Страница:
Новару и Тортону и набрал немалое богатство. Не имея
потомства, он оставил свои владения в наследство жене своей Беатриче и
завещал друзьям добиться, чтобы она вышла замуж за Филиппо. Став весьма
могущественным благодаря этому браку, Филиппо снова овладел Миланом и всем
ломбардским герцогством, а затем, дабы выказать благодарность за столь
великие благодеяния так, как это делают почти все государи, он обвинил
супругу свою Беатриче в прелюбодеянии и умертвил ее. Когда же могущество его
окончательно окрепло, он, во исполнение замыслов отца своего Джан Галеаццо,
стал подумывать о нападении на Тоскану.
Король Владислав, умирая, оставил сестре своей Джованне, кроме
государства, еще и большое войско, над коим начальствовали искуснейшие в
Италии кондотьеры, а первым среди них был Сфорца да Котиньола, особо
отличавшийся своей доблестью. Королева, желая снять с себя постыдное
обвинение в том, что при ней вечно находится некий Пандольфелло, которого
она воспитала, взяла себе в супруги Якопо делла Марка, француза королевской
крови, с условием, что он удовольствуется титулом князя Тарантского, а
королевский титул и монаршую власть предоставит ей. Но едва он появился в
Неаполе, как солдаты провозгласили его королем, вследствие чего между
супругами возник великий раздор, в коем одерживали верх то одна сторона, то
другая. Однако под конец власть в государстве осталась за королевой, которая
вскоре стала враждовать с папой. Тогда Сфорца решил довести ее до того,
чтобы она оказалась в полной его власти, и с этой целью совершенно
неожиданно заявил о своем отказе оставаться у нее на службе. Так она
внезапно оказалась без войска - и ей не оставалось ничего иного, как только
обратиться за помощью к Альфонсу, королю Арагона и Сицилии, которого она
усыновила, да принять на службу Браччо да Монтоне, полководца,
прославленного не менее, чем Сфорца, и к тому же врага папы, у которого он
отнял Перуджу и некоторые другие земли, принадлежавшие Папскому государству.
Вскоре затем она замирилась с папой, но Альфонс Арагонский, опасаясь, как бы
она не обошлась с ним, как в свое время с супругом, стал пытаться потихоньку
прибирать к рукам укрепленные
замки. Взаимные подозрения у них все усиливались, и дело дошло до
военных столкновений. С помощью Сфорца, вернувшегося к ней на службу,
королева одолела Альфонса, изгнала его из Неаполя, аннулировала усыновление
и вместо него усыновила Людовика Анжуйского. А от этого воспоследовали новые
войны между Браччо, ставшим на сторону Альфонса, и Сфорца, выступавшим за
королеву. Во время этой войны Сфорца при переходе через реку Пескару утонул,
так что королева вновь оказалась без войска и была бы свергнута с престола,
если бы не помог ей Филиппо Висконти, герцог Миланский, вынудивший Альфонса
вернуться к себе в Арагон. Однако Браччо, не смущенный тем, что Альфонс
оставил его, продолжал воевать с королевой. Он осадил Аквилу; но тут папа,
не считавший возвышение Браччо выгодным для церкви, принял к себе на службу
Франческо, сына Сфорца, тот внезапно напал на Браччо у Аквилы, нанес ему
поражение и убил его. Со стороны Браччо остался только сын его Оддоне; папа
отнял у него Перуджу, но оставил его владетелем Монтоне. Спустя некоторое
время он был убит в Романье, где воевал на службе у флорентийцев, так что из
всех сотоварищей Браччо остался лишь один, пользовавшийся значительной
воинской славой, Никколо Пиччинино.
Поскольку я уже довел свое повествование до времени, которое указал с
самого начала, и поскольку наиболее существенное из того, о чем мне осталось
рассказать, относится к войнам флорентийцев и венецианцев с Филиппо,
герцогом Миланским, каковые будут изложены, когда мы заведем речь именно о
Флоренции, я свое повествование прерываю и только напомню о положении в
Италии, ее государях и о войнах, которые в ней велись к тому времени, до
которого мы дошли.
Если говорить о наиболее значительных государствах, то королеве
Джованне II принадлежали королевство Неаполитанское, Марка, часть папских
земель и Романья. Но часть городов в этих землях подчинялась церкви, часть
управлялась законными правителями или же была подвластна тиранам,
захватившим там власть: так, в Ферраре, Модене и Реджо правили д'Эсте, в
Фаенце - дом Манф-
реди, в Имоле - Алидози, в Форли - Орделаффи, в Римини и Пезаро -
Малатеста, а в Камерино - семейство Варано. Часть Ломбардии признавала
власть герцога Филиппо, часть подчинялась венецианцам, ибо все более мелкие
владения в этой области были уничтожены, за исключением герцогства
Мантуанского, где правил дом Гонзага. Большая часть Тосканы принадлежала
флорентийцам, независимыми оставались лишь Лукка и Сиена, причем Луккой
владели Гвиниджи, а Сиена была свободной. Генуэзцы то пользовались свободой,
то подпадали под власть либо французских королей, либо дома Висконти, вели
существование бесславное и считались в числе самых ничтожных государств. Ни
один из этих главных государей не имел собственного войска. Герцог Филиппо
заперся в своем дворце и не показывался никому на глаза, все его войны вели
доверенные полководцы. Венецианцы, едва лишь честолюбивые взоры их
обратились к суше, сами отказались от оружия, снискавшего им такую славу на
морях, и по примеру прочих итальянцев доверили руководство своими войсками
чужеземцам. Папа, коему по духовному сану воевать самому не подобало, и
королева Джованна Неаполитанская, как особа женского пола, по необходимости
прибегали к тому, что прочие государи делали по недомыслию. Той же
необходимости подчинялись флорентийцы: дворянство их в беспрерывных
гражданских раздорах было перебито, государство находилось в руках людей,
привыкших торговать, которые военное дело и удачу в нем передоверяли другим.
Таким образом, итальянские вооруженные силы находились в руках либо мелких
владетелей, либо воинов, не управлявших государствами: первые набирали
войско не для увеличения своей славы, а лишь для того, чтобы стать побогаче
или пользоваться большей безопасностью; вторые, с малолетства воспитанные
для военного дела и ничего другого не умевшие, только на него и могли
рассчитывать, желая добиться богатства и могущества. Среди них в то время
наибольшей славой пользовались Карманьола, Франческо Сфорца, Никколо
Пиччинино - ученик Браччо, Аньоло делла Пергола, Лоренцо и Микелетто
Аттендоли, Тарталья, Якопаччо, Чекколино из Перуджи, Никколо да Толентино,
Гвидо Торелло, Антонио дель Понте ад Эра и еще много им подобных. К ним надо
добавить уже упоми-
навшихся мелких владетелей и еще римских баронов Орсини и Колонна, а
также сеньоров и дворян королевства Неаполитанского в Ломбардии, - все они
сделали из военного дела ремесло и словно договорились между собой вести
себя таким образом, чтобы, стоя во главе войск враждующих сторон, по
возможности обе эти стороны приводить к гибели. В конце концов они до того
унизили воинское дело, что даже посредственнейший военачальник, в котором
проявилась бы хоть тень древней доблести, сумел бы покрыть их позором к
великому изумлению всей столь безрассудно почитавшей их Италии. В дальнейшем
повествовании моем полно будет этих никчемных правителей и их постыднейших
войн, но прежде чем пуститься в эти подробности, надо мне, как я обещал,
вернуться вспять и поведать о начале Флоренции, дабы каждый уразумел, каково
было положение этого государства в те времена и каким образом среди
бедствий, совершавшихся в Италии тысячу лет, достигло, оно нынешнего своего
состояния.
Среди великих и удивительных начинаний, свойственных республикам и
монархиям древности и ныне позабытых, заслуживает быть отмеченным обычай
основывать повсюду новые государства и города. Ибо ничто не может быть более
достойным мудрого государя или благоустроенной республики, а также более
полезного для любой области, чем основание новых городов, дающих людям
возможность с успехом защищаться и безопасно возделывать свои поля. Древним
делать это было нетрудно, ибо они имели обыкновение посылать в земли
завоеванные или пустующие новых жителей в поселения, именовавшиеся
колониями. Благодаря этому не только возникали новые города, но победителю
было легче владеть завоеванной страной, места пустынные заселялись, и
население государства гораздо правильнее распределялось по его землям.
Приводило это также к тому, что, вкушая с большей легкостью блага жизни,
люди скорее размножались, оказывались гораздо более энергичными в нападении
на врага и гораздо более стойкими в обороне. Так как порядок этот ныне из-за
плохого управления монархиями и республиками перестал существовать, многие
государства пришли в упадок: ведь только он обеспечивал прочность государств
и рост их населения. Прочность достигается благодаря тому, что, основанная
государем во вновь завоеванных землях, колония является своего рода
крепостью, бдительным стражем, держащим покоренный люд в повиновении. Без
такого порядка ни одна страна не может быть заселенной целиком, с правильным
распределением жителей. Ибо не все области в ней одинаково плодородны и
одинаково благоприятны для обитания, что и приводит в одном месте к
излишнему скоплению
людей, в другом - к их недостатку, и если нет возможности переселять
часть населения оттуда, где оно в чрезмерном изобилии, туда, где его не
хватает, вся страна приходит в упадок: места, где слишком мало народу,
превращаются в пустыню, места, где слишком много, нищают. Поскольку сама
природа не может устранить этих неблагоприятных обстоятельств, тут
необходима человеческая деятельность: нездоровые области становятся более
благоприятными для обитания, когда в них сразу поселяется большое количество
людей, которые, возделывая землю, делают ее более плодородной, а разводя
огонь, очищают воздух. Доказательством может служить Венеция, расположенная
в местности болотистой и нездоровой: переселение туда сразу значительного
количества людей оздоровило ее. В Пизе из-за вредных испарений в воздухе не
было достаточного количества жителей, пока Генуя и ее побережье не стали
подвергаться набегам сарацин. И вот из-за этих набегов в Пизу переселилось
такое количество изгнанных со своей родины людей, что она стала многолюдной
и могущественной.
С тех пор как исчез обычай основывать колонии, труднее стало удерживать
завоеванные земли, малолюдные местности не заселяются, а перенаселенные не
могут избавиться от излишка жителей. Так и случилось, что во всем мире, а
особенно в Италии, многие местности оказались по сравнению с древними
временами обезлюдевшими. И все это являлось и поныне является следствием
того, что у государей нет стремления к подлинной славе, а в республиках -
порядков, заслуживающих одобрения. В древности же основание колоний часто
приводило к появлению новых городов и постоянному росту ранее возникших. К
их числу относится Флоренция, начало которой положено Фьезоле, а рост
обеспечен был притоком колонистов.
Очевидно, как это и доказали Данте и Джованни Виллани, что горожане
Фьезоле, расположенного на вершине горы, пожелали, чтобы рынки его были
более многолюдны и более доступны всем, кто хотел бы доставить на них свои
товары, и для этого постановили, что они будут располагаться не на горе, а
на равнине, между подножьем горы и рекой Арно. Я полагаю, что рынки эти
оказались
причиной возведения подле них первых строений: купцам необходимы были
помещения для товаров, и со временем эти помещения стали постоянными
зданиями. Позже, когда римляне, победив карфагенян, оградили Италию от
чужеземных нашествий, количество этих строений существенно увеличилось. Ведь
люди живут в трудных условиях лишь тогда, когда принуждены к этому, и если
страх перед войной заставляет их предпочитать обитание в местах, укрепленных
самой природой и трудно доступных, то с избавлением от опасности они,
привлеченные удобствами, еще охотнее селятся в местах, куда менее суровых и
легче доступных. Безопасность, которую завоевала для Италии слава Римской
республики, содействовала такому увеличению уже начавшегося, как мы
говорили, строительства жилых зданий, что они образовали городок, вначале
именовавшийся Вилла-Арнина. Затем в Риме начались гражданские войны, сперва
между Марием и Суллой, затем между Цезарем и Помпеем, а затем между убийцами
Цезаря и теми, кто хотел отомстить за его смерть.
Сначала Суллой, а после него теми тремя римскими гражданами, которые,
отомстив за убиение Цезаря, разделили между собой власть, во Фьезоле были
направлены колонисты, каковые почти все поселились на равнине, поблизости от
начавшего уже строиться города. Рост населения настолько умножил количество
строений и жителей местечка и такой гражданский порядок установился в нем,
что он уже по праву мог считаться одним из городов Италии.
Что же до происхождения имени Флоренция, то на этот счет мнения
расходятся. Одни производят его от Флорина, одного из предводителей
колонистов, другие утверждают, что первоначально говорилось не Флоренция, а
Флуенция, поскольку городок располагался у самого русла Арно, и приводят
свидетельство Плиния, который пишет: "флуентийцы живут у русла Арно".
Утверждение это, однако, может и не быть правильным, ибо в тексте Плиния
говорится о том, где жили флорентийцы, а не как они назывались. Весьма
вероятно, что само слово флуентийцы - ошибка, ибо Фрондин и Корнелий Тацит,
писавшие почти тогда же, когда и Плиний, называют город и его жителей
Флоренцией и флорентийцами, ибо уже во времена Тиберия они управлялись тем
же обычаем, что и прочие города Италии. Сам Тацит
передает, что к императору от флорентийцев посланы были ходатаи просить
о том, чтобы воды Кьяны не спускались в их область. Нелепым кажется, чтобы
один и тот же город имел в одно и то же время два названия. Поэтому я
полагаю, что он всегда назывался Флоренцией, откуда бы ни происходило это
наименование, а также, что он, каковы бы ни были причины его основания,
возник во времена Римской империи и уже при первых императорах упоминался в
сочинениях историков.
Когда варвары опустошали империю, Флоренция была разрушена остготским
королем Тотилой и через двести пятьдесят лет вновь отстроена Карлом Великим.
С того времени до 1215 года она жила, разделяя во всем участь тех, кто
правил тогда Италией. Ею сперва владели потомки Карла, затем Беренгарий, и
под конец германские императоры, как мы это показали в нашем общем очерке. В
то время флорентийцы не имели возможности ни возвыситься, ни содеять
что-либо достойное памяти потомства из-за могущества тех, кому повиновались.
Тем не менее в 1010 году, в день святого Ромула, особо чтимый
фьезоланцами, флорентийцы захватили Фьезоле и разрушили этот город, сделав
это либо с согласия императора, либо в такое время, когда между кончиной
одного императора и воцарением другого народы чувствуют себя несколько более
свободными. Но вообще по мере того, как в Италии укреплялось могущество пап
и слабела власть германских императоров, все города этой страны весьма легко
выходили из повиновения государю. В 1080 году, во времена Генриха III, когда
вся Италия была разделена, - одни держали сторону папы, а другие императора,
- флорентийцы сохраняли единство до 1215 года и подчинялись победителю, не
ища ничего, кроме безопасности. Но как в теле человеческом, - чем в более
пожилом возрасте завладевает им болезнь, тем она опаснее и смертельнее, -
так и во Флоренции жители ее позже других разделились на враждующие партии,
но зато и больше пострадали от этого разделения. Причина первых раздоров
весьма широко известна, ибо о ней много рассказывали Данте и другие
писатели. Однако и мне следует кратко поведать о ней.
Среди влиятельных семей Флоренции самыми могущественными были две -
Буондельмонти и Уберти, а непосредственно вслед за ними шли Амидеи и Донати.
Некая дама из рода Донати, богатая вдова, имела дочь необыкновенной красоты.
Задумала она выдать ее за мессера Буондельмонти, юного кавалера и главу
этого дома. То ли по небрежению, то ли в убежденности, что это всегда
успеется, она никому своего намерения не открыла, а между тем стало
известно, что за мессера Буондельмонти выходит одна девица из рода Амидеи.
Дама была крайне раздосадована, однако она все же надеялась, что красота ее
дочери может расстроить предполагаемый брак, пока он еще не заключен. Как-то
она увидела, что мессер Буондельмонте один, без сопровождающих идет по
направлению к ее дому, и тотчас же спустилась на улицу, ведя за собой дочь.
Когда юноша проходил мимо них, она двинулась к нему навстречу со словами: "Я
весьма рада, что вы женитесь, хотя предназначала вам в жены мою дочь". И тут
она, открыв дверь, показала ему девушку. Кавалер, увидев, как прекрасна эта
молодая особа, и сообразив, что знатностью рода и богатством приданого она
ничуть не уступает той, на которой он собирался жениться, загорелся таким
желанием обладать ею, что, не думая уже о данном им слове, о тяжком
оскорблении, каким явилось бы его нарушение, и о бедствиях, которые затем
воспоследовали бы, ответил: "Раз вы предназначали мне свою дочь, я проявил
бы неблагодарность, отказавшись от нее, пока я еще свободен". И, не теряя ни
минуты, он справил свадьбу.
Дело это, едва оно стало известно, привело в полное негодование
семейство Амидеи, а также и Уберти, которые состояли с ними в родстве. Они
собрались вместе с другими своими родичами и решили, что позорным было бы
стерпеть такую обиду и что единственным достойным отмщением за нее может
быть только смерть мессера Буондельмонте. Кое-кто, правда, обращал внимание
собравшихся на бедствия, к которым должно было бы привести подобное
возмездие, но тут Моска Ламберти заявил, что кто слишком обстоятельно
обдумывает дело, никогда ничего не совершит, а закончил свою речь известным
изречением: "Что сделано, то сделано". Совершить это убийство они поручили
Моска, Стьятта Уберти, Ламбертуччо Амидеи и Одериго Фифанти. Утром в
пасхальный день эти четверо спрятались в доме Амидеи между Старым мостом и
Сан Стефано. Когда мессер Буондельмонте переезжал через реку на своем белом
коне, воображая, что
забыть обиду так же легко, как нарушить данное слово, они напали на
него у спуска с моста под статуей Марса и умертвили. Из-за этого убийства
произошел разлад во всем городе, одни приняли сторону Буондельмонти, другие
- Уберти. И так как оба эти рода обладали дворцами, укрепленными башнями и
вооруженными людьми, они воевали друг с другом в течение многих лет, но ни
одна сторона не могла добиться изгнания другой. Миром их вражда тоже не
завершилась, разве что затихала порою в перемириях. Так они в зависимости от
обстоятельств то несколько успокаивались, то вновь начинали пылать яростью.
В раздорах этих Флоренция пребывала вплоть до времени Фридриха II,
который, будучи королем Неаполитанским, решил увеличить силы свои для борьбы
с Папским государством и, чтобы укрепить свою власть в Тоскане, поддержал
Уберти с их сторонниками, которые с его помощью изгнали Буондельмонти из
Флоренции. И вот наш город разделился на гвельфов и гибеллинов, как это уже
давно произошло со всей остальной Италией. Не кажется мне излишним указать,
какие роды оказались в одной партии, а какие в другой. Итак, сторону
гвельфов держали Буондельмонти, Нерли, Росси, Фрескобальди, Моцци, Барди,
Пульчи, Герардини, Форабоски, Баньези, Гвидалотти, Саккетти, Маньери,
Лукардези, Кьерамонтези, Компьоббези, Кавальканти, Джандонати, Джанфильяцци,
Скали, Гвальтеротти, Импортуни, Бостики, Торнаквинчи, Веккьетти, Тозинги,
Арригуччи, Альи, Сици, Адимари, Висдомини, Донати, Пацци, Делла Белла,
Ардинги, Тедальди, Черки. На стороне гибеллинов были Уберти, Маннельи,
Убриаки, Фифанти, Амидеи, Инфага-ти, Малеспини, Сколари, Гвиди, Галли,
Каппьярди, Ламберти, Сольданьери, Тоски, Амьери, Брунеллески, Капонсакки,
Элизеи, Абати, Тедальдини, Джьоки, Галигаи. Кроме того, к той и к другой
стороне этих семейств нобилей присоединились семьи пополанов, так что почти
весь город заражен был их раздорами. Изгнанные из Флоренции, гвельфы
укрылись в землях Верхнего Валь д'Арно, где находилась большая часть их
укрепленных замков, и там они оборонялись от своих врагов как только могли.
Но с кончиной Фридриха те из флорентийских горожан,
которые обладали хорошим достатком и пользовались наибольшим доверием
народа решили, что лучше прекратить вражду среди граждан, чем губить
отечество, продолжая раздор. Действовали они настолько успешно, что гвельфы,
позабыв свои обиды, возвратились, а гибеллины приняли их без всяких
подозрений. Когда это примирение совершилось, они решили, что наступило
подходящее время для того, чтобы учредить такой образ правления, который
позволил бы им жить свободно и подготовиться к самозащите, пока новый
император не собрался с силами.
Они разделили город на шесть частей и избрали двенадцать граждан - по
два от каждой сестьеры, - которые должны были управлять городом: назывались
они старейшинами и должны были ежегодно сменяться. Дабы уничтожить всякий
повод для вражды, возникающей по поводу судебных решений, назначались, не из
числа граждан города, двое судей, из которых один назывался капитан, а
другой подеста; им были подсудны все гражданские и уголовные дела,
возникавшие между гражданами. А так как ни один порядок не может
существовать без его охраны, учреждено было двадцать вооруженных отрядов в
городе и семьдесят шесть в сельских округах. К этим отрядам была приписана
вся молодежь, и каждому молодому флорентийцу было велено являться при оружии
в свой отряд, когда граждане будут призываться к оружию приказом капитана
или старейшин. Знамена в каждом отряде были не одинаковые, а соответствовали
вооружению: так, у арбалетчиков были свои значки, у щитоносцев - свои.
Каждый год на Троицу новым воинам с большой торжественностью выдавались
знамена и назначались новые командиры отрядов. Дабы с большей пышностью
оснастить свое войско и в то же время дать возможность всем, кого в сражении
потеснит враг, быстро найти место сбора и с новыми силами обратиться против
неприятеля, флорентийцы постановили, что войско всегда должна сопровождать
колесница, запряженная быками в красных попонах, а на ней должно быть
водружено красно-белое знамя. При выступлении войска в поход колесницу эту
доставляли на Новый рынок и в торжественной обстановке вручали главам
народа. А чтобы все начинания флорентийцев выглядели еще блистательнее, у
них имелся колокол, назван-
ный Мартинелла, в который били в течение месяца перед началом военных
действий с нарочитой целью дать неприятелю возможность подготовиться к
защите. Столько доблести было в сердцах этих людей и столько великодушия,
что внезапное нападение на врага, ныне почитаемое деянием благородным и
мудрым, тогда рассматривалось как недостойное и коварное. Колокол этот тоже
неизменно находился при войске, служа средством для подачи сигналов
караульным и при всякой прочей воинской службе.
На этом-то гражданском и военном распорядке основывали флорентийцы свою
свободу. Нельзя и представить себе, какой силы и мощи достигла Флоренция в
самое короткое время. Она не только стала во главе всей Тосканы, но
считалась одним из первых городов-государств Италии, и кто знает, какого еще
величия она могла достичь, если бы не возникали в ней так часто новые и
новые раздоры. В течение десяти лет существовала Флоренция при таком
порядке, и за это время принудила вступить с ней в союз Пистойю, Ареццо и
Пизу. Возвращаясь из-под Сиены, флорентийцы взяли Вольтерру и разрушили,
кроме того, несколько укрепленных городков, переселив их жителей во
Флоренцию. Все эти дела совершены были по совету гвельфов, более
могущественных, чем гибеллины, которых народ ненавидел за их заносчивое
поведение в то время, когда они правили во Флоренции под эгидой Фридриха II:
партию церкви флорентийцы вообще больше любили, чем партию императора, ибо с
помощью папства надеялись сохранить свободу, под властью же императора
опасались ее утратить.
Однако гибеллины не могли спокойно смириться с тем, что область
ускользнула из их рук, и ждали только подходящего случая вновь захватить
бразды правления. Им показалось, что этот случай представился, когда
Манфред, сын Фридриха, захватил неаполитанский престол и нанес тем
чувствительный удар могуществу папства. Они вступили с ним в тайный сговор с
целью вновь овладеть властью, однако им не удалось действовать настолько
секретно, чтобы все их происки не стали известны старейшинам. Совет призвал
к ответу семейство Уберти, но те вместо того, чтобы повиноваться, взялись за
потомства, он оставил свои владения в наследство жене своей Беатриче и
завещал друзьям добиться, чтобы она вышла замуж за Филиппо. Став весьма
могущественным благодаря этому браку, Филиппо снова овладел Миланом и всем
ломбардским герцогством, а затем, дабы выказать благодарность за столь
великие благодеяния так, как это делают почти все государи, он обвинил
супругу свою Беатриче в прелюбодеянии и умертвил ее. Когда же могущество его
окончательно окрепло, он, во исполнение замыслов отца своего Джан Галеаццо,
стал подумывать о нападении на Тоскану.
Король Владислав, умирая, оставил сестре своей Джованне, кроме
государства, еще и большое войско, над коим начальствовали искуснейшие в
Италии кондотьеры, а первым среди них был Сфорца да Котиньола, особо
отличавшийся своей доблестью. Королева, желая снять с себя постыдное
обвинение в том, что при ней вечно находится некий Пандольфелло, которого
она воспитала, взяла себе в супруги Якопо делла Марка, француза королевской
крови, с условием, что он удовольствуется титулом князя Тарантского, а
королевский титул и монаршую власть предоставит ей. Но едва он появился в
Неаполе, как солдаты провозгласили его королем, вследствие чего между
супругами возник великий раздор, в коем одерживали верх то одна сторона, то
другая. Однако под конец власть в государстве осталась за королевой, которая
вскоре стала враждовать с папой. Тогда Сфорца решил довести ее до того,
чтобы она оказалась в полной его власти, и с этой целью совершенно
неожиданно заявил о своем отказе оставаться у нее на службе. Так она
внезапно оказалась без войска - и ей не оставалось ничего иного, как только
обратиться за помощью к Альфонсу, королю Арагона и Сицилии, которого она
усыновила, да принять на службу Браччо да Монтоне, полководца,
прославленного не менее, чем Сфорца, и к тому же врага папы, у которого он
отнял Перуджу и некоторые другие земли, принадлежавшие Папскому государству.
Вскоре затем она замирилась с папой, но Альфонс Арагонский, опасаясь, как бы
она не обошлась с ним, как в свое время с супругом, стал пытаться потихоньку
прибирать к рукам укрепленные
замки. Взаимные подозрения у них все усиливались, и дело дошло до
военных столкновений. С помощью Сфорца, вернувшегося к ней на службу,
королева одолела Альфонса, изгнала его из Неаполя, аннулировала усыновление
и вместо него усыновила Людовика Анжуйского. А от этого воспоследовали новые
войны между Браччо, ставшим на сторону Альфонса, и Сфорца, выступавшим за
королеву. Во время этой войны Сфорца при переходе через реку Пескару утонул,
так что королева вновь оказалась без войска и была бы свергнута с престола,
если бы не помог ей Филиппо Висконти, герцог Миланский, вынудивший Альфонса
вернуться к себе в Арагон. Однако Браччо, не смущенный тем, что Альфонс
оставил его, продолжал воевать с королевой. Он осадил Аквилу; но тут папа,
не считавший возвышение Браччо выгодным для церкви, принял к себе на службу
Франческо, сына Сфорца, тот внезапно напал на Браччо у Аквилы, нанес ему
поражение и убил его. Со стороны Браччо остался только сын его Оддоне; папа
отнял у него Перуджу, но оставил его владетелем Монтоне. Спустя некоторое
время он был убит в Романье, где воевал на службе у флорентийцев, так что из
всех сотоварищей Браччо остался лишь один, пользовавшийся значительной
воинской славой, Никколо Пиччинино.
Поскольку я уже довел свое повествование до времени, которое указал с
самого начала, и поскольку наиболее существенное из того, о чем мне осталось
рассказать, относится к войнам флорентийцев и венецианцев с Филиппо,
герцогом Миланским, каковые будут изложены, когда мы заведем речь именно о
Флоренции, я свое повествование прерываю и только напомню о положении в
Италии, ее государях и о войнах, которые в ней велись к тому времени, до
которого мы дошли.
Если говорить о наиболее значительных государствах, то королеве
Джованне II принадлежали королевство Неаполитанское, Марка, часть папских
земель и Романья. Но часть городов в этих землях подчинялась церкви, часть
управлялась законными правителями или же была подвластна тиранам,
захватившим там власть: так, в Ферраре, Модене и Реджо правили д'Эсте, в
Фаенце - дом Манф-
реди, в Имоле - Алидози, в Форли - Орделаффи, в Римини и Пезаро -
Малатеста, а в Камерино - семейство Варано. Часть Ломбардии признавала
власть герцога Филиппо, часть подчинялась венецианцам, ибо все более мелкие
владения в этой области были уничтожены, за исключением герцогства
Мантуанского, где правил дом Гонзага. Большая часть Тосканы принадлежала
флорентийцам, независимыми оставались лишь Лукка и Сиена, причем Луккой
владели Гвиниджи, а Сиена была свободной. Генуэзцы то пользовались свободой,
то подпадали под власть либо французских королей, либо дома Висконти, вели
существование бесславное и считались в числе самых ничтожных государств. Ни
один из этих главных государей не имел собственного войска. Герцог Филиппо
заперся в своем дворце и не показывался никому на глаза, все его войны вели
доверенные полководцы. Венецианцы, едва лишь честолюбивые взоры их
обратились к суше, сами отказались от оружия, снискавшего им такую славу на
морях, и по примеру прочих итальянцев доверили руководство своими войсками
чужеземцам. Папа, коему по духовному сану воевать самому не подобало, и
королева Джованна Неаполитанская, как особа женского пола, по необходимости
прибегали к тому, что прочие государи делали по недомыслию. Той же
необходимости подчинялись флорентийцы: дворянство их в беспрерывных
гражданских раздорах было перебито, государство находилось в руках людей,
привыкших торговать, которые военное дело и удачу в нем передоверяли другим.
Таким образом, итальянские вооруженные силы находились в руках либо мелких
владетелей, либо воинов, не управлявших государствами: первые набирали
войско не для увеличения своей славы, а лишь для того, чтобы стать побогаче
или пользоваться большей безопасностью; вторые, с малолетства воспитанные
для военного дела и ничего другого не умевшие, только на него и могли
рассчитывать, желая добиться богатства и могущества. Среди них в то время
наибольшей славой пользовались Карманьола, Франческо Сфорца, Никколо
Пиччинино - ученик Браччо, Аньоло делла Пергола, Лоренцо и Микелетто
Аттендоли, Тарталья, Якопаччо, Чекколино из Перуджи, Никколо да Толентино,
Гвидо Торелло, Антонио дель Понте ад Эра и еще много им подобных. К ним надо
добавить уже упоми-
навшихся мелких владетелей и еще римских баронов Орсини и Колонна, а
также сеньоров и дворян королевства Неаполитанского в Ломбардии, - все они
сделали из военного дела ремесло и словно договорились между собой вести
себя таким образом, чтобы, стоя во главе войск враждующих сторон, по
возможности обе эти стороны приводить к гибели. В конце концов они до того
унизили воинское дело, что даже посредственнейший военачальник, в котором
проявилась бы хоть тень древней доблести, сумел бы покрыть их позором к
великому изумлению всей столь безрассудно почитавшей их Италии. В дальнейшем
повествовании моем полно будет этих никчемных правителей и их постыднейших
войн, но прежде чем пуститься в эти подробности, надо мне, как я обещал,
вернуться вспять и поведать о начале Флоренции, дабы каждый уразумел, каково
было положение этого государства в те времена и каким образом среди
бедствий, совершавшихся в Италии тысячу лет, достигло, оно нынешнего своего
состояния.
Среди великих и удивительных начинаний, свойственных республикам и
монархиям древности и ныне позабытых, заслуживает быть отмеченным обычай
основывать повсюду новые государства и города. Ибо ничто не может быть более
достойным мудрого государя или благоустроенной республики, а также более
полезного для любой области, чем основание новых городов, дающих людям
возможность с успехом защищаться и безопасно возделывать свои поля. Древним
делать это было нетрудно, ибо они имели обыкновение посылать в земли
завоеванные или пустующие новых жителей в поселения, именовавшиеся
колониями. Благодаря этому не только возникали новые города, но победителю
было легче владеть завоеванной страной, места пустынные заселялись, и
население государства гораздо правильнее распределялось по его землям.
Приводило это также к тому, что, вкушая с большей легкостью блага жизни,
люди скорее размножались, оказывались гораздо более энергичными в нападении
на врага и гораздо более стойкими в обороне. Так как порядок этот ныне из-за
плохого управления монархиями и республиками перестал существовать, многие
государства пришли в упадок: ведь только он обеспечивал прочность государств
и рост их населения. Прочность достигается благодаря тому, что, основанная
государем во вновь завоеванных землях, колония является своего рода
крепостью, бдительным стражем, держащим покоренный люд в повиновении. Без
такого порядка ни одна страна не может быть заселенной целиком, с правильным
распределением жителей. Ибо не все области в ней одинаково плодородны и
одинаково благоприятны для обитания, что и приводит в одном месте к
излишнему скоплению
людей, в другом - к их недостатку, и если нет возможности переселять
часть населения оттуда, где оно в чрезмерном изобилии, туда, где его не
хватает, вся страна приходит в упадок: места, где слишком мало народу,
превращаются в пустыню, места, где слишком много, нищают. Поскольку сама
природа не может устранить этих неблагоприятных обстоятельств, тут
необходима человеческая деятельность: нездоровые области становятся более
благоприятными для обитания, когда в них сразу поселяется большое количество
людей, которые, возделывая землю, делают ее более плодородной, а разводя
огонь, очищают воздух. Доказательством может служить Венеция, расположенная
в местности болотистой и нездоровой: переселение туда сразу значительного
количества людей оздоровило ее. В Пизе из-за вредных испарений в воздухе не
было достаточного количества жителей, пока Генуя и ее побережье не стали
подвергаться набегам сарацин. И вот из-за этих набегов в Пизу переселилось
такое количество изгнанных со своей родины людей, что она стала многолюдной
и могущественной.
С тех пор как исчез обычай основывать колонии, труднее стало удерживать
завоеванные земли, малолюдные местности не заселяются, а перенаселенные не
могут избавиться от излишка жителей. Так и случилось, что во всем мире, а
особенно в Италии, многие местности оказались по сравнению с древними
временами обезлюдевшими. И все это являлось и поныне является следствием
того, что у государей нет стремления к подлинной славе, а в республиках -
порядков, заслуживающих одобрения. В древности же основание колоний часто
приводило к появлению новых городов и постоянному росту ранее возникших. К
их числу относится Флоренция, начало которой положено Фьезоле, а рост
обеспечен был притоком колонистов.
Очевидно, как это и доказали Данте и Джованни Виллани, что горожане
Фьезоле, расположенного на вершине горы, пожелали, чтобы рынки его были
более многолюдны и более доступны всем, кто хотел бы доставить на них свои
товары, и для этого постановили, что они будут располагаться не на горе, а
на равнине, между подножьем горы и рекой Арно. Я полагаю, что рынки эти
оказались
причиной возведения подле них первых строений: купцам необходимы были
помещения для товаров, и со временем эти помещения стали постоянными
зданиями. Позже, когда римляне, победив карфагенян, оградили Италию от
чужеземных нашествий, количество этих строений существенно увеличилось. Ведь
люди живут в трудных условиях лишь тогда, когда принуждены к этому, и если
страх перед войной заставляет их предпочитать обитание в местах, укрепленных
самой природой и трудно доступных, то с избавлением от опасности они,
привлеченные удобствами, еще охотнее селятся в местах, куда менее суровых и
легче доступных. Безопасность, которую завоевала для Италии слава Римской
республики, содействовала такому увеличению уже начавшегося, как мы
говорили, строительства жилых зданий, что они образовали городок, вначале
именовавшийся Вилла-Арнина. Затем в Риме начались гражданские войны, сперва
между Марием и Суллой, затем между Цезарем и Помпеем, а затем между убийцами
Цезаря и теми, кто хотел отомстить за его смерть.
Сначала Суллой, а после него теми тремя римскими гражданами, которые,
отомстив за убиение Цезаря, разделили между собой власть, во Фьезоле были
направлены колонисты, каковые почти все поселились на равнине, поблизости от
начавшего уже строиться города. Рост населения настолько умножил количество
строений и жителей местечка и такой гражданский порядок установился в нем,
что он уже по праву мог считаться одним из городов Италии.
Что же до происхождения имени Флоренция, то на этот счет мнения
расходятся. Одни производят его от Флорина, одного из предводителей
колонистов, другие утверждают, что первоначально говорилось не Флоренция, а
Флуенция, поскольку городок располагался у самого русла Арно, и приводят
свидетельство Плиния, который пишет: "флуентийцы живут у русла Арно".
Утверждение это, однако, может и не быть правильным, ибо в тексте Плиния
говорится о том, где жили флорентийцы, а не как они назывались. Весьма
вероятно, что само слово флуентийцы - ошибка, ибо Фрондин и Корнелий Тацит,
писавшие почти тогда же, когда и Плиний, называют город и его жителей
Флоренцией и флорентийцами, ибо уже во времена Тиберия они управлялись тем
же обычаем, что и прочие города Италии. Сам Тацит
передает, что к императору от флорентийцев посланы были ходатаи просить
о том, чтобы воды Кьяны не спускались в их область. Нелепым кажется, чтобы
один и тот же город имел в одно и то же время два названия. Поэтому я
полагаю, что он всегда назывался Флоренцией, откуда бы ни происходило это
наименование, а также, что он, каковы бы ни были причины его основания,
возник во времена Римской империи и уже при первых императорах упоминался в
сочинениях историков.
Когда варвары опустошали империю, Флоренция была разрушена остготским
королем Тотилой и через двести пятьдесят лет вновь отстроена Карлом Великим.
С того времени до 1215 года она жила, разделяя во всем участь тех, кто
правил тогда Италией. Ею сперва владели потомки Карла, затем Беренгарий, и
под конец германские императоры, как мы это показали в нашем общем очерке. В
то время флорентийцы не имели возможности ни возвыситься, ни содеять
что-либо достойное памяти потомства из-за могущества тех, кому повиновались.
Тем не менее в 1010 году, в день святого Ромула, особо чтимый
фьезоланцами, флорентийцы захватили Фьезоле и разрушили этот город, сделав
это либо с согласия императора, либо в такое время, когда между кончиной
одного императора и воцарением другого народы чувствуют себя несколько более
свободными. Но вообще по мере того, как в Италии укреплялось могущество пап
и слабела власть германских императоров, все города этой страны весьма легко
выходили из повиновения государю. В 1080 году, во времена Генриха III, когда
вся Италия была разделена, - одни держали сторону папы, а другие императора,
- флорентийцы сохраняли единство до 1215 года и подчинялись победителю, не
ища ничего, кроме безопасности. Но как в теле человеческом, - чем в более
пожилом возрасте завладевает им болезнь, тем она опаснее и смертельнее, -
так и во Флоренции жители ее позже других разделились на враждующие партии,
но зато и больше пострадали от этого разделения. Причина первых раздоров
весьма широко известна, ибо о ней много рассказывали Данте и другие
писатели. Однако и мне следует кратко поведать о ней.
Среди влиятельных семей Флоренции самыми могущественными были две -
Буондельмонти и Уберти, а непосредственно вслед за ними шли Амидеи и Донати.
Некая дама из рода Донати, богатая вдова, имела дочь необыкновенной красоты.
Задумала она выдать ее за мессера Буондельмонти, юного кавалера и главу
этого дома. То ли по небрежению, то ли в убежденности, что это всегда
успеется, она никому своего намерения не открыла, а между тем стало
известно, что за мессера Буондельмонти выходит одна девица из рода Амидеи.
Дама была крайне раздосадована, однако она все же надеялась, что красота ее
дочери может расстроить предполагаемый брак, пока он еще не заключен. Как-то
она увидела, что мессер Буондельмонте один, без сопровождающих идет по
направлению к ее дому, и тотчас же спустилась на улицу, ведя за собой дочь.
Когда юноша проходил мимо них, она двинулась к нему навстречу со словами: "Я
весьма рада, что вы женитесь, хотя предназначала вам в жены мою дочь". И тут
она, открыв дверь, показала ему девушку. Кавалер, увидев, как прекрасна эта
молодая особа, и сообразив, что знатностью рода и богатством приданого она
ничуть не уступает той, на которой он собирался жениться, загорелся таким
желанием обладать ею, что, не думая уже о данном им слове, о тяжком
оскорблении, каким явилось бы его нарушение, и о бедствиях, которые затем
воспоследовали бы, ответил: "Раз вы предназначали мне свою дочь, я проявил
бы неблагодарность, отказавшись от нее, пока я еще свободен". И, не теряя ни
минуты, он справил свадьбу.
Дело это, едва оно стало известно, привело в полное негодование
семейство Амидеи, а также и Уберти, которые состояли с ними в родстве. Они
собрались вместе с другими своими родичами и решили, что позорным было бы
стерпеть такую обиду и что единственным достойным отмщением за нее может
быть только смерть мессера Буондельмонте. Кое-кто, правда, обращал внимание
собравшихся на бедствия, к которым должно было бы привести подобное
возмездие, но тут Моска Ламберти заявил, что кто слишком обстоятельно
обдумывает дело, никогда ничего не совершит, а закончил свою речь известным
изречением: "Что сделано, то сделано". Совершить это убийство они поручили
Моска, Стьятта Уберти, Ламбертуччо Амидеи и Одериго Фифанти. Утром в
пасхальный день эти четверо спрятались в доме Амидеи между Старым мостом и
Сан Стефано. Когда мессер Буондельмонте переезжал через реку на своем белом
коне, воображая, что
забыть обиду так же легко, как нарушить данное слово, они напали на
него у спуска с моста под статуей Марса и умертвили. Из-за этого убийства
произошел разлад во всем городе, одни приняли сторону Буондельмонти, другие
- Уберти. И так как оба эти рода обладали дворцами, укрепленными башнями и
вооруженными людьми, они воевали друг с другом в течение многих лет, но ни
одна сторона не могла добиться изгнания другой. Миром их вражда тоже не
завершилась, разве что затихала порою в перемириях. Так они в зависимости от
обстоятельств то несколько успокаивались, то вновь начинали пылать яростью.
В раздорах этих Флоренция пребывала вплоть до времени Фридриха II,
который, будучи королем Неаполитанским, решил увеличить силы свои для борьбы
с Папским государством и, чтобы укрепить свою власть в Тоскане, поддержал
Уберти с их сторонниками, которые с его помощью изгнали Буондельмонти из
Флоренции. И вот наш город разделился на гвельфов и гибеллинов, как это уже
давно произошло со всей остальной Италией. Не кажется мне излишним указать,
какие роды оказались в одной партии, а какие в другой. Итак, сторону
гвельфов держали Буондельмонти, Нерли, Росси, Фрескобальди, Моцци, Барди,
Пульчи, Герардини, Форабоски, Баньези, Гвидалотти, Саккетти, Маньери,
Лукардези, Кьерамонтези, Компьоббези, Кавальканти, Джандонати, Джанфильяцци,
Скали, Гвальтеротти, Импортуни, Бостики, Торнаквинчи, Веккьетти, Тозинги,
Арригуччи, Альи, Сици, Адимари, Висдомини, Донати, Пацци, Делла Белла,
Ардинги, Тедальди, Черки. На стороне гибеллинов были Уберти, Маннельи,
Убриаки, Фифанти, Амидеи, Инфага-ти, Малеспини, Сколари, Гвиди, Галли,
Каппьярди, Ламберти, Сольданьери, Тоски, Амьери, Брунеллески, Капонсакки,
Элизеи, Абати, Тедальдини, Джьоки, Галигаи. Кроме того, к той и к другой
стороне этих семейств нобилей присоединились семьи пополанов, так что почти
весь город заражен был их раздорами. Изгнанные из Флоренции, гвельфы
укрылись в землях Верхнего Валь д'Арно, где находилась большая часть их
укрепленных замков, и там они оборонялись от своих врагов как только могли.
Но с кончиной Фридриха те из флорентийских горожан,
которые обладали хорошим достатком и пользовались наибольшим доверием
народа решили, что лучше прекратить вражду среди граждан, чем губить
отечество, продолжая раздор. Действовали они настолько успешно, что гвельфы,
позабыв свои обиды, возвратились, а гибеллины приняли их без всяких
подозрений. Когда это примирение совершилось, они решили, что наступило
подходящее время для того, чтобы учредить такой образ правления, который
позволил бы им жить свободно и подготовиться к самозащите, пока новый
император не собрался с силами.
Они разделили город на шесть частей и избрали двенадцать граждан - по
два от каждой сестьеры, - которые должны были управлять городом: назывались
они старейшинами и должны были ежегодно сменяться. Дабы уничтожить всякий
повод для вражды, возникающей по поводу судебных решений, назначались, не из
числа граждан города, двое судей, из которых один назывался капитан, а
другой подеста; им были подсудны все гражданские и уголовные дела,
возникавшие между гражданами. А так как ни один порядок не может
существовать без его охраны, учреждено было двадцать вооруженных отрядов в
городе и семьдесят шесть в сельских округах. К этим отрядам была приписана
вся молодежь, и каждому молодому флорентийцу было велено являться при оружии
в свой отряд, когда граждане будут призываться к оружию приказом капитана
или старейшин. Знамена в каждом отряде были не одинаковые, а соответствовали
вооружению: так, у арбалетчиков были свои значки, у щитоносцев - свои.
Каждый год на Троицу новым воинам с большой торжественностью выдавались
знамена и назначались новые командиры отрядов. Дабы с большей пышностью
оснастить свое войско и в то же время дать возможность всем, кого в сражении
потеснит враг, быстро найти место сбора и с новыми силами обратиться против
неприятеля, флорентийцы постановили, что войско всегда должна сопровождать
колесница, запряженная быками в красных попонах, а на ней должно быть
водружено красно-белое знамя. При выступлении войска в поход колесницу эту
доставляли на Новый рынок и в торжественной обстановке вручали главам
народа. А чтобы все начинания флорентийцев выглядели еще блистательнее, у
них имелся колокол, назван-
ный Мартинелла, в который били в течение месяца перед началом военных
действий с нарочитой целью дать неприятелю возможность подготовиться к
защите. Столько доблести было в сердцах этих людей и столько великодушия,
что внезапное нападение на врага, ныне почитаемое деянием благородным и
мудрым, тогда рассматривалось как недостойное и коварное. Колокол этот тоже
неизменно находился при войске, служа средством для подачи сигналов
караульным и при всякой прочей воинской службе.
На этом-то гражданском и военном распорядке основывали флорентийцы свою
свободу. Нельзя и представить себе, какой силы и мощи достигла Флоренция в
самое короткое время. Она не только стала во главе всей Тосканы, но
считалась одним из первых городов-государств Италии, и кто знает, какого еще
величия она могла достичь, если бы не возникали в ней так часто новые и
новые раздоры. В течение десяти лет существовала Флоренция при таком
порядке, и за это время принудила вступить с ней в союз Пистойю, Ареццо и
Пизу. Возвращаясь из-под Сиены, флорентийцы взяли Вольтерру и разрушили,
кроме того, несколько укрепленных городков, переселив их жителей во
Флоренцию. Все эти дела совершены были по совету гвельфов, более
могущественных, чем гибеллины, которых народ ненавидел за их заносчивое
поведение в то время, когда они правили во Флоренции под эгидой Фридриха II:
партию церкви флорентийцы вообще больше любили, чем партию императора, ибо с
помощью папства надеялись сохранить свободу, под властью же императора
опасались ее утратить.
Однако гибеллины не могли спокойно смириться с тем, что область
ускользнула из их рук, и ждали только подходящего случая вновь захватить
бразды правления. Им показалось, что этот случай представился, когда
Манфред, сын Фридриха, захватил неаполитанский престол и нанес тем
чувствительный удар могуществу папства. Они вступили с ним в тайный сговор с
целью вновь овладеть властью, однако им не удалось действовать настолько
секретно, чтобы все их происки не стали известны старейшинам. Совет призвал
к ответу семейство Уберти, но те вместо того, чтобы повиноваться, взялись за