Страница:
символом (лишь к середине века эту точку зрения потеснила уверенность, что
социальная угроза опаснее национальной и что "всякий, кто увидит вблизи
социалиста, не колеблясь предпочтет ему казака" -- слова графа де Морни в 1849
г-; цит. по: Dard E. Dans 1'entourage de 1'Empereur. P., 1940. P. 57). Даже лояльный
по отношению к русским Ансело, превозносящий русских простолюдинов,
добавляет: "Чего только не сможет предпринять государь-завоеватель, встав во
главе этих отважных людей, которым не страшна никакая опасность? (...) Душа
филантропа содрогается при виде этих несчастных (...') но должны ли мы, народы,
расслабленные благами цивилизации, желать, чтобы новые идеи внушили этому
юному и могучему народу новые потребности? Узнав о существовании иной
жизни, разве не возжелает он зажить этой жизнью в краях более теплых? Кто же
сможет тогда противостоять его напору?" (Ancelot. P. 284--285). В 1830-0 гг. в
республиканской и-- отчасти-- правительственной прессе общим местом стала
мысль о том, что российский император
435
Комментарии
готовит "крестовый поход" против западной цивилизации и намеревается принести
на Запад "цивилизацию сабли и дубины" (по определению газеты "National"), что
единственное призвание России-- война и что "грубый, воинственный, отсталый
Север, движимый инстинктивной потребностью, обрушится всей своей мощью на
цивилизованный мир и навяжет ему свои законы" (Revue du Nord. 1838. Т. з. Р. 8о).
По словам Вигеля, здравомыслящие читатели были уверены, что Кюстин
опровергнет тех клеветников, которые безо всяких оснований изображают Россию
"дамокловым мечом, подвешенным над головами всех европейских государей,
нацией варваров, готовых покорить и поглотить половину земного шара", Кюстин
же обманул их надежды и предпочел "живость красок верности замет" {Wiegel. P.
Ill--V). Писатель не только отверг легитимистское благостное видение России (см.
примеч. к наст. тому, с. 85), он отказал русским даже в сходстве с германскими
варварами начала нашей ары, которые, усвоив себе христианскую религию, в
конечном счете возродили Европу; для Кюстина Россия -- потенциальный
источник завоевания варварского, но не животворящего. Критики "России в 1839
году" не замедлили указать на противоречивость такого подхода к России: "Как ни
странно, утверждая на одной странице, что мы обречены на гибель, г-н де Кюстин
пишет на другой странице, что мы достаточно сильны, чтобы еще раз явить миру
зрелище великого нашествия..." (Labinski. P. 79)-
...знаменитое лечение холодной водой...-- Создателем метода гидротерапии
был австрийский врач-самоучка Винцент Присниц (1799--1851)1 "одаренный
светлым разумом честный поселянин", который жил и пользовал больных в
деревне Грефенберг на прусской границе в австрийской Верхней Силезии (см.
одобрительную характеристику Присница и его метода в "Северной пчеле" за i6
октября 1839 г.). Французы оставались к этой новации скорее равнодушны; см.
запись в дневнике В. Балабина 15 ноября 1842 г.:
"Гидропатия ^...) здесь почти вовсе не популярна; знают ее мало, говорят о ней
редко и еще реже пускают ее в ход. По правде говоря, одно превосходное заведение
такого рода здесь существует, но в нем не только не следуют определенной,
установленной заранее системе лечения <...) но, напротив, во всем потакают
больным, впрочем весьма немногочисленным" (Balabine. P. 61); французский врач,
замечает Балабин, может вместо холодной воды употребить и теплую -- лишь бы
угодить пациенту и не потревожить его.
С. 90- ff3 вынужденной гармонии рождается всеобщая учтивость... то была
snoxa отменных бесед.-- Традиционное для XVIII века осмысление светской
беседы как культурообразующего фактора, как модели идеального общества, где
возможны споры, но невозможны войны, и где нет места эгоизму и деспотизму (ср.,
например, резюме атой традиции в поэме Ж. Делиля "Беседа", i8ia). Традиционным
было и убеждение, что революция уничтожила такую "идеальную" беседу,
превратив салоны, где царила терпимость, в политические ристалища, а светских
говорунов заменив "партийными" ораторами и журналистами.
...неумеренное смешение в каждой гостиной людей всех сословий.-- Ср. сход-
436
Комментарии
ный диагноз в романе английского романиста Э. Бульвер-Литтона
"Пелэм, или Приключения джентльмена" (1828, гл. XLII): "О чем можно
завести разговор, не совершал неосторожности, если ты не знаешь,
рядом с кем тебя усадила фортуна? ( ) В смешанном обществе
разнообразие тем для беседы недопустимо, ибо кто-нибудь из
присутствующих непременно будет обижен"; здесь же осуждается
подражательность, которая господствует в смешанном обществе, где
люди низших сословий пытаются механически воспроизводить манеры
аристократов, вследствие чего "все держатся как-то робко, натянуто,
неестественно, принужденно, наряжаются в платье, которое им не идет,
к которому у них никогда не было привычки, и чувствуют себя так же не
по себе, как дикий индеец в обуви и одежде более цивилизованного
европейца" (Бульвер-Литтон Э. Последние дни Помпеи;
Пелэм, или Приключения джентльмена. М., 1988. С. 577--578)-
С. 9i- "Парижская песнь"-- песня на слова К. Делавиня и на
музыку Обера, сочиненная во время Июльской революции 1830 г. и
ставшая ее
"Марсельезой".
С. 93- Рашель (наст. имя и фам. Элизабет Рашель Феликс, 1821--
1858)-- французская трагическая актриса, своей игрой
способствовавшая возрождению во Франции интереса к
классицистической трагедии. Кюстин часто общался с Рашель в конце
18зо-х гг., поскольку в нее был влюблен (безответно) его протеже И.
Гуровский (см. примеч. к наст. тому, с. 270).
Дюпре Жильбер Луи (i8o6--1896) -- французский тенор, к
которому парижская публика поначалу относилась скептически, что
отражено в романе Кюстина "Этель" (1839^ "Появление его на сцене не
вызвало аплодисментов; публика была холодна как лед, и этот лед певцу
предстояло растопить. Первые звуки его голоса, однако, заставили
редких ценителей насторожиться. Декламация его показалась им новой,
манера -- искренней и благородной, произношение -- беспримерным по
четкости и энергичности ^...) истинные друзья искусства поняли, что
перед ними -- настоящий талант; остальные зрители пока оставались
равнодушны" (Ethel. Т. а. Р. 6а--63; ср. в дневнике Балабина а8 августа
1842 г. о выступлении Дюпре в опере "Вильгельм Телль": "Он отнюдь
не оправдал моих ожиданий:
выучка у него неплохая, итальянская, но голос -- увы!.. Часто он
вынужден кричать, что есть мочи, напрягать голос, чтобы взять верхние
ноты, причем иногда фальшивит и тем губит все впечатление" --
Balabine. P. 36). Сам Кюстин сразу оценил талант Дюпре и не раз
приглашал его и в свое имение Сен-Грасьен, и в парижский салон на
улице Ларошфуко (Тат. Р. 442--
444)- С**- также о Дюпре т. 2, с. 178--179-
...не имея дозволения видеть и слышать...-- Намек на то, что
император чинит препятствия русским, желающим путешествовать за
границей, и прежде всего во Франции (см. примеч. к наст. тому, с. 164).
С. 94- "'"0 были ранние сочинения Жюля Жанена...--
Французский литератор Жюль Жанен (1804--1874)1 впоследствии
именитый литературный критик, в юности был автором нескольких
романов и повестей, принадлежащих к так называемой "неистовой
словесности", из которых наибольшую известность получил роман с
нарочито шокирующим названием "Мер-
437
Комментарии
твый осел и гильотинированная женщина" (1829). Повести Жанена выходили несколькими
изданиями, например: "Повести фантастические и литературные" (1832), "Новые рассказы"
(1833).
Письмо шестое
С. 97- 9 июля iSyg года. -- По старому стилю 27 июня. Барон Унгерн фон
Штернберг...-- Барон Карл Карлович Унгерн-Штерн-берг (i73 -- 799) --
историческое лицо, генерал-адъютант русской службы и крупный эстляндский
помещик, часть владений которого действительно располагалась на острове Даго.
Сторонник Петра III, Унгерн после переворота 1762 г., совершенного Екатериной
II, впал в немилость, выехал за границу и вернулся ко двору лишь после воцарения
Павла I. Как верный подданный этих императоров Унгерн упоминается и в
исторических, и в беллетристических сочинениях; так, в "Истории России" (1782)
П.-Ш. Левека фигурирует "барон Унгерн-Штернберг, почтенный старец, долгие
годы живший как философ, в уединении, среди тесного круга друзей, но внезапно
произведенный в генералы и вызванный к императору ^Павлу)" (Levesque. Т. 5. Р.
447); старый служака Унгерн действует и в посредственном романе Сен-Мориса
"Пален, или Ночь в Санкт-Петербурге", вышедшем в свет в 1841 г., за два года до
появления книги Кюстина. В русской печати, напротив, довольно активно
распространялась близкая к готическому роману ужасов и тайн версия о
преступлениях барона с острова Даго;
см., например, в книге П. П. Свиньина "Воспоминания на флоте" (i8i8):
"Сердце обливается кровью, человечество содрогается при воспоминании о
ужасном злодеянии барона***, владельца острова Даго (...') В продолжение десяти
лет злодей сей в осенние бурные ночи переставлял маяки с одного места на другое,
дабы корабли, обманувшись ложным светом, разбивались у берегов острова. Тогда
он с шайкою своею нападал на них, расхищал груз, а спасшихся людей убивал"
(цит. по: Алексеев М. П. Русско-английские литературные связиЦЛН. М., 1982. Т.
91. С. 452; здесь же см. сводку данных об использовании сюжета о бароне-
разбойнике в европейской художественной литературе уже после Кюстина;
отметим особо упоминание в записной книжке Достоевского среди литературных
"благородных разбойников" барона Унгерна). Любопытно, что Козловский, в уста
которого Кюстин вложил историю о преступном Унгерне, переписывался в 1830-0
годы с бароном Эрнстом Романовичем Унгерном-Штернбергом, русским консулом
в Кракове, вероятно, потомком того барона, которого молва зачислила в
разбойники (см. его деловое письмо к Козловскому: ВЯ. NAF. No 16607. Fol. 242).
С. ioo. ...самый настоящий Манфред или Лара.-- Названы заглавные герои
поэм Байрона (1817 и 1814), одинокие и загадочные, тяготимые воспоминаниями о
некиих злодеяниях. Доброжелательное упоминание Байроном в письме к издателю
Меррею от 4 февраля 1814 г. Козловского, лично знакомого с английским поэтом, и
несомненное психологическое сходство
438
Комментарии
названных героев Байрона с бароном из устной новеллы, приписанной Кюстином
Козловскому же, позволило М. П. Алексееву высказать предположение, что "Байрон из уст
Козловского мог слышать тот самый рассказ, который приведен выше в записи маркиза де
Кюстина", и воспользоваться некоторыми его мотивами (например, высокая башня для
научных занятий в уединенно стоящем замке, недоступная для окружающих); см.: ЛН. Т. 91-
С. 4 - Вполне возможна, впрочем, и обратная зависимость: заимствование автором устной
новеллы (Козловским или Кюстином?) мотивов Байрона, произведения которого оба
хорошо знали.
...Байрон описывал характеры своих героев с живых людей... князь К***, не боящийся
парадоксов...-- В самом деле, в рукописном наследии Козловского Байрон нередко
фигурирует в самых неожиданных контекстах; так, в неопубликованной "Социальной
диораме Парижа" (1824--1825) Козловский замечает: "Я часто с грустью думал о том, что,
женись лорд Байрон на ревностной католичке из Ирландии, прекрасной, как многие уроженки
этого края, где так часто встречаются красавицы, подобные розам и лилиям, но совершенно
равнодушной как к чарам поэзии, так и к политическим дебатам, он узнал бы счастье
семейственное, но оставил бы, пожалуй, меньше прекрасных стихов, что позволяет нам -- из
эгоизма -- меньше сожалеть об этой утраченной возможности" (РГАЛИ. Ф. 195. Oi1- 3- ^ 45-
Л. QO об-; подл. по-фр.), а в письме к Н. И. Тургеневу (1833) сравнивает Байрона с Людовиком
XIV, который принимал близко к сердцу все огорчения, тогда как Байрон сносил все
неприятности совершенно спокойно и, если бы не миссолунгская лихорадка, прожил бы до
ста лет... (Там же. Оп. I. No 5083. Л. 338--338 об.; подл. по-фр.).
С. юо--ioi. ...ложь Вальтера Скотта кажется более правдивой... он часто мыслит
весьма заурядно? -- Свое скептическое отношение к прозе знаменитого шотландского
романиста (1771--1832) Кюстин подробно обосновал в книге "Записки и путешествия": "В
его повествованиях я нахожу скорее видимость правды, иллюзию реальности, нежели саму
правду; как ни грубо это прозвучит, я вынужден признаться: в тех картинах прошедшего,
какие рисует моему взору живое воображение Вальтера Скотта, я узнаю творение не столько
живописца, сколько декоратора. Этот удивительный автор изображает лишь то, что видно
взгляду, исследование же чувств, столь важное для романиста, неподвластно его перу,
которое всегда остается не более чем кистью. ^...) Творения его однообразны <(...) Один его
роман дает вам исчерпывающее представление о его умении изобретать интригу и описывать
жизнь, так что, прочтя этот роман, вы уже не испытываете потрясений от других. Он знакомит
вас с бесчисленными подробностями жизни ушедших столетий, но ему недостает вкуса,
чтобы отобрать те подробности, что заслуживают наибольшего внимания: это литературный
Россини" (Memoires et voyages. P. 329--ЗЗо). Посредственности Скотта Кюстин
противопоставляет гениальность "северного Гомера" -- Оссиана (см.
примеч. к т. I,с. 74)-
С. ioi. "Жиль Блас"-- "История Жиль Бласа из Сантильяны" (1715--
439
Комментарии
1735)1 нравоописательный авантюрный роман Алена Рене Лесажа (1668--
1747).
...все восстали против меня... -- О необычайной популярности исторических романов
Скотта в России см.: Долинин А. История, одетая в роман:
Вальтер Скотт и его читатели. М., 1988.
Тьерри Огюстен (i795--'856) -- французский историк, автор "Истории нормандского
завоевания Англии" (1825) и "Рассказов из времен Меровин-гов" (1840) -- книг, в которых
эрудиция историка соединена с мастерским изображением "местного колорита". Между
прочим, Тьерри ценил В. Скотта и считал его одним из своих учителей (см.: Реизов Б. Г.
Французская романтическая историография. Л., 1956- С. 69--122).
...Петр Ведший... уничтожил московское патриаршество...-- В 1703 г-! после смерти
последнего патриарха Адриана (ср. примеч. к наст. тому,
с. 85).
С. Ю2. ...политическое самодержавие... присвоило себе духовную власть...-- В этом
постоянно упрекала русского императора европейская, в особенности эмигрантская польская,
пресса; так, выходивший в Париже журнал " Le Polonais" ^ "Поляк") писал в феврале 1834 г.:
"Недавно в России был опубликован катехизис на русском языке, учащий народ поклоняться
царю, видеть в нем своего абсолютного владыку, земного бога" ( Le Polonais. 1834-Т. 2. Р.
8о). См. также примеч. к наст. тому, с. 292.
...жениться на маркитантке Екатерине.-- Екатерина I (наст. имя и фам. Марта
Скавронская; 1684--1727) была дочерью лифляндского крестьянина Скавронского; находясь
в услужении у мариенбургского пастора Глюка, вместе с ним попала в плен к русским; с
1705 г.-- во дворце при Петре I, в 1711 г. объявлена его женой, 7 мзя 1724 г. коронована
императрицей. Рассказ о брате императрицы восходит, по-видимому, к "Истории России"
Левека, с которой были знакомы и Козловский, и Кюстин. Здесь приводится эпизод,
почерпнутый из рукописного сборника воспоминаний о Петре I, с которым Левека
познакомил библиограф Сен-Леже,-- история некоего молодого человека, который
рассказывал собутыльникам в трактире, что сестра его, взятая в плен русскими, наверняка
живет сейчас в доме какого-нибудь знатного боярина: юношу доставили в Петербург,
допросили, сообщили данные им показания Петру, а тот признал в незнакомце своего
шурина и устроил ему трогательную встречу с сестрой. Левек добавляет, что при жизни
Петра Карл Скавронский, брат царицы, не обладавший особенным умом, авторитетом при
дворе не пользовался, а титул графа получил лишь после смерти императора, в царствование
Екатерины I. Вольтер, также использовавший при сочинении своей "Истории Российской
империи при Петре Великом" упомянутый выше рукописный сборник, "из подобострастия"
превратил Скавронского в литовского дворянина, тогда как рукопись именует его
крестьянином. "Многие утверждают,-- продолжает Левек, -- что Екатерина после смерти
супруга выдумала себе брата, то ли для того, чтобы убедить окружающих в законности
своего рождения, то ли даже для того, чтобы, выдав так называемого брата за дворянина,
удостоверить подданных в благородстве своего происхождения. Мне нечего
440
Комментарии
сказать на сей счет. Достоверно одно: в царствование Екатерины I при дворе жил граф
Скавронский, которого она звала своим братом" (Levesque. Т. 5. Р- 176--i8i). Свод
современных данных о родственниках Екатерины, в том числе о братьях, возведенных в
графское достоинство в 1727 г., см.:
Анисимов Е. В. Россия без Петра: 1725--174 - СПб., 1994- С. 71--77-
...какому еще народу придет на мысль прибегать к нему?-- Комментарий Кюстина к
третьему изданию 1846 г.: "Морочить голову иностранцам умеют только в России -- это дает
некоторое представление о состоянии общества в этой удивительной стране" (ср. сходные
упреки русским в т. 2, с. 142). По-видимому, таким образом автор "России в 1839 году"
ответил своим критикам (Лабенский, Я. Толстой и др.), единодушно упрекавшим его в
чрезмерной доверчивости (см., например, примеч. к наст. тому, с. 78,
294> 375).
С. юз. Ромодановский Федор Юрьевич, князь (ок. 1640--1717)-- ближайший
сподвижник Петра I, начальник Преображенского приказа, "князь-кесарь", фактически
правивший страной в отсутствие царя. Излагаемый эпизод, по-видимому,-- дальний
отголосок достоверных сведений о том, что Ромодановский не одобрял женитьбу Петра на
Екатерине. Комментарий Лабенского: Кюстин в очередной раз упрекает русских в пороках,
свойственных в той же мере и европейцам; история с Ромоданов-ским, если она и имела
место, -- плод влияния не Византии, а Франции, где, если верить мемуарам Сен-Симона,
мелочные тяжбы за этикетные привилегии (где кому стоять и на чем сидеть) велись при
дворе беспрестанно. Комментарий Я. Толстого: анекдот недостоверен, ибо "Ромодановский
был слишком предан Петру, чтобы отказаться уступить место царскому шурину;
если бы он был так полон старинной гордыни, государь не поручал бы ему управление
державой и, так сказать, не вверял бы ему судьбу своих нововведений в течение столь частых
и долгих отлучек. <(...) Итак, одно из двух, маркиз: либо князь К*** издевался над вами, либо
вы издеваетесь над публикой" (Tolstoy. Р. 36).
С. Ю4. о... короле Карле XII и Нарвской битве. -- 19/3 ноября 1700 г. во время
Северной войны шведские войска под предводительством Карла XII (1682--1718), шведского
короля с 1697 г., разгромили близ Нарвы русские войска; русская армия взяла Нарву только в
1704 г.
...француз князь де Крой...-- Кюстин воспроизводит биографию этого француза не
совсем точно: во-первых, он был не князем, а герцогом, а во-вторых, воевал на стороне
русских, больше того, командовал русской армией и под натиском шведов вынужден был
сдаться в плен вместе с другими русскими генералами (см.: "Историю Карла XII", i732' кн- 2)-
На ошибку в характеристике де Кроя Кюстину указал Греч (Gretch. P. i6). Что же касается
тела де Кроя, то оно в самом деле покоилось в церкви Святого Николая в Ревеле (ныне
Таллинне). Ср. запись Вяземского 28 июля 1829 г.: "Сегодня Матвей ^слуга) просился у меня
пойти посмотреть Барона, которого здесь держат в церкви на место святого (due de Croy).
По его мнению, он сохранился от прохлаждения тела на счет здешних купаний" (Вяземский
П. А. Записные книжки. М., 1963. С. 189). История герцога де
441
Комментарии
Кроя с указанием дат его жизни (1650--1702) и с присовокуплением живописных
подробностей о нежной заботе, какую оказывает нетленному покойнику ревельский
ризничий, изложена также у виконта д'Арленкура (1789--1856), автора безвкусных
ультраромантических романов, побывавшего в России в 1842 г. и в марте 1843 г., за два
месяца до Кюстина, выпустившего в свет свой "отчет о путешествии" -- книгу "Паломник.
Полярная звезда", которую Я. Н. Толстой так рекомендовал Бенкендорфу:
"Повествование бесцветное, претенциозное, весьма неточное и довольно напыщенное, но
написанное в духе весьма к нам благоприятном" (ГАРФ. Ф. Ю9. СА. Оп. 4- Л. 33)-
Д'Арленкур объясняет пребывание тела де Кроя в церкви Святого Николая не так, как
Кюстин; по его версии, ревельский губернатор маркиз Паулуччи приказал предать тело,
пролежавшее в соборе целое столетие, земле, но, убедившись, что оно нисколько не
разложилось, не удержался от соблазна оставить его в церкви, дабы повысить доходы храма.
С. Ю5. "Я не русский!!!".-- Известно "словцо" о Козловском г-жи де Сталь: "русский,
упитанный европейской цивилизацией"; в донесении министру иностранных дел
Каподистрии Козловский приводит еще одну реплику той же г-жи де Сталь на его счет,
сказанную ему 6 февраля 1817 г. во время разговора о праве народа на сопротивление
властям: "Вы не русский, милый князь, вы -- европеец; да и вообще, когда люди находятся на
известной высоте, то в больших вопросах они понимают друг' друга во всех странах и думают
одинаково" (Дурылин С. Госпожа де Сталь и ее русские отношения//^//. М., 1939- Т. 33/34- С.
310--Зч); сам Козловский декларировал понимание патриотизма, весьма близкое к тому, какое
запечатлел Кюстин, в финале "Опыта истории России"; иные патриоты, пишет он,
утверждают, что "хороший русский должен любить все русское", одобряя даже "кнут, увечья,
отсутствие гражданского и уголовного права (...) по той причине, что существуют они в
России", он же убежден, что настоящий патриот "воздерживается от презренной лести,
способной обмануть и народ, и царей" (Из наследия П. Б. Козловского. С. 306). Критики
Кюстина, соглашаясь с автохарактеристикой Козловского, подчеркивали, что князь был чужд
России и православной вере: "Князь К*** <...) который провел почти всю жизнь за границей,
где и был воспитан, женился на иностранке, исповедовал католическую религию и,
вследствие столь долгого и почти постоянного пребывания вне России, сделался и сам
иностранцем, если не врагом своему отечеству" (Gretch. P. 14).
...пользуется покровительством некоей особы, принадлежащей к императорской
фамилии...-- Покровительницей Козловского была великая княжна Елена Павловна (см. о ней
примеч. к наст. тому, с. 195)1 которая во время его приездов в Петербург селила его у себя на
даче, "ходила за ним, как за ребенком, заказывала ему отдельный обед и запрещала
объедаться" (А.И.Тургенев-- Н.И.Тургеневу, 14/26 августа 1839 г.; РО ИРЛИ. Ф. 309. No 706.
Л. 23 об., подл. по-фр.).
...пишет мемуары, которые... оставляет во Франции.-- Судьба этих записок
неизвестна, хотя об их существовании друзья Козловского знали (см.
442
Комментарии
дневниковую запись Варнгагена от 12 августа 1847 г.-- PC. 1878. Т. 23. No 9- С.
146); сам князь упомянул о них в статье "О надежде". (Современник. 1836. Т. з- С.
43)> однако до нас дошел лишь незначительный фрагмент мемуаров Козловского,
опубликованный В. Доровым (Dorow. P. 45--74) 6е3 указания на источник, откуда
попала к нему рукопись. Упоминание о записках Козловского в книге Кюстина
так испугало русское правительство, что по поручению фельдмаршала Паскевича
его подчиненный Гильфердинг 28 октября / 9 ноября 1843 г- написал секретарю
Козловского Штюберу письмо с просьбой -- если такие записки существуют и
если выдержаны они "в духе бесед с Кюстином" -- повременить с их публикаци-
ей, ибо князь увлекался "западными политическими утопиями" и обнародование
его воспоминаний может "склонить многих людей к идеям либеральным и
вредным" (АЛ". NAF. No 16603. Fol. 86).
С. ю6. ...некий русский ученый, грамматист... объездил всю Европу...--
Имеется в виду Николай Иванович Греч (1787--1867), автор "Практической
русской грамматики" (1827, 2-е изд.-- 1834), "Пространной русской грамматики"
(I827--~I8зo, т. I--2) и "Начальных правил русской грамматики" (1828),
многократно переизданных. Путешествие, из которого он возвращался на борту
"Николая I" одновременно с Кюстином, Греч описал в книге "Путевые письма из
Англии, Германии и Франции" (1839) -- одном из его многочисленных
сочинений в этом жанре. Слухи о том, что Греч "подкупает прессу по
распоряжению и за счет русского правительства" (Гейне Г. Собр. соч. в ю т. М.,
1959- Т. ю. С. 25), распространялись в европейской печати еще в 1837 г.; выход
"России в 1839 году" лишь укрепил за Гречем эту репутацию. С легкой руки
Кюстина Греч получил (по мнению Бальзака, от поляков-эмигрантов) прозвище
"великий русский шпион", означенное в печатных карточках, которые в начале
1844 г., после выхода его брошюры против Кюстина, получили многие русские
дамы, жившие в это время в Париже (см.: Тургенев А. И. Письма к Булгаковым.
М., 1939- С. 267; Lettres a Vamhagen. P. 472; Balzac Н. de. Lettres a Mme Hanska. P.,
1968. Т. ч. Р. 429--430); по-видимому, отзвуком кюстиновской характеристики
является и реплика С. П. Шевырева, заметившего, что у Греча на все
"полицейский взгляд" (Москвитянин. 1843. No ю. С. 438)-Лабенский вступился за
Греча; по его мнению, Кюстин обвинил того в шпионстве "без всяких
доказательств", в силу некоей "мономании", которая заставляет иностранцев
видеть шпионов во всех русских, вплоть до "аристократок и модниц, которые, по
их мнению, суть не кто иные, как государственные мужи в юбках, тратящие на
парижские наряды деньги, почерпнутые из казны его императорского
величества"; дело зашло так далеко, пишет Лабенский, что "нынче никто не
может приехать на отдых в Ахен или Баден, не рискуя тотчас быть
заподозренным в тайном намерении выслеживать или подкупать добрых
немцев!" (Labinski. P. 20, 8). Предшественники Кюстина по путешествиям в
Россию, Ансело и Д'Арленкур, напротив, отзывались о Грече в весьма лестном
тоне, как о "человеке, исполненном ума и познаний, выдающемся писателе, чей
пленительный разговор исполнен живейшего интереса" (Arlincourt. Т. i. P. 169),
как
443
Комментарии
о почтенном человеке и одаренном "грамматисте" (Ancelot. P. 45)- Греч, впрочем,
подтвердил характеристику, данную ему Кюстином, написав одно из самых
верноподданных опровержений "России в 1839 году" (см. наст. том, с. 394)- О
Кюстине и Грече см.: Темпест Р. Философ-наблюдатель маркиз дс Кюстин и
грамматист Николай Гречу/Символ. 1989. No 21. С. 195--224.
Письмо седьмое
С. ю7. Петербург, вечером ю июля i8yg года.-- Вечером 28 июня/ю июля 1839
г. пароход "Николай I" прибыл в Кронштадт "с 39 пассажирами после 79"чacoвoгo
плавания" (Северная пчела. 29 июня/и июля 1839 г.).
...полгода этот флот проводит в гавани...-- "Первые суда выходят из
Кронштадтской гавани в конце апреля, последние возвращаются туда в конце
ноября; впрочем, в 1828 г. последнее судно возвратилось 13 декабря, а в 1829 г.
социальная угроза опаснее национальной и что "всякий, кто увидит вблизи
социалиста, не колеблясь предпочтет ему казака" -- слова графа де Морни в 1849
г-; цит. по: Dard E. Dans 1'entourage de 1'Empereur. P., 1940. P. 57). Даже лояльный
по отношению к русским Ансело, превозносящий русских простолюдинов,
добавляет: "Чего только не сможет предпринять государь-завоеватель, встав во
главе этих отважных людей, которым не страшна никакая опасность? (...) Душа
филантропа содрогается при виде этих несчастных (...') но должны ли мы, народы,
расслабленные благами цивилизации, желать, чтобы новые идеи внушили этому
юному и могучему народу новые потребности? Узнав о существовании иной
жизни, разве не возжелает он зажить этой жизнью в краях более теплых? Кто же
сможет тогда противостоять его напору?" (Ancelot. P. 284--285). В 1830-0 гг. в
республиканской и-- отчасти-- правительственной прессе общим местом стала
мысль о том, что российский император
435
Комментарии
готовит "крестовый поход" против западной цивилизации и намеревается принести
на Запад "цивилизацию сабли и дубины" (по определению газеты "National"), что
единственное призвание России-- война и что "грубый, воинственный, отсталый
Север, движимый инстинктивной потребностью, обрушится всей своей мощью на
цивилизованный мир и навяжет ему свои законы" (Revue du Nord. 1838. Т. з. Р. 8о).
По словам Вигеля, здравомыслящие читатели были уверены, что Кюстин
опровергнет тех клеветников, которые безо всяких оснований изображают Россию
"дамокловым мечом, подвешенным над головами всех европейских государей,
нацией варваров, готовых покорить и поглотить половину земного шара", Кюстин
же обманул их надежды и предпочел "живость красок верности замет" {Wiegel. P.
Ill--V). Писатель не только отверг легитимистское благостное видение России (см.
примеч. к наст. тому, с. 85), он отказал русским даже в сходстве с германскими
варварами начала нашей ары, которые, усвоив себе христианскую религию, в
конечном счете возродили Европу; для Кюстина Россия -- потенциальный
источник завоевания варварского, но не животворящего. Критики "России в 1839
году" не замедлили указать на противоречивость такого подхода к России: "Как ни
странно, утверждая на одной странице, что мы обречены на гибель, г-н де Кюстин
пишет на другой странице, что мы достаточно сильны, чтобы еще раз явить миру
зрелище великого нашествия..." (Labinski. P. 79)-
...знаменитое лечение холодной водой...-- Создателем метода гидротерапии
был австрийский врач-самоучка Винцент Присниц (1799--1851)1 "одаренный
светлым разумом честный поселянин", который жил и пользовал больных в
деревне Грефенберг на прусской границе в австрийской Верхней Силезии (см.
одобрительную характеристику Присница и его метода в "Северной пчеле" за i6
октября 1839 г.). Французы оставались к этой новации скорее равнодушны; см.
запись в дневнике В. Балабина 15 ноября 1842 г.:
"Гидропатия ^...) здесь почти вовсе не популярна; знают ее мало, говорят о ней
редко и еще реже пускают ее в ход. По правде говоря, одно превосходное заведение
такого рода здесь существует, но в нем не только не следуют определенной,
установленной заранее системе лечения <...) но, напротив, во всем потакают
больным, впрочем весьма немногочисленным" (Balabine. P. 61); французский врач,
замечает Балабин, может вместо холодной воды употребить и теплую -- лишь бы
угодить пациенту и не потревожить его.
С. 90- ff3 вынужденной гармонии рождается всеобщая учтивость... то была
snoxa отменных бесед.-- Традиционное для XVIII века осмысление светской
беседы как культурообразующего фактора, как модели идеального общества, где
возможны споры, но невозможны войны, и где нет места эгоизму и деспотизму (ср.,
например, резюме атой традиции в поэме Ж. Делиля "Беседа", i8ia). Традиционным
было и убеждение, что революция уничтожила такую "идеальную" беседу,
превратив салоны, где царила терпимость, в политические ристалища, а светских
говорунов заменив "партийными" ораторами и журналистами.
...неумеренное смешение в каждой гостиной людей всех сословий.-- Ср. сход-
436
Комментарии
ный диагноз в романе английского романиста Э. Бульвер-Литтона
"Пелэм, или Приключения джентльмена" (1828, гл. XLII): "О чем можно
завести разговор, не совершал неосторожности, если ты не знаешь,
рядом с кем тебя усадила фортуна? ( ) В смешанном обществе
разнообразие тем для беседы недопустимо, ибо кто-нибудь из
присутствующих непременно будет обижен"; здесь же осуждается
подражательность, которая господствует в смешанном обществе, где
люди низших сословий пытаются механически воспроизводить манеры
аристократов, вследствие чего "все держатся как-то робко, натянуто,
неестественно, принужденно, наряжаются в платье, которое им не идет,
к которому у них никогда не было привычки, и чувствуют себя так же не
по себе, как дикий индеец в обуви и одежде более цивилизованного
европейца" (Бульвер-Литтон Э. Последние дни Помпеи;
Пелэм, или Приключения джентльмена. М., 1988. С. 577--578)-
С. 9i- "Парижская песнь"-- песня на слова К. Делавиня и на
музыку Обера, сочиненная во время Июльской революции 1830 г. и
ставшая ее
"Марсельезой".
С. 93- Рашель (наст. имя и фам. Элизабет Рашель Феликс, 1821--
1858)-- французская трагическая актриса, своей игрой
способствовавшая возрождению во Франции интереса к
классицистической трагедии. Кюстин часто общался с Рашель в конце
18зо-х гг., поскольку в нее был влюблен (безответно) его протеже И.
Гуровский (см. примеч. к наст. тому, с. 270).
Дюпре Жильбер Луи (i8o6--1896) -- французский тенор, к
которому парижская публика поначалу относилась скептически, что
отражено в романе Кюстина "Этель" (1839^ "Появление его на сцене не
вызвало аплодисментов; публика была холодна как лед, и этот лед певцу
предстояло растопить. Первые звуки его голоса, однако, заставили
редких ценителей насторожиться. Декламация его показалась им новой,
манера -- искренней и благородной, произношение -- беспримерным по
четкости и энергичности ^...) истинные друзья искусства поняли, что
перед ними -- настоящий талант; остальные зрители пока оставались
равнодушны" (Ethel. Т. а. Р. 6а--63; ср. в дневнике Балабина а8 августа
1842 г. о выступлении Дюпре в опере "Вильгельм Телль": "Он отнюдь
не оправдал моих ожиданий:
выучка у него неплохая, итальянская, но голос -- увы!.. Часто он
вынужден кричать, что есть мочи, напрягать голос, чтобы взять верхние
ноты, причем иногда фальшивит и тем губит все впечатление" --
Balabine. P. 36). Сам Кюстин сразу оценил талант Дюпре и не раз
приглашал его и в свое имение Сен-Грасьен, и в парижский салон на
улице Ларошфуко (Тат. Р. 442--
444)- С**- также о Дюпре т. 2, с. 178--179-
...не имея дозволения видеть и слышать...-- Намек на то, что
император чинит препятствия русским, желающим путешествовать за
границей, и прежде всего во Франции (см. примеч. к наст. тому, с. 164).
С. 94- "'"0 были ранние сочинения Жюля Жанена...--
Французский литератор Жюль Жанен (1804--1874)1 впоследствии
именитый литературный критик, в юности был автором нескольких
романов и повестей, принадлежащих к так называемой "неистовой
словесности", из которых наибольшую известность получил роман с
нарочито шокирующим названием "Мер-
437
Комментарии
твый осел и гильотинированная женщина" (1829). Повести Жанена выходили несколькими
изданиями, например: "Повести фантастические и литературные" (1832), "Новые рассказы"
(1833).
Письмо шестое
С. 97- 9 июля iSyg года. -- По старому стилю 27 июня. Барон Унгерн фон
Штернберг...-- Барон Карл Карлович Унгерн-Штерн-берг (i73 -- 799) --
историческое лицо, генерал-адъютант русской службы и крупный эстляндский
помещик, часть владений которого действительно располагалась на острове Даго.
Сторонник Петра III, Унгерн после переворота 1762 г., совершенного Екатериной
II, впал в немилость, выехал за границу и вернулся ко двору лишь после воцарения
Павла I. Как верный подданный этих императоров Унгерн упоминается и в
исторических, и в беллетристических сочинениях; так, в "Истории России" (1782)
П.-Ш. Левека фигурирует "барон Унгерн-Штернберг, почтенный старец, долгие
годы живший как философ, в уединении, среди тесного круга друзей, но внезапно
произведенный в генералы и вызванный к императору ^Павлу)" (Levesque. Т. 5. Р.
447); старый служака Унгерн действует и в посредственном романе Сен-Мориса
"Пален, или Ночь в Санкт-Петербурге", вышедшем в свет в 1841 г., за два года до
появления книги Кюстина. В русской печати, напротив, довольно активно
распространялась близкая к готическому роману ужасов и тайн версия о
преступлениях барона с острова Даго;
см., например, в книге П. П. Свиньина "Воспоминания на флоте" (i8i8):
"Сердце обливается кровью, человечество содрогается при воспоминании о
ужасном злодеянии барона***, владельца острова Даго (...') В продолжение десяти
лет злодей сей в осенние бурные ночи переставлял маяки с одного места на другое,
дабы корабли, обманувшись ложным светом, разбивались у берегов острова. Тогда
он с шайкою своею нападал на них, расхищал груз, а спасшихся людей убивал"
(цит. по: Алексеев М. П. Русско-английские литературные связиЦЛН. М., 1982. Т.
91. С. 452; здесь же см. сводку данных об использовании сюжета о бароне-
разбойнике в европейской художественной литературе уже после Кюстина;
отметим особо упоминание в записной книжке Достоевского среди литературных
"благородных разбойников" барона Унгерна). Любопытно, что Козловский, в уста
которого Кюстин вложил историю о преступном Унгерне, переписывался в 1830-0
годы с бароном Эрнстом Романовичем Унгерном-Штернбергом, русским консулом
в Кракове, вероятно, потомком того барона, которого молва зачислила в
разбойники (см. его деловое письмо к Козловскому: ВЯ. NAF. No 16607. Fol. 242).
С. ioo. ...самый настоящий Манфред или Лара.-- Названы заглавные герои
поэм Байрона (1817 и 1814), одинокие и загадочные, тяготимые воспоминаниями о
некиих злодеяниях. Доброжелательное упоминание Байроном в письме к издателю
Меррею от 4 февраля 1814 г. Козловского, лично знакомого с английским поэтом, и
несомненное психологическое сходство
438
Комментарии
названных героев Байрона с бароном из устной новеллы, приписанной Кюстином
Козловскому же, позволило М. П. Алексееву высказать предположение, что "Байрон из уст
Козловского мог слышать тот самый рассказ, который приведен выше в записи маркиза де
Кюстина", и воспользоваться некоторыми его мотивами (например, высокая башня для
научных занятий в уединенно стоящем замке, недоступная для окружающих); см.: ЛН. Т. 91-
С. 4 - Вполне возможна, впрочем, и обратная зависимость: заимствование автором устной
новеллы (Козловским или Кюстином?) мотивов Байрона, произведения которого оба
хорошо знали.
...Байрон описывал характеры своих героев с живых людей... князь К***, не боящийся
парадоксов...-- В самом деле, в рукописном наследии Козловского Байрон нередко
фигурирует в самых неожиданных контекстах; так, в неопубликованной "Социальной
диораме Парижа" (1824--1825) Козловский замечает: "Я часто с грустью думал о том, что,
женись лорд Байрон на ревностной католичке из Ирландии, прекрасной, как многие уроженки
этого края, где так часто встречаются красавицы, подобные розам и лилиям, но совершенно
равнодушной как к чарам поэзии, так и к политическим дебатам, он узнал бы счастье
семейственное, но оставил бы, пожалуй, меньше прекрасных стихов, что позволяет нам -- из
эгоизма -- меньше сожалеть об этой утраченной возможности" (РГАЛИ. Ф. 195. Oi1- 3- ^ 45-
Л. QO об-; подл. по-фр.), а в письме к Н. И. Тургеневу (1833) сравнивает Байрона с Людовиком
XIV, который принимал близко к сердцу все огорчения, тогда как Байрон сносил все
неприятности совершенно спокойно и, если бы не миссолунгская лихорадка, прожил бы до
ста лет... (Там же. Оп. I. No 5083. Л. 338--338 об.; подл. по-фр.).
С. юо--ioi. ...ложь Вальтера Скотта кажется более правдивой... он часто мыслит
весьма заурядно? -- Свое скептическое отношение к прозе знаменитого шотландского
романиста (1771--1832) Кюстин подробно обосновал в книге "Записки и путешествия": "В
его повествованиях я нахожу скорее видимость правды, иллюзию реальности, нежели саму
правду; как ни грубо это прозвучит, я вынужден признаться: в тех картинах прошедшего,
какие рисует моему взору живое воображение Вальтера Скотта, я узнаю творение не столько
живописца, сколько декоратора. Этот удивительный автор изображает лишь то, что видно
взгляду, исследование же чувств, столь важное для романиста, неподвластно его перу,
которое всегда остается не более чем кистью. ^...) Творения его однообразны <(...) Один его
роман дает вам исчерпывающее представление о его умении изобретать интригу и описывать
жизнь, так что, прочтя этот роман, вы уже не испытываете потрясений от других. Он знакомит
вас с бесчисленными подробностями жизни ушедших столетий, но ему недостает вкуса,
чтобы отобрать те подробности, что заслуживают наибольшего внимания: это литературный
Россини" (Memoires et voyages. P. 329--ЗЗо). Посредственности Скотта Кюстин
противопоставляет гениальность "северного Гомера" -- Оссиана (см.
примеч. к т. I,с. 74)-
С. ioi. "Жиль Блас"-- "История Жиль Бласа из Сантильяны" (1715--
439
Комментарии
1735)1 нравоописательный авантюрный роман Алена Рене Лесажа (1668--
1747).
...все восстали против меня... -- О необычайной популярности исторических романов
Скотта в России см.: Долинин А. История, одетая в роман:
Вальтер Скотт и его читатели. М., 1988.
Тьерри Огюстен (i795--'856) -- французский историк, автор "Истории нормандского
завоевания Англии" (1825) и "Рассказов из времен Меровин-гов" (1840) -- книг, в которых
эрудиция историка соединена с мастерским изображением "местного колорита". Между
прочим, Тьерри ценил В. Скотта и считал его одним из своих учителей (см.: Реизов Б. Г.
Французская романтическая историография. Л., 1956- С. 69--122).
...Петр Ведший... уничтожил московское патриаршество...-- В 1703 г-! после смерти
последнего патриарха Адриана (ср. примеч. к наст. тому,
с. 85).
С. Ю2. ...политическое самодержавие... присвоило себе духовную власть...-- В этом
постоянно упрекала русского императора европейская, в особенности эмигрантская польская,
пресса; так, выходивший в Париже журнал " Le Polonais" ^ "Поляк") писал в феврале 1834 г.:
"Недавно в России был опубликован катехизис на русском языке, учащий народ поклоняться
царю, видеть в нем своего абсолютного владыку, земного бога" ( Le Polonais. 1834-Т. 2. Р.
8о). См. также примеч. к наст. тому, с. 292.
...жениться на маркитантке Екатерине.-- Екатерина I (наст. имя и фам. Марта
Скавронская; 1684--1727) была дочерью лифляндского крестьянина Скавронского; находясь
в услужении у мариенбургского пастора Глюка, вместе с ним попала в плен к русским; с
1705 г.-- во дворце при Петре I, в 1711 г. объявлена его женой, 7 мзя 1724 г. коронована
императрицей. Рассказ о брате императрицы восходит, по-видимому, к "Истории России"
Левека, с которой были знакомы и Козловский, и Кюстин. Здесь приводится эпизод,
почерпнутый из рукописного сборника воспоминаний о Петре I, с которым Левека
познакомил библиограф Сен-Леже,-- история некоего молодого человека, который
рассказывал собутыльникам в трактире, что сестра его, взятая в плен русскими, наверняка
живет сейчас в доме какого-нибудь знатного боярина: юношу доставили в Петербург,
допросили, сообщили данные им показания Петру, а тот признал в незнакомце своего
шурина и устроил ему трогательную встречу с сестрой. Левек добавляет, что при жизни
Петра Карл Скавронский, брат царицы, не обладавший особенным умом, авторитетом при
дворе не пользовался, а титул графа получил лишь после смерти императора, в царствование
Екатерины I. Вольтер, также использовавший при сочинении своей "Истории Российской
империи при Петре Великом" упомянутый выше рукописный сборник, "из подобострастия"
превратил Скавронского в литовского дворянина, тогда как рукопись именует его
крестьянином. "Многие утверждают,-- продолжает Левек, -- что Екатерина после смерти
супруга выдумала себе брата, то ли для того, чтобы убедить окружающих в законности
своего рождения, то ли даже для того, чтобы, выдав так называемого брата за дворянина,
удостоверить подданных в благородстве своего происхождения. Мне нечего
440
Комментарии
сказать на сей счет. Достоверно одно: в царствование Екатерины I при дворе жил граф
Скавронский, которого она звала своим братом" (Levesque. Т. 5. Р- 176--i8i). Свод
современных данных о родственниках Екатерины, в том числе о братьях, возведенных в
графское достоинство в 1727 г., см.:
Анисимов Е. В. Россия без Петра: 1725--174 - СПб., 1994- С. 71--77-
...какому еще народу придет на мысль прибегать к нему?-- Комментарий Кюстина к
третьему изданию 1846 г.: "Морочить голову иностранцам умеют только в России -- это дает
некоторое представление о состоянии общества в этой удивительной стране" (ср. сходные
упреки русским в т. 2, с. 142). По-видимому, таким образом автор "России в 1839 году"
ответил своим критикам (Лабенский, Я. Толстой и др.), единодушно упрекавшим его в
чрезмерной доверчивости (см., например, примеч. к наст. тому, с. 78,
294> 375).
С. юз. Ромодановский Федор Юрьевич, князь (ок. 1640--1717)-- ближайший
сподвижник Петра I, начальник Преображенского приказа, "князь-кесарь", фактически
правивший страной в отсутствие царя. Излагаемый эпизод, по-видимому,-- дальний
отголосок достоверных сведений о том, что Ромодановский не одобрял женитьбу Петра на
Екатерине. Комментарий Лабенского: Кюстин в очередной раз упрекает русских в пороках,
свойственных в той же мере и европейцам; история с Ромоданов-ским, если она и имела
место, -- плод влияния не Византии, а Франции, где, если верить мемуарам Сен-Симона,
мелочные тяжбы за этикетные привилегии (где кому стоять и на чем сидеть) велись при
дворе беспрестанно. Комментарий Я. Толстого: анекдот недостоверен, ибо "Ромодановский
был слишком предан Петру, чтобы отказаться уступить место царскому шурину;
если бы он был так полон старинной гордыни, государь не поручал бы ему управление
державой и, так сказать, не вверял бы ему судьбу своих нововведений в течение столь частых
и долгих отлучек. <(...) Итак, одно из двух, маркиз: либо князь К*** издевался над вами, либо
вы издеваетесь над публикой" (Tolstoy. Р. 36).
С. Ю4. о... короле Карле XII и Нарвской битве. -- 19/3 ноября 1700 г. во время
Северной войны шведские войска под предводительством Карла XII (1682--1718), шведского
короля с 1697 г., разгромили близ Нарвы русские войска; русская армия взяла Нарву только в
1704 г.
...француз князь де Крой...-- Кюстин воспроизводит биографию этого француза не
совсем точно: во-первых, он был не князем, а герцогом, а во-вторых, воевал на стороне
русских, больше того, командовал русской армией и под натиском шведов вынужден был
сдаться в плен вместе с другими русскими генералами (см.: "Историю Карла XII", i732' кн- 2)-
На ошибку в характеристике де Кроя Кюстину указал Греч (Gretch. P. i6). Что же касается
тела де Кроя, то оно в самом деле покоилось в церкви Святого Николая в Ревеле (ныне
Таллинне). Ср. запись Вяземского 28 июля 1829 г.: "Сегодня Матвей ^слуга) просился у меня
пойти посмотреть Барона, которого здесь держат в церкви на место святого (due de Croy).
По его мнению, он сохранился от прохлаждения тела на счет здешних купаний" (Вяземский
П. А. Записные книжки. М., 1963. С. 189). История герцога де
441
Комментарии
Кроя с указанием дат его жизни (1650--1702) и с присовокуплением живописных
подробностей о нежной заботе, какую оказывает нетленному покойнику ревельский
ризничий, изложена также у виконта д'Арленкура (1789--1856), автора безвкусных
ультраромантических романов, побывавшего в России в 1842 г. и в марте 1843 г., за два
месяца до Кюстина, выпустившего в свет свой "отчет о путешествии" -- книгу "Паломник.
Полярная звезда", которую Я. Н. Толстой так рекомендовал Бенкендорфу:
"Повествование бесцветное, претенциозное, весьма неточное и довольно напыщенное, но
написанное в духе весьма к нам благоприятном" (ГАРФ. Ф. Ю9. СА. Оп. 4- Л. 33)-
Д'Арленкур объясняет пребывание тела де Кроя в церкви Святого Николая не так, как
Кюстин; по его версии, ревельский губернатор маркиз Паулуччи приказал предать тело,
пролежавшее в соборе целое столетие, земле, но, убедившись, что оно нисколько не
разложилось, не удержался от соблазна оставить его в церкви, дабы повысить доходы храма.
С. Ю5. "Я не русский!!!".-- Известно "словцо" о Козловском г-жи де Сталь: "русский,
упитанный европейской цивилизацией"; в донесении министру иностранных дел
Каподистрии Козловский приводит еще одну реплику той же г-жи де Сталь на его счет,
сказанную ему 6 февраля 1817 г. во время разговора о праве народа на сопротивление
властям: "Вы не русский, милый князь, вы -- европеец; да и вообще, когда люди находятся на
известной высоте, то в больших вопросах они понимают друг' друга во всех странах и думают
одинаково" (Дурылин С. Госпожа де Сталь и ее русские отношения//^//. М., 1939- Т. 33/34- С.
310--Зч); сам Козловский декларировал понимание патриотизма, весьма близкое к тому, какое
запечатлел Кюстин, в финале "Опыта истории России"; иные патриоты, пишет он,
утверждают, что "хороший русский должен любить все русское", одобряя даже "кнут, увечья,
отсутствие гражданского и уголовного права (...) по той причине, что существуют они в
России", он же убежден, что настоящий патриот "воздерживается от презренной лести,
способной обмануть и народ, и царей" (Из наследия П. Б. Козловского. С. 306). Критики
Кюстина, соглашаясь с автохарактеристикой Козловского, подчеркивали, что князь был чужд
России и православной вере: "Князь К*** <...) который провел почти всю жизнь за границей,
где и был воспитан, женился на иностранке, исповедовал католическую религию и,
вследствие столь долгого и почти постоянного пребывания вне России, сделался и сам
иностранцем, если не врагом своему отечеству" (Gretch. P. 14).
...пользуется покровительством некоей особы, принадлежащей к императорской
фамилии...-- Покровительницей Козловского была великая княжна Елена Павловна (см. о ней
примеч. к наст. тому, с. 195)1 которая во время его приездов в Петербург селила его у себя на
даче, "ходила за ним, как за ребенком, заказывала ему отдельный обед и запрещала
объедаться" (А.И.Тургенев-- Н.И.Тургеневу, 14/26 августа 1839 г.; РО ИРЛИ. Ф. 309. No 706.
Л. 23 об., подл. по-фр.).
...пишет мемуары, которые... оставляет во Франции.-- Судьба этих записок
неизвестна, хотя об их существовании друзья Козловского знали (см.
442
Комментарии
дневниковую запись Варнгагена от 12 августа 1847 г.-- PC. 1878. Т. 23. No 9- С.
146); сам князь упомянул о них в статье "О надежде". (Современник. 1836. Т. з- С.
43)> однако до нас дошел лишь незначительный фрагмент мемуаров Козловского,
опубликованный В. Доровым (Dorow. P. 45--74) 6е3 указания на источник, откуда
попала к нему рукопись. Упоминание о записках Козловского в книге Кюстина
так испугало русское правительство, что по поручению фельдмаршала Паскевича
его подчиненный Гильфердинг 28 октября / 9 ноября 1843 г- написал секретарю
Козловского Штюберу письмо с просьбой -- если такие записки существуют и
если выдержаны они "в духе бесед с Кюстином" -- повременить с их публикаци-
ей, ибо князь увлекался "западными политическими утопиями" и обнародование
его воспоминаний может "склонить многих людей к идеям либеральным и
вредным" (АЛ". NAF. No 16603. Fol. 86).
С. ю6. ...некий русский ученый, грамматист... объездил всю Европу...--
Имеется в виду Николай Иванович Греч (1787--1867), автор "Практической
русской грамматики" (1827, 2-е изд.-- 1834), "Пространной русской грамматики"
(I827--~I8зo, т. I--2) и "Начальных правил русской грамматики" (1828),
многократно переизданных. Путешествие, из которого он возвращался на борту
"Николая I" одновременно с Кюстином, Греч описал в книге "Путевые письма из
Англии, Германии и Франции" (1839) -- одном из его многочисленных
сочинений в этом жанре. Слухи о том, что Греч "подкупает прессу по
распоряжению и за счет русского правительства" (Гейне Г. Собр. соч. в ю т. М.,
1959- Т. ю. С. 25), распространялись в европейской печати еще в 1837 г.; выход
"России в 1839 году" лишь укрепил за Гречем эту репутацию. С легкой руки
Кюстина Греч получил (по мнению Бальзака, от поляков-эмигрантов) прозвище
"великий русский шпион", означенное в печатных карточках, которые в начале
1844 г., после выхода его брошюры против Кюстина, получили многие русские
дамы, жившие в это время в Париже (см.: Тургенев А. И. Письма к Булгаковым.
М., 1939- С. 267; Lettres a Vamhagen. P. 472; Balzac Н. de. Lettres a Mme Hanska. P.,
1968. Т. ч. Р. 429--430); по-видимому, отзвуком кюстиновской характеристики
является и реплика С. П. Шевырева, заметившего, что у Греча на все
"полицейский взгляд" (Москвитянин. 1843. No ю. С. 438)-Лабенский вступился за
Греча; по его мнению, Кюстин обвинил того в шпионстве "без всяких
доказательств", в силу некоей "мономании", которая заставляет иностранцев
видеть шпионов во всех русских, вплоть до "аристократок и модниц, которые, по
их мнению, суть не кто иные, как государственные мужи в юбках, тратящие на
парижские наряды деньги, почерпнутые из казны его императорского
величества"; дело зашло так далеко, пишет Лабенский, что "нынче никто не
может приехать на отдых в Ахен или Баден, не рискуя тотчас быть
заподозренным в тайном намерении выслеживать или подкупать добрых
немцев!" (Labinski. P. 20, 8). Предшественники Кюстина по путешествиям в
Россию, Ансело и Д'Арленкур, напротив, отзывались о Грече в весьма лестном
тоне, как о "человеке, исполненном ума и познаний, выдающемся писателе, чей
пленительный разговор исполнен живейшего интереса" (Arlincourt. Т. i. P. 169),
как
443
Комментарии
о почтенном человеке и одаренном "грамматисте" (Ancelot. P. 45)- Греч, впрочем,
подтвердил характеристику, данную ему Кюстином, написав одно из самых
верноподданных опровержений "России в 1839 году" (см. наст. том, с. 394)- О
Кюстине и Грече см.: Темпест Р. Философ-наблюдатель маркиз дс Кюстин и
грамматист Николай Гречу/Символ. 1989. No 21. С. 195--224.
Письмо седьмое
С. ю7. Петербург, вечером ю июля i8yg года.-- Вечером 28 июня/ю июля 1839
г. пароход "Николай I" прибыл в Кронштадт "с 39 пассажирами после 79"чacoвoгo
плавания" (Северная пчела. 29 июня/и июля 1839 г.).
...полгода этот флот проводит в гавани...-- "Первые суда выходят из
Кронштадтской гавани в конце апреля, последние возвращаются туда в конце
ноября; впрочем, в 1828 г. последнее судно возвратилось 13 декабря, а в 1829 г.