Страница:
выхода второго издания (см. подробнее во вступительной статье).
С. 7- --дабы представить Францию страной идиотов...-- Этот прием неоднократно
использовался и в печатных опровержениях на книгу Кюстина, и в приватных репликах на нее;
ср., например, у Лабенского утверждение, что недоброжелатель мог бы опорочить Францию,
представив ее страной, природа которой исчерпывается бордоскими ландами и меловыми рав-
нинами Шампани, а история -- отравлениями и массовыми убийствами соотечественников
{Labinski. Р. 33--35); язвительный пассаж на ту же тему занес в дневник секретарь русского
посольства в Париже Виктор Балабин:
"Будь у меня время и место, я забавы ради показал бы, как можно описать в той же манере, в
какой г-н де Кюстин пишет о России, Францию и французов. Возьмем, например, таможни: вы
приезжаете на границу, у вашего ребенка с собою азбука, изданная в Брюсселе; ее конфискуют
-- вот вам и свободный обмен мыслями; у вас в кармане несколько сигар -- их конфискуют;
чай также, кружева, шелка и проч. -- также; вот вам и свобода торговли! Содержание
заключенных в наших русских тюрьмах жестоко! -- а Мон-Сен-Мишель с заключенными, о
здоровье которых ежедневно извещает нас "National"? И что же мы там читаем? Тот повесился,
этот зарезался, тот сошел с ума..." [Balabine. P. 158); ср. также в одном из донесений Я.
Толстого: "Славную книгу мог бы сейчас написать о Франции кто-нибудь из русских, в
отместку за книгу о России маркиза де Кюстина:
стоило бы только перечислить все обвинения, которыми осыпают друг друга различные
партии; стоило бы только воспроизвести все то, что высказывается в печати о непорядках,
безнравственности, корыстолюбии, недобросовестности и даже бесчеловечности французов!"
[ЛН. М., 1937- Т. у1у.
С. боз).
...упрек в неблагодарности...-- Имеется в виду неблагодарность по отношению к
Николаю I. Во всех свидетельствах, касающихся реакции императора на книгу Кюстина,
подчеркивается его глубокая уязвленность поведением Кюстина, ответившего на любезный
прием "клеветническим" отчетом о путешествии. Ср., например, один из рассказов,
циркулировавших летом 1843 г. среди русских за границей: "Мне сейчас рассказывал
приезжий из Петербурга, что Государь был очень рассержен книгою Кюстина и сказал, что в
другой раз его так не поймают, т^о) е^сть) что он с чужестранцами-- разговаривать не будет.
Он раз пришел в и часов вечера -- в салон к Императрице, проведя весь вечер в чтении
Кюстина и весь в гневе; сказал Императрице, что покажет ей кое-что, что удивит ее. Он не
мог спокойно говорить о книге Кюстина" (письмо А. И. Тургенева к Н.И.Тургеневу из
Мариенбада от 13/25 июля 1843 г.; НЛО. С. i2o). Кюстин был в курсе атих слухов; 24 июня
1843 г. он писал Софи Гэ: "Я узнал от очевидца, что большая часть книги была прочитана в
присутствии императора и его семейства, которые постоянно прерывали чтение своими
401
Комментарии
комментариями, возражениями, а порой и подтверждениями: хотел бы я, как говорится,
проскользнуть туда маленькой мышкой". Позднейшие мемуаристы объясняли гнев
императора получением им-- уже после первой встречи с Кюстином -- компрометирующей
информации о нравственности визитера, после чего отношение к гостю переменилось -- "и
книга явилась как мщение" (Бутурлин М. Д. Записки//?^. IQOI, No ia. 0.434)- Сам Кюстин
энергично оспаривал такое объяснение в своих письмах 1843 г.:
"Многие утверждали, что убеждения мои переменились от того, что Император и,
следственно, двор переменили свое обращение со мной. Я снес молча многие другие
несправедливости, не стал бы возражать и на эту, даже говоря с вами, но на сей раз дело идет
не только обо мне, но и о благополучии всего человечества, и я обязан отвечать на клевету,
опровергнуть которую легко одним словом: я ездил в Россию в 1839 году, а в 1840 году
императрица была в Эмсе и на глазах всей находившейся там публики обращалась со мною
точно так же, как и в Петербурге, иначе говоря, с такой любезностью, что мне пришлось
выдержать суровую битву с самим собой, прежде чем опубликовать сочинение, которое не
могло не опечалить ее и не лишить меня ее милостей, хотя, несомненно, в нем невозможно
найти ни единой строчки, неблагодарной по отношению к ней лично" (письмо к В.Гюго от i3
декабря 1843 г.). Тем не менее молва о неблагодарности Кюстина прочно утвердилась в
критике; ср. восклицание императора, пересказываемое в брошюре Ф. Вигеля: "Итак, г-н дс
Кюстин, вы являетесь ко мне, представляетесь легитимистом, втираетесь ко мне в доверие, а
потом отдаете меня и мой народ на поругание Луи-Филиппу! А ведь и вы делали мне
признания... но, будьте покойны, я честнее вас, я не предам их огласке!" {Wiegel. P. XI). С
другой стороны, доброжелательные западные читатели разрешали вопрос о корректности
Кюстиновой критики Николая I в положительном смысле. Ср., например, размышления
герцогини де Дино в дневниковой записи от а6 мая 1843 г.:
"Я продвинулась в чтении второго тома книги г-на де Кюстина. Он рассказывает в этом томе о
своих беседах с императором и императрицей, которая радовала его речами изысканными и
кокетливыми, явно рассчитанными на позднейшую огласку. Читая все это, я задавалась
вопросом, должен ли путешественник, обязанный гостеприимным приемом исключительно
страху, какой внушает хозяевам его ремесло -- ремесло сочинителя, желанию хорошо
выглядеть на страницах его будущей книги и опасению, как бы автор не изобразил их
чересчур строго и пристрастно,-- так вот, должен ли этот путешественник отвечать хозяевам
так же благодарно и сдержанно, как отвечал бы он им, принимай они его любезно и гостепри-
имно без всякой задней мысли, просто потому, что его общество им приятно. Признаюсь, я
не знаю точного ответа; хотя вообще деликатность и скромность кажутся мне в любом случае
предпочтительнее, я не могу не извинить литератора, полагающего, что заинтересованная
любезность стоит куда дешевле благожелательности бескорыстной и непроизвольной.
Впрочем, Кюстин передал разговоры императора в тоне вполне лестном; самый свободный и
критический ум в той или иной мере подпадает под влияние
402
Комментарии
августейших любезностей. Тем не менее книга эта придется русским совсем не по вкусу;
разумеется, после нее путешественников в России будут принимать холоднее и сдержаннее"
{Dino. P. 274)-
С. 8. ...ныне, когда у них не осталось ни судей... ни самих этих правил! -- Намек на
Июльскую монархию; Кюстин был убежден, что после 1830 г. к власти пришли выскочки и
посредственности, которые под прикрытием красивых речей о свободе и счастье человечества
подавляют любую духовно
независимую личность.
...сочинялись в два приема...-- IQ октября 1839 г. из Эмса, куда он прибыл прямо из
России, Кюстин писал Виктору Гюго: "Я описал свое путешествие, но не стану публиковать
написанное. Меня слишком хорошо принимали, чтобы я мог сказать то, что думаю, а иначе я
писать не умею". В основу книги легли реальные письма Кюстина; одно из них, к г-же
Рекамье из Нижнего Новгорода, от 22 августа / з сентября 1839 г., опубликовано в кн.: Cadot.
P. 2i9--222; известно также, что писатель пользовался письмами, написанными "по свежим
следам", при работе над двенадцатым и двадцать третьим письмом (см.: Тат. Р. 521).
Впрочем, все эти письма он подверг радикальной переработке. 20 декабря 1841 г. Кюстин
писал Виктору Гюго из Милана:
"Все лето я провел за пополнением четырех толстых томов, посвященных России,-- книге,
которой я страшусь не из трусости, а из сознания собственной слабости; выходить на бой с
колоссом, с которого я намереваюсь сорвать маску, имея так мало боеприпасов, как я, --
предприятие слишком дерзкое, особенно если учесть, что я провел в России всего три
месяца! Я знаю, что правота на моей стороне, я полагаю также, что разглядел в верном свете
хотя бы самое основное, а главное -- что я оценил по заслугам плоды восточного
деспотизма, подкрепляемого европейской цивилизацией, но я не чувствую в себе довольно
сил для того, чтобы изобразить эти очевидные истины публике и вселить мои убеждения в
души читателей. Я успокаиваю себя мыслью, что я сделал все, что мог, и что большего с
меня спрашивать не приходится". 6 марта 1842 r. Кюстин сообщал Софи Гэ: "Я работаю над
моей книгой; это сущая гидра..."; 11 марта 1842 г. подтверждал: "Я по-прежнему работаю,
как уже писал вам, и надеюсь выпустить книгу ближайшей осенью". Вчерне рукопись была
закончена 6 мая 1842 г.;
полностью -- 9 сентября 1842 г.; в начале 1843 г. (не раньше 22 января) был подписан
контракт с издателем Амио (см.: Тат. Р. 487--495)-
...слышанными от поляков. После подавления польского восстания 1830--1831 гг.
(см. подробнее примеч. к наст. тому, 0.85) "анекдоты" о России, слышанные от поляков во
Франции, главном центре польской эмиграции, могли быть лишь недоброжелательны. О
польском семействе Гуровских, связанном с Кюстином особенно тесными узами, см.
примеч. к наст. тому, с. 270. Русские власти приписывали большую роль в "распространении
клевет и лжей на Россию" польским выходцам: "они участвуют и в составлении
французских пасквилей: это обнаруживается, между прочим, из того, что в статьях и
книжках с клеветами на Россию все иноязычные собственные имена искажены и только
польские написаны правильно: (Отчет III Отделения за 1845 год-- ГАРФ. Ф. 109. On. 223. No
ю. Л. 91 об.-- 92).
403
Комментарии
...переменило обращение с иностранцами... не по отношению к нашему автору. --
Вероятно, намек на холодный прием, оказанный в Петербурге Бальзаку -- писателю,
пользовавшемуся не только на родине, но и в России гораздо большей славой, чем Кюстин.
Бальзак побывал в Петербурге в августе 1843 г- и, хотя в русских дипломатических кругах от
него ожидали опровержения "России в 1839 году" (ср. отражение этих слухов в письме
Кюстина к Варнгагену от 7 августа 1843 г.: "Вот уже и Бальзака призвали опровергать
меня".-- Lettres a Vamhagen. P. 469)" прямых предложений ему не сделали и Николаю I он
представлен не был (см.: Гроссман Л. П. Бальзак в России //ЛН. М., IQ37- Т. у132- С. 205--аоб;
см. также в статье, наст.
том, с. 392--393)-
С. 9- Эпиграф-- предшествует книге, начиная со второго издания. В первом издании
эпиграфом служила цитата из поучения Владимира Мономаха, почерпнутая Кюстином из
"Истории государства Российского" (т. II, гл. VII; о французском издании Карамзина, которое
читал Кюстин, см. примеч. к наст. тому, с. 126): "Всего же более чтите гостя, и знаменитого, и
простого, и купца, и посла; если же не можете одарить его, то хотя брашном и питием
удовольствуйте: ибо гости распускают в чужих землях и добрую, и худую об нас славу".
Московский почтмейстер А. Я. Булгаков (1781--1863), которому "случалось два раза обедать"
с Кюстином в Москве (см.: НЛО. С. и7)> занося в свой дневник "Современные происшествия
и воспоминания мои" впечатления от знакомства с первым изданием книги Кюстина, заметил:
"Он как будто нарочно из бесстыдства или для собственного своего обвинения вставил в книге
своей следующий эпиграф, заимствованный из Российской истории Карамзина... ( далее
приводятся слова Поучения). Кюстин поступил совершенно вопреки советов великого князя,
хотя был принят царскою фамилией) с особенною ласкою и всеми русскими со свойственным
им радушием" (НЛО. С. 122). Во втором и последующих изданиях цитата из Мономаха
сохранилась в "Кратком отчете о путешествии", входящем в письмо з6-е (см. Т. а, с. 338)-
Предисловие
С. ю. ...путешествовать... неисчерпаемый запас...-- Это ощущение сформировалось у
Кюстина еще в юности; ср. его признания в письмах: "Мне необходимо покидать самого себя;
иной раз я ощущаю такую потребность скитаться по свету, словно, изменив место
пребывания, смогу изменить свое существо" (маркизу де Лагранжу, 14 августа i8i8r.) или: "Я
по-настоя^ щему становлюсь самим собой, лишь обретя независимость путешественника"
(ему же, май 1822 г.; цит. по: Espagne. P. VI).
С. и. Я хранил в своем сердце религиозные идеи... - Недоброжелатели склонны были
воспринимать предисловие к "России в 1839 году" как плод кюстиновского лицемерия, как
попытку "растопить лед и снискать расположение Сен-Жерменского предместья" (рецензия
из английского журнала "Quarterly Review", переведенная в изд.: Bibliotheque universelle de
404
Комментарии
Geneve. 1844. Т. 52. P. 105). Сходным образом секретарь русской миссии в Париже Виктор
Балабин в дневнике охарактеризовал это предисловие как "смутное, сомнительное, где он
^Кюстин) толкует о своей религии, которую, по всей вероятности, знает очень неглубоко, и о
нашей, которую не знает вовсе", как "уступку нынешнему направлению ^...) пылкой религиоз-
ности, царящей ныне во французском обществе", где "нет туриста, нет путешественника,
который не считал бы себя обязанным глубоко исследовать религиозный вопрос-- и один Бог
знает, как они его исследуют" (Balabine. P. 125; запись от 19 мая 1843 г.). В самом деле,
сочувственное внимание к судьбам польских католиков, подвергавшихся гонениям в Рос-
сийской империи, отличало определенную часть французских легитимистов и омрачало их
видение России, вообще весьма восторженное (отсюда -- обилие материалов о
преследованиях католиков в Российской империи). В рассуждениях Кюстина на религиозные
темы не следует, однако, видеть простую уступку политической конъюнктуре. Кюстин
напряженно размышлял о религии с юности. "Я ощущаю самую живую, самую настоятельную
потребность сделаться учеником! и до тех пор, пока я не отыщу своего Мессию, мне не узнать
покоя! Все мое несчастье, возможно, происходит оттого, что я ищу наставника на земле; мне
следовало родиться восемнадцатью столетиями раньше, чтобы стать счастливым вполне... вера
способна заменить счастье!",-- писал он матери 31 мая 1815 г., а она, в свою очередь,
сообщала в ту же пору своей матери, что Астольф всерьез собирается удалиться в монастырь
(Maugras. P. 492)- Рахили Варнгаген, которой он поверял самые сокровенные свои помыслы,
Кюстин писал б января 1817 г.:
"Наши побуждения не зависят от нас, но мы вправе выбирать между побуждениями
противоположными, главный же источник нашего могущества ^...) -- умение понять, какое
из этих побуждений более согласно с видами Господа. Следственно, единственное наше
прибежище -- молитва; в ней обретаем мы тягу к тому утраченному наследству, какое нам
столь напыщенно расписывают под именем свободы. Истинная наша свобода -- в сознании
нашего рабства..." {Lettres a Varnhagen. P. 117)- Показательно, что заглавные герои первого и
последнего романов Кюстина, Алоис и Рому-альд, наделенные некоторыми
автобиографическими чертами, избирают религиозное поприще. Судьбой католической
церкви в царской империи писатель продолжал интересоваться и после выхода "России в
1839 году";
в 3-е издание он включил обширные отрывки из книги немецкого богослова А. Тейнера
"Злоключения католической церкви обоих обрядов в Польше и в России" (1841; фр. пер.
1843; см. во втором томе Дополнение 2).
Иные утверждают, что цель зта... будет достигнута и без помощи нашей
религии...-- В начале i84o-x г. во Франции в очередной раз обострились споры о месте
католической религии в современном обществе; весной 1843 г. профессора Коллеж де
Франс Э. Кине и Ж. Мишле начали читать курсы лекций, в которых утверждали
естественное происхождение всех религий и выступали против иезуитов, за полную
секуляризацию народного образования. Эти взгляды продолжали давнюю французскую
традицию восприятия католической церкви и ее самого могущественного "отряда"
405
Комментарии
иезуитов -- как источника всех общественных зол (о сугубо мифологическом характере этих
представлений см.: Leroy M. Le mythe jesuite. DC Beranger a Michelet. P., 1992.). С другой
стороны, чем сильнее становились в обществе социалистические тенденции, тем активнее
начинали некоторые мыслители искать спасения от разрушительного социализма в религии:
"...еще вчера иезуитов гнали и отлучали от народного образования, и вдруг все изменилось;
пугало, каким еще недавно были иезуиты, ультрамонтанское духовенство, католическая
нетерпимость (согласно выражениям тех лет), пало перед лицом опасности более очевидной.
Социализм, отвратительный социализм стоял у наших дверей! Содрогаясь от страха,
французское общество призвало себе на помощь в борьбе с этим ужасным врагом всех, кого
только можно:
епископов, кюре, монахов, даже иезуитов. Ложные страхи, химерические опасения,
тактические сомнения все исчезло в виду настоящей угрозы..." (Nettement A. Souvenirs de la
Restauration. P., 1858. P. 253; ср. сходную постановку вопроса: католичество или социализм:"
применительно к русскому обществу в брошюре русского иезуита И. С. Гагарина
"Католические тенденции в русском обществе", i86o). Добавим, что скептицизм Кюстина
относительно "католической угрозы" разделяли и его русские оппоненты; так, не принявший
его книгу П. А. Вяземский вскоре после ее появления в свет (30 октября 1843 r-) высказал в
часгном письме схожие взгляды: "Ну, можно ли в наше время бояться иезуитов и духовного
деспотизма? Между тем страшно видеть, как устроены наши так называемые христианские
общества. Религия должна бы быть в них основанием и краеугольным камнем, а вместо того
она везде камень преткновения. Везде опасаются ее и стараются устранить от общей
народной жизни. Ее точно будто терпят как необходимое, но пагубное зло, от которого нельзя
достаточно оконопатить, застраховать, оградить общество так, чтобы и оно до нее не касалось
и не было подвержено влиянию ее. (...) Духовная власть- - люди, конечно, следовательно,
грешны и слабы и падки на злоупотребления: исправьте их, но не трогайте духовной власти и
не унижайте ее вашими подозрениями и опасениями. Кому же образовать христиан, как не
духовным пастырям, а между тем только того и боятся, чтоб духовенство как-нибудь не
вмешалось в воспитание юношества. Что за путаница, что за превратность в понятиях! Воля
ваша, все это нелепо" (РО ИРЛИ. Ф. 309- No 47'5- ^- '^2 163; письмо к А. И. Тургеневу).
С. i2--13- ...даровать покой одной-единственной душе... из двух авторитетов...
одобрение восемнадцати столетий. -- Наиболее подробная апология принципа авторитета и
традиции, противопоставленного "тупому упрямству или безрассудной гордыне" одиночек,
была дана в нашумевшей книге Ф.-Р. де Ламенне (1782--1854) "Опыт о равнодушии в
области религии" (1817-1823): "Разве разумнее и надежнее говорить: "Я верю в себя",
нежели: "Я верю в род человеческий"? Кому из этих двух авторитетов отдать предпочтение:
вашему разуму или разуму человечества?" (Lamennais F.-R. de. Oeuvres completes. P., 1844- Т.
1. Р. б--д)- Именно к подобным "традици-оналистским" представлениям восходит
комментируемый пассаж Кюстина.
С. 13. Стань все церкви мира национальными, иначе говоря, протестантскими или
православными... -- Идеи, восходящие к книге Жозефа де Местра (i753 -
406
Комментарии
1821) "О папе" (1819, ч. IV, гл. б): "Отделившиеся церкви ясно ощущают, что им
недостает единства, что над ними нет власти, что у них нет места, где они могли
бы собраться и держать совет. Одно соображение первым приходит на ум и
поражает его: "Столкнись такая церковь с некими трудностями, подвергнись
одна из се догм нападкам, какой суд разрешит этот вопрос, если над церквями
нет ни человека, их возглавляющего, ни Вселенского собора?"" На связь
комментируемых рассуждений Кюстина с идеями де Местра, "которые, даже
будучи неправильными, всегда новы и пикантны", указал К. Лабенский
(Labinski. P. 49 5 )' упрекнувший Кюстина в том, что, проповедуя терпимость, он
не выказывает таковой в разговоре о некатолических религиях. Мысль о том, что
национальная церковь - не более, чем государственное учреждение, подчиненное
главе государства, Кюстин мог почерпнуть и у последователя де Местра графа
д'0ррера, автора книги "Преследования и муки католической церкви в России"
(см.: Persecutions et souffrances de 1'Eglise catholique en Russie. P., 1842. P. i6--i7),
которую читал в конце работы над "Россией в 1839 году" и на которую
ссылается ниже (см. наст. том, с. 282; т. 2, с. 314)- О национальных церквях см.
также т. 2, с. 95 9^-
...протестантизм, чья сущность отрицание... Вслед за Ж. де Местром,
писавшим в книге "О папе" (ч. IV, гл. i), что "всякая церковь, не являющаяся
католической, есть церковь протестантская (...) ибо что такое протестант? Это
человек, который протестует, а уж против какой именно догмы он протестует,
- неважно", Кюстин неизменно подчеркивал "относительный" характер
протестантизма, лишенного, по его убеждению, абсолютных ценностей: "Эта
религия сохраняет силу лишь в эпохи просвещенные; против варварства она
бессильна. (...) Мощь протестантизма мощь отклика;
религия эта до самого конца будет нести на себе отпечаток своего проис-
хождения и падет сама собою в тот момент, когда в мире не останется вещей,
нуждающихся в реформировании, и от церкви потребуется способность к
созиданию" (Memoires et voyages. Р. 342)-
С. 14- -более или менее утонченное язычество, имеющее храмом
природу... ---Намек на пантеистические тенденции, опасность которых адепты
традиционного католицизма постоянно подчеркивали в 1830-0 гг. (так, в
пантеизме обвиняли Ламартина за выпущенную в 1836 г. и вскоре
запрещенную церковью поэму "Жослен", а в 1839 г. аббат Маре выпустил
целую книгу разоблачительного характера под названием "Опыты о пантеизме
в современном обществе").
С. 15. ...король, известный своей терпимостью, и министр-
протестант... -Имеется в виду Луи-Филипп (l773-I850, король французов в
1830 1848 гг.), который уважал веру большинства своих подданных, но, в от-
личие от своего предшественника Карла X, отнюдь не был ревностным
католиком, и Франсуа Гизо (1787 1874)" c 1840 г. министр иностранных дел и
фактический глава правительства, родившийся в протестантской семье и
исповедовавший веру отцов, но чуждый фанатизма; в бытность свою
министром народного образования (1832--1837) он даже желал восстановить в
Сорбонне "богословский факультет, выписав сюда многих, уехавших
407
Комментарии
профессорствовать из Франции в Бельгию: но министру-протестанту не удалось оказать этой
услуги галликанской церкви -- и четыре профессора богословия так же мало исполняют свои
обязанности, как и другие профес-соры неточных наук" (Тургенев А. И. Хроника русского.
М.; Л., 1964-С. 144).
С. i6. Неокатолииизм-- одна из ветвей христианского социализма, основателем которой
был Филипп Жозеф Бенжамен Бюшс (1796--1865), проповедовавший это учение на
страницах своего журнала "Европеец" (1831--1832; 1835--1838) и в книге "Опыт полного
изложения философии с точки зрения католицизма и прогресса" (1838--1840, т. i--3)-
Неокатолики пытались примирить католицизм с революцией, идею божественного
откровения с идеей общественного прогресса, в котором видели реализацию небесного
предопределения. Кюстин резко полемизировал с "неохристианством", или неокатолицизмом,
еще в книге "Испания при Фердинанде VII" (письмо 44"e)> ГДe назвал эти теории
"республиканской мифологией", "выдумками, сочиненными на потребу демагогам всех
стран", попыткой обновить с помощью веры "политические доктрины XVIII века",
приведшие Францию к революции (Espagne. Р. 443--445)-
Впрочем, католическая Церковь способна меняться...-- В 1820--1830-0 годы вопрос о
способности католической церкви к изменению и о допустимых границах церковных реформ
волновал многих мыслителей. Наиболее трезвые умы из числа сторонников церкви сознавали,
что "всякий, кто ныне вознамерится отстаивать католическую религию в ее прежних формах,
отрывая ее от изменившегося общества, ввергнет народы во власть протестантизма"
(Chateaubriand F.-R. de. Oeuvres completes. P., 1827. Т. 27. P. 249). С другой стороны, попытки
обновления ортодоксального католицизма по большей части приводили к созданию сект,
основатели которых были движимы прежде всего непомерным честолюбием и уходили от
христианства очень далеко.
С. i8. ...прежде страх или корысть внушали путешественникам лишь преувеличенные
похвалы; ненависть вдохновляла на клевету...-- Преувеличенные похвалы русское
правительство слышало в основном из уст литераторов, чьи услуги оно в той или иной форме
(щедрым приемом в России или дорогими подарками по написании книги) оплачивало;
"клевета" звучала из уст людей, которые посещали Россию независимо от правительства или
были им обижены; Кюстин, однако, сломал эту традицию: будучи принят и обласкан при
дворе, ответил "наветами". Имена предшественников Кюстина, у которых он сознательно
заимствовал факты и наблюдения или с которыми сближался в описаниях и выводах
невольно, будут названы ниже в соответствующих примечаниях.
...немалая награда за немалые неудобства.-- Примечание Кюстина к пятому изданию
1854 г.: "В ту пору автор был склонен примириться с формой правления, какую избрала для
себя Франция; но сердце его никогда не было к ней привязано".
Не осмеливаясь отправлять письма по почте...-- Признание это неоднократно вызывало
язвительные возражения; ср., например, у П. А. Вяземско-
408
Комментарии
го: "Автор хочет уверить нас, будто сочинял в России письма двух родов:
первые, хвалебные, предназначенные для отправления по почте, и вторые, правдивые и
разоблачительные, предназначенные для хранения в портфеле автора, боящегося полиции.
Странный способ беречься от полицейских соглядатаев -- хранить компрометирующие
бумаги при себе, особенно если останавливаешься на постоялом дворе и постоянно замечаешь
подле себя шпионов (...) Не проще ли было бы в этом случае снести письма во французское
посольство, откуда они отправились бы во Францию с курьером? каким бы варварским,
инквизиторским и деспотическим ни было наше правительство (на взгляд г-на де Кюстина), я
до сих пор не слыхал, чтобы посланники чужих держав жаловались на раскрытие их
дипломатических секретов" (Cadot. P. 269; подл. по-фр.). Меж тем опасения Кюстина были
отнюдь не беспочвенны: известно, что распечатыванию и прочтению подвергалась в России
даже переписка французского посла Баранта с женой (см.: Герштейн Э. Г. Судьба
Лермонтова. М., 1986. С. 34)! Анекдоты "об обыкновении здешнего почтамта вскрывать
корреспонденцию" были распространены в дипломатической среде; ср., например,
дневниковую запись от 4 апреля 1839 г., принадлежащую американскому посланнику в Петер-
бурге Далласу: "Не так давно один из иностранных министров (т. е. посланников) жаловался
самому графу N. (почт-директору), что получил с почты пачку денег перемятыми,
С. 7- --дабы представить Францию страной идиотов...-- Этот прием неоднократно
использовался и в печатных опровержениях на книгу Кюстина, и в приватных репликах на нее;
ср., например, у Лабенского утверждение, что недоброжелатель мог бы опорочить Францию,
представив ее страной, природа которой исчерпывается бордоскими ландами и меловыми рав-
нинами Шампани, а история -- отравлениями и массовыми убийствами соотечественников
{Labinski. Р. 33--35); язвительный пассаж на ту же тему занес в дневник секретарь русского
посольства в Париже Виктор Балабин:
"Будь у меня время и место, я забавы ради показал бы, как можно описать в той же манере, в
какой г-н де Кюстин пишет о России, Францию и французов. Возьмем, например, таможни: вы
приезжаете на границу, у вашего ребенка с собою азбука, изданная в Брюсселе; ее конфискуют
-- вот вам и свободный обмен мыслями; у вас в кармане несколько сигар -- их конфискуют;
чай также, кружева, шелка и проч. -- также; вот вам и свобода торговли! Содержание
заключенных в наших русских тюрьмах жестоко! -- а Мон-Сен-Мишель с заключенными, о
здоровье которых ежедневно извещает нас "National"? И что же мы там читаем? Тот повесился,
этот зарезался, тот сошел с ума..." [Balabine. P. 158); ср. также в одном из донесений Я.
Толстого: "Славную книгу мог бы сейчас написать о Франции кто-нибудь из русских, в
отместку за книгу о России маркиза де Кюстина:
стоило бы только перечислить все обвинения, которыми осыпают друг друга различные
партии; стоило бы только воспроизвести все то, что высказывается в печати о непорядках,
безнравственности, корыстолюбии, недобросовестности и даже бесчеловечности французов!"
[ЛН. М., 1937- Т. у1у.
С. боз).
...упрек в неблагодарности...-- Имеется в виду неблагодарность по отношению к
Николаю I. Во всех свидетельствах, касающихся реакции императора на книгу Кюстина,
подчеркивается его глубокая уязвленность поведением Кюстина, ответившего на любезный
прием "клеветническим" отчетом о путешествии. Ср., например, один из рассказов,
циркулировавших летом 1843 г. среди русских за границей: "Мне сейчас рассказывал
приезжий из Петербурга, что Государь был очень рассержен книгою Кюстина и сказал, что в
другой раз его так не поймают, т^о) е^сть) что он с чужестранцами-- разговаривать не будет.
Он раз пришел в и часов вечера -- в салон к Императрице, проведя весь вечер в чтении
Кюстина и весь в гневе; сказал Императрице, что покажет ей кое-что, что удивит ее. Он не
мог спокойно говорить о книге Кюстина" (письмо А. И. Тургенева к Н.И.Тургеневу из
Мариенбада от 13/25 июля 1843 г.; НЛО. С. i2o). Кюстин был в курсе атих слухов; 24 июня
1843 г. он писал Софи Гэ: "Я узнал от очевидца, что большая часть книги была прочитана в
присутствии императора и его семейства, которые постоянно прерывали чтение своими
401
Комментарии
комментариями, возражениями, а порой и подтверждениями: хотел бы я, как говорится,
проскользнуть туда маленькой мышкой". Позднейшие мемуаристы объясняли гнев
императора получением им-- уже после первой встречи с Кюстином -- компрометирующей
информации о нравственности визитера, после чего отношение к гостю переменилось -- "и
книга явилась как мщение" (Бутурлин М. Д. Записки//?^. IQOI, No ia. 0.434)- Сам Кюстин
энергично оспаривал такое объяснение в своих письмах 1843 г.:
"Многие утверждали, что убеждения мои переменились от того, что Император и,
следственно, двор переменили свое обращение со мной. Я снес молча многие другие
несправедливости, не стал бы возражать и на эту, даже говоря с вами, но на сей раз дело идет
не только обо мне, но и о благополучии всего человечества, и я обязан отвечать на клевету,
опровергнуть которую легко одним словом: я ездил в Россию в 1839 году, а в 1840 году
императрица была в Эмсе и на глазах всей находившейся там публики обращалась со мною
точно так же, как и в Петербурге, иначе говоря, с такой любезностью, что мне пришлось
выдержать суровую битву с самим собой, прежде чем опубликовать сочинение, которое не
могло не опечалить ее и не лишить меня ее милостей, хотя, несомненно, в нем невозможно
найти ни единой строчки, неблагодарной по отношению к ней лично" (письмо к В.Гюго от i3
декабря 1843 г.). Тем не менее молва о неблагодарности Кюстина прочно утвердилась в
критике; ср. восклицание императора, пересказываемое в брошюре Ф. Вигеля: "Итак, г-н дс
Кюстин, вы являетесь ко мне, представляетесь легитимистом, втираетесь ко мне в доверие, а
потом отдаете меня и мой народ на поругание Луи-Филиппу! А ведь и вы делали мне
признания... но, будьте покойны, я честнее вас, я не предам их огласке!" {Wiegel. P. XI). С
другой стороны, доброжелательные западные читатели разрешали вопрос о корректности
Кюстиновой критики Николая I в положительном смысле. Ср., например, размышления
герцогини де Дино в дневниковой записи от а6 мая 1843 г.:
"Я продвинулась в чтении второго тома книги г-на де Кюстина. Он рассказывает в этом томе о
своих беседах с императором и императрицей, которая радовала его речами изысканными и
кокетливыми, явно рассчитанными на позднейшую огласку. Читая все это, я задавалась
вопросом, должен ли путешественник, обязанный гостеприимным приемом исключительно
страху, какой внушает хозяевам его ремесло -- ремесло сочинителя, желанию хорошо
выглядеть на страницах его будущей книги и опасению, как бы автор не изобразил их
чересчур строго и пристрастно,-- так вот, должен ли этот путешественник отвечать хозяевам
так же благодарно и сдержанно, как отвечал бы он им, принимай они его любезно и гостепри-
имно без всякой задней мысли, просто потому, что его общество им приятно. Признаюсь, я
не знаю точного ответа; хотя вообще деликатность и скромность кажутся мне в любом случае
предпочтительнее, я не могу не извинить литератора, полагающего, что заинтересованная
любезность стоит куда дешевле благожелательности бескорыстной и непроизвольной.
Впрочем, Кюстин передал разговоры императора в тоне вполне лестном; самый свободный и
критический ум в той или иной мере подпадает под влияние
402
Комментарии
августейших любезностей. Тем не менее книга эта придется русским совсем не по вкусу;
разумеется, после нее путешественников в России будут принимать холоднее и сдержаннее"
{Dino. P. 274)-
С. 8. ...ныне, когда у них не осталось ни судей... ни самих этих правил! -- Намек на
Июльскую монархию; Кюстин был убежден, что после 1830 г. к власти пришли выскочки и
посредственности, которые под прикрытием красивых речей о свободе и счастье человечества
подавляют любую духовно
независимую личность.
...сочинялись в два приема...-- IQ октября 1839 г. из Эмса, куда он прибыл прямо из
России, Кюстин писал Виктору Гюго: "Я описал свое путешествие, но не стану публиковать
написанное. Меня слишком хорошо принимали, чтобы я мог сказать то, что думаю, а иначе я
писать не умею". В основу книги легли реальные письма Кюстина; одно из них, к г-же
Рекамье из Нижнего Новгорода, от 22 августа / з сентября 1839 г., опубликовано в кн.: Cadot.
P. 2i9--222; известно также, что писатель пользовался письмами, написанными "по свежим
следам", при работе над двенадцатым и двадцать третьим письмом (см.: Тат. Р. 521).
Впрочем, все эти письма он подверг радикальной переработке. 20 декабря 1841 г. Кюстин
писал Виктору Гюго из Милана:
"Все лето я провел за пополнением четырех толстых томов, посвященных России,-- книге,
которой я страшусь не из трусости, а из сознания собственной слабости; выходить на бой с
колоссом, с которого я намереваюсь сорвать маску, имея так мало боеприпасов, как я, --
предприятие слишком дерзкое, особенно если учесть, что я провел в России всего три
месяца! Я знаю, что правота на моей стороне, я полагаю также, что разглядел в верном свете
хотя бы самое основное, а главное -- что я оценил по заслугам плоды восточного
деспотизма, подкрепляемого европейской цивилизацией, но я не чувствую в себе довольно
сил для того, чтобы изобразить эти очевидные истины публике и вселить мои убеждения в
души читателей. Я успокаиваю себя мыслью, что я сделал все, что мог, и что большего с
меня спрашивать не приходится". 6 марта 1842 r. Кюстин сообщал Софи Гэ: "Я работаю над
моей книгой; это сущая гидра..."; 11 марта 1842 г. подтверждал: "Я по-прежнему работаю,
как уже писал вам, и надеюсь выпустить книгу ближайшей осенью". Вчерне рукопись была
закончена 6 мая 1842 г.;
полностью -- 9 сентября 1842 г.; в начале 1843 г. (не раньше 22 января) был подписан
контракт с издателем Амио (см.: Тат. Р. 487--495)-
...слышанными от поляков. После подавления польского восстания 1830--1831 гг.
(см. подробнее примеч. к наст. тому, 0.85) "анекдоты" о России, слышанные от поляков во
Франции, главном центре польской эмиграции, могли быть лишь недоброжелательны. О
польском семействе Гуровских, связанном с Кюстином особенно тесными узами, см.
примеч. к наст. тому, с. 270. Русские власти приписывали большую роль в "распространении
клевет и лжей на Россию" польским выходцам: "они участвуют и в составлении
французских пасквилей: это обнаруживается, между прочим, из того, что в статьях и
книжках с клеветами на Россию все иноязычные собственные имена искажены и только
польские написаны правильно: (Отчет III Отделения за 1845 год-- ГАРФ. Ф. 109. On. 223. No
ю. Л. 91 об.-- 92).
403
Комментарии
...переменило обращение с иностранцами... не по отношению к нашему автору. --
Вероятно, намек на холодный прием, оказанный в Петербурге Бальзаку -- писателю,
пользовавшемуся не только на родине, но и в России гораздо большей славой, чем Кюстин.
Бальзак побывал в Петербурге в августе 1843 г- и, хотя в русских дипломатических кругах от
него ожидали опровержения "России в 1839 году" (ср. отражение этих слухов в письме
Кюстина к Варнгагену от 7 августа 1843 г.: "Вот уже и Бальзака призвали опровергать
меня".-- Lettres a Vamhagen. P. 469)" прямых предложений ему не сделали и Николаю I он
представлен не был (см.: Гроссман Л. П. Бальзак в России //ЛН. М., IQ37- Т. у132- С. 205--аоб;
см. также в статье, наст.
том, с. 392--393)-
С. 9- Эпиграф-- предшествует книге, начиная со второго издания. В первом издании
эпиграфом служила цитата из поучения Владимира Мономаха, почерпнутая Кюстином из
"Истории государства Российского" (т. II, гл. VII; о французском издании Карамзина, которое
читал Кюстин, см. примеч. к наст. тому, с. 126): "Всего же более чтите гостя, и знаменитого, и
простого, и купца, и посла; если же не можете одарить его, то хотя брашном и питием
удовольствуйте: ибо гости распускают в чужих землях и добрую, и худую об нас славу".
Московский почтмейстер А. Я. Булгаков (1781--1863), которому "случалось два раза обедать"
с Кюстином в Москве (см.: НЛО. С. и7)> занося в свой дневник "Современные происшествия
и воспоминания мои" впечатления от знакомства с первым изданием книги Кюстина, заметил:
"Он как будто нарочно из бесстыдства или для собственного своего обвинения вставил в книге
своей следующий эпиграф, заимствованный из Российской истории Карамзина... ( далее
приводятся слова Поучения). Кюстин поступил совершенно вопреки советов великого князя,
хотя был принят царскою фамилией) с особенною ласкою и всеми русскими со свойственным
им радушием" (НЛО. С. 122). Во втором и последующих изданиях цитата из Мономаха
сохранилась в "Кратком отчете о путешествии", входящем в письмо з6-е (см. Т. а, с. 338)-
Предисловие
С. ю. ...путешествовать... неисчерпаемый запас...-- Это ощущение сформировалось у
Кюстина еще в юности; ср. его признания в письмах: "Мне необходимо покидать самого себя;
иной раз я ощущаю такую потребность скитаться по свету, словно, изменив место
пребывания, смогу изменить свое существо" (маркизу де Лагранжу, 14 августа i8i8r.) или: "Я
по-настоя^ щему становлюсь самим собой, лишь обретя независимость путешественника"
(ему же, май 1822 г.; цит. по: Espagne. P. VI).
С. и. Я хранил в своем сердце религиозные идеи... - Недоброжелатели склонны были
воспринимать предисловие к "России в 1839 году" как плод кюстиновского лицемерия, как
попытку "растопить лед и снискать расположение Сен-Жерменского предместья" (рецензия
из английского журнала "Quarterly Review", переведенная в изд.: Bibliotheque universelle de
404
Комментарии
Geneve. 1844. Т. 52. P. 105). Сходным образом секретарь русской миссии в Париже Виктор
Балабин в дневнике охарактеризовал это предисловие как "смутное, сомнительное, где он
^Кюстин) толкует о своей религии, которую, по всей вероятности, знает очень неглубоко, и о
нашей, которую не знает вовсе", как "уступку нынешнему направлению ^...) пылкой религиоз-
ности, царящей ныне во французском обществе", где "нет туриста, нет путешественника,
который не считал бы себя обязанным глубоко исследовать религиозный вопрос-- и один Бог
знает, как они его исследуют" (Balabine. P. 125; запись от 19 мая 1843 г.). В самом деле,
сочувственное внимание к судьбам польских католиков, подвергавшихся гонениям в Рос-
сийской империи, отличало определенную часть французских легитимистов и омрачало их
видение России, вообще весьма восторженное (отсюда -- обилие материалов о
преследованиях католиков в Российской империи). В рассуждениях Кюстина на религиозные
темы не следует, однако, видеть простую уступку политической конъюнктуре. Кюстин
напряженно размышлял о религии с юности. "Я ощущаю самую живую, самую настоятельную
потребность сделаться учеником! и до тех пор, пока я не отыщу своего Мессию, мне не узнать
покоя! Все мое несчастье, возможно, происходит оттого, что я ищу наставника на земле; мне
следовало родиться восемнадцатью столетиями раньше, чтобы стать счастливым вполне... вера
способна заменить счастье!",-- писал он матери 31 мая 1815 г., а она, в свою очередь,
сообщала в ту же пору своей матери, что Астольф всерьез собирается удалиться в монастырь
(Maugras. P. 492)- Рахили Варнгаген, которой он поверял самые сокровенные свои помыслы,
Кюстин писал б января 1817 г.:
"Наши побуждения не зависят от нас, но мы вправе выбирать между побуждениями
противоположными, главный же источник нашего могущества ^...) -- умение понять, какое
из этих побуждений более согласно с видами Господа. Следственно, единственное наше
прибежище -- молитва; в ней обретаем мы тягу к тому утраченному наследству, какое нам
столь напыщенно расписывают под именем свободы. Истинная наша свобода -- в сознании
нашего рабства..." {Lettres a Varnhagen. P. 117)- Показательно, что заглавные герои первого и
последнего романов Кюстина, Алоис и Рому-альд, наделенные некоторыми
автобиографическими чертами, избирают религиозное поприще. Судьбой католической
церкви в царской империи писатель продолжал интересоваться и после выхода "России в
1839 году";
в 3-е издание он включил обширные отрывки из книги немецкого богослова А. Тейнера
"Злоключения католической церкви обоих обрядов в Польше и в России" (1841; фр. пер.
1843; см. во втором томе Дополнение 2).
Иные утверждают, что цель зта... будет достигнута и без помощи нашей
религии...-- В начале i84o-x г. во Франции в очередной раз обострились споры о месте
католической религии в современном обществе; весной 1843 г. профессора Коллеж де
Франс Э. Кине и Ж. Мишле начали читать курсы лекций, в которых утверждали
естественное происхождение всех религий и выступали против иезуитов, за полную
секуляризацию народного образования. Эти взгляды продолжали давнюю французскую
традицию восприятия католической церкви и ее самого могущественного "отряда"
405
Комментарии
иезуитов -- как источника всех общественных зол (о сугубо мифологическом характере этих
представлений см.: Leroy M. Le mythe jesuite. DC Beranger a Michelet. P., 1992.). С другой
стороны, чем сильнее становились в обществе социалистические тенденции, тем активнее
начинали некоторые мыслители искать спасения от разрушительного социализма в религии:
"...еще вчера иезуитов гнали и отлучали от народного образования, и вдруг все изменилось;
пугало, каким еще недавно были иезуиты, ультрамонтанское духовенство, католическая
нетерпимость (согласно выражениям тех лет), пало перед лицом опасности более очевидной.
Социализм, отвратительный социализм стоял у наших дверей! Содрогаясь от страха,
французское общество призвало себе на помощь в борьбе с этим ужасным врагом всех, кого
только можно:
епископов, кюре, монахов, даже иезуитов. Ложные страхи, химерические опасения,
тактические сомнения все исчезло в виду настоящей угрозы..." (Nettement A. Souvenirs de la
Restauration. P., 1858. P. 253; ср. сходную постановку вопроса: католичество или социализм:"
применительно к русскому обществу в брошюре русского иезуита И. С. Гагарина
"Католические тенденции в русском обществе", i86o). Добавим, что скептицизм Кюстина
относительно "католической угрозы" разделяли и его русские оппоненты; так, не принявший
его книгу П. А. Вяземский вскоре после ее появления в свет (30 октября 1843 r-) высказал в
часгном письме схожие взгляды: "Ну, можно ли в наше время бояться иезуитов и духовного
деспотизма? Между тем страшно видеть, как устроены наши так называемые христианские
общества. Религия должна бы быть в них основанием и краеугольным камнем, а вместо того
она везде камень преткновения. Везде опасаются ее и стараются устранить от общей
народной жизни. Ее точно будто терпят как необходимое, но пагубное зло, от которого нельзя
достаточно оконопатить, застраховать, оградить общество так, чтобы и оно до нее не касалось
и не было подвержено влиянию ее. (...) Духовная власть- - люди, конечно, следовательно,
грешны и слабы и падки на злоупотребления: исправьте их, но не трогайте духовной власти и
не унижайте ее вашими подозрениями и опасениями. Кому же образовать христиан, как не
духовным пастырям, а между тем только того и боятся, чтоб духовенство как-нибудь не
вмешалось в воспитание юношества. Что за путаница, что за превратность в понятиях! Воля
ваша, все это нелепо" (РО ИРЛИ. Ф. 309- No 47'5- ^- '^2 163; письмо к А. И. Тургеневу).
С. i2--13- ...даровать покой одной-единственной душе... из двух авторитетов...
одобрение восемнадцати столетий. -- Наиболее подробная апология принципа авторитета и
традиции, противопоставленного "тупому упрямству или безрассудной гордыне" одиночек,
была дана в нашумевшей книге Ф.-Р. де Ламенне (1782--1854) "Опыт о равнодушии в
области религии" (1817-1823): "Разве разумнее и надежнее говорить: "Я верю в себя",
нежели: "Я верю в род человеческий"? Кому из этих двух авторитетов отдать предпочтение:
вашему разуму или разуму человечества?" (Lamennais F.-R. de. Oeuvres completes. P., 1844- Т.
1. Р. б--д)- Именно к подобным "традици-оналистским" представлениям восходит
комментируемый пассаж Кюстина.
С. 13. Стань все церкви мира национальными, иначе говоря, протестантскими или
православными... -- Идеи, восходящие к книге Жозефа де Местра (i753 -
406
Комментарии
1821) "О папе" (1819, ч. IV, гл. б): "Отделившиеся церкви ясно ощущают, что им
недостает единства, что над ними нет власти, что у них нет места, где они могли
бы собраться и держать совет. Одно соображение первым приходит на ум и
поражает его: "Столкнись такая церковь с некими трудностями, подвергнись
одна из се догм нападкам, какой суд разрешит этот вопрос, если над церквями
нет ни человека, их возглавляющего, ни Вселенского собора?"" На связь
комментируемых рассуждений Кюстина с идеями де Местра, "которые, даже
будучи неправильными, всегда новы и пикантны", указал К. Лабенский
(Labinski. P. 49 5 )' упрекнувший Кюстина в том, что, проповедуя терпимость, он
не выказывает таковой в разговоре о некатолических религиях. Мысль о том, что
национальная церковь - не более, чем государственное учреждение, подчиненное
главе государства, Кюстин мог почерпнуть и у последователя де Местра графа
д'0ррера, автора книги "Преследования и муки католической церкви в России"
(см.: Persecutions et souffrances de 1'Eglise catholique en Russie. P., 1842. P. i6--i7),
которую читал в конце работы над "Россией в 1839 году" и на которую
ссылается ниже (см. наст. том, с. 282; т. 2, с. 314)- О национальных церквях см.
также т. 2, с. 95 9^-
...протестантизм, чья сущность отрицание... Вслед за Ж. де Местром,
писавшим в книге "О папе" (ч. IV, гл. i), что "всякая церковь, не являющаяся
католической, есть церковь протестантская (...) ибо что такое протестант? Это
человек, который протестует, а уж против какой именно догмы он протестует,
- неважно", Кюстин неизменно подчеркивал "относительный" характер
протестантизма, лишенного, по его убеждению, абсолютных ценностей: "Эта
религия сохраняет силу лишь в эпохи просвещенные; против варварства она
бессильна. (...) Мощь протестантизма мощь отклика;
религия эта до самого конца будет нести на себе отпечаток своего проис-
хождения и падет сама собою в тот момент, когда в мире не останется вещей,
нуждающихся в реформировании, и от церкви потребуется способность к
созиданию" (Memoires et voyages. Р. 342)-
С. 14- -более или менее утонченное язычество, имеющее храмом
природу... ---Намек на пантеистические тенденции, опасность которых адепты
традиционного католицизма постоянно подчеркивали в 1830-0 гг. (так, в
пантеизме обвиняли Ламартина за выпущенную в 1836 г. и вскоре
запрещенную церковью поэму "Жослен", а в 1839 г. аббат Маре выпустил
целую книгу разоблачительного характера под названием "Опыты о пантеизме
в современном обществе").
С. 15. ...король, известный своей терпимостью, и министр-
протестант... -Имеется в виду Луи-Филипп (l773-I850, король французов в
1830 1848 гг.), который уважал веру большинства своих подданных, но, в от-
личие от своего предшественника Карла X, отнюдь не был ревностным
католиком, и Франсуа Гизо (1787 1874)" c 1840 г. министр иностранных дел и
фактический глава правительства, родившийся в протестантской семье и
исповедовавший веру отцов, но чуждый фанатизма; в бытность свою
министром народного образования (1832--1837) он даже желал восстановить в
Сорбонне "богословский факультет, выписав сюда многих, уехавших
407
Комментарии
профессорствовать из Франции в Бельгию: но министру-протестанту не удалось оказать этой
услуги галликанской церкви -- и четыре профессора богословия так же мало исполняют свои
обязанности, как и другие профес-соры неточных наук" (Тургенев А. И. Хроника русского.
М.; Л., 1964-С. 144).
С. i6. Неокатолииизм-- одна из ветвей христианского социализма, основателем которой
был Филипп Жозеф Бенжамен Бюшс (1796--1865), проповедовавший это учение на
страницах своего журнала "Европеец" (1831--1832; 1835--1838) и в книге "Опыт полного
изложения философии с точки зрения католицизма и прогресса" (1838--1840, т. i--3)-
Неокатолики пытались примирить католицизм с революцией, идею божественного
откровения с идеей общественного прогресса, в котором видели реализацию небесного
предопределения. Кюстин резко полемизировал с "неохристианством", или неокатолицизмом,
еще в книге "Испания при Фердинанде VII" (письмо 44"e)> ГДe назвал эти теории
"республиканской мифологией", "выдумками, сочиненными на потребу демагогам всех
стран", попыткой обновить с помощью веры "политические доктрины XVIII века",
приведшие Францию к революции (Espagne. Р. 443--445)-
Впрочем, католическая Церковь способна меняться...-- В 1820--1830-0 годы вопрос о
способности католической церкви к изменению и о допустимых границах церковных реформ
волновал многих мыслителей. Наиболее трезвые умы из числа сторонников церкви сознавали,
что "всякий, кто ныне вознамерится отстаивать католическую религию в ее прежних формах,
отрывая ее от изменившегося общества, ввергнет народы во власть протестантизма"
(Chateaubriand F.-R. de. Oeuvres completes. P., 1827. Т. 27. P. 249). С другой стороны, попытки
обновления ортодоксального католицизма по большей части приводили к созданию сект,
основатели которых были движимы прежде всего непомерным честолюбием и уходили от
христианства очень далеко.
С. i8. ...прежде страх или корысть внушали путешественникам лишь преувеличенные
похвалы; ненависть вдохновляла на клевету...-- Преувеличенные похвалы русское
правительство слышало в основном из уст литераторов, чьи услуги оно в той или иной форме
(щедрым приемом в России или дорогими подарками по написании книги) оплачивало;
"клевета" звучала из уст людей, которые посещали Россию независимо от правительства или
были им обижены; Кюстин, однако, сломал эту традицию: будучи принят и обласкан при
дворе, ответил "наветами". Имена предшественников Кюстина, у которых он сознательно
заимствовал факты и наблюдения или с которыми сближался в описаниях и выводах
невольно, будут названы ниже в соответствующих примечаниях.
...немалая награда за немалые неудобства.-- Примечание Кюстина к пятому изданию
1854 г.: "В ту пору автор был склонен примириться с формой правления, какую избрала для
себя Франция; но сердце его никогда не было к ней привязано".
Не осмеливаясь отправлять письма по почте...-- Признание это неоднократно вызывало
язвительные возражения; ср., например, у П. А. Вяземско-
408
Комментарии
го: "Автор хочет уверить нас, будто сочинял в России письма двух родов:
первые, хвалебные, предназначенные для отправления по почте, и вторые, правдивые и
разоблачительные, предназначенные для хранения в портфеле автора, боящегося полиции.
Странный способ беречься от полицейских соглядатаев -- хранить компрометирующие
бумаги при себе, особенно если останавливаешься на постоялом дворе и постоянно замечаешь
подле себя шпионов (...) Не проще ли было бы в этом случае снести письма во французское
посольство, откуда они отправились бы во Францию с курьером? каким бы варварским,
инквизиторским и деспотическим ни было наше правительство (на взгляд г-на де Кюстина), я
до сих пор не слыхал, чтобы посланники чужих держав жаловались на раскрытие их
дипломатических секретов" (Cadot. P. 269; подл. по-фр.). Меж тем опасения Кюстина были
отнюдь не беспочвенны: известно, что распечатыванию и прочтению подвергалась в России
даже переписка французского посла Баранта с женой (см.: Герштейн Э. Г. Судьба
Лермонтова. М., 1986. С. 34)! Анекдоты "об обыкновении здешнего почтамта вскрывать
корреспонденцию" были распространены в дипломатической среде; ср., например,
дневниковую запись от 4 апреля 1839 г., принадлежащую американскому посланнику в Петер-
бурге Далласу: "Не так давно один из иностранных министров (т. е. посланников) жаловался
самому графу N. (почт-директору), что получил с почты пачку денег перемятыми,