Страница:
* * *
Эржбета и Маринка куда-то ушли — похоже, им понравилось проводить вместе время в Венеции. Нестор по обыкновению заспался, а проснулся, когда его толкнули в плечо, и с удивлением обнаружил стоящего рядом с ложем Бенедикта, одетого в купеческий венецианский наряд — несколько слоев пестрой ткани с преобладанием бордового оттенка.— В дороге ты, помнится, говорил мне, что ты хронист.
— Я и теперь не отказываюсь, — Нестор сел на постели. — Вот только с утра я не очень… Утром, до завтрака, я не хронист, а просто невоспитанная скотина.
— Позавтракаем в пути. Нужно мне с тобою съездить в пригород.
— Зачем?
— Нужно. Ничего особенного, не бойся.
— Я ничего не боюсь.
— Тебе предстоит слегка потрудиться, но не просто так, а за вознаграждение.
— Звучит заманчиво, но мне лень.
— Вставай, одевайся.
— Хорошо. Отвернись.
— Не переживай. Эрекционный пенис для меня не новость, видел раньше не раз.
Все-таки он ужасно развратный тип, подумал Нестор, вставая.
Бенедикт повел его завтракать в таверну.
— Верхом ездить умеешь? — спросил он, глядя, как Нестор поглощает венецианскую лазанью.
— Не люблю.
Неприязнь к верховой езде Нестор унаследовал от отца.
— Я не о любви спрашиваю, и не в храм Венеры тебя приглашаю.
— Умею. А долго ехать?
— Средне. У тебя что, дела неотложные?
— Нет, я просто так спросил.
Сделался небывало теплый день, последний отголосок бабьего лета в Венеции. Легкий ветерок с Адриатики ласкал кожу. Нанятый Бенедиктом перевозчик мычал себе под нос какую-то занудную мелодию, орудуя веслами. Высадившись на континенте, Бенедикт и Нестор направились к прибрежным конюшням, где их ждали, видимо по предварительной договоренности, две лошади. Лошадь Нестора оказалась покладистой и даже, кажется, старалась не слишком сильно трясти неумелого всадника. Через два часа езды вдоль берега, миновав стоящий на привале работорговый караван, Бенедикт и Нестор прибыли в непримечательное селение средней живописности, неподалеку от городка Эквило, впоследствии переименованного в Йезоло. На лугу по соседству паслись коровы и собаки. Почти все жители отсутствовали — возможно отправились на какие-нибудь италийские полевые работы, подумал Нестор. Перед самой большой казой в селении сидел на панчине, положив босые жилистые ноги на перевернутую лохань, величественного вида старик. Неподалеку от него девица на выданье отчитывала двух мальчиков-подростков за какую-то провинность.
Бенедикт спешился, сделал знак Нестору следовать его примеру, и, ведя коня под узцы, подошел совсем близко к старику.
— Здравствуй, амико фидато, — сказал он приветливо.
— А, это ты, — старик приветливо улыбнулся. — И с тобою спутник.
— Да, и он понимает по-гречески. Давеча у меня был Александр, и сказал, что тебе нужен хронист на один день.
— Везде успеет Александр, — заметил старик, улыбаясь, показывая остатки зубов. — Шустрый и деятельный. И у меня побывал недавно.
— Он сказал, что у тебя накопилось много всякого, о чем ты хотел бы поведать людям.
— Да, я его спросил, нет ли у него кого на примете.
— Вот, я привез тебе человека.
Старик перестал улыбаться.
— Подойди ближе, человек, — велел он.
Нестор, которому старик не понравился, подошел.
— Кто таков? Отвечай не таясь.
— Навуходоносор, мореход из Африки, — недовольно сказал Нестор. — Промышляю грабежом купеческих судов.
Некоторое время старик молча смотрел на Нестора.
— А хамить старшим тебя в Киеве на Подоле научили? — спросил он неожиданно по-славянски.
— Какие неприятные люди здесь живут, — заметил Нестор, тоже по-славянски. — Сварливые.
Старик покачал головой — не осуждающе, но, наоборот, будто ответ Нестора его полностью удовлетворил.
— Есть сомнения по поводу его грамотности, — сказал он Бенедикту по-гречески.
— Сомнения? — переспросил Нестор. — Впрочем, что мне до твоих сомнений.
— Александр рекомендует именно его, — сказал старику Бенедикт. — По нескольким причинам, одна из которых — он киевлянин.
— Что ж с того?
— И он надежный человек.
— Надежный? — старик прищурился. — Ага. Как зовут надежного человека?
— Нестор.
Старик рассмеялся. Нестор насупился.
— Из какого рода ты, Нестор?
Бенедикт посмотрел на Нестора.
— Из хорошего, — недовольно буркнул Нестор.
— Он мне нравится, — сказал старик. — Но вот с грамотностью…
— Надежность важнее грамотности, амико фидато, — предположил Бенедикт. — Главное, что все, что он запишет, попадет в нужные руки.
— Я хронист! — гордо сказал, не выдержав, Нестор. — Я письмом владею с десяти лет!
— Ага, — старик перевел на него взгляд колючих серых глаз. — Это с каких же это пор на Руси хронисты водятся?
— С тех пор, как в вашей сраной Венеции перестали водиться, — парировал Нестор.
— Как зовут твоего отца?
— А тебе-то что?
— Отца его зовут Хелье, — сказал Бенедикт.
— Хелье? — старик убрал ноги с лохани. — Уж не тот ли Хелье, что из рода Ягаре?
— Да, — удивился Бенедикт, и Нестор тоже удивился.
— Вот, значит, какой у Хелье сын, — сказал старик. — Крепкий парень. А ведь действительно похож, только у Хелье щеки не такие круглые. И, пожалуй, глаза умнее. Что ж, раз Хелье, значит, все хорошо. Спасибо, амико фидато. Ну, пойдем… — он улыбнулся и добавил по-славянски, — в гридницу.
В гриднице было светло и чисто. Интерьером каза не отличалась от других пригородных домов Республики — те же резные перекрытия, те же незамысловатые карнизы, окна высокие — для прохлады летом, ставни мощные — для тепла зимой.
— Садись, — сказал старик Нестору. — Вот стол, вот перо, вот бумага. Амико фидато, вон там на полке Библия по-латыни, по-гречески, и по-славянски, чтобы тебе скучно не было, пока сын мой отсутствует.
— Библию я уже читал, — возразил Бенедикт. — Я лучше посижу рядом с вами, послушаю.
— Мы по-славянски будем писать.
— Это ничего.
— Ты понимаешь по-славянски?
— Нет. Но, говорят, у славянских наречий много общего со шведскими.
— А по-шведски понимаешь?
— Тоже нет. Но все равно интересно.
— Что ж, слушай, раз интересно, — сказал старик без раздражения в голосе. — Нестор, ты пить или есть хочешь?
— Нет, благодарю. А что мы такое писать тут будем?
— Узнаешь сейчас. Начнем!
И они начали. Бенедикт вслушивался в славянскую речь, пытаясь уловить интонации. Старик диктовал твердым, уверенным голосом. Нестор писал быстро, но временами останавливался и переспрашивал, и один раз заспорил со стариком.
— Ну что же это такое! «Они же ответили, веруем Богу, и учит нас Магомет так: совершать обрезание, не есть свинины, не пить вина, зато по смерти, говорит, можно творить блуд с женами». Что за глупости!
— Так они говорили.
— Болгары?
— Да.
— Не могли они так говорить! И вот дальше, «Здесь же, говорит, следует предаваться всякому блуду. Если кто беден на этом свете, то и на том, и другую всякую ложь говорили». Ну что это такое!
— Ты пиши.
— Да глупо же!
— Пусть глупо, — сказал старик. — А ты все равно пиши.
— Да ведь на самом деле они по-другому говорят. У них написано…
— То, что у них написано, никто не читает, даже сами магометане.
— Да ведь Владимир их слушает, и, получается, верит тому, что они ему говорят.
— Он и верил.
— Владимир?
— Да.
— Быть этого не может.
— Почему?
— Владимир был умный! — сообщил Нестор. — Умнее его в то время людей не было! А у тебя получается, что он дурак дураком.
— А может он и не верит. Об этом мы не пишем, верит он или нет — а пишем только то, что ему говорят.
Нестор еще что-то возразил. Старик посмотрел на Бенедикта. Папа Римский улыбался — ему нравилась перепалка, и он пытался уловить смысл.
Снова принялись писать.
— Ну это уж никуда не годится! — сказал Нестор. — «Плюнул на землю». Это Владимир-то! Да он был человек просвещенный, что ж он плюется-то, как смерд какой-то!
— Ты Владимира видел лично? — спросил старик.
— Не видел.
— Ну так откуда тебе знать, просвещенный он был, или противусвещенный.
— Это всем известно, какой он был.
— Так уж всем?
— Да, всем.
— И помнят о нем?
— Конечно.
Старик почему-то довольно улыбнулся и погладил опрятную бороду.
Ближе к вечеру супруги (отец и мать подростков и девушки) вернулись, как оказалось, из поездки в Венецию за гостинцами. Жена — высокая красивая италийка среднего возраста — раскланялась с гостями и ушла переодеться. Муж — худой, небольшого роста брюнет, поздоровался вежливо, представился гостям — «Романус меня зовут, Романус» и тоже ушел переодеваться.
Старик, которого звали Базилио, и Нестор закончили работу. Вскоре семья и гости сели ужинать.
Девушка, дочь Романуса, время от времени смотрела смущенным взглядом на Бенедикта. В своем купеческом костюме глава прелатов мира действительно был неотразим, а в столовых манерах его чувствовалось превосходное воспитание. Длинные пальцы ловко орудовали ножом, разделывая говядину. Поднимая кубок, Бенедикт демонстрировал изящное запястье. Очень правильные черты лица его подчеркивались длинными прямыми темными волосами. Красивый баритон гостя заставлял девушку трепетать и чувствовать томление и тоску.
* * *
Несколькими часами ранее, следуя прогулочным шагом вдоль небрежно укрепленного промежуточного канала в Сан-Марко, Маринка выговаривала матери таким образом:— Ты, мутер, что-то совсем притихла последнее время. Это даже неприлично как-то. Смотри сколько веселых лиц кругом, все радуются, солнышко светит. Чем ты так озабочена?
— Как ты думаешь, Маринка, человек — хозяин своей судьбы, или же все в мире предопределено?
— Это зависит от того, сколько у человека денег, — серьезно ответила Маринка. — И еще наверное от климата. В Швеции, например, трудно быть хозяином судьбы — снег идет, все по домам сидят. Здесь легче.
Пьяцца Романа, в то время — центр развлечений Венеции — открылась женщинам во всей своей медиевальной красе, с товарами и лавками по периметру, с уличными певцами, одетыми броско и пестро. Разносчики предлагали всякое, от пирогов из особого венецианского теста до краденых драгоценностей. По соседству с музыкантами фокусник показывал чудеса. В республиканской Венеции за исполнением церковных законов, приравнивавших фокусы к оккультизму, следили менее строго, чем в других местах.
— Вот яйцо, — говорил фокусник, показывая куриное яйцо зрителям. — Сейчас оно исчезнет. Вот, смотрите внимательно. Раз… — он обернулся вокруг себя, держа яйцо на виду. — Два… Три!
Быстрым жестом он сунул яйцо себе под мышку.
— Обман, обман! — закричали ему. — Ты сунул яйцо под мышку, мы так тоже умеем!
— Под мышку? — удивился фокусник.
— Да!
— Под которую?
— Под ту! Вон ту, — зрители стали показывать пальцами на левую мышку.
Фокусник сделал вид, что не понял, и заглянул себе под правую мышку, а затем недоуменно показал ее зрителям.
— Нет, под другую! Другую! — закричали ему.
— Другую?
Он сделал полуоборот и, стоя спиной к публике, снова заглянул себе под правую мышку, которая теперь по отношению к аудитории оказалась слева.
— Нет, нет! — в толпе стали смеяться. — Под другую!
— Ах под другую! — сообразил фокусник, снова поворачиваясь к публике. — Ага. Под эту?
И он продемонстрировал аудитории левую мышку. Там тоже не оказалось яйца.
— На самом деле это конечно же обман, — признался фокусник. — Яйцо действительно не исчезло, я его спрятал. А знаете куда?
— Куда? — спросили его.
— А вот этому парню за ухо!
И фокусник вытащил яйцо из-за уха смущенного мальчика лет десяти. Толпа засмеялась.
— Маринка, видишь вон ту таверну? Со столиками на открытом воздухе? — спросила Эржбета.
— Да.
— Посиди там, я вернусь через полчаса.
— Мутер, это нечестно. Ты обещала, что мы везде будем таскаться вдвоем.
— Будем. Через полчаса.
— Ма, ну пожалуйста!
— Будь хорошей девочкой, Маринка.
Маринка недовольно пожала пухлыми плечами, поправила рыжую копну волос, и пошла, бедрами покачивая, к таверне. Эржбета, подождав и уверившись, что дочь сидит за столиком и болтает с половым, быстро переместилась к углу и скользнула в проулок — совершенно пустой, хотя и примыкавший к многолюдной пьяцце.
— Здравствуй.
— И ты здравствуй.
Ликургус в походном облачении, со свердом, мрачный как всегда, сказал только:
— Вон там она обитается.
И показал на непримечательную дверь.
Вдвоем они зашли в полутемное помещение. Неприятный и неопрятный старик посмотрел на них подслеповатыми глазами и ничего не сказал. Ликургус окинул комнату взглядом и уверенно шагнул к узкой двери, за которой оказалась скрипучая, пахнущая мышами лестница. Они поднялись во второй уровень и, пройдя проем, оказались в комнате, похожей на келью, с каменным полом и одним окном. Несмотря на теплый день, в печи горел огонь. Стены в темных потеках.
На ложе сидела женщина в одной робе — не старая еще, с благородными чертами лица.
— Все-таки явились, — недовольно сказала она.
— Ты, Юстиния, все молодеешь, — сделал ей комплимент Ликургус.
— Да, я все еще ничего, не правда ли? — вдруг обрадовалась Юстиния.
— К делу Юстиния, к делу. Где Сакр?
— Сакр не придет, — Юстиния недобро посмотрела — сперва на Ликургуса, затем на Эржбету. — Не придет Сакр. Видеть вас не желает.
Эржбета подошла к окну — посмотреть, все ли еще там Венеция. Венеция была на месте, но это была какая-то другая Венеция, и время дня было другое.
— Понимаю, почему, — сказал Ликургус. — Но мы и без него обойдемся. Сакр нарушил условия договора, и договор таким образом нас больше не касается. Предсказания не сбылись. Следовательно, договор нужно расторгнуть прямо сейчас. И ты это сделаешь, Юстиния.
В отличие от Эржбеты, излишнего любопытства он не проявлял. Женщины могут одновременно делать несколько грунок сразу, если грунки не слишком сложные. Мужчины могут делать только одно дело за раз.
— А девушка твоя с тобою согласна? — злорадно осведомилась Юстиния.
— Я согласна, — подтвердила Эржбета, отходя от окна. — Договор должен быть расторгнут. Поэтому мы здесь.
Юстиния поерзала на ложе, переменила позу, подогнула под себя ноги. Длинные седые волосы выглядели неряшливо.
— Вы меня разжалобили. Вы помните причины заключения договора? Хорошо помните?
— Глупый вопрос, — сказал Ликургус.
— Развратники, — без осуждения заметила Юстиния. — Похотливые твари. Оба. Я тебе, Ликургус, предлагала зачать со мной ребенка. И договора бы никакого не было. Но ты отказался.
— Наш с тобою ребенок получился бы еще хуже…
— Чем то, что получилось с ней? Не знаю, не знаю. В конце концов, я не сестра тебе.
— Как ты смеешь! — возмутилась Эржбета.
— Смею, милая, смею. Уж меня-то вы не обманете. Прекрасно вы знали тогда, что вы брат и сестра. Потому и к ворожихе побежали — не в церковь, а именно к ворожихе. Там вас Сакр и прищучил договором. А вы ему поверили, дураки. «Ах, родится Антихрист». А откуда вам было знать, родится он или нет? Может, очень даже хороший человек родился бы, ежели без договора. А так пришлось дитятю отдавать на воспитание каким-то шведам бестолковым. А условия-то, условия! Сакр — он выдумщик большой. Мол, подчиняетесь вы приказу любого кесаря, который рядом окажется. Иначе весь мир узнает, что вы родители Антихриста. И вы этой сказке поверили!
— Это не сказка, — возразила Эржбета. — Перестань кривляться, Юстиния.
— Не сказка? Вот Сакр — нарушил условия, ну и где же он, Антихрист? Нету. Погода есть, страда есть, река течет, а Антихриста нету. О! Ты, Ликургус, думаешь небось, что коли ты себя Ордену посвятил, так тебя там, наверху, простят и приголубят? За заслуги? Жди! — Она помолчала, глядя на Ликургуса. — Позволь, — сказала она, — ты действительно так думаешь? Ну, знаешь ли…
Эржбета быстро посмотрела на Ликургуса.
— Ты его видел? — спросила она.
— Сына нашего?
Ликургус кивнул.
— Обычный человек?
— Вполне. Охотник он. Любит приемных родителей. Все довольны.
Эржбета перевела взгляд на Юстинию.
— Расторгай договор, — сказала она.
— Ты думаешь, душу свою спасешь расторжением договора? — спросила ее Юстиния. — Ишь ты, какая прыткая.
— Не твое дело, что я думаю. Начинай.
— Вы все-таки еще поразмыслите. Один нарушил, а двое не нарушают, живут себе, как прежде. Ох, погубите души свои. Ох, смотрите, как бы не обжечься.
— Старая ведьма, — сказал Ликургус. — Долго ты будешь над нами издеваться?
Глянув на него злобно, Юстиния соскочила с ложа на каменный пол. Босые белые ноги ее в синих венах контрастировали с темными плитами. Встав посередине комнаты, она уставилась в угол. Вскоре воздух в комнате изменился, увлажнился, стал холоднее, запахло какими-то болотными цветами, заходили тени по полу. Эржбета подошла к Ликургусу и встала рядом с ним. Глянув ей в глаза, Ликургус взял ее за руку.
Посередине комнаты на полу возник шарообразный кристалл значительных размеров и стал подниматься медленно, и завис на уровне глаз. Юстиния что-то бормотала.
— Э! — сказала она вдруг. — Что-то ты, Ликургус, путаешь. Никакой он не охотник.
Ликургус, неприятно завороженный зрелищем, мотнул головой, собираясь с мыслями.
— Ничего я не путаю.
— Нет, путаешь. Охотники такие не бывают. Как зовут того, которого ты нашел?
— Тор.
— Нечасто так называют детей в Швеции, не так ли.
— Мне не до шуток, Юстиния.
— Такое имя — Рагнар — тебе ни о чем не говорит?
— Говорит. При чем тут Рагнар?
Юстиния оглянулась на него, улыбаясь зловеще. Ликургус чуть помедлил, выпустил руку Эржбеты, и шагнул к кристаллу.
— Не может быть, — сказал он. — Что ты болтаешь! Рагнар — законный сын. Да и на нас он не похож совершенно. Ни на Эржбету, ни на меня.
Юстиния продолжала улыбаться. Ликургус вгляделся.
— Судьба, — сказала Эржбета, не подходя к кристаллу.
— Не может быть, — пробормотал Ликургус. — Мы не при чем! Сакр нарушил условия — почему мы должны отвечать за Сакра? Это глупо! И нечестно!
— Ну, поговорил, и хватит. А девушку мне все-таки жалко. — Она подошла к Эржбете вплотную. — Жалко мне тебя. И дам я тебе совет. — Она оглянулась на Ликургуса. — Что тебе дорого, то ты, девушка, береги. Хотели Антихриста — вот он вам. А дорогое береги.
Эржбета, и без того бледная, побелела еще больше. Ликургус оглянулся на нее. Нужно было подумать, осмыслить. Может, уйти, вернутся на следующий день? От него ждали решения. Решение не складывалось.
Дверь с грохотом распахнулась и в комнату ввалились трое вооруженных людей. Сверд Ликургуса лязгнул, выскакивая из ножен, но люди и не думали на него нападать. Расступились. За ними вошел Сакр — постаревший, осунувшийся, лысый, но вполне узнаваемый. Некогда хитрые восточные глаза глядели с мрачноватой издевкой.
— Не бойся, Ликургус, — сказал он. — Это всего лишь я.
Эржбета разжала рукоять ножа. Сакр кивнул своей охране.
— Можете идти.
Они поклонились и вышли. Ликургус вложил сверд в ножны.
— Кажется, я успел, — сказал Сакр. — Это просто замечательно! Юстиния, дорогая моя, нехорошо обманывать людей. Заманивать их обещаниями, которые ты не можешь выполнить.
— Вот как? — неприятным голосом спросила Эржбета, чувствуя, что успокаивается.
— Да, именно так.
— Они сами напросились, — поведала Сакру Юстиния.
— Возможно. И ты показала им Рагнара, не так ли. И намекнула, что именно он и есть Антихрист, и они, конечно же, поверили. — Он повернулся к Ликургусу. — Не стыдно? — И к Эржбете. — Вы же взрослые люди! Такие антихристы, как Рагнар, рождаются каждый год.
— Он действительно наш сын? — спросила Эржбета.
Сакр слегка помялся.
— Да, — сказал он.
— Почему он блондин, а не рыжий?
— Не знаю. Это не имеет значения. Даю вам слово, что он не Антихрист. Но суть не в этом, а в том, что Юстиния договор расторгнуть не может. Вы помните договор?
Эржбета пожала плечами. Ликургус молчал.
— Помните. Но не дословно. Договор у меня в мешке, вот тут. — Он поднял мешок, показывая. — Я бы хотел вам кое-что объяснить, но делать это здесь, в потемках, при этой… — Сакр поморщился. — Не желаю. Пойдемте на свет. Пойдемте, пойдемте.
Для людей отчаявшихся нет ничего более обнадеживающего, чем уверенность неглупого человека.
— Ты мне за это заплатишь, — сказала Юстиния грозно и закашлялась.
Сакр подошел к кристаллу, обхватил его руками, приподнял, и с размаху грохнул об пол. Последовала вспышка, будто искра попала на комок серы, и кристалл разлетелся в светящуюся пыль. Затем пыль погасла.
— Езжай к волхвам, — сказал Сакр, глядя грозно на Юстинию, которая сникла, опустила голову, попятилась, и села на ложе. — Нечего тебе здесь делать. А вы, оба — пойдем со мной. Есть тут неподалеку прелестная таверна.
— Ты вспомни, Сакр, — сказала Юстиния, не поднимая головы. — Вспомни, кому и чем ты обязан.
— Я не люблю воспоминания, — ответил Сакр.
Таверна действительно оказалась совершенно прелестна — на солнечной стороне многолюдной Пьяцца Романо. Сели втроем за столик. Сакр в длинном балахоне, Эржбета в строгом платье, и Ликургус в походной одежде — не привлекали внимания, поскольку на площади присутствовали, и сидели за столиками таверн, люди из сотни разных стран с разными традициями. Маринки нигде не было видно, а площадь выглядела иначе. Эржбета попыталась сообразить, почему площадь выглядит по-другому, и поняла — тени легли под другим углом. Она посмотрела на солнце.
— Мы, похоже, целый день там провели с Юстинией, — сказала она.
Сакр отрицательно покачал головой.
— Скорее наоборот.
— Что ты натворил, Сакр? Признавайся, — попросила Эржбета.
— Позавидовал Ликургусу.
— Вот как? — удивился Ликургус.
— Да. Ты все знал заранее, Ликургус.
— Не понимаю.
— Ты знал, что будешь служить Ордену.
— Я тогда не знал даже о существовании Ордена.
— И все-таки знал, что будешь ему служить. Это не уловка, это у тебя само собой получилось, но удобно — вроде бы подчиняешься кесарю, но кесарю особому, брезгливому, до смертоубийства не опускающемуся. Вот я и позавидовал.
— Праздные разговоры, — заметила Эржбета. — Если будешь ходить вокруг да около, Сакр, я тебя зарежу. Мне, в отличие от тебя, есть что терять.
— Да, — сказал Сакр. — Знаю. Хорошая у тебя дочка, Эржбета. И мучается тем, что бесплодна.
Эржбета опустила глаза.
— Ты поэтому и хочешь разорвать договор, — продолжал жестокий Сакр. — Чтобы дочка не мучалась. Как человек восточный, я тебе сочувствую весьма поверхностно. На востоке вообще много показного.
— Не философствуй, Сакр, тебе не идет, — сказал Ликургус. — Рагнар — не Антихрист?
— Нет, я ж вам говорил уже, — возмутился Сакр. — Впрочем, не знаю точно. — Эржбета и Ликургус нахмурились. — Нечего на меня так смотреть! Поведение его, конечно, оставляет желать лучшего. Кстати, все, что Юстиния наговорила вам про меня — ложь. Договор я не нарушил ни в одной букве. С этими договорами вечно какие-то несуразицы. Условия договора выполняются с точностью до наоборот. То есть, если Рагнар — Антихрист, то разрыв договора — не нарушение, а именно отмена — сведет на нет его сущность, он станет другим. Так получается. Но отменить договор нельзя.
— Все-таки тебя нужно зарезать, — сказала Эржбета.
— Зачем же. Я вам еще пригожусь.
Помолчали.
— Сакр, а скажи, для чего договор нужен был тебе? — спросил Ликургус.
Сакр вздохнул.
— Честно сказать?
— Если не затруднит.
— Ну, что ж… Началось все из-за женщины.
Он еще раз вздохнул.
— Ну, хватит стенать! — строго сказал Ликургус. — Что за женщина?
Сакр улыбнулся грустно.
— Женщина, ради которой мне пришлось иметь дело с волхвами… и с вами… таких женщин не бывает. Нигде, никогда. Власть ее надо мной была безгранична.
Сакр умолк. Эржбета еще раз оглядела площадь. Причины, по которым Сакр ввязался в дело с договором, ее не интересовали. Ликургус проявляет праздное любопытство.
— А ты не стесняйся, — поощрил Сакра Ликургус. — Здесь все свои. Говори, раз уж начал.
— Я не стесняюсь.
И Сакр рассказал — о том, как он спокойно смотрел на убийства его друзей по приказу этой женщины, на…
— Она с неприкрытым цинизмом меня использовала, как наушника, как спьена…
И при этом стремительно возвышалась. (Эржбета улыбнулась насмешливо). Пришел срок, кончилось терпение, Сакр объявил, что выполнил все свои обещания и требует награды. Над ним посмеялись.
Нельзя потерять душу полностью при жизни. В тот момент, когда Сакр до конца понял, что его обманули, душа дала о себе знать — все, что он позволил сделать, и что сделал сам, за минувшие пять лет, предстало ему в отчетливо очерченной совокупности. Стало тоскливо.