот, это правильно и благородно.
Маринка кивнула самой себе, тряхнула рыжей гривой и, пройдя палисадник, стукнула несколько раз веснушчатым кулаком в дверь.
Открыл ей худощавый мужчина с длинными светлыми волосами, среднего возраста, в купеческой одежде. Сперва она его не узнала, а потом вспомнила — это отец Нестора. Со свердом в руке почему-то, и со свирепым выражением лица.
Отец Нестора убрал свирепость и внимательно на нее посмотрел, после чего посторонился, пропуская ее внутрь, и даже делая пригласительный жест свободной рукой. Закрыв за ней дверь, он снова на нее посмотрел. Маринка оглядела помещение — Нестор, привставший от письменного стола, и двое каких-то гвардейцев, сидящие на сундуке рядышком, смотрящие на нее удивленно. У одного из гвардейцев, который потолще, лицо в крови.
— Что случилось? — спросил Хелье, поняв, что Нестор еще некоторое время будет собираться с мыслями. — На тебе лица нет, Маринка.
— Разве? — спросила она.
— Кто тебя напугал?
— Напугал?… Да, пожалуй. Пожалуй, меня напугали.
— Расскажи.
Она хотела было по привычке поломаться, но сообразила, что, возможно, это будет не ко времени.
— А кто эти люди?…
— Это не важно, — заверил ее Хелье. — Не обращай на них внимания. Им все равно не жить.
Маринка с ужасом на него посмотрела.
— Говори по-гречески, они греческого не знают.
— Я шла домой…
И она рассказала. Хелье несколько раз по ходу рассказа переспрашивал, просил разъяснить непонятное слово или фразу. Выслушав Маринку до конца он повертел головой, покусал губу.
— В общем, понятно, — сказал вдруг Нестор.
— Что тебе понятно? — спросил Хелье мрачно.
— Ежели предводительница Неустрашимых спит с польским наследником…
Хелье уставился на него. Маринка не поняла, кто такой «польский наследник».
— Откуда тебе известно, кто она такая? — спросил Хелье.
— Что ж это, тайна великая, что ли?
— А про польского наследника?
— Мы с ним часто вместе выходили. И приходили. И пили там, в доме.
— И он тебе рассказал?
— Нет.
— Откуда же ты знаешь, что он польский наследник?
— Догадаться было несложно.
— Уточни — ты имеешь в виду наследника престола?
Маринка заинтересовалась. Также, заинтересовались гвардейцы на сундуке.
— Он — наследник престола? — спросила Маринка.
— Да, ну и что? Неплохой паренек, надо сказать. Не злой.
— Кроме тебя, кто еще знает, что он польский наследник?
— Да вроде бы никто. Ну вот вы все знаете. И Неустрашимые узнали как-то. Может, она сама проговорилась. Женщины — болтливы оне. А так — никто не знал.
— Заткнись, — сказал Хелье.
— Люди, — добавил Нестор, — вообще ужасно недогадливы.
— Положим, я знал, — сказал Хелье.
— Откуда? — спросил Нестор. — Ты не видел, ты и в Париж-то приехал только вчера.
— Я знаю, потому что мне знать положено. Перемена власти, стало быть… Ладно…
— А вообще-то надо, наверное, спешить, если что-то делать… — предположила Маринка.
— Это точно, — подтвердил Хелье. — Значит, так. Ты спешишь сидеть здесь с Нестором, и вы никуда не выходите в следующие два часа. Это важно.
— Это почему же? — спросил Нестор.
— Потом объясню. Эй, тати! Повезло вам. Все пойдет по вашему плану. Вы сейчас пойдете туда, куда собирались. Но действовать вам придется без оглядки. Через час обо всем будет знать король.
— Почему это? — спросил Мишель.
— Потому что так нужно. За час, я думаю, вы управитесь. Если не управитесь — из-под земли вас достану, и на мелкие куски распилю. Встать!
Они встали.
— Все, что нужно вам, при вас, надеюсь?
— Да, — сказал Мишель, не веря своим ушам.
Гусь посмотрел жалобно, держась за ребра.
— Умой морду, — сказал ему Хелье. — Вон кружка. Быстро!
Гусь направился к кружке, смочил ладонь.
— Помощь не нужна какая-нибудь? — спросил Хелье. — По башке кому-нибудь стукнуть, свердом помахать?
— Нет, конечно, — ответил Мишель. — Мы свердами не очень… Мы по другой стезе…
— Вот и хорошо. Времени у вас есть — ровно час. Ни минуты больше.
Мишель прекрасно понял, но все еще сомневался. Гусь закончил омовение. Отмылось не до конца, но сойдет.
— Не держись за ребра, толстяк, — сказал ему Хелье. — Ушиблены они у тебя, но не сломаны. Ломку ребер я оставил на следующий раз. Идите же! Даю вам слово, что это не подвох и не ловушка. — Он приблизился к Мишелю. — Дело ваше послужит мне прекрасным отвлекающим маневром. Я заинтересован в том, чтобы оно прошло успешно.
Мишель еще немного подумал и кивнул. Выхода не было. Гусь сомневался, но Мишель потянул его за рукав. Тати вышли.
— Нестор, Маринка, — сказал Хелье. — Я вернусь через два часа.
— Я с тобой, — возразил Нестор.
— Ты мне будешь мешать. Маринка, пожалуйста, сделай так, чтобы он никуда не рвался, и мать твою я доставлю сюда целой и здоровой.
Он подошел к сундуку Нестора и рывком перевернул его на бок.
— Эй! — сказал Нестор неуверенно.
Повозившись, Хелье оттянул второе дно и вытащил из тайного желоба сверд, скованный по традициям Старой Рощи — без кросс-гарда, легкий, со смещенным к рукоятке центром тяжести, с круглым поммелем.
— Ты сам его туда спрятал? — спросил Нестор. — А я все это время его таскал, по всему миру?
Хелье не ответил — был занят, прикидывал планы.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. ОБЛАВА
— Вынули из болота кикимору, вытащили у ней из дупы хвост, шерсть на голове пригладили, теперь она ходит, вопросы задает какие-то.
— Понятно. А куда вы его, Казимира, везти собирались?
— Не унимается кикимора, — посетовал Дариуш. — Все пытается сказать что-то, а не получается у нее. Все на зверином языке говорит, а как его поймешь, язык этот.
Коротко размахнувшись, тщедушный человек всадил копье Дариушу в грудь. Дариуш дернулся несколько раз, издал приглушенный стон, и затих.
Тщедушный человек перешел к Леху.
— Теперь ты, — сказал он, вынимая у Леха изо рта кляп.
Лех безумными глазами смотрел на него.
— Ты слышал вопрос. Отвечай, — настаивал тщедушный человек.
Рядом с Лехом завозился и задергался Ежи. Тщедушный посмотрел на него и вытащил кляп у него изо рта.
— Если ты хоть что-нибудь скажешь, — сказал Ежи, обращаясь, очевидно, к Леху, — я тебя на том свете найду. Я у Создателя попрошу, чтоб он тебя в плоть снова загнал, и меня тоже, и буду тебя мучить всю вечность, ты это учти.
Тщедушный презрительно усмехнулся, встал над Ежи, и поднял копье.
— Я сейчас все скажу сам, — пообещал ему Ежи.
Тщедушный улыбнулся, но копье не опустил.
— Говори.
— Te Deum laudАmus, — сказал Ежи. Te DСminum confitИmur. Te ФtИrnum Patrem, omnis terra venerАtur. Tibi omnes Аngeli… [1]
— …tibi cФli et univИrsФ potestАtes, — подхватил вдруг дрожащий Лех. — Tibi chИrubim et seraphim incessАbili voce proclАmant… [2]
— Sanctus, Sanctus, Sanctus, DСminus Deus SАbaoth, [3] — поддержал его Ежи.
— Pleni sunt cФli et terra maiestАtis glСriФ tuФ, [4] — продолжил Лех.
Тщедушный резким движением пригвоздил Ежи копьем к полу. Ежи задергался, заметался, застонал. Ухватив древко обеими руками, тщедушный выдрал копье из пола и из Ежи.
— Te gloriуsus apostolРrum chorus, te prophetАrum laudАbilis nЗmerus, [5] — прошептал еле слышно Ежи.
— Тe mАrtyrum candidАtus laudat exИrcitus, [6] — тихо сказал Лех.
Тщедушный пнул его ногой в ребра, и еще раз.
— Te per orbem terrАrum sancta confitИtur EcclИsia, Patrem immИnsФ maiestАtis; venerАndum tuum verum et Зnicum FМlium; Sanctum quoque ParАclitum SpМritum. Tu rex glСriФ, Christe. [7]
Тщедушный начал наносить удары подряд — в ребра, в бедра, в живот. Лех закусил нижнюю губу и замычал носом. Тщедушный ударил его в голову — и перестарался. Лех потерял сознание.
Казимир почувствовал, что сейчас он сам потеряет сознание, хотя его никто пока что не бил и не колол копьем. И ни одного вопроса ему еще не задали.
В этот момент в дверь постучали. Тщедушный оглянулся, пожал плечами, и подошел к двери.
— Это Бьярке. Открой.
Тщедушный отодвинул засов.
— Мне нужно поговорить, — Бьярке оглядел помещение и кивнул по направлению к Казимиру. И снова оборотясь к тщедушному, добавил, — Выйди на четверть часа. Ну и зверь ты, скажу я тебе… Есть способы проще и добрее.
Тщедушный скептически улыбнулся.
— Выйди, выйди.
Тщедушный пожал плечами и вышел. Бьярке закрыл и запер дверь. Посмотрев некоторое время на лежащих, он подошел к Казимиру и сел рядом на шез. Казимир смотрел прямо перед собой.
— Звери, а не люди, — сказал Бьярке. — Не понимаю я такого подхода. И не знаю, зачем Рагнару такие соратники. Ну да ладно. Ты цел, невредим, и это хорошо. Есть немного времени. Это тоже хорошо.
Он понизил голос почти до шепота, наклоняясь к уху Казимира.
— Послушай, Казимир, я мог бы устроить тебе побег. Но решать нужно быстро. Я отвезу тебя к твоей матери. Что скажешь?
Казимир, и без того бледный, побледнел еще больше. Явная ложь мучителей в такой ситуации — дополнительное унижение.
— Пошел в хвиту, — сказал он.
— Я не пытаюсь тебя обмануть, Казимир. Хочешь верь, хочешь не верь, но у меня есть причины… Мне хотелось бы тебя спасти. Очень серьезные причины. Твоя мать обрадовалась бы твоему спасению. Видишь — эти трое уже умерли. Их и допрашивали-то только для виду, просто чтобы показать тебе, что будет с тобой. Настоящий допрос начнется не сейчас, но скоро — придет Рагнар, и тогда я не смогу тебе помочь.
Господь, прости меня, грешного, подумал Казимир. И дай мне силы, Господь.
— Бьярке, или как там тебя, — сказал он. — Ты, кажется, упомянул мою мать?
— Да.
— Не делай этого больше. Ты недостоин ее упоминать. И ты глуп.
— Не упрямься, Казимир. Из тебя скоро будут железными крючьями вынимать имена людей, верных тебе и твоей матери. И ты их назовешь, все до одного. И скажешь, где эти люди находятся. Понимаешь? И их убьют. Ты слушаешь?
Казимир молчал.
— Мы выйдем из этого дома, я скажу, что веду тебя прямо к Рагнар, и что дело важное и тайное. Пройдем несколько стратов, и я развяжу тебе руки. В стойлах стоят кони, уже под седлами. И мы поскачем в Саксонию.
— А что будет с Марией? — спросил на всякий случай Казимир.
— Не знаю. Марие я помочь не могу, — ответил Бьярке.
И Казимир начал верить. Если бы его обманывали — Бьярке бы обязательно сказал, — и Марию захватим. Значит, Бьярке действительно хочет устроить побег. Но в таком случае побег действительно невозможен. Марию оставлять нельзя. Зачем Казимиру жизнь — без Марии?
— Нет, — сказал Казимир.
— Твоя мать согласилась бы.
— Оставь мою мать в покое. Даже если то, что ты мне предлагаешь — действительно правда, мой тебе ответ — нет. Или найди способ вытащить Марию тоже.
Сказал — и прикусил язык. А вдруг это тоже — подвох? Вдруг Бьярке только что, легко и без пыток, выведал у него, что Мария ему действительно дорога — и теперь при нем, Казимире, будут пытать Марию, которая носит его ребенка, Марию, за которую он готов отдать жизнь?
— Нужно подумать, — сказал Бьярке, поняв, что Казимира с Марией связывает больше, чем просто беззаботные любовные отношения и честь. Еще два месяца назад он бы этому не поверил.
— Бьярке!
В дверь стучали.
— Что еще? — крикнул Бьярке.
— Тебе ищут! Ты здесь нужен!
— Я занят!
— Очень нужен!
— Сейчас посмотрю, что там, — сказал Бьярке, поднимаясь на ноги.
* * *
В «Ла Латьер Жуайез» компания продолжала веселиться. Пили, бренчали на лютне, распевали баркароллы — но сколько ни терлась возле них Маринка, сколько ни улыбалась, стреляя зелеными глазами — ей упорно отказывали во внимании. А примкнуть к разбитной компании ей очень хотелось. Помыкавшись, она в конце концов она решила обидеться и уйти.На страте бабье лето было в полном разгаре, полуденное солнце начало даже слегка припекать розовую с веснушками маринкину кожу. Внезапно она поняла, почему ее не приняли — суеверная римская публика не любит рыжих женщин! Стало еще обиднее.
Нестор, насмешливый и ленивый, порядком ей надоел за это время. Мать скоро уедет — в зябкий, промозглый осенний Киев — бррр. Маринка боится солнца, но любит, когда тепло. Маринка любит тень южных деревьев в жаркий полдень. И еще Маринка любит, когда ее развлекают — любовью и россказнями. Нестор, дубина, рассказывает ей о древних сражениях, а ведь должен был бы понять, что не сражения интересны Маринке, а кто с кем спал, и почему. Такие истории Нестору тоже известны, но почему-то он их рассказывать стесняется. И еще Нестор грубоват в постели, совсем нет в нем чувственности. Маринка любит чувственность. Также, Нестору следует чаще мыться.
На Рю Ша Бланк Маринка вдруг остановилась, почувствовав неладное. Страт пуст, но он и не бывает многолюдным. Мезон — тот же, что вчера и позавчера, те же окна, тот же фасад. Но — другое настроение нынче у мезона. Мезон выглядит, как глуповатый человек, пытающийся заманить ближнего в ловушку — мол, иди сюда, ничего страшного. И только отчаянно глупый ближний поверит и пойдет, и попадется.
В палисаднике размышляют о естестве и сущности привязанные к деревьям четыре лошади под седлами. Это марьюшкины друзья прибыли, ничего страшного, продолжал уговаривать Маринку глупый мезон. А чего это они здесь делают, ее друзья, в таком количестве, спросила Маринка. А приехали погостить, с фальшивым добродушием отвечал ей мезон. А где мать, спросила Маринка. Ну, где ж ей быть, в «келье» своей, конечно же. Нет, мать не в келье. В келье, в келье, уверял мезон фальшиво. Ты зайди, и сама увидишь. А что если я посмотрю в окно, подумала Маринка. А ты посмотри, поддакнул ей мезон. Зайди в палисадник, калиткой скрипни погромче, подойди к окну, да посмотри, еще и ладонью прикройся, а вон и ставня как раз открыта. Нет, решила Маринка, в палисадник я пока что заходить не стану. А если я залезу вон на то дерево на страте — будет лучше видно, а то мне забор мешает. Посмотрю, что там и как. Ну зачем тебе лезть на дерево, уговаривал ее мезон. Порвешь себе рубаху и поневу только. Не лезь ты на дерево. Еще увидит кто! Женщинам по деревьям лазить не положено, чай не кошки они. И вообще — заходи смело внутрь. Здесь рыжим раздолье. Особенно женщинам.
Маринка подошла к дереву и посмотрела по сторонам. Никого. Подпрыгнув, она ухватила обеими руками нижнюю ветку липы, задрала правую ногу, уперлась в ствол, и попыталась подтянуться. Не вышло. Тогда она задрала и вторую ногу. Повернув голову чуть назад, она сообразила, что все видит, что нужно — солнце как раз светило под нужным углом, а глаза Маринки находились чуть выше забора.
Мать сидит на ложе в спальне Марии. Сама Мария стоит перед мужланистым варангом и кричит на него. Варанг вдруг с размаху бьет Марию по лицу. Другой варанг захлопывает ставню.
Ну ты и сволочь, сказала Маринка мезону, и спрыгнула вниз.
Теперь нужно спокойно подумать, только не здесь. И Маринка, похолодев, зашагала по страту — прочь от мезона.
Легко сказать — идти и думать. Нет, чтобы думать, нужно стоять на месте. А еще лучше лежать. И совсем хорошо — лежать и не думать, а красивый юноша пусть ласкает и развлекает, а не так, чтобы поджилки тряслись.
Пройдя несколько стратов, Маринка остановилась под каштаном неподалеку от грязной, мутной Сейнен.
Мать никогда не заходит в спальню Марии. Незачем, да и по этикету не положено. Тем более странно, что в спальне Марии находятся какие-то варанги, бьющие княжну по лицу. Друзей Мария приняла бы в гостиной, и по лицу бы ее там не били. Значит, в спальню к ней они вошли против ее желания. Поскольку желание и воля у таких людей, как Мария — одно и то же, значит они вошли против ее воли. А если что-то происходит против воли Марии, значит Мария — не та Мария, что была вчера. Это — Мария, которая потеряла власть.
Самое разумное — сделать вид, что меня это все не касается, нанять повозку, и уехать. Можно в Болонью — там, помнится, было хорошо и тепло. Можно в Венецию — там, говорят, тоже хорошо, хоть и холодно зимой. Венеция стоит на каналах, а каналы соединены с морем… хмм… как же оно называется? Влагалитика? Математика? Не помню, но, в общем, противное море, неласковое. Болото, а не море.
Она заметила, что стоит перед домом Нестора. Вот только этого не хватало! Она — тридцатилетняя, независимая, дочь авантюристки и сама авантюристка, опытная, умная — пришла просить помощи у какого-то наивного мальчишки! Чем он может ей помочь? Да ничем. Будет говорить всякие глупости. А кто ей вообще может помочь, и какая именно помощь ей нужна?
Спасать себя? Ну, это просто… впрочем, нет, все деньги — в «келье» у матери. Спасать мать? Просто поделиться с кем-то — вот, мол, какая незадача?
Маринка задумалась.
А! Нестор-то — будет ее искать, пойдет в мезон, а в мезоне эти варанги, его схватят. Вот зачем она здесь. Нужно Нестора предупредить. Вот, это правильно и благородно.
Маринка кивнула самой себе, тряхнула рыжей гривой и, пройдя палисадник, стукнула несколько раз веснушчатым кулаком в дверь.
Открыл ей худощавый мужчина с длинными светлыми волосами, среднего возраста, в купеческой одежде. Сперва она его не узнала, а потом вспомнила — это отец Нестора. Со свердом в руке почему-то, и со свирепым выражением лица.
Отец Нестора убрал свирепость и внимательно на нее посмотрел, после чего посторонился, пропуская ее внутрь, и даже делая пригласительный жест свободной рукой. Закрыв за ней дверь, он снова на нее посмотрел. Маринка оглядела помещение — Нестор, привставший от письменного стола, и двое каких-то гвардейцев, сидящие на сундуке рядышком, смотрящие на нее удивленно. У одного из гвардейцев, который потолще, лицо в крови.
— Что случилось? — спросил Хелье, поняв, что Нестор еще некоторое время будет собираться с мыслями. — На тебе лица нет, Маринка.
— Разве? — спросила она.
— Кто тебя напугал?
— Напугал?… Да, пожалуй. Пожалуй, меня напугали.
— Расскажи.
Она хотела было по привычке поломаться, но сообразила, что, возможно, это будет не ко времени.
— А кто эти люди?…
— Это не важно, — заверил ее Хелье. — Не обращай на них внимания. Им все равно не жить.
Маринка с ужасом на него посмотрела.
— Говори по-гречески, они греческого не знают.
— Я шла домой…
И она рассказала. Хелье несколько раз по ходу рассказа переспрашивал, просил разъяснить непонятное слово или фразу. Выслушав Маринку до конца он повертел головой, покусал губу.
— В общем, понятно, — сказал вдруг Нестор.
— Что тебе понятно? — спросил Хелье мрачно.
— Ежели предводительница Неустрашимых спит с польским наследником…
Хелье уставился на него. Маринка не поняла, кто такой «польский наследник».
— Откуда тебе известно, кто она такая? — спросил Хелье.
— Что ж это, тайна великая, что ли?
— А про польского наследника?
— Мы с ним часто вместе выходили. И приходили. И пили там, в доме.
— И он тебе рассказал?
— Нет.
— Откуда же ты знаешь, что он польский наследник?
— Догадаться было несложно.
— Уточни — ты имеешь в виду наследника престола?
Маринка заинтересовалась. Также, заинтересовались гвардейцы на сундуке.
— Он — наследник престола? — спросила Маринка.
— Да, ну и что? Неплохой паренек, надо сказать. Не злой.
— Кроме тебя, кто еще знает, что он польский наследник?
— Да вроде бы никто. Ну вот вы все знаете. И Неустрашимые узнали как-то. Может, она сама проговорилась. Женщины — болтливы оне. А так — никто не знал.
— Заткнись, — сказал Хелье.
— Люди, — добавил Нестор, — вообще ужасно недогадливы.
— Положим, я знал, — сказал Хелье.
— Откуда? — спросил Нестор. — Ты не видел, ты и в Париж-то приехал только вчера.
— Я знаю, потому что мне знать положено. Перемена власти, стало быть… Ладно…
— А вообще-то надо, наверное, спешить, если что-то делать… — предположила Маринка.
— Это точно, — подтвердил Хелье. — Значит, так. Ты спешишь сидеть здесь с Нестором, и вы никуда не выходите в следующие два часа. Это важно.
— Это почему же? — спросил Нестор.
— Потом объясню. Эй, тати! Повезло вам. Все пойдет по вашему плану. Вы сейчас пойдете туда, куда собирались. Но действовать вам придется без оглядки. Через час обо всем будет знать король.
— Почему это? — спросил Мишель.
— Потому что так нужно. За час, я думаю, вы управитесь. Если не управитесь — из-под земли вас достану, и на мелкие куски распилю. Встать!
Они встали.
— Все, что нужно вам, при вас, надеюсь?
— Да, — сказал Мишель, не веря своим ушам.
Гусь посмотрел жалобно, держась за ребра.
— Умой морду, — сказал ему Хелье. — Вон кружка. Быстро!
Гусь направился к кружке, смочил ладонь.
— Помощь не нужна какая-нибудь? — спросил Хелье. — По башке кому-нибудь стукнуть, свердом помахать?
— Нет, конечно, — ответил Мишель. — Мы свердами не очень… Мы по другой стезе…
— Вот и хорошо. Времени у вас есть — ровно час. Ни минуты больше.
Мишель прекрасно понял, но все еще сомневался. Гусь закончил омовение. Отмылось не до конца, но сойдет.
— Не держись за ребра, толстяк, — сказал ему Хелье. — Ушиблены они у тебя, но не сломаны. Ломку ребер я оставил на следующий раз. Идите же! Даю вам слово, что это не подвох и не ловушка. — Он приблизился к Мишелю. — Дело ваше послужит мне прекрасным отвлекающим маневром. Я заинтересован в том, чтобы оно прошло успешно.
Мишель еще немного подумал и кивнул. Выхода не было. Гусь сомневался, но Мишель потянул его за рукав. Тати вышли.
— Нестор, Маринка, — сказал Хелье. — Я вернусь через два часа.
— Я с тобой, — возразил Нестор.
— Ты мне будешь мешать. Маринка, пожалуйста, сделай так, чтобы он никуда не рвался, и мать твою я доставлю сюда целой и здоровой.
Он подошел к сундуку Нестора и рывком перевернул его на бок.
— Эй! — сказал Нестор неуверенно.
Повозившись, Хелье оттянул второе дно и вытащил из тайного желоба сверд, скованный по традициям Старой Рощи — без кросс-гарда, легкий, со смещенным к рукоятке центром тяжести, с круглым поммелем.
— Ты сам его туда спрятал? — спросил Нестор. — А я все это время его таскал, по всему миру?
Хелье не ответил — был занят, прикидывал планы.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. ОБЛАВА
Король Франции Анри Первый любил иногда чем-нибудь полакомиться в середине дня, часа за четыре до обеда. Предпочитал он лионские андуйетты, сделанные из внутренностей свиньи — блюдо простонародное — и скрывал это от приближенных. Лакомясь, запивал он блюдо молодым вином, очень терпким — это свое пристрастие он тоже скрывал. Поэтому, когда без доклада, и даже без стука, в маленькую столовую ворвался капитан гвардейцев, Анри вскочил, сверкая глазами, и закричал на него — но капитану явно было не до того, что там у короля лежит, в блюде.
— Как ты смеешь!
— Сир, случилось огромное несчастье!
— Молчать!
— Ограбили казну!
— Выйди!
— Сир…
— Выйди! Я выйду с тобой.
Король вытолкал капитана из столовой и плотно прикрыл за собой дверь.
— Теперь говори.
— Сир, какие-то негодяи связали охрану и увезли все, что хранилось в казне!
— Куда?
— Никто не знает.
— Какие приказы отданы?
— Перекрывают все дороги.
— Это хорошо. Золото — тяжелое оно, быстро его не повезешь. Если дороги перекрыты, значит, есть шанс. Сколько у нас людей?
— Около тысячи человек стоят у всех ворот.
— Сколько в твоем распоряжении?
— Четыреста лучников. К вечеру будет больше. Пьер, твой казначей, в полном отчаянии, рвет на себе остатки волос.
— Прекрасно. Всех связанных развязать и арестовать, и привести сюда. Допрашивать буду я. Остальных раздели на группы по десять человек, и пусть обыщут каждый мезон. Сейчас мы напишем приказы…
Разыскали восьмерых писцов, и за четверть часа приказы были готовы. Король подписывал их крестиком не глядя, продолжая давать распоряжения.
Отряды лучников в кольчугах, и несколько отрядов конников, распространились по стратам, стуча в запертые двери, входя без стука в незапертые.
Один из этих отрядов произвел много шума, выбивая запертую дверь на Рю Ша Бланк, по соседству с мезоном Марии. Это привлекло внимание варангов. Один из охраняющих Марию и Эржбету приоткрыл ставню. Когда отряд подошел к дому Марии, варанги были готовы.
— По приказу короля! — крикнул начальник отряда. — Открывайте!
— Идите с миром! Мы не нарушили ни один закон! — крикнул варанг.
— Открывайте по хорошему, путан бордель!
Варанг открыл дверь. Начальник отряда сунул ему под нос королевский приказ. Варанг не умел читать.
— Ну и что же здесь написано? — осведомился он.
— Здесь написано, чтобы ты посторонился, когда тебя просят, — объяснил ему начальник, — а то по дерьеру врежем.
Варанг собрался было сказать что-то едкое, обидное, но ему действительно дали — сначала в морду, а потом, ввалившись вдесятером, и по дерьеру тоже. Двое его товарищей выскочили из спальни Марии с обнаженными свердами, и один тут же упал со стрелой в горле, а на второго навалились всем скопом и мгновенно обезоружили. Еще двое, сторожившие Казимира в соседней комнате, оказались умнее. Один вылез через окно, второй стал проталкивать Казимира. В этот момент в комнату вломились лучники, и один из них, проявивший наибольшее рвение, подбежал к варангу, выпихивающему польского наследника и оглушил его, ударив пикой по голове плашмя. Успевший вылезти варанг побежал. По нему выстрелили и промахнулись. Отряд распределился по дому. В верхнем уровне обнаружили трупы служанки и повара.
Два лучника вошли в спальню Марии, и один из них сказал ей и Эржбете с шармом, в те времена уже присущим многим мужчинам Франции:
— Жако, я выведу этих женщин на страт, оставлять их здесь было бы негалантно.
— Я…
— Жако, займись делом. Прекрасные женщины, следуйте за мною, если вас не затруднит.
Жако кивнул — женщины были не в его вкусе — и вышел.
— На соседнем страте вас ждет повозка, — сказал женщинам Хелье. — В ней лежит, прикрытый большим куском материи, старый раненый поляк. Поверните по выходе из калитки налево, и затем еще раз налево. Присоединитесь к лежащему в повозке, укройтесь материей, и не показывайтесь, пока я вам сам не скажу, что можно.
— Там Казимир! — сказала Мария, дрожа, показывая рукой.
— Знаю. Сейчас займусь, — сказал Хелье.
Он поклонился — весьма галантно — и вышел.
— Без Казимира я никуда не пойду, — сказала Мария.
Эржбета презрительно на нее посмотрела и пошла к двери. Мария схватила плоский кошель и, открыв сундук, переправила в кошель основные украшения, драгоценности, и пригоршню золотых монет.
Найдя Казимира, который пытался со связанными за спиной руками выскочить из комнаты без окон, но не мог открыть дверь, Хелье кинжалом разрезал веревки, всучил Казимиру шлем, и снял кольчугу через голову.
— Одевай.
— Тебя Бьярке послал?
— Какой еще Бьярке!
— Я без Марии не пойду никуда, — сказал Казимир, пытаясь собраться с мыслями.
— Надевай кольчугу, листья шуршащие! Отныне ты — королевский лучник, если спросят, а я твой пленный.
— Почему не наоборот? — спросил Казимир. — Э! Лех живой еще. Стой!
Он подбежал к Леху.
— Лех, очнись! Эй, дай кинжал! — попросил он Хелье.
— Кольчугу надень! С Лехом я сам…
Освобожденный Лех, пришедший в себя, дико озирался.
— Побег, — объяснил ему Хелье. — Идешь с нами.
Они выскочили в «кладовую». Прямо по центру лежал раненный варанг.
— Сорсьер! — крикнул Казимир, увидев выходящих из спальни Марию и Эржбету. — Ты цела, здорова?
Он хотел кинуться к ней, но Хелье его остановил, схватив за предплечье.
— Лучник! Говори только по-французски. Только! Я не могу быть лучником, они на меня косо смотрят, а наречие я знаю плохо. Варангов не берут в парижские лучники, листья шуршащие!
У лестницы, ведущей наверх, появился королевский лучник.
— Эти люди ни в чем не виноваты, надо бы их отпустить, — сказал Казимир на очень чистом французском.
— Тебя прислали нам в помощь? — спросил гвардеец. — Ты — человек Эсташа?
— Да.
— Подожди немного, не отпускай пока что. Меня зовет капитан, я у него спрошу.
Лучник скрылся наверху.
Эржбета слегка задержалась — подошла к истекающему кровью варангу, присела рядом, вытащила у него из-за гашника кинжал, выдернула из его шеи стрелу, взяла за волосы, посмотрела в глаза, и двумя ударами рукоятки выбила ему зубы. Хотела еще выколоть ему один глаз, но решила, что времени больше нет.
Выпроводив Марию, Эржбету, Казимира и Леха на страт, Хелье вернулся в дом и потянул лучника, ворочающего сундуки в передней, за кап.
— Где капитан? Эсташ говорит, что в этом доме есть потайная дверь, надо доложить капитану.
— Наверху.
Хелье взбежал на второй уровень. Там галдели и искали. Раздался голос капитана:
— Подвал проверили?
Хелье зашел в комнату — «келью» Эржбеты — и положил руку на плечо капитану. Капитан обернулся.
— Сожалею, — сказал Хелье.
И въехал капитану коленом в пах. Глаза капитана широко раскрылись, он согнулся пополам, но крикнуть не успел — Хелье ударил его поммелем в затылок. Капитан рухнул на пол. Хелье перевернул его на спину, перерезал тесемки, которыми плоский кошель капитана крепился к поясу и, убедившись, что королевский приказ в кошеле, быстро вышел.
Хелье обвел компанию взглядом и сразу нашел человека, который был ему нужен. Бенедикт в тунике сидел в шезе с поручнями у самой печи, в глубине — неприметный. Несколько человек встали, преградив варангу путь.
— Дело срочное, — сказал Хелье. — Мне нужно говорить… — он указал глазами на Бенедикта.
— Не расположен, — заявил томный мужчина, с глазами с поволокой.
— Связано с Полонией, — сказал Хелье со значением и зычно.
Бенедикт махнул рукой.
— Сверд… — начал томный.
— Оставь меня, — сурово отрезал Хелье. — Мне некогда.
Томный отошел к другим, оглянулся еще раз на Хелье, и сообщил:
— Какой темпераментный варанг… Мне такие всегда нравятся…
— Как ты смеешь!
— Сир, случилось огромное несчастье!
— Молчать!
— Ограбили казну!
— Выйди!
— Сир…
— Выйди! Я выйду с тобой.
Король вытолкал капитана из столовой и плотно прикрыл за собой дверь.
— Теперь говори.
— Сир, какие-то негодяи связали охрану и увезли все, что хранилось в казне!
— Куда?
— Никто не знает.
— Какие приказы отданы?
— Перекрывают все дороги.
— Это хорошо. Золото — тяжелое оно, быстро его не повезешь. Если дороги перекрыты, значит, есть шанс. Сколько у нас людей?
— Около тысячи человек стоят у всех ворот.
— Сколько в твоем распоряжении?
— Четыреста лучников. К вечеру будет больше. Пьер, твой казначей, в полном отчаянии, рвет на себе остатки волос.
— Прекрасно. Всех связанных развязать и арестовать, и привести сюда. Допрашивать буду я. Остальных раздели на группы по десять человек, и пусть обыщут каждый мезон. Сейчас мы напишем приказы…
Разыскали восьмерых писцов, и за четверть часа приказы были готовы. Король подписывал их крестиком не глядя, продолжая давать распоряжения.
Отряды лучников в кольчугах, и несколько отрядов конников, распространились по стратам, стуча в запертые двери, входя без стука в незапертые.
Один из этих отрядов произвел много шума, выбивая запертую дверь на Рю Ша Бланк, по соседству с мезоном Марии. Это привлекло внимание варангов. Один из охраняющих Марию и Эржбету приоткрыл ставню. Когда отряд подошел к дому Марии, варанги были готовы.
— По приказу короля! — крикнул начальник отряда. — Открывайте!
— Идите с миром! Мы не нарушили ни один закон! — крикнул варанг.
— Открывайте по хорошему, путан бордель!
Варанг открыл дверь. Начальник отряда сунул ему под нос королевский приказ. Варанг не умел читать.
— Ну и что же здесь написано? — осведомился он.
— Здесь написано, чтобы ты посторонился, когда тебя просят, — объяснил ему начальник, — а то по дерьеру врежем.
Варанг собрался было сказать что-то едкое, обидное, но ему действительно дали — сначала в морду, а потом, ввалившись вдесятером, и по дерьеру тоже. Двое его товарищей выскочили из спальни Марии с обнаженными свердами, и один тут же упал со стрелой в горле, а на второго навалились всем скопом и мгновенно обезоружили. Еще двое, сторожившие Казимира в соседней комнате, оказались умнее. Один вылез через окно, второй стал проталкивать Казимира. В этот момент в комнату вломились лучники, и один из них, проявивший наибольшее рвение, подбежал к варангу, выпихивающему польского наследника и оглушил его, ударив пикой по голове плашмя. Успевший вылезти варанг побежал. По нему выстрелили и промахнулись. Отряд распределился по дому. В верхнем уровне обнаружили трупы служанки и повара.
Два лучника вошли в спальню Марии, и один из них сказал ей и Эржбете с шармом, в те времена уже присущим многим мужчинам Франции:
— Жако, я выведу этих женщин на страт, оставлять их здесь было бы негалантно.
— Я…
— Жако, займись делом. Прекрасные женщины, следуйте за мною, если вас не затруднит.
Жако кивнул — женщины были не в его вкусе — и вышел.
— На соседнем страте вас ждет повозка, — сказал женщинам Хелье. — В ней лежит, прикрытый большим куском материи, старый раненый поляк. Поверните по выходе из калитки налево, и затем еще раз налево. Присоединитесь к лежащему в повозке, укройтесь материей, и не показывайтесь, пока я вам сам не скажу, что можно.
— Там Казимир! — сказала Мария, дрожа, показывая рукой.
— Знаю. Сейчас займусь, — сказал Хелье.
Он поклонился — весьма галантно — и вышел.
— Без Казимира я никуда не пойду, — сказала Мария.
Эржбета презрительно на нее посмотрела и пошла к двери. Мария схватила плоский кошель и, открыв сундук, переправила в кошель основные украшения, драгоценности, и пригоршню золотых монет.
Найдя Казимира, который пытался со связанными за спиной руками выскочить из комнаты без окон, но не мог открыть дверь, Хелье кинжалом разрезал веревки, всучил Казимиру шлем, и снял кольчугу через голову.
— Одевай.
— Тебя Бьярке послал?
— Какой еще Бьярке!
— Я без Марии не пойду никуда, — сказал Казимир, пытаясь собраться с мыслями.
— Надевай кольчугу, листья шуршащие! Отныне ты — королевский лучник, если спросят, а я твой пленный.
— Почему не наоборот? — спросил Казимир. — Э! Лех живой еще. Стой!
Он подбежал к Леху.
— Лех, очнись! Эй, дай кинжал! — попросил он Хелье.
— Кольчугу надень! С Лехом я сам…
Освобожденный Лех, пришедший в себя, дико озирался.
— Побег, — объяснил ему Хелье. — Идешь с нами.
Они выскочили в «кладовую». Прямо по центру лежал раненный варанг.
— Сорсьер! — крикнул Казимир, увидев выходящих из спальни Марию и Эржбету. — Ты цела, здорова?
Он хотел кинуться к ней, но Хелье его остановил, схватив за предплечье.
— Лучник! Говори только по-французски. Только! Я не могу быть лучником, они на меня косо смотрят, а наречие я знаю плохо. Варангов не берут в парижские лучники, листья шуршащие!
У лестницы, ведущей наверх, появился королевский лучник.
— Эти люди ни в чем не виноваты, надо бы их отпустить, — сказал Казимир на очень чистом французском.
— Тебя прислали нам в помощь? — спросил гвардеец. — Ты — человек Эсташа?
— Да.
— Подожди немного, не отпускай пока что. Меня зовет капитан, я у него спрошу.
Лучник скрылся наверху.
Эржбета слегка задержалась — подошла к истекающему кровью варангу, присела рядом, вытащила у него из-за гашника кинжал, выдернула из его шеи стрелу, взяла за волосы, посмотрела в глаза, и двумя ударами рукоятки выбила ему зубы. Хотела еще выколоть ему один глаз, но решила, что времени больше нет.
Выпроводив Марию, Эржбету, Казимира и Леха на страт, Хелье вернулся в дом и потянул лучника, ворочающего сундуки в передней, за кап.
— Где капитан? Эсташ говорит, что в этом доме есть потайная дверь, надо доложить капитану.
— Наверху.
Хелье взбежал на второй уровень. Там галдели и искали. Раздался голос капитана:
— Подвал проверили?
Хелье зашел в комнату — «келью» Эржбеты — и положил руку на плечо капитану. Капитан обернулся.
— Сожалею, — сказал Хелье.
И въехал капитану коленом в пах. Глаза капитана широко раскрылись, он согнулся пополам, но крикнуть не успел — Хелье ударил его поммелем в затылок. Капитан рухнул на пол. Хелье перевернул его на спину, перерезал тесемки, которыми плоский кошель капитана крепился к поясу и, убедившись, что королевский приказ в кошеле, быстро вышел.
* * *
Через полчаса в «Ла Латьер Жуайез» вошел варанг в купеческой одежде со свердом у бедра. В иное время разбитная компания нашла бы это забавным, но в данный момент заведение обыскивали лучники — свита Бенедикта приуныла. Противно, когда место, где ты определился на постой, обыскивают лучники.Хелье обвел компанию взглядом и сразу нашел человека, который был ему нужен. Бенедикт в тунике сидел в шезе с поручнями у самой печи, в глубине — неприметный. Несколько человек встали, преградив варангу путь.
— Дело срочное, — сказал Хелье. — Мне нужно говорить… — он указал глазами на Бенедикта.
— Не расположен, — заявил томный мужчина, с глазами с поволокой.
— Связано с Полонией, — сказал Хелье со значением и зычно.
Бенедикт махнул рукой.
— Сверд… — начал томный.
— Оставь меня, — сурово отрезал Хелье. — Мне некогда.
Томный отошел к другим, оглянулся еще раз на Хелье, и сообщил:
— Какой темпераментный варанг… Мне такие всегда нравятся…