Страница:
правилу, которому я все время следовал, высказать здесь несколько суждений о
природе заговоров и о важных последствиях, к которым они могут приводить. Я
бы сделал это с великим удовольствием, если бы не говорил об этом в другом
своем труде или если бы предмет этот не требовал очень уж обстоятельного
изложения. Но так как он требует длительных рассуждений, уже высказанных
мною в другом месте, мы здесь его касаться не станем. Перейдя к совсем иному
предмету, мы расскажем, как дом Медичи, могуществом своим повергнув всех
врагов, открыто выступавших против него, должен был для того, чтобы стать
единовластным повелителем города и образом жизни своей подняться надо всеми
прочими, также одержать победу и над теми, кто тайно замышлял его падение.
Ибо, пока Медичи боролись за влияние и значение с другими именитыми
семействами, граждане, завидовавшие их могуществу, могли открыто
высказываться против них, не боясь быть уничтоженными своими противниками в
самом начале борьбы: ведь магистратуры были теперь свободными, и любая
партия могла ничего не опасаться, пока не потерпела поражения.
Но после победы 1466 года вся власть перешла к Медичи, и они получили в
делах государственных такое преобладание, что все те, кто смотрели на них с
завистью, вынуждены были терпеливо переносить это положение. Если же они
упорствовали в стремлении изменить его, то
им приходилось прибегать к тайным интригам или к заговорам. Но так как
замыслы такого рода удаются с большим трудом, они большей частью кончаются
гибелью заговорщиков и лишь способствуют величию того, против кого
замышлялись. В таких случаях государь, намеченный жертвой, если он не
гибнет, как герцог Миланский, что случается крайне редко, - приобретает еще
большее могущество, но из благостного становится злым. Пример, который
являют ему заговорщики, показывает, что у него есть все основания для
опасений; опасения вызывают предосторожности; те, в свою очередь, порождают
несправедливости, за которыми следуют ненависть и часто гибель государя.
Так, заговорщик сам является первой жертвой своего замысла, а тот,
против кого заговор был направлен, тоже в конце концов испытывает на себе
его пагубные последствия.
Как мы уже говорили, Италия разделилась на два союза государств. В
одном находились папа и король Неаполитанский, в другом Флоренция, герцог
Миланский и Венеция. Хотя между двумя этими союзами война еще не вспыхнула,
они ежедневно давали друг другу поводы для ее возникновения; папа в
особенности не упускал ни малейшей возможности повредить флорентийцам.
Мессер Филиппо Медичи, архиепископ Пизанский, скончался; папа, несмотря на
противодействие флорентийской Синьории, назначил на его место Франческо
Сальвиати, заведомого недруга Медичи. Синьория решила воспрепятствовать его
вступлению на кафедру, и осложнения, возникшие по этому поводу между
республикой и папой, лишь обостряли взаимную враждебность. Впрочем, Сикст IV
всячески осыпал в Риме особыми милостями семейство Пацци и искал любого
случая ущемить Медичи.
В то время Пацци были во Флоренции одним из самых благородных и богатых
семейств. Главой дома был мессер Якопо, и во внимание к его происхождению и
богатству народ даровал ему рыцарское звание. У него была одна лишь побочная
дочь, но множество племянников, сыновей его братьев Пьеро и Антонио; из них
наиболее выдающимся являлись Гульельмо, Франческо, Ренато, Джо-
ванни, затем следовали Андреа, Никколо и Галеотто. Ко-зимо Медичи,
считаясь с богатством и благородством этого семейства, выдал свою внучку
Бьянку за Гульельмо в надежде, что, породнившись между собой, оба семейства
объединятся и тем самым затихнут ненависть и вражда, порождаемые зачастую
простой подозрительностью. Но случилось иначе - так неверны и обманчивы
человеческие расчеты! Советники Лоренцо все время убеждали его, как опасно и
противно его собственному могуществу допускать, чтобы еще в чьих-то руках
сосредоточились и богатство, и власть. Из-за этого ни Якопо, ни его
племянникам не поручали важных постов, хотя все считали, что они их
достойны. Отсюда начало недовольства Пацци и начало опасений со стороны
Медичи.
Итак, эта взаимная вражда продолжала усиливаться. И во всех случаях,
когда между семейством Пацци и другими гражданами возникали нелады,
магистраты высказывались против Пацци. Когда Франческо Пацци находился в
Риме, совет Восьми под самым пустяковым предлогом заставил его вернуться во
Флоренцию, не оказав ему при этом тех знаков внимания, которые приняты в
отношении именитых граждан. Пацци со своей стороны повсюду высказывали
недовольство в речах оскорбительных, полных презрения. Тем самым они
усиливали подозрения своих соперников и с каждым днем все больше вредили
самим себе. Джованни Пацци женился на дочери Джонанни Борромео, человека
исключительно богатого, к которой после смерти отца должно было перейти все
состояние семьи, так как других детей он не имел. Однако племянник Борромео,
Карло, завладел частью имущества; и когда дело разбиралось в суде, был
специально издан закон, по которому супруга Джованни Пацци лишалась
отцовского имущества, и оно переходило к Карло. Пацци отлично поняли, что в
этом деле повинны были исключительно Медичи. Джульяно неоднократно выражал
по этому поводу негодование своему брату Лоренцо, убеждая его, что можно все
потерять, когда желаешь приобрести слишком много.
Однако Лоренцо, будучи еще пылким юношей и упиваясь своей властью,
желал участвовать во всех делах и отстаивал свои решения. Пацци же, памятуя
о своем знатном происхождении и богатстве, не желали терпеть этого, считая,
что действия Лоренцо ущемляют их права, и стали помышлять о мщении.
Первым, кто стал плести интригу против дома Медичи, был Франческо.
Более чувствительный и смелый, чем другие, он решил приобрести то, что ему
недоставало, ставя на карту все, что у него имелось. Ненавидя флорентийских
правителей, он почти все время жил в Риме, где по обычаю флорентийских
купцов имел немалую казну и вел финансовые дела. Он был связан тесной
дружбой с графом Джироламо, и вместе они часто жаловались на поведение
Медичи. Дошло до того, что после всех этих совместных жалоб они рассудили,
что для того, чтобы один из них мог спокойно существовать в своих владениях,
а другой в родном городе, надо произвести во Флоренции переворот, а это, по
их мнению, нельзя было сделать, оставив Лоренцо и Джульяно в живых. Они
полагали также, что папа и король Неаполитанский охотно поддержали бы их,
если бы удалось доказать, что совершить такой переворот нетрудно.
Приняв соответственное решение, они сообщили о своем замысле Франческо
Сальвиати, архиепископу Пи-занскому, который из-за честолюбия своего и
недавно перенесенной от Медичи обиды охотно согласился им помогать.
Обстоятельно обдумывая между собой, что следует делать, и стремясь
обеспечить себе наиболее верный успех, они пришли к заключению, что в их
предприятие необходимо втянуть мессера Якопо Пацци, без которого, как им
казалось, ничего затевать нельзя. С этой целью решено было, что Франческо
Пацци отправится во Флоренцию, а архиепископ и граф останутся в Риме, чтобы
своевременно уведомить обо всем папу. Франческо обнаружил, что мессер Якопо
осмотрительнее и тверже, чем им хотелось бы, и сообщил об этом своим друзьям
в Рим, а там подумали, что склонить его к заговору может лишь значительно
более уважаемое лицо, и потому архиепископ и граф сообщили о своем замысле
Джован Баттисте де Монтесекко, папскому кондотьеру. Тот считался весьма
искусным военачальником и многим был обязан папе и графу. Однако он
возразил, что план этот трудновыпол-
ним и опасен. Тогда архиепископ стал пытаться преуменьшить все эти
опасности и трудности: он говорил о помощи со стороны папы и короля, о том,
что флорентийским гражданам Медичи ненавистны, что Сальвиати и Пацци могут
рассчитывать на поддержку родичей, что с обоими Медичи покончить будет
легко, ибо они ходят по городу без спутников, ничего не опасаясь. Когда же
их обоих уже не станет, переменить правительство будет совсем легко. Однако
Джован Баттисте в это не верилось, ибо от многих других флорентийцев он
слышал совершенно обратное.
Пока строились все эти планы и замыслы, Карло, владетель Фаенцы,
заболел, и за его жизнь можно было опасаться. Архиепископ и граф подумали,
что тут представляется случай послать Джован Баггисту во Флоренцию, а оттуда
в Романью под предлогом истребования городов, которые владетель Фаенцы отнял
у графа. Последний посоветовал Джован Баттисте переговорить с Лоренцо,
спросив у него совета, как ему повести себя в Романье, а затем с Франческо
Пацци, чтобы решить, каким способом побудить Якопо Пацци принять участие в
их замысле. Чтобы в переговорах с Якопо он мог сослаться на авторитет папы,
они решили, что до отъезда Джован Баттиста побеседует с папой, который и
предложил ему всю помощь, которую считал наиболее способствующей этому делу.
По прибытии во Флоренцию Джован Баттиста беседовал с Лоренцо, принявшим
его исключительно любезно и давшим ему весьма мудрые и благожелательные
советы, так что Джован Баттиста пришел в полное восхищение и нашел Лоренцо
совсем не тем человеком, которого ему описывали, а весьма доброжелательным,
разумным и дружественно расположенным к графу. Тем не менее он решил
переговорить и с Франческо, однако не найдя его, так как Франческо уехал в
Лукку, побеседовал с мессером Якопо, который сначала решительно не одобрил
их замысла. Впрочем, к концу беседы ссылка на папу произвела на мессера
Якопо известное впечатление, и он посоветовал Джован Баттисте отправиться в
Романью: к его
возвращению оттуда наверное и Франческо будет уже во Флоренции, и тогда
можно будет повести уже более обстоятельный разговор. Джован Баттиста
поехал, вернулся и продолжал для видимости вести с Лоренцо переговоры о
делах графа. В то же время произошла встреча между ним, мессером Якопо и
Франческо Пацци, и в конце концов удалось убедить мессера Якопо принять
участие в заговоре.
Стали думать о способе его осуществления. Мессер Якопо считал это дело
неосуществимым, пока оба брата находятся во Флоренции. Следовало обождать,
пока Лоренцо не отправится в Рим, куда он по слухам собирается, и тогда надо
нанести удар. Франческо не был против того, чтобы дождаться поездки Лоренцо
в Рим, однако он продолжал настаивать на том, что даже в случае, если
Лоренцо не поедет, от обоих братьев легко будет избавиться на чьей-нибудь
свадьбе, или на каком-либо зрелище, или в церкви. Что же до помощи извне, то
он считал, что папа может собрать свое войско как бы для того, чтобы
завладеть замком Монтоне, ибо у папы имелись законные основания отнять его у
графа Карло в наказание за смуту, которую тот поднял в областях Сиены и
Перуджи. Однако никакого окончательного решения принято не было. Условились
только, что Франческо Пацци и Джован Баттиста возвратятся в Рим и там
выработают уже твердый план с папой и графом Джироламо.
В Риме дело еще длительно обсуждалось, и наконец решили, что будет
предпринята попытка завладеть Монтоне, что Джован Франческо да Толентино,
состоящий на жалованьи у папы, отправится в Романью, а мессер Лоренцо да
Кастелло - в свою область, там они объединят свои войска с ополчением
местных жителей и будут ждать указаний от архиепископа Сальвиати и Франческо
Пацци. Последние оба с Джован Баттистой да Монтесекко отправятся во
Флоренцию и там предпримут все необходимое для осуществления замысла,
которому король Ферранте через посредство своего посла обещал поддержку.
Между тем Франческо Пацци и архиепископ, прибыв во Флоренцию, привлекли
к участию в заговоре Якопо, сына мессера Поджо, юношу образованного, но
честолюбивого и любителя всяких перемен, а также двоих Якопо
Сальвиати, - один был братом, а другой более дальним родственником
архиепископа. Уговорили принять участие Бернардо Бандини и Наполеоне
Францези, юношей смелых и многим обязанных семейству Пацци. Кроме уже
названных посторонних людей, к заговору примкнули также мессер Антонио да
Вольтерра и некий священник по имени Стефано, обучавший в доме мессера Якопо
латинскому языку его дочь. Ренато Пацци, человек благоразумный и вдумчивый,
хорошо понимавший, какие бедствия порождаются подобными замыслами, не
пожелал участвовать в заговоре, не скрыл своего негодования и препятствовал
ему, как мог, не выдавая, впрочем, как порядочный человек участников.
Папой был послан в Пизанский университет для изучения канонического
права Рафаэлло Риарио, племянник графа Джироламо. Он находился еще там,
когда папа возвел его в кардинальское достоинство. Заговорщики вздумали
привезти этого нового кардинала во Флоренцию, где его приезд мог бы
послужить ширмой для заговора, ибо к его людям можно было легко присоединить
тех участников заговора, которые еще не находились во Флоренции, и тем самым
облегчить осуществление этого плана. Кардинал приехал, и мессер Якопо Пацци
принял его в своей вилле в Монтуги, недалеко от Флоренции. Заговорщики
хотели воспользоваться пребыванием кардинала, чтобы в связи с этим Лоренцо и
Джульяно оба оказались в одном месте и с ними можно было покончить одним
ударом. Им удалось устроить так, что кардинал был приглашен к Медичи на их
виллу в Фьезоле, но случайно, а может быть, и сознательно Джульяно туда не
прибыл. Так как этот план не удался, они решили, что, если новый прием
состоится во Флоренции, оба брата неизбежно будут присутствовать на нем.
Приняв таким образом необходимые меры, они избрали для устройства
празднества воскресный день 28 апреля 1478 года. Уверенные в том, что им
удастся умертвить Лоренцо и Джульяно во время пиршества, заговорщики
собрались в субботу вечером, чтобы разработать план действий на завтрашнее
утро. Но утром Франческо сообщили, что Джульяно на приеме не будет. Главари
за-
говора вновь собрались и решили больше не откладывать дела, ибо в тайну
было посвящено уже слишком много людей, и она не могла не раскрыться.
Поэтому они назначили местом нападения на обоих братьев Медичи собор Санта
Репарата, где они обязательно должны были появиться, так как туда собирался
прибыть кардинал. Заговорщики хотели, чтобы Джован Баттиста взял на себя
расправу с Лоренцо, а Франческо Пацци и Бернардо Бандини - с Джульяно.
Джован Баттиста отказался - то ли душа его смягчилась от общения с Лоренцо,
то ли была на то какая другая причина, но он заявил, что никогда не
осмелится совершить такое злодеяние в церкви и к предательству добавить еще
святотатство. С этого и началась неудача всего их предприятия. Ибо времени
оставалось мало, и им пришлось поручить это дело мессеру Антонио да
Вольтерра и священнику Стефано - людям, по привычкам своим и по характеру
совершенно к этому непригодным. Если в каком деле необходимы твердость и
мужество и равная готовность к жизни и к смерти, то именно в таком, ибо
слишком часто в нем-то и пропадает решимость даже у людей, привыкших владеть
оружием и не бояться кровопролития. Приняв эти решения, они назначили
покушение на тот момент, когда священник, служащий мессу, совершает таинство
евхаристии. В то же самое время архиепископ Сальвиати вместе со своими
сторонниками, с Якопо и мессером Поджо должны были занять Дворец Синьории и
после смерти обоих молодых Медичи заставить членов ее волей или неволей
признать совершившееся.
Когда все было условлено, они отправились в церковь, где уже находились
кардинал и Лоренцо Медичи. В храме было полно народу, и служба началась, а
Джульяно Медичи еще не появлялся. Франческо Пацци и Бернардо, которым было
поручено расправиться с ним, пошли к нему на дом и всевозможными уговорами и
просьбами добились того, чтобы он согласился пойти в церковь. Поистине
удивительно, с какой твердостью и непреклонностью сумели Франческо и
Бернардо скрыть свою ненависть и свой страшный замысел. Ибо, ведя Джульяно в
церковь,
они всю дорогу, а затем уже в храме забавляли его всякими остротами и
шуточками, которые в ходу у молодежи. Франческо не преминул даже под
предлогом дружеских объятий ощупать все его тело, чтобы убедиться, нет ли на
нем кирасы или каких других приспособлений для защиты.
Джульяно и Лоренцо хорошо знали, как ожесточены против них Пацци и как
стремятся они лишить их власти в делах государственных. Однако они были
далеки от того, чтобы опасаться за свою жизнь, полагая, что если Пацци и
предпримут что-либо, то воспользуются лишь законными средствами, не прибегая
к насилию. Поэтому и они, не опасаясь за свою жизнь, делали вид, что
дружески расположены к ним. Итак, убийцы подготовились - одни стояли возле
Лоренцо, приблизиться к нему, не вызывая подозрения, было нетрудно из-за
большого скопления народа, другие подле Джульяно. В назначенный момент
Бернардо Бандини нанес Джульяно коротким, специально для этого
предназначенным кинжалом удар в грудь. Джульяно, сделав несколько шагов,
упал, и тогда на него набросился Франческо Пацци, нанося ему удар за ударом,
притом с такой яростью, что в ослеплении сам себе довольно сильно поранил
ногу. Со своей стороны мессер Антонио и Стефано напали на Лоренцо, нанесли
ему несколько ударов, но лишь слегка поранили горло. Либо они не сумели с
этим справиться, либо Лоренцо, сохранив все свое мужество и видя, что ему
грозит гибель, стал стойко защищаться, либо ему оказали помощь окружавшие,
но усилия убийц оказались тщетными. Охваченные ужасом, они обратились в
бегство и спрятались, однако их вскоре обнаружили, предали со всевозможными
издевательствами смерти и протащили их трупы по улицам. Лоренцо с
окружавшими его друзьями укрылся в ризнице. Бернардо Бандини, видя, что
Джульяно мертв, умертвил также Франческо Нори, преданнейшего друга Медичи,
то ли движимый давней ненавистью к нему, то ли чтобы не дать ему прийти на
помощь Джульяно. Не довольствуясь этими двумя убийствами, он бросился на
Лоренцо, чтобы смелостью своей и быстротой довершить то, с чем не справились
его сообщники из-за своей слабости и медлительности, но Лоренцо уже успел
укрыться в ризнице, и его попытка оказалась тщетной. Среди переполо-
ха, вызванного этими трагическими событиями, когда казалось, что самый
храм рушится, кардинал удалился в алтарь, где его с трудом защитили
священнослужители. Однако после того, как смятение улеглось, Синьория
доставила его во дворец, где он провел в величайшей тревоге все время до
своего освобождения.
Находились тогда во Флоренции несколько перуджинцев, лишенные яростью
партийных страстей своего семейного очага, которых Пацци, пообещав вернуть
их на родину, вовлекли в свое предприятие. Архиепископ Сальвиати,
отправившийся завладеть Дворцом Синьории в сопровождении Якопо Поджо, своих
родичей из дома Сальвиати и друзей, взял с собой и этих перуджинцев. Придя
ко дворцу, он оставил внизу часть бывших с ним людей и велел им, как только
они услышат шум, захватить все входы и выходы, а сам с большей частью
перуджинцев поднялся наверх. Было уже поздно, члены Синьории обедали, однако
его вскоре ввели к Чезаре Петруччи, гонфалоньеру справедливости. Он зашел в
сопровождении всего нескольких человек, остальные остались снаружи, и
большая часть из них сама себя заперла в помещении канцелярии, так как дверь
эта была сделана таким образом, что, если она была закрыта, ее ни снаружи,
ни изнутри нельзя было открыть без ключа. Между тем архиепископ, зайдя к
гонфалоньеру под тем предлогом, что ему надо передать кое-что от имени папы,
начал говорить как-то бессвязно и растерянно. Волнение, которое гонфа-лоньер
заметил на лице архиепископа и в его речах, показалось ему настолько
подозрительным, что он с криком бросился вон из своего кабинета и,
наткнувшись на Якопо Поджо, вцепился ему в волосы и сдал его своей охране.
Услышав необычный шум, члены Синьории вооружились чем попало, и все те, кто
поднялся с архиепископом наверх, либо запертые в канцелярии, либо скованные
страхом, были тотчас же перебиты или выброшены из окон дворца прямо на
площадь, а архиепископ, оба Якопо Сальвиати и Якопо Поджо повешены под теми
же окнами. Те же, кто оставался внизу, завладели входами и выходами, перебив
охрану, и заняли весь нижний этаж, так
что граждане, сбежавшиеся на этот шум ко дворцу, не могли ни оказать
вооруженной помощи Синьории, ни даже подать ей совета.
Между тем Франческо Пацци и Бернардо Бандини, видя, что Лоренцо избежал
гибели, а тот из заговорщиков, на кого возлагались все надежды, тяжело
ранен, испугались; Бернардо, поняв, что все потеряно, и подумав о своем
личном спасении с той же решительностью и быстротой, как и о том, чтобы
погубить братьев Медичи, обратился в бегство и счастливо унес ноги. Раненый
Франческо, вернувшись к себе домой, попробовал сесть на коня, чтобы,
согласно решению заговорщиков, проехать с отрядом вооруженных людей по
городу, призывая народ к оружию на защиту свободы, но не смог: так глубока
была его рана и столько крови он потерял. Тогда он разделся донага и
бросился на свое ложе, умоляя мессера Якопо сделать все то, что сам он
совершить был не в состоянии. Мессер Якопо, несмотря на свой возраст и
совершенную неприспособленность к такого рода делам, сел на коня и в
сопровождении, может быть, сотни вооруженных спутников, специально для этого
предназначенных, направился к дворцовой площади, призывая народ на помощь
себе и свободе. Однако счастливая судьба и щедрость Медичи сделали народ
глухим, а свободы во Флоренции уже не знали, так что призывов его никто не
услышал. Только члены Синьории, занимавшие верхний этаж дворца, принялись
швырять в него камнями и запугивать какими только могли придумать угрозами.
Мессер Якопо колебался и не знал, что ему теперь делать, и тут встретился
ему один его родич Джованни Серристори, который сперва начал укорять его за
то, что они вызвали всю эту смуту, а затем посоветовал возвратиться домой,
уверяя, что другим гражданам столь же, как и ему, дороги и народ, и свобода.
Лишившись, таким образом, последней надежды, видя, что Синьория против него,
Лоренцо жив, Франческо ранен, никто не поднимается им на помощь, и не зная,
что же предпринять, он решил спасать, если это возможно, свою жизнь и со
своим отрядом, сопровождавшим его на площадь, выехал из Флоренции по дороге
в Романью.
Между тем весь город был уже вооружен, а Лоренцо Медичи в сопровождении
вооруженных спутников удалился к себе домой. Дворец Синьории был освобожден
народом, а занимавшие его люди захвачены или перебиты. По всему городу
провозглашали имя Медичи, и повсюду можно было видеть растерзанные тела
убитых, которые либо несли насаженными на копье, либо волокли по улицам.
Всех Пацци гневно поносили и творили над ними все возможные жестокости. Их
дома уже были захвачены народом, Франческо вытащен раздетым, как был,
отведен во дворец и повешен рядом с архиепископом и другими своими
сообщниками. На пути ко дворцу из него нельзя было вырвать ни слова; что бы
ему ни говорили, что бы с ним ни делали, он не опускал взора перед своими
мучителями, не издал ни единой жалобы и только молча вздыхал. Гульельмо
Пацци, зять Лоренцо, укрылся в его доме, спасшись и благодаря своей
непричастности к этому делу, и благодаря помощи своей супруги Бьянки. Не
было гражданина, который, безоружный или вооруженный, не являлся бы теперь в
дом Лоренцо, чтобы предложить в поддержку ему себя самого и все свое
достояние, - такую любовь и сочувствие снискало себе это семейство мудростью
своей и щедротами. Когда начались все эти события, Ренато Пацци находился в
своем поместье. Он хотел, переодевшись, бежать оттуда, однако в дороге был
опознан, захвачен и доставлен во Флоренцию. Захвачен был также в горах
мессер Якопо, ибо жители гор, узнав о событиях в городе и видя, что он
пытается скрыться, задержали его и вернули во Флоренцию. Несмотря на все
свои мольбы, он не мог добиться от сопровождавших его горцев, чтобы они
покончили с ним в пути. Мессера Якопо и Ренато судили и предали казни четыре
дня спустя. Среди стольких погибших в эти дни людей сожаления вызывал лишь
один Ренато, ибо был он человек рассудительный и благожелательный и
совершенно лишенный той надменности, в которой обвиняли все их семейство.
Мессера Якопо погребли в склепе его предков; но как человек, преданный
проклятию, он был извлечен оттуда
и зарыт под стенами города. Однако и оттуда его вырыли и протащили
обнаженный труп по всему городу. Так и не найдя успокоения в земле, он был
теми же, кто волок его по улицам, брошен в воды Арно, стоявшие тогда очень
высоко. Вот поистине ярчайший пример превратностей судьбы, когда человек с
природе заговоров и о важных последствиях, к которым они могут приводить. Я
бы сделал это с великим удовольствием, если бы не говорил об этом в другом
своем труде или если бы предмет этот не требовал очень уж обстоятельного
изложения. Но так как он требует длительных рассуждений, уже высказанных
мною в другом месте, мы здесь его касаться не станем. Перейдя к совсем иному
предмету, мы расскажем, как дом Медичи, могуществом своим повергнув всех
врагов, открыто выступавших против него, должен был для того, чтобы стать
единовластным повелителем города и образом жизни своей подняться надо всеми
прочими, также одержать победу и над теми, кто тайно замышлял его падение.
Ибо, пока Медичи боролись за влияние и значение с другими именитыми
семействами, граждане, завидовавшие их могуществу, могли открыто
высказываться против них, не боясь быть уничтоженными своими противниками в
самом начале борьбы: ведь магистратуры были теперь свободными, и любая
партия могла ничего не опасаться, пока не потерпела поражения.
Но после победы 1466 года вся власть перешла к Медичи, и они получили в
делах государственных такое преобладание, что все те, кто смотрели на них с
завистью, вынуждены были терпеливо переносить это положение. Если же они
упорствовали в стремлении изменить его, то
им приходилось прибегать к тайным интригам или к заговорам. Но так как
замыслы такого рода удаются с большим трудом, они большей частью кончаются
гибелью заговорщиков и лишь способствуют величию того, против кого
замышлялись. В таких случаях государь, намеченный жертвой, если он не
гибнет, как герцог Миланский, что случается крайне редко, - приобретает еще
большее могущество, но из благостного становится злым. Пример, который
являют ему заговорщики, показывает, что у него есть все основания для
опасений; опасения вызывают предосторожности; те, в свою очередь, порождают
несправедливости, за которыми следуют ненависть и часто гибель государя.
Так, заговорщик сам является первой жертвой своего замысла, а тот,
против кого заговор был направлен, тоже в конце концов испытывает на себе
его пагубные последствия.
Как мы уже говорили, Италия разделилась на два союза государств. В
одном находились папа и король Неаполитанский, в другом Флоренция, герцог
Миланский и Венеция. Хотя между двумя этими союзами война еще не вспыхнула,
они ежедневно давали друг другу поводы для ее возникновения; папа в
особенности не упускал ни малейшей возможности повредить флорентийцам.
Мессер Филиппо Медичи, архиепископ Пизанский, скончался; папа, несмотря на
противодействие флорентийской Синьории, назначил на его место Франческо
Сальвиати, заведомого недруга Медичи. Синьория решила воспрепятствовать его
вступлению на кафедру, и осложнения, возникшие по этому поводу между
республикой и папой, лишь обостряли взаимную враждебность. Впрочем, Сикст IV
всячески осыпал в Риме особыми милостями семейство Пацци и искал любого
случая ущемить Медичи.
В то время Пацци были во Флоренции одним из самых благородных и богатых
семейств. Главой дома был мессер Якопо, и во внимание к его происхождению и
богатству народ даровал ему рыцарское звание. У него была одна лишь побочная
дочь, но множество племянников, сыновей его братьев Пьеро и Антонио; из них
наиболее выдающимся являлись Гульельмо, Франческо, Ренато, Джо-
ванни, затем следовали Андреа, Никколо и Галеотто. Ко-зимо Медичи,
считаясь с богатством и благородством этого семейства, выдал свою внучку
Бьянку за Гульельмо в надежде, что, породнившись между собой, оба семейства
объединятся и тем самым затихнут ненависть и вражда, порождаемые зачастую
простой подозрительностью. Но случилось иначе - так неверны и обманчивы
человеческие расчеты! Советники Лоренцо все время убеждали его, как опасно и
противно его собственному могуществу допускать, чтобы еще в чьих-то руках
сосредоточились и богатство, и власть. Из-за этого ни Якопо, ни его
племянникам не поручали важных постов, хотя все считали, что они их
достойны. Отсюда начало недовольства Пацци и начало опасений со стороны
Медичи.
Итак, эта взаимная вражда продолжала усиливаться. И во всех случаях,
когда между семейством Пацци и другими гражданами возникали нелады,
магистраты высказывались против Пацци. Когда Франческо Пацци находился в
Риме, совет Восьми под самым пустяковым предлогом заставил его вернуться во
Флоренцию, не оказав ему при этом тех знаков внимания, которые приняты в
отношении именитых граждан. Пацци со своей стороны повсюду высказывали
недовольство в речах оскорбительных, полных презрения. Тем самым они
усиливали подозрения своих соперников и с каждым днем все больше вредили
самим себе. Джованни Пацци женился на дочери Джонанни Борромео, человека
исключительно богатого, к которой после смерти отца должно было перейти все
состояние семьи, так как других детей он не имел. Однако племянник Борромео,
Карло, завладел частью имущества; и когда дело разбиралось в суде, был
специально издан закон, по которому супруга Джованни Пацци лишалась
отцовского имущества, и оно переходило к Карло. Пацци отлично поняли, что в
этом деле повинны были исключительно Медичи. Джульяно неоднократно выражал
по этому поводу негодование своему брату Лоренцо, убеждая его, что можно все
потерять, когда желаешь приобрести слишком много.
Однако Лоренцо, будучи еще пылким юношей и упиваясь своей властью,
желал участвовать во всех делах и отстаивал свои решения. Пацци же, памятуя
о своем знатном происхождении и богатстве, не желали терпеть этого, считая,
что действия Лоренцо ущемляют их права, и стали помышлять о мщении.
Первым, кто стал плести интригу против дома Медичи, был Франческо.
Более чувствительный и смелый, чем другие, он решил приобрести то, что ему
недоставало, ставя на карту все, что у него имелось. Ненавидя флорентийских
правителей, он почти все время жил в Риме, где по обычаю флорентийских
купцов имел немалую казну и вел финансовые дела. Он был связан тесной
дружбой с графом Джироламо, и вместе они часто жаловались на поведение
Медичи. Дошло до того, что после всех этих совместных жалоб они рассудили,
что для того, чтобы один из них мог спокойно существовать в своих владениях,
а другой в родном городе, надо произвести во Флоренции переворот, а это, по
их мнению, нельзя было сделать, оставив Лоренцо и Джульяно в живых. Они
полагали также, что папа и король Неаполитанский охотно поддержали бы их,
если бы удалось доказать, что совершить такой переворот нетрудно.
Приняв соответственное решение, они сообщили о своем замысле Франческо
Сальвиати, архиепископу Пи-занскому, который из-за честолюбия своего и
недавно перенесенной от Медичи обиды охотно согласился им помогать.
Обстоятельно обдумывая между собой, что следует делать, и стремясь
обеспечить себе наиболее верный успех, они пришли к заключению, что в их
предприятие необходимо втянуть мессера Якопо Пацци, без которого, как им
казалось, ничего затевать нельзя. С этой целью решено было, что Франческо
Пацци отправится во Флоренцию, а архиепископ и граф останутся в Риме, чтобы
своевременно уведомить обо всем папу. Франческо обнаружил, что мессер Якопо
осмотрительнее и тверже, чем им хотелось бы, и сообщил об этом своим друзьям
в Рим, а там подумали, что склонить его к заговору может лишь значительно
более уважаемое лицо, и потому архиепископ и граф сообщили о своем замысле
Джован Баттисте де Монтесекко, папскому кондотьеру. Тот считался весьма
искусным военачальником и многим был обязан папе и графу. Однако он
возразил, что план этот трудновыпол-
ним и опасен. Тогда архиепископ стал пытаться преуменьшить все эти
опасности и трудности: он говорил о помощи со стороны папы и короля, о том,
что флорентийским гражданам Медичи ненавистны, что Сальвиати и Пацци могут
рассчитывать на поддержку родичей, что с обоими Медичи покончить будет
легко, ибо они ходят по городу без спутников, ничего не опасаясь. Когда же
их обоих уже не станет, переменить правительство будет совсем легко. Однако
Джован Баттисте в это не верилось, ибо от многих других флорентийцев он
слышал совершенно обратное.
Пока строились все эти планы и замыслы, Карло, владетель Фаенцы,
заболел, и за его жизнь можно было опасаться. Архиепископ и граф подумали,
что тут представляется случай послать Джован Баггисту во Флоренцию, а оттуда
в Романью под предлогом истребования городов, которые владетель Фаенцы отнял
у графа. Последний посоветовал Джован Баттисте переговорить с Лоренцо,
спросив у него совета, как ему повести себя в Романье, а затем с Франческо
Пацци, чтобы решить, каким способом побудить Якопо Пацци принять участие в
их замысле. Чтобы в переговорах с Якопо он мог сослаться на авторитет папы,
они решили, что до отъезда Джован Баттиста побеседует с папой, который и
предложил ему всю помощь, которую считал наиболее способствующей этому делу.
По прибытии во Флоренцию Джован Баттиста беседовал с Лоренцо, принявшим
его исключительно любезно и давшим ему весьма мудрые и благожелательные
советы, так что Джован Баттиста пришел в полное восхищение и нашел Лоренцо
совсем не тем человеком, которого ему описывали, а весьма доброжелательным,
разумным и дружественно расположенным к графу. Тем не менее он решил
переговорить и с Франческо, однако не найдя его, так как Франческо уехал в
Лукку, побеседовал с мессером Якопо, который сначала решительно не одобрил
их замысла. Впрочем, к концу беседы ссылка на папу произвела на мессера
Якопо известное впечатление, и он посоветовал Джован Баттисте отправиться в
Романью: к его
возвращению оттуда наверное и Франческо будет уже во Флоренции, и тогда
можно будет повести уже более обстоятельный разговор. Джован Баттиста
поехал, вернулся и продолжал для видимости вести с Лоренцо переговоры о
делах графа. В то же время произошла встреча между ним, мессером Якопо и
Франческо Пацци, и в конце концов удалось убедить мессера Якопо принять
участие в заговоре.
Стали думать о способе его осуществления. Мессер Якопо считал это дело
неосуществимым, пока оба брата находятся во Флоренции. Следовало обождать,
пока Лоренцо не отправится в Рим, куда он по слухам собирается, и тогда надо
нанести удар. Франческо не был против того, чтобы дождаться поездки Лоренцо
в Рим, однако он продолжал настаивать на том, что даже в случае, если
Лоренцо не поедет, от обоих братьев легко будет избавиться на чьей-нибудь
свадьбе, или на каком-либо зрелище, или в церкви. Что же до помощи извне, то
он считал, что папа может собрать свое войско как бы для того, чтобы
завладеть замком Монтоне, ибо у папы имелись законные основания отнять его у
графа Карло в наказание за смуту, которую тот поднял в областях Сиены и
Перуджи. Однако никакого окончательного решения принято не было. Условились
только, что Франческо Пацци и Джован Баттиста возвратятся в Рим и там
выработают уже твердый план с папой и графом Джироламо.
В Риме дело еще длительно обсуждалось, и наконец решили, что будет
предпринята попытка завладеть Монтоне, что Джован Франческо да Толентино,
состоящий на жалованьи у папы, отправится в Романью, а мессер Лоренцо да
Кастелло - в свою область, там они объединят свои войска с ополчением
местных жителей и будут ждать указаний от архиепископа Сальвиати и Франческо
Пацци. Последние оба с Джован Баттистой да Монтесекко отправятся во
Флоренцию и там предпримут все необходимое для осуществления замысла,
которому король Ферранте через посредство своего посла обещал поддержку.
Между тем Франческо Пацци и архиепископ, прибыв во Флоренцию, привлекли
к участию в заговоре Якопо, сына мессера Поджо, юношу образованного, но
честолюбивого и любителя всяких перемен, а также двоих Якопо
Сальвиати, - один был братом, а другой более дальним родственником
архиепископа. Уговорили принять участие Бернардо Бандини и Наполеоне
Францези, юношей смелых и многим обязанных семейству Пацци. Кроме уже
названных посторонних людей, к заговору примкнули также мессер Антонио да
Вольтерра и некий священник по имени Стефано, обучавший в доме мессера Якопо
латинскому языку его дочь. Ренато Пацци, человек благоразумный и вдумчивый,
хорошо понимавший, какие бедствия порождаются подобными замыслами, не
пожелал участвовать в заговоре, не скрыл своего негодования и препятствовал
ему, как мог, не выдавая, впрочем, как порядочный человек участников.
Папой был послан в Пизанский университет для изучения канонического
права Рафаэлло Риарио, племянник графа Джироламо. Он находился еще там,
когда папа возвел его в кардинальское достоинство. Заговорщики вздумали
привезти этого нового кардинала во Флоренцию, где его приезд мог бы
послужить ширмой для заговора, ибо к его людям можно было легко присоединить
тех участников заговора, которые еще не находились во Флоренции, и тем самым
облегчить осуществление этого плана. Кардинал приехал, и мессер Якопо Пацци
принял его в своей вилле в Монтуги, недалеко от Флоренции. Заговорщики
хотели воспользоваться пребыванием кардинала, чтобы в связи с этим Лоренцо и
Джульяно оба оказались в одном месте и с ними можно было покончить одним
ударом. Им удалось устроить так, что кардинал был приглашен к Медичи на их
виллу в Фьезоле, но случайно, а может быть, и сознательно Джульяно туда не
прибыл. Так как этот план не удался, они решили, что, если новый прием
состоится во Флоренции, оба брата неизбежно будут присутствовать на нем.
Приняв таким образом необходимые меры, они избрали для устройства
празднества воскресный день 28 апреля 1478 года. Уверенные в том, что им
удастся умертвить Лоренцо и Джульяно во время пиршества, заговорщики
собрались в субботу вечером, чтобы разработать план действий на завтрашнее
утро. Но утром Франческо сообщили, что Джульяно на приеме не будет. Главари
за-
говора вновь собрались и решили больше не откладывать дела, ибо в тайну
было посвящено уже слишком много людей, и она не могла не раскрыться.
Поэтому они назначили местом нападения на обоих братьев Медичи собор Санта
Репарата, где они обязательно должны были появиться, так как туда собирался
прибыть кардинал. Заговорщики хотели, чтобы Джован Баттиста взял на себя
расправу с Лоренцо, а Франческо Пацци и Бернардо Бандини - с Джульяно.
Джован Баттиста отказался - то ли душа его смягчилась от общения с Лоренцо,
то ли была на то какая другая причина, но он заявил, что никогда не
осмелится совершить такое злодеяние в церкви и к предательству добавить еще
святотатство. С этого и началась неудача всего их предприятия. Ибо времени
оставалось мало, и им пришлось поручить это дело мессеру Антонио да
Вольтерра и священнику Стефано - людям, по привычкам своим и по характеру
совершенно к этому непригодным. Если в каком деле необходимы твердость и
мужество и равная готовность к жизни и к смерти, то именно в таком, ибо
слишком часто в нем-то и пропадает решимость даже у людей, привыкших владеть
оружием и не бояться кровопролития. Приняв эти решения, они назначили
покушение на тот момент, когда священник, служащий мессу, совершает таинство
евхаристии. В то же самое время архиепископ Сальвиати вместе со своими
сторонниками, с Якопо и мессером Поджо должны были занять Дворец Синьории и
после смерти обоих молодых Медичи заставить членов ее волей или неволей
признать совершившееся.
Когда все было условлено, они отправились в церковь, где уже находились
кардинал и Лоренцо Медичи. В храме было полно народу, и служба началась, а
Джульяно Медичи еще не появлялся. Франческо Пацци и Бернардо, которым было
поручено расправиться с ним, пошли к нему на дом и всевозможными уговорами и
просьбами добились того, чтобы он согласился пойти в церковь. Поистине
удивительно, с какой твердостью и непреклонностью сумели Франческо и
Бернардо скрыть свою ненависть и свой страшный замысел. Ибо, ведя Джульяно в
церковь,
они всю дорогу, а затем уже в храме забавляли его всякими остротами и
шуточками, которые в ходу у молодежи. Франческо не преминул даже под
предлогом дружеских объятий ощупать все его тело, чтобы убедиться, нет ли на
нем кирасы или каких других приспособлений для защиты.
Джульяно и Лоренцо хорошо знали, как ожесточены против них Пацци и как
стремятся они лишить их власти в делах государственных. Однако они были
далеки от того, чтобы опасаться за свою жизнь, полагая, что если Пацци и
предпримут что-либо, то воспользуются лишь законными средствами, не прибегая
к насилию. Поэтому и они, не опасаясь за свою жизнь, делали вид, что
дружески расположены к ним. Итак, убийцы подготовились - одни стояли возле
Лоренцо, приблизиться к нему, не вызывая подозрения, было нетрудно из-за
большого скопления народа, другие подле Джульяно. В назначенный момент
Бернардо Бандини нанес Джульяно коротким, специально для этого
предназначенным кинжалом удар в грудь. Джульяно, сделав несколько шагов,
упал, и тогда на него набросился Франческо Пацци, нанося ему удар за ударом,
притом с такой яростью, что в ослеплении сам себе довольно сильно поранил
ногу. Со своей стороны мессер Антонио и Стефано напали на Лоренцо, нанесли
ему несколько ударов, но лишь слегка поранили горло. Либо они не сумели с
этим справиться, либо Лоренцо, сохранив все свое мужество и видя, что ему
грозит гибель, стал стойко защищаться, либо ему оказали помощь окружавшие,
но усилия убийц оказались тщетными. Охваченные ужасом, они обратились в
бегство и спрятались, однако их вскоре обнаружили, предали со всевозможными
издевательствами смерти и протащили их трупы по улицам. Лоренцо с
окружавшими его друзьями укрылся в ризнице. Бернардо Бандини, видя, что
Джульяно мертв, умертвил также Франческо Нори, преданнейшего друга Медичи,
то ли движимый давней ненавистью к нему, то ли чтобы не дать ему прийти на
помощь Джульяно. Не довольствуясь этими двумя убийствами, он бросился на
Лоренцо, чтобы смелостью своей и быстротой довершить то, с чем не справились
его сообщники из-за своей слабости и медлительности, но Лоренцо уже успел
укрыться в ризнице, и его попытка оказалась тщетной. Среди переполо-
ха, вызванного этими трагическими событиями, когда казалось, что самый
храм рушится, кардинал удалился в алтарь, где его с трудом защитили
священнослужители. Однако после того, как смятение улеглось, Синьория
доставила его во дворец, где он провел в величайшей тревоге все время до
своего освобождения.
Находились тогда во Флоренции несколько перуджинцев, лишенные яростью
партийных страстей своего семейного очага, которых Пацци, пообещав вернуть
их на родину, вовлекли в свое предприятие. Архиепископ Сальвиати,
отправившийся завладеть Дворцом Синьории в сопровождении Якопо Поджо, своих
родичей из дома Сальвиати и друзей, взял с собой и этих перуджинцев. Придя
ко дворцу, он оставил внизу часть бывших с ним людей и велел им, как только
они услышат шум, захватить все входы и выходы, а сам с большей частью
перуджинцев поднялся наверх. Было уже поздно, члены Синьории обедали, однако
его вскоре ввели к Чезаре Петруччи, гонфалоньеру справедливости. Он зашел в
сопровождении всего нескольких человек, остальные остались снаружи, и
большая часть из них сама себя заперла в помещении канцелярии, так как дверь
эта была сделана таким образом, что, если она была закрыта, ее ни снаружи,
ни изнутри нельзя было открыть без ключа. Между тем архиепископ, зайдя к
гонфалоньеру под тем предлогом, что ему надо передать кое-что от имени папы,
начал говорить как-то бессвязно и растерянно. Волнение, которое гонфа-лоньер
заметил на лице архиепископа и в его речах, показалось ему настолько
подозрительным, что он с криком бросился вон из своего кабинета и,
наткнувшись на Якопо Поджо, вцепился ему в волосы и сдал его своей охране.
Услышав необычный шум, члены Синьории вооружились чем попало, и все те, кто
поднялся с архиепископом наверх, либо запертые в канцелярии, либо скованные
страхом, были тотчас же перебиты или выброшены из окон дворца прямо на
площадь, а архиепископ, оба Якопо Сальвиати и Якопо Поджо повешены под теми
же окнами. Те же, кто оставался внизу, завладели входами и выходами, перебив
охрану, и заняли весь нижний этаж, так
что граждане, сбежавшиеся на этот шум ко дворцу, не могли ни оказать
вооруженной помощи Синьории, ни даже подать ей совета.
Между тем Франческо Пацци и Бернардо Бандини, видя, что Лоренцо избежал
гибели, а тот из заговорщиков, на кого возлагались все надежды, тяжело
ранен, испугались; Бернардо, поняв, что все потеряно, и подумав о своем
личном спасении с той же решительностью и быстротой, как и о том, чтобы
погубить братьев Медичи, обратился в бегство и счастливо унес ноги. Раненый
Франческо, вернувшись к себе домой, попробовал сесть на коня, чтобы,
согласно решению заговорщиков, проехать с отрядом вооруженных людей по
городу, призывая народ к оружию на защиту свободы, но не смог: так глубока
была его рана и столько крови он потерял. Тогда он разделся донага и
бросился на свое ложе, умоляя мессера Якопо сделать все то, что сам он
совершить был не в состоянии. Мессер Якопо, несмотря на свой возраст и
совершенную неприспособленность к такого рода делам, сел на коня и в
сопровождении, может быть, сотни вооруженных спутников, специально для этого
предназначенных, направился к дворцовой площади, призывая народ на помощь
себе и свободе. Однако счастливая судьба и щедрость Медичи сделали народ
глухим, а свободы во Флоренции уже не знали, так что призывов его никто не
услышал. Только члены Синьории, занимавшие верхний этаж дворца, принялись
швырять в него камнями и запугивать какими только могли придумать угрозами.
Мессер Якопо колебался и не знал, что ему теперь делать, и тут встретился
ему один его родич Джованни Серристори, который сперва начал укорять его за
то, что они вызвали всю эту смуту, а затем посоветовал возвратиться домой,
уверяя, что другим гражданам столь же, как и ему, дороги и народ, и свобода.
Лишившись, таким образом, последней надежды, видя, что Синьория против него,
Лоренцо жив, Франческо ранен, никто не поднимается им на помощь, и не зная,
что же предпринять, он решил спасать, если это возможно, свою жизнь и со
своим отрядом, сопровождавшим его на площадь, выехал из Флоренции по дороге
в Романью.
Между тем весь город был уже вооружен, а Лоренцо Медичи в сопровождении
вооруженных спутников удалился к себе домой. Дворец Синьории был освобожден
народом, а занимавшие его люди захвачены или перебиты. По всему городу
провозглашали имя Медичи, и повсюду можно было видеть растерзанные тела
убитых, которые либо несли насаженными на копье, либо волокли по улицам.
Всех Пацци гневно поносили и творили над ними все возможные жестокости. Их
дома уже были захвачены народом, Франческо вытащен раздетым, как был,
отведен во дворец и повешен рядом с архиепископом и другими своими
сообщниками. На пути ко дворцу из него нельзя было вырвать ни слова; что бы
ему ни говорили, что бы с ним ни делали, он не опускал взора перед своими
мучителями, не издал ни единой жалобы и только молча вздыхал. Гульельмо
Пацци, зять Лоренцо, укрылся в его доме, спасшись и благодаря своей
непричастности к этому делу, и благодаря помощи своей супруги Бьянки. Не
было гражданина, который, безоружный или вооруженный, не являлся бы теперь в
дом Лоренцо, чтобы предложить в поддержку ему себя самого и все свое
достояние, - такую любовь и сочувствие снискало себе это семейство мудростью
своей и щедротами. Когда начались все эти события, Ренато Пацци находился в
своем поместье. Он хотел, переодевшись, бежать оттуда, однако в дороге был
опознан, захвачен и доставлен во Флоренцию. Захвачен был также в горах
мессер Якопо, ибо жители гор, узнав о событиях в городе и видя, что он
пытается скрыться, задержали его и вернули во Флоренцию. Несмотря на все
свои мольбы, он не мог добиться от сопровождавших его горцев, чтобы они
покончили с ним в пути. Мессера Якопо и Ренато судили и предали казни четыре
дня спустя. Среди стольких погибших в эти дни людей сожаления вызывал лишь
один Ренато, ибо был он человек рассудительный и благожелательный и
совершенно лишенный той надменности, в которой обвиняли все их семейство.
Мессера Якопо погребли в склепе его предков; но как человек, преданный
проклятию, он был извлечен оттуда
и зарыт под стенами города. Однако и оттуда его вырыли и протащили
обнаженный труп по всему городу. Так и не найдя успокоения в земле, он был
теми же, кто волок его по улицам, брошен в воды Арно, стоявшие тогда очень
высоко. Вот поистине ярчайший пример превратностей судьбы, когда человек с