Страница:
счастье, обретало все большую славу. Папа, видя, что войска Никколо разбиты,
а самого его нет в живых, и уже не надеясь на помощь короля Арагонского,
стал искать замирения с графом, и при посредничестве Флоренции мир был
заключен на тех условиях, что папе остались из владений в Марке лишь Озимо,
Фабриано и Риканати, все же прочее перешло к графу.
После замирения в Марке вся Италия наслаждалась бы миром, если бы не
нарушали его болонцы. В Болонье имелись две могущественные семьи - Каннески
и Бентивольи; последних возглавлял Аннибале, первых - Баттис-та. Чтобы иметь
побольше доверия друг к другу, они заключали между собою частые брачные
союзы; но известно, что людям, охваченным одними и теми же честолюбивыми
замыслами, легче вступать в родство друг с другом, чем в дружбу. После
изгнания Франческо Пиччинино Аннибале Бентивольо добился вступления Болоньи
в союз с Флоренцией и Венецией. Баттиста, со своей стороны, зная, как
желательно герцогу завладеть этим городом, тайно сговорился с ним об
умерщвлении Аннибале и о передаче Болоньи под его власть. Уговорившись
насчет того, как это сделать, 25 июня 1445 года Баттиста со своими людьми
напал на Аннибале, убил его, и затем они стали бегать по улицам города,
возглашая имя герцога. Комиссары Венеции и Флоренции, находившиеся тогда в
Болонье, при первых же признаках мятежа удалились в свои дома, но вскоре им
стало известно, что народ не только не на стороне убийц, а, напротив,
собирается с оружием на площади, громко сокрушаясь о смерти Аннибале. Тогда
к ним возвратилось мужество; они со всеми, кто при них находился,
присоединились к народу и, собравшись с силами, напали на сторонников
Каннески, одних перебили, а других выгнали из города. Баттиста не успел
бежать, но не был в числе убитых. Он скрылся у себя дома, где спрятался в
погребе для хранения зерна. Враги искали его весь день и, будучи уверены в
том, что он не уходил из города, до того запугали его слуг, что один из
мальчиков указал им, где скрывается хозяин. Его вытащили оттуда еще в полном
вооружении и сперва умертвили, а затем протащили труп по улицам и сожгли.
Так, влияния герцога оказалось достаточно, чтобы затеять дело, но его силы
не подоспели вовремя, чтобы его поддержать.
Смерть Баггисты и бегство всех Каннески с их сторонниками водворили в
Болонье мир, но она продолжала пребывать в смущении. В семье Бентивольо не
оказалось никого, способного взять в руки бразды правления. После Аннибале
остался только один сын, шестилетний Джованни, так что можно было опасаться
возникновения среди сторонников Бентивольо разногласий, благоприятствующих
возвращению Каннески и гибельных для государства и партии Бентивольо. Видя
их нерешительность и смущение, Франческо, бывший граф Поппи, находившийся в
то время в Болонье, сообщил наиболее видным гражданам, что если они хотят
себе в правители человека одной крови с Аннибале, он может им на такого
указать. И он рассказал, что лет двадцать назад Эрколе, двоюродный брат
Аннибале, находясь в Поппи, сошелся там с одной девушкой, у которой родился
сын, названный Санти: Эрколе неоднократно говорил, что является его отцом,
чего не стал бы отрицать ни один человек, знающий Эрколе и юношу, настолько
они были похожи друг на друга. Словам графа поверили и поспешили послать во
Флоренцию нескольких граждан опознать молодого человека и договориться с
Козимо и Нери насчет переезда его в Болонью.
Того, кто считался отцом Санти, уже не было в живых, и молодой человек
находился под опекой своего дяди, Антонио да Кашезе, человека богатого и
бездетного и большого друга Нери. Прослышав обо всем этом, Нери рассудил,
что не следует ни отвергать предложения болонцев, ни принимать его слишком
поспешно, а нужно, чтобы Санти объяснился с посланцами Болоньи в присутствии
Козимо. Свидание между ними действительно состоялось, и болонцы не просто
отнеслись к Санти с уважением, но и пришли от него в полное восхищение, так
владели их сердцами партийные страсти. Сперва, однако, ни к какому решению
не пришли, но Козимо, вызвав Санти для беседы с глазу на глаз, сказал ему:
"В данном случае лучший себе советчик ты сам, ибо лишь тебе надлежит сделать
выбор, соответствующий твоей натуре. Если ты признаешь себя сыном Эрколе
Бентивольо, то обратишься к делам, достойным этого дома и твоего отца. Но
если ты предпочитаешь быть сыном Аньоло да Кашезе, то останешься во
Флоренции и всю жизнь свою будешь заниматься низменным ремеслом в цехе
Лана".
Слова эти убедили юношу, сначала почти уже готового отказаться от
предложения болонцев, и он ответил, что сделает так, как решат за него
Козимо и Нери. Он дал согласие болонским посланцам, был соответственно одет,
получил коней и слуг и вскоре в сопровождении большой свиты был привезен в
Болонью, где ему поручили воспитание сына Аннибале и управление городом. На
этом посту он проявил столько мудрости, что там, где все его предки погибали
под ударами своих врагов, он мирно прожил свою жизнь и скончался, окруженный
почетом.
После того как умер Никколо Пиччинино и произошло замирение в Марке,
Филиппо захотел найти подходящего человека для командования своими войсками.
С этой целью он вступил в тайные переговоры с Чарпел-лоне, одним из самых
способных военачальников графа. Когда они договорились, Чарпеллоне попросил
у графа позволения отправиться в Милан, чтобы вступить во владение замками,
которые герцог подарил ему во время прежних войн. Граф, заподозрив сговор
между ними и не желая, чтобы герцог мог использовать против него его же
человека, велел сперва арестовать Чарпеллоне, а затем казнить его под
предлогом, будто с его стороны обнаружена измена. Это привело Филиппо в
величайшее негодование и гнев, но весьма обрадовало венецианцев и
флорентийцев, которые сильно побаивались, как бы вооруженные силы графа и
могущество герцога не объединились между собой. Однако возмущение герцога
вызвало в Марке новую войну.
Римини подвластно было Сиджисмондо Малатесте, который, будучи зятем
графа, рассчитывал получить во владение также Пезаро, но граф, заняв Пезаро,
отдал его своему брату Алессандро. Уже это крайне раздражило Сиджисмондо, а
тут еще Федериго Монтефельтро, его недруг, при поддержке графа, получил во
владение Урбино. Это сблизило Сиджисмондо с герцогом и побудило папу и
короля Неаполитанского начать войну с графом, который, чтобы Сиджисмондо
отведал первых плодов столь желанной ему войны, решил выступить первым и
напал
на Сиджисмондо. Тут снова в Романье и Марке начались волнения, ибо
Филиппо, король и папа послали на помощь Сиджисмондо немалые силы, а
флорентийцы и венецианцы снабдили графа если не войсками, то во всяком
случае денежными средствами. Филиппо уже не удовлетворяли военные действия в
Романье, он попытался отнять у графа Кремону и Понтремоли, однако Понтремоли
защитили флорентийцы, а Кремону венецианцы, так что в Ломбардии тоже начали
воевать, но после ряда операций в Кремонской области Франческо Пиччинино,
военачальник герцога, был разбит в Казале Микелетто и венецианскими
войсками.
Эта победа пробудила в венецианцах надежду на то, что им удастся
изгнать герцога из его государства, они послали своего комиссара в Кремону и
осадили Гьярададду, заняв все владения герцога, за исключением Кремы. Затем
они перешли Адду и делали уже набеги до самых ворот Милана, так что герцогу
пришлось обратиться к Альфонсу с просьбой о помощи, доказывая, как опасно
было бы для его королевства, если бы Ломбардия оказалась во власти
венецианцев. Альфонс эту помощь ему обещал, но никакие войска не могли бы
пройти в Ломбардию, если бы этому воспротивился граф.
Тогда Филиппо принялся умолять, чтобы тот не оставлял в беде своего
старого и слепого тестя. Сфорца, конечно, был зол на герцога за развязанную
против него, графа, войну, но, с другой стороны, его не устраивало и
возвеличение Венеции, да и денег ему уже не хватало, так как лига отпускала
средства скуповато: флорентийцы перестали страшиться герцога, а именно страх
перед ним заставлял их ценить графа, венецианцы же ничего не имели бы против
крушения Сфорца, ибо считали, что только он может помешать им захватить всю
Ломбардию. Тем не менее, в то время как Филиппо пытался вновь привлечь его к
себе на службу, обещая ему верховное командование всеми своими вооруженными
силами, только бы он отошел от венецианцев и вернул Марку папе, венецианцы
направили к графу посла, обещая ему Милан, если они его возьмут, и
постоянное командование их войсками, ишь бы он продолжал войну в Марке и не
пропускал войск Альфонса в Ломбардию.
Обещания Венеции были блестящие, и к тому же венецианцы оказали ему
немалые услуги, вступив в войну для того, чтобы защитить Кремону. Обиды же,
нанесенные герцогом Сфорца, были еще свежи, а посулы его - не слишком
щедрые, да и неверные. Тем не менее граф колебался - какое же решение ему
принять. С одной стороны, его связывали обязательства перед лигой, данное
слово, недавняя услуга Венеции, новые обещания на будущее. С другой - мольбы
тестя, а главное, скрытый яд, который чудился ему за щедрыми посулами
венецианцев: он отлично понимал, что если венецианцы одолеют герцога, то
лишь от их доброй воли будет зависеть и выполнение обещаний, и даже судьба
его владений, а на эту добрую волю не положился бы ни один мудрый государь,
не вынуждаемый к тому обстоятельствами. Конец колебаниям графа положила
непомерная жадность венецианцев. Понадеявшись занять Кремону с помощью
нескольких своих сторонников в этом городе, они направили к ней под каким-то
другим предлогом свои войска. Но сговор этот, обнаруженный теми, кто
управлял в Кремоне от имени графа, не удался: Кремоны венецианцы не
получили, а графа потеряли, ибо он, отбросив теперь всякую щепетильность,
перешел на сторону герцога.
Папа Евгений скончался, и преемником его стал Николай V. Граф собрал
уже все свое войско у Котиньолы, чтобы перебраться в Ломбардию, когда ему
сообщили о смерти герцога, случившейся в последний день августа месяца 1447
года. Новость эта вызвала у него тревогу, ибо ему казалось, что войско его
еще не в полном порядке из-за некоторой задержки в выплате жалованья. Он
опасался венецианцев - у них было достаточно военной силы, и теперь они
являлись его врагами, ибо он ведь только что перешел от них к герцогу. Он
боялся своего извечного врага Альфонса. Он не мог особенно рассчитывать на
флорентийцев, находившихся в союзе с Венецией, или на папу, ибо еще
удерживал несколько принадлежавших ему городов. Тем не менее он решился
бросить вызов судьбе и действовать в зависимости от того, как сложатся
обстоя-
тельства, ибо чаще всего, именно начав действовать, получаешь внезапное
озарение, которое так и не возникло бы в бездействии. Больше всего он
надеялся на то, что если жители Милана захотят противиться натиску
венецианцев, они смогут прибегнуть лишь к его вооруженным силам. Итак,
собравшись с мужеством, он перешел через болонские земли, вступил на
территорию Модены и Реджо, остановился с войсками на берегу Ленцы и оттуда
послал в Милан предложение выступить в его защиту.
После смерти герцога в Милане одни желали жить в условиях свободы,
другие хотели нового государя, но из этих последних одни предпочитали
Сфорца, а другие короля Альфонса. Однако сторонники свободы, у которых было
больше единства, возобладали и организовали республику. Впрочем, многие
города герцогства отказались признать ее власть, так как одни считали, что
сами могут по примеру Милана наслаждаться свободой, а другие, не
стремившиеся к свободе, не желали, однако, миланского господства. Так, Лоди
и Пьяченца отдались под власть Венеции, Парма и Павия объявили себя
свободными. Когда графу стали известны все эти разногласия, он отправился в
Кремону, где его представители встретились с миланскими послами, и они
совместно решили, что граф будет капитаном миланских войск на тех же
условиях, что были ему предложены герцогом Филиппо. Добавлено было только
еще одно условие: Бреша остается за графом; если же он возьмет Верону, то
получит ее, а Брешу вернет Милану.
Еще до смерти герцога папа Николай, сразу же после своего восшествия на
престол понтифика, пытался установить мир между итальянскими государями. Для
этой цели он договорился с послами Флоренции, прибывшими на торжества,
связанные с провозглашением его папой, устроить в Ферраре собрание
представителей для установления либо длительного перемирия, либо даже
прочного мира. Туда и прибыл папский легат и представители Флоренции,
Венеции и герцога. Король Альфонс своих представителей не прислал. Он с
большим количеством пехоты и конницы находился в Тиволи, и оттуда оказывал
поддержку герцогу. Считалось, что их планы состоят
в том, чтобы, перетянув на свою сторону графа, открыто напасть на
Флоренцию и Венецию, пока же войска графа в Ломбардию еще не проникли,
участвовать в феррарских мирных переговорах; причем король, не прислав своих
послов, сообщил, что он и без того ратифицирует все, с чем согласится
герцог. Условия обсуждались очень долго и после нескончаемых споров решено
было заключить вечный мир или же перемирие на пять лет - что предпочтет
герцог. Его представители возвратились в Милан, чтобы узнать его волю, но он
уже был мертв. Несмотря на кончину герцога, миланцы соглашались на
достигнутую договоренность, однако воспротивились миру венецианцы: теперь
они более чем когда-либо рассчитывали завладеть всем герцогством Миланским,
особенно после того, как Лоди и Пьяченца сейчас же после смерти герцога
добровольно перешли к ним. Они надеялись либо силой, либо путем договоров в
самое короткое время отобрать у Милана все зависящие от него земли и вообще
оказать на него такое давление, чтобы он сдался им еще до того, как ему
смогут оказать помощь. Надежды свои они считали тем более обоснованными, что
флорентийцы ввязались в войну с королем Альфонсом.
Король, находившийся в Тиволи, намеревался предпринять завоевание
Тосканы, как у него и было оговорено с Филиппо. Он полагал, что война в
Ломбардии облегчит ему задачу и предоставит достаточно времени, но прежде
чем начать действия в открытую, хотел иметь хоть какую-то опору в Тоскане: с
этой целью он начал переговоры в крепости Ченнина в верхнем Валь д'Арно и
занял ее. Флорентийцы, застигнутые этой неожиданностью врасплох, видя, что
король движется, чтобы разгромить их, наняли кондотьеров, назначили военный
совет Десяти и по своему обычаю стали готовиться к войне. Король со своим
войском уже вступил на территорию Сиены и всячески старался перетянуть этот
город на свою сторону, но сиенцы оставались верны своей дружбе с Флоренцией
и не открывали королю ни ворот Сиены, ни других своих городов. Правда, они
снабжали его продовольствием, но оправданием служила им их слабость и
военное превосходство неприятеля. Тут король убедился, что вторжение
через Валь д'Арно у него не получится, - то ли потому что он снова
потерял Ченнину, то ли потому что флорентийцы уже набрали некоторое
количество войска. Поэтому он двинулся на Вольтерру и взял в ее землях
немало крепостей. Оттуда он перешел в пизанские земли и с помощью Арриго и
Фацио из рода графов делла Герардеска занял там несколько замков, а затем
осадил Кампилью, но не смог взять ее, ибо эта крепость оказалась под защитой
флорентийцев и, кроме того, наступила зима. Поэтому король оставил охрану во
всех занятых им крепостях, а с остальным войском стал на зимние квартиры в
сиенских землях.
Воспользовавшись этим временем года, флорентийцы сумели позаботиться о
наборе войск, во главе которых поставили Федериго, синьора Урбино и
Сиджисмондо Малатесту, владетеля Римини. Хотя согласия между этими
военачальниками вообще не было, они благодаря рассудительности флорентийских
комиссаров Нери ди Джина и Бернадетто Медичи все же сохранили его в такой
мере, что могли начать кампанию еще в зимние холода. Возвращено было все
утраченное в пизанских землях и Рипоме-ранче во владениях Вольтерры, а
королевских солдат, которые перед тем совершенно беспрепятственно совершали
любые набеги на Маремму, удалось обуздать настолько, что они едва могли
удерживать крепости, которые им поручено было оборонять. С наступлением
весны комиссары со своими войсками в количестве пяти тысяч всадников и двух
тысяч пехотинцев остановились в Спедалетто, король же со своей
пятнадцатитысячной армией подошел к Кампилье на расстояние трех миль. Но, в
то время как ожидалось, что им опять будет предпринята осада этой крепости,
он неожиданно бросился на Пьомбино, рассчитывая быстро захватить это плохо
укрепленное место: захват Пьомбино действительно был бы ему весьма выгоден,
а для флорентийцев крайне опасен, так как из этого города, который легко
было снабжать по морю, можно было делать набеги на все пизанские земли и
вести с Флоренцией долгую и изнурительную для нее войну. Нападение на
Пьомбино очень встревожило флорентийцев, и на военном совете они решили, что
если бы им удалось продержаться со всем войском в болотистых кустарниках
Кампильи, королю пришлось бы отступить, если даже не разбитым, то во всяком
случае бесславно.
В соответствии с этим они вооружили в Ливорно четыре крупных галеры и
на них перебросили в Пьомбино триста пехотинцев, а затем расположились
лагерем в Кальдане, где на них трудно было бы напасть, ибо им казалось
опасным оставаться на заросшей кустарником равнине.
Флорентийское войско получало продовольствие в окружающей местности,
неплодородной и малолюдной, почему снабжение было до крайности затруднено.
Солдаты от этого немало терпели, особенно же от нехватки вина: на месте оно
не производилось, а подвоза извне не было, так что многим солдатам его
недоставало. Король же, напротив, хоть и прижатый флорентийцами, имел в
достатке все, кроме сена, ибо продовольствие ему доставлялось по морю.
Поэтому флорентийцы тоже предприняли попытку снабжать свое войско тем же
путем и, нагрузив свои трехмачтовые галеры припасами, послали их к войску.
Однако эти суда были перехвачены семью галерами короля, две из них были
взяты, а прочие повернули обратно, что окончательно отняло у флорентийского
войска надежду на снабжение. Более двухсот человек из обозной обслуги
перебежали к королю, будучи не в состоянии вынести отсутствие вина. Все же
прочее войско громко роптало, заявляя, что не может оно больше оставаться в
таком жарком месте, где вина нет, а питьевая вода плохого качества. В конце
концов комиссары решили сняться со стоянки и предпринять захват нескольких
крепостей, еще оставшихся в руках короля, который хотя не страдал от
нехватки продовольствия и обладал более многочисленным войском, убеждался,
однако, что войско это каждодневно тает, ибо его одолевают болезни,
порождаемые в жаркое время года этой болотистой местностью. Они
свирепствовали с такой силой, что почти все солдаты были больны и многие
умирали.
Положение это привело к тому, что начались попытки замириться, причем
король требовал пятьдесят тысяч флоринов и сдачу Пьомбино. При обсуждении
этих условий во Флоренции сторонники мира - их было значительное большинство
- требовали согласия на них, заявляя, что нельзя и представить себе, как
можно успешно закончить войну, требующую таких огромных расходов.
Однако Нери Каппони, прибыв во Флоренцию, придал им мужества такими
доводами, что условия короля были единодушно отвергнуты; и они решили взять
под защиту владетеля Пьомбино, обещав ему не оставить его ни в военное, ни в
мирное время, только бы сам он, не сдаваясь, продолжал оборону, как делал
это доныне. Узнав об этом решении и видя, что из-за слабости своего войска
ему город не взять, король в полном беспорядке снял осаду. Потерял он более
двух тысяч человек и с оставшимся войском удалился в сиенские земли, а
оттуда в свое королевство, пылая гневом на флорентийцев и грозя им новой
войной в будущем году.
Пока в Тоскане совершались все эти события, граф Франческо, став в
Ломбардии главой миланских войск, постарался прежде всего подружиться с
Франческо Пиччинино, тоже сражавшимся на их стороне, чтобы он поддерживал
его во всех начинаниях или во всяком случае не ставил ему больших препон.
Итак, он начал военные действия. Жители Павии, понимая, что им против него
не устоять, но не желая подчиниться Милану, предложили сдать ему город с тем
условием, что он не сделает их миланскими подданными. Графу очень хотелось
завладеть этим городом, - он считал его блестящим украшением начала своих
замыслов. Удерживал его не страх и не стыд перед нарушением взятых на себя
обязательств, ибо большие люди стыдом почитают неудачу, а не обманом
полученный выигрыш. Боялся он того, что, приняв предложение павийцев,
раздражит миланцев настолько, что они сдадутся Венеции, а отвергнув его,
окажутся лицом к лицу с герцогом Савойским, у которого в Павии много
сторонников: так или иначе, но и в том, и в другом случае он, казалось ему,
теряет всякую надежду завладеть Ломбардией. Полагая, что взять этот город
все же менее опасно, чем дать завладеть им кому-то другому, он решил принять
его, будучи к тому же уверен, что миланцев успокоить удастся: он поэтому
стал убеждать их, что было бы крайне неблагоразумно отвергнуть предложение
Павии, ибо в этом случае ее жители призвали бы к себе либо герцога
Савойского, либо венецианцев, и для миланского государства и то, и другое
было бы гибельным. Кроме того,
для них было бы гораздо лучше иметь в качестве соседа его их друга, чем
кого-нибудь более могущественного, и притом врага.
Миланцев это крайне встревожило, ибо им показалось, что здесь-то и
обнаруживаются честолюбие графа и цели, к которым он стремится. Однако они
решили не проявлять подозрительности, так как в случае разрыва с графом
могли обратиться только к венецианцам, чье высокомерие и непомерные
притязания не могли их не отпугивать. Поэтому ими принято было решение
держаться графа и с его помощью сперва поправить наиболее срочные дела в
надежде, что, избавившись от этих грозящих им бед, они как-нибудь избавятся
и от него. Ибо на них готовы были напасть не только венецианцы, но также
генуэзцы, и герцог Савойский, действовавший от имени Карла Орлеанского, сына
одной из сестер герцога Филиппе Впрочем, последнее нападение было отбито
графом без особого труда, так что единственным врагом оставались венецианцы,
которые, имея сильное войско, хотели во что бы то ни стало завладеть всем
герцогством Миланским, - Лоди и Пьяченца им уже принадлежали. Граф подверг
осаде этот последний город, взял его после длительного и упорного штурма и
предал разграблению. Тут наступила зима, он разместил свои войска на зимние
квартиры, а сам обосновался в Кремоне, где в течение всего неблагоприятного
времени года отдыхал в обществе своей супруги.
Но едва лишь дело повернулось к весне, как войска Венеции и Милана
начали действовать. Миланцы хотели отбить Лоди, после чего замириться с
венецианцами, ибо военные расходы все увеличивались, а подозрения насчет их
кондотьера все усиливались. Мир был им необходим и чтобы отдохнуть хоть
немного, и чтобы избавиться от графа. Поэтому они решили, что войско их
захватит Караваджо, ибо надеялись, что Лоди сдастся, как только эта крепость
будет вырвана из рук врага. Граф подчинился желанию миланцев, хотя предпочел
бы перейти на тот берег Адды и напасть на область Бреши. Он осадил Караваджо
и укрепил свой лагерь рвами и защитными сооружениями, чтобы венецианцы
встретились с неодолимыми
препятствиями, если бы вздумали прорвать кольцо осады. Неприятель в
свою очередь подвел свое войско во главе с Микелетто, их капитаном, на
расстояние около двух выстрелов из лука к лагерю графа: там оно оставалось в
течение ряда дней и беспрестанно затевало стычки. Тем не менее граф все
теснее и теснее сжимал кольцо вокруг крепости и довел ее уже до того
положения, что она должна была вот-вот сдаться. Венецианцев это до крайности
смущало, так как им представлялось, что потеря этой крепости означает
проигрыш всей кампании. Венецианские военачальники с горячностью обсуждали
вопрос о том, каким способом оказать помощь осажденным, причем единственным
возможным представлялась прямая атака укрепленных позиций графа, что, однако
же, сопряжено было с величайшей опасностью. Тем не менее потерять эту
крепость казалось им столь ужасным, что венецианский сенат, вообще довольно
несмелый и не любивший принимать сомнительных и связанных с опасностью
решений, желая во что бы то ни стало удержать Караваджо, предпочел скорее
а самого его нет в живых, и уже не надеясь на помощь короля Арагонского,
стал искать замирения с графом, и при посредничестве Флоренции мир был
заключен на тех условиях, что папе остались из владений в Марке лишь Озимо,
Фабриано и Риканати, все же прочее перешло к графу.
После замирения в Марке вся Италия наслаждалась бы миром, если бы не
нарушали его болонцы. В Болонье имелись две могущественные семьи - Каннески
и Бентивольи; последних возглавлял Аннибале, первых - Баттис-та. Чтобы иметь
побольше доверия друг к другу, они заключали между собою частые брачные
союзы; но известно, что людям, охваченным одними и теми же честолюбивыми
замыслами, легче вступать в родство друг с другом, чем в дружбу. После
изгнания Франческо Пиччинино Аннибале Бентивольо добился вступления Болоньи
в союз с Флоренцией и Венецией. Баттиста, со своей стороны, зная, как
желательно герцогу завладеть этим городом, тайно сговорился с ним об
умерщвлении Аннибале и о передаче Болоньи под его власть. Уговорившись
насчет того, как это сделать, 25 июня 1445 года Баттиста со своими людьми
напал на Аннибале, убил его, и затем они стали бегать по улицам города,
возглашая имя герцога. Комиссары Венеции и Флоренции, находившиеся тогда в
Болонье, при первых же признаках мятежа удалились в свои дома, но вскоре им
стало известно, что народ не только не на стороне убийц, а, напротив,
собирается с оружием на площади, громко сокрушаясь о смерти Аннибале. Тогда
к ним возвратилось мужество; они со всеми, кто при них находился,
присоединились к народу и, собравшись с силами, напали на сторонников
Каннески, одних перебили, а других выгнали из города. Баттиста не успел
бежать, но не был в числе убитых. Он скрылся у себя дома, где спрятался в
погребе для хранения зерна. Враги искали его весь день и, будучи уверены в
том, что он не уходил из города, до того запугали его слуг, что один из
мальчиков указал им, где скрывается хозяин. Его вытащили оттуда еще в полном
вооружении и сперва умертвили, а затем протащили труп по улицам и сожгли.
Так, влияния герцога оказалось достаточно, чтобы затеять дело, но его силы
не подоспели вовремя, чтобы его поддержать.
Смерть Баггисты и бегство всех Каннески с их сторонниками водворили в
Болонье мир, но она продолжала пребывать в смущении. В семье Бентивольо не
оказалось никого, способного взять в руки бразды правления. После Аннибале
остался только один сын, шестилетний Джованни, так что можно было опасаться
возникновения среди сторонников Бентивольо разногласий, благоприятствующих
возвращению Каннески и гибельных для государства и партии Бентивольо. Видя
их нерешительность и смущение, Франческо, бывший граф Поппи, находившийся в
то время в Болонье, сообщил наиболее видным гражданам, что если они хотят
себе в правители человека одной крови с Аннибале, он может им на такого
указать. И он рассказал, что лет двадцать назад Эрколе, двоюродный брат
Аннибале, находясь в Поппи, сошелся там с одной девушкой, у которой родился
сын, названный Санти: Эрколе неоднократно говорил, что является его отцом,
чего не стал бы отрицать ни один человек, знающий Эрколе и юношу, настолько
они были похожи друг на друга. Словам графа поверили и поспешили послать во
Флоренцию нескольких граждан опознать молодого человека и договориться с
Козимо и Нери насчет переезда его в Болонью.
Того, кто считался отцом Санти, уже не было в живых, и молодой человек
находился под опекой своего дяди, Антонио да Кашезе, человека богатого и
бездетного и большого друга Нери. Прослышав обо всем этом, Нери рассудил,
что не следует ни отвергать предложения болонцев, ни принимать его слишком
поспешно, а нужно, чтобы Санти объяснился с посланцами Болоньи в присутствии
Козимо. Свидание между ними действительно состоялось, и болонцы не просто
отнеслись к Санти с уважением, но и пришли от него в полное восхищение, так
владели их сердцами партийные страсти. Сперва, однако, ни к какому решению
не пришли, но Козимо, вызвав Санти для беседы с глазу на глаз, сказал ему:
"В данном случае лучший себе советчик ты сам, ибо лишь тебе надлежит сделать
выбор, соответствующий твоей натуре. Если ты признаешь себя сыном Эрколе
Бентивольо, то обратишься к делам, достойным этого дома и твоего отца. Но
если ты предпочитаешь быть сыном Аньоло да Кашезе, то останешься во
Флоренции и всю жизнь свою будешь заниматься низменным ремеслом в цехе
Лана".
Слова эти убедили юношу, сначала почти уже готового отказаться от
предложения болонцев, и он ответил, что сделает так, как решат за него
Козимо и Нери. Он дал согласие болонским посланцам, был соответственно одет,
получил коней и слуг и вскоре в сопровождении большой свиты был привезен в
Болонью, где ему поручили воспитание сына Аннибале и управление городом. На
этом посту он проявил столько мудрости, что там, где все его предки погибали
под ударами своих врагов, он мирно прожил свою жизнь и скончался, окруженный
почетом.
После того как умер Никколо Пиччинино и произошло замирение в Марке,
Филиппо захотел найти подходящего человека для командования своими войсками.
С этой целью он вступил в тайные переговоры с Чарпел-лоне, одним из самых
способных военачальников графа. Когда они договорились, Чарпеллоне попросил
у графа позволения отправиться в Милан, чтобы вступить во владение замками,
которые герцог подарил ему во время прежних войн. Граф, заподозрив сговор
между ними и не желая, чтобы герцог мог использовать против него его же
человека, велел сперва арестовать Чарпеллоне, а затем казнить его под
предлогом, будто с его стороны обнаружена измена. Это привело Филиппо в
величайшее негодование и гнев, но весьма обрадовало венецианцев и
флорентийцев, которые сильно побаивались, как бы вооруженные силы графа и
могущество герцога не объединились между собой. Однако возмущение герцога
вызвало в Марке новую войну.
Римини подвластно было Сиджисмондо Малатесте, который, будучи зятем
графа, рассчитывал получить во владение также Пезаро, но граф, заняв Пезаро,
отдал его своему брату Алессандро. Уже это крайне раздражило Сиджисмондо, а
тут еще Федериго Монтефельтро, его недруг, при поддержке графа, получил во
владение Урбино. Это сблизило Сиджисмондо с герцогом и побудило папу и
короля Неаполитанского начать войну с графом, который, чтобы Сиджисмондо
отведал первых плодов столь желанной ему войны, решил выступить первым и
напал
на Сиджисмондо. Тут снова в Романье и Марке начались волнения, ибо
Филиппо, король и папа послали на помощь Сиджисмондо немалые силы, а
флорентийцы и венецианцы снабдили графа если не войсками, то во всяком
случае денежными средствами. Филиппо уже не удовлетворяли военные действия в
Романье, он попытался отнять у графа Кремону и Понтремоли, однако Понтремоли
защитили флорентийцы, а Кремону венецианцы, так что в Ломбардии тоже начали
воевать, но после ряда операций в Кремонской области Франческо Пиччинино,
военачальник герцога, был разбит в Казале Микелетто и венецианскими
войсками.
Эта победа пробудила в венецианцах надежду на то, что им удастся
изгнать герцога из его государства, они послали своего комиссара в Кремону и
осадили Гьярададду, заняв все владения герцога, за исключением Кремы. Затем
они перешли Адду и делали уже набеги до самых ворот Милана, так что герцогу
пришлось обратиться к Альфонсу с просьбой о помощи, доказывая, как опасно
было бы для его королевства, если бы Ломбардия оказалась во власти
венецианцев. Альфонс эту помощь ему обещал, но никакие войска не могли бы
пройти в Ломбардию, если бы этому воспротивился граф.
Тогда Филиппо принялся умолять, чтобы тот не оставлял в беде своего
старого и слепого тестя. Сфорца, конечно, был зол на герцога за развязанную
против него, графа, войну, но, с другой стороны, его не устраивало и
возвеличение Венеции, да и денег ему уже не хватало, так как лига отпускала
средства скуповато: флорентийцы перестали страшиться герцога, а именно страх
перед ним заставлял их ценить графа, венецианцы же ничего не имели бы против
крушения Сфорца, ибо считали, что только он может помешать им захватить всю
Ломбардию. Тем не менее, в то время как Филиппо пытался вновь привлечь его к
себе на службу, обещая ему верховное командование всеми своими вооруженными
силами, только бы он отошел от венецианцев и вернул Марку папе, венецианцы
направили к графу посла, обещая ему Милан, если они его возьмут, и
постоянное командование их войсками, ишь бы он продолжал войну в Марке и не
пропускал войск Альфонса в Ломбардию.
Обещания Венеции были блестящие, и к тому же венецианцы оказали ему
немалые услуги, вступив в войну для того, чтобы защитить Кремону. Обиды же,
нанесенные герцогом Сфорца, были еще свежи, а посулы его - не слишком
щедрые, да и неверные. Тем не менее граф колебался - какое же решение ему
принять. С одной стороны, его связывали обязательства перед лигой, данное
слово, недавняя услуга Венеции, новые обещания на будущее. С другой - мольбы
тестя, а главное, скрытый яд, который чудился ему за щедрыми посулами
венецианцев: он отлично понимал, что если венецианцы одолеют герцога, то
лишь от их доброй воли будет зависеть и выполнение обещаний, и даже судьба
его владений, а на эту добрую волю не положился бы ни один мудрый государь,
не вынуждаемый к тому обстоятельствами. Конец колебаниям графа положила
непомерная жадность венецианцев. Понадеявшись занять Кремону с помощью
нескольких своих сторонников в этом городе, они направили к ней под каким-то
другим предлогом свои войска. Но сговор этот, обнаруженный теми, кто
управлял в Кремоне от имени графа, не удался: Кремоны венецианцы не
получили, а графа потеряли, ибо он, отбросив теперь всякую щепетильность,
перешел на сторону герцога.
Папа Евгений скончался, и преемником его стал Николай V. Граф собрал
уже все свое войско у Котиньолы, чтобы перебраться в Ломбардию, когда ему
сообщили о смерти герцога, случившейся в последний день августа месяца 1447
года. Новость эта вызвала у него тревогу, ибо ему казалось, что войско его
еще не в полном порядке из-за некоторой задержки в выплате жалованья. Он
опасался венецианцев - у них было достаточно военной силы, и теперь они
являлись его врагами, ибо он ведь только что перешел от них к герцогу. Он
боялся своего извечного врага Альфонса. Он не мог особенно рассчитывать на
флорентийцев, находившихся в союзе с Венецией, или на папу, ибо еще
удерживал несколько принадлежавших ему городов. Тем не менее он решился
бросить вызов судьбе и действовать в зависимости от того, как сложатся
обстоя-
тельства, ибо чаще всего, именно начав действовать, получаешь внезапное
озарение, которое так и не возникло бы в бездействии. Больше всего он
надеялся на то, что если жители Милана захотят противиться натиску
венецианцев, они смогут прибегнуть лишь к его вооруженным силам. Итак,
собравшись с мужеством, он перешел через болонские земли, вступил на
территорию Модены и Реджо, остановился с войсками на берегу Ленцы и оттуда
послал в Милан предложение выступить в его защиту.
После смерти герцога в Милане одни желали жить в условиях свободы,
другие хотели нового государя, но из этих последних одни предпочитали
Сфорца, а другие короля Альфонса. Однако сторонники свободы, у которых было
больше единства, возобладали и организовали республику. Впрочем, многие
города герцогства отказались признать ее власть, так как одни считали, что
сами могут по примеру Милана наслаждаться свободой, а другие, не
стремившиеся к свободе, не желали, однако, миланского господства. Так, Лоди
и Пьяченца отдались под власть Венеции, Парма и Павия объявили себя
свободными. Когда графу стали известны все эти разногласия, он отправился в
Кремону, где его представители встретились с миланскими послами, и они
совместно решили, что граф будет капитаном миланских войск на тех же
условиях, что были ему предложены герцогом Филиппо. Добавлено было только
еще одно условие: Бреша остается за графом; если же он возьмет Верону, то
получит ее, а Брешу вернет Милану.
Еще до смерти герцога папа Николай, сразу же после своего восшествия на
престол понтифика, пытался установить мир между итальянскими государями. Для
этой цели он договорился с послами Флоренции, прибывшими на торжества,
связанные с провозглашением его папой, устроить в Ферраре собрание
представителей для установления либо длительного перемирия, либо даже
прочного мира. Туда и прибыл папский легат и представители Флоренции,
Венеции и герцога. Король Альфонс своих представителей не прислал. Он с
большим количеством пехоты и конницы находился в Тиволи, и оттуда оказывал
поддержку герцогу. Считалось, что их планы состоят
в том, чтобы, перетянув на свою сторону графа, открыто напасть на
Флоренцию и Венецию, пока же войска графа в Ломбардию еще не проникли,
участвовать в феррарских мирных переговорах; причем король, не прислав своих
послов, сообщил, что он и без того ратифицирует все, с чем согласится
герцог. Условия обсуждались очень долго и после нескончаемых споров решено
было заключить вечный мир или же перемирие на пять лет - что предпочтет
герцог. Его представители возвратились в Милан, чтобы узнать его волю, но он
уже был мертв. Несмотря на кончину герцога, миланцы соглашались на
достигнутую договоренность, однако воспротивились миру венецианцы: теперь
они более чем когда-либо рассчитывали завладеть всем герцогством Миланским,
особенно после того, как Лоди и Пьяченца сейчас же после смерти герцога
добровольно перешли к ним. Они надеялись либо силой, либо путем договоров в
самое короткое время отобрать у Милана все зависящие от него земли и вообще
оказать на него такое давление, чтобы он сдался им еще до того, как ему
смогут оказать помощь. Надежды свои они считали тем более обоснованными, что
флорентийцы ввязались в войну с королем Альфонсом.
Король, находившийся в Тиволи, намеревался предпринять завоевание
Тосканы, как у него и было оговорено с Филиппо. Он полагал, что война в
Ломбардии облегчит ему задачу и предоставит достаточно времени, но прежде
чем начать действия в открытую, хотел иметь хоть какую-то опору в Тоскане: с
этой целью он начал переговоры в крепости Ченнина в верхнем Валь д'Арно и
занял ее. Флорентийцы, застигнутые этой неожиданностью врасплох, видя, что
король движется, чтобы разгромить их, наняли кондотьеров, назначили военный
совет Десяти и по своему обычаю стали готовиться к войне. Король со своим
войском уже вступил на территорию Сиены и всячески старался перетянуть этот
город на свою сторону, но сиенцы оставались верны своей дружбе с Флоренцией
и не открывали королю ни ворот Сиены, ни других своих городов. Правда, они
снабжали его продовольствием, но оправданием служила им их слабость и
военное превосходство неприятеля. Тут король убедился, что вторжение
через Валь д'Арно у него не получится, - то ли потому что он снова
потерял Ченнину, то ли потому что флорентийцы уже набрали некоторое
количество войска. Поэтому он двинулся на Вольтерру и взял в ее землях
немало крепостей. Оттуда он перешел в пизанские земли и с помощью Арриго и
Фацио из рода графов делла Герардеска занял там несколько замков, а затем
осадил Кампилью, но не смог взять ее, ибо эта крепость оказалась под защитой
флорентийцев и, кроме того, наступила зима. Поэтому король оставил охрану во
всех занятых им крепостях, а с остальным войском стал на зимние квартиры в
сиенских землях.
Воспользовавшись этим временем года, флорентийцы сумели позаботиться о
наборе войск, во главе которых поставили Федериго, синьора Урбино и
Сиджисмондо Малатесту, владетеля Римини. Хотя согласия между этими
военачальниками вообще не было, они благодаря рассудительности флорентийских
комиссаров Нери ди Джина и Бернадетто Медичи все же сохранили его в такой
мере, что могли начать кампанию еще в зимние холода. Возвращено было все
утраченное в пизанских землях и Рипоме-ранче во владениях Вольтерры, а
королевских солдат, которые перед тем совершенно беспрепятственно совершали
любые набеги на Маремму, удалось обуздать настолько, что они едва могли
удерживать крепости, которые им поручено было оборонять. С наступлением
весны комиссары со своими войсками в количестве пяти тысяч всадников и двух
тысяч пехотинцев остановились в Спедалетто, король же со своей
пятнадцатитысячной армией подошел к Кампилье на расстояние трех миль. Но, в
то время как ожидалось, что им опять будет предпринята осада этой крепости,
он неожиданно бросился на Пьомбино, рассчитывая быстро захватить это плохо
укрепленное место: захват Пьомбино действительно был бы ему весьма выгоден,
а для флорентийцев крайне опасен, так как из этого города, который легко
было снабжать по морю, можно было делать набеги на все пизанские земли и
вести с Флоренцией долгую и изнурительную для нее войну. Нападение на
Пьомбино очень встревожило флорентийцев, и на военном совете они решили, что
если бы им удалось продержаться со всем войском в болотистых кустарниках
Кампильи, королю пришлось бы отступить, если даже не разбитым, то во всяком
случае бесславно.
В соответствии с этим они вооружили в Ливорно четыре крупных галеры и
на них перебросили в Пьомбино триста пехотинцев, а затем расположились
лагерем в Кальдане, где на них трудно было бы напасть, ибо им казалось
опасным оставаться на заросшей кустарником равнине.
Флорентийское войско получало продовольствие в окружающей местности,
неплодородной и малолюдной, почему снабжение было до крайности затруднено.
Солдаты от этого немало терпели, особенно же от нехватки вина: на месте оно
не производилось, а подвоза извне не было, так что многим солдатам его
недоставало. Король же, напротив, хоть и прижатый флорентийцами, имел в
достатке все, кроме сена, ибо продовольствие ему доставлялось по морю.
Поэтому флорентийцы тоже предприняли попытку снабжать свое войско тем же
путем и, нагрузив свои трехмачтовые галеры припасами, послали их к войску.
Однако эти суда были перехвачены семью галерами короля, две из них были
взяты, а прочие повернули обратно, что окончательно отняло у флорентийского
войска надежду на снабжение. Более двухсот человек из обозной обслуги
перебежали к королю, будучи не в состоянии вынести отсутствие вина. Все же
прочее войско громко роптало, заявляя, что не может оно больше оставаться в
таком жарком месте, где вина нет, а питьевая вода плохого качества. В конце
концов комиссары решили сняться со стоянки и предпринять захват нескольких
крепостей, еще оставшихся в руках короля, который хотя не страдал от
нехватки продовольствия и обладал более многочисленным войском, убеждался,
однако, что войско это каждодневно тает, ибо его одолевают болезни,
порождаемые в жаркое время года этой болотистой местностью. Они
свирепствовали с такой силой, что почти все солдаты были больны и многие
умирали.
Положение это привело к тому, что начались попытки замириться, причем
король требовал пятьдесят тысяч флоринов и сдачу Пьомбино. При обсуждении
этих условий во Флоренции сторонники мира - их было значительное большинство
- требовали согласия на них, заявляя, что нельзя и представить себе, как
можно успешно закончить войну, требующую таких огромных расходов.
Однако Нери Каппони, прибыв во Флоренцию, придал им мужества такими
доводами, что условия короля были единодушно отвергнуты; и они решили взять
под защиту владетеля Пьомбино, обещав ему не оставить его ни в военное, ни в
мирное время, только бы сам он, не сдаваясь, продолжал оборону, как делал
это доныне. Узнав об этом решении и видя, что из-за слабости своего войска
ему город не взять, король в полном беспорядке снял осаду. Потерял он более
двух тысяч человек и с оставшимся войском удалился в сиенские земли, а
оттуда в свое королевство, пылая гневом на флорентийцев и грозя им новой
войной в будущем году.
Пока в Тоскане совершались все эти события, граф Франческо, став в
Ломбардии главой миланских войск, постарался прежде всего подружиться с
Франческо Пиччинино, тоже сражавшимся на их стороне, чтобы он поддерживал
его во всех начинаниях или во всяком случае не ставил ему больших препон.
Итак, он начал военные действия. Жители Павии, понимая, что им против него
не устоять, но не желая подчиниться Милану, предложили сдать ему город с тем
условием, что он не сделает их миланскими подданными. Графу очень хотелось
завладеть этим городом, - он считал его блестящим украшением начала своих
замыслов. Удерживал его не страх и не стыд перед нарушением взятых на себя
обязательств, ибо большие люди стыдом почитают неудачу, а не обманом
полученный выигрыш. Боялся он того, что, приняв предложение павийцев,
раздражит миланцев настолько, что они сдадутся Венеции, а отвергнув его,
окажутся лицом к лицу с герцогом Савойским, у которого в Павии много
сторонников: так или иначе, но и в том, и в другом случае он, казалось ему,
теряет всякую надежду завладеть Ломбардией. Полагая, что взять этот город
все же менее опасно, чем дать завладеть им кому-то другому, он решил принять
его, будучи к тому же уверен, что миланцев успокоить удастся: он поэтому
стал убеждать их, что было бы крайне неблагоразумно отвергнуть предложение
Павии, ибо в этом случае ее жители призвали бы к себе либо герцога
Савойского, либо венецианцев, и для миланского государства и то, и другое
было бы гибельным. Кроме того,
для них было бы гораздо лучше иметь в качестве соседа его их друга, чем
кого-нибудь более могущественного, и притом врага.
Миланцев это крайне встревожило, ибо им показалось, что здесь-то и
обнаруживаются честолюбие графа и цели, к которым он стремится. Однако они
решили не проявлять подозрительности, так как в случае разрыва с графом
могли обратиться только к венецианцам, чье высокомерие и непомерные
притязания не могли их не отпугивать. Поэтому ими принято было решение
держаться графа и с его помощью сперва поправить наиболее срочные дела в
надежде, что, избавившись от этих грозящих им бед, они как-нибудь избавятся
и от него. Ибо на них готовы были напасть не только венецианцы, но также
генуэзцы, и герцог Савойский, действовавший от имени Карла Орлеанского, сына
одной из сестер герцога Филиппе Впрочем, последнее нападение было отбито
графом без особого труда, так что единственным врагом оставались венецианцы,
которые, имея сильное войско, хотели во что бы то ни стало завладеть всем
герцогством Миланским, - Лоди и Пьяченца им уже принадлежали. Граф подверг
осаде этот последний город, взял его после длительного и упорного штурма и
предал разграблению. Тут наступила зима, он разместил свои войска на зимние
квартиры, а сам обосновался в Кремоне, где в течение всего неблагоприятного
времени года отдыхал в обществе своей супруги.
Но едва лишь дело повернулось к весне, как войска Венеции и Милана
начали действовать. Миланцы хотели отбить Лоди, после чего замириться с
венецианцами, ибо военные расходы все увеличивались, а подозрения насчет их
кондотьера все усиливались. Мир был им необходим и чтобы отдохнуть хоть
немного, и чтобы избавиться от графа. Поэтому они решили, что войско их
захватит Караваджо, ибо надеялись, что Лоди сдастся, как только эта крепость
будет вырвана из рук врага. Граф подчинился желанию миланцев, хотя предпочел
бы перейти на тот берег Адды и напасть на область Бреши. Он осадил Караваджо
и укрепил свой лагерь рвами и защитными сооружениями, чтобы венецианцы
встретились с неодолимыми
препятствиями, если бы вздумали прорвать кольцо осады. Неприятель в
свою очередь подвел свое войско во главе с Микелетто, их капитаном, на
расстояние около двух выстрелов из лука к лагерю графа: там оно оставалось в
течение ряда дней и беспрестанно затевало стычки. Тем не менее граф все
теснее и теснее сжимал кольцо вокруг крепости и довел ее уже до того
положения, что она должна была вот-вот сдаться. Венецианцев это до крайности
смущало, так как им представлялось, что потеря этой крепости означает
проигрыш всей кампании. Венецианские военачальники с горячностью обсуждали
вопрос о том, каким способом оказать помощь осажденным, причем единственным
возможным представлялась прямая атака укрепленных позиций графа, что, однако
же, сопряжено было с величайшей опасностью. Тем не менее потерять эту
крепость казалось им столь ужасным, что венецианский сенат, вообще довольно
несмелый и не любивший принимать сомнительных и связанных с опасностью
решений, желая во что бы то ни стало удержать Караваджо, предпочел скорее