Страница:
каковы действия "посланцев партии" в этой республике.
Свет на подлинный характер происшедшего проливает сделанный в начале
1920 г. доклад в ЦК РКП (б) К. Ракоя (Рычкова), командированного в Москву по
телеграмме Ленина для выяснения ситуации в Башкирии. Говоря о причинах
конфликта, К. Ракой называет "партийную ориентацию на диктатуру в
национальном вопросе". Вот его размышления о происшедшем: "Вы отлично зна-
ете, что наша партия до сего времени совершенно не подготовлена к тому,
чтобы как следует разобраться в таких вопросах, как право наций на
самоопределение, в автономии и вообще в национальных вопросах. Многие из
наших товарищей совершенно убежденно трактуют о том, что мы должны твердо
стоять на пути строгой пролетарской диктатуры, ... многие товарищи полагают,
что пресловутые "самоопределение", "автономии" и т. п. не стоят выеденного
яйца, понимая это как дипломатическую игру, которую в некоторых случаях
Рабоче-крестьянское правительство должно играть всерьез, как это делается,
например, по отношению к Башкирии, Киргизии и проч... Основываясь на нашем
опыте, мы больше всего должны остерегаться той торопливости, неумелой
теоретичности и того декретирования из Москвы, какое мы проявляем по
отношению к Башкирии. Многие из наших товарищей, находясь в настоящее время
в Башкирии, стремясь только выслужиться, не брезгуют никакими средствами и с
негодными средствами пускают в ход полное принуждение... если подобным
образом действовать по отношению к инородцам, как действовали по отношению к
Башкирии тов. Артем и компания, и если к тому же еще, чего я лично не
допускаю, действия т. Артема и др. санкционировались высшим партийным
органом ЦК РКП -- ВЦИК, то это было таким идиотизмом, таким тупоумием и
такою гибелью дела, что сознательно так работать могут провокаторы". О том,
что все это были действительные факты, а не только эмоции, свидетельствует
мнение члена Кирвоенревкома Т. И. Се-дельникова, констатировавшего, что
"Башкирию в начале года поставил на дыбы "ласковый теленок" т. Артем своей
мелкотравчатой и плоскодонной политикой вместе с почти полной деловой
невменяемостью".
На фоне такой "интернационалистской невменяемости" особо явственно
видна "вменяемость", а точнее государственная мудрость и деловой подход
"националиста" А. 3. Валидова. Приведем посланное им в январе 1920 г. письмо
в ЦК РКП (копия--Ленину и Троцкому). Валидов пишет следующее: "...в
руководящем органе РКП нет ни одного в совершенстве знакомого со своей
страной, сильного и авторитетного на Востоке человека из восточных
мусульманских национальностей... Вы сами больше, чем мы, понимаете, какие
трудности Вам и восточным революционерам приходится одолевать, когда Вы
рукою русского пролетариата начинаете восстанавливать
похороненное, как казалось навсегда, русским империализмом человеческое
самосознание, сознание необходимости борьбы за существование забитых
Восточных народов... В эти моменты к Вам являются с Востока какие-то
Баракатулла, Киргизские и Туркестанские представители, какие-то Валидовы,
Байтурсуновы, Тунги-чины и другие, непривычные Вашему слуху имена и Вы не
знаете, кто из них авантюрист, а кто нет... Доброжелатели из руководителей
разных Главков и Главных учреждений смотрят на вопросы, возбуждаемые
Востоком и на требования, предъявляемые с Востока и думают -- ... не ловушка
ли это людей из страны тысячи и одной ночи". Валидов предлагает иметь в
центре сильного авторитетного представителя мусульманского Востока, хотя бы
и не коммуниста и рекомендует на этот пост видного деятеля Алаш-Орды Алихана
Букейханова, все более склонявшегося к признанию Советской власти. Однако
центр поддержал не А. 3. Валидова, а противную сторону. В итоге уже в ноябре
1920 года Валидов принимает участие в тайном заседании у назира финансов
Хивинской республики, предупреждая, что разгром башкирского правительства
Советской властью заставляет правительство Хорезма быть наготове к
повторению с ним точно такого же эксперимента.
Среди тех, кто не принял предложение Валидова, была Е. Д. Стасова,
крупный партийный работник. Не зная, не любя Востока (в чем признавалась в
письме к Ленину), она все же находила возможным руководить Советом
пропаганды его народов. Вся ее деятельность состояла в "выдерживании
партийной линии", подготовке анкет, инструкций и других
организационно-пропагандистских "мероприятий".
О неблагополучном положении дел в восточной политике предупреждал
Ленина в 1920 г. ответственный работник Центрального бюро коммунистических
организаций народов Востока (отдела Востока ЦК РКП) А. Таиров-Деев: "Будучи
мусульманином и хорошо зная восток, гля-дя на всю ту работу, которая на нем
производится и предвидя "восточный сюрприз" для Советской республи-ки, а
если эта политика изменена не будет, то этот "сюр-приз" неминуемо и в
недалеком будущем будет нам преподнесен, беру на себя смелость сказать, что
тот путь, по которому в настоящее время идет наша партия в своей ра-боте на
Востоке, грозит привести ее к совершенно обратным результатам...".
Фактически же Советский восток превратился в коридор для мировой
революции, когда стал очевиден крах надежд на ее осуществление на Западе.
Шло "подталкивание" событий в сторону их "революционного форсажа". Наглядно
это проявилось на примере "народных" революций в Бухаре и Хорезме. Как
бесхитростно сообщал в сентябре 1920 г. в телеграмме в ЦК РКП (б)
председатель Совета назиров Бухарской республики, "Фрунзе с самого начала
проводил военную подготовку переворота". Неудивительны и последствия
подобной политики. В Хиве и Бухаре, писал Г. В. Чичерин К. Радеку уже 9 июня
1921 г., мы вынуждены были поддержать своими штыками переворот, последствия
однако таковы, что даже туркестанские товарищи высказывают сомнения, не
лучше было бы, если бы остался прежний порядок, на Востоке эти события нам
навредили.
Вот что докладывал сотрудник Восточного отдела НКИД Ленину о бухарской
революции. Революция превратилась в форменное военное вступление Красной
Армии, ничем не прикрытое, нарушавшее все представления о праве народов на
самоопределение, и Бухара фактически оказалась оккупированной страной. При
занятии Бухары было выпущено несколько миллионов пуль, несколько тысяч
снарядов, из которых было немалое количество и химических. Вот что писали
сами бухарцы: "красноармейцы оскорбляли религиозные чувства мусульман
(сжигали мечети, употребляли листы Корана для естественных потребностей и т.
п.)". Были ограблены и вывезены ценности Бухары. Есть воспоминания очевидцев
"бухарского похода" как красноармейцы шли, обвешанные с головы до ног
драгоценными вещами.
Эта политика "интернационального сплочения" дала основание известному
специалисту по национальному вопросу Г. Бройдо обратиться в январе 1921 г. к
Ленину -- "...Теперь с восстановлением старых великорусско-коло-низаторских
способов колонизаторской деятельности, образовался неслыханный для Хивы
контрреволюционный фронт... Симпатии к Советской власти сменились острой,
хотя и скрытой ненавистью к ней среди трудящихся... Наши окраины -- Кавказ и
Туркестан, в особенности последний, достаточно подготовлены к принятию и
поддержке любых оккупантов, идущих под лозунгами борьбы с Советской
властью".
Царизм управлял "сверху", через губернаторов и наместников, сохраняя в
целом достаточный простор для
действия традиционных для этих обществ регуляторов. Большевизм
"по-революционному" вторгся в эти традиционные структуры. Борьба с религией,
вековыми социокультурными обычаями и нормами и экономическими укладами
приводила к самым негативным последствиям. В восточные районы нередко
посылались люди, не знающие специфики края, уповающие на власть идеи и силу
оружия. Видный деятель партии П. Лепешинский сообщал в центр о действиях в
Туркестане известного чекиста Г. Бокия, политика которого состояла в том,
чтобы "делать чик-чик" местному населению. Нередки были случаи "ссылки"
проштрафившихся центральных работников. Постепенно стала оформляться каста
новой -- уже партийной, знати. Не случайно, в оперативных сводках ГПУ,
встречались сведения о том, что "туземцы" считают советских чиновников еще
большими эксплуататорами, чем царских колонизаторов.
Не удивительно, что народы ответили на завоевания сопротивлением. Если,
скажем, в центральных губерниях движение русских крестьян и рабочих против
продовольственного и политического террора приняло характер освободительной
борьбы с большевизмом (восстание ижевских рабочих, антоновщина и др.), то на
Востоке вспыхнуло национально-освободительное движение. Им стало
басмачество.
Сегодня о нем говорится и пишется много. Приводят доводы, что нельзя
реабилитировать движение, с которым связано насилие, разгул религиозных и
националистических страстей. Да, все это было. И когда льется кровь
собратьев, то здесь нет выигравших. Есть только проигравшие, только слезы и
горе людское. Но у любого события есть свои побудительные причины. Действия
революционеров-интернационалистов, вторгшихся в чужой и непонятный им мир,
воспринимались фактически как действия оккупантов. Красная армия и
репрессивные органы прибегали к самым жестоким методам -- грабежа, насилия
над местным населением, расстрелов пленных и т. п. Об этом писал Ленину в
1920 г. известный партийный деятель Туркестана Н. Ходжаев. Ферганский фронт
существует, указывал он, благодаря политике "коммунистов-колонизаторов в
Туркестане". Красноармейцы "под видом разбойников" уничтожали мирных
жителей, насиловали женщин, разрушали деревни, в результате чего "чаша
терпения переполнилась до крайности". О том, что Советская власть проводила
экономический террор -- под видом "ку-
лака" обрушивая репрессии на простого труженика -- крестьянина, что
вело лишь к усилению басмачества, предупреждал руководящие органы и
следователь ВЧК в Туркестане П. П. Вильцин. Жестокость расправ была
обоюдной. Чекисты поступали с врагами столь же по-варварски, как и те с
коммунистами и красноармейцами. Так, например, в сентябре 1920 г. работник
Особого отдела Туркфронта пишет письмо, в котором похваляется своей
изуверской "доблестью": "Работаю в Особом Отделе. В мое распоряжение дали
недавно приехавших 10 шпионов из Крыма, пробиравшихся в Бухару (речь шла
скорее всего о представителях национальной партии Крымских татар Милли-Фирка
-- Авт.), но от Особого Отдела не уйдешь. Я их поодиночке выводил во двор и
мучил, острой палкой отрубал руки и ноги и в бешенстве кричал, что это за
умирающих коммунистов. Продержал до 10 часов вечера, пока не уничтожил
всех". Думается, что подобный случай -- не единичен.
Однако классовый подход и борьба за мировую революцию выстраивали свои
приоритеты. Интернационализм в его практической реализации стал
рассматриваться как право на игнорирование национальной независимости. В нем
потенциально было заложено и велико-державие. В борьбе за мировую революцию
начала оформляться концепция "красного империализма". "Мировая
коммунистическая республика с Лениным во главе" -- этот лозунг был весьма
популярен в 20-е годы. Под флагом советизации и "освобождения трудящихся"
происходило постепенное восстановление былой державы. Это обстоятельство
было проницательно оценено в белогвардейском лагере уже в 1919 г. как
переход "белой идеи" в "красную". В понимании сути такого процесса кроются и
надежды сменовеховцев и "патриотические" повороты в отношении СССР ряда
деятелей эмиграции, в целом, конечно, на дух не переносивших большевизма. В
1923 году, когда, казалось, революция в Германии вот-вот должна была
вспыхнуть, РКП (б) активно готовила своих членов и народ в целом к "оказанию
помощи" германской революции. На встречу с Гучковым поехал специальный
посланец Троцкого Беренс для переговоров о пропуске белогвардейскими частями
Красной Армии. Правда, "интернациональную интервенцию" осуществить не
удалось. Кстати, многие люди в России дали подобным попыткам, имевшим место
еще в 1918 году, достойную оценку. "Надо быть последовательным, -- писал
Ленину некий И. Балашев из Петро-
града. -- Мы желаем свободы для себя -- должны соблюдать этот принцип и
в отношении к другим, тогда только они станут уважать нашу свободу, без нее
же нет для человека ни достоинства, ни счастья на земле. Ваш же деспотизм и
насилие является таким же невыносимым гнетом, что в сравнении с ним царский
режим казался прямо легким... совесть народов -- в том числе и нашего
подскажет, что идеал, требующий для своего осуществления применения грубой
силы, несправедливости и потоков крови, есть несомненно идеал ложный и
весьма опасный".
Но предостережения не были услышаны. Характерны тезисы доклада А.
Микояна "К положению на Кавказе", посланные Ленину в декабре 1919 года. В
них прямо говорилось о возможности для коммунистов готовить "государственный
переворот" в республиках Закавказья, "свержение их правительств", а затем
перейти к "слиянию" их "в одну государственную единицу с Россией" и таким
путем "заложить фундамент рождающейся мировой республики Советов". Сценарий
затем реализуется столь стремительно, что полномочный представитель РСФСР в
Армении в полном недоумении пишет руководству: "О вступлении красных войск в
Армению мы не были предупреждены и даже после того, как это стало фактом,
нам продолжали сообщать, что красных войск в Армении нет и имеется лишь
отряд армянских повстанцев".
В марте 1920 г. Ленин получает письмо от М. М. Эссен из Грузии, в
котором она предупреждает, что большевистская тактика непризнания
суверенного грузинского государства играет на руку их противникам. В начале
мая подписывается мирный договор между Советской Россией и Грузией, по
которому РСФСР "безоговорочно" признала суверенитет и независимость
грузинского государства. В то же самое время Орджоникидзе и Киров посылают
Ленину шифрованную телеграмму, в которой говорилось следующее: "Обеспечить
за Советской Россией Азербайджан, не владея Грузией, почти невозможно...
Владея Грузией, мы вышибем англичан с восточного берега Черного моря,
открываем путь в Турцию... Завоевание Азербайджана и оставление Грузии
произведет самое гнусное впечатление на мусульман". А несколько позже Ленину
пишет один Киров. Он сетует на атмосферу подозрительности, "самые чудовищные
слухи" вокруг представительства РСФСР в Грузии. В частности, "на днях
итальянский посол в Грузии Меркантелли мне простодушно заявил -- пишет Киров
-- мы, -- сказал он, -- внимательно
смотрим на вашу работу здесь и хотим проверить лишний раз ваше
отношение к буржуазным республикам -- то есть способны ли вы жить в мире с
соседями. Все уверены, что вы скоро покажете свое отношение к мирному
договору как к клочку бумаги". Что и произошло.
В. И. Ленин хорошо понимал значимость национального вопроса для
реализации стратегических задач партии в условиях многонационального
государства. Известны его высказывания о необходимости ликвидации имевшей
место при царизме "национальной травли и грызни". Вождь большевиков призывал
к терпимости и уступкам в области межнациональных отношений. Однако
классовый подход и здесь выстраивал свою систему координат. Ленин писал не
просто о союзе, а о "союзе социалистическом", направленном на укрепление
фронта трудящихся всех наций против буржуазии всех наций. Весьма
показательной в этом плане явилась его работа "Выборы в Учредительное
собрание и диктатура пролетариата", написанная в декабре 1919 года.
Настаивая на необходимости борьбы с великорусским шовинизмом, Ленин
замечает: "Мы обязаны именно в национальном вопросе, как сравнительно
маловажном (для интернационалиста вопрос о границах государств вопрос
второстепенный, если не десятстепенный), идти на уступки". Такая тактика, по
Ленину, поможет непролетарским трудящимся массам изжить "колебания" -- то
есть испробовать различные формы государственных отношений. Гарантом
изживания подобных колебаний является "нетерпимость и беспощадность,
непримиримость и непреклонность" в главном вопросе -- пролетарской (а по
существу партийной) диктатуры.
В этом, воспользуемся ленинским термином, "гвоздь" национальной
политики большевиков. Ее можно сравнить со своего рода национальным нэпом,
когда конечная цель -- создание мировой коммунистической республики требует
на какое-то время, до перехода "к полному единству", учета национального
момента. Но всем процессом должна руководить Коммунистическая партия,
интересы ее идеологии и политики во всех случаях являются определяющими.
Именно сквозь призму этой "генеральной линии" и следует рассматривать ход
создания советского многонационального государства.
Первые годы Советской власти характеризовались определенным поиском
форм национальной государственности народов. Позитивным в нем были попытки
апро-
бировать разные варианты этой государственности, которые должны были
учитывать демографическую, этнографическую, социально-экономическую
специфику того или иного региона. Наряду с национально-территориальным
принципом создания государственности, ставился вопрос о принципе
территориальном, что давало бы возможность выделить, скажем, русскую
республику. Присутствовали предложения (они были и у Ленина) о дополнении
национально-территориальной автономии -- культурно-национальной. Словом,
речь шла о том, чтобы как-то отойти от жесткой унификации, единого
централистского шаблона в развитии национальной государственности.
Однако, к сожалению, события пошли по иному руслу. В столкновении между
идеологическими приоритетами и реальными интересами народов первые в
конечном итоге всегда побеждали. Власть партии могла утвердиться только в
определенных рамках, партийное единство требовало "единства"
государственного, и партийные органы стремились искусственно форсировать
данный процесс, используя методы административного нажима.
И дело заключается не только в том, что решали, но и как это делали.
Осуществлялось "партийное руководство" национальными процессами "сверху" --
через Политбюро, Оргбюро ЦК РКП, на съездах, пленумах, партийных активах.
При партийных и государственных органах не было создано институтов научной
этнологической экспертизы. Конечные решения не предваряли опросами
населения, референдумами. И многое делалось волюнтаристски,
непрофессионально.
Действительно, в практике договоров, заключенных между республиками, к
началу 20-х годов обнаружились "расстыковки", несогласованность,
функциональные сбои. Наверное, необходимо было устранять эти проблемы, не
спеша совершенствовать систему горизонтальных связей между республиками,
но... "глас народа" -- Пленум ЦК Компартии Украины в 1922 г. ставит вопрос
перед ЦК РКП о создании специальной комиссии для этих целей. Вот так,
"комиссиями ЦК" и решали серьезнейшие вопросы. На этом же уровне проходило
затем национально-территориальное размежевание в Средней Азии, когда
представлявший собой единый экономический комплекс многонациональный регион,
с этнической "чересполосицей" рассекли путем административной реформы
сверху, подгоняя под "типовые блоки" складывавшейся системы партии --
государства. Так, сверху нередко проводили и
другие акции в области национального строительства. Вместо того, чтобы
дать возможность народам вырастить снизу свой "продукт", посылали "бригады
строителей" -- полпредов ЦК -- Туркбюро, Средазбюро, Закбюро и т. п. В итоге
-- оставили "свищи" на стыках республиканских границ, явившиеся результатом
чисто политических комбинаций, поделили народы на "перво"- и "второсортные".
Для большевистской партии, фактически порвавшей с присущей
социал-демократии идеей эволюционного (реформистского) развития, была
присуща ориентация на революционный скачок, "спрямление" исторического пути.
Это наглядно проявилось и в национальном вопросе. Кстати, в самых последних
ленинских работах начинают звучать уже более реалистические ноты. В его
записках "К вопросу о национальностях или об "автономизации" имеются
достаточно серьезные противоречия -- "оставить и укрепить союз
социалистических республик" или "оставить союз социалистических республик в
отношении дипломатического аппарата". Похоже, что Ленин проявлял колебания и
готовой модели союзного государства у него не было (хотя сверхзадача --
установка на победу мировой революции оставалась).
Несомненно, Ленин хорошо видел опасность идеи "автономизации", понимая,
что она может привести к самым негативным последствиям, усилить центробежные
процессы, что было бы чревато распадом нового государства. Он выдвинул новую
форму союзного государства: на основе добровольного и равноправного
объединения самостоятельных советских республик. Указывая на недопустимость
бюрократического извращения идей объединения, он выступал за необходимость
укрепления суверенитета и атрибутов независимости каждой республики как
обязательного условия сплочения народов. "...Мы признаем себя равноправными
с Украинской ССР и др. и вместе и наравне с ними входим в новый союз, новую
федерацию", -- писал Ленин, добавляя категорическое -- "Великорусскому
шовинизму объявляя бой не на жизнь, а на смерть... Надо абсолютно настоять,
чтобы в союзном ЦИКе председательствовали по очереди
русский
грузин и т. д.
Абсолютно!".
И хотя за скобками Ленин оставлял и руководство партии и
социалистическую идею как гарантов единства создаваемого государственного
образования (в том числе
и как права на "советизацию"), но тем не менее его установка на
добровольность объединения объективно несла позитивный заряд. Она давала
шанс народам войти в союз республик с более реальным статусом
самостоятельности.
Столкновения национально-нигилистических подходов с реальными
процессами особо явственно обнаружились в период непосредственного
образования СССР. В сентябре 1922 г. Д. Мануильский пишет письмо И. Сталину,
в котором настаивает на необходимости ликвидации самостоятельности республик
и замены ее широкой автономией. Национальный этап революции, когда
"пролетарской диктатуре пришлось развязывать национальный вопрос", по его
мнению, уже пройден.
О том, как он был "пройден" на деле, свидетельствовали драматические
события в Закавказье, где представители центра в лице С. Орджоникидзе
прибегали к адми-нистративно-централистскому произволу. По-своему об этом
свидетельствовали материалы комиссии Ф. Дзержинского, представившей в начале
1923 г. оправдание действий Орджоникидзе и его сторонников. Главным для
комиссии было то, что "сначала Кавбюро, а потом Зак-крайком" проводили
линию, "вполне отвечающую директивам ЦК РКП", выразившуюся, в частности, "в
превращении народных судов в органы пролетарской диктатуры, усилении
репрессий против меньшевиков". Насколько при этом учитывались национальные
интересы, не говорилось.
Все это не могло не беспокоить представителей республик. На заседании
секции XII съезда РКП (б) по национальному вопросу X. Раковский, апеллируя к
вышеназванной ленинской работе, предостерегал против торопливости,
доказывая, что "наше союзное строительство не явилось результатом причин
объективных, исторических... есть результат торопливости, нажима и давления
сверху центральных органов".
В прошедших в первой половине 1923 года, после продекларированного
образования СССР, дискуссиях обнаружилось стремление как-то совместить
задачу укрепления режима партийной диктатуры с элементами здравого смысла.
Правда, именно последним впоследствии жертвовали в первую очередь.
Когда на февральском (1923 г.) Пленуме ЦК РКП (б) Сталин обосновал идею
двухпалатного союзного ЦИК, он получил следующую записку от Зиновьева:
"Практи-
ческие предложения Сталина (двухпалатная система и пр.) признать пока
дискуссионными + признать пока необходимость выработать в секции съезда (а
затем на съезде) поправку к принятой съездом Советов Конституции в смысле
создания согласительного органа, где национальные республики и автономные
области имели бы равные права". По существу аналогичную мысль на секции XII
съезда партии проводил Б. Мдивани. Он предложил свой проект организации
Союза ССР -- "самым широким образом поставить вопрос о федерировании
республик. Нечего смущаться тем, что есть отдельные республики, которые
развивались независимыми, а были другие, которые назывались автономными.
Абсолютно никакой опасности нет в том, что данная республика, заключающая в
себе данную национальность, является равноправной и федерируется в
общесоюзном масштабе. И автономные и независимые республики объединяются в
один Союзный Совнарком".
Интересные "наработки" были сделаны и Сталиным. В феврале 1923 г. он
пишет в Политбюро записку, в которой размышляет над рядом непростых проблем,
возникших в связи с образованием СССР и, в частности, "входят ли наши
республики в состав Союза через существующие федеративные образования
(Р.С.Ф.С.Р., Зак-федерация) или самостоятельно, как отдельные государства
Свет на подлинный характер происшедшего проливает сделанный в начале
1920 г. доклад в ЦК РКП (б) К. Ракоя (Рычкова), командированного в Москву по
телеграмме Ленина для выяснения ситуации в Башкирии. Говоря о причинах
конфликта, К. Ракой называет "партийную ориентацию на диктатуру в
национальном вопросе". Вот его размышления о происшедшем: "Вы отлично зна-
ете, что наша партия до сего времени совершенно не подготовлена к тому,
чтобы как следует разобраться в таких вопросах, как право наций на
самоопределение, в автономии и вообще в национальных вопросах. Многие из
наших товарищей совершенно убежденно трактуют о том, что мы должны твердо
стоять на пути строгой пролетарской диктатуры, ... многие товарищи полагают,
что пресловутые "самоопределение", "автономии" и т. п. не стоят выеденного
яйца, понимая это как дипломатическую игру, которую в некоторых случаях
Рабоче-крестьянское правительство должно играть всерьез, как это делается,
например, по отношению к Башкирии, Киргизии и проч... Основываясь на нашем
опыте, мы больше всего должны остерегаться той торопливости, неумелой
теоретичности и того декретирования из Москвы, какое мы проявляем по
отношению к Башкирии. Многие из наших товарищей, находясь в настоящее время
в Башкирии, стремясь только выслужиться, не брезгуют никакими средствами и с
негодными средствами пускают в ход полное принуждение... если подобным
образом действовать по отношению к инородцам, как действовали по отношению к
Башкирии тов. Артем и компания, и если к тому же еще, чего я лично не
допускаю, действия т. Артема и др. санкционировались высшим партийным
органом ЦК РКП -- ВЦИК, то это было таким идиотизмом, таким тупоумием и
такою гибелью дела, что сознательно так работать могут провокаторы". О том,
что все это были действительные факты, а не только эмоции, свидетельствует
мнение члена Кирвоенревкома Т. И. Се-дельникова, констатировавшего, что
"Башкирию в начале года поставил на дыбы "ласковый теленок" т. Артем своей
мелкотравчатой и плоскодонной политикой вместе с почти полной деловой
невменяемостью".
На фоне такой "интернационалистской невменяемости" особо явственно
видна "вменяемость", а точнее государственная мудрость и деловой подход
"националиста" А. 3. Валидова. Приведем посланное им в январе 1920 г. письмо
в ЦК РКП (копия--Ленину и Троцкому). Валидов пишет следующее: "...в
руководящем органе РКП нет ни одного в совершенстве знакомого со своей
страной, сильного и авторитетного на Востоке человека из восточных
мусульманских национальностей... Вы сами больше, чем мы, понимаете, какие
трудности Вам и восточным революционерам приходится одолевать, когда Вы
рукою русского пролетариата начинаете восстанавливать
похороненное, как казалось навсегда, русским империализмом человеческое
самосознание, сознание необходимости борьбы за существование забитых
Восточных народов... В эти моменты к Вам являются с Востока какие-то
Баракатулла, Киргизские и Туркестанские представители, какие-то Валидовы,
Байтурсуновы, Тунги-чины и другие, непривычные Вашему слуху имена и Вы не
знаете, кто из них авантюрист, а кто нет... Доброжелатели из руководителей
разных Главков и Главных учреждений смотрят на вопросы, возбуждаемые
Востоком и на требования, предъявляемые с Востока и думают -- ... не ловушка
ли это людей из страны тысячи и одной ночи". Валидов предлагает иметь в
центре сильного авторитетного представителя мусульманского Востока, хотя бы
и не коммуниста и рекомендует на этот пост видного деятеля Алаш-Орды Алихана
Букейханова, все более склонявшегося к признанию Советской власти. Однако
центр поддержал не А. 3. Валидова, а противную сторону. В итоге уже в ноябре
1920 года Валидов принимает участие в тайном заседании у назира финансов
Хивинской республики, предупреждая, что разгром башкирского правительства
Советской властью заставляет правительство Хорезма быть наготове к
повторению с ним точно такого же эксперимента.
Среди тех, кто не принял предложение Валидова, была Е. Д. Стасова,
крупный партийный работник. Не зная, не любя Востока (в чем признавалась в
письме к Ленину), она все же находила возможным руководить Советом
пропаганды его народов. Вся ее деятельность состояла в "выдерживании
партийной линии", подготовке анкет, инструкций и других
организационно-пропагандистских "мероприятий".
О неблагополучном положении дел в восточной политике предупреждал
Ленина в 1920 г. ответственный работник Центрального бюро коммунистических
организаций народов Востока (отдела Востока ЦК РКП) А. Таиров-Деев: "Будучи
мусульманином и хорошо зная восток, гля-дя на всю ту работу, которая на нем
производится и предвидя "восточный сюрприз" для Советской республи-ки, а
если эта политика изменена не будет, то этот "сюр-приз" неминуемо и в
недалеком будущем будет нам преподнесен, беру на себя смелость сказать, что
тот путь, по которому в настоящее время идет наша партия в своей ра-боте на
Востоке, грозит привести ее к совершенно обратным результатам...".
Фактически же Советский восток превратился в коридор для мировой
революции, когда стал очевиден крах надежд на ее осуществление на Западе.
Шло "подталкивание" событий в сторону их "революционного форсажа". Наглядно
это проявилось на примере "народных" революций в Бухаре и Хорезме. Как
бесхитростно сообщал в сентябре 1920 г. в телеграмме в ЦК РКП (б)
председатель Совета назиров Бухарской республики, "Фрунзе с самого начала
проводил военную подготовку переворота". Неудивительны и последствия
подобной политики. В Хиве и Бухаре, писал Г. В. Чичерин К. Радеку уже 9 июня
1921 г., мы вынуждены были поддержать своими штыками переворот, последствия
однако таковы, что даже туркестанские товарищи высказывают сомнения, не
лучше было бы, если бы остался прежний порядок, на Востоке эти события нам
навредили.
Вот что докладывал сотрудник Восточного отдела НКИД Ленину о бухарской
революции. Революция превратилась в форменное военное вступление Красной
Армии, ничем не прикрытое, нарушавшее все представления о праве народов на
самоопределение, и Бухара фактически оказалась оккупированной страной. При
занятии Бухары было выпущено несколько миллионов пуль, несколько тысяч
снарядов, из которых было немалое количество и химических. Вот что писали
сами бухарцы: "красноармейцы оскорбляли религиозные чувства мусульман
(сжигали мечети, употребляли листы Корана для естественных потребностей и т.
п.)". Были ограблены и вывезены ценности Бухары. Есть воспоминания очевидцев
"бухарского похода" как красноармейцы шли, обвешанные с головы до ног
драгоценными вещами.
Эта политика "интернационального сплочения" дала основание известному
специалисту по национальному вопросу Г. Бройдо обратиться в январе 1921 г. к
Ленину -- "...Теперь с восстановлением старых великорусско-коло-низаторских
способов колонизаторской деятельности, образовался неслыханный для Хивы
контрреволюционный фронт... Симпатии к Советской власти сменились острой,
хотя и скрытой ненавистью к ней среди трудящихся... Наши окраины -- Кавказ и
Туркестан, в особенности последний, достаточно подготовлены к принятию и
поддержке любых оккупантов, идущих под лозунгами борьбы с Советской
властью".
Царизм управлял "сверху", через губернаторов и наместников, сохраняя в
целом достаточный простор для
действия традиционных для этих обществ регуляторов. Большевизм
"по-революционному" вторгся в эти традиционные структуры. Борьба с религией,
вековыми социокультурными обычаями и нормами и экономическими укладами
приводила к самым негативным последствиям. В восточные районы нередко
посылались люди, не знающие специфики края, уповающие на власть идеи и силу
оружия. Видный деятель партии П. Лепешинский сообщал в центр о действиях в
Туркестане известного чекиста Г. Бокия, политика которого состояла в том,
чтобы "делать чик-чик" местному населению. Нередки были случаи "ссылки"
проштрафившихся центральных работников. Постепенно стала оформляться каста
новой -- уже партийной, знати. Не случайно, в оперативных сводках ГПУ,
встречались сведения о том, что "туземцы" считают советских чиновников еще
большими эксплуататорами, чем царских колонизаторов.
Не удивительно, что народы ответили на завоевания сопротивлением. Если,
скажем, в центральных губерниях движение русских крестьян и рабочих против
продовольственного и политического террора приняло характер освободительной
борьбы с большевизмом (восстание ижевских рабочих, антоновщина и др.), то на
Востоке вспыхнуло национально-освободительное движение. Им стало
басмачество.
Сегодня о нем говорится и пишется много. Приводят доводы, что нельзя
реабилитировать движение, с которым связано насилие, разгул религиозных и
националистических страстей. Да, все это было. И когда льется кровь
собратьев, то здесь нет выигравших. Есть только проигравшие, только слезы и
горе людское. Но у любого события есть свои побудительные причины. Действия
революционеров-интернационалистов, вторгшихся в чужой и непонятный им мир,
воспринимались фактически как действия оккупантов. Красная армия и
репрессивные органы прибегали к самым жестоким методам -- грабежа, насилия
над местным населением, расстрелов пленных и т. п. Об этом писал Ленину в
1920 г. известный партийный деятель Туркестана Н. Ходжаев. Ферганский фронт
существует, указывал он, благодаря политике "коммунистов-колонизаторов в
Туркестане". Красноармейцы "под видом разбойников" уничтожали мирных
жителей, насиловали женщин, разрушали деревни, в результате чего "чаша
терпения переполнилась до крайности". О том, что Советская власть проводила
экономический террор -- под видом "ку-
лака" обрушивая репрессии на простого труженика -- крестьянина, что
вело лишь к усилению басмачества, предупреждал руководящие органы и
следователь ВЧК в Туркестане П. П. Вильцин. Жестокость расправ была
обоюдной. Чекисты поступали с врагами столь же по-варварски, как и те с
коммунистами и красноармейцами. Так, например, в сентябре 1920 г. работник
Особого отдела Туркфронта пишет письмо, в котором похваляется своей
изуверской "доблестью": "Работаю в Особом Отделе. В мое распоряжение дали
недавно приехавших 10 шпионов из Крыма, пробиравшихся в Бухару (речь шла
скорее всего о представителях национальной партии Крымских татар Милли-Фирка
-- Авт.), но от Особого Отдела не уйдешь. Я их поодиночке выводил во двор и
мучил, острой палкой отрубал руки и ноги и в бешенстве кричал, что это за
умирающих коммунистов. Продержал до 10 часов вечера, пока не уничтожил
всех". Думается, что подобный случай -- не единичен.
Однако классовый подход и борьба за мировую революцию выстраивали свои
приоритеты. Интернационализм в его практической реализации стал
рассматриваться как право на игнорирование национальной независимости. В нем
потенциально было заложено и велико-державие. В борьбе за мировую революцию
начала оформляться концепция "красного империализма". "Мировая
коммунистическая республика с Лениным во главе" -- этот лозунг был весьма
популярен в 20-е годы. Под флагом советизации и "освобождения трудящихся"
происходило постепенное восстановление былой державы. Это обстоятельство
было проницательно оценено в белогвардейском лагере уже в 1919 г. как
переход "белой идеи" в "красную". В понимании сути такого процесса кроются и
надежды сменовеховцев и "патриотические" повороты в отношении СССР ряда
деятелей эмиграции, в целом, конечно, на дух не переносивших большевизма. В
1923 году, когда, казалось, революция в Германии вот-вот должна была
вспыхнуть, РКП (б) активно готовила своих членов и народ в целом к "оказанию
помощи" германской революции. На встречу с Гучковым поехал специальный
посланец Троцкого Беренс для переговоров о пропуске белогвардейскими частями
Красной Армии. Правда, "интернациональную интервенцию" осуществить не
удалось. Кстати, многие люди в России дали подобным попыткам, имевшим место
еще в 1918 году, достойную оценку. "Надо быть последовательным, -- писал
Ленину некий И. Балашев из Петро-
града. -- Мы желаем свободы для себя -- должны соблюдать этот принцип и
в отношении к другим, тогда только они станут уважать нашу свободу, без нее
же нет для человека ни достоинства, ни счастья на земле. Ваш же деспотизм и
насилие является таким же невыносимым гнетом, что в сравнении с ним царский
режим казался прямо легким... совесть народов -- в том числе и нашего
подскажет, что идеал, требующий для своего осуществления применения грубой
силы, несправедливости и потоков крови, есть несомненно идеал ложный и
весьма опасный".
Но предостережения не были услышаны. Характерны тезисы доклада А.
Микояна "К положению на Кавказе", посланные Ленину в декабре 1919 года. В
них прямо говорилось о возможности для коммунистов готовить "государственный
переворот" в республиках Закавказья, "свержение их правительств", а затем
перейти к "слиянию" их "в одну государственную единицу с Россией" и таким
путем "заложить фундамент рождающейся мировой республики Советов". Сценарий
затем реализуется столь стремительно, что полномочный представитель РСФСР в
Армении в полном недоумении пишет руководству: "О вступлении красных войск в
Армению мы не были предупреждены и даже после того, как это стало фактом,
нам продолжали сообщать, что красных войск в Армении нет и имеется лишь
отряд армянских повстанцев".
В марте 1920 г. Ленин получает письмо от М. М. Эссен из Грузии, в
котором она предупреждает, что большевистская тактика непризнания
суверенного грузинского государства играет на руку их противникам. В начале
мая подписывается мирный договор между Советской Россией и Грузией, по
которому РСФСР "безоговорочно" признала суверенитет и независимость
грузинского государства. В то же самое время Орджоникидзе и Киров посылают
Ленину шифрованную телеграмму, в которой говорилось следующее: "Обеспечить
за Советской Россией Азербайджан, не владея Грузией, почти невозможно...
Владея Грузией, мы вышибем англичан с восточного берега Черного моря,
открываем путь в Турцию... Завоевание Азербайджана и оставление Грузии
произведет самое гнусное впечатление на мусульман". А несколько позже Ленину
пишет один Киров. Он сетует на атмосферу подозрительности, "самые чудовищные
слухи" вокруг представительства РСФСР в Грузии. В частности, "на днях
итальянский посол в Грузии Меркантелли мне простодушно заявил -- пишет Киров
-- мы, -- сказал он, -- внимательно
смотрим на вашу работу здесь и хотим проверить лишний раз ваше
отношение к буржуазным республикам -- то есть способны ли вы жить в мире с
соседями. Все уверены, что вы скоро покажете свое отношение к мирному
договору как к клочку бумаги". Что и произошло.
В. И. Ленин хорошо понимал значимость национального вопроса для
реализации стратегических задач партии в условиях многонационального
государства. Известны его высказывания о необходимости ликвидации имевшей
место при царизме "национальной травли и грызни". Вождь большевиков призывал
к терпимости и уступкам в области межнациональных отношений. Однако
классовый подход и здесь выстраивал свою систему координат. Ленин писал не
просто о союзе, а о "союзе социалистическом", направленном на укрепление
фронта трудящихся всех наций против буржуазии всех наций. Весьма
показательной в этом плане явилась его работа "Выборы в Учредительное
собрание и диктатура пролетариата", написанная в декабре 1919 года.
Настаивая на необходимости борьбы с великорусским шовинизмом, Ленин
замечает: "Мы обязаны именно в национальном вопросе, как сравнительно
маловажном (для интернационалиста вопрос о границах государств вопрос
второстепенный, если не десятстепенный), идти на уступки". Такая тактика, по
Ленину, поможет непролетарским трудящимся массам изжить "колебания" -- то
есть испробовать различные формы государственных отношений. Гарантом
изживания подобных колебаний является "нетерпимость и беспощадность,
непримиримость и непреклонность" в главном вопросе -- пролетарской (а по
существу партийной) диктатуры.
В этом, воспользуемся ленинским термином, "гвоздь" национальной
политики большевиков. Ее можно сравнить со своего рода национальным нэпом,
когда конечная цель -- создание мировой коммунистической республики требует
на какое-то время, до перехода "к полному единству", учета национального
момента. Но всем процессом должна руководить Коммунистическая партия,
интересы ее идеологии и политики во всех случаях являются определяющими.
Именно сквозь призму этой "генеральной линии" и следует рассматривать ход
создания советского многонационального государства.
Первые годы Советской власти характеризовались определенным поиском
форм национальной государственности народов. Позитивным в нем были попытки
апро-
бировать разные варианты этой государственности, которые должны были
учитывать демографическую, этнографическую, социально-экономическую
специфику того или иного региона. Наряду с национально-территориальным
принципом создания государственности, ставился вопрос о принципе
территориальном, что давало бы возможность выделить, скажем, русскую
республику. Присутствовали предложения (они были и у Ленина) о дополнении
национально-территориальной автономии -- культурно-национальной. Словом,
речь шла о том, чтобы как-то отойти от жесткой унификации, единого
централистского шаблона в развитии национальной государственности.
Однако, к сожалению, события пошли по иному руслу. В столкновении между
идеологическими приоритетами и реальными интересами народов первые в
конечном итоге всегда побеждали. Власть партии могла утвердиться только в
определенных рамках, партийное единство требовало "единства"
государственного, и партийные органы стремились искусственно форсировать
данный процесс, используя методы административного нажима.
И дело заключается не только в том, что решали, но и как это делали.
Осуществлялось "партийное руководство" национальными процессами "сверху" --
через Политбюро, Оргбюро ЦК РКП, на съездах, пленумах, партийных активах.
При партийных и государственных органах не было создано институтов научной
этнологической экспертизы. Конечные решения не предваряли опросами
населения, референдумами. И многое делалось волюнтаристски,
непрофессионально.
Действительно, в практике договоров, заключенных между республиками, к
началу 20-х годов обнаружились "расстыковки", несогласованность,
функциональные сбои. Наверное, необходимо было устранять эти проблемы, не
спеша совершенствовать систему горизонтальных связей между республиками,
но... "глас народа" -- Пленум ЦК Компартии Украины в 1922 г. ставит вопрос
перед ЦК РКП о создании специальной комиссии для этих целей. Вот так,
"комиссиями ЦК" и решали серьезнейшие вопросы. На этом же уровне проходило
затем национально-территориальное размежевание в Средней Азии, когда
представлявший собой единый экономический комплекс многонациональный регион,
с этнической "чересполосицей" рассекли путем административной реформы
сверху, подгоняя под "типовые блоки" складывавшейся системы партии --
государства. Так, сверху нередко проводили и
другие акции в области национального строительства. Вместо того, чтобы
дать возможность народам вырастить снизу свой "продукт", посылали "бригады
строителей" -- полпредов ЦК -- Туркбюро, Средазбюро, Закбюро и т. п. В итоге
-- оставили "свищи" на стыках республиканских границ, явившиеся результатом
чисто политических комбинаций, поделили народы на "перво"- и "второсортные".
Для большевистской партии, фактически порвавшей с присущей
социал-демократии идеей эволюционного (реформистского) развития, была
присуща ориентация на революционный скачок, "спрямление" исторического пути.
Это наглядно проявилось и в национальном вопросе. Кстати, в самых последних
ленинских работах начинают звучать уже более реалистические ноты. В его
записках "К вопросу о национальностях или об "автономизации" имеются
достаточно серьезные противоречия -- "оставить и укрепить союз
социалистических республик" или "оставить союз социалистических республик в
отношении дипломатического аппарата". Похоже, что Ленин проявлял колебания и
готовой модели союзного государства у него не было (хотя сверхзадача --
установка на победу мировой революции оставалась).
Несомненно, Ленин хорошо видел опасность идеи "автономизации", понимая,
что она может привести к самым негативным последствиям, усилить центробежные
процессы, что было бы чревато распадом нового государства. Он выдвинул новую
форму союзного государства: на основе добровольного и равноправного
объединения самостоятельных советских республик. Указывая на недопустимость
бюрократического извращения идей объединения, он выступал за необходимость
укрепления суверенитета и атрибутов независимости каждой республики как
обязательного условия сплочения народов. "...Мы признаем себя равноправными
с Украинской ССР и др. и вместе и наравне с ними входим в новый союз, новую
федерацию", -- писал Ленин, добавляя категорическое -- "Великорусскому
шовинизму объявляя бой не на жизнь, а на смерть... Надо абсолютно настоять,
чтобы в союзном ЦИКе председательствовали по очереди
русский
грузин и т. д.
Абсолютно!".
И хотя за скобками Ленин оставлял и руководство партии и
социалистическую идею как гарантов единства создаваемого государственного
образования (в том числе
и как права на "советизацию"), но тем не менее его установка на
добровольность объединения объективно несла позитивный заряд. Она давала
шанс народам войти в союз республик с более реальным статусом
самостоятельности.
Столкновения национально-нигилистических подходов с реальными
процессами особо явственно обнаружились в период непосредственного
образования СССР. В сентябре 1922 г. Д. Мануильский пишет письмо И. Сталину,
в котором настаивает на необходимости ликвидации самостоятельности республик
и замены ее широкой автономией. Национальный этап революции, когда
"пролетарской диктатуре пришлось развязывать национальный вопрос", по его
мнению, уже пройден.
О том, как он был "пройден" на деле, свидетельствовали драматические
события в Закавказье, где представители центра в лице С. Орджоникидзе
прибегали к адми-нистративно-централистскому произволу. По-своему об этом
свидетельствовали материалы комиссии Ф. Дзержинского, представившей в начале
1923 г. оправдание действий Орджоникидзе и его сторонников. Главным для
комиссии было то, что "сначала Кавбюро, а потом Зак-крайком" проводили
линию, "вполне отвечающую директивам ЦК РКП", выразившуюся, в частности, "в
превращении народных судов в органы пролетарской диктатуры, усилении
репрессий против меньшевиков". Насколько при этом учитывались национальные
интересы, не говорилось.
Все это не могло не беспокоить представителей республик. На заседании
секции XII съезда РКП (б) по национальному вопросу X. Раковский, апеллируя к
вышеназванной ленинской работе, предостерегал против торопливости,
доказывая, что "наше союзное строительство не явилось результатом причин
объективных, исторических... есть результат торопливости, нажима и давления
сверху центральных органов".
В прошедших в первой половине 1923 года, после продекларированного
образования СССР, дискуссиях обнаружилось стремление как-то совместить
задачу укрепления режима партийной диктатуры с элементами здравого смысла.
Правда, именно последним впоследствии жертвовали в первую очередь.
Когда на февральском (1923 г.) Пленуме ЦК РКП (б) Сталин обосновал идею
двухпалатного союзного ЦИК, он получил следующую записку от Зиновьева:
"Практи-
ческие предложения Сталина (двухпалатная система и пр.) признать пока
дискуссионными + признать пока необходимость выработать в секции съезда (а
затем на съезде) поправку к принятой съездом Советов Конституции в смысле
создания согласительного органа, где национальные республики и автономные
области имели бы равные права". По существу аналогичную мысль на секции XII
съезда партии проводил Б. Мдивани. Он предложил свой проект организации
Союза ССР -- "самым широким образом поставить вопрос о федерировании
республик. Нечего смущаться тем, что есть отдельные республики, которые
развивались независимыми, а были другие, которые назывались автономными.
Абсолютно никакой опасности нет в том, что данная республика, заключающая в
себе данную национальность, является равноправной и федерируется в
общесоюзном масштабе. И автономные и независимые республики объединяются в
один Союзный Совнарком".
Интересные "наработки" были сделаны и Сталиным. В феврале 1923 г. он
пишет в Политбюро записку, в которой размышляет над рядом непростых проблем,
возникших в связи с образованием СССР и, в частности, "входят ли наши
республики в состав Союза через существующие федеративные образования
(Р.С.Ф.С.Р., Зак-федерация) или самостоятельно, как отдельные государства