Страница:
Прогулка по берегу моря в десять вечера, когда на землю спускаются
сумерки, пленительна; в воздухе царит торжественная тишина; жизнь словно
приостанавливается, ничто не затрагивает наших чувств, и они отдыхают,
недоступные для мира; взор мой, теряясь среди бледных северных светил,
покидает землю, или, точнее, упирается в одну точку, отказывается смотреть куда
бы то ни было, а ум, расправив крылья в тех смутных просторах, где он парит
обычно, вырывается из низших сфер, дабы вольно взмыть выше зримого неба.
Но очарование этого края способен оценить лишь тот, кто приехал издалека.
Ценить природу по достоинству умеют лишь цивилизованные чужестранцы;
неотесанные местные жители не наслаждаются окружающим их миром так, как
мы; одно из величайших завоеваний общества состоит в том, что оно помогает
горожанам постичь красоту сельского пейзажа; именно цивилизация учит меня
наслаждаться зрелищем этого края, открывающего нам, какой была первобытная
природа; я бегу салонов, бесед, удобных постоялых дворов, ровных дорог-- одним
словом, всего, что возбуждает любопытство и восторг людей, рожденных в
обществах полуцивили-зованных, и, невзирая на мою нелюбовь к морю, взойду
завтра на корабль'и с радостью снесу все тяготы жизни на его борту, лишь бы он
отвез меня в страну пустынь и степей... степи! уже само это восточное слово
вселяет в меня предчувствие природы неведомой и чудесной; оно пробуждает во
мне желание, заменяющее молодость
66
Письмо четвертое
и отвагу и напоминающее, что я родился на свет для того, чтобы путешествовать;
так судил рок. Признаться ли? быть может, я никогда не отправился бы в это
путешествие, не будь в России степей. Боюсь, что рядом с современниками и
соотечественниками я навсегда останусь юнцом!..
Коляска моя уже на палубе, пакетбот, на котором мне предстоит плыть, по
словам русских, -- одно из прекраснейших паровых судов в мире. Называется он
"Николай I". В прошлом году, во время плавания из Петербурга в Травемюнде, на
нем случился пожар; наш рейс -- второй после ремонта. Воспоминание о
катастрофе вселяет в пассажиров некоторый страх. История этого
кораблекрушения делает честь нам, французам, ибо один из находившихся на
борту наших соотечественников выказал в страшный час исключительное
благородство и мужество.
Дело было ночью, судно плыло в виду мекленбургских берегов;
капитан безмятежно сражался в карты с пассажирами. Друзья его, стараясь найти
ему оправдание, утверждали, что он знал о грозящем кораблю несчастье, но, поняв
с первого взгляда, что надежды потушить пожар нет, дал тайный приказ как можно
скорее подойти к мекленбургским берегам и посадить корабль на мель, дабы
уменьшить опасность. При этом, добавляли те же друзья, он героически хранил
хладнокровие, дабы пассажиры как можно дольше оставались в неизвестности и
не мешали спасению корабля; вы скоро узнаете, как оценил это хваленое
хладнокровие Император!..
На борту "Николая I" находилось три десятка детей и множество женщин.
Первой заметила опасность одна русская дама; она подняла тревогу среди
экипажа. Огонь уже охватил деревянные части корабля, из-за несовершенства
конструкции располагавшиеся слишком близко к топке. Дым начал проникать в
каюты. Узнав о неминуемой гибели, моряки в ужасе возопили: "Пожар! Пожар!
Спасайся, кто может!" Дело происходило в октябре, стояла глубокая ночь,
корабль отделяла от берега целая миля; что бы там ни говорили о тайных
приказах, якобы отданных капитаном, огонь, разом показавшийся в нескольких
местах, был для всей команды полнейшей неожиданностью; в ту же секунду
корабль врезался в песчаное дно и колеса его остановились. В толпе воцарилось
гробовое молчание: даже женщины и дети не произносили ни слова, охваченные
глубоким оцепенением. К несчастью, мель, на которую село судно, была своего
рода островом, со всех сторон окруженным глубокими водами, которые
невозможно перейти вброд; хорошо еще, что погода стояла безветренная.
Матросы бросились к помпам, принялись таскать воду ведрами, пытаясь
остановить продвижение огня; капитан тем временем приказал спустить на море
шлюпку и начать перевозить пассажиров на берег. Было ясно, что маленькой
шлюпке придется совершить далеко не один рейс. Решили, что вначале следует
перевезти на сушу женщин и детей.
67
Астольф де Кюстин
Россия в 1839 году
Самые нетерпеливые из пассажиров, рискуя жизнью, стали выпрыгивать за
борт, на мель; юный француз, о котором я упоминал, прыгнул одним из первых и
проявил недюжинную проворность: по своей охоте взяв на себя обязанности
матроса, он несколько раз перелезал из шлюпки на корабль и с корабля в шлюпку,
помогая женщинам и детям спускаться вниз. Хотя положение с каждой минутой
становилось все опаснее, он окончательно покинул охваченный пламенем
пакетбот, лишь когда на борту не осталось ни одного пассажира. Несколько
женщин обязаны жизнью его самоотверженности: он не раз бросался им на
помощь вплавь и позже расплатился за свое великодушие тяжелой болезнью.
Говорят, что юноша этот -- сотрудник французского посольства в Дании,
путешествовавший для собственного удовольствия. Имя его мне неизвестно, но не
я тому виной: со вчерашнего дня я пытаюсь узнать его у двух десятков человек, но
безуспешно. Не прошло и года с тех пор, как он совершил подвиг человеколюбия,
а имя его уже забыто в том самом краю, что был свидетелем его героизма.
Я ручаюсь за все подробности своего рассказа; я знаю их от женщины,
которая сама была на борту гибнущего судна, и теперь мне кажется, будто
катастрофа происходила на моих глазах; собеседница моя, подобно всем другим
очевидцам, восхищалась самоотверженностью юного француза, но и она не
удосужилась узнать имя человека, спасшего столько несчастных. Вот новое
доказательство того, что при любых обстоятельствах беспамятство должников
лишь приумножает славу благодетелей и оттеняет их доблесть.
Вообразите себе, однако, бедственное положение полуодетых женщин и
детей, высаженных холодной осенней ночью на пустынный мекленбургский
берег!
Несмотря на силу и самоотверженность нашего соотечественника, чьему
примеру последовали несколько матросов разных национальностей, пять человек
погибли во время этого кораблекрушения;
гибель их объясняют поспешностью, с которой они пытались покинуть
охваченный пламенем корабль. Однако великолепный этот пакетбот сгорел не
целиком; в конце концов экипажу удалось совладать с огнем, и новый "Николай
I", на борт которого я поднимусь завтра, выстроен в большой степени из остатков
старого. Люди суеверные боятся, как бы эти роковые остатки не навлекли на судно
новых несчастий; я не моряк, и мне чужды подобные поэтические страхи, однако я
чту все безобидные суеверия -- следствия благородного обычая верить и бояться,
неизменно лежащего в основании благочестия и даже при всех его излишествах
ставящего человека выше всех прочих созданий Господних.
Получив подробный отчет о случившемся, Император разжаловал капитана,
русского по национальности, и заменил его голландцем, который, однако, судя по
слухам, не пользуется уважением команды. Соседние державы посылают в
Россию лишь тех людей,
68
Письмо четвертое
которых не хотят оставлять у себя. Завтра я узнаю, что представляет собой новый
капитан. Никто не может составить мнение о командире корабля скорее, чем
матрос и путешественник. Любовь к жизни, столь же страстная, сколь и
рассудочная, -- верный помощник в оценке человека, от которого зависит наша
судьба. После ремонта красавец корабль стал так тяжел, что не может доплыть до
Петербурга; в Кронштадте мы пересядем на другое судно, а экипажи наши двумя
днями позже прибудут в Петербург на барже. Процедура довольно хлопотная, но
любопытство -- первая обязанность путешественника -- превозмогает все.
Мекленбургское герцогство благоустраивается: великолепная дорога ведет из
Людвигслуста в Шверин, куда нынешний герцог очень кстати перенес свою
резиденцию. Шверин -- город старинный и живописный; его украшают озеро,
холмы, леса, древний дворец; все это овеяно воспоминаниями; Людвигслуст же не
может похвастать ни древностью, ни живописностью.
Хотите ли вы, однако, узнать, что такое средневековое варварство? Садитесь в
карету и езжайте из этой древней столицы великого княжества Мекленбургского в
Любек. Если накануне шел дождь, вы завязнете посреди дороги в бездонных
рытвинах. С сожалением вспоминая о песчаной и каменистой почве в
окрестностях Ростока, вы будете погружаться в выбоины такой глубины, что из
них невозможно выбраться, не разбив или не опрокинув экипаж. Заметьте, что я
веду речь о так называемой главной дороге из Шверина в Любек; длина ее
шестнадцать миль, и вся она совершенно непроходима. Чтобы путешествовать по
Германии, нужно как следует разбираться в значениях слов: главная дорога -- это
еще не шоссе;
стоит свернуть с шоссе, и вы возвращаетесь на три столетия назад.
А между тем об этой дороге я узнал в Берлине от одного посла, причем узнал
довольно забавным образом. "Какой дорогой мне лучше добраться до Любека?" --
спросил я его. Я знал, что он только что проделал это путешествие.
-- Они все дурны, -- отвечал дипломат, -- но я бы посоветовал вам ехать
через Шверин.
-- Коляска у меня легкая, -- возразил я, -- и если она разобьется, я опоздаю
на пакетбот. Если вы знаете дорогу получше, я выберу ее, пусть даже она окажется
длиннее.
-- Вот что я вам скажу,-- торжественным тоном ответствовал посол,-- я
указал эту дорогу его высочеству *** (племяннику монарха, царствующего на
родине этого дипломата); следственно, лучшего пути вы не найдете.
-- Быть может,-- продолжал я,-- экипажи монархов так же отмечены
судьбой, как и сами монархи. Вдобавок у монархов железные нервы: я не хотел бы
прожить ни дня так, как они живут годами.
Немецкий государственный муж ничего не ответил на эту, по
69
Астольф де Кюстии
Россия в 1839 ГОДУ
моему разумению, весьма невинную реплику, вероятно, сочтя ее
возмутительной.
Этот важный и осторожный господин, вконец опечаленный моей дерзостью,
покинул меня, едва представилась возможность сделать это, не нарушая приличий.
Что за восхитительная порода людей! Есть немцы, рожденные быть подданными;
они делаются царедворцами прежде, чем становятся людьми. Я не мог без смеха
наблюдать их угодливую вежливость, хотя она мне куда милее противоположного
обыкновения многих французов. Ум мой -- насмешник, и всегда пребудет
таковым, несмотря на годы и размышления. Впрочем, дорога, настоящая главная
дорога между Любеком и Шверином будет, конечно, проложена очень скоро.
Прелестная хозяйка травемюндской купальни, которую мы прозвали Моной
Лизой, вышла замуж; у нее трое детей. Я побывал в ее новом жилище, порог
которого переступил с грустью и робостью; она ждала меня и с сердечным
кокетством, характерным для уроженцев Севера, холодных, но в душе
чувствительных, повязала на шею косынку, которую получила от меня ровно
десять лет назад, день в день, 5 июля 1829 года... Вообразите себе: в тридцать
четыре года это очаровательное создание уже страдает подагрой!.. Видно, что
некогда она была красива!.. и ничего больше. Красота, остающаяся неоцененной,
уходит быстро: она бесполезна. У Лизы уродливый муж и трое детей; старшему
мальчику девять лет; красавцем его не назовешь. Этот юный дикарь, по здешним
понятиям очень хорошо воспитанный, вошел в комнату набычившись, глядя
вперед туманным, но отважным взором. Видно было, что, не опасайся он
материнских упреков, он непременно убежал бы -- не из страха, но из робости. Он
плавает, как рыба, и скучает вдали от воды. Семья живет в собственном доме и,
кажется, ни в чем не нуждается, однако как узок круг, которым ограничена ее
жизнь! Видя этих родителей и их троих детей и вспоминая, какова была Лиза
десять лет назад, я словно впервые столкнулся с тайной человеческого
существования. Мне нечем было дышать в этой крохотной клетке, впрочем очень
чисто прибранной; я вышел, чтобы глотнуть свежего воздуха. Я знал, что
понимают под счастьем в этом краю, и шептал себе свой вечный припев: "Не
хлебом единым жив человек". Счастлива душа, обретающая все прочее в
религии!.. Но у протестантов сама религия содержит в себе только "хлеб".
С тех пор, как красавица Лиза обрекла себя всеобщему жребию, она живет
без тягот, но и без удовольствий, а на мой вкус это -- мучительнейшая из тягот.
Муж ее не ловит рыбу зимой. Жена покраснела, сделав это признание,
доставившее мне тайную радость. "Этот урод-муж -- трус", -- подумал я; тут,
словно отвечая на мои "мысли, Лиза продолжила: "Скоро этим займется мой
сын". Она показала мне висящий в глубине комнаты овчинный тулуп,
предназначенный для первой экспедиции, в которую отправится это могучее дитя
моря.
7
Письмо четвертое
Надеюсь, я больше никогда не увижу Мону Лизу из Тра-вемюнде.
Отчего действительная жизнь так мало походит на жизнь воображаемую?
Зачем дано нам воображение, если оно столь бесполезно? Да что там, не
бесполезно, а просто вредно. Непостижимая загадка, разгадать которую может
позволить только надежда, да и та проливает на разгадку лишь очень слабый свет!
Человек -- каторжник, приговоренный к наказанию, но не исправившийся. Его
заковывают в кандалы за неведомое преступление; его подвергают пытке жизнью,
а точнее -- смертью; он живет и умирает в железах, не в силах добиться ни суда,
ни обвинительного заключения. О! если такое беззаконие творит природа, что же
удивительного в пристрастности человеческого правосудия? Чтобы узнать, что
такое справедливость, нужно смотреть на земную жизнь очами веры, которым
открыт не только этот, но и тот свет. Справедливость -- не от мира сего.
Всмотритесь в природу, и вы очень скоро разглядите рок. Творящая сила, которая
мстит своим собственным творениям, не всемогуща; но кто положил предел ее
могуществу? Чем загадочнее эта тайна, тем величественнее и неизбежнее победа
веры!..
Поля/тая ночь.-- Влияние климата на человеческую мысль.-- Монтескье и его теория.-- Я
читаю в полночь без лампы.-- Необычайность этого явления.-- Награда за тяготы пути.
-- Северные пейзажи. -- Жители под стать ровному краю. -- Сплющивание земли возле
полюсов. -- Кажется, будто взбираешься на альпийскую вершину. -- Финские берега. --
Косые лучи солнца.-- Поэтический ужас.-- Меланхоличность северных народов.-- Беседа
на корабле.-- Море излечивает морскую болезнь.-- Мой слуга.-- Красноречивый ответ
горничной, извлеченный из Гримма.-- Появление на борту парохода князя К***.-- Его
внешность и манера знакомиться. -- Определение дворянства. -- Различие между
английским и французским мнением на этот счет.-- Князь Д***.-- Его портрет.--
Анекдот об английском дворянстве.-- Император Александр и его врач-англичанин.--
Император т постигает английских понятий а дворянстве.-- Тон, принятый в русском
обществе.-- Князь К*** защищает от меня власть слова.-- Как управлять людьми.--
Кончит.-- Наполеон.-- Аргумент убедительнее слова. -- Доверительная беседа. -- Взгляд
на русскую литературу. --- Отчего русские таковы, как они есть. -- Герои их легендарных
времен. -- В них нет ничего рыцарского.-- Что такое аристократия.-- Рабство научило
русских князей быть тиранами.-- В то время, когда повсюду в Европе отменяли
крепостное право, в России оно было узаконено.-- Мои убеждения в сравнении с
убеждениями князя К***.-- В России политика и религия -- одно. -- Будущее этой страны
и всего мира. -- Париж, развенчанный благочестием нового поколения.-- Его постигнет
участь Древней Греции.-- Рассказ князя и княгини Д *** об их пребывании в Грейфенберге.
-- Лечение холодной водой. -- Фанатизм неофита. -- Княгиня Л***.-- Корабль, на
котором она плыла, встретился в Балтийском море с кораблем, на котором плыла ее дочь.
-- Хороший вкус русских аристократов. -- Франция прежних времен. -- Умение уважать
ближнего, располагающее умы к творчеству.-- Портрет французского путешественника,
в прошлом улана. -- Его игривые шутки. -- Чем он забавлял русских дам. -- Приятное
плавание. -- Единственное в своем роде общество. -- Русские песни и танцы. -- Два
американца.-- Русские дамы говорят по-французски много лучше польских.--
Происшествие с паровым котлом.-- Разнообразие характеров дает о себе знать.--
Восклицания двух княгинь.-- Ложная тревога. -- Страх сменяется радостью. --
Романическая история, которую я оставляю до следующего письма.
в июля 1839 года; писано в полночь, без лампы, . на борту парохода
"Николай I", пересекающего Финский залив
Подходит к концу день, длящийся в этих краях примерно месяц:
с 8 июня по 4 июля в этих краях всегда светло. Позже ночь снова
72
Письмо пятое
начинает вступать в свои права; сначала солнце заходит очень
ненадолго, но его отсутствие весьма заметно; чем ближе к
осеннему равноденствию, тем ночи становятся длиннее. Они
начинают увеличиваться с такой же быстротой, с какой
уменьшаются весной, и вскоре заволакивают тьмой север России,
Петербург, Швецию, Стокгольм и все районы, соседствующие с
арктическим полярным кругом. Для жителей земель,
расположенных внутри атого круга, год делится пополам, на один
длинный день и одну длинную ночь, по шесть месяцев каждая; что
же до сумерек, то их продолжительность зависит от близости к
полюсу. Не слишком темная зимняя ночь длится ровно столько же,
сколько смутный и меланхолический летний день.
Неустанно любуясь полярной ночью, светлой почти как
день, я переношусь в новый для меня мир. В моих странствиях я
всегда с безграничным любопытством наблюдал за игрой света. В
конце года во всех уголках земного шара солнце ежедневно
остается на небе одинаковое число часов, но как несхожи эти
дни! как сильно различаются они температурой и красками!
Солнце, чьи лучи падают на землю отвесно, и солнце, чьи лучи
светят косо,-- это два разных светила, во всяком случае для нас,
зрителей.
Для меня, живущего одной жизнью с растениями, в понятии
географической широты скрывается что-то роковое; небо
оказывает такое воздействие на мои мысли, что я охотно
расписываюсь в почтении к теории Монтескье. Мое настроение и
мои способности настолько подвержены влиянию климата, что я
не могу сомневаться и в его влиянии на политику. Однако гений
Монтескье придал этому факту -- впрочем, неопровержимому --
преувеличенное значение. Высшие умы нередко оказываются
жертвами собственного упорства: они видят лишь то, что хотят;
заключая в себе весь мир, они понимают все, кроме мнений
других людей.
Час назад солнце на моих глазах опустилось в море на
северо-западе, оставив длинный светящийся след, который еще
сейчас позволяет мне писать к вам, не зажигая лампы; все
пассажиры спят, я сижу на верхней палубе и, оторвав взор от
письма, замечаю на северо-востоке первые проблески утренней
зари; не успело кончиться вчера, как уже начинается завтра. Это
полярное зрелище вознаграждает меня за все тяготы
путешествия. В этой части земного шара день -- бесконечная
заря, вечно манящая, но никогда не выполняющая своих
обещаний. Эти проблески света, не становящегося ярче, но и не
угасающего, волнуют и изумляют меня. Странный сумрак, за
которым не следуют ни ночь, ни день!.. ибо то, что
подразумевают под этими словами в южных широтах, здешним
жителям, по правде говоря, неведомо. Здесь забываешь о
колдовстве красок, о благочестивом сумраке ночей, здесь
перестаешь верить в существование тех счастливых стран, где
солнце светит в полную силу и творит чудеса. Этот край --
царство не живописи, но
73
Астольф де Кюстин
Россия в 1839 году
рисунка. Здесь перестаешь понимать, где находишься, куда направляешься; свет
проникает повсюду и оттого теряет яркость; там, где тени зыбки, свет бледен;
ночи там не черны, но и белый день -- сер. Северное солнце -- беспрестанно
кружащаяся алебастровая лампа, низко подвешенная между небом и землей.
Лампа эта, не гаснущая недели и месяцы напролет, еле заметно распространяет
свое печальное сияние под сводом бледных небес;
здесь нет ничего яркого, но все предметы хорошо видны; природа, освещенная
этим бледным ровным светом, подобна грезам седовласого поэта -- Оссиана,
который, забыв о любви, вслушивается в голоса, звучащие из могил.
Плоские поверхности, смазанные задние планы, еле различимые линии
горизонта, полустертые контуры, смешение форм и тонов-- все это погружает
меня в сладостные грезы, очнувшись от которых чувствуешь себя в равной
близости и к жизни и к смерти. Сама душа пребывает здесь подвешенной между
днем и ночью, между бодрствованием и сном; она чуждается острых
наслаждений, ей недостает страстных порывов, но она не ведает сопутствующих
им тревог; она не свободна от скуки, но зато не знает тягот; и на сердце, и на
тело нисходит в этом краю вечный покой, символом которого становится
равнодушный свет, лениво объемлющий смертным холодом дни и ночи, моря и
придавленную грузом зим, укутанную снегом землю.
Свет, падающий на этот плоский край, в высшей степени подходит к
голубым, как фаянсовые блюдца, глазам и неярким чертам лица, пепельным
кудрям и застенчиво романическому воображению северных женщин: женщины
эти без устали мечтают о том, что другие осуществляют; именно о них можно
сказать, что жизнь -- сон тени.
Приближаясь к северным областям, вы словно взбираетесь на ледяное
плато; чем дальше, тем это впечатление делается отчетливее; вся земля
превращается для вас в гору, вы карабкаетесь на сам земной шар. Достигнув
вершины этих огромных Альп, вы испытываете то, чего не чувствовали так
остро, штурмуя настоящие Альпы: скалы клонятся долу, пропасти исчезают,
народы остаются далеко позади, обитаемый мир простирается у ваших ног, вы
почти достигаете полюса; земля отсюда кажется маленькой, меж тем моря
вздымаются все выше, а суша, окружающая вас еле заметной линией,
сплющивается и пропадает в тумане; вы поднимаетесь, поднимаетесь, словно
стараетесь добраться до вершины купола; купол этот -- мир, сотворенный
Господом. Когда с его вершины вы бросаете взгляд на затянутые льдом моря, на
хрустальные равнины, вам мнится, будто вы попали в обитель блаженства, где
пребывают ангелы, бессмертные стражи немеркнущих небес. Вот что ощущал я,
приближаясь к Ботническому заливу, на северном берегу которого расположен
Торнио.
74
Письмо пятое
Финское побережье, считающееся гористым, на мой вкус, --
не что иное, как цепь еле заметных холмов; в этом смутном краю
все теряется в тумане. Непроницаемое небо отнимает у
предметов яркие цвета: все тускнеет, все меняется под этим
перламутровым небосводом. Вдали черными точками скользят
корабли; неугасимый, но сумрачный свет едва отражается от
муаровой глади вод, и ему недостает силы позолотить паруса
далекого судна; снасти кораблей, бороздящих северные моря, не
блестят так, как в других широтах;
их черные силуэты неясно вырисовываются на фоне блеклого
неба, подобного полотну для показа китайских теней. Стыдно
сказать, но северная природа, как бы величественна она ни была,
напоминает мне огромный волшебный фонарь, чей свет тускл, а
стекла мутны. Я не люблю уничижительных сравнений, но ведь
главное -- стараться любой ценой выразить свои чувства.
Восхищаться легче, чем хулить, однако, истины ради, следует
запечатлевать не только восторги, но и досаду.
При вступлении в эти убеленные снегом пустыни вас
охватывает поэтический ужас; вы в испуге замираете на пороге
зимнего дворца, где живет время; готовясь проникнуть в это
царство холодных иллюзий и блестящих грез, не
позолоченных, но посеребренных, вы исполняетесь
неизъяснимой печали: слабеющая мысль отказывается служить
вам, и ее бесполезная деятельность уподобляется тем по-
блескивающим размытым облакам, которые ослепляют ваши
взоры.
Очнувшись же, вы проникаетесь дотоле загадочной для вас
меланхолией северных народов и постигаете, вослед им,
очарование однообразной северной поэзии. Это причащение к
прелестям печали болезненно, и все же оно приносит
удовольствие: вы медленно следуете под грохот бурь за
погребальной колесницей, вторя гимнам сожаления и надежды;
ваша облаченная в траур душа тешит себя всеми возможными
иллюзиями, проникается сочувствием ко всему, на что падает
ваш взор. Воздух, туман, вода-- все дарует новые впечатления
вашему обонянию и осязанию; чувства ваши подсказывают вам,
что вы вот-вот достигнете пределов обитаемого мира;
перед вами простираются ледяные поля, прилетевший с полюса
ветер пронизывает вас до мозга костей. В этом мало приятного
-- но много нового и любопытного.
Я не могу не сожалеть о том, что попечения о здоровье так
надолго задержали меня этим летом в Париже и Эмсе:
последуй я моему первоначальному плану, я теперь оставил бы
уже далеко позади Архангельск и находился среди лопарей, на
берегу Белого моря; впрочем, в мыслях я уже там: разница
невелика.
Пробудившись от грез, я обнаруживаю себя не шагающим
по грешной земле, но плывущим по морю на борту "Николая
I", одного из прекраснейших и удобнейших судов Европы (я
уже рассказывал вам о случившемся на нем пожаре), в
окружении изысканнейшего общества.
75
Астольф де Кюстин
Россия в 1839 году
Возьми новый Боккаччо на себя труд записать те беседы, в которых я уже три
дня принимаю посильное участие, он создал бы книгу блестящую и забавную, как
"Декамерон", и почти такую же глубокую, как "Характеры" Лабрюйера. Мои
рассказы -- лишь бледный слепок с этого оригинала, но я все-таки попытаюсь дать
вам о нем понятие.
Самочувствие мое уже давно оставляло желать лучшего, но в Травемюнде мне
стало так худо, что я едва не отложил отъезд. Однако коляска моя была погружена
на корабль еще накануне. Пароход мой отходил в три часа пополудни, пробило
одиннадцать утра, а меня била лихорадка, к горлу подступала тошнота, которую,
как я опасался, морская болезнь могла только усугубить. Что стану я делать в
сумерки, пленительна; в воздухе царит торжественная тишина; жизнь словно
приостанавливается, ничто не затрагивает наших чувств, и они отдыхают,
недоступные для мира; взор мой, теряясь среди бледных северных светил,
покидает землю, или, точнее, упирается в одну точку, отказывается смотреть куда
бы то ни было, а ум, расправив крылья в тех смутных просторах, где он парит
обычно, вырывается из низших сфер, дабы вольно взмыть выше зримого неба.
Но очарование этого края способен оценить лишь тот, кто приехал издалека.
Ценить природу по достоинству умеют лишь цивилизованные чужестранцы;
неотесанные местные жители не наслаждаются окружающим их миром так, как
мы; одно из величайших завоеваний общества состоит в том, что оно помогает
горожанам постичь красоту сельского пейзажа; именно цивилизация учит меня
наслаждаться зрелищем этого края, открывающего нам, какой была первобытная
природа; я бегу салонов, бесед, удобных постоялых дворов, ровных дорог-- одним
словом, всего, что возбуждает любопытство и восторг людей, рожденных в
обществах полуцивили-зованных, и, невзирая на мою нелюбовь к морю, взойду
завтра на корабль'и с радостью снесу все тяготы жизни на его борту, лишь бы он
отвез меня в страну пустынь и степей... степи! уже само это восточное слово
вселяет в меня предчувствие природы неведомой и чудесной; оно пробуждает во
мне желание, заменяющее молодость
66
Письмо четвертое
и отвагу и напоминающее, что я родился на свет для того, чтобы путешествовать;
так судил рок. Признаться ли? быть может, я никогда не отправился бы в это
путешествие, не будь в России степей. Боюсь, что рядом с современниками и
соотечественниками я навсегда останусь юнцом!..
Коляска моя уже на палубе, пакетбот, на котором мне предстоит плыть, по
словам русских, -- одно из прекраснейших паровых судов в мире. Называется он
"Николай I". В прошлом году, во время плавания из Петербурга в Травемюнде, на
нем случился пожар; наш рейс -- второй после ремонта. Воспоминание о
катастрофе вселяет в пассажиров некоторый страх. История этого
кораблекрушения делает честь нам, французам, ибо один из находившихся на
борту наших соотечественников выказал в страшный час исключительное
благородство и мужество.
Дело было ночью, судно плыло в виду мекленбургских берегов;
капитан безмятежно сражался в карты с пассажирами. Друзья его, стараясь найти
ему оправдание, утверждали, что он знал о грозящем кораблю несчастье, но, поняв
с первого взгляда, что надежды потушить пожар нет, дал тайный приказ как можно
скорее подойти к мекленбургским берегам и посадить корабль на мель, дабы
уменьшить опасность. При этом, добавляли те же друзья, он героически хранил
хладнокровие, дабы пассажиры как можно дольше оставались в неизвестности и
не мешали спасению корабля; вы скоро узнаете, как оценил это хваленое
хладнокровие Император!..
На борту "Николая I" находилось три десятка детей и множество женщин.
Первой заметила опасность одна русская дама; она подняла тревогу среди
экипажа. Огонь уже охватил деревянные части корабля, из-за несовершенства
конструкции располагавшиеся слишком близко к топке. Дым начал проникать в
каюты. Узнав о неминуемой гибели, моряки в ужасе возопили: "Пожар! Пожар!
Спасайся, кто может!" Дело происходило в октябре, стояла глубокая ночь,
корабль отделяла от берега целая миля; что бы там ни говорили о тайных
приказах, якобы отданных капитаном, огонь, разом показавшийся в нескольких
местах, был для всей команды полнейшей неожиданностью; в ту же секунду
корабль врезался в песчаное дно и колеса его остановились. В толпе воцарилось
гробовое молчание: даже женщины и дети не произносили ни слова, охваченные
глубоким оцепенением. К несчастью, мель, на которую село судно, была своего
рода островом, со всех сторон окруженным глубокими водами, которые
невозможно перейти вброд; хорошо еще, что погода стояла безветренная.
Матросы бросились к помпам, принялись таскать воду ведрами, пытаясь
остановить продвижение огня; капитан тем временем приказал спустить на море
шлюпку и начать перевозить пассажиров на берег. Было ясно, что маленькой
шлюпке придется совершить далеко не один рейс. Решили, что вначале следует
перевезти на сушу женщин и детей.
67
Астольф де Кюстин
Россия в 1839 году
Самые нетерпеливые из пассажиров, рискуя жизнью, стали выпрыгивать за
борт, на мель; юный француз, о котором я упоминал, прыгнул одним из первых и
проявил недюжинную проворность: по своей охоте взяв на себя обязанности
матроса, он несколько раз перелезал из шлюпки на корабль и с корабля в шлюпку,
помогая женщинам и детям спускаться вниз. Хотя положение с каждой минутой
становилось все опаснее, он окончательно покинул охваченный пламенем
пакетбот, лишь когда на борту не осталось ни одного пассажира. Несколько
женщин обязаны жизнью его самоотверженности: он не раз бросался им на
помощь вплавь и позже расплатился за свое великодушие тяжелой болезнью.
Говорят, что юноша этот -- сотрудник французского посольства в Дании,
путешествовавший для собственного удовольствия. Имя его мне неизвестно, но не
я тому виной: со вчерашнего дня я пытаюсь узнать его у двух десятков человек, но
безуспешно. Не прошло и года с тех пор, как он совершил подвиг человеколюбия,
а имя его уже забыто в том самом краю, что был свидетелем его героизма.
Я ручаюсь за все подробности своего рассказа; я знаю их от женщины,
которая сама была на борту гибнущего судна, и теперь мне кажется, будто
катастрофа происходила на моих глазах; собеседница моя, подобно всем другим
очевидцам, восхищалась самоотверженностью юного француза, но и она не
удосужилась узнать имя человека, спасшего столько несчастных. Вот новое
доказательство того, что при любых обстоятельствах беспамятство должников
лишь приумножает славу благодетелей и оттеняет их доблесть.
Вообразите себе, однако, бедственное положение полуодетых женщин и
детей, высаженных холодной осенней ночью на пустынный мекленбургский
берег!
Несмотря на силу и самоотверженность нашего соотечественника, чьему
примеру последовали несколько матросов разных национальностей, пять человек
погибли во время этого кораблекрушения;
гибель их объясняют поспешностью, с которой они пытались покинуть
охваченный пламенем корабль. Однако великолепный этот пакетбот сгорел не
целиком; в конце концов экипажу удалось совладать с огнем, и новый "Николай
I", на борт которого я поднимусь завтра, выстроен в большой степени из остатков
старого. Люди суеверные боятся, как бы эти роковые остатки не навлекли на судно
новых несчастий; я не моряк, и мне чужды подобные поэтические страхи, однако я
чту все безобидные суеверия -- следствия благородного обычая верить и бояться,
неизменно лежащего в основании благочестия и даже при всех его излишествах
ставящего человека выше всех прочих созданий Господних.
Получив подробный отчет о случившемся, Император разжаловал капитана,
русского по национальности, и заменил его голландцем, который, однако, судя по
слухам, не пользуется уважением команды. Соседние державы посылают в
Россию лишь тех людей,
68
Письмо четвертое
которых не хотят оставлять у себя. Завтра я узнаю, что представляет собой новый
капитан. Никто не может составить мнение о командире корабля скорее, чем
матрос и путешественник. Любовь к жизни, столь же страстная, сколь и
рассудочная, -- верный помощник в оценке человека, от которого зависит наша
судьба. После ремонта красавец корабль стал так тяжел, что не может доплыть до
Петербурга; в Кронштадте мы пересядем на другое судно, а экипажи наши двумя
днями позже прибудут в Петербург на барже. Процедура довольно хлопотная, но
любопытство -- первая обязанность путешественника -- превозмогает все.
Мекленбургское герцогство благоустраивается: великолепная дорога ведет из
Людвигслуста в Шверин, куда нынешний герцог очень кстати перенес свою
резиденцию. Шверин -- город старинный и живописный; его украшают озеро,
холмы, леса, древний дворец; все это овеяно воспоминаниями; Людвигслуст же не
может похвастать ни древностью, ни живописностью.
Хотите ли вы, однако, узнать, что такое средневековое варварство? Садитесь в
карету и езжайте из этой древней столицы великого княжества Мекленбургского в
Любек. Если накануне шел дождь, вы завязнете посреди дороги в бездонных
рытвинах. С сожалением вспоминая о песчаной и каменистой почве в
окрестностях Ростока, вы будете погружаться в выбоины такой глубины, что из
них невозможно выбраться, не разбив или не опрокинув экипаж. Заметьте, что я
веду речь о так называемой главной дороге из Шверина в Любек; длина ее
шестнадцать миль, и вся она совершенно непроходима. Чтобы путешествовать по
Германии, нужно как следует разбираться в значениях слов: главная дорога -- это
еще не шоссе;
стоит свернуть с шоссе, и вы возвращаетесь на три столетия назад.
А между тем об этой дороге я узнал в Берлине от одного посла, причем узнал
довольно забавным образом. "Какой дорогой мне лучше добраться до Любека?" --
спросил я его. Я знал, что он только что проделал это путешествие.
-- Они все дурны, -- отвечал дипломат, -- но я бы посоветовал вам ехать
через Шверин.
-- Коляска у меня легкая, -- возразил я, -- и если она разобьется, я опоздаю
на пакетбот. Если вы знаете дорогу получше, я выберу ее, пусть даже она окажется
длиннее.
-- Вот что я вам скажу,-- торжественным тоном ответствовал посол,-- я
указал эту дорогу его высочеству *** (племяннику монарха, царствующего на
родине этого дипломата); следственно, лучшего пути вы не найдете.
-- Быть может,-- продолжал я,-- экипажи монархов так же отмечены
судьбой, как и сами монархи. Вдобавок у монархов железные нервы: я не хотел бы
прожить ни дня так, как они живут годами.
Немецкий государственный муж ничего не ответил на эту, по
69
Астольф де Кюстии
Россия в 1839 ГОДУ
моему разумению, весьма невинную реплику, вероятно, сочтя ее
возмутительной.
Этот важный и осторожный господин, вконец опечаленный моей дерзостью,
покинул меня, едва представилась возможность сделать это, не нарушая приличий.
Что за восхитительная порода людей! Есть немцы, рожденные быть подданными;
они делаются царедворцами прежде, чем становятся людьми. Я не мог без смеха
наблюдать их угодливую вежливость, хотя она мне куда милее противоположного
обыкновения многих французов. Ум мой -- насмешник, и всегда пребудет
таковым, несмотря на годы и размышления. Впрочем, дорога, настоящая главная
дорога между Любеком и Шверином будет, конечно, проложена очень скоро.
Прелестная хозяйка травемюндской купальни, которую мы прозвали Моной
Лизой, вышла замуж; у нее трое детей. Я побывал в ее новом жилище, порог
которого переступил с грустью и робостью; она ждала меня и с сердечным
кокетством, характерным для уроженцев Севера, холодных, но в душе
чувствительных, повязала на шею косынку, которую получила от меня ровно
десять лет назад, день в день, 5 июля 1829 года... Вообразите себе: в тридцать
четыре года это очаровательное создание уже страдает подагрой!.. Видно, что
некогда она была красива!.. и ничего больше. Красота, остающаяся неоцененной,
уходит быстро: она бесполезна. У Лизы уродливый муж и трое детей; старшему
мальчику девять лет; красавцем его не назовешь. Этот юный дикарь, по здешним
понятиям очень хорошо воспитанный, вошел в комнату набычившись, глядя
вперед туманным, но отважным взором. Видно было, что, не опасайся он
материнских упреков, он непременно убежал бы -- не из страха, но из робости. Он
плавает, как рыба, и скучает вдали от воды. Семья живет в собственном доме и,
кажется, ни в чем не нуждается, однако как узок круг, которым ограничена ее
жизнь! Видя этих родителей и их троих детей и вспоминая, какова была Лиза
десять лет назад, я словно впервые столкнулся с тайной человеческого
существования. Мне нечем было дышать в этой крохотной клетке, впрочем очень
чисто прибранной; я вышел, чтобы глотнуть свежего воздуха. Я знал, что
понимают под счастьем в этом краю, и шептал себе свой вечный припев: "Не
хлебом единым жив человек". Счастлива душа, обретающая все прочее в
религии!.. Но у протестантов сама религия содержит в себе только "хлеб".
С тех пор, как красавица Лиза обрекла себя всеобщему жребию, она живет
без тягот, но и без удовольствий, а на мой вкус это -- мучительнейшая из тягот.
Муж ее не ловит рыбу зимой. Жена покраснела, сделав это признание,
доставившее мне тайную радость. "Этот урод-муж -- трус", -- подумал я; тут,
словно отвечая на мои "мысли, Лиза продолжила: "Скоро этим займется мой
сын". Она показала мне висящий в глубине комнаты овчинный тулуп,
предназначенный для первой экспедиции, в которую отправится это могучее дитя
моря.
7
Письмо четвертое
Надеюсь, я больше никогда не увижу Мону Лизу из Тра-вемюнде.
Отчего действительная жизнь так мало походит на жизнь воображаемую?
Зачем дано нам воображение, если оно столь бесполезно? Да что там, не
бесполезно, а просто вредно. Непостижимая загадка, разгадать которую может
позволить только надежда, да и та проливает на разгадку лишь очень слабый свет!
Человек -- каторжник, приговоренный к наказанию, но не исправившийся. Его
заковывают в кандалы за неведомое преступление; его подвергают пытке жизнью,
а точнее -- смертью; он живет и умирает в железах, не в силах добиться ни суда,
ни обвинительного заключения. О! если такое беззаконие творит природа, что же
удивительного в пристрастности человеческого правосудия? Чтобы узнать, что
такое справедливость, нужно смотреть на земную жизнь очами веры, которым
открыт не только этот, но и тот свет. Справедливость -- не от мира сего.
Всмотритесь в природу, и вы очень скоро разглядите рок. Творящая сила, которая
мстит своим собственным творениям, не всемогуща; но кто положил предел ее
могуществу? Чем загадочнее эта тайна, тем величественнее и неизбежнее победа
веры!..
Поля/тая ночь.-- Влияние климата на человеческую мысль.-- Монтескье и его теория.-- Я
читаю в полночь без лампы.-- Необычайность этого явления.-- Награда за тяготы пути.
-- Северные пейзажи. -- Жители под стать ровному краю. -- Сплющивание земли возле
полюсов. -- Кажется, будто взбираешься на альпийскую вершину. -- Финские берега. --
Косые лучи солнца.-- Поэтический ужас.-- Меланхоличность северных народов.-- Беседа
на корабле.-- Море излечивает морскую болезнь.-- Мой слуга.-- Красноречивый ответ
горничной, извлеченный из Гримма.-- Появление на борту парохода князя К***.-- Его
внешность и манера знакомиться. -- Определение дворянства. -- Различие между
английским и французским мнением на этот счет.-- Князь Д***.-- Его портрет.--
Анекдот об английском дворянстве.-- Император Александр и его врач-англичанин.--
Император т постигает английских понятий а дворянстве.-- Тон, принятый в русском
обществе.-- Князь К*** защищает от меня власть слова.-- Как управлять людьми.--
Кончит.-- Наполеон.-- Аргумент убедительнее слова. -- Доверительная беседа. -- Взгляд
на русскую литературу. --- Отчего русские таковы, как они есть. -- Герои их легендарных
времен. -- В них нет ничего рыцарского.-- Что такое аристократия.-- Рабство научило
русских князей быть тиранами.-- В то время, когда повсюду в Европе отменяли
крепостное право, в России оно было узаконено.-- Мои убеждения в сравнении с
убеждениями князя К***.-- В России политика и религия -- одно. -- Будущее этой страны
и всего мира. -- Париж, развенчанный благочестием нового поколения.-- Его постигнет
участь Древней Греции.-- Рассказ князя и княгини Д *** об их пребывании в Грейфенберге.
-- Лечение холодной водой. -- Фанатизм неофита. -- Княгиня Л***.-- Корабль, на
котором она плыла, встретился в Балтийском море с кораблем, на котором плыла ее дочь.
-- Хороший вкус русских аристократов. -- Франция прежних времен. -- Умение уважать
ближнего, располагающее умы к творчеству.-- Портрет французского путешественника,
в прошлом улана. -- Его игривые шутки. -- Чем он забавлял русских дам. -- Приятное
плавание. -- Единственное в своем роде общество. -- Русские песни и танцы. -- Два
американца.-- Русские дамы говорят по-французски много лучше польских.--
Происшествие с паровым котлом.-- Разнообразие характеров дает о себе знать.--
Восклицания двух княгинь.-- Ложная тревога. -- Страх сменяется радостью. --
Романическая история, которую я оставляю до следующего письма.
в июля 1839 года; писано в полночь, без лампы, . на борту парохода
"Николай I", пересекающего Финский залив
Подходит к концу день, длящийся в этих краях примерно месяц:
с 8 июня по 4 июля в этих краях всегда светло. Позже ночь снова
72
Письмо пятое
начинает вступать в свои права; сначала солнце заходит очень
ненадолго, но его отсутствие весьма заметно; чем ближе к
осеннему равноденствию, тем ночи становятся длиннее. Они
начинают увеличиваться с такой же быстротой, с какой
уменьшаются весной, и вскоре заволакивают тьмой север России,
Петербург, Швецию, Стокгольм и все районы, соседствующие с
арктическим полярным кругом. Для жителей земель,
расположенных внутри атого круга, год делится пополам, на один
длинный день и одну длинную ночь, по шесть месяцев каждая; что
же до сумерек, то их продолжительность зависит от близости к
полюсу. Не слишком темная зимняя ночь длится ровно столько же,
сколько смутный и меланхолический летний день.
Неустанно любуясь полярной ночью, светлой почти как
день, я переношусь в новый для меня мир. В моих странствиях я
всегда с безграничным любопытством наблюдал за игрой света. В
конце года во всех уголках земного шара солнце ежедневно
остается на небе одинаковое число часов, но как несхожи эти
дни! как сильно различаются они температурой и красками!
Солнце, чьи лучи падают на землю отвесно, и солнце, чьи лучи
светят косо,-- это два разных светила, во всяком случае для нас,
зрителей.
Для меня, живущего одной жизнью с растениями, в понятии
географической широты скрывается что-то роковое; небо
оказывает такое воздействие на мои мысли, что я охотно
расписываюсь в почтении к теории Монтескье. Мое настроение и
мои способности настолько подвержены влиянию климата, что я
не могу сомневаться и в его влиянии на политику. Однако гений
Монтескье придал этому факту -- впрочем, неопровержимому --
преувеличенное значение. Высшие умы нередко оказываются
жертвами собственного упорства: они видят лишь то, что хотят;
заключая в себе весь мир, они понимают все, кроме мнений
других людей.
Час назад солнце на моих глазах опустилось в море на
северо-западе, оставив длинный светящийся след, который еще
сейчас позволяет мне писать к вам, не зажигая лампы; все
пассажиры спят, я сижу на верхней палубе и, оторвав взор от
письма, замечаю на северо-востоке первые проблески утренней
зари; не успело кончиться вчера, как уже начинается завтра. Это
полярное зрелище вознаграждает меня за все тяготы
путешествия. В этой части земного шара день -- бесконечная
заря, вечно манящая, но никогда не выполняющая своих
обещаний. Эти проблески света, не становящегося ярче, но и не
угасающего, волнуют и изумляют меня. Странный сумрак, за
которым не следуют ни ночь, ни день!.. ибо то, что
подразумевают под этими словами в южных широтах, здешним
жителям, по правде говоря, неведомо. Здесь забываешь о
колдовстве красок, о благочестивом сумраке ночей, здесь
перестаешь верить в существование тех счастливых стран, где
солнце светит в полную силу и творит чудеса. Этот край --
царство не живописи, но
73
Астольф де Кюстин
Россия в 1839 году
рисунка. Здесь перестаешь понимать, где находишься, куда направляешься; свет
проникает повсюду и оттого теряет яркость; там, где тени зыбки, свет бледен;
ночи там не черны, но и белый день -- сер. Северное солнце -- беспрестанно
кружащаяся алебастровая лампа, низко подвешенная между небом и землей.
Лампа эта, не гаснущая недели и месяцы напролет, еле заметно распространяет
свое печальное сияние под сводом бледных небес;
здесь нет ничего яркого, но все предметы хорошо видны; природа, освещенная
этим бледным ровным светом, подобна грезам седовласого поэта -- Оссиана,
который, забыв о любви, вслушивается в голоса, звучащие из могил.
Плоские поверхности, смазанные задние планы, еле различимые линии
горизонта, полустертые контуры, смешение форм и тонов-- все это погружает
меня в сладостные грезы, очнувшись от которых чувствуешь себя в равной
близости и к жизни и к смерти. Сама душа пребывает здесь подвешенной между
днем и ночью, между бодрствованием и сном; она чуждается острых
наслаждений, ей недостает страстных порывов, но она не ведает сопутствующих
им тревог; она не свободна от скуки, но зато не знает тягот; и на сердце, и на
тело нисходит в этом краю вечный покой, символом которого становится
равнодушный свет, лениво объемлющий смертным холодом дни и ночи, моря и
придавленную грузом зим, укутанную снегом землю.
Свет, падающий на этот плоский край, в высшей степени подходит к
голубым, как фаянсовые блюдца, глазам и неярким чертам лица, пепельным
кудрям и застенчиво романическому воображению северных женщин: женщины
эти без устали мечтают о том, что другие осуществляют; именно о них можно
сказать, что жизнь -- сон тени.
Приближаясь к северным областям, вы словно взбираетесь на ледяное
плато; чем дальше, тем это впечатление делается отчетливее; вся земля
превращается для вас в гору, вы карабкаетесь на сам земной шар. Достигнув
вершины этих огромных Альп, вы испытываете то, чего не чувствовали так
остро, штурмуя настоящие Альпы: скалы клонятся долу, пропасти исчезают,
народы остаются далеко позади, обитаемый мир простирается у ваших ног, вы
почти достигаете полюса; земля отсюда кажется маленькой, меж тем моря
вздымаются все выше, а суша, окружающая вас еле заметной линией,
сплющивается и пропадает в тумане; вы поднимаетесь, поднимаетесь, словно
стараетесь добраться до вершины купола; купол этот -- мир, сотворенный
Господом. Когда с его вершины вы бросаете взгляд на затянутые льдом моря, на
хрустальные равнины, вам мнится, будто вы попали в обитель блаженства, где
пребывают ангелы, бессмертные стражи немеркнущих небес. Вот что ощущал я,
приближаясь к Ботническому заливу, на северном берегу которого расположен
Торнио.
74
Письмо пятое
Финское побережье, считающееся гористым, на мой вкус, --
не что иное, как цепь еле заметных холмов; в этом смутном краю
все теряется в тумане. Непроницаемое небо отнимает у
предметов яркие цвета: все тускнеет, все меняется под этим
перламутровым небосводом. Вдали черными точками скользят
корабли; неугасимый, но сумрачный свет едва отражается от
муаровой глади вод, и ему недостает силы позолотить паруса
далекого судна; снасти кораблей, бороздящих северные моря, не
блестят так, как в других широтах;
их черные силуэты неясно вырисовываются на фоне блеклого
неба, подобного полотну для показа китайских теней. Стыдно
сказать, но северная природа, как бы величественна она ни была,
напоминает мне огромный волшебный фонарь, чей свет тускл, а
стекла мутны. Я не люблю уничижительных сравнений, но ведь
главное -- стараться любой ценой выразить свои чувства.
Восхищаться легче, чем хулить, однако, истины ради, следует
запечатлевать не только восторги, но и досаду.
При вступлении в эти убеленные снегом пустыни вас
охватывает поэтический ужас; вы в испуге замираете на пороге
зимнего дворца, где живет время; готовясь проникнуть в это
царство холодных иллюзий и блестящих грез, не
позолоченных, но посеребренных, вы исполняетесь
неизъяснимой печали: слабеющая мысль отказывается служить
вам, и ее бесполезная деятельность уподобляется тем по-
блескивающим размытым облакам, которые ослепляют ваши
взоры.
Очнувшись же, вы проникаетесь дотоле загадочной для вас
меланхолией северных народов и постигаете, вослед им,
очарование однообразной северной поэзии. Это причащение к
прелестям печали болезненно, и все же оно приносит
удовольствие: вы медленно следуете под грохот бурь за
погребальной колесницей, вторя гимнам сожаления и надежды;
ваша облаченная в траур душа тешит себя всеми возможными
иллюзиями, проникается сочувствием ко всему, на что падает
ваш взор. Воздух, туман, вода-- все дарует новые впечатления
вашему обонянию и осязанию; чувства ваши подсказывают вам,
что вы вот-вот достигнете пределов обитаемого мира;
перед вами простираются ледяные поля, прилетевший с полюса
ветер пронизывает вас до мозга костей. В этом мало приятного
-- но много нового и любопытного.
Я не могу не сожалеть о том, что попечения о здоровье так
надолго задержали меня этим летом в Париже и Эмсе:
последуй я моему первоначальному плану, я теперь оставил бы
уже далеко позади Архангельск и находился среди лопарей, на
берегу Белого моря; впрочем, в мыслях я уже там: разница
невелика.
Пробудившись от грез, я обнаруживаю себя не шагающим
по грешной земле, но плывущим по морю на борту "Николая
I", одного из прекраснейших и удобнейших судов Европы (я
уже рассказывал вам о случившемся на нем пожаре), в
окружении изысканнейшего общества.
75
Астольф де Кюстин
Россия в 1839 году
Возьми новый Боккаччо на себя труд записать те беседы, в которых я уже три
дня принимаю посильное участие, он создал бы книгу блестящую и забавную, как
"Декамерон", и почти такую же глубокую, как "Характеры" Лабрюйера. Мои
рассказы -- лишь бледный слепок с этого оригинала, но я все-таки попытаюсь дать
вам о нем понятие.
Самочувствие мое уже давно оставляло желать лучшего, но в Травемюнде мне
стало так худо, что я едва не отложил отъезд. Однако коляска моя была погружена
на корабль еще накануне. Пароход мой отходил в три часа пополудни, пробило
одиннадцать утра, а меня била лихорадка, к горлу подступала тошнота, которую,
как я опасался, морская болезнь могла только усугубить. Что стану я делать в