Страница:
гам схватить Лоре и для еще большего поношения на кормушке для скота
отрубить ему руку. При этом он сказал: "Возвращайся к своему отцу и скажи
ему, что раны лечатся железом, а не словами!". Эта жестокость так возмутила
мессера Гульельмо, что он велел всем своим взяться за оружие для отомщения
за нее, а мессер Бертакки, в свою очередь, вооружился для самозащиты. Вот и
начался раздор не только в этом семействе, но и во всей Пистойе. Так как
предком всех Канчельери был мессер Канчельери, имевший двух жен, одна из
коих звалась Бьянка, та из партий, на которые разделился этот род, что
происходила от Бьянки, стала называться "белой", а другая, уже просто в
противоположность ей, приняла прозвание "черных". Между обеими сторонами
стали происходить вооруженные схватки, было немало побитых насмерть людей и
разрушенных домов. Замириться они никак не могли, хотя и изнемогали в этой
борьбе, и, наконец, захотелось им либо прекратить раздор, либо усилить его,
втянув в это дело и других. Поэтому они явились во Флоренцию, где черным,
связанным с домом Донати, оказал поддержку мессер Корсо, глава этого рода.
Тогда белые, дабы иметь сильного союзника против Донати, обратились к
мессеру Вери деи Черки, ни в чем не уступавшему мессеру Корсо.
Новый, возникший в Пистойе повод для смуты разжег старую вражду между
семействами Черки и Донати, и она так ясно давала о себе знать, что приоры и
другие благонамеренные граждане стали опасаться, как бы дело не дошло в
любой момент до вооруженного столкновения и от этого не возник раздор во
всем городе. Они обратились к верховному главе церкви, умоляя его применить
властью своей для прекращения этой вражды средство, которого они найти не
могли. Папа велел мессеру Вери явиться пред его очи и предписал ему
примириться с семейством Донати. Тут мессер Вери изобразил удивление,
заявив, что никаких враждебных отношений с ними у него не существует и что
замирение ведь предполагает войну, а войны никакой нет, и он поэтому
недоумевает, почему надо мириться. Так мессер Вери и вернулся из Рима безо
всяких обязательств, а враждебные чувства продолжали набухать до того, что
теперь достаточно было ничтожной
капли, чтобы переполнить чашу. Стоял май месяц, а в это время все
праздники во Флоренции сопровождаются общественными увеселениями. Несколько
молодых людей из семейства Донати, со своими друзьями проезжая верхом
поблизости от Санта Тринита, остановились поглядеть на пляшущих женщин. Тут
подъехали несколько человек из семейства Черки, тоже в сопровождении
немалого числа нобилей. Не зная, что впереди молодежь Донати и тоже пожелав
посмотреть на танцы, они на своих конях стали прорываться в первые ряды и
при этом бесцеремонно потеснили всадников из семейства Донати. Те, сочтя
себя оскорбленными, обнажили мечи. Молодежь Черки не осталась в долгу, и
противники разъехались лишь после того, как было нанесено и получено много
ран. Это столкновение оказалось причиной немалых бед, ибо весь город, как
гранды, так и пополаны разделились на две партии, каковые приняли название
белых и черных. Во главе партии белых были Черки, и сторону их приняли
семейства Адимари, Абати, часть семейств Тозинги, Барди, Росси,
Фрескобальди, Нерли и Маннелли, все целиком Моцци, Скали, Герардини,
Кавальканти, Малеспини, Бостики, Джандонати, Веккьетти и Арригуччи. К ним же
примкнули и многие пополанские роды вместе со всеми находившимися во
Флоренции гибеллинами. Так что из-за большого количества своих сторонников
белые, можно сказать, верховодили в государстве. С другой стороны во главе
черных оказались Донати и с ними все те из поименованных выше семейств, кто
не стал поддерживать белых, а также все из родов Пацци, Висдомини, Маньери,
Баньези, Торнаквинчи, Спини, Буондельмонти, Джанфи-льяцци, Брунеллески.
Притом зараза эта распространилась не только в городе, но внесла раздор и в
контадо. Вследствие этого капитаны гвельфской партии и все сторонники
гвельфов и приверженцы республики стали весьма сильно опасаться, как бы этот
новый разлад не погубил бы все государство и не восстановил партию
гибеллинов, и снова отправили к папе Бонифацию послов, прося его принять
какие-нибудь меры, если он не хочет, чтобы город, всегда бывший крепким
щитом церкви, погиб или же оказался во власти гибеллинов. Тогда папа послал
во Флоренцию легатом кардинала - португальца Маттео д'Акваспарта. С самого
начала ему стала чинить всякие препоны партия белых которая, рассчитывая на
свою многочисленность, не слишком страшилась его.
Возмущенный, он удалился из Флоренции, наложив на нее интердикт, так
что оставил он город в еще большей смуте, чем до своего приезда.
Таким образом страсти все разгорались, и вот случилось, что
значительное количество членов рода Черки и рода Донати встретилось на одних
похоронах. Между ними началась перебранка, вскоре перешедшая в схватку,
однако пока все ограничилось беспорядком. Когда все разошлись по домам,
Черки решили напасть на Донати и двинулись на них большой толпой, но
благодаря доблести мессера Корсо были отброшены и почти все получили
ранения. Весь город взялся за оружие, Синьория и законы оказались
бессильными перед неистовством знати, а наиболее благоразумные и
благонамеренные граждане жили в постоянном страхе. У Донати и их сторонников
было больше причин для всяческих опасений, ибо они были слабее, и вот, чтобы
поправить их дело, мессер Корсо посоветовался с другими главарями черных и с
капитанами гвельфской партии, и они решили, полагая, что это обуздает белых,
просить папу прислать во Флоренцию какого-нибудь принца королевской крови,
дабы он навел порядок в государстве. Противная партия донесла приорам об
этой сходке и принятом на нем решении, изобразив его как заговор против
народной свободы. Так как обе враждующие партии были вооружены, Синьория,
осмелевшая благодаря мудрым советам Данте, одного из тогдашних ее членов,
постановила вооружить народ Флоренции, к которому присоединились в большом
количестве жители контадо. Таким образом, главари враждующих партий
вынуждены были сложить оружие, после чего мессер Корсо Донати и многие из
черных подвергнуты были изгнанию. Чтобы засвидетельствовать свою
беспристрастность, Синьория изгнала также кое-кого из белых, которые,
впрочем, вскоре возвратились в город под тем или иным уважительным
предлогом.
Мессер Корсо и его сторонники, уверенные в том, что папа на их стороне,
отправились в Рим и убедили его в том, о чем ему уже писали. При папском
дворе находился
тогда Карл Валуа, брат короля Франции, проездом в Сицилию, куда он
призван был королем Неаполитанским. И папа, уступая просьбам флорентийских
изгнанников, счел вполне уместным послать Карла во Флоренцию в ожидании,
пока не наступит время года, благоприятное для морского путешествия. Карл
прибыл туда, и хотя правившие городом белые относились к нему с подозрением,
как к вождю гвельфов и посланнику папы, они все же не только не осмелились
воспрепятствовать его приезду, но даже, стремясь заручиться его
расположением, дали ему право распоряжаться в городе, как ему будет угодно.
Облеченный такой властью, Карл тотчас же вооружил всех своих друзей и
сторонников, а это вызвало в народе подозрение - не покушается ли он на
свободу Флоренции, - и вот все укрылись в своих домах, готовые выйти оттуда
с оружием, едва только Карл что-либо предпримет.
Черки и главари партии белых, стоявшие некоторое время во главе
республики, надменностью своей вызвали к себе всеобщую враждебность. По этой
причине мессер Корсо и другие изгнанники из партии черных возымели смелое
намерение возвратиться во Флоренцию, будучи к тому же уверены, что Карл и
капитаны гвельфской партии на их стороне. Несмотря на то что все население
города, опасаясь Карла, было вооружено, мессер Корсо и другие изгнанники в
сопровождении значительного числа своих друзей беспрепятственно вошли в
город. И хотя многие побуждали мессера Вери Черки выйти с оружием им
навстречу, он отказался, заявив, что вызов брошен флорентийскому народу,
который и должен обуздать дерзновенных. Однако получилось совсем обратное:
вместо того чтобы покарать черных, народ охотно принял их, и самому мессеру
Вери пришлось ради спасения своего бежать. Ибо мессер Корсо, ворвавшись в
город через ворота Пинти, закрепился у Сан Пьетро Маджоре неподалеку от
своего дома, а затем, когда к нему стали стекаться его друзья и многие из
пополанов, желавших перемен, первым долгом освободил из заключения всех, кто
находился в тюрьме за государственные и уголовные преступления. Он принудил
синьоров вернуться в свои дома уже в качестве частных граждан, устроил
выборы новой Синьории, только из пополанов и сторонников черных, которые в
течение пяти дней громили дома наиболее видных членов партии белых. Черки и
другие главари этой партии, видя,
что принц Карл и большая часть народа против них, бежали из города и
укрепились в своих замках. Не желавшие сначала следовать советам папы, они
теперь вынуждены были обратиться к нему за помощью, доказывая, что Карл
вместо того, чтобы замирить флорентийцев между собой, внес в город лишь
новые раздоры. Тогда папа вновь послал во Флоренцию легатом своим мессера
Мат-тео д'Акваспарта, который добился примирения между домами Черки и
Донати, закрепив его новыми брачными союзами. Но так как легат вдобавок
пожелал, чтобы белые допущены были к власти, а черные на это не согласились,
он удалился из Флоренции в великом неудовольствии и гневе, наложив на город
за неповиновение интердикт.
Итак, во Флоренции находились теперь обе партии, и обе были недовольны:
черные - тем, что враги их возвратились и могли снова погубить их и отнять у
них власть, белые - тем, что все же так и не имеют ни власти, ни почестей. К
этим неизбежным поводам для раздражения и подозрений добавились еще новые
обиды. Мессер Никколо Черки отправился с толпой друзей в свои загородные
имения, и у Понте ад Аффрико на него напал Симоне, сын мессера Корсо Донати.
Схватка произошла жесточайшая и кончилась она для обеих сторон плачевно, ибо
мессер Никколо был в ней убит, а Симоне в ту же ночь скончался от ран. Это
происшествие снова возбудило смятение во всем городе, но, хотя черные были в
нем более виновны, правящие взяли их под защиту. Не успели еще вынести
решения по этому делу, как вскрылся заговор, устроенный белыми и мессером
Пьеро Ферранте, одним из баронов принца Карла, с целью снова захватить
власть. Раскрыт он был благодаря обнаружению писем от Черки к барону, хотя,
правда, многие полагали, что письма-то подложные и исходят от Донати,
которые рассчитывали с их помощью смыть пятно, легшее на них со смертью
мессера Никколо. Тем не менее все Черки и их сторонники из партии белых, а
среди них и поэт Данте, приговорены были к изгнанию, имущество их было
конфисковано, а дома разрушены. Они рассеялись в разные стороны вместе со
многими примкнувшими к ним гибеллинами, ища себе новых занятий и новой доли.
Что касается Карла, то, выполнив то, для чего послан был во Флоренцию, он
возвратился к папе, дабы затем приступить к осуществлению своих планов в
Сицилии. Но там он оказался не мудрее и не лучше, чем во Флоренции, так что,
потеряв большую часть своих людей, с позором вернулся во Францию.
После того как Карл отбыл из Флоренции, жизнь в ней текла мирно. Не
находил себе покоя только мессер Корсо, ибо казалось ему, что он не занимает
в городе подобающего ему положения: у власти были пополаны, и, по его
мнению, республикой управляли лица гораздо менее значительные, чем он.
Движимый подобными чувствами, он решил прикрыть благовидными побуждениями
неблаговидность своих душевных устремлений. Он клеветал на граждан,
распоряжавшихся государственной казной, обвиняя их в растратах общественных
средств на личные нужды и требуя их разоблачения и наказания. Эти обвинения
поддерживались теми, кто разделял его вожделения, а также значительным
числом других, неосведомленных, но веривших, что мессер Корсо одушевлен
исключительно любовью к отечеству. Однако оклеветанные мессером Корсо
граждане, опираясь на доверие и любовь к ним народа, всячески защищались.
Раздор этот углубился настолько, что, когда законные средства нападения и
защиты оказались недостаточными, дело дошло до вооруженных столкновений. На
одной стороне были мессер Корсо с епископом Флорентийским мессером Лоттьери,
многими грандами и некоторыми пополанами, на другой - члены Синьории и
большая часть народа, так что почти во всем городе происходили беспрестанные
схватки. Видя размеры угрожающей опасности, синьоры послали за помощью в
Лукку, и вот все жители Лукки поспешили во Флоренцию. Благодаря их
вмешательству наступило успокоение, беспорядки прекратились, народ сохранил
свои законы и свободу, но не стал преследовать виновников смуты.
До папы дошли сведения о раздорах во Флоренции, и, чтобы покончить с
ними, он послал туда своим легатом мессера Никколао да Прато. Человек,
широко известный благодаря своему положению, учености и добропорядочности,
он сразу же вызвал к себе такое доверие, что легко добился во Флоренции
права установить по своей воле
образ правления. Происходя из гибеллинского рода, он стремился к тому,
чтобы возвратить в город изгнанников. Однако прежде всего он постарался
завоевать симпатии народа, а для этого восстановил прежнее, разделенное по
отрядам народное ополчение, что значительно усилило пополанов и ослабило
грандов. Когда легату показалось, что народ уже ублаготворен, он решил
принять меры для возвращения изгнанников. Брался он за это дело и так, и
этак, но ничего не выходило, и под конец люди, стоявшие у власти, стали
относиться к нему с таким подозрением что он, разгневанный, вынужден был
покинуть Флоренцию и возвратиться к папскому двору. Флоренция же осталась
по-прежнему во власти смуты, да еще к тому же и под интердиктом. Раздирали
город не только эти несогласия, но, кроме того, вражда между пополанами и
грандами, гибеллинами и гвельфами, белыми и черными. Весь город находился
при оружии, и повсюду возникали стычки, ибо отъезд легата пришелся не по
вкусу всем, кто желал возвращения изгнанников. Первыми затеяли смуту Медичи
и Джуньи, которые были заодно с легатом и требовали возвращения мятежников.
Так что столкновения происходили почти во всех кварталах города.
К этим бедствиям прибавился еще и пожар. Сперва загорелось у Орто Сан
Микеле, в доме Абати, затем огонь перекинулся в дома Капонсакки, каковые
сгорели дотла вместе с домами Маччи, Амьери, Тоски, Чиприани, Ламберти,
Кавальканти и всем Новым рынком. Затем огонь распространился до ворот Санта
Мария, которые тоже тогда начисто сгорели, и, повернув к Старому мосту,
пожрал дома Герардини, Пульчи, Амидеи и Лукардези и еще столько других, что
сгоревших зданий насчитывалось более тысячи семисот. Самым распространенным
мнени-. ем насчет этих пожаров было то, что они возникли случайно во время
одной из стычек. Но кое-кто утверждал, что поджог совершил Нери Абати, приор
Сан Пьетро Скераджо, человек развращенный и охочий до злодеяний: видя, что
народ только и занят, что потасовками, он, мол, решил учинить такую
гнусность, с какой люди, поглощенные совсем другим, никак не могут
справиться. А чтоб это ему легче удалось, он совершил поджог в доме своих
родичей, где его преступлению никто не подумал бы помешать. Так в июле 1304
года Флоренция и оказалась жертвой пламени. Среди всего этого беспорядка
один лишь мессер Корсо Донати не брался за оружие, считая,
что так ему гораздо легче будет стать посредником между обеими
сторонами, когда утомившись, наконец, от своих боев, они пожелают
замириться. Они действительно прекратили вооруженные схватки, но больше от
пресыщенности содеянным злом, чем от стремления к миру и согласию. Кончилось
все тем, что мятежников возвращать не стали, и поддерживающая их партия
вышла из борьбы ослабевшей.
Папский легат, возвратившись в Рим и узнав о новых столкновениях во
Флоренции, принялся убеждать папу, что, если он хочет объединить Флоренцию,
ему необходимо вызвать к себе двенадцать наиболее видных граждан ее, ибо как
только не станет пищи для всего этого зла, его нетрудно будет и совершенно
изжить. Папа внял этому совету, и вызванные им граждане, в числе которых был
и мессер Корсо Донати, повиновались его приказу. Едва они выехали из
Флоренции, как легат сообщил изгнанникам, что главных вожаков в городе нет и
настало как раз время возвращаться. Тогда изгнанники, объединившись,
двинулись во Флоренцию, прорвались через еще недостроенные стены в город и
достигли площади Сан Джованни. Достойно быть отмеченным, что те, кто только
что боролся за возвращение изгнанников, когда они, безоружные, умоляли
пустить их на родину, теперь обратили свое оружие против них, увидев, что
изгнанники вооружились и силой хотят проникнуть в город. Ибо этим гражданам
общее дело оказалось дороже их личных склонностей, и они, объединившись со
всем народом, принудили мятежников вернуться откуда пришли. Мятежникам же не
удалось достичь своей цели, потому что часть своих людей они оставили в
Ластре и не стали дожидаться мессера Толозетто Уберти, который должен был
подойти к ним из Пистойи с тремястами всадниками. Ибо они полагали, что
победу им обеспечит не столько сила, сколько стремительность напора. В
подобных предприятиях вообще нередко случается, что от промедления теряешь
благоприятный момент, а от чрезмерной быстроты не успеваешь собраться с
силами. После бегства мятежников Флоренция снова вернулась к прежним
распрям. Дабы отнять власть у семейства Кавальканти, народ силой отобрал у
них старинное владение их рода замок Стинке, стоявший в Валь-ди-Греве. Так
как все захваченные в этом
замке защитники его стали первыми узниками построенной недавно тюрьмы,
этому новому зданию дали название замка, откуда их доставили, и это название
- Стинке - сохранилось до наших дней. Затем люди, стоявшие у власти в
республике, восстановили народные отряды и выдали этим отрядам, ранее
собиравшимся под знаменами цехов, новые знамена. Начальники этих отрядов
стали называться гонфалоньерами компаний и коллегами синьоров: им надлежало
оказывать Синьории помощь в случае какой-либо смуты оружием, а в мирное
время - советом. Двум прежним правителям придали еще экзекутора, каковой
вместе с гонфалоньерами должен был сдерживать наглость грандов.
Тем временем скончался папа, и мессер Корсо вместе с другими гражданами
вернулись в Рим, но жизнь продолжала бы течь мирно, если бы неугомонный дух
мессера Корсо не вверг город в новые смуты. Стремясь к популярности, он
всегда высказывал мнения, противоположные тем, которых держались стоящие у
кормила правления, и дабы пользоваться все большим и большим доверием
народа, неизменно бывал на той стороне, куда тянуло народ. Поэтому он
оказывался главным лицом, когда возникали разногласия или затевались
какие-либо выступления, и к нему обращались все, кто хотел добиться
чего-либо необычного. Вследствие этого он был ненавистен многим из наиболее
уважаемых граждан, и ненависть эта усилилась до того, что в партии черных
начался раскол, ибо мессера Корсо поддерживали сила и влияние частных лиц, а
противники его опирались на государство. Но сама личность его была окружена
таким ореолом могущества, что все его боялись. И вот, чтобы лишить его
симпатий народа, было применено наиболее подходящее для этого средство:
распространили слух, что он замышляет установить тиранию, а убедить в этом
кого угодно было нетрудно, настолько его образ жизни отличался от того,
какой свойствен частному гражданину. Мнение это еще подкрепилось, когда он
взял в жены одну из дочерей Угуччоне делла Фаджола, вождя гибеллинов и
белых, человека весьма могущественного в Тоскане.
Этот брачный союз, едва о нем стало известно, придал мужества
противникам мессера Корсо, каковые и подняли против него оружие. По той же
причине народ не только не встал на его защиту, но в большей части своей
примкнул к его врагам. Противников его возглавляли мессер Россо делла Тоза,
мессер Паццино деи Пацци, мессер Джери Спини и мессер Берто Брунеллески. Они
со своими сторонниками и большей частью народа собрались, вооруженные, у
Дворца синьории, по постановлению коей мессеру Пьеро Бранка, капитану
народа, вручен был документ, обвинявший мессера Корсо в том, что он с
помощью Угуччоне намеревается установить тиранию. Затем он был призван
предстать перед судом и заочно осужден как мятежник. Между обвинением и
приговором прошло не более двух часов. После того как приговор был вынесен,
члены Синьории в сопровождении народных отрядов, выступавших под своими
знаменами, отправились арестовать мессера Корсо. Тот, со своей стороны,
отнюдь не испугавшись ни того, что брошен друзьями на произвол судьбы, ни
вынесенного ему приговора, ни власти синьоров, ни многочисленности врагов,
укрепил свой дом, надеясь продержаться в нем до тех пор, пока на помощь ему
не явится Угуччоне, за которым он послал. Вокруг его дома и на прилегающих
улицах возведены были баррикады, которые защищались его вооруженными
сторонниками так яростно, что народ, несмотря на свое огромное численное
превосходство, не в состоянии был ими завладеть. Схватка все же произошла
весьма кровопролитная, с обеих сторон было много убитых и раненых. Тогда
народ, видя, что на открытом месте ему ничего не достичь, занял соседние с
домом Корсо здания, пробил стены и вторгся к мессеру Корсо таким путем, о
каком он и не подумал. Мессер Корсо, видя, что он со всех сторон окружен, и
не рассчитывая уже на помощь Угуччоне, решил, раз победа невозможна, сделать
хотя бы попытку спастись. Став вместе с Герардо Бордони во главе отряда
наиболее храбрых и преданных своих друзей, он внезапно напал на осаждающих,
с боем прорвался сквозь их ряды и выбрался из города через ворота Кроче. Их,
однако, стали энергично преследовать, и на берегу Аффрико Герардо пал под
ударами Боккаччо Кавиччули. Мессера же Корсо догнали и захватили
всадники-каталонцы, состоявшие на службе у Синьории. Но когда его везли
обратно во Флоренцию, он, не желая видеть своих победоносных врагов и
подвергнуться их оскорблениям, соскочил с коня, упал на землю и был заколот
одним из тех, кто его вез; тело его подняли монахи Сан Сальви и погребли
безо всяких по-
честей. Так окончил дни свои мессер Корсо, которому родина его и партия
черных обязаны и многим хорошим, и многим дурным, и если бы душу его меньше
тревожили страсти, то и память о нем была бы более славной. Тем не менее он
заслуживает того, чтобы числиться среди самых выдающихся граждан нашего
города. Правда, беспокойный нрав его заставил и родину, и партию, к которой
он принадлежал, позабыть о его заслугах, и этот беспокойный нрав принес ему
смерть, а родине и партии доставил немало бед. Угуччоне, спешивший на помощь
зятю, узнал в Ремоли о том, что на мессера Корсо ополчился весь народ.
Поняв, что никакой помощи он ему теперь оказать не сможет и только повредит
себе самому, не принеся пользы зятю, он вернулся обратно.
Смерть мессера Корсо, последовавшая в 1309 году, положила конец смуте,
и во Флоренции царил мир до того дня, когда стало известно, что император
Генрих вступил в Италию со всеми флорентийскими мятежниками, которым он
обещал вернуть их на родину. Тут стоявшие у власти рассудили, что лучше было
бы иметь меньше врагов, а для этого надо бы сократить их число. Поэтому
решено было возвратить всех мятежников, за исключением тех, кому по закону
персонально запрещалось возвращение. Так что в изгнании остались большая
часть гибеллинов и некоторые из партии белых, а среди них Данте Алигьери,
сыновья мессера Вери Черки и Джано делла Белла. Кроме того, Синьория
отправила к королю Роберту Неаполитанскому послов с просьбой о помощи.
Сделать его своим союзником им не удалось, тогда они вручили ему на пять лет
власть над городом с тем, чтобы он защитил их как своих подданных.
Вступив в Италию, император избрал путь на Пизу и через Маремму дошел
до Рима, где он в 1312 году и короновался. Решив затем подчинить себе
флорентийцев, он двинулся на Флоренцию через Перуджу и Ареццо и расположился
со своим войском у монастыря Сан Сальви, в одной миле от города. Там он
безуспешно простоял пятьдесят дней, отчаялся наконец в возможности свергнуть
существующее в городе правление и направился в Пизу, где договорился с
Фридрихом, королем Сицилии, о совместном завоевании королевства
Неаполитанского.
Он двинулся со своим войском в поход, но, когда уже предвкушал победу
(а король Роберт страшился разгрома), в Буонконвенто его настигла смерть.