Страница:
Из итальянских государей один король Альфонс выказал недовольство этим
миром, ибо считал, что к нему не было проявлено достаточного уважения: он
фигурировал в договоре не как одна из главных сторон, а лишь в качестве
присоединяющегося. Поэтому он долгое время не соглашался ставить свою
подпись, не раскрывая и своих дальнейших намерений. Однако после того, как
папа и другие государи отправили к нему не одно торжественное посольство, он
уступил - особенно уговорам папы - и подписал от своего имени и от имени
своего сына мир на тридцать лет.
С герцогом король даже породнился: они взаимно переженили своих сыновей
и дочерей. Однако, словно для того чтобы в Италии всегда могло пустить
ростки семя раздора. Альфонс согласился на мир лишь при условии, что
участники договора не воспрепятствуют ему вести войны с Генуей, Сиджисмондо
Малатестей и Асторре, владетелем Фаенцы. После подписания договора сын его
Ферранте оставил Сиену и возвратился в королевство, ничего в Тоскане не
приобретя и только потеряв значительную часть своего войска.
С достижением, наконец, всеобщего мира оставалось лишь опасение, как бы
король Альфонс по враждебности своей генуэзцам не нарушил его. Однако все
повернулось по-другому. Не король открыто нарушил мир, а как это всегда и
раньше случалось, - честолюбивые притязания наемников. Когда мир был
заключен, венецианцы по обычаю уволили со службы Якопо Пиччинино, который
командовал их войском. Но к нему присоединилось несколько других
кондотьеров, тоже оставшихся без дела, и, пройдя через Романью, они
вторглись на территорию
Сиены. Там они остановились, Якопо предпринял против сиенцев военные
действия и отнял у них несколько городов. В это же время, в начале 1455
года, скончался папа Николай и на место его избран был Каликст III. Дабы в
зародыше задушить эту столь близкую к его владениям войну, новый глава
церкви поспешил послать против кондотьеров сколько мог собрать войска под
началом своего полководца Джованни Вентимилья, который и присоединился к
войскам Флоренции и герцога, тоже посланным для подавления кондотьеров. У
Больсены произошло сражение, и хотя Вентимилья попал в плен, Якопо проиграл
битву. Он в полном беспорядке отошел в Кастильоне-делла-Пескайя и был бы
совершенно уничтожен, не помоги ему король Альфонс деньгами. Тогда у всех
возникло подозрение, что Якопо затеял это дело по наущению короля. Тот,
подумав, что его замыслы обнаружены, решил мирными усилиями вернуть себе
дружбу союзников, которые из-за этой совершенно нестоящей войны превратились
чуть ли не во врагов его: благодаря его вмешательству Якопо вернул сиенцам
захваченные у них города за выкуп в двадцать тысяч флоринов. После этого
соглашения Альфонс впустил Якопо с его солдатами в свое королевство и дал им
приют.
В то же время, хотя папа и постарался прежде всего обуздать Якопо
Пиччинино, он не забывал и о мерах, необходимых для спасения христианского
мира, находившегося под сильнейшим давлением турок. Поэтому он разослал по
всем христианским странам послов и проповедников с призывом к государям и
народам вооружиться во имя своей веры и кровью своей, и деньгами поддержать
движение против общего врага всех христиан. Во Флоренции собрано было много
пожертвований, и многие граждане надели на грудь красный крест, ожидая лишь
знака выступать. Совершались также торжественные процессии, а власть имущие
и частные лица наперебой старались первыми проявить готовность послужить
столь великому делу советом, денежными средствами или поставкой солдат.
Однако крестоносный пыл этот слегка остыл, когда распространилась весть, что
турецкий султан, осадивший со своим войском венгерскую крепость Белград на
реке Дунае, был венграми разбит и ранен в бою. Папа и все христиане,
избавленные этой победой от страха, вызванного в них падением
Константинополя, стали медленнее
готовиться к войне. Да и сами венгры после смерти Джованни Вайвода,
одержавшего победу под Белградом, тоже утратили свою рьяность.
Возвращаясь, однако же, к итальянским делам, я расскажу, как в течение
1456 года, после окончания всех смут, учиненных Якопо Пиччинино, и после
того, как люди сложили, наконец, оружие, вдруг показалось, что за оружие
взялся сам Бог: столь чудовищным был ураган, обрушившийся на Тоскану и
наделавший бед, не только неслыханных в прошлом, но таких, что и потомки
наши не смогут слышать о нем без изумления и ужаса. 24 августа за час до
рассвета с Адриатического моря, севернее Анконы, поднялся смерч, состоящий
из густых туч. Он прошел через всю Италию и разбился в море южнее Пизы,
занимая пространство шириною около двух миль. Гонимый вышними силами,
природными или сверхъестественными, мчался он, и в нем все кипело и билось,
словно ведя какую-то внутреннюю борьбу: отдельные клочья туч то устремлялись
ввысь, то, припадая к земле, сталкивались друг с другом, то начинали
вращаться с ужасающей быстротой, гоня перед собой неслыханной ярости ветер,
и во всем этом борении возникали какие-то огни и ослепительные молнии.
Разорванные тучи, дикие порывы ветра, вспышки молний - все это вместе
порождало грохот, который нельзя было сравнить ни с гулом землетрясения, ни
с громовыми раскатами; грохот, внушавший такой ужас, что все, кому довелось
его слышать, подумали, будто наступил конец света, и вода, земля, все стихии
перемешались, чтобы вернуться в состояние первобытного хаоса. Повсюду, где
проходил этот грозный смерч, он творил дела неслыханные и поразительные, но
самые примечательные из них совершились вблизи замка Сан-Кашьяно. Замок
этот, находящийся в восьми милях от Флоренции, возвышается на холме,
разделяющем долины Пезы и Гриеве. Смерч мчался как раз в пространстве,
отделявшем этот замок от города Сант-Андреа на тех же холмах. Сант-Андреа он
совершенно не задел, в Сан-Кашьяно сорвал лишь несколько башенных зубцов да
трубы немногих домов, но между замком и городком многие здания были просто
сровнены с землей. Кровли церквей
Сан Мартина а Баньоло и Санта Мария делла Паче были сорваны и в
целости, неразрушенные, отнесены на расстояние более мили. Одного возчика с
его мулами смело с дороги в одну из близлежащих лощин, где он и был найден
мертвым. Самые мощные дубы, самые крепкие деревья, пытавшиеся устоять под
этим свирепым ударом, вырвало с корнем и унесло далеко в сторону. Как только
смерч прошел и кругом просветлело, люди словно оцепенели от ужаса. Они
видели вокруг только разрушение и опустошение, развалившиеся дома и церкви,
они слышали плач и жалобы тех, чье добро погибло и у кого под рухнувшими
стенами остались насмерть раздавленные родичи и домашний скот. Невозможно
было видеть и слышать все это без величайшего сострадания и ужаса. Нет
сомнения, однако, что Господу Богу угодно было не столько покарать Тоскану,
сколько пригрозить ей. Ибо, если бы страшная эта буря встретила на пути
своем город с многочисленными домами и густым населением, а не дубы, рощи и
редкие строения, бич этот наделал бы бед, которые даже трудно вообразить. Но
Богу угодно было в тот день показать лишь малый пример, дабы люди вспомнили
о нем и о его всемогуществе.
Но вернемся к тому, от чего я отвлекся. Как уже было сказано, король
Альфонс был недоволен заключенным миром. А так как беспричинная война,
которую по его наущению Якопо Пиччинино затеял против сиенцев, не принесла
ни малейшего успеха, он решил попытать счастья в тех войнах, которые по
мирному договору ему вести не возбранялось. Поэтому в 1456 году он с моря и
с суши напал на Геную, стремясь вернуть власть в этой республике семье
Адорно и отнять ее у правивших тогда Фрегозо, а Якопо Пиччинино он велел
перейти Тронте и начать действия против Сиджисмондо Малатесты. Последний,
однако, настолько хорошо укрепил свои города, что там военные операции
королю ничего не принесли, зато нападение на Геную навлекло на него и на его
королевство гораздо больше военных действий, чем было ему желательно.
Дожем в Генуе был тогда Пьетро Фрегозо. Опасаясь, что успешное
сопротивление королю Альфонсу будет невозможно, он решил с тем, чего ему не
удержать, расстаться в пользу кого-нибудь, кто защитит его от врагов или
хотя бы вознаградит за столь ценный дар. Поэтому он отправил послов к Карлу
VII, королю Франции, с предложением отдать Геную под его сюзеренитет. Карл
это предложение принял и послал в Геную для утверждения там своей власти
Жана Анжуйского, сына короля Рене, незадолго перед тем возвратившегося из
Флоренции во Францию. Карлу представлялось, что Жан, усвоивший много
итальянских обычаев, лучше, чем кто-либо другой, сможет управлять этим
городом. Кроме того, он полагал, что оттуда Жан сможет попытаться вернуть
себе Неаполитанское королевство, отнятое у его отца Рене Альфонсом
Арагонским. Итак, Жан отправился в Геную, где был принят как государь и где
ему передали все укрепленные места города и республики.
Событие это весьма огорчило Альфонса, считавшего, что теперь он навлек
на себя слишком уже могущественного врага. Впрочем, он не оробел и стал
твердо продолжать начатое дело. Он повел свой флот в Порто-Фино, южнее
Вилламарины, но тут внезапно заболел и скончался. Смерть эта избавила Жана и
Геную от войны. Ферранте, унаследовавший неаполитанский престол, был в
великом смущении, ибо теперь у него в Италии появился новый весьма грозный
враг, а в верности многих своих баронов он сомневался, опасаясь, как бы в
увлечении всякой новизной они не перекинулись на сторону французов. Боялся
он также, чтобы папа, честолюбивые замыслы которого он хорошо знал, не
воспользовался тем, что он, Ферранте, только взошел на престол, и не
попытался бы согнать его с этого престола. Вся надежда его была на герцога
Миланского, которого положение Неаполитанского королевства тревожило ничуть
не меньше: он боялся, что французы, если им удастся завладеть Неаполем,
пожелают забрать и его герцогство, ибо он знал, что, по их мнению, они имеют
на него права. Поэтому тотчас же после смерти Альфонса он послал Ферранте
письма и подмогу людьми: солдат - чтобы усилить его войско, письма - чтобы
подбодрить его и уверить в том, что в каком бы положении он, герцог, сам ни
находился, Ферранте он не оставит.
После смерти Альфонса глава церкви вознамерился отдать Неаполитанское
королевство своему племяннику Пьетро Лодовико Борджа, но чтобы придать этому
делу благовидность и добиться поддержки у других итальянских государей,
объявил во всеуслышание, что желает взять королевство Неаполитанское под
власть Римской церкви. Поэтому он принялся убеждать герцога не помогать
Ферранте, обещая при этом отдать ему те города, которыми он уже владел в
королевстве. Но в самый разгар этих замыслов и новых интриг Каликст умер, и
преемником его стал Пий II, который был родом сиенец, из семейства
Пикколомини, и звался Эней. Заботясь исключительно о благоденствии христиан
и чести церкви и пренебрегая всякими личными страстями, он по просьбе
герцога Миланского короновал Ферранте. Он полагал, что наиболее скорый и
верный способ утвердить мир в Италии - это поддержать государей, уже стоящих
у власти, а не помогать французам водвориться в Неаполитанском королевстве
или же самому стараться завладеть им, как этого хотел Каликст. Все же
Ферранте, желая отблагодарить папу за такую услугу, сделал Антонио, папского
племянника, государем Амальфи и выдал за него свою побочную дочь. Кроме
того, он возвратил церкви Беневенте и Террачину.
Казалось, в Италии наконец воцарился мир, и папа готовился уже
поднимать весь христианский люд против турок, как это было задумано еще
Каликстом, но вместо этого в Генуе начались раздоры между семейством
Фрего-зо и принцем Жаном Анжуйским, вследствие чего внезапно вновь вспыхнула
с дотоле невиданной силой война, казавшаяся уже погасшей.
Петрино Фрегозо удалился в один из своих замков на побережье,
недовольный тем, что, по его мнению, Жан Анжуйский совершенно недостаточно
отблагодарил его за услуги, оказанные им и его семьей этому принцу, ибо
только благодаря им он оказался государем в их городе. Вскоре между ними
была уже открытая вражда. Она весьма обрадовала Ферранте, усмотревшего в ней
единственное средство, единственный путь к своему спасению. Он снабдил
Петрино солдатами и деньгами, надеясь даже на
то, что благодаря его содействию сможет изгнать Жана из Генуи. Проведав
обо всем этом, принц послал во Францию за подкреплениями и, получив их,
выступил против Петрино, который, благодаря поступающей к нему отовсюду
подмоге, представлял уже значительную угрозу. Поэтому Жан ограничился
тщательной охраной города. Однажды ночью Петрино проник туда и захватил
несколько кварталов, но с наступлением дня войска Жана атаковали его, он был
убит и все его люди тоже перебиты или захвачены в плен.
Успех этот окрылил Жана, и он решил попытаться завладеть Неаполитанским
королевством. В октябре 1459 года он во главе весьма мощного флота вышел из
Генуи, задержавшись сперва в Байе, а затем в Сессе, где был принят тамошним
герцогом. На его сторону перешел князь Тарантский, жители Аквилы и многие
другие владетели и города, так что королевству угрожала настоящая погибель.
Тогда Ферранте обратился за помощью к папе и к герцогу, а чтобы иметь
поменьше врагов, замирился с Сиджисмондо Малатестой. Это, однако же,
настолько разъярило Якопо Пиччинино, неизменного врага Сиджисмондо, что он
порвал с Ферранте и перешел на службу к Жану. Ферранте послал деньги также
урбинскому владетелю Федериго и прежде всего постарался собрать хорошее по
тому времени войско. Затем он выступил против неприятеля, и на реке Сарни
завязалась битва, в которой король Ферранте был совершенно разгромлен и
лучшие его военачальники попали в плен. После этого поражения верными
Ферранте остались только Неаполь да еще немногие синьоры города, большая же
часть их перешла на сторону Жана. Якопо Пиччинино убеждал его немедленно же
использовать победу, двинуться на Неаполь и захватить столицу королевства,
но принц не внял этому совету, говоря, что хочет сперва отобрать у Ферранте
все оставшиеся у него владения, ибо, по его мнению, после этого взять
Неаполь будет еще легче. Но это решение оказалось роковым для его планов и
отняло у него победу: он не уразумел, что члены тела повинуются голове, а не
наоборот.
После поражения Ферранте заперся в Неаполе. Он принял туда всех
беженцев из других городов королевства, собрал некоторое количество денег,
применив самые мягкие, насколько это было возможно, способы, и в какой-то
мере восстановил свое войско. Снова обратился он к папе и к герцогу, которые
и оказали ему помощь значительно более быструю и щедрую, чем раньше, ибо
испугались, как бы он и впрямь не потерял своего королевства. Заново
вооружившись, Ферранте выступил из Неаполя. С ним уже опять стали считаться,
и он смог отвоевать кое-что из утраченных им владений. Пока в королевстве
шли таким образом военные действия, произошло событие, нанесшее сильнейший
удар Жану Анжуйскому и лишившее его возможности счастливо закончить
кампанию. Генуэзцы, раздраженные надменностью и алчностью французов,
восстали против королевского управителя, который вынужден был укрыться в
крепости Кастеллетто. В данном случае Фрегозо и Адорно действовали сообща, а
герцог Миланский помог им и людьми, и деньгами как для того, чтобы они
восстановили республику, так и для того, чтобы она укрепилась. Король Рене
поспешил на помощь сыну с многочисленным флотом. Он надеялся, опираясь на
Кастеллетто, вновь овладеть Генуей, но при высадке войска потерпел такое
поражение, что вынужден был с позором вернуться в Прованс.
Когда весть об этом распространилась в Неаполитанском королевстве, Жан
Анжуйский был, разумеется, удручен ею, однако замысла своего не оставил и
еще некоторое время вел военные действия при поддержке тех баронов, которые
отпали от Ферранте и не могли поэтому рассчитывать на его милость. После
ряда не слишком значительных стычек оба королевских войска встретились на
поле битвы в окрестностях Троиц, причем Жан потерпел сокрушительное
поражение. Случилось это в 1463 году. Но для него роковым оказался не
столько проигрыш сражения, сколько измена Якопо Пиччинино, снова
вернувшегося на службу к Ферранте. Лишившись всех своих войск, Жан Анжуйский
укрылся на Искии, откуда затем вернулся во Францию. Война эта продолжалась
четыре года, и он потерял благодаря своему легкомыслию то, что завоевывалось
доблестью его солдат. Флоренция не принимала в этих событиях сколько-нибудь
заметного участия. Правда, король Хуан Арагонский, унаследовавший в Арагоне
престол после смерти Альфонса, отправил к флорентийцам послов с призывом
помочь его племяннику
Ферранте, к чему их обязывал заключенный с Альфонсом договор. На это
флорентийцы возразили, что никаких обязательств в отношении Альфонса они на
себя не брали и отнюдь не собираются помогать сыну в войне, начатой его
отцом: началась она без их ведома и согласия, пусть же он продолжает и
завершает ее без их помощи. Послы от имени своего короля заявили протест и
возложили на республику ответственность за нарушение обязательства и за
ущерб, понесенный Ферранте во время войны, после чего в полном негодовании
покинули Флоренцию. Итак, пока длилась эта война, флорентийцы в смысле
внешних отношений пользовались миром. Однако в делах внутренних положение
было иное, как это и будет показано особо в следующей книге.
Те, кто прочел предыдущую книгу, найдут, может быть, что как историк
Флоренции я слишком много места уделяю Ломбардии и королевству
Неаполитанскому. Я, действительно, не избегал и впредь не буду избегать
такого рода повествований, ибо, хотя я не брался писать историю всей Италии,
все же считаю, что невозможно оставлять в стороне и не сообщать читателю
важных событий, случившихся в этой стране. Если бы я от этого отказался,
наша флорентийская история оказалась бы и менее понятной, и менее
интересной, тем более что из-за деяний других народов и государей Италии
возникали большей частью войны, в которые приходилось вмешиваться и
флорентийцам. Так, война между Жаном Анжуйским и Ферранте стала причиной
ненависти и вражды, вспыхнувшей между Ферранте и флорентийцами, в
особенности же домом Медичи. В этой войне король негодовал на то, что
Флоренция не только не поддержала его, но даже помогла его врагу, и его
гнев, как это будет показано, явился причиной немалых бед.
Поскольку в изложении внешних событий я дошел до 1463 года, необходимо
мне вернуться на много лет назад, чтобы рассказать читателю о внутренних
смутах, относящихся к тому же времени. Но, прежде чем идти дальше, хочу я по
обыкновению своему высказать несколько соображений насчет того, насколько
ошибаются люди, полагающие, что в республике можно достичь единения. Верно,
разумеется, что имеются разногласия, вредящие республике, а имеются и
благоприятствующие ее существованию. Вредоносны для нее те, что приводят к
возникновению враждующих между собой партий и групп; бла-
гоприятны - те, которые без этого обходятся. Поэтому, если основатель
республики не может воспрепятствовать появлению в ней раздоров, он обязан во
всяком случае не допустить образования партий. В связи с этим надо отметить,
что в любом государстве гражданам представляется два способа заслужить
народное расположение: первый способ - общественное служение, второй -
личные отношения и связи. Истинные общественные заслуги состоят в одержании
военной победы, взятии города, в ревностном и рассудительном выполнении
важного поручения, в мудрых и удачных советах по государственным делам.
Выгоды, которых добиваются отдельные лица для себя и которые воспринимаются
как их заслуги, достигаются ими путем поддержки того или другого гражданина,
защиты его перед должностными лицами, помощи ему деньгами, предоставления
ему незаслуженных почестей или же путем завоевания расположения черни
щедрыми даяниями и устройством всевозможных игр. Именно такое поведение и
приводит к возникновению партий и сект. И насколько вредит обществу
полученное таким способом мнимое уважение, настолько же полезно истинное,
достигнутое помимо всяких партий, ибо оно зиждется на общем благе, а не на
частных выгодах. И хотя невозможно помешать разногласиям между гражданами из
разных партий, эти разногласия, если они не поддержаны их сторонниками,
преследующими свои личные цели, не вредят государству, более того - они ему
полезны, ибо для того, чтобы одолеть соперника, надо деяниями своими
возвеличить республику, а, кроме того, соперники из разных партий еще и
следят друг за другом, чтобы ни один не мог нарушить гражданских
установлений.
Во Флоренции несогласия неизменно сопровождались появлением всяческих
партий, поэтому они всегда бывали пагубны, да и победоносная партия
сохраняла единство лишь до тех пор, пока побежденная не была окончательно
раздавлена. Когда же она оказывалась уничтоженной, победители, не
сдерживаемые никаким страхом и не обуздываемые каким-либо внутренним
порядком, тотчас же начинали враждовать между собой. В 1434 году партия
Козимо Медичи одержала победу, но так как побежденная партия была
многочисленна и в составе своем имела много весьма могущественных людей,
победителям при-
ходилось быть осмотрительными, они оставались едиными и вели себя так,
что гражданам от этого была польза: в своей среде они не допускали никаких
ошибок и никаким злодеянием не вызывали к себе ненависти народа. Поэтому
всякий раз, когда состоящему из них правительству надо было обращаться к
народу для возобновления своих полномочий, он всегда охотно создавал нужную
вождям балию и вручал им ту полноту власти, которой они домогались. Так, с
1434 по 1455 год, то есть в течение двадцати одного года, шесть раз
создавалась по законному постановлению советов балия, поддерживавшая
правящую партию.
Во Флоренции, как мы уже неоднократно говорили, было два весьма
могущественных человека - Козимо Медичи и Нери Каппони, причем Нери
принадлежал к тем людям, которые завоевывают уважение служением
общественному делу: поэтому у него было много друзей, но мало приверженцев.
Для Козимо же открыты были оба пути - и общественный и частный - у него,
следовательно, было множество и друзей, и приверженцев. Между ними в течение
всей их жизни никогда не было раздоров, и они могли без труда добиваться от
народа всего, чего хотели, ибо, помимо доверия, тут была и любовь. Но в 1455
году Нери скончался. Враждебная партия была уничтожена, а между тем людям,
стоящим у кормила правления, трудно было сохранить свою власть. И причиной
тому были как раз всемогущие друзья Козимо: не опасаясь уже разгромленной
противной партии, они хотели бы несколько умерить могущество дома Медичи.
Это умонастроение и породило раздоры, вспыхнувшие в 1466 году. Тогда дошло
до того, что людям, управлявшим государством, открыто советовали на всех
собраниях, где обсуждались государственные дела, не созывать больше балию,
сохранить сумку со списками кандидатов на должности и вернуться к прежнему
порядку выборов - к жеребьевке. У Козимо было две возможности обуздать эти
требования: или силой захватить бразды правления с помощью верных ему
сторонников и сокрушить всех прочих, или же предоставить событиям идти своим
чередом так, чтобы
со временем его друзья поняли, что не у него отняли они власть и
влияние, а у самих себя. Он выбрал вторую возможность, ибо отлично понимал,
что возвращение к
прежнему способу назначения на государственные посты не представляет
для него никакой опасности: избирательные сумки со списками кандидатов полны
имен его сторонников, и он в любой момент сможет вернуть себе власть.
Итак, Флоренция вернулась к назначению магистратов по жребию, и все
граждане вообразили, что им возвращена свобода и что должностные лица
управляют делами не по воле сильных мира, а по своей совести и разумению. И
вот то одному стороннику какого-нибудь знатного гражданина, то другому
приходилось терпеть унижения, и те, кто привык к тому, что дома их полны
льстецов и всевозможных даров, вдруг увидели, что ни людей, ни вещей у них
не прибывает. Убедились они также в том, что оказались равными тем, кого
долгое время считали ниже себя, а выше их стали те, кого они полагали ровней
себе. К ним уже не было ни уважения, ни почтения, хуже того: их порою
оскорбляли и высмеивали, а на улицах и на площадях и о них, и о государстве
болтали безо всякой сдержанности все что угодно. Так они вскоре уразумели,
миром, ибо считал, что к нему не было проявлено достаточного уважения: он
фигурировал в договоре не как одна из главных сторон, а лишь в качестве
присоединяющегося. Поэтому он долгое время не соглашался ставить свою
подпись, не раскрывая и своих дальнейших намерений. Однако после того, как
папа и другие государи отправили к нему не одно торжественное посольство, он
уступил - особенно уговорам папы - и подписал от своего имени и от имени
своего сына мир на тридцать лет.
С герцогом король даже породнился: они взаимно переженили своих сыновей
и дочерей. Однако, словно для того чтобы в Италии всегда могло пустить
ростки семя раздора. Альфонс согласился на мир лишь при условии, что
участники договора не воспрепятствуют ему вести войны с Генуей, Сиджисмондо
Малатестей и Асторре, владетелем Фаенцы. После подписания договора сын его
Ферранте оставил Сиену и возвратился в королевство, ничего в Тоскане не
приобретя и только потеряв значительную часть своего войска.
С достижением, наконец, всеобщего мира оставалось лишь опасение, как бы
король Альфонс по враждебности своей генуэзцам не нарушил его. Однако все
повернулось по-другому. Не король открыто нарушил мир, а как это всегда и
раньше случалось, - честолюбивые притязания наемников. Когда мир был
заключен, венецианцы по обычаю уволили со службы Якопо Пиччинино, который
командовал их войском. Но к нему присоединилось несколько других
кондотьеров, тоже оставшихся без дела, и, пройдя через Романью, они
вторглись на территорию
Сиены. Там они остановились, Якопо предпринял против сиенцев военные
действия и отнял у них несколько городов. В это же время, в начале 1455
года, скончался папа Николай и на место его избран был Каликст III. Дабы в
зародыше задушить эту столь близкую к его владениям войну, новый глава
церкви поспешил послать против кондотьеров сколько мог собрать войска под
началом своего полководца Джованни Вентимилья, который и присоединился к
войскам Флоренции и герцога, тоже посланным для подавления кондотьеров. У
Больсены произошло сражение, и хотя Вентимилья попал в плен, Якопо проиграл
битву. Он в полном беспорядке отошел в Кастильоне-делла-Пескайя и был бы
совершенно уничтожен, не помоги ему король Альфонс деньгами. Тогда у всех
возникло подозрение, что Якопо затеял это дело по наущению короля. Тот,
подумав, что его замыслы обнаружены, решил мирными усилиями вернуть себе
дружбу союзников, которые из-за этой совершенно нестоящей войны превратились
чуть ли не во врагов его: благодаря его вмешательству Якопо вернул сиенцам
захваченные у них города за выкуп в двадцать тысяч флоринов. После этого
соглашения Альфонс впустил Якопо с его солдатами в свое королевство и дал им
приют.
В то же время, хотя папа и постарался прежде всего обуздать Якопо
Пиччинино, он не забывал и о мерах, необходимых для спасения христианского
мира, находившегося под сильнейшим давлением турок. Поэтому он разослал по
всем христианским странам послов и проповедников с призывом к государям и
народам вооружиться во имя своей веры и кровью своей, и деньгами поддержать
движение против общего врага всех христиан. Во Флоренции собрано было много
пожертвований, и многие граждане надели на грудь красный крест, ожидая лишь
знака выступать. Совершались также торжественные процессии, а власть имущие
и частные лица наперебой старались первыми проявить готовность послужить
столь великому делу советом, денежными средствами или поставкой солдат.
Однако крестоносный пыл этот слегка остыл, когда распространилась весть, что
турецкий султан, осадивший со своим войском венгерскую крепость Белград на
реке Дунае, был венграми разбит и ранен в бою. Папа и все христиане,
избавленные этой победой от страха, вызванного в них падением
Константинополя, стали медленнее
готовиться к войне. Да и сами венгры после смерти Джованни Вайвода,
одержавшего победу под Белградом, тоже утратили свою рьяность.
Возвращаясь, однако же, к итальянским делам, я расскажу, как в течение
1456 года, после окончания всех смут, учиненных Якопо Пиччинино, и после
того, как люди сложили, наконец, оружие, вдруг показалось, что за оружие
взялся сам Бог: столь чудовищным был ураган, обрушившийся на Тоскану и
наделавший бед, не только неслыханных в прошлом, но таких, что и потомки
наши не смогут слышать о нем без изумления и ужаса. 24 августа за час до
рассвета с Адриатического моря, севернее Анконы, поднялся смерч, состоящий
из густых туч. Он прошел через всю Италию и разбился в море южнее Пизы,
занимая пространство шириною около двух миль. Гонимый вышними силами,
природными или сверхъестественными, мчался он, и в нем все кипело и билось,
словно ведя какую-то внутреннюю борьбу: отдельные клочья туч то устремлялись
ввысь, то, припадая к земле, сталкивались друг с другом, то начинали
вращаться с ужасающей быстротой, гоня перед собой неслыханной ярости ветер,
и во всем этом борении возникали какие-то огни и ослепительные молнии.
Разорванные тучи, дикие порывы ветра, вспышки молний - все это вместе
порождало грохот, который нельзя было сравнить ни с гулом землетрясения, ни
с громовыми раскатами; грохот, внушавший такой ужас, что все, кому довелось
его слышать, подумали, будто наступил конец света, и вода, земля, все стихии
перемешались, чтобы вернуться в состояние первобытного хаоса. Повсюду, где
проходил этот грозный смерч, он творил дела неслыханные и поразительные, но
самые примечательные из них совершились вблизи замка Сан-Кашьяно. Замок
этот, находящийся в восьми милях от Флоренции, возвышается на холме,
разделяющем долины Пезы и Гриеве. Смерч мчался как раз в пространстве,
отделявшем этот замок от города Сант-Андреа на тех же холмах. Сант-Андреа он
совершенно не задел, в Сан-Кашьяно сорвал лишь несколько башенных зубцов да
трубы немногих домов, но между замком и городком многие здания были просто
сровнены с землей. Кровли церквей
Сан Мартина а Баньоло и Санта Мария делла Паче были сорваны и в
целости, неразрушенные, отнесены на расстояние более мили. Одного возчика с
его мулами смело с дороги в одну из близлежащих лощин, где он и был найден
мертвым. Самые мощные дубы, самые крепкие деревья, пытавшиеся устоять под
этим свирепым ударом, вырвало с корнем и унесло далеко в сторону. Как только
смерч прошел и кругом просветлело, люди словно оцепенели от ужаса. Они
видели вокруг только разрушение и опустошение, развалившиеся дома и церкви,
они слышали плач и жалобы тех, чье добро погибло и у кого под рухнувшими
стенами остались насмерть раздавленные родичи и домашний скот. Невозможно
было видеть и слышать все это без величайшего сострадания и ужаса. Нет
сомнения, однако, что Господу Богу угодно было не столько покарать Тоскану,
сколько пригрозить ей. Ибо, если бы страшная эта буря встретила на пути
своем город с многочисленными домами и густым населением, а не дубы, рощи и
редкие строения, бич этот наделал бы бед, которые даже трудно вообразить. Но
Богу угодно было в тот день показать лишь малый пример, дабы люди вспомнили
о нем и о его всемогуществе.
Но вернемся к тому, от чего я отвлекся. Как уже было сказано, король
Альфонс был недоволен заключенным миром. А так как беспричинная война,
которую по его наущению Якопо Пиччинино затеял против сиенцев, не принесла
ни малейшего успеха, он решил попытать счастья в тех войнах, которые по
мирному договору ему вести не возбранялось. Поэтому в 1456 году он с моря и
с суши напал на Геную, стремясь вернуть власть в этой республике семье
Адорно и отнять ее у правивших тогда Фрегозо, а Якопо Пиччинино он велел
перейти Тронте и начать действия против Сиджисмондо Малатесты. Последний,
однако, настолько хорошо укрепил свои города, что там военные операции
королю ничего не принесли, зато нападение на Геную навлекло на него и на его
королевство гораздо больше военных действий, чем было ему желательно.
Дожем в Генуе был тогда Пьетро Фрегозо. Опасаясь, что успешное
сопротивление королю Альфонсу будет невозможно, он решил с тем, чего ему не
удержать, расстаться в пользу кого-нибудь, кто защитит его от врагов или
хотя бы вознаградит за столь ценный дар. Поэтому он отправил послов к Карлу
VII, королю Франции, с предложением отдать Геную под его сюзеренитет. Карл
это предложение принял и послал в Геную для утверждения там своей власти
Жана Анжуйского, сына короля Рене, незадолго перед тем возвратившегося из
Флоренции во Францию. Карлу представлялось, что Жан, усвоивший много
итальянских обычаев, лучше, чем кто-либо другой, сможет управлять этим
городом. Кроме того, он полагал, что оттуда Жан сможет попытаться вернуть
себе Неаполитанское королевство, отнятое у его отца Рене Альфонсом
Арагонским. Итак, Жан отправился в Геную, где был принят как государь и где
ему передали все укрепленные места города и республики.
Событие это весьма огорчило Альфонса, считавшего, что теперь он навлек
на себя слишком уже могущественного врага. Впрочем, он не оробел и стал
твердо продолжать начатое дело. Он повел свой флот в Порто-Фино, южнее
Вилламарины, но тут внезапно заболел и скончался. Смерть эта избавила Жана и
Геную от войны. Ферранте, унаследовавший неаполитанский престол, был в
великом смущении, ибо теперь у него в Италии появился новый весьма грозный
враг, а в верности многих своих баронов он сомневался, опасаясь, как бы в
увлечении всякой новизной они не перекинулись на сторону французов. Боялся
он также, чтобы папа, честолюбивые замыслы которого он хорошо знал, не
воспользовался тем, что он, Ферранте, только взошел на престол, и не
попытался бы согнать его с этого престола. Вся надежда его была на герцога
Миланского, которого положение Неаполитанского королевства тревожило ничуть
не меньше: он боялся, что французы, если им удастся завладеть Неаполем,
пожелают забрать и его герцогство, ибо он знал, что, по их мнению, они имеют
на него права. Поэтому тотчас же после смерти Альфонса он послал Ферранте
письма и подмогу людьми: солдат - чтобы усилить его войско, письма - чтобы
подбодрить его и уверить в том, что в каком бы положении он, герцог, сам ни
находился, Ферранте он не оставит.
После смерти Альфонса глава церкви вознамерился отдать Неаполитанское
королевство своему племяннику Пьетро Лодовико Борджа, но чтобы придать этому
делу благовидность и добиться поддержки у других итальянских государей,
объявил во всеуслышание, что желает взять королевство Неаполитанское под
власть Римской церкви. Поэтому он принялся убеждать герцога не помогать
Ферранте, обещая при этом отдать ему те города, которыми он уже владел в
королевстве. Но в самый разгар этих замыслов и новых интриг Каликст умер, и
преемником его стал Пий II, который был родом сиенец, из семейства
Пикколомини, и звался Эней. Заботясь исключительно о благоденствии христиан
и чести церкви и пренебрегая всякими личными страстями, он по просьбе
герцога Миланского короновал Ферранте. Он полагал, что наиболее скорый и
верный способ утвердить мир в Италии - это поддержать государей, уже стоящих
у власти, а не помогать французам водвориться в Неаполитанском королевстве
или же самому стараться завладеть им, как этого хотел Каликст. Все же
Ферранте, желая отблагодарить папу за такую услугу, сделал Антонио, папского
племянника, государем Амальфи и выдал за него свою побочную дочь. Кроме
того, он возвратил церкви Беневенте и Террачину.
Казалось, в Италии наконец воцарился мир, и папа готовился уже
поднимать весь христианский люд против турок, как это было задумано еще
Каликстом, но вместо этого в Генуе начались раздоры между семейством
Фрего-зо и принцем Жаном Анжуйским, вследствие чего внезапно вновь вспыхнула
с дотоле невиданной силой война, казавшаяся уже погасшей.
Петрино Фрегозо удалился в один из своих замков на побережье,
недовольный тем, что, по его мнению, Жан Анжуйский совершенно недостаточно
отблагодарил его за услуги, оказанные им и его семьей этому принцу, ибо
только благодаря им он оказался государем в их городе. Вскоре между ними
была уже открытая вражда. Она весьма обрадовала Ферранте, усмотревшего в ней
единственное средство, единственный путь к своему спасению. Он снабдил
Петрино солдатами и деньгами, надеясь даже на
то, что благодаря его содействию сможет изгнать Жана из Генуи. Проведав
обо всем этом, принц послал во Францию за подкреплениями и, получив их,
выступил против Петрино, который, благодаря поступающей к нему отовсюду
подмоге, представлял уже значительную угрозу. Поэтому Жан ограничился
тщательной охраной города. Однажды ночью Петрино проник туда и захватил
несколько кварталов, но с наступлением дня войска Жана атаковали его, он был
убит и все его люди тоже перебиты или захвачены в плен.
Успех этот окрылил Жана, и он решил попытаться завладеть Неаполитанским
королевством. В октябре 1459 года он во главе весьма мощного флота вышел из
Генуи, задержавшись сперва в Байе, а затем в Сессе, где был принят тамошним
герцогом. На его сторону перешел князь Тарантский, жители Аквилы и многие
другие владетели и города, так что королевству угрожала настоящая погибель.
Тогда Ферранте обратился за помощью к папе и к герцогу, а чтобы иметь
поменьше врагов, замирился с Сиджисмондо Малатестой. Это, однако же,
настолько разъярило Якопо Пиччинино, неизменного врага Сиджисмондо, что он
порвал с Ферранте и перешел на службу к Жану. Ферранте послал деньги также
урбинскому владетелю Федериго и прежде всего постарался собрать хорошее по
тому времени войско. Затем он выступил против неприятеля, и на реке Сарни
завязалась битва, в которой король Ферранте был совершенно разгромлен и
лучшие его военачальники попали в плен. После этого поражения верными
Ферранте остались только Неаполь да еще немногие синьоры города, большая же
часть их перешла на сторону Жана. Якопо Пиччинино убеждал его немедленно же
использовать победу, двинуться на Неаполь и захватить столицу королевства,
но принц не внял этому совету, говоря, что хочет сперва отобрать у Ферранте
все оставшиеся у него владения, ибо, по его мнению, после этого взять
Неаполь будет еще легче. Но это решение оказалось роковым для его планов и
отняло у него победу: он не уразумел, что члены тела повинуются голове, а не
наоборот.
После поражения Ферранте заперся в Неаполе. Он принял туда всех
беженцев из других городов королевства, собрал некоторое количество денег,
применив самые мягкие, насколько это было возможно, способы, и в какой-то
мере восстановил свое войско. Снова обратился он к папе и к герцогу, которые
и оказали ему помощь значительно более быструю и щедрую, чем раньше, ибо
испугались, как бы он и впрямь не потерял своего королевства. Заново
вооружившись, Ферранте выступил из Неаполя. С ним уже опять стали считаться,
и он смог отвоевать кое-что из утраченных им владений. Пока в королевстве
шли таким образом военные действия, произошло событие, нанесшее сильнейший
удар Жану Анжуйскому и лишившее его возможности счастливо закончить
кампанию. Генуэзцы, раздраженные надменностью и алчностью французов,
восстали против королевского управителя, который вынужден был укрыться в
крепости Кастеллетто. В данном случае Фрегозо и Адорно действовали сообща, а
герцог Миланский помог им и людьми, и деньгами как для того, чтобы они
восстановили республику, так и для того, чтобы она укрепилась. Король Рене
поспешил на помощь сыну с многочисленным флотом. Он надеялся, опираясь на
Кастеллетто, вновь овладеть Генуей, но при высадке войска потерпел такое
поражение, что вынужден был с позором вернуться в Прованс.
Когда весть об этом распространилась в Неаполитанском королевстве, Жан
Анжуйский был, разумеется, удручен ею, однако замысла своего не оставил и
еще некоторое время вел военные действия при поддержке тех баронов, которые
отпали от Ферранте и не могли поэтому рассчитывать на его милость. После
ряда не слишком значительных стычек оба королевских войска встретились на
поле битвы в окрестностях Троиц, причем Жан потерпел сокрушительное
поражение. Случилось это в 1463 году. Но для него роковым оказался не
столько проигрыш сражения, сколько измена Якопо Пиччинино, снова
вернувшегося на службу к Ферранте. Лишившись всех своих войск, Жан Анжуйский
укрылся на Искии, откуда затем вернулся во Францию. Война эта продолжалась
четыре года, и он потерял благодаря своему легкомыслию то, что завоевывалось
доблестью его солдат. Флоренция не принимала в этих событиях сколько-нибудь
заметного участия. Правда, король Хуан Арагонский, унаследовавший в Арагоне
престол после смерти Альфонса, отправил к флорентийцам послов с призывом
помочь его племяннику
Ферранте, к чему их обязывал заключенный с Альфонсом договор. На это
флорентийцы возразили, что никаких обязательств в отношении Альфонса они на
себя не брали и отнюдь не собираются помогать сыну в войне, начатой его
отцом: началась она без их ведома и согласия, пусть же он продолжает и
завершает ее без их помощи. Послы от имени своего короля заявили протест и
возложили на республику ответственность за нарушение обязательства и за
ущерб, понесенный Ферранте во время войны, после чего в полном негодовании
покинули Флоренцию. Итак, пока длилась эта война, флорентийцы в смысле
внешних отношений пользовались миром. Однако в делах внутренних положение
было иное, как это и будет показано особо в следующей книге.
Те, кто прочел предыдущую книгу, найдут, может быть, что как историк
Флоренции я слишком много места уделяю Ломбардии и королевству
Неаполитанскому. Я, действительно, не избегал и впредь не буду избегать
такого рода повествований, ибо, хотя я не брался писать историю всей Италии,
все же считаю, что невозможно оставлять в стороне и не сообщать читателю
важных событий, случившихся в этой стране. Если бы я от этого отказался,
наша флорентийская история оказалась бы и менее понятной, и менее
интересной, тем более что из-за деяний других народов и государей Италии
возникали большей частью войны, в которые приходилось вмешиваться и
флорентийцам. Так, война между Жаном Анжуйским и Ферранте стала причиной
ненависти и вражды, вспыхнувшей между Ферранте и флорентийцами, в
особенности же домом Медичи. В этой войне король негодовал на то, что
Флоренция не только не поддержала его, но даже помогла его врагу, и его
гнев, как это будет показано, явился причиной немалых бед.
Поскольку в изложении внешних событий я дошел до 1463 года, необходимо
мне вернуться на много лет назад, чтобы рассказать читателю о внутренних
смутах, относящихся к тому же времени. Но, прежде чем идти дальше, хочу я по
обыкновению своему высказать несколько соображений насчет того, насколько
ошибаются люди, полагающие, что в республике можно достичь единения. Верно,
разумеется, что имеются разногласия, вредящие республике, а имеются и
благоприятствующие ее существованию. Вредоносны для нее те, что приводят к
возникновению враждующих между собой партий и групп; бла-
гоприятны - те, которые без этого обходятся. Поэтому, если основатель
республики не может воспрепятствовать появлению в ней раздоров, он обязан во
всяком случае не допустить образования партий. В связи с этим надо отметить,
что в любом государстве гражданам представляется два способа заслужить
народное расположение: первый способ - общественное служение, второй -
личные отношения и связи. Истинные общественные заслуги состоят в одержании
военной победы, взятии города, в ревностном и рассудительном выполнении
важного поручения, в мудрых и удачных советах по государственным делам.
Выгоды, которых добиваются отдельные лица для себя и которые воспринимаются
как их заслуги, достигаются ими путем поддержки того или другого гражданина,
защиты его перед должностными лицами, помощи ему деньгами, предоставления
ему незаслуженных почестей или же путем завоевания расположения черни
щедрыми даяниями и устройством всевозможных игр. Именно такое поведение и
приводит к возникновению партий и сект. И насколько вредит обществу
полученное таким способом мнимое уважение, настолько же полезно истинное,
достигнутое помимо всяких партий, ибо оно зиждется на общем благе, а не на
частных выгодах. И хотя невозможно помешать разногласиям между гражданами из
разных партий, эти разногласия, если они не поддержаны их сторонниками,
преследующими свои личные цели, не вредят государству, более того - они ему
полезны, ибо для того, чтобы одолеть соперника, надо деяниями своими
возвеличить республику, а, кроме того, соперники из разных партий еще и
следят друг за другом, чтобы ни один не мог нарушить гражданских
установлений.
Во Флоренции несогласия неизменно сопровождались появлением всяческих
партий, поэтому они всегда бывали пагубны, да и победоносная партия
сохраняла единство лишь до тех пор, пока побежденная не была окончательно
раздавлена. Когда же она оказывалась уничтоженной, победители, не
сдерживаемые никаким страхом и не обуздываемые каким-либо внутренним
порядком, тотчас же начинали враждовать между собой. В 1434 году партия
Козимо Медичи одержала победу, но так как побежденная партия была
многочисленна и в составе своем имела много весьма могущественных людей,
победителям при-
ходилось быть осмотрительными, они оставались едиными и вели себя так,
что гражданам от этого была польза: в своей среде они не допускали никаких
ошибок и никаким злодеянием не вызывали к себе ненависти народа. Поэтому
всякий раз, когда состоящему из них правительству надо было обращаться к
народу для возобновления своих полномочий, он всегда охотно создавал нужную
вождям балию и вручал им ту полноту власти, которой они домогались. Так, с
1434 по 1455 год, то есть в течение двадцати одного года, шесть раз
создавалась по законному постановлению советов балия, поддерживавшая
правящую партию.
Во Флоренции, как мы уже неоднократно говорили, было два весьма
могущественных человека - Козимо Медичи и Нери Каппони, причем Нери
принадлежал к тем людям, которые завоевывают уважение служением
общественному делу: поэтому у него было много друзей, но мало приверженцев.
Для Козимо же открыты были оба пути - и общественный и частный - у него,
следовательно, было множество и друзей, и приверженцев. Между ними в течение
всей их жизни никогда не было раздоров, и они могли без труда добиваться от
народа всего, чего хотели, ибо, помимо доверия, тут была и любовь. Но в 1455
году Нери скончался. Враждебная партия была уничтожена, а между тем людям,
стоящим у кормила правления, трудно было сохранить свою власть. И причиной
тому были как раз всемогущие друзья Козимо: не опасаясь уже разгромленной
противной партии, они хотели бы несколько умерить могущество дома Медичи.
Это умонастроение и породило раздоры, вспыхнувшие в 1466 году. Тогда дошло
до того, что людям, управлявшим государством, открыто советовали на всех
собраниях, где обсуждались государственные дела, не созывать больше балию,
сохранить сумку со списками кандидатов на должности и вернуться к прежнему
порядку выборов - к жеребьевке. У Козимо было две возможности обуздать эти
требования: или силой захватить бразды правления с помощью верных ему
сторонников и сокрушить всех прочих, или же предоставить событиям идти своим
чередом так, чтобы
со временем его друзья поняли, что не у него отняли они власть и
влияние, а у самих себя. Он выбрал вторую возможность, ибо отлично понимал,
что возвращение к
прежнему способу назначения на государственные посты не представляет
для него никакой опасности: избирательные сумки со списками кандидатов полны
имен его сторонников, и он в любой момент сможет вернуть себе власть.
Итак, Флоренция вернулась к назначению магистратов по жребию, и все
граждане вообразили, что им возвращена свобода и что должностные лица
управляют делами не по воле сильных мира, а по своей совести и разумению. И
вот то одному стороннику какого-нибудь знатного гражданина, то другому
приходилось терпеть унижения, и те, кто привык к тому, что дома их полны
льстецов и всевозможных даров, вдруг увидели, что ни людей, ни вещей у них
не прибывает. Убедились они также в том, что оказались равными тем, кого
долгое время считали ниже себя, а выше их стали те, кого они полагали ровней
себе. К ним уже не было ни уважения, ни почтения, хуже того: их порою
оскорбляли и высмеивали, а на улицах и на площадях и о них, и о государстве
болтали безо всякой сдержанности все что угодно. Так они вскоре уразумели,