Страница:
действий после снятия осады с Перуджи, осмелели и ежедневно собирали немалую
добычу в землях Ареццо и Картоны, а те, что под началом Альфонса, герцога
Калабрийского, одержали победу у Поджибонци, захватили сперва Поджибонци,
затем Вико и полностью разгромили Чертальдо. Завладев всеми этими местами и
набрав огромную добычу, они предприняли
осаду Колле, который в то время считался неприступным. Жители его
оставались верны Флоренции и так упорно сопротивлялись врагу, что дали
возможность республике собрать рассеянные повсюду части. Флорентийцы,
соединив все свои силы у Сан-Кашьяно и видя, что неприятель все решительнее
осаждает Колле, решили подойти к этой крепости, чтобы влить в осажденных
мужество и ослабить нажим противника, которому пришлось бы посчитаться с
близостью флорентийского войска. Приняв такое решение, велено было войску
оставить позиции у Сан-Кашьяно и расположиться лагерем у Сан-Джиминьяно в
пяти милях от Колле. Оттуда легкая кавалерия и наиболее подвижные пехотные
части ежедневно тревожили противника. Помощь эта жителям Колле, однако же,
оказалась недостаточной: им не хватало самого необходимого, и они вынуждены
были 13 ноября сдаться к великому огорчению флорентийцев и к немалой радости
неприятеля, и прежде всего сиенцев, которые, помимо своей ненависти к
Флоренции вообще, питали особую неприязнь к жителям Колле.
Зима уже вступила в свои права и обстановка стала неблагоприятной для
военных действий. Папа и король, движимые то ли стремлением подать какие-то
надежды на прочный мир, то ли желанием использовать плоды своих успехов,
предложили Флоренции трехмесячное перемирие и дали десять дней на ответ.
Предложение было немедленно принято. Но как часто бывает с людьми, которые
боль от ран ощущают сильнее, когда кровь у них остывает, чем в момент удара,
так эта передышка лишь заставила флорентийцев яснее осознать свои беды.
Граждане принялись без всякого удержа и меры обвинять друг друга,
припоминать допущенные в военных действиях ошибки, бесполезные расходы,
несправедливо распределенные тяготы и налоги. Говорилось об этом не только
при частных встречах - возникали по этому поводу жаркие споры в советах
республики. Некий гражданин осмелел даже настолько, что обратился прямо к
Лоренцо Медичи и сказал: "Город устал и не хочет больше воевать. Сейчас
необходимо подумать о мире".
Лоренцо, сам убедившись в насущной необходимости заключить мир, собрал
совет из тех друзей своих, которых он считал наиболее умными и верными. Они
же не усмотрели иного выхода - ввиду холодности и неверности венецианцев, а
также малолетства герцога Миланского и гражданских распрей в герцогстве, -
как поиски нового счастья с новыми друзьями. Однако они не знали, в чьи
объятия броситься - папы или короля. По зрелом размышлении склонились к
дружбе с королем как более устойчивой и верной. Ибо кратковременность
правления пап, перемены, вызываемые каждым новым избранием, почти полное
отсутствие у папства страха перед другими государями, беззастенчивость его в
выборе политики - все это приводило к тому, что ни один светский государь не
мог полностью доверять главе церкви и без опасности для себя связывать свою
судьбу с его судьбой. Тот, кто в качестве союзника делит с папой все
опасности войны, победу разделит с ним, а в поражении окажется одиноким, ибо
глава церкви всегда обретает верную защиту в своей духовной власти и
внушаемом ею почтении.
Придя к выводу, что выгоднее всего иметь дело с королем, рассудили
также, что самым лучшим и верным было бы личное участие в переговорах самого
Лоренцо, ибо чем на более широкой основе будут они проводиться, тем,
вероятно, легче окажется рассеять былую враждебность. Твердо решив
отправиться к королю, Лоренцо поручил заботу о судьбе города и государства
мессеру Томмазо Содерини, в то время гонфалоньеру справедливости, и в начале
декабря выехал из Флоренции, а добравшись до Пизы, написал Синьории, по
какой причине оставил Флоренцию. Синьория же, чтобы оказать ему честь и дать
возможность с большим достоинством вести мирные переговоры с королем,
назначила его послом народа Флоренции и облекла его полномочиями заключить с
этим государем такой договор о дружбе, какой он найдет наиболее выгодным для
республики.
В то же самое время синьор Роберто да Сансеверино совместно с Лодовико
и Асканио, ввиду смерти их брата Сфорца, снова напали на герцогство
Миланское, чтобы захватить там власть. Они завладели Тортоной. Милан
и все герцогство вооружились, но тут герцогине Боне посоветовали
вернуть в Милан братьев покойного герцога и разделить с ними правление,
чтобы устранить малейший повод к внутренним стычкам. Совет этот подал
Антонио Тассино, феррарец. Выходец из низов, он приехал в Милан и поступил
на службу к герцогу Галеаццо, который назначил его личным слугой супруги
своей, герцогини. То ли по красоте своей наружности, то ли по каким другим
неизвестным качествам, но он после смерти герцога обрел такое влияние на
герцогиню, что, можно сказать, правил государством. Мессер Чекко, муж,
известный своей мудростью и опытностью, весьма этого не одобрял и сколько
мог старался ослабить влияние Тассино на герцогиню и на других близких к
правлению лиц. Тот, заметив это, из мести и желая также иметь какого-то
защитника от мессера Чекко, стал убеждать герцогиню вернуть в Милан братьев
Сфорца, что она и сделала, не сообщив ни о чем мессеру Чекко. Он же сказал
ей: "Ты приняла решение, которое у меня отнимет жизнь, а тебя лишит
государства". Так вскоре и случилось. Синьор Лодовико велел умертвить Чекко,
а через некоторое время Тассино был изгнан из Милана. Герцогиня этим до того
расстроилась, что покинула Милан и передала Лодовико опеку над своим сыном.
Таким образом Лодовико оказался единоличным правителем Милана и, как мы в
дальнейшем покажем, причиной величайших бедствий для всей Италии.
Итак, Лоренцо отправился в Неаполь и между сторонами продолжалось
перемирие, когда совершенно неожиданно Лодовико Фрегозо с помощью некоторых
своих сторонников в Сарцане тайком вступил туда со своими солдатами, занял
эту крепость, а ставленников флорентийцев бросил в тюрьму. Событие это
крайне встревожило флорентийское правительство, полагавшее, что захват
Сарцаны произведен по наущению короля Ферранте, и оно стало жаловаться
пребывавшему в Сиене герцогу Калабрийскому на новое нападение во время
перемирия. Герцог же в письменной форме и через послов всячески старался
разуверить их в этом и утверждал, что захват Сарцаны совершен был без ведома
его и его отца. Несмотря на эти уверения, флорентийцы понимали, что
положение их с каждым днем ухудшается: казна была пуста, глава государства
находился во власти короля Неаполитанского, а к прежней войне с королем и
папой присоеди-
нилась еще новая - с генуэзцами. Союзников же у Флоренции не было: на
венецианцев рассчитывать не приходилось, а миланское правительство внушало
одни опасения, как весьма непрочное и ненадежное. Вся надежда была на
успешный исход переговоров Лоренцо с королем.
Лоренцо прибыл в Неаполь морем и был не только королем, но и всем
городом принят с великим почетом и интересом. Ведь война была предпринята
для того, чтобы погубить его, и величие врагов Лоренцо лишь содействовало
его собственному величию. Когда же он явился к королю, то заговорил о
положении всей Италии, о стремлениях ее государей и народов, о надеждах,
которые могло бы возбудить всеобщее замирение, и опасностях продолжения
войны; и речь его была такой, что король, выслушав Лоренцо, стал больше
дивиться величию его души, ясности ума и мудрости суждений, чем раньше
изумлялся тому, как этот человек может один нести бремя забот военного
времени. Тут он окружил его еще большим почетом и стал подумывать о том, как
бы заручиться дружбой этого человека вместо того, чтобы иметь его врагом.
Однако он под разнообразными предлогами задерживал его у себя с декабря по
март следующего года, дабы не только лучше узнать его самого, но и намерения
Флорентийской республики, так как у Лоренцо во Флоренции имелось немало
врагов, которым желательно было бы, чтобы король держал его в плену и
обошелся с ним, как с Якопо Пиччинино. Они громко высказывали по всему
городу свои якобы опасения на этот счет, а на собраниях возражали против
всего, что предлагалось предпринять в защиту Лоренцо. Действуя таким
способом, они распространяли слух, что если король подольше удержит Лоренцо
в Неаполе, во Флоренции произойдет переворот. Вследствие этого король все
время откладывал отъезд Лоренцо, чтобы увидеть, не случится ли чего-либо во
Флоренции в его отсутствие. Однако, убедившись, что там все спокойно, король
6 марта 1479 года отпустил Лоренцо, предварительно щедро осыпав его
благодеяниями и завоевав его расположение бесчисленными изъявлениями
дружеских
чувств. Заключили они также соглашение о вечной дружбе в интересах
обоих государств. И если Лоренцо, уезжая из Флоренции, уже был великим
человеком, то вернулся он на родину осененный еще большим величием, и город
принял его с восторгом, которого вполне заслуживали его качества вообще и
новые заслуги перед отечеством, ибо он вернул ему мир, подвергая опасности
свою жизнь. Через две недели после его возвращения обнародовано было
соглашение между Флорентийской республикой и королем. По этому договору обе
стороны принимали на себя взаимные обязательства по сохранению целостности
своих государств. Королю предоставлялось право по своему усмотрению вернуть
Флоренции захваченные у нее города. Пацци, заключенные в башне замка
Вольтерры, получали свободу, а герцогу Калабрийскому через определенное
время должны были выплатить назначенную сумму.
Мирный договор этот, едва стало о нем известно, вызвал крайнее
возмущение у папы и у венецианцев. Папа считал, что король проявил к нему
полнейшее неуважение, а венецианцы в том же самом обвиняли Флоренцию,
напоминая, что войну они вели совместно, а мир заключили без их участия.
Когда об этом неудовольствии стало известно во Флоренции, все стали
опасаться, как бы заключенный только что мир не породил еще более жестокую
войну. Вследствие этого возглавлявшие государство решили уменьшить число
членов правительства и поручить вынесение решений по важнейшим
государственным делам меньшему числу лиц. Так составлен был совет
Семидесяти, который и получил решающее влияние на все дела первостепенного
значения. Этот новый порядок вещей утихомирил тех, кто стремился к
переворотам. Чтобы упрочить свою власть, новый Совет прежде всего утвердил
мирный договор Лоренцо с королем и постановил отправить послов к папе,
которыми назначил мессера Антонио Ридольфи и Пьеро Нази.
Несмотря, однако, на заключение мира, Альфонс, герцог Калабрийский,
оставался со своим войском в Сиене, утверждая, что его удерживают там
раздоры среди граждан. Сперва он стоял лагерем вне города, но в Сиене
вспыхнули такие беспорядки, что граждане просили его вступить в город и
стать третейским судьей в их распрях.
Герцог, воспользовавшись случаем, многих граждан присудил к денежному
штрафу, других к тюремному заключению, третьих к изгнанию, а иных даже к
смертной казни. Такое поведение вскоре вызвало не только у сиенцев, но и у
флорентийцев подозрения, не намеревается ли герцог объявить себя владетелем
этого города. Однако сделать что-либо было невозможно, ибо республика была
теперь в дружбе с королем и во вражде с папой и с Венецией. Опасения эти
появились не только у флорентийского народа, все очень тонко подмечавшего,
но и у тех, кто правил государством: все, казалось, были уверены, что
никогда еще нашему городу не угрожала так явно потеря свободы. Но по воле
Господа Бога, который во всех тяжелых положениях проявляет о нем особую
заботу, случилось совершенно непредвиденное событие, заставившее короля,
папу и венецианцев подумать о делах, куда более важных, чем положение в
Тоскане.
Турецкий султан Мухаммед во главе весьма грозного войска обложил Родос
и осаждал его в течение многих месяцев. Но хотя силы и упорство осаждающих
были очень велики, сопротивление осажденных оказалось еще сильнее, и они с
такой доблестью и яростью оборонялись против столь мощных сил, что Мухаммеду
пришлось с позором снять осаду. Между тем после его ухода часть турецкого
флота под командованием Ахмет-паши двинулась на Валону. То ли Ахмету
показалось это легким делом, то ли он попросту выполнял приказ своего
повелителя, но, идя вдоль берегов Италии, он внезапно высадил на берег
четыре тысячи человек, напал на Отранто, захватил его, разграбил и всех
жителей перебил. Затем он не преминул всяческими способами закрепиться в
этом городе и порту и, собрав там сильный кавалерийский отряд, стал
совершать грабительские набеги на всю округу. Получив известие об этом
нашествии и хорошо зная могущество султана, король повсюду разослал
вестников о грозящей ему великой опасности с просьбами о помощи против
общего врага и настоятельно потребовал возвращения герцога Калабрийского,
все еще находившегося со своим войском в Сиене.
Турецкое нападение, весьма смутившее герцога и вообще всю Италию,
оказалось зато на руку Флоренции и Сиене: одна, казалось, вновь обрела
независимость, а другая избавилась от опасностей, угрожавших ее свободе.
Убеждение это подтвердилось жалобами герцога при оставлении им Сиены на то,
что злая судьба, допустившая событие столь нежданное и непредвиденное,
лишила его возможности получить в Тоскане верховную власть. Это же событие
существенно изменило взгляды папы: прежде он не желал принимать и
выслушивать никаких флорентийских послов, теперь же настолько смягчился, что
охотно прислушивался к любым разговорам о всеобщем замирении. Так что
флорентийцы уверились, что если они снизойдут до того, чтобы просить
прощения у главы церкви, то и получат его. Решено было не упускать этой
возможности, и к папе отправили посольство в составе двенадцати человек,
которым по прибытии их в Рим папа все же под различными предлогами долго не
давал аудиенции. Под конец, однако же, обе стороны договорились о том, какие
у них в дальнейшем будут взаимоотношения и что именно каждая из них будет
вносить в дела мира и войны. Затем послы преклонили колена перед папой,
ожидавшим их во всем блеске своего могущества и в окружении кардиналов. Они
всячески оправдывались во всем происшедшем, ссылаясь на людское коварство,
на слепую ярость народа, на злую судьбу тех, кто вынужден либо сражаться,
либо погибнуть, признавая справедливость гнева папы. Говорили о том, что
пришлось перенести флорентийцам, чтобы избежать гибели, и как флорентийцы
переносили тяготы войны, отлучения и все другие бедствия, которые они
навлекли на себя благодаря происшедшим событиям. И все ради того, чтобы их
республике избежать рабства, которое для свободных городов хуже смерти.
Однако, если даже против своей воли флорентийцы чем-то провинились, они
готовы засвидетельствовать свое раскаяние и довериться милосердию главы
церкви, который, следуя по стопам Спасителя нашего, не отвергнет их и
откроет им свои отеческие объятия.
Папа ответил на эти оправдания словами, полными надменности и гнева,
укоряя флорентийцев за все то, в чем они в былое время провинились перед
церковью. Он добавил, что, следуя заповедям Божьим, готов даровать
им прощение, коего они просят, но пусть они знают, что отныне должны
повиноваться церкви; если же выйдут из повиновения, то и впрямь вполне
заслуженно утратят свободу, которую уже едва не потеряли. Лишь те
заслуживают свободы, кто употребляет ее во благо, а не во зло, ибо свобода,
дурно использованная, гибельна и для себя самой, и для других. Кто не чтит
Бога, а еще того менее церковь, тот не свободен, а разнуздан и склонен более
ко злу, чем ко благу, и покарать его должно не только государям, но и всем
добрым христианам. Во всем, что произошло, флорентийцы должны винить только
самих себя, ибо их злые дела вызвали эту войну и дальнейшие, еще худшие,
поступки питали ее. Если же теперь она кончилась, то не благодаря
флорентийцам, а по доброте их противников.
После этого прочитали текст договора и формулу папского благословения.
Но тут папа добавил к тому, о чем уже договорились, что если флорентийцы
хотят, чтобы благословение это пошло им на пользу, они должны за свой счет
вооружить пятнадцать галер и содержать их все то время, что турки будут
воевать против королевства Неаполитанского. Послы горько жаловались на это
возложенное на Флоренцию добавочное бремя, однако ни их жалобы, ни просьбы
их друзей не облегчили его. Впрочем, после возвращения посольства во
Флоренцию Синьория отправила к папе для подписания договора своим
полномочным представителем Гвидантонио Веспуччи, незадолго до того
вернувшегося из Франции. Благодаря своей рассудительности он сумел добиться
гораздо более терпимых условий и был осыпан милостями самого главы церкви,
что послужило знаком окончательного примирения.
После того как Флоренция заключила договор с папой, Сиена так же, как и
она, сама избавилась от страха перед королем - благодаря уходу войск герцога
Калабрийского. Война с турками продолжалась, и флорентийцы принялись всеми
способами добиваться от короля возвращения своих крепостей, которые, уходя
из Тосканы, герцог Калабрийский оставил в руках сиенцев. Находясь в трудном
положении, король опасался, как бы флорентий-
цы не отступились от него, а начав воевать с сиенцами, не помешали бы
получению им помощи от папы и от других итальянских государств, на которую
он рассчитывал. Поэтому он согласился на возвращение крепостей и теснее
связал себя с Флоренцией новыми взаимными обязательствами. Так государей
вынуждают сдерживать данное ими слово сила и необходимость, а не договоры и
обещания.
Когда крепости были возвращены и новое союзное соглашение утверждено,
Лоренцо Медичи вернул себе все то значение в государстве, которого он было
лишился из-за несчастной войны и из-за сомнительного замирения с королем.
Ведь в это время находилось немало людей, открыто клеветавших на него, будто
он, спасая свою шкуру, предал отечество, у которого война отняла территорию,
а мир отнимает свободу. Но теперь города были возвращены, с королем
заключили почетный союз, республика вернула себе прежнюю славу, и вот
Флоренция, город, жадный до всяческого витийства и судящий о вещах не по
существу их, а по внешнему успеху, опять изменил свое мнение и стал до небес
прославлять Лоренцо, возглашая, что благодаря мудрости своей он при
замирении получил все, злою судьбой отнятое во время военных действий, что
его рассудительность и разумение оказались сильнее, чем оружие и мощь
противника.
Турецкие нападения отсрочили войну, готовую было разразиться из-за
недовольства папы и венецианцев миром между Флоренцией и королем. Но если
эти нападения оказались совершенно неожиданными и привели ко благу, то
окончание их, тоже непредвиденное, послужило причиной немалых бед. Султан
Мухаммед внезапно скончался, между сыновьями его начались раздоры, и
турецкие войска, находившиеся в Апулии, оказались брошенными своим
повелителем на произвол судьбы. Поэтому они договорились с королем
Неаполитанским и возвратили ему Отранто. Теперь страх, сдерживавший папу и
венецианцев, прошел, и все опасались какой-нибудь новой беды. С одной
стороны, папа и венецианцы заключили союз, к которому примкнули Генуя, Сиена
и другие менее сильные государства; с другой - совместно выступали
Флоренция, король и герцог Миланский, а с ними находились Болонья и многие
другие владетели.
Венецианцы хотели завладеть Феррарой. По их мнению, они имели для этого
подходящий предлог и твердо надеялись на успех. Предлогом было утверждение
маркиза Феррарского, что он не обязан больше принимать у себя в Ферраре
венецианского вице-доминуса и приобретать у Венеции соль, ввиду того что
договор на этот счет был заключен сроком на семьдесят лет и теперь срок
истекал. Венецианцы же считали, что до тех пор, пока маркиз Феррарский
держит под властью своей Полезине, он обязан принимать вице-доминуса и соль
от Венеции. Так как маркиз эти притязания отвергал, венецианцы сочли, что у
них есть законное основание взяться за оружие, да и время для этого самое
благоприятное, покуда папа разгневан на флорентийцев и короля. Чтобы еще
больше расположить к себе главу церкви, венецианцы с великим почетом приняли
приехавшего к ним графа Джироламо, наделив его гражданскими правами и
нобильским званием, а это высшая честь, какую Венеция может оказать
чужеземцу. Готовясь к войне, венецианцы установили на все товары новую
пошлину, а главой своего войска взяли синьора Роберто да Сансеверино,
каковой, будучи не в ладах с правителем Милана синьором Лодовико, укрылся в
Тортоне. Там он поднял смуту, затем бежал оттуда в Геную, где и находился,
когда венецианцы пригласили его к себе и назначили военачальником.
Все эти приготовления к каким-то новым враждебным действиям стали
известны враждебной Венеции лиге, которая в свою очередь стала готовиться к
столкновению. Герцог Миланский избрал капитаном своего войска ур-бинского
владетеля Федериго, а флорентийцы - синьора Костанцо да Пезаро. Стремясь
выяснить намерения папы и распознать, с его ли согласия венецианцы
собираются воевать с Феррарой, король Ферранте послал в Тронто свои войска
под командованием Альфонса, герцога Калабрийского, и обратился к папе с
просьбой пропустить их в Ломбардию на помощь маркизу, в чем и получил от
главы церкви отказ. Король и Флоренция сочли, что все достаточно ясно, и
решили оказать на папу военное давление, чтобы либо вынудить его к союзу с
ними, либо хотя бы помешать ему оказать помощь венецианцам, ко-
торые уже объявили маркизу войну, выступили, совершили набег на все
феррарские земли, а затем осадили Фике-роло, довольно значительную крепость
в феррарских владениях. Так как король и Флоренция твердо решились на
военные действия против главы церкви, Альфонс, герцог Калабрийский, двинулся
на Рим, где на его стороне оказался дом Колонна, поскольку Орсини держали
сторону папы, и основательно опустошил страну. Флорентийские же войска со
своей стороны под началом Никколо Вителли напали на Читта-ди-Кастелло и
завладели этим городом: они изгнали оттуда мессера Лоренцо, который держал
этот город как папский ленник, а вместо него посадили в качестве владетеля
мессера Никколо.
Папа находился в весьма тяжелом положении: Рим раздирался враждой
партий, а за стенами его производил опустошения неприятель. Но, будучи
человеком, полным мужества и стремления победить, а не уступить врагу, он
избрал себе капитаном войск достославного Роберто да Римини и вызвал его в
Рим, где собраны были все папские войска. Там папа объяснил ему, какой
великой честью было бы для него, Роберто, выступив против королевских сил,
вызволить Церковное государство из тяжкого состояния, в котором оно
пребывало, какой благодарности заслужил бы он не только от него, ныне
правящего папы, но и от всех его преемников, и как вознаградили бы его не
только люди, но и сам Господь Бог. Достославный Роберто начал с того, что
ознакомился с состоянием папских войск и с его военными приготовлениями, а
затем посоветовал собрать как можно больше пехоты, что и было выполнено с
величайшим тщанием и поспешностью. Герцог Калабрийский находился уже под
стенами Рима и опустошал все кругом чуть ли не у самых ворот города. Это
вызывало у римлян крайнее негодование, так что очень многие добровольно
выражали желание присоединиться к достославному Роберто при освобождении
Рима, каковых синьор этот принимал с изъявлением благодарности. Узнав об
этих приготовлениях, герцог отошел на некоторое расстояние от города,
считая, что если он не будет стоять под самым Римом, Роберто не решится
атаковать его. Кроме того, он дожидался брата своего Федериго, которого отец
направил к нему с новыми подкреплениями. Роберто, видя, что войск у него
столько же, сколько у герцога, а пехоты даже и того больше, выступил
боевым порядком из Рима и стал лагерем в двух милях от неприятеля.
Герцог при столь неожиданном для него появлении противника понял, что надо
или вступить в сражение, или, признав себя побежденным, бежать. Почти
вынужденный к тому и не желая поступать, как не подобает королевскому сыну,
он предпочел сражаться. Он повернулся лицом к врагу, каждая сторона
расположила свои войска, как тогда было принято. Битва началась и
добычу в землях Ареццо и Картоны, а те, что под началом Альфонса, герцога
Калабрийского, одержали победу у Поджибонци, захватили сперва Поджибонци,
затем Вико и полностью разгромили Чертальдо. Завладев всеми этими местами и
набрав огромную добычу, они предприняли
осаду Колле, который в то время считался неприступным. Жители его
оставались верны Флоренции и так упорно сопротивлялись врагу, что дали
возможность республике собрать рассеянные повсюду части. Флорентийцы,
соединив все свои силы у Сан-Кашьяно и видя, что неприятель все решительнее
осаждает Колле, решили подойти к этой крепости, чтобы влить в осажденных
мужество и ослабить нажим противника, которому пришлось бы посчитаться с
близостью флорентийского войска. Приняв такое решение, велено было войску
оставить позиции у Сан-Кашьяно и расположиться лагерем у Сан-Джиминьяно в
пяти милях от Колле. Оттуда легкая кавалерия и наиболее подвижные пехотные
части ежедневно тревожили противника. Помощь эта жителям Колле, однако же,
оказалась недостаточной: им не хватало самого необходимого, и они вынуждены
были 13 ноября сдаться к великому огорчению флорентийцев и к немалой радости
неприятеля, и прежде всего сиенцев, которые, помимо своей ненависти к
Флоренции вообще, питали особую неприязнь к жителям Колле.
Зима уже вступила в свои права и обстановка стала неблагоприятной для
военных действий. Папа и король, движимые то ли стремлением подать какие-то
надежды на прочный мир, то ли желанием использовать плоды своих успехов,
предложили Флоренции трехмесячное перемирие и дали десять дней на ответ.
Предложение было немедленно принято. Но как часто бывает с людьми, которые
боль от ран ощущают сильнее, когда кровь у них остывает, чем в момент удара,
так эта передышка лишь заставила флорентийцев яснее осознать свои беды.
Граждане принялись без всякого удержа и меры обвинять друг друга,
припоминать допущенные в военных действиях ошибки, бесполезные расходы,
несправедливо распределенные тяготы и налоги. Говорилось об этом не только
при частных встречах - возникали по этому поводу жаркие споры в советах
республики. Некий гражданин осмелел даже настолько, что обратился прямо к
Лоренцо Медичи и сказал: "Город устал и не хочет больше воевать. Сейчас
необходимо подумать о мире".
Лоренцо, сам убедившись в насущной необходимости заключить мир, собрал
совет из тех друзей своих, которых он считал наиболее умными и верными. Они
же не усмотрели иного выхода - ввиду холодности и неверности венецианцев, а
также малолетства герцога Миланского и гражданских распрей в герцогстве, -
как поиски нового счастья с новыми друзьями. Однако они не знали, в чьи
объятия броситься - папы или короля. По зрелом размышлении склонились к
дружбе с королем как более устойчивой и верной. Ибо кратковременность
правления пап, перемены, вызываемые каждым новым избранием, почти полное
отсутствие у папства страха перед другими государями, беззастенчивость его в
выборе политики - все это приводило к тому, что ни один светский государь не
мог полностью доверять главе церкви и без опасности для себя связывать свою
судьбу с его судьбой. Тот, кто в качестве союзника делит с папой все
опасности войны, победу разделит с ним, а в поражении окажется одиноким, ибо
глава церкви всегда обретает верную защиту в своей духовной власти и
внушаемом ею почтении.
Придя к выводу, что выгоднее всего иметь дело с королем, рассудили
также, что самым лучшим и верным было бы личное участие в переговорах самого
Лоренцо, ибо чем на более широкой основе будут они проводиться, тем,
вероятно, легче окажется рассеять былую враждебность. Твердо решив
отправиться к королю, Лоренцо поручил заботу о судьбе города и государства
мессеру Томмазо Содерини, в то время гонфалоньеру справедливости, и в начале
декабря выехал из Флоренции, а добравшись до Пизы, написал Синьории, по
какой причине оставил Флоренцию. Синьория же, чтобы оказать ему честь и дать
возможность с большим достоинством вести мирные переговоры с королем,
назначила его послом народа Флоренции и облекла его полномочиями заключить с
этим государем такой договор о дружбе, какой он найдет наиболее выгодным для
республики.
В то же самое время синьор Роберто да Сансеверино совместно с Лодовико
и Асканио, ввиду смерти их брата Сфорца, снова напали на герцогство
Миланское, чтобы захватить там власть. Они завладели Тортоной. Милан
и все герцогство вооружились, но тут герцогине Боне посоветовали
вернуть в Милан братьев покойного герцога и разделить с ними правление,
чтобы устранить малейший повод к внутренним стычкам. Совет этот подал
Антонио Тассино, феррарец. Выходец из низов, он приехал в Милан и поступил
на службу к герцогу Галеаццо, который назначил его личным слугой супруги
своей, герцогини. То ли по красоте своей наружности, то ли по каким другим
неизвестным качествам, но он после смерти герцога обрел такое влияние на
герцогиню, что, можно сказать, правил государством. Мессер Чекко, муж,
известный своей мудростью и опытностью, весьма этого не одобрял и сколько
мог старался ослабить влияние Тассино на герцогиню и на других близких к
правлению лиц. Тот, заметив это, из мести и желая также иметь какого-то
защитника от мессера Чекко, стал убеждать герцогиню вернуть в Милан братьев
Сфорца, что она и сделала, не сообщив ни о чем мессеру Чекко. Он же сказал
ей: "Ты приняла решение, которое у меня отнимет жизнь, а тебя лишит
государства". Так вскоре и случилось. Синьор Лодовико велел умертвить Чекко,
а через некоторое время Тассино был изгнан из Милана. Герцогиня этим до того
расстроилась, что покинула Милан и передала Лодовико опеку над своим сыном.
Таким образом Лодовико оказался единоличным правителем Милана и, как мы в
дальнейшем покажем, причиной величайших бедствий для всей Италии.
Итак, Лоренцо отправился в Неаполь и между сторонами продолжалось
перемирие, когда совершенно неожиданно Лодовико Фрегозо с помощью некоторых
своих сторонников в Сарцане тайком вступил туда со своими солдатами, занял
эту крепость, а ставленников флорентийцев бросил в тюрьму. Событие это
крайне встревожило флорентийское правительство, полагавшее, что захват
Сарцаны произведен по наущению короля Ферранте, и оно стало жаловаться
пребывавшему в Сиене герцогу Калабрийскому на новое нападение во время
перемирия. Герцог же в письменной форме и через послов всячески старался
разуверить их в этом и утверждал, что захват Сарцаны совершен был без ведома
его и его отца. Несмотря на эти уверения, флорентийцы понимали, что
положение их с каждым днем ухудшается: казна была пуста, глава государства
находился во власти короля Неаполитанского, а к прежней войне с королем и
папой присоеди-
нилась еще новая - с генуэзцами. Союзников же у Флоренции не было: на
венецианцев рассчитывать не приходилось, а миланское правительство внушало
одни опасения, как весьма непрочное и ненадежное. Вся надежда была на
успешный исход переговоров Лоренцо с королем.
Лоренцо прибыл в Неаполь морем и был не только королем, но и всем
городом принят с великим почетом и интересом. Ведь война была предпринята
для того, чтобы погубить его, и величие врагов Лоренцо лишь содействовало
его собственному величию. Когда же он явился к королю, то заговорил о
положении всей Италии, о стремлениях ее государей и народов, о надеждах,
которые могло бы возбудить всеобщее замирение, и опасностях продолжения
войны; и речь его была такой, что король, выслушав Лоренцо, стал больше
дивиться величию его души, ясности ума и мудрости суждений, чем раньше
изумлялся тому, как этот человек может один нести бремя забот военного
времени. Тут он окружил его еще большим почетом и стал подумывать о том, как
бы заручиться дружбой этого человека вместо того, чтобы иметь его врагом.
Однако он под разнообразными предлогами задерживал его у себя с декабря по
март следующего года, дабы не только лучше узнать его самого, но и намерения
Флорентийской республики, так как у Лоренцо во Флоренции имелось немало
врагов, которым желательно было бы, чтобы король держал его в плену и
обошелся с ним, как с Якопо Пиччинино. Они громко высказывали по всему
городу свои якобы опасения на этот счет, а на собраниях возражали против
всего, что предлагалось предпринять в защиту Лоренцо. Действуя таким
способом, они распространяли слух, что если король подольше удержит Лоренцо
в Неаполе, во Флоренции произойдет переворот. Вследствие этого король все
время откладывал отъезд Лоренцо, чтобы увидеть, не случится ли чего-либо во
Флоренции в его отсутствие. Однако, убедившись, что там все спокойно, король
6 марта 1479 года отпустил Лоренцо, предварительно щедро осыпав его
благодеяниями и завоевав его расположение бесчисленными изъявлениями
дружеских
чувств. Заключили они также соглашение о вечной дружбе в интересах
обоих государств. И если Лоренцо, уезжая из Флоренции, уже был великим
человеком, то вернулся он на родину осененный еще большим величием, и город
принял его с восторгом, которого вполне заслуживали его качества вообще и
новые заслуги перед отечеством, ибо он вернул ему мир, подвергая опасности
свою жизнь. Через две недели после его возвращения обнародовано было
соглашение между Флорентийской республикой и королем. По этому договору обе
стороны принимали на себя взаимные обязательства по сохранению целостности
своих государств. Королю предоставлялось право по своему усмотрению вернуть
Флоренции захваченные у нее города. Пацци, заключенные в башне замка
Вольтерры, получали свободу, а герцогу Калабрийскому через определенное
время должны были выплатить назначенную сумму.
Мирный договор этот, едва стало о нем известно, вызвал крайнее
возмущение у папы и у венецианцев. Папа считал, что король проявил к нему
полнейшее неуважение, а венецианцы в том же самом обвиняли Флоренцию,
напоминая, что войну они вели совместно, а мир заключили без их участия.
Когда об этом неудовольствии стало известно во Флоренции, все стали
опасаться, как бы заключенный только что мир не породил еще более жестокую
войну. Вследствие этого возглавлявшие государство решили уменьшить число
членов правительства и поручить вынесение решений по важнейшим
государственным делам меньшему числу лиц. Так составлен был совет
Семидесяти, который и получил решающее влияние на все дела первостепенного
значения. Этот новый порядок вещей утихомирил тех, кто стремился к
переворотам. Чтобы упрочить свою власть, новый Совет прежде всего утвердил
мирный договор Лоренцо с королем и постановил отправить послов к папе,
которыми назначил мессера Антонио Ридольфи и Пьеро Нази.
Несмотря, однако, на заключение мира, Альфонс, герцог Калабрийский,
оставался со своим войском в Сиене, утверждая, что его удерживают там
раздоры среди граждан. Сперва он стоял лагерем вне города, но в Сиене
вспыхнули такие беспорядки, что граждане просили его вступить в город и
стать третейским судьей в их распрях.
Герцог, воспользовавшись случаем, многих граждан присудил к денежному
штрафу, других к тюремному заключению, третьих к изгнанию, а иных даже к
смертной казни. Такое поведение вскоре вызвало не только у сиенцев, но и у
флорентийцев подозрения, не намеревается ли герцог объявить себя владетелем
этого города. Однако сделать что-либо было невозможно, ибо республика была
теперь в дружбе с королем и во вражде с папой и с Венецией. Опасения эти
появились не только у флорентийского народа, все очень тонко подмечавшего,
но и у тех, кто правил государством: все, казалось, были уверены, что
никогда еще нашему городу не угрожала так явно потеря свободы. Но по воле
Господа Бога, который во всех тяжелых положениях проявляет о нем особую
заботу, случилось совершенно непредвиденное событие, заставившее короля,
папу и венецианцев подумать о делах, куда более важных, чем положение в
Тоскане.
Турецкий султан Мухаммед во главе весьма грозного войска обложил Родос
и осаждал его в течение многих месяцев. Но хотя силы и упорство осаждающих
были очень велики, сопротивление осажденных оказалось еще сильнее, и они с
такой доблестью и яростью оборонялись против столь мощных сил, что Мухаммеду
пришлось с позором снять осаду. Между тем после его ухода часть турецкого
флота под командованием Ахмет-паши двинулась на Валону. То ли Ахмету
показалось это легким делом, то ли он попросту выполнял приказ своего
повелителя, но, идя вдоль берегов Италии, он внезапно высадил на берег
четыре тысячи человек, напал на Отранто, захватил его, разграбил и всех
жителей перебил. Затем он не преминул всяческими способами закрепиться в
этом городе и порту и, собрав там сильный кавалерийский отряд, стал
совершать грабительские набеги на всю округу. Получив известие об этом
нашествии и хорошо зная могущество султана, король повсюду разослал
вестников о грозящей ему великой опасности с просьбами о помощи против
общего врага и настоятельно потребовал возвращения герцога Калабрийского,
все еще находившегося со своим войском в Сиене.
Турецкое нападение, весьма смутившее герцога и вообще всю Италию,
оказалось зато на руку Флоренции и Сиене: одна, казалось, вновь обрела
независимость, а другая избавилась от опасностей, угрожавших ее свободе.
Убеждение это подтвердилось жалобами герцога при оставлении им Сиены на то,
что злая судьба, допустившая событие столь нежданное и непредвиденное,
лишила его возможности получить в Тоскане верховную власть. Это же событие
существенно изменило взгляды папы: прежде он не желал принимать и
выслушивать никаких флорентийских послов, теперь же настолько смягчился, что
охотно прислушивался к любым разговорам о всеобщем замирении. Так что
флорентийцы уверились, что если они снизойдут до того, чтобы просить
прощения у главы церкви, то и получат его. Решено было не упускать этой
возможности, и к папе отправили посольство в составе двенадцати человек,
которым по прибытии их в Рим папа все же под различными предлогами долго не
давал аудиенции. Под конец, однако же, обе стороны договорились о том, какие
у них в дальнейшем будут взаимоотношения и что именно каждая из них будет
вносить в дела мира и войны. Затем послы преклонили колена перед папой,
ожидавшим их во всем блеске своего могущества и в окружении кардиналов. Они
всячески оправдывались во всем происшедшем, ссылаясь на людское коварство,
на слепую ярость народа, на злую судьбу тех, кто вынужден либо сражаться,
либо погибнуть, признавая справедливость гнева папы. Говорили о том, что
пришлось перенести флорентийцам, чтобы избежать гибели, и как флорентийцы
переносили тяготы войны, отлучения и все другие бедствия, которые они
навлекли на себя благодаря происшедшим событиям. И все ради того, чтобы их
республике избежать рабства, которое для свободных городов хуже смерти.
Однако, если даже против своей воли флорентийцы чем-то провинились, они
готовы засвидетельствовать свое раскаяние и довериться милосердию главы
церкви, который, следуя по стопам Спасителя нашего, не отвергнет их и
откроет им свои отеческие объятия.
Папа ответил на эти оправдания словами, полными надменности и гнева,
укоряя флорентийцев за все то, в чем они в былое время провинились перед
церковью. Он добавил, что, следуя заповедям Божьим, готов даровать
им прощение, коего они просят, но пусть они знают, что отныне должны
повиноваться церкви; если же выйдут из повиновения, то и впрямь вполне
заслуженно утратят свободу, которую уже едва не потеряли. Лишь те
заслуживают свободы, кто употребляет ее во благо, а не во зло, ибо свобода,
дурно использованная, гибельна и для себя самой, и для других. Кто не чтит
Бога, а еще того менее церковь, тот не свободен, а разнуздан и склонен более
ко злу, чем ко благу, и покарать его должно не только государям, но и всем
добрым христианам. Во всем, что произошло, флорентийцы должны винить только
самих себя, ибо их злые дела вызвали эту войну и дальнейшие, еще худшие,
поступки питали ее. Если же теперь она кончилась, то не благодаря
флорентийцам, а по доброте их противников.
После этого прочитали текст договора и формулу папского благословения.
Но тут папа добавил к тому, о чем уже договорились, что если флорентийцы
хотят, чтобы благословение это пошло им на пользу, они должны за свой счет
вооружить пятнадцать галер и содержать их все то время, что турки будут
воевать против королевства Неаполитанского. Послы горько жаловались на это
возложенное на Флоренцию добавочное бремя, однако ни их жалобы, ни просьбы
их друзей не облегчили его. Впрочем, после возвращения посольства во
Флоренцию Синьория отправила к папе для подписания договора своим
полномочным представителем Гвидантонио Веспуччи, незадолго до того
вернувшегося из Франции. Благодаря своей рассудительности он сумел добиться
гораздо более терпимых условий и был осыпан милостями самого главы церкви,
что послужило знаком окончательного примирения.
После того как Флоренция заключила договор с папой, Сиена так же, как и
она, сама избавилась от страха перед королем - благодаря уходу войск герцога
Калабрийского. Война с турками продолжалась, и флорентийцы принялись всеми
способами добиваться от короля возвращения своих крепостей, которые, уходя
из Тосканы, герцог Калабрийский оставил в руках сиенцев. Находясь в трудном
положении, король опасался, как бы флорентий-
цы не отступились от него, а начав воевать с сиенцами, не помешали бы
получению им помощи от папы и от других итальянских государств, на которую
он рассчитывал. Поэтому он согласился на возвращение крепостей и теснее
связал себя с Флоренцией новыми взаимными обязательствами. Так государей
вынуждают сдерживать данное ими слово сила и необходимость, а не договоры и
обещания.
Когда крепости были возвращены и новое союзное соглашение утверждено,
Лоренцо Медичи вернул себе все то значение в государстве, которого он было
лишился из-за несчастной войны и из-за сомнительного замирения с королем.
Ведь в это время находилось немало людей, открыто клеветавших на него, будто
он, спасая свою шкуру, предал отечество, у которого война отняла территорию,
а мир отнимает свободу. Но теперь города были возвращены, с королем
заключили почетный союз, республика вернула себе прежнюю славу, и вот
Флоренция, город, жадный до всяческого витийства и судящий о вещах не по
существу их, а по внешнему успеху, опять изменил свое мнение и стал до небес
прославлять Лоренцо, возглашая, что благодаря мудрости своей он при
замирении получил все, злою судьбой отнятое во время военных действий, что
его рассудительность и разумение оказались сильнее, чем оружие и мощь
противника.
Турецкие нападения отсрочили войну, готовую было разразиться из-за
недовольства папы и венецианцев миром между Флоренцией и королем. Но если
эти нападения оказались совершенно неожиданными и привели ко благу, то
окончание их, тоже непредвиденное, послужило причиной немалых бед. Султан
Мухаммед внезапно скончался, между сыновьями его начались раздоры, и
турецкие войска, находившиеся в Апулии, оказались брошенными своим
повелителем на произвол судьбы. Поэтому они договорились с королем
Неаполитанским и возвратили ему Отранто. Теперь страх, сдерживавший папу и
венецианцев, прошел, и все опасались какой-нибудь новой беды. С одной
стороны, папа и венецианцы заключили союз, к которому примкнули Генуя, Сиена
и другие менее сильные государства; с другой - совместно выступали
Флоренция, король и герцог Миланский, а с ними находились Болонья и многие
другие владетели.
Венецианцы хотели завладеть Феррарой. По их мнению, они имели для этого
подходящий предлог и твердо надеялись на успех. Предлогом было утверждение
маркиза Феррарского, что он не обязан больше принимать у себя в Ферраре
венецианского вице-доминуса и приобретать у Венеции соль, ввиду того что
договор на этот счет был заключен сроком на семьдесят лет и теперь срок
истекал. Венецианцы же считали, что до тех пор, пока маркиз Феррарский
держит под властью своей Полезине, он обязан принимать вице-доминуса и соль
от Венеции. Так как маркиз эти притязания отвергал, венецианцы сочли, что у
них есть законное основание взяться за оружие, да и время для этого самое
благоприятное, покуда папа разгневан на флорентийцев и короля. Чтобы еще
больше расположить к себе главу церкви, венецианцы с великим почетом приняли
приехавшего к ним графа Джироламо, наделив его гражданскими правами и
нобильским званием, а это высшая честь, какую Венеция может оказать
чужеземцу. Готовясь к войне, венецианцы установили на все товары новую
пошлину, а главой своего войска взяли синьора Роберто да Сансеверино,
каковой, будучи не в ладах с правителем Милана синьором Лодовико, укрылся в
Тортоне. Там он поднял смуту, затем бежал оттуда в Геную, где и находился,
когда венецианцы пригласили его к себе и назначили военачальником.
Все эти приготовления к каким-то новым враждебным действиям стали
известны враждебной Венеции лиге, которая в свою очередь стала готовиться к
столкновению. Герцог Миланский избрал капитаном своего войска ур-бинского
владетеля Федериго, а флорентийцы - синьора Костанцо да Пезаро. Стремясь
выяснить намерения папы и распознать, с его ли согласия венецианцы
собираются воевать с Феррарой, король Ферранте послал в Тронто свои войска
под командованием Альфонса, герцога Калабрийского, и обратился к папе с
просьбой пропустить их в Ломбардию на помощь маркизу, в чем и получил от
главы церкви отказ. Король и Флоренция сочли, что все достаточно ясно, и
решили оказать на папу военное давление, чтобы либо вынудить его к союзу с
ними, либо хотя бы помешать ему оказать помощь венецианцам, ко-
торые уже объявили маркизу войну, выступили, совершили набег на все
феррарские земли, а затем осадили Фике-роло, довольно значительную крепость
в феррарских владениях. Так как король и Флоренция твердо решились на
военные действия против главы церкви, Альфонс, герцог Калабрийский, двинулся
на Рим, где на его стороне оказался дом Колонна, поскольку Орсини держали
сторону папы, и основательно опустошил страну. Флорентийские же войска со
своей стороны под началом Никколо Вителли напали на Читта-ди-Кастелло и
завладели этим городом: они изгнали оттуда мессера Лоренцо, который держал
этот город как папский ленник, а вместо него посадили в качестве владетеля
мессера Никколо.
Папа находился в весьма тяжелом положении: Рим раздирался враждой
партий, а за стенами его производил опустошения неприятель. Но, будучи
человеком, полным мужества и стремления победить, а не уступить врагу, он
избрал себе капитаном войск достославного Роберто да Римини и вызвал его в
Рим, где собраны были все папские войска. Там папа объяснил ему, какой
великой честью было бы для него, Роберто, выступив против королевских сил,
вызволить Церковное государство из тяжкого состояния, в котором оно
пребывало, какой благодарности заслужил бы он не только от него, ныне
правящего папы, но и от всех его преемников, и как вознаградили бы его не
только люди, но и сам Господь Бог. Достославный Роберто начал с того, что
ознакомился с состоянием папских войск и с его военными приготовлениями, а
затем посоветовал собрать как можно больше пехоты, что и было выполнено с
величайшим тщанием и поспешностью. Герцог Калабрийский находился уже под
стенами Рима и опустошал все кругом чуть ли не у самых ворот города. Это
вызывало у римлян крайнее негодование, так что очень многие добровольно
выражали желание присоединиться к достославному Роберто при освобождении
Рима, каковых синьор этот принимал с изъявлением благодарности. Узнав об
этих приготовлениях, герцог отошел на некоторое расстояние от города,
считая, что если он не будет стоять под самым Римом, Роберто не решится
атаковать его. Кроме того, он дожидался брата своего Федериго, которого отец
направил к нему с новыми подкреплениями. Роберто, видя, что войск у него
столько же, сколько у герцога, а пехоты даже и того больше, выступил
боевым порядком из Рима и стал лагерем в двух милях от неприятеля.
Герцог при столь неожиданном для него появлении противника понял, что надо
или вступить в сражение, или, признав себя побежденным, бежать. Почти
вынужденный к тому и не желая поступать, как не подобает королевскому сыну,
он предпочел сражаться. Он повернулся лицом к врагу, каждая сторона
расположила свои войска, как тогда было принято. Битва началась и