Страница:
наиболее обходительных римский народ опустился до людей наиболее
могущественных и стал делать их консулами. Таким образом, из-за недостатка
одного из порядков государственного строя добрые граждане оказались
полностью отстраненными от государственных должностей.
Некогда Трибун, да и вообще любой гражданин мог предлагать Народу
закон; за этот закон или против него мог высказываться всякий гражданин,
пока относительно предложенного закона не принималось определенное решение.
И такой порядок был добр, пока добрыми были граждане, ибо всегда хорошо,
когда любой человек, имеющий в виду общественное благо, обладает
возможностью выносить на обсуждение свои предложения; и хорошо, когда всякий
может высказывать о них свое мнение, дабы народ, выслушав всех, мог
остановиться на лучшем. Однако когда граждане сделались дурными, таковой
порядок оказался чрезвычайно плох, ибо законы предлагали теперь только
могущественные граждане, и не во имя общей свободы, а ради собственного
могущества: из страха перед ними никто не мог возражать против предлагаемых
ими законов. Таким образом, народу приходилось - либо потому, что он бывал
обманут, либо же потому, что его вынуждали к этому, - выносить решения,
ведущие к его гибели.
Следовательно, для того чтобы Рим и в развращенности сохранял свободу,
необходимо было, чтобы, создавая в ходе своей жизни новые законы, он
создавал бы вместе с ними и новые порядки; ибо надлежит учреждать различные
порядки и образ жизни для существа дурного и доброго: не может быть сходной
формы там, где материя во всем различна. Однако, поскольку таковые порядки
надо обновлять либо все сразу, когда очевидно, что они перестали быть
пригодными, либо мало-помалу, по мере того
как познается непригодность каждого из них, то я скажу, что и то и
другое - вещь почти невозможная. Ибо для постепенного обновления
государственного строя необходимо, чтобы они осуществлялись проницательным
человеком, который бы загодя видел недостаток той или иной из сторон
государственного строя, когда недостаток этот только еще зародился. Весьма
вероятно, что такого человека в городе никогда не найдется; а если он даже и
найдется, ему все равно ни за что не удастся убедить других в том, что для
него самого совершенно ясно, ибо люди, привыкнув к определенному укладу
жизни, не любят его менять, особенно когда они не сталкиваются со злом лицом
к лицу, и поэтому им приходится говорить о нем, основываясь на
предположениях. Что же касается внезапного обновления названных порядков,
когда уже всякому ясна их непригодность, то я скажу, что ту самую их порчу,
которую нетрудно понять, трудно исправить; ибо для этого недостаточно
использования обычных путей, так как обычные формы стали дурными - здесь
необходимо будет обратиться к чрезвычайным мерам, к насилию и к оружию, и
сделаться прежде всего государем этого города, чтобы иметь возможность
распоряжаться в нем по своему усмотрению. Поскольку же восстановление в
городе политической жизни предполагает доброго человека, а насильственный
захват власти государя в республике предполагает человека дурного, то
поэтому крайне редко бывает, чтобы добрый человек пожелал, даже преследуя
благие цели, встать на путь зла и сделаться государем. Столь же редко
случается, чтобы злодей, став государем, пожелал творить добро и чтобы ему
когда-либо пришло на ум использовать во благо ту самую власть, которую он
приобрел дурными средствами.
Из всего вышесказанного следует, что в развращенных городах сохранить
республику или же создать ее - дело трудное, а то и совсем невозможное. А
ежели все-таки ее в них пришлось бы создавать или поддерживать, то тогда
необходимо было бы ввести в ней режим скорее монархический, нежели
демократический, с тем чтобы те самые люди, которые по причине их наглости
не могут быть исправлены законами, в какой-то мере обуздывались властью как
бы царской. Стремиться сделать их добрыми иными путями было бы делом крайне
жестоким или же вовсе невозможным, как я уже говорил раньше, ссылаясь
на опыт Клеомена. Он, дабы одному обладать властью, убил Эфоров. По той
же причине Ромул убил брата и Тита Тация Сабина. И хотя и Ромул, и Клеомен
впоследствии хорошо использовали свою власть, я тем не менее не могу не
отметить, что оба они не имели дела с материалом, испорченным той
развращенностью, о которой мы рассуждали в этой главе. Поэтому они смогли
проявить волю и, пожелав, довести до конца свои замыслы.
Глава XXV
КТО ХОЧЕТ ПРЕОБРАЗОВАТЬ СТАРЫЙ СТРОЙ В СВОБОДНОЕ ГОСУДАРСТВО, ПУСТЬ
СОХРАНИТ В НЕМ ХОТЯ БЫ ТЕНЬ ДАВНИХ ОБЫЧАЕВ
Тому, кто стремится или хочет преобразовать государственный строй
какого-нибудь города и желает, чтобы строй этот был принят и поддерживался
всеми с удовольствием, необходимо сохранить хотя бы тень давних обычаев,
дабы народ не заметил перемены порядка, несмотря на то что в
действительности новые порядки будут совершенно не похожи на прежние. Ибо
люди вообще тешат себя видимым, а не тем, что существует на самом деле. Вот
почему римляне, познав необходимость этого в самом начале своей свободной
жизни, заменив одного царя двумя выборными Консулами, не захотели, чтобы у
Консулов было более двенадцати ликторов, дабы число этих последних не
превышало числа прислуживавших царям. Кроме того, так как в Риме совершалось
ежегодное жертвоприношение, которое могло совершаться только лично самим
царем, римляне, не желая, чтобы из-за отсутствия царя народ пожалел бы о
старом времени, избрали главу указанного жертвоприношения, назвав его
Царь-жертвоприноситель, и подчинили его верховному Жрецу. Таким образом,
народ получил для себя вышеупомянутое жертвоприношение и не имел никакой
причины из-за отсутствия его желать возвращения царя. Этого должны
придерживаться все те, кто хотят уничтожить в городе старый строй и
установить в нем новую, свободную жизнь. Поэтому, хотя новые порядки и
изменяют сознание людей, надлежит стараться, чтобы в своих изменениях
порядки сохраняли как можно больше от старого. Если меняется число,
полномочия и сроки магистратур, надо,
чтобы у них сохранялось от старых их наименование. Всему этому, как я
уже сказал, должен следовать тот, кто желает установить политическую жизнь
посредством создания республики или монархии, но тому, кому угодно учредить
абсолютную власть, именуемую писателями тиранией, надобно переделать все,
как о том будет сказано в следующей главе.
Глава XXVI
НОВЫЙ ГОСУДАРЬ В ЗАХВАЧЕННОМ ИМ ГОРОДЕ ИЛИ СТРАНЕ ДОЛЖЕН ВСЕ ПЕРЕДЕЛАТЬ
ПО-НОВОМУ
Когда кто-нибудь становится государем какой-нибудь страны или города,
особенно не имея там прочной опоры, и не склоняется ни к монархическому, ни
к республиканскому гражданскому строю, то для него самое надежное средство
удержать власть - это, поскольку он является новым государем, переделать в
этом государстве все по-новому: создать в городах новые правительства под
новыми наименованиями, с новыми полномочиями и новыми людьми; сделать
богатых бедными, а бедных - богатыми, как поступил Давид, став царем:
алчущих исполнил благ, а богатящихся отпустил ни с чем, а кроме того -
построить новые города и разрушить построенные, переселить жителей из одного
места в другое, - словом, не оставить в этой стране ничего нетронутым. Так,
чтобы в ней не осталось ни звания, ни учреждения, ни состояния, ни
богатства, которое не было бы обязано ему своим существованием. Он должен
взять себе за образец Филиппа Македонского, отца Александра, который именно
таким образом из незначительного царя стал государем всей Греции. Писавший о
нем автор говорит, что он перегонял жителей из страны в страну подобно тому,
как пастухи перегоняют свои стада.
Меры эти до крайности жестоки и враждебны всякому образу жизни, не
только что христианскому, но и вообще человеческому. Их должно избегать
всякому: лучше жить частной жизнью, нежели сделаться монархом ценой гибели
множества людей. Тем не менее тому, кто не желает избрать вышеозначенный
путь добра, надобно погрязнуть во зле.
Но люди избирают некие средние пути, являющиеся самыми губительными;
ибо они не умеют быть ни совсем дурными, ни совсем хорошими, как то и будет
показано на примере в следующей главе.
Глава XXVII
ЛЮДИ ЛИШЬ В РЕДЧАЙШИХ СЛУЧАЯХ УМЕЮТ БЫТЬ СОВСЕМ ДУРНЫМИ ИЛИ СОВСЕМ
ХОРОШИМИ
В 1505 году папа Юлий II пошел походом на Болонью, дабы выгнать оттуда
род де Бентивольи, владевший этим городом около ста лет. Ополчившись против
всех тиранов, занимавших церковные земли, он решил также выкинуть
Джовампаголо Бальони из Перуджи, тираном которой тот был. Подойдя к Перудже,
папа Юлий II с его хорошо всем известной смелостью и решительностью не стал
дожидаться войска, которое должно было подоспеть ему на помощь, но вошел в
город безоружным, несмотря на то что Джовампаголо собрал в нем довольно
много людей для своей защиты. Увлекаемый тем яростным пылом, благодаря
которому он подчинял себе все обстоятельства, Юлий II, сопровождаемый только
свитой, отдался в руки своего врага, которого затем увел с собой, оставив в
Перудже собственного губернатора, установившего в ней власть Церкви.
Людьми рассудительными, находившимися тогда подле папы, была отмечена
дерзновенная отвага папы и жалкая трусость Джовампаголо; они не могли
уразуметь, как получилось, что человек с репутацией Джовампаголо разом не
подмял под себя врага и не завладел богатой добычей, видя, что папу
сопровождают все его кардиналы со всеми их драгоценностями. Люди эти не
могли поверить, что его остановила доброта или что в нем заговорила совесть;
ведь в груди негодяя, который сожительствовал с сестрой и ради власти убил
двоюродных братьев и племянников, не могло пробудиться какое-либо
благочестивое чувство. Вот почему и приходится сделать вывод, что люди не
умеют быть ни достойно преступными, ни совершенно хорошими: злодейство
обладает известным величием или является в какой-то мере проявлением широты
души, до которой они не в состоянии подняться.
Так вот, Джовампаголо, не ставивший ни во что ни кровосмешение, ни
публичную резню родственников, не сумел, когда ему представился к тому
удобный случай, или, лучше сказать, не осмелился совершить деяние, которое
заставило бы всех дивиться его мужеству и оставило бы по себе вечную память,
ибо он оказался бы первым, кто показал прелатам, сколь мало надо почитать
всех тех, кто живет и правит подобно им, и тем самым совершил бы дело,
величие которого намного превысило бы всякий позор и связанную с ним,
возможно, опасность.
Глава XXXIV
ДИКТАТОРСКАЯ ВЛАСТЬ ПРИЧИНИЛА РИМСКОЙ РЕСПУБЛИКЕ БЛАГО, А НЕ ВРЕД:
ГУБИТЕЛЬНОЙ ДЛЯ ГРАЖДАНСКОЙ ЖИЗНИ ОКАЗЫВАЕТСЯ ТА ВЛАСТЬ, КОТОРУЮ ГРАЖДАНЕ
ПРИСВАИВАЮТ, А НЕ ТА, ЧТО ПРЕДОСТАВЛЯЕТСЯ ИМ НА ОСНОВЕ СВОБОДНЫХ ВЫБОРОВ
Некоторые писатели осуждают Римлян за то, что те ввели в Риме обычай
избрания Диктатора: обстоятельство это оказалось-де со временем причиной
тирании в Риме. Названные писатели ссылаются на то, что первый тиран, бывший
в сем городе, распоряжался в нем, прикрываясь диктаторским званием. Они
говорят, что, не будь его, Цезарь не смог бы приукрасить свою тиранию
никаким общественным саном. Все это придерживающимися подобного мнения
писателями не было должным образом рассмотрено и находится вне доводов
разума. Ибо не сан и не звание Диктатора поработили Рим, а полномочия,
присваивавшиеся гражданами вследствие длительности военной власти. И если бы
в Риме отсутствовало звание Диктатора, граждане Рима воспользовались бы
каким-нибудь другим. Ведь это сила легко получает наименования, а не
наименования силу. Не трудно увидеть, что Диктату-
ра, пока она давалась согласно установленным общественным порядкам, а
не вследствие личного авторитета, всегда приносила пользу городу. Ибо губят
республики те магистратуры и власть, которые создаются и даются незаконным,
экстраординарным путем, а не те, что получаются путем обычным. Пример тому -
Рим: за много времени ни один Диктатор не причинил Республике ничего, кроме
блага.
Почему это так - совершенно ясно. Во-первых, для того, чтобы какой-либо
гражданин мог угнетать других и захватить чрезвычайную власть, ему надобно
обладать многими качествами, которыми в неразвращенной республике обладать
он не в состоянии: ему надо быть очень богатым и иметь достаточное
количество приспешников и сторонников, которых у него не может появиться
там, где соблюдаются законы; когда же они у него появляются, люди эти
наводят такой страх, что оказывается невозможно провести свободные выборы.
Кроме того, Диктатор назначался на определенный срок, а не навечно, и только
для предупреждения той самой опасности, по причине которой он бывал
избираем. Его полномочия давали ему право единолично принимать решения
относительно средств, направленных на пресечение названной смертельной
опасности, действовать во всем, не советуясь с Народом и другими
магистратами, и наказывать любого гражданина без права последнего на
апелляцию. Но он не мог сделать ничего в ущерб государственному строю: он не
мог бы, например, лишить Сенат и Народ их полномочий, уничтожить в городе
старые порядки и создать новые. Так что при кратковременности его диктатуры
и ограниченности предоставленных ему полномочий, а также при тогдашней
неразвращенности римского народа ему было бы невозможно преступить
положенные для него пределы и повредить городу. Опыт показывает, что
Диктатура всегда оказывалась полезна.
И действительно, среди прочих римских учреждений Диктатура заслуживает
того, чтобы ее рассмотрели и причислили к тем из них, которые были причиной
величия столь огромной державы. Ибо без подобного учреждения города с трудом
справились бы с чрезвычайными обстоя-
тельствами. Ведь обычные учреждения действуют в республиках медленно
(так как и советы, и магистраты не имеют возможности во всем поступать
самостоятельно, но нуждаясь друг в друге для решения многих вопросов, а
также потому, что для вынесения совместных решений потребно время) и
предлагаемые ими меры оказываются крайне опасными, когда им приходится
лечить болезнь, требующую незамедлительного вмешательства. Вот почему
республики должны иметь среди своих учреждений нечто подобное Диктатуре.
Именно поэтому Венецианская республика, каковая среди нынешних республик
является самой замечательной, предоставила полномочия нескольким немногим
гражданам в случаях крайней необходимости принимать совместное решение
помимо Большого совета. Ибо, когда в республике отсутствует такого рода
институт, неизбежно приходится либо гибнуть, соблюдая установленные порядки,
либо ломать их, дабы не погибнуть. Но в республике всегда нежелательно
возникновение обстоятельств, для совладания с которыми приходится обращаться
к чрезвычайным мерам. Ибо хотя чрезвычайные меры в определенный момент
оказывались полезными, сам пример их бывал вреден. Ведь едва лишь
устанавливается обыкновение ломать установленные порядки во имя блага, как
тут же, прикрываясь благими намерениями, их начинают ломать во имя зла. Так
что республика никогда не будет совершенной, если ее законы не будут
предусматривать всего и если против каждого неожиданного обстоятельства у
нее не найдется средства и способа с этим обстоятельством совладать. Поэтому
в заключение я скажу, что те республики, которые в минуту крайней опасности
не прибегают к Диктатуре или к подобной ей власти, оказавшись в тяжелых
обстоятельствах, неминуемо погибнут.
Следует также отметить в этом институте обычай его избрания, мудро
предусмотренный Римлянами. Так как назначение Диктатора было сопряжено с
некоторым позором для Консулов, которые из глав государства становились
такими же подчиненными Диктатору гражданами, как и все остальные, и
предполагая, что из-за этого может возникнуть у граждан возмущение, Римляне
решили, что полномочия избирать Диктатора будут предоставляться
Консулам. Римляне считали, что когда случится так, что Риму понадобится
подобного рода царская власть, Консулы создадут ее таким способом охотнее, а
создав ее сами, будут менее страдать от нее. Ибо человек от ран и прочих
бед, которые он нанес себе сам, по собственной воле и выбору, страдает
гораздо меньше, чем от тех, что ему наносят другие. Однако в дальнейшем, в
последние годы Республики, у Римлян вошло в обыкновение вместо Диктатора
предоставлять подобного рода полномочия Консулу, пользуясь такими словами:
"Videat Consul, ne Respubica quid detrimenti capiat" [1].
Дабы вернуться к нашей теме, замечу, что соседи Рима, пытаясь раздавить
его, заставили Рим создать порядки, не только способные защитить его от них,
но и давшие ему возможность самому нападать на соседей с большею силой, с
большей мудростью и с большим авторитетом.
1 "Пусть позаботится Консул, чтобы Республика не понесла какого-нибудь
урона" (лат.).
Глава XXXVII
О ТОМ, КАКИЕ РАЗДОРЫ ПОРОДИЛ В РИМЕ АГРАРНЫЙ ЗАКОН, А ТАКЖЕ О ТОМ, ЧТО
ПРИНИМАТЬ В РЕСПУБЛИКЕ ЗАКОН, ИМЕЮЩИЙ БОЛЬШУЮ ОБРАТНУЮ СИЛУ И ПРОТИВОРЕЧАЩИЙ
ДАВНИМ ОБЫЧАЯМ ГОРОДА, - ДЕЛО, ЧРЕВАТОЕ МНОГИМИ РАЗДОРАМИ
Мнение древних писателей таково, что люди обычно печалятся в беде и не
радуются в счастье и что обе эти склонности порождают одни и те же
последствия. Ибо едва лишь люди перестают бороться, вынуждаемые к борьбе
необходимостью, как они тут же начинают бороться, побуждаемые к тому
честолюбием. Последнее столь сильно укоренилось в человеческом сердце, что
никогда не оставляет человека, как бы высоко он ни поднялся. Причина этому
та, что природа создала людей таким образом, что люди могут желать всего, но
не могут всего достигнуть. А так как желание приобретать всегда больше
соответственной возможности, то следствием сего оказывается их
неудовлетворенность тем, чем они владеют, и недовольство собственным
состоянием. Этим порождаются перемены в человеческих судьбах, ибо по причине
того, что одна часть граждан жаждет иметь еще больше, а другая боится
утратить приобретенное, люди доходят до вражды и войны, каковая одну страну
губит, а другую возвеличивает.
Я привел это рассуждение потому, что римскому Плебсу мало было
обезопасить себя от патрициев посредством выборов Трибунов, добиваться
которых плебеев вынуждала необходимость: добившись этого, Плебс начал
бороться из честолюбия и пожелал делить со Знатью почести и богатство, ибо
то и другое почитается людьми превыше всего. Это породило беду хуже чумы,
вызвавшую распри вокруг аграрного закона, которые стали в конце концов
причиной крушения Республики.
В хорошо устроенных республиках все общество - богато, а отдельные
граждане - бедны. В Риме случилось так, что названный закон не соблюдался.
Он либо с самого начала был сформулирован таким образом, что его каждодневно
приходилось перетолковывать, либо настолько изменился в процессе применения,
что обращение к его первоначальной форме оказалось чреватым многими
раздорами, либо же, будучи хорошо сформулированным вначале, исказился затем
от употребления. Как бы то ни было, в Риме никогда не заговаривали об
аграрном законе без того, чтобы город не переворачивался вверх дном.
Названный закон имел две главных статьи. Одна из них указывала, что
никто из граждан не может владеть больше, чем определенным количеством
югеров земли; другая предписывала, чтобы поля, отнятые у врагов, делились
между всем римским народом. Отсюда проистекало для Знати двоякое утеснение:
тем из нобилей, которые имели больше земель, чем допускал закон (а среди
Знати таковых было большинство), приходилось их лишаться; распределение же
среди плебеев отнятых у врагов благ закрывало нобилям путь к дальнейшему
обогащению. Поэтому, так как утеснения эти были направлены против сильных
мира сего и так как, сопротивляясь им, последние уверяли, будто они
отстаивают общее благо, нередко случалось, что весь город, как уже
говорилось, переворачивался вверх дном.
Знать терпеливо и хитро оттягивала применение аграрного закона, либо
затевая войну вне пределов Рима, либо противопоставляя Трибуну,
предлагающему аграрный закон, другого Трибуна, либо, сделав частичные
уступки, выводя колонию в то самое место, которое подлежало разделу. Так
случилось с землями Антия. Когда в связи с ними возникла тяжба об аграрном
законе, в Антий были посланы из Рима колонисты, которым предоставлялись
названные земли. Говоря, что в Риме с трудом отыскались люди, согласившиеся
отправиться в упомянутую колонию, Тит Ливии употребляет примечательное
выражение: оказалось, что имеется множество плебеев, которые предпочитают
желать благ в Риме, нежели владеть ими в Антии.
Лихорадочная жажда аграрного закона некогда столь сильно мучила город,
что Римляне стали вести войны на отдаленных землях Италии или же вообще за
ее границами. После этого лихорадка сия на некоторое время, по видимости,
прекратилась. Произошло это потому, что земли, которыми владели враги Рима,
не находясь под носом у плебеев и располагаясь в местах, где их трудно было
возделывать, оказались для плебеев менее желанными. Поэтому же и Римляне
стали по отношению к своим врагам менее жестокими, и когда они все же
отрезали земли от их владений, то отдавали эти земли под колонии. Так что, в
силу названных причин, аграрный закон находился под спудом вплоть до времени
Гракхов. Именно Гракхи снова извлекли его на свет и тем погубили римскую
свободу. Ибо к тому времени сила противников аграрного закона удвоилась.
Поэтому он разжег между Плебсом и Сенатом столь сильную ненависть, что она
вылилась в потоки крови и вооруженные столкновения, выходившие за рамки
нравов и обычаев цивилизованного общества. Так как должностные лица не могли
с ними справиться и так как на магистратов не надеялась больше ни одна из
группировок, враждующие партии стали прибегать к собственным средствам и
каждая из них обзавелась главарем, который бы ее защищал.
Зачинщиками этой смуты и беспорядков были плебеи. Они возвеличили
Мария, притом настолько, что четырежды делали его Консулом. Они возобновляли
его консулат через столь малые промежутки времени, что затем он уже сам смог
сделаться Консулом еще три раза. Против подобной беды у Знати не было иного
средства, как начать поддерживать Суллу. Сделав его главой своей партии,
Знать развязала гражданскую войну и, пролив много крови, испытав различные
превратности судьбы, одержала в ней верх.
Те же самые распри возникли во времена Цезаря и Помпея: Цезарь сделался
главой партии Мария, а Помпей - Суллы. В схватке между ними верх одержал
Цезарь. Он был первым тираном в Риме. После него город этот никогда уже не
был свободным.
Вот какое начало и вот какой конец имел аграрный закон.
В другом месте мы доказывали, что вражда между Сенатом и Плебсом
поддерживала в Риме свободу, ибо из вражды сей рождались законы,
благоприятные свободе. И хотя, как кажется, результаты аграрного закона
противоречат подобному выводу, я все-таки заявляю, что не намерен из-за
этого отказываться от своего мнения. Ведь жадность и надменное честолюбие
грандов столь велико, что, если город не обуздает их любыми путями и
способами, они быстро доведут этот город до погибели. Распрям вокруг
аграрного закона понадобилось триста лет для того, чтобы сделать Рим
рабским, но Рим был бы порабощен много скорее, если бы плебеи с помощью
аграрного закона и других своих требований постоянно не сдерживали жадность
и честолюбие нобилей. Ибо римская Знать всегда без большого шума уступала
плебеям почести, но как только дело дошло до имущества, она бросилась
защищать его с таким упорством, что плебеям, дабы удовлетворить собственные
аппетиты, пришлось прибегнуть к вышерассмотренным чрезвычайным мерам.
Зачинщиками этих беспорядков были Гракхи, каковых следует хвалить
скорее за их намеренья, нежели за их рассудительность. Ведь желать
уничтожить возникшие в городе непорядки и принимать ради этого закон,
имеющий
большую обратную силу, - дело весьма неблагоразумное. Поступить так -
об этом много уже говорилось выше - значит только ускорить то самое зло, к
которому ведут названные непорядки. Если же повременить и выждать, зло либо
придет позднее, либо, со временем, исчезнет само собой.
Глава LV
О ТОМ, КАК ЛЕГКО ВЕДУТСЯ ДЕЛА В ГОРОДЕ, ГДЕ МАССЫ НЕ РАЗВРАЩЕНЫ, А
ТАКЖЕ О ТОМ, ЧТО ТАМ, ГДЕ СУЩЕСТВУЕТ РАВЕНСТВО, НЕВОЗМОЖНО СОЗДАТЬ
САМОДЕРЖАВИЕ, ТАМ ЖЕ, ГДЕ ЕГО НЕТ, НЕВОЗМОЖНО УЧРЕДИТЬ РЕСПУБЛИКУ
Несмотря на то что выше мы довольно подробно рассуждали о том, чего
надобно опасаться городам развращенным и на что им можно надеяться, мне все
же представляется нелишним рассмотреть решение Сената относительно обета
могущественных и стал делать их консулами. Таким образом, из-за недостатка
одного из порядков государственного строя добрые граждане оказались
полностью отстраненными от государственных должностей.
Некогда Трибун, да и вообще любой гражданин мог предлагать Народу
закон; за этот закон или против него мог высказываться всякий гражданин,
пока относительно предложенного закона не принималось определенное решение.
И такой порядок был добр, пока добрыми были граждане, ибо всегда хорошо,
когда любой человек, имеющий в виду общественное благо, обладает
возможностью выносить на обсуждение свои предложения; и хорошо, когда всякий
может высказывать о них свое мнение, дабы народ, выслушав всех, мог
остановиться на лучшем. Однако когда граждане сделались дурными, таковой
порядок оказался чрезвычайно плох, ибо законы предлагали теперь только
могущественные граждане, и не во имя общей свободы, а ради собственного
могущества: из страха перед ними никто не мог возражать против предлагаемых
ими законов. Таким образом, народу приходилось - либо потому, что он бывал
обманут, либо же потому, что его вынуждали к этому, - выносить решения,
ведущие к его гибели.
Следовательно, для того чтобы Рим и в развращенности сохранял свободу,
необходимо было, чтобы, создавая в ходе своей жизни новые законы, он
создавал бы вместе с ними и новые порядки; ибо надлежит учреждать различные
порядки и образ жизни для существа дурного и доброго: не может быть сходной
формы там, где материя во всем различна. Однако, поскольку таковые порядки
надо обновлять либо все сразу, когда очевидно, что они перестали быть
пригодными, либо мало-помалу, по мере того
как познается непригодность каждого из них, то я скажу, что и то и
другое - вещь почти невозможная. Ибо для постепенного обновления
государственного строя необходимо, чтобы они осуществлялись проницательным
человеком, который бы загодя видел недостаток той или иной из сторон
государственного строя, когда недостаток этот только еще зародился. Весьма
вероятно, что такого человека в городе никогда не найдется; а если он даже и
найдется, ему все равно ни за что не удастся убедить других в том, что для
него самого совершенно ясно, ибо люди, привыкнув к определенному укладу
жизни, не любят его менять, особенно когда они не сталкиваются со злом лицом
к лицу, и поэтому им приходится говорить о нем, основываясь на
предположениях. Что же касается внезапного обновления названных порядков,
когда уже всякому ясна их непригодность, то я скажу, что ту самую их порчу,
которую нетрудно понять, трудно исправить; ибо для этого недостаточно
использования обычных путей, так как обычные формы стали дурными - здесь
необходимо будет обратиться к чрезвычайным мерам, к насилию и к оружию, и
сделаться прежде всего государем этого города, чтобы иметь возможность
распоряжаться в нем по своему усмотрению. Поскольку же восстановление в
городе политической жизни предполагает доброго человека, а насильственный
захват власти государя в республике предполагает человека дурного, то
поэтому крайне редко бывает, чтобы добрый человек пожелал, даже преследуя
благие цели, встать на путь зла и сделаться государем. Столь же редко
случается, чтобы злодей, став государем, пожелал творить добро и чтобы ему
когда-либо пришло на ум использовать во благо ту самую власть, которую он
приобрел дурными средствами.
Из всего вышесказанного следует, что в развращенных городах сохранить
республику или же создать ее - дело трудное, а то и совсем невозможное. А
ежели все-таки ее в них пришлось бы создавать или поддерживать, то тогда
необходимо было бы ввести в ней режим скорее монархический, нежели
демократический, с тем чтобы те самые люди, которые по причине их наглости
не могут быть исправлены законами, в какой-то мере обуздывались властью как
бы царской. Стремиться сделать их добрыми иными путями было бы делом крайне
жестоким или же вовсе невозможным, как я уже говорил раньше, ссылаясь
на опыт Клеомена. Он, дабы одному обладать властью, убил Эфоров. По той
же причине Ромул убил брата и Тита Тация Сабина. И хотя и Ромул, и Клеомен
впоследствии хорошо использовали свою власть, я тем не менее не могу не
отметить, что оба они не имели дела с материалом, испорченным той
развращенностью, о которой мы рассуждали в этой главе. Поэтому они смогли
проявить волю и, пожелав, довести до конца свои замыслы.
Глава XXV
КТО ХОЧЕТ ПРЕОБРАЗОВАТЬ СТАРЫЙ СТРОЙ В СВОБОДНОЕ ГОСУДАРСТВО, ПУСТЬ
СОХРАНИТ В НЕМ ХОТЯ БЫ ТЕНЬ ДАВНИХ ОБЫЧАЕВ
Тому, кто стремится или хочет преобразовать государственный строй
какого-нибудь города и желает, чтобы строй этот был принят и поддерживался
всеми с удовольствием, необходимо сохранить хотя бы тень давних обычаев,
дабы народ не заметил перемены порядка, несмотря на то что в
действительности новые порядки будут совершенно не похожи на прежние. Ибо
люди вообще тешат себя видимым, а не тем, что существует на самом деле. Вот
почему римляне, познав необходимость этого в самом начале своей свободной
жизни, заменив одного царя двумя выборными Консулами, не захотели, чтобы у
Консулов было более двенадцати ликторов, дабы число этих последних не
превышало числа прислуживавших царям. Кроме того, так как в Риме совершалось
ежегодное жертвоприношение, которое могло совершаться только лично самим
царем, римляне, не желая, чтобы из-за отсутствия царя народ пожалел бы о
старом времени, избрали главу указанного жертвоприношения, назвав его
Царь-жертвоприноситель, и подчинили его верховному Жрецу. Таким образом,
народ получил для себя вышеупомянутое жертвоприношение и не имел никакой
причины из-за отсутствия его желать возвращения царя. Этого должны
придерживаться все те, кто хотят уничтожить в городе старый строй и
установить в нем новую, свободную жизнь. Поэтому, хотя новые порядки и
изменяют сознание людей, надлежит стараться, чтобы в своих изменениях
порядки сохраняли как можно больше от старого. Если меняется число,
полномочия и сроки магистратур, надо,
чтобы у них сохранялось от старых их наименование. Всему этому, как я
уже сказал, должен следовать тот, кто желает установить политическую жизнь
посредством создания республики или монархии, но тому, кому угодно учредить
абсолютную власть, именуемую писателями тиранией, надобно переделать все,
как о том будет сказано в следующей главе.
Глава XXVI
НОВЫЙ ГОСУДАРЬ В ЗАХВАЧЕННОМ ИМ ГОРОДЕ ИЛИ СТРАНЕ ДОЛЖЕН ВСЕ ПЕРЕДЕЛАТЬ
ПО-НОВОМУ
Когда кто-нибудь становится государем какой-нибудь страны или города,
особенно не имея там прочной опоры, и не склоняется ни к монархическому, ни
к республиканскому гражданскому строю, то для него самое надежное средство
удержать власть - это, поскольку он является новым государем, переделать в
этом государстве все по-новому: создать в городах новые правительства под
новыми наименованиями, с новыми полномочиями и новыми людьми; сделать
богатых бедными, а бедных - богатыми, как поступил Давид, став царем:
алчущих исполнил благ, а богатящихся отпустил ни с чем, а кроме того -
построить новые города и разрушить построенные, переселить жителей из одного
места в другое, - словом, не оставить в этой стране ничего нетронутым. Так,
чтобы в ней не осталось ни звания, ни учреждения, ни состояния, ни
богатства, которое не было бы обязано ему своим существованием. Он должен
взять себе за образец Филиппа Македонского, отца Александра, который именно
таким образом из незначительного царя стал государем всей Греции. Писавший о
нем автор говорит, что он перегонял жителей из страны в страну подобно тому,
как пастухи перегоняют свои стада.
Меры эти до крайности жестоки и враждебны всякому образу жизни, не
только что христианскому, но и вообще человеческому. Их должно избегать
всякому: лучше жить частной жизнью, нежели сделаться монархом ценой гибели
множества людей. Тем не менее тому, кто не желает избрать вышеозначенный
путь добра, надобно погрязнуть во зле.
Но люди избирают некие средние пути, являющиеся самыми губительными;
ибо они не умеют быть ни совсем дурными, ни совсем хорошими, как то и будет
показано на примере в следующей главе.
Глава XXVII
ЛЮДИ ЛИШЬ В РЕДЧАЙШИХ СЛУЧАЯХ УМЕЮТ БЫТЬ СОВСЕМ ДУРНЫМИ ИЛИ СОВСЕМ
ХОРОШИМИ
В 1505 году папа Юлий II пошел походом на Болонью, дабы выгнать оттуда
род де Бентивольи, владевший этим городом около ста лет. Ополчившись против
всех тиранов, занимавших церковные земли, он решил также выкинуть
Джовампаголо Бальони из Перуджи, тираном которой тот был. Подойдя к Перудже,
папа Юлий II с его хорошо всем известной смелостью и решительностью не стал
дожидаться войска, которое должно было подоспеть ему на помощь, но вошел в
город безоружным, несмотря на то что Джовампаголо собрал в нем довольно
много людей для своей защиты. Увлекаемый тем яростным пылом, благодаря
которому он подчинял себе все обстоятельства, Юлий II, сопровождаемый только
свитой, отдался в руки своего врага, которого затем увел с собой, оставив в
Перудже собственного губернатора, установившего в ней власть Церкви.
Людьми рассудительными, находившимися тогда подле папы, была отмечена
дерзновенная отвага папы и жалкая трусость Джовампаголо; они не могли
уразуметь, как получилось, что человек с репутацией Джовампаголо разом не
подмял под себя врага и не завладел богатой добычей, видя, что папу
сопровождают все его кардиналы со всеми их драгоценностями. Люди эти не
могли поверить, что его остановила доброта или что в нем заговорила совесть;
ведь в груди негодяя, который сожительствовал с сестрой и ради власти убил
двоюродных братьев и племянников, не могло пробудиться какое-либо
благочестивое чувство. Вот почему и приходится сделать вывод, что люди не
умеют быть ни достойно преступными, ни совершенно хорошими: злодейство
обладает известным величием или является в какой-то мере проявлением широты
души, до которой они не в состоянии подняться.
Так вот, Джовампаголо, не ставивший ни во что ни кровосмешение, ни
публичную резню родственников, не сумел, когда ему представился к тому
удобный случай, или, лучше сказать, не осмелился совершить деяние, которое
заставило бы всех дивиться его мужеству и оставило бы по себе вечную память,
ибо он оказался бы первым, кто показал прелатам, сколь мало надо почитать
всех тех, кто живет и правит подобно им, и тем самым совершил бы дело,
величие которого намного превысило бы всякий позор и связанную с ним,
возможно, опасность.
Глава XXXIV
ДИКТАТОРСКАЯ ВЛАСТЬ ПРИЧИНИЛА РИМСКОЙ РЕСПУБЛИКЕ БЛАГО, А НЕ ВРЕД:
ГУБИТЕЛЬНОЙ ДЛЯ ГРАЖДАНСКОЙ ЖИЗНИ ОКАЗЫВАЕТСЯ ТА ВЛАСТЬ, КОТОРУЮ ГРАЖДАНЕ
ПРИСВАИВАЮТ, А НЕ ТА, ЧТО ПРЕДОСТАВЛЯЕТСЯ ИМ НА ОСНОВЕ СВОБОДНЫХ ВЫБОРОВ
Некоторые писатели осуждают Римлян за то, что те ввели в Риме обычай
избрания Диктатора: обстоятельство это оказалось-де со временем причиной
тирании в Риме. Названные писатели ссылаются на то, что первый тиран, бывший
в сем городе, распоряжался в нем, прикрываясь диктаторским званием. Они
говорят, что, не будь его, Цезарь не смог бы приукрасить свою тиранию
никаким общественным саном. Все это придерживающимися подобного мнения
писателями не было должным образом рассмотрено и находится вне доводов
разума. Ибо не сан и не звание Диктатора поработили Рим, а полномочия,
присваивавшиеся гражданами вследствие длительности военной власти. И если бы
в Риме отсутствовало звание Диктатора, граждане Рима воспользовались бы
каким-нибудь другим. Ведь это сила легко получает наименования, а не
наименования силу. Не трудно увидеть, что Диктату-
ра, пока она давалась согласно установленным общественным порядкам, а
не вследствие личного авторитета, всегда приносила пользу городу. Ибо губят
республики те магистратуры и власть, которые создаются и даются незаконным,
экстраординарным путем, а не те, что получаются путем обычным. Пример тому -
Рим: за много времени ни один Диктатор не причинил Республике ничего, кроме
блага.
Почему это так - совершенно ясно. Во-первых, для того, чтобы какой-либо
гражданин мог угнетать других и захватить чрезвычайную власть, ему надобно
обладать многими качествами, которыми в неразвращенной республике обладать
он не в состоянии: ему надо быть очень богатым и иметь достаточное
количество приспешников и сторонников, которых у него не может появиться
там, где соблюдаются законы; когда же они у него появляются, люди эти
наводят такой страх, что оказывается невозможно провести свободные выборы.
Кроме того, Диктатор назначался на определенный срок, а не навечно, и только
для предупреждения той самой опасности, по причине которой он бывал
избираем. Его полномочия давали ему право единолично принимать решения
относительно средств, направленных на пресечение названной смертельной
опасности, действовать во всем, не советуясь с Народом и другими
магистратами, и наказывать любого гражданина без права последнего на
апелляцию. Но он не мог сделать ничего в ущерб государственному строю: он не
мог бы, например, лишить Сенат и Народ их полномочий, уничтожить в городе
старые порядки и создать новые. Так что при кратковременности его диктатуры
и ограниченности предоставленных ему полномочий, а также при тогдашней
неразвращенности римского народа ему было бы невозможно преступить
положенные для него пределы и повредить городу. Опыт показывает, что
Диктатура всегда оказывалась полезна.
И действительно, среди прочих римских учреждений Диктатура заслуживает
того, чтобы ее рассмотрели и причислили к тем из них, которые были причиной
величия столь огромной державы. Ибо без подобного учреждения города с трудом
справились бы с чрезвычайными обстоя-
тельствами. Ведь обычные учреждения действуют в республиках медленно
(так как и советы, и магистраты не имеют возможности во всем поступать
самостоятельно, но нуждаясь друг в друге для решения многих вопросов, а
также потому, что для вынесения совместных решений потребно время) и
предлагаемые ими меры оказываются крайне опасными, когда им приходится
лечить болезнь, требующую незамедлительного вмешательства. Вот почему
республики должны иметь среди своих учреждений нечто подобное Диктатуре.
Именно поэтому Венецианская республика, каковая среди нынешних республик
является самой замечательной, предоставила полномочия нескольким немногим
гражданам в случаях крайней необходимости принимать совместное решение
помимо Большого совета. Ибо, когда в республике отсутствует такого рода
институт, неизбежно приходится либо гибнуть, соблюдая установленные порядки,
либо ломать их, дабы не погибнуть. Но в республике всегда нежелательно
возникновение обстоятельств, для совладания с которыми приходится обращаться
к чрезвычайным мерам. Ибо хотя чрезвычайные меры в определенный момент
оказывались полезными, сам пример их бывал вреден. Ведь едва лишь
устанавливается обыкновение ломать установленные порядки во имя блага, как
тут же, прикрываясь благими намерениями, их начинают ломать во имя зла. Так
что республика никогда не будет совершенной, если ее законы не будут
предусматривать всего и если против каждого неожиданного обстоятельства у
нее не найдется средства и способа с этим обстоятельством совладать. Поэтому
в заключение я скажу, что те республики, которые в минуту крайней опасности
не прибегают к Диктатуре или к подобной ей власти, оказавшись в тяжелых
обстоятельствах, неминуемо погибнут.
Следует также отметить в этом институте обычай его избрания, мудро
предусмотренный Римлянами. Так как назначение Диктатора было сопряжено с
некоторым позором для Консулов, которые из глав государства становились
такими же подчиненными Диктатору гражданами, как и все остальные, и
предполагая, что из-за этого может возникнуть у граждан возмущение, Римляне
решили, что полномочия избирать Диктатора будут предоставляться
Консулам. Римляне считали, что когда случится так, что Риму понадобится
подобного рода царская власть, Консулы создадут ее таким способом охотнее, а
создав ее сами, будут менее страдать от нее. Ибо человек от ран и прочих
бед, которые он нанес себе сам, по собственной воле и выбору, страдает
гораздо меньше, чем от тех, что ему наносят другие. Однако в дальнейшем, в
последние годы Республики, у Римлян вошло в обыкновение вместо Диктатора
предоставлять подобного рода полномочия Консулу, пользуясь такими словами:
"Videat Consul, ne Respubica quid detrimenti capiat" [1].
Дабы вернуться к нашей теме, замечу, что соседи Рима, пытаясь раздавить
его, заставили Рим создать порядки, не только способные защитить его от них,
но и давшие ему возможность самому нападать на соседей с большею силой, с
большей мудростью и с большим авторитетом.
1 "Пусть позаботится Консул, чтобы Республика не понесла какого-нибудь
урона" (лат.).
Глава XXXVII
О ТОМ, КАКИЕ РАЗДОРЫ ПОРОДИЛ В РИМЕ АГРАРНЫЙ ЗАКОН, А ТАКЖЕ О ТОМ, ЧТО
ПРИНИМАТЬ В РЕСПУБЛИКЕ ЗАКОН, ИМЕЮЩИЙ БОЛЬШУЮ ОБРАТНУЮ СИЛУ И ПРОТИВОРЕЧАЩИЙ
ДАВНИМ ОБЫЧАЯМ ГОРОДА, - ДЕЛО, ЧРЕВАТОЕ МНОГИМИ РАЗДОРАМИ
Мнение древних писателей таково, что люди обычно печалятся в беде и не
радуются в счастье и что обе эти склонности порождают одни и те же
последствия. Ибо едва лишь люди перестают бороться, вынуждаемые к борьбе
необходимостью, как они тут же начинают бороться, побуждаемые к тому
честолюбием. Последнее столь сильно укоренилось в человеческом сердце, что
никогда не оставляет человека, как бы высоко он ни поднялся. Причина этому
та, что природа создала людей таким образом, что люди могут желать всего, но
не могут всего достигнуть. А так как желание приобретать всегда больше
соответственной возможности, то следствием сего оказывается их
неудовлетворенность тем, чем они владеют, и недовольство собственным
состоянием. Этим порождаются перемены в человеческих судьбах, ибо по причине
того, что одна часть граждан жаждет иметь еще больше, а другая боится
утратить приобретенное, люди доходят до вражды и войны, каковая одну страну
губит, а другую возвеличивает.
Я привел это рассуждение потому, что римскому Плебсу мало было
обезопасить себя от патрициев посредством выборов Трибунов, добиваться
которых плебеев вынуждала необходимость: добившись этого, Плебс начал
бороться из честолюбия и пожелал делить со Знатью почести и богатство, ибо
то и другое почитается людьми превыше всего. Это породило беду хуже чумы,
вызвавшую распри вокруг аграрного закона, которые стали в конце концов
причиной крушения Республики.
В хорошо устроенных республиках все общество - богато, а отдельные
граждане - бедны. В Риме случилось так, что названный закон не соблюдался.
Он либо с самого начала был сформулирован таким образом, что его каждодневно
приходилось перетолковывать, либо настолько изменился в процессе применения,
что обращение к его первоначальной форме оказалось чреватым многими
раздорами, либо же, будучи хорошо сформулированным вначале, исказился затем
от употребления. Как бы то ни было, в Риме никогда не заговаривали об
аграрном законе без того, чтобы город не переворачивался вверх дном.
Названный закон имел две главных статьи. Одна из них указывала, что
никто из граждан не может владеть больше, чем определенным количеством
югеров земли; другая предписывала, чтобы поля, отнятые у врагов, делились
между всем римским народом. Отсюда проистекало для Знати двоякое утеснение:
тем из нобилей, которые имели больше земель, чем допускал закон (а среди
Знати таковых было большинство), приходилось их лишаться; распределение же
среди плебеев отнятых у врагов благ закрывало нобилям путь к дальнейшему
обогащению. Поэтому, так как утеснения эти были направлены против сильных
мира сего и так как, сопротивляясь им, последние уверяли, будто они
отстаивают общее благо, нередко случалось, что весь город, как уже
говорилось, переворачивался вверх дном.
Знать терпеливо и хитро оттягивала применение аграрного закона, либо
затевая войну вне пределов Рима, либо противопоставляя Трибуну,
предлагающему аграрный закон, другого Трибуна, либо, сделав частичные
уступки, выводя колонию в то самое место, которое подлежало разделу. Так
случилось с землями Антия. Когда в связи с ними возникла тяжба об аграрном
законе, в Антий были посланы из Рима колонисты, которым предоставлялись
названные земли. Говоря, что в Риме с трудом отыскались люди, согласившиеся
отправиться в упомянутую колонию, Тит Ливии употребляет примечательное
выражение: оказалось, что имеется множество плебеев, которые предпочитают
желать благ в Риме, нежели владеть ими в Антии.
Лихорадочная жажда аграрного закона некогда столь сильно мучила город,
что Римляне стали вести войны на отдаленных землях Италии или же вообще за
ее границами. После этого лихорадка сия на некоторое время, по видимости,
прекратилась. Произошло это потому, что земли, которыми владели враги Рима,
не находясь под носом у плебеев и располагаясь в местах, где их трудно было
возделывать, оказались для плебеев менее желанными. Поэтому же и Римляне
стали по отношению к своим врагам менее жестокими, и когда они все же
отрезали земли от их владений, то отдавали эти земли под колонии. Так что, в
силу названных причин, аграрный закон находился под спудом вплоть до времени
Гракхов. Именно Гракхи снова извлекли его на свет и тем погубили римскую
свободу. Ибо к тому времени сила противников аграрного закона удвоилась.
Поэтому он разжег между Плебсом и Сенатом столь сильную ненависть, что она
вылилась в потоки крови и вооруженные столкновения, выходившие за рамки
нравов и обычаев цивилизованного общества. Так как должностные лица не могли
с ними справиться и так как на магистратов не надеялась больше ни одна из
группировок, враждующие партии стали прибегать к собственным средствам и
каждая из них обзавелась главарем, который бы ее защищал.
Зачинщиками этой смуты и беспорядков были плебеи. Они возвеличили
Мария, притом настолько, что четырежды делали его Консулом. Они возобновляли
его консулат через столь малые промежутки времени, что затем он уже сам смог
сделаться Консулом еще три раза. Против подобной беды у Знати не было иного
средства, как начать поддерживать Суллу. Сделав его главой своей партии,
Знать развязала гражданскую войну и, пролив много крови, испытав различные
превратности судьбы, одержала в ней верх.
Те же самые распри возникли во времена Цезаря и Помпея: Цезарь сделался
главой партии Мария, а Помпей - Суллы. В схватке между ними верх одержал
Цезарь. Он был первым тираном в Риме. После него город этот никогда уже не
был свободным.
Вот какое начало и вот какой конец имел аграрный закон.
В другом месте мы доказывали, что вражда между Сенатом и Плебсом
поддерживала в Риме свободу, ибо из вражды сей рождались законы,
благоприятные свободе. И хотя, как кажется, результаты аграрного закона
противоречат подобному выводу, я все-таки заявляю, что не намерен из-за
этого отказываться от своего мнения. Ведь жадность и надменное честолюбие
грандов столь велико, что, если город не обуздает их любыми путями и
способами, они быстро доведут этот город до погибели. Распрям вокруг
аграрного закона понадобилось триста лет для того, чтобы сделать Рим
рабским, но Рим был бы порабощен много скорее, если бы плебеи с помощью
аграрного закона и других своих требований постоянно не сдерживали жадность
и честолюбие нобилей. Ибо римская Знать всегда без большого шума уступала
плебеям почести, но как только дело дошло до имущества, она бросилась
защищать его с таким упорством, что плебеям, дабы удовлетворить собственные
аппетиты, пришлось прибегнуть к вышерассмотренным чрезвычайным мерам.
Зачинщиками этих беспорядков были Гракхи, каковых следует хвалить
скорее за их намеренья, нежели за их рассудительность. Ведь желать
уничтожить возникшие в городе непорядки и принимать ради этого закон,
имеющий
большую обратную силу, - дело весьма неблагоразумное. Поступить так -
об этом много уже говорилось выше - значит только ускорить то самое зло, к
которому ведут названные непорядки. Если же повременить и выждать, зло либо
придет позднее, либо, со временем, исчезнет само собой.
Глава LV
О ТОМ, КАК ЛЕГКО ВЕДУТСЯ ДЕЛА В ГОРОДЕ, ГДЕ МАССЫ НЕ РАЗВРАЩЕНЫ, А
ТАКЖЕ О ТОМ, ЧТО ТАМ, ГДЕ СУЩЕСТВУЕТ РАВЕНСТВО, НЕВОЗМОЖНО СОЗДАТЬ
САМОДЕРЖАВИЕ, ТАМ ЖЕ, ГДЕ ЕГО НЕТ, НЕВОЗМОЖНО УЧРЕДИТЬ РЕСПУБЛИКУ
Несмотря на то что выше мы довольно подробно рассуждали о том, чего
надобно опасаться городам развращенным и на что им можно надеяться, мне все
же представляется нелишним рассмотреть решение Сената относительно обета