Страница:
позволяющая сознанию блуждать в дебрях диалектических противоречий или
софистических хитросплетений, были типичны для его устной и письменной речи.
Элементарность содержания пропаганды неизбежно вела к схоластике и тому
же догматизму, которые стали со временем главным свойством партийной
идеологии.
Это соответствовало и характеру мышления самого Сталина. Не случайно,
рекомендованный Сталину в качестве консультанта по философским вопросам,
известный в 20-е годы (и впоследствии расстрелянный) философ Я. Э. Стэн был
неприятно поражен пренебрежительным отношением Сталина к Философской
культуре, прямолинейностью и схематизмом сталинской логики, его
откровенной неприязнью к диалектическому стилю мышления. И именно этот
"стиль", помноженный на нетерпимость к инакомыслию, Сталин вносил во все
общественные пауки, которые он "развивал" и "обогащал" на правах "гения всех
времен и народов", единственного продолжателя дела Ленина.
Нельзя также не отметить, что и ближайшее окружение Сталина -- Молотов,
Каганович, Ежов, Берия, Ворошилов, Маленков, Хрущев и другие -- не обладали,
как правило, законченным образованием и сколько-нибудь высокой культурой.
Сталин избегал приближать к себе интеллигентных, высокообразованных людей,
которые, в его представлении, легко "становились пищей для иностранных
разведок". Известно, что он уничтожил не только сотни тысяч "старых",
"буржуазных" интеллигентов, но и весь интеллектуальный цвет ленинской
гвардии большевистской партии. Замещавшая их место "новая" интеллигенция
(также, впрочем, не избежавшая репрессий) в своем большинстве отличалась
низкой образованностью и ограниченным кругозором.
Примитивность сталинизма как идеологии причудливо сочеталась с
претензией на универсализм. Паразитируя на марксизме и ленинизме, Сталин
также пытался охватить своими трудами и выступлениями все сферы общественной
жизни и все науки об обществе. С необыкновенной бесцеремонностью он
вторгался в область философии и истории, политэкономии и "научного"
социализма, языкознания и государствоведения, литературоведения и
искусствознания, в каждой из этих наук высказывая безапелляционные суждения,
которые подхалимами и льстецами характеризовались как высшие достижения
человеческого гения, хотя на деле представляли собой или банальность, или,
-- чаще, прагматическое искажение марксистских положений. При этом Сталин
постоянно цитировал и комментировал произведения Маркса, Энгельса и Ленина
для "подтверждения" своих теоретических "новаций". При этом он вырывал
используемые им цитаты из контекста, придавая им иной смысл, пренебрегал
принципом историзма, применяя утверждения, относящиеся к одному времени, к
конкретной ситуации другого, а то и просто искажал и передергивал их смысл.
Сталин никогда не уставал подчеркивать свою верность ортодоксальному
марксизму, обвиняя в то же время в отходе от него своих противников и
конкурентов в борьбе за власть. Он, его окружение и раболепствующая
"наука" утверждали и пропагандировали легенду о том, будто он был
лучшим и ближайшим другом и учеником Ленина и, следовательно, являлся его
законным наследником на посту руководителя большевистской партии и
Советского государства.
Сталин, конечно, не случайно взял на себя задачу пропаганды, толкования
и "развития" ленинского теоретического наследия, опубликовав и многократно
переиздавая такие труды, как "Об основах ленинизма", "Вопросы ленинизма",
"Октябрьская революция и тактика русских коммунистов" и подобные им. Не
будучи никогда глубоким мыслителем и не имея для этого достаточных данных,
Сталин присвоил себе положение главного (и единственного) теоретика партии,
поднявшегося в этом качестве до уровня Ленина. Одновременно в процессе
борьбы против разного рода "оппозиций" были дискредитированы Л. Троцкий, Г.
Зиновьев, Л. Каменев, Н. Бухарин, А. Бубнов и другие видные последователи и
пропагандисты ленинизма. Их работы о Ленине и ленинизме были изъяты из
обращения и упрятаны за закрытыми для читателей дверьми спецхранов библиотек
и архивов.
Действуя в указанном направлении, Сталин стремился объединить в
сознании народа, партии и мирового коммунистического движения свою жизнь и
деятельность с Октябрьской революцией, большевизмом и ленинизмом, прикрывал
борьбу за личную власть, за осуществление собственной модели социализма
"защитой" идей Октября и ленинизма от "оппортунистов". Он убеждал массы, что
все его действия освещены знаменем Октябрьской революции, знаменем Ленина.
Пропагандируя по-своему марксизм-ленинизм, Сталин стремился превратить
его из объекта критического осмысления трудящимися в объект слепого
поклонения и некритического признания, в объект веры, в новую
"социалистическую" религию, спекулируя при этом и на низком уровне культуры
народа, и на том духовном вакууме, который возник в связи с насильственным
насаждением в стране государственного атеизма. И если А. В. Луначарский (и
некоторые другие большевики) в период столыпинской реакции встали на путь
"богоискательства", утверждая, что пролетариату предстоит "стать носителем
новой религии", за что их резко критиковал В. И. Ленин, то Сталин, и не без
успеха, попытался претворить подобные идеи в жизнь, разумеется, широко свои
замыслы не афишируя. Для этого он создал и канонизировал
"Краткий курс истории ВКП (б)", ставший "энциклопедией" и катехизисом
сталинизма; в этой же связи следует рассматривать и усилия по формированию
культа личности Сталина, превращенного таким путем в подобие жи-вого бога, в
объект ритуального поклонения.
О том, что превращение марксизма-ленинизма в вид новой религии было
сознательной целью Сталина, свидетельствует любопытнейший архивный документ:
запись П. Н. Поспеловым (в то время главным редактором "Правды" и секретарем
ЦК ВКП (б) по идеологии) его телефонного разговора со Сталиным. Сталин прямо
заявил (а Поспелов выделил эти слова красным карандашом и подчеркиванием),
что "марксизм -- религия класса, его символ веры".
"Мы видим, -- писал еще Арнольд Тойнби, -- как марксизм превращается в
эмоциональную и интеллектуальную замену православного христианства с Марксом
вместо Моисея, Лениным вместо Мессии и собраниями их сочинений вместо
священного писания этой новой атеистической церкви". В этих словах
английского историка -- огромная доля истины и справедливости. Надо бы
только дополнить это описание утверждением, что завершил этот процесс
Сталин, объявивший себя первосвященником этой своеобразной религии.
Суть же дела заключается в том, что марксизм под влиянием Сталина
утратил качества научной теории, вступил в глубокое и непримиримое
противоречие с общественной практикой, опирался не на научную (объективную)
истину, а на злонамеренное ее искажение, на мифы и догмы, на тотальный обман
народа, утверждался не путем убеждения, но методами насилия.
Важным, если не основным постулатом сталинизма являлось признание
непрерывного сохранения и обострения классовой борьбы в области идеологии
(как и в политической области) по мере укрепления и развития социализма, как
внутри Советской страны, так и на международном уровне. Этот постулат
позволял поддерживать постоянную идеологическую напряженность в обществе,
направленную против малейших оттенков инакомыслия, плюрализма мнений,
самостоятельности суждений. Все подобные явления квалифицировались как
идеологические диверсии, порожденные или "пережитками капитализма" в
сознании людей, или непосредственным "тлетворным влиянием" Запада. В любом
случае эти явления подлежали решительному искоренению, а их носители объяв-
лялись врагами марксизма-ленинизма, врагами социализма и, в конечном
счете, "врагами народа".
Создание и поддержание феномена "образа врага" было неотъемлемой чертой
идеологии сталинизма. Распространение в связи с этим подозрительности под
видом бдительности, одобрения и поощрения доносительства неизбежно вело к
разобщению людей, росту недоверия между ними, к возникновению синдрома
страха и всеобщему конформизму.
Противоестественное с точки зрения разума, но реально существовавшее в
сознании народа сочетание ненависти к действительным и мнимым врагам и
страха за себя и своих близких, обожествление Сталина и некритическое
принятие пафоса лживой пропаганды, подлинный трудовой энтузиазм массы людей
(имевший место по многочисленным свидетельствам даже среди заключенных в
концлагерях ГУЛАГа) и терпимость к низкому уровню жизни и бытовой
неустроенности -- все это оправдывалось необходимостью противостоять "врагам
народа" и в борьбе с ними осуществить "царство свободы и справедливости" под
лозунгом "Мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем!"
На протяжении четверти века инспирированные кампании против "врагов
народа" были, как уже говорилось, фактически непрерывными. Конечной
"сверхзадачей" всей этой чудовищной деятельности было создание системы
идейного террора, страха и формального единомыслия.
В связи с тем, что сталинизм как идеология по всем линиям противоречил
принципам общечеловеческой морали и подлинным идеалам марксизма, его
неизбежной особенностью было то, что он весь был построен на лжи и
фальсификации. Большая Ложь пронизывала теорию и практику, политику и
экономику, историю и искусство. Фальсифицировалась история партии, жизнь и
деятельность В. И. Ленина и, конечно, самого Сталина, искажались статистика
и результаты социальных процессов, происходивших в обществе, разрывались
слово и дело, желаемое выдавалось за действительное, наизнанку, как в
пророческом романе Дж. Оруэлла "1984", выворачивались понятия общественной
жизни -- "социализм", "демократия", "право", "истина" и т. д. Власть
бюрократии выдавалась за власть народа, воля вождя -- за волю партии,
решение аппарата -- за голос партийных масс, формальное единогласие -- за
морально-политическое единство общества и т. д.
Оборотной стороной лжи и фальсификации было полное отсутствие гласности
и безграничная секретность, касавшаяся прошлого и настоящего и прежде всего
любых реальных негативных явлений, якобы порочащих социализм, который
изображался как идеальное общество, лишенное якобы (в отличие от "гниющего
капитализма") острых проблем, серьезных противоречий и существенных
недостатков.
К сожалению, эта заложенная сталинизмом практика лживой идеализации
реального социализма проявилась и после Сталина -- в форме борьбы против
правды истории под флагом "защиты" социализма от попыток его якобы
"очернения". Да и сейчас приходится слышать многочисленные голоса
сторонников "социалистического выбора" с требованиями "не обливать грязью"
наше прошлое.
Эти люди забывают, однако, что история инвариантна. Мы должны принять
ее такой, какой она была, и извлечь из нее соответствующие уроки.
Постоянно создавая "образ врага" на политическом "фронте", уничтожая
своих политических противников и соперников, Сталин добивался утверждения
своего единовластия, равно как и всеобщего подчинения и покорности
созданному им режиму. Но этого ему было недостаточно. Он стремился подчинить
себе также и сознание народа, обеспечить победу и на идеологическом
"фронте", для чего, с одной стороны, принял на себя задачу выступать в
качестве верховного идеологического арбитра, главного теоретика во всех
областях марксизма-ленинизма, а с другой стороны, и здесь фабриковал
несчетных "врагов", борьба против которых вызывала постоянную идеологическую
напряженность в обществе, а ему создавала незаслуженный ореол защитника и
продолжателя дела Маркса -- Энгельса -- Ленина.
Имеется немало неопровержимых доказательств того, что Сталин сам, лично
организовывал идеологические кампании, направленные на проведение
идеологических чисток, искоренение инакомыслия, подчинение общественных наук
своему персональному диктату, приспособления их к потребностям созданной им
тоталитарной системы власти.
Вот как это произошло применительно к философской пауке.
9 декабря 1930 года Сталин встретился с членами бюро партячейки
Института философии и естествозна-
ния и провел с ними беседу "о положении на философском фронте". Повод
для встречи -- письмо бюро этой партячейки Сталину с оценкой состояния
философской науки. Начиная разговор, Сталин сказал: "Все, что тут у вас
написано, правильно, только не все сказано. В критической части можно
гораздо больше сказать. Оценка тут у вас дана правильная, только мягкая,
недостаточная".
Может показаться, что инициаторами борьбы на философском "фронте"
выступали рядовые философы-коммунисты. Однако это не так. Дело в том, что в
условиях ожесточенной борьбы против "правого уклона" "самокритика",
выявление якобы допущенных "ошибок" было обязательным требованием к
теоретическим кадрам. Уклонение от "самокритики" рассматривалось в качестве
тяжелого криминала. Поэтому представители каждой науки стремились не отстать
в деле "саморазоблачения", во что бы ни стало найти в своих рядах "носителей
враждебных взглядов".
Характерное свидетельство этого -- написанное в феврале 1931 года
(когда разгром историков, последовавший за публикацией письма Сталина "О
некоторых вопросах истории большевизма", еще не начался) письмо руководителя
исторической секции Коммунистической Академии М. Н. Покровского в ЦК партии.
В письме говорилось: "В заявлении, поданном в Президиум Комакадемии тремя
его членами, и характеризующим разные недочеты в работе Коммунистической
Академии, пожалуй самый тяжкий упрек брошен историческому сектору. Там как
будто нет ошибок, говорит заявление, но это объясняется просто тем, что там
ошибки "не вскрываются" (читай "скрываются") .
Таким образом, вполне возможно, что на историческом фронте имеются
вещи, не уступающие рубинщине или деборинщине*, но так как они "не
вскрываются", замазываются, так как в историческом секторе отсутствует
самокритика, то широкие круги ничего об этих ошибках не знают... Всякий
согласится, что такая "загнанная внутрь" болезнь хуже вскрытого гнойника на
экономическом или философском фронте".
Иначе говоря, требовалось найти и разоблачить "врага", чтобы доказать
собственную лояльность и политичес-
* "Рубинщина" и "деборинщина" -- обозначение "враждебных" взглядов в
экономической и философской науке, связанное с именами специалистов,
подвергавшихся особо острой критике.
кую непримиримость к отклонениям от партийной линии. Не случайно ведь в
постановлении ЦК ВКП (б) "О работе Комакадемии" (март 1931 г.) говорилось:
"Обострение классовой борьбы нашло в последние годы свое яркое отражение и
на теоретическом фронте. Буржуазное влияние сказалось в форме ряда
антимарксистских и ревизионистских теорий... Необходима еще неустанная
работа по искоренению существующих и возникающих в различных научных
областях теорий, отражающих буржуазное и социал-демократическое влияние".
Именно к этой "неустанной работе по искоренению" враждебных теорий и
звал философов-икапистов Сталин. И подчеркнув "мягкость" их оценки положения
в философии, он задал вопрос: "Есть ли у вас силы, справитесь ли?" и
заметил: "если у вас силы имеются -- бить надо. Когда же у людей сил не
хватает -- они готовятся". Такова первая и главная установка Генерального
секретаря -- сделать критику разрушительной, бить идейных противников,
именно бить их, а не спорить с ними.
Далее был указан и объект критики -- группа Дебори-на*. "Они, --
говорил Сталин, -- занимают господствующие позиции в философии,
естествознании и некоторых тонких вопросах политики. Это надо суметь понять.
По вопросам естествознания черт знает что делают, пишут о вейсманизме и т.
д. и т. д. -- и все выдается за марксизм.
Надо переворошить, перекопать весь навоз (!), который накопился в
философии и естествознании. Надо все разворошить, что написано деборинской
группой, разбить все ошибочное. Стэна, Карева -- вышибить можно; все
разворошить надо. Для боя нужны все виды оружия". Установку "бить
деборинскую группу" Сталин "обосновывал" примером классиков марксизма.
"Маркс и Энгельс, -- заявил он, -- начали свою большую работу с критики
старого... Ленин тоже начал с этого. Он бил народников, струвистов,
экономистов, меньшевиков. Ваша главная задача теперь -- развернуть во всю
критику. Бить -- главная проблема. Бить по всем направлениям и там, где не
били".
Оценивая взгляды Деборина, Сталин сказал: "Деборин и его ученики в
области гносеологии -- плехановцы. Мень-
* Деборин А, М. -- советский философ и историк, академик (с 1929 г.). В
РСДРП с 1903 г., с 1907 г. -- меньшевик. В ВКП (б) с 1928 г. Окончил
философский факультет Бернского университета (в 1908 г.). В 1926--1930 гг.
-- отв. ред. философского журнала "Под знаменем марксизма".
шевистски мыслящие люди... На деле они антимарксисты. Какой же это
марксизм, который отрывает философию от политики, теорию от практики.
Формальных оснований, однако, уличить себя в антимарксизме не дадут". И на
вопрос кого-то из членов бюро -- можно ли так ставить вопрос в печати,
Сталин ответил: "Они стали на путь антимарксизма".
Вот такой поворот: формальных оснований обвинить деборинцев в
антимарксизме нет, но, утверждает Генеральный секретарь ЦК, "они стали на
путь антимарксизма".
В ходе беседы выяснилось также, что "бить" за антимарксизм в философии
надо не только группу Деборина. "Плеханова надо разоблачить. Его философские
установки. Он всегда свысока относился к Ленину, а также Юшкевич,
Валентинов, Базаров и другие. Перерыть надо теперь все их работы, как они
критиковали Ленина, как относились к нему, к "Материализму и
эмпириокритицизму". У Плеханова в вопросах исторического материализма
географический уклон от марксизма". "И у Энгельса не совсем все правильно...
Не беда, если в этой работе кое-где заденем Энгельса", -- заявил далее
Сталин.
"Разворошить надо основательно также Бухарина, -- требовал Сталин. --
Его надо крепко критиковать, ибо по истмату он здорово и основательно
напутал. Критика по этим вопросам Бухарина, которая была в печати, неверна.
Тут и (журнал -- авт.) "Под знаменем марксизма" наворотил всяких ошибок и
глупостей. Все это надо основательно разворошить".
Таким образом, задание, которое дал Сталин фи-лософам-икапистам,
заключалось в том, чтобы идейно и организационно разгромить наиболее
авторитетных философов-марксистов, включая Г. В. Плеханова и самого Ф.
Энгельса, чтобы (но об этом, конечно, не говорилось) расчистить путь на
философский Олимп для него, Сталина, который должен был стать корифеем
философской науки на все последующие времена. На вопрос одного из участников
беседы -- надо ли связывать борьбу на два фронта в области теории с
непосредственно политическими уклонами в партии? -- Сталин ответил: "Можно и
должно связывать, ибо всякое отклонение от марксизма, даже в самых
абстрактных вопросах теории, приобретает политическое значение в обстановке
обостренной классовой борьбы".
Свои "теоретические" претензии Сталин прикрывал, однако, необходимостью
защиты Ленина и ленинизма от
врагов партии, выступавших якобы под прикрытием фи-лософской науки.
"Надо вот что понять, -- внушал Сталин слушателям ИКП, -- Ленин дал очень
много нового во всех областях марксизма. Он сам был очень скромен. Он об
этом не любил говорить. Нам же, ученикам Ленина, надо эту роль показать,
обнаружить".
Беседа Сталина со слушателями-философами ИКП послужила началом широкой
кампании по проработке видных философов, разгрому редколлегии журнала "Под
знаменем марксизма", дальнейшей политизации общественных наук.
Сравнительно недавно был опубликован яркий документ -- копия письма А.
М. Деборина Н. С. Хрущеву -- раскрывающий тайные пружины всей этой отнюдь не
"философской" истории. В нем говорится, в частности, следующее: "В конце
1930 г. тогдашний заведующий отделом пропаганды и агитации ЦК
(Культпропотдел ЦК ВКП (б) в то время возглавлял А. И. Стецкий -- авт.)
объявил мне, что отныне требуется утвердить один авторитет во всех областях,
в том числе и в области философии. Этот авторитет -- наш вождь Сталин.
В связи с этим меня скоро посетили на квартире тт. Митин, Юдин и
Ральцевич, которые предъявили мне ультиматум: на публичном собрании я должен
разгромить своих учеников, объявив их врагами народа. Самого же Сталина
провозгласить великим философом. Хорошо зная, чем я рискую, я все же
категорически отказался от выполнения этого приказа. По-видимому, Сталину к
тому времени нужно было "благословение" на его злодеяния.
После моего отказа последовала бешеная атака на меня и моих
единомышленников -- преданных ленинцев, которых обвинили в терроризме.
Особенно дико действовал М. Б. Митин, не останавливавшийся перед самой дикой
клеветой".
Несколько позже единомышленники Деборина -- Карев, Стэн, Луппол и
другие были репрессированы. Сам же Деборин, несмотря на то, что был объявлен
"главой" школы "меньшевиствующих идеалистов", по счастливой иронии судьбы не
был даже арестован, хотя и был устранен от дел, пережил Сталина и уже в 60-е
годы опубликовал несколько своих трудов.
Разгромив несуществовавшую философскую "оппозицию", Сталин в 1938 году
опубликовал весьма банальную и далеко не безупречную в теоретическом смысле
работу
"О диалектическом и историческом материализме" (она вошла в "Краткий
курс истории ВКП (б)" в качестве § 2 главы IV) и с помощью того же Митина и
других присяжных льстецов превратил себя в величайшего философа
современности, гениального преемника и продолжателя философской мысли
Маркса, Энгельса, Ленина. В этом произведении популярность выродилась в
вульгаризацию положений философии, а научное знание обернулось схоластикой,
набором догматических стереотипов. Сталинский § 2 четвертой главы "Краткого
курса" стал философским катехизисом, изучение которого было сведено к
заучиванию поставленных вопросов и готовых кратких ответов, заменявшее
глубокое проникновение в суть сложных философских проблем.
Казалось бы, для дискуссий в области философии необходимости, да и
возможности больше не оставалось. Однако еще один раз при жизни Сталина, а
именно в 1947 году, была организована философская дискуссия -- на этот раз
по учебнику Г. Ф. Александрова "История западноевропейской философии". Сам
Сталин в ней не участвовал, но лично ее инспирировал и направлял. Дискуссия
вышла за рамки разбора одной книги Александрова и вылилась в критику общего
состояния советской философской науки в первые послевоенные годы. "То
обстоятельство, что книга (Александрова -- авт.) не вызвала сколько-нибудь
значительных протестов, -- заявил секретарь ЦК ВКП (б) Жданов, выступивший в
ходе дискуссии с большой речью (внимательно прочитанной до этого и
одобренной Сталиным), -- что потребовалось вмешательство Центрального
Комитета и лично товарища Сталина, чтобы вскрыть недостатки книги, означает,
что на философском фронте отсутствует развернутая большевистская критика и
самокритика".
Подоснова дискуссии -- это стремление Сталина, его ближайшего окружения
усилить обстановку нетерпимости к инакомыслию, к "примиренчеству" по
отношению к буржуазной науке и культуре, напомнить идеологическому и
теоретическому активу о необходимости усиления классовой борьбы в области
теории и идеологии.
Философская дискуссия имела также целью "погасить" то глухое стремление
к общественным переменам, которое принесли с собой вернувшиеся с фронта
солдаты и офицеры, гордые своей ролью победителей над самой реакционной
силой -- гитлеровской Германией и освободителей
Европы от коричневой чумы, стремление, которое не осталось незамеченным
сталинским руководством.
"Видимо, Сталин, имевший достаточную и притом присылаемую с разных
направлений и перекрывающую друг друга информацию, -- писал в изданной
посмертно книге "Глазами человека моего поколения" К. М. Симонов, --
почувствовал в воздухе нечто, потребовавшее... немедленного закручивания
гаек и пресечения несостоятельных надежд на будущее".
Начав с дискуссии вокруг вопросов истории западноевропейской философии,
казалось бы таких далеких от актуальных проблем жизни разоренной войной
страны, с великим трудом залечивавшей нанесенные ей раны, Сталин продолжил
этот процесс "закручивания гаек", развернув чуть позже кампанию борьбы
против "низкопоклонства перед Западом" и "безыдейности" в области литературы
и искусства.
Основное содержание и задачи дискуссии по поводу книги Александрова
были сформулированы Сталиным в продолжавшемся 1 час 15 минут телефонном
разговоре с секретарем ЦК и главным редактором "Правды" П. Н. Поспеловым.
Уже одна продолжительность разговора говорит о значении дискуссии, которую
он предложил провести.
Сталин отметил в книге Александрова прежде всего оторванность от
политической борьбы, аполитичность, недостаток боевого политического духа.
"Нет, -- сказал он, -- того боевого партийного духа, образцом которого
софистических хитросплетений, были типичны для его устной и письменной речи.
Элементарность содержания пропаганды неизбежно вела к схоластике и тому
же догматизму, которые стали со временем главным свойством партийной
идеологии.
Это соответствовало и характеру мышления самого Сталина. Не случайно,
рекомендованный Сталину в качестве консультанта по философским вопросам,
известный в 20-е годы (и впоследствии расстрелянный) философ Я. Э. Стэн был
неприятно поражен пренебрежительным отношением Сталина к Философской
культуре, прямолинейностью и схематизмом сталинской логики, его
откровенной неприязнью к диалектическому стилю мышления. И именно этот
"стиль", помноженный на нетерпимость к инакомыслию, Сталин вносил во все
общественные пауки, которые он "развивал" и "обогащал" на правах "гения всех
времен и народов", единственного продолжателя дела Ленина.
Нельзя также не отметить, что и ближайшее окружение Сталина -- Молотов,
Каганович, Ежов, Берия, Ворошилов, Маленков, Хрущев и другие -- не обладали,
как правило, законченным образованием и сколько-нибудь высокой культурой.
Сталин избегал приближать к себе интеллигентных, высокообразованных людей,
которые, в его представлении, легко "становились пищей для иностранных
разведок". Известно, что он уничтожил не только сотни тысяч "старых",
"буржуазных" интеллигентов, но и весь интеллектуальный цвет ленинской
гвардии большевистской партии. Замещавшая их место "новая" интеллигенция
(также, впрочем, не избежавшая репрессий) в своем большинстве отличалась
низкой образованностью и ограниченным кругозором.
Примитивность сталинизма как идеологии причудливо сочеталась с
претензией на универсализм. Паразитируя на марксизме и ленинизме, Сталин
также пытался охватить своими трудами и выступлениями все сферы общественной
жизни и все науки об обществе. С необыкновенной бесцеремонностью он
вторгался в область философии и истории, политэкономии и "научного"
социализма, языкознания и государствоведения, литературоведения и
искусствознания, в каждой из этих наук высказывая безапелляционные суждения,
которые подхалимами и льстецами характеризовались как высшие достижения
человеческого гения, хотя на деле представляли собой или банальность, или,
-- чаще, прагматическое искажение марксистских положений. При этом Сталин
постоянно цитировал и комментировал произведения Маркса, Энгельса и Ленина
для "подтверждения" своих теоретических "новаций". При этом он вырывал
используемые им цитаты из контекста, придавая им иной смысл, пренебрегал
принципом историзма, применяя утверждения, относящиеся к одному времени, к
конкретной ситуации другого, а то и просто искажал и передергивал их смысл.
Сталин никогда не уставал подчеркивать свою верность ортодоксальному
марксизму, обвиняя в то же время в отходе от него своих противников и
конкурентов в борьбе за власть. Он, его окружение и раболепствующая
"наука" утверждали и пропагандировали легенду о том, будто он был
лучшим и ближайшим другом и учеником Ленина и, следовательно, являлся его
законным наследником на посту руководителя большевистской партии и
Советского государства.
Сталин, конечно, не случайно взял на себя задачу пропаганды, толкования
и "развития" ленинского теоретического наследия, опубликовав и многократно
переиздавая такие труды, как "Об основах ленинизма", "Вопросы ленинизма",
"Октябрьская революция и тактика русских коммунистов" и подобные им. Не
будучи никогда глубоким мыслителем и не имея для этого достаточных данных,
Сталин присвоил себе положение главного (и единственного) теоретика партии,
поднявшегося в этом качестве до уровня Ленина. Одновременно в процессе
борьбы против разного рода "оппозиций" были дискредитированы Л. Троцкий, Г.
Зиновьев, Л. Каменев, Н. Бухарин, А. Бубнов и другие видные последователи и
пропагандисты ленинизма. Их работы о Ленине и ленинизме были изъяты из
обращения и упрятаны за закрытыми для читателей дверьми спецхранов библиотек
и архивов.
Действуя в указанном направлении, Сталин стремился объединить в
сознании народа, партии и мирового коммунистического движения свою жизнь и
деятельность с Октябрьской революцией, большевизмом и ленинизмом, прикрывал
борьбу за личную власть, за осуществление собственной модели социализма
"защитой" идей Октября и ленинизма от "оппортунистов". Он убеждал массы, что
все его действия освещены знаменем Октябрьской революции, знаменем Ленина.
Пропагандируя по-своему марксизм-ленинизм, Сталин стремился превратить
его из объекта критического осмысления трудящимися в объект слепого
поклонения и некритического признания, в объект веры, в новую
"социалистическую" религию, спекулируя при этом и на низком уровне культуры
народа, и на том духовном вакууме, который возник в связи с насильственным
насаждением в стране государственного атеизма. И если А. В. Луначарский (и
некоторые другие большевики) в период столыпинской реакции встали на путь
"богоискательства", утверждая, что пролетариату предстоит "стать носителем
новой религии", за что их резко критиковал В. И. Ленин, то Сталин, и не без
успеха, попытался претворить подобные идеи в жизнь, разумеется, широко свои
замыслы не афишируя. Для этого он создал и канонизировал
"Краткий курс истории ВКП (б)", ставший "энциклопедией" и катехизисом
сталинизма; в этой же связи следует рассматривать и усилия по формированию
культа личности Сталина, превращенного таким путем в подобие жи-вого бога, в
объект ритуального поклонения.
О том, что превращение марксизма-ленинизма в вид новой религии было
сознательной целью Сталина, свидетельствует любопытнейший архивный документ:
запись П. Н. Поспеловым (в то время главным редактором "Правды" и секретарем
ЦК ВКП (б) по идеологии) его телефонного разговора со Сталиным. Сталин прямо
заявил (а Поспелов выделил эти слова красным карандашом и подчеркиванием),
что "марксизм -- религия класса, его символ веры".
"Мы видим, -- писал еще Арнольд Тойнби, -- как марксизм превращается в
эмоциональную и интеллектуальную замену православного христианства с Марксом
вместо Моисея, Лениным вместо Мессии и собраниями их сочинений вместо
священного писания этой новой атеистической церкви". В этих словах
английского историка -- огромная доля истины и справедливости. Надо бы
только дополнить это описание утверждением, что завершил этот процесс
Сталин, объявивший себя первосвященником этой своеобразной религии.
Суть же дела заключается в том, что марксизм под влиянием Сталина
утратил качества научной теории, вступил в глубокое и непримиримое
противоречие с общественной практикой, опирался не на научную (объективную)
истину, а на злонамеренное ее искажение, на мифы и догмы, на тотальный обман
народа, утверждался не путем убеждения, но методами насилия.
Важным, если не основным постулатом сталинизма являлось признание
непрерывного сохранения и обострения классовой борьбы в области идеологии
(как и в политической области) по мере укрепления и развития социализма, как
внутри Советской страны, так и на международном уровне. Этот постулат
позволял поддерживать постоянную идеологическую напряженность в обществе,
направленную против малейших оттенков инакомыслия, плюрализма мнений,
самостоятельности суждений. Все подобные явления квалифицировались как
идеологические диверсии, порожденные или "пережитками капитализма" в
сознании людей, или непосредственным "тлетворным влиянием" Запада. В любом
случае эти явления подлежали решительному искоренению, а их носители объяв-
лялись врагами марксизма-ленинизма, врагами социализма и, в конечном
счете, "врагами народа".
Создание и поддержание феномена "образа врага" было неотъемлемой чертой
идеологии сталинизма. Распространение в связи с этим подозрительности под
видом бдительности, одобрения и поощрения доносительства неизбежно вело к
разобщению людей, росту недоверия между ними, к возникновению синдрома
страха и всеобщему конформизму.
Противоестественное с точки зрения разума, но реально существовавшее в
сознании народа сочетание ненависти к действительным и мнимым врагам и
страха за себя и своих близких, обожествление Сталина и некритическое
принятие пафоса лживой пропаганды, подлинный трудовой энтузиазм массы людей
(имевший место по многочисленным свидетельствам даже среди заключенных в
концлагерях ГУЛАГа) и терпимость к низкому уровню жизни и бытовой
неустроенности -- все это оправдывалось необходимостью противостоять "врагам
народа" и в борьбе с ними осуществить "царство свободы и справедливости" под
лозунгом "Мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем!"
На протяжении четверти века инспирированные кампании против "врагов
народа" были, как уже говорилось, фактически непрерывными. Конечной
"сверхзадачей" всей этой чудовищной деятельности было создание системы
идейного террора, страха и формального единомыслия.
В связи с тем, что сталинизм как идеология по всем линиям противоречил
принципам общечеловеческой морали и подлинным идеалам марксизма, его
неизбежной особенностью было то, что он весь был построен на лжи и
фальсификации. Большая Ложь пронизывала теорию и практику, политику и
экономику, историю и искусство. Фальсифицировалась история партии, жизнь и
деятельность В. И. Ленина и, конечно, самого Сталина, искажались статистика
и результаты социальных процессов, происходивших в обществе, разрывались
слово и дело, желаемое выдавалось за действительное, наизнанку, как в
пророческом романе Дж. Оруэлла "1984", выворачивались понятия общественной
жизни -- "социализм", "демократия", "право", "истина" и т. д. Власть
бюрократии выдавалась за власть народа, воля вождя -- за волю партии,
решение аппарата -- за голос партийных масс, формальное единогласие -- за
морально-политическое единство общества и т. д.
Оборотной стороной лжи и фальсификации было полное отсутствие гласности
и безграничная секретность, касавшаяся прошлого и настоящего и прежде всего
любых реальных негативных явлений, якобы порочащих социализм, который
изображался как идеальное общество, лишенное якобы (в отличие от "гниющего
капитализма") острых проблем, серьезных противоречий и существенных
недостатков.
К сожалению, эта заложенная сталинизмом практика лживой идеализации
реального социализма проявилась и после Сталина -- в форме борьбы против
правды истории под флагом "защиты" социализма от попыток его якобы
"очернения". Да и сейчас приходится слышать многочисленные голоса
сторонников "социалистического выбора" с требованиями "не обливать грязью"
наше прошлое.
Эти люди забывают, однако, что история инвариантна. Мы должны принять
ее такой, какой она была, и извлечь из нее соответствующие уроки.
Постоянно создавая "образ врага" на политическом "фронте", уничтожая
своих политических противников и соперников, Сталин добивался утверждения
своего единовластия, равно как и всеобщего подчинения и покорности
созданному им режиму. Но этого ему было недостаточно. Он стремился подчинить
себе также и сознание народа, обеспечить победу и на идеологическом
"фронте", для чего, с одной стороны, принял на себя задачу выступать в
качестве верховного идеологического арбитра, главного теоретика во всех
областях марксизма-ленинизма, а с другой стороны, и здесь фабриковал
несчетных "врагов", борьба против которых вызывала постоянную идеологическую
напряженность в обществе, а ему создавала незаслуженный ореол защитника и
продолжателя дела Маркса -- Энгельса -- Ленина.
Имеется немало неопровержимых доказательств того, что Сталин сам, лично
организовывал идеологические кампании, направленные на проведение
идеологических чисток, искоренение инакомыслия, подчинение общественных наук
своему персональному диктату, приспособления их к потребностям созданной им
тоталитарной системы власти.
Вот как это произошло применительно к философской пауке.
9 декабря 1930 года Сталин встретился с членами бюро партячейки
Института философии и естествозна-
ния и провел с ними беседу "о положении на философском фронте". Повод
для встречи -- письмо бюро этой партячейки Сталину с оценкой состояния
философской науки. Начиная разговор, Сталин сказал: "Все, что тут у вас
написано, правильно, только не все сказано. В критической части можно
гораздо больше сказать. Оценка тут у вас дана правильная, только мягкая,
недостаточная".
Может показаться, что инициаторами борьбы на философском "фронте"
выступали рядовые философы-коммунисты. Однако это не так. Дело в том, что в
условиях ожесточенной борьбы против "правого уклона" "самокритика",
выявление якобы допущенных "ошибок" было обязательным требованием к
теоретическим кадрам. Уклонение от "самокритики" рассматривалось в качестве
тяжелого криминала. Поэтому представители каждой науки стремились не отстать
в деле "саморазоблачения", во что бы ни стало найти в своих рядах "носителей
враждебных взглядов".
Характерное свидетельство этого -- написанное в феврале 1931 года
(когда разгром историков, последовавший за публикацией письма Сталина "О
некоторых вопросах истории большевизма", еще не начался) письмо руководителя
исторической секции Коммунистической Академии М. Н. Покровского в ЦК партии.
В письме говорилось: "В заявлении, поданном в Президиум Комакадемии тремя
его членами, и характеризующим разные недочеты в работе Коммунистической
Академии, пожалуй самый тяжкий упрек брошен историческому сектору. Там как
будто нет ошибок, говорит заявление, но это объясняется просто тем, что там
ошибки "не вскрываются" (читай "скрываются") .
Таким образом, вполне возможно, что на историческом фронте имеются
вещи, не уступающие рубинщине или деборинщине*, но так как они "не
вскрываются", замазываются, так как в историческом секторе отсутствует
самокритика, то широкие круги ничего об этих ошибках не знают... Всякий
согласится, что такая "загнанная внутрь" болезнь хуже вскрытого гнойника на
экономическом или философском фронте".
Иначе говоря, требовалось найти и разоблачить "врага", чтобы доказать
собственную лояльность и политичес-
* "Рубинщина" и "деборинщина" -- обозначение "враждебных" взглядов в
экономической и философской науке, связанное с именами специалистов,
подвергавшихся особо острой критике.
кую непримиримость к отклонениям от партийной линии. Не случайно ведь в
постановлении ЦК ВКП (б) "О работе Комакадемии" (март 1931 г.) говорилось:
"Обострение классовой борьбы нашло в последние годы свое яркое отражение и
на теоретическом фронте. Буржуазное влияние сказалось в форме ряда
антимарксистских и ревизионистских теорий... Необходима еще неустанная
работа по искоренению существующих и возникающих в различных научных
областях теорий, отражающих буржуазное и социал-демократическое влияние".
Именно к этой "неустанной работе по искоренению" враждебных теорий и
звал философов-икапистов Сталин. И подчеркнув "мягкость" их оценки положения
в философии, он задал вопрос: "Есть ли у вас силы, справитесь ли?" и
заметил: "если у вас силы имеются -- бить надо. Когда же у людей сил не
хватает -- они готовятся". Такова первая и главная установка Генерального
секретаря -- сделать критику разрушительной, бить идейных противников,
именно бить их, а не спорить с ними.
Далее был указан и объект критики -- группа Дебори-на*. "Они, --
говорил Сталин, -- занимают господствующие позиции в философии,
естествознании и некоторых тонких вопросах политики. Это надо суметь понять.
По вопросам естествознания черт знает что делают, пишут о вейсманизме и т.
д. и т. д. -- и все выдается за марксизм.
Надо переворошить, перекопать весь навоз (!), который накопился в
философии и естествознании. Надо все разворошить, что написано деборинской
группой, разбить все ошибочное. Стэна, Карева -- вышибить можно; все
разворошить надо. Для боя нужны все виды оружия". Установку "бить
деборинскую группу" Сталин "обосновывал" примером классиков марксизма.
"Маркс и Энгельс, -- заявил он, -- начали свою большую работу с критики
старого... Ленин тоже начал с этого. Он бил народников, струвистов,
экономистов, меньшевиков. Ваша главная задача теперь -- развернуть во всю
критику. Бить -- главная проблема. Бить по всем направлениям и там, где не
били".
Оценивая взгляды Деборина, Сталин сказал: "Деборин и его ученики в
области гносеологии -- плехановцы. Мень-
* Деборин А, М. -- советский философ и историк, академик (с 1929 г.). В
РСДРП с 1903 г., с 1907 г. -- меньшевик. В ВКП (б) с 1928 г. Окончил
философский факультет Бернского университета (в 1908 г.). В 1926--1930 гг.
-- отв. ред. философского журнала "Под знаменем марксизма".
шевистски мыслящие люди... На деле они антимарксисты. Какой же это
марксизм, который отрывает философию от политики, теорию от практики.
Формальных оснований, однако, уличить себя в антимарксизме не дадут". И на
вопрос кого-то из членов бюро -- можно ли так ставить вопрос в печати,
Сталин ответил: "Они стали на путь антимарксизма".
Вот такой поворот: формальных оснований обвинить деборинцев в
антимарксизме нет, но, утверждает Генеральный секретарь ЦК, "они стали на
путь антимарксизма".
В ходе беседы выяснилось также, что "бить" за антимарксизм в философии
надо не только группу Деборина. "Плеханова надо разоблачить. Его философские
установки. Он всегда свысока относился к Ленину, а также Юшкевич,
Валентинов, Базаров и другие. Перерыть надо теперь все их работы, как они
критиковали Ленина, как относились к нему, к "Материализму и
эмпириокритицизму". У Плеханова в вопросах исторического материализма
географический уклон от марксизма". "И у Энгельса не совсем все правильно...
Не беда, если в этой работе кое-где заденем Энгельса", -- заявил далее
Сталин.
"Разворошить надо основательно также Бухарина, -- требовал Сталин. --
Его надо крепко критиковать, ибо по истмату он здорово и основательно
напутал. Критика по этим вопросам Бухарина, которая была в печати, неверна.
Тут и (журнал -- авт.) "Под знаменем марксизма" наворотил всяких ошибок и
глупостей. Все это надо основательно разворошить".
Таким образом, задание, которое дал Сталин фи-лософам-икапистам,
заключалось в том, чтобы идейно и организационно разгромить наиболее
авторитетных философов-марксистов, включая Г. В. Плеханова и самого Ф.
Энгельса, чтобы (но об этом, конечно, не говорилось) расчистить путь на
философский Олимп для него, Сталина, который должен был стать корифеем
философской науки на все последующие времена. На вопрос одного из участников
беседы -- надо ли связывать борьбу на два фронта в области теории с
непосредственно политическими уклонами в партии? -- Сталин ответил: "Можно и
должно связывать, ибо всякое отклонение от марксизма, даже в самых
абстрактных вопросах теории, приобретает политическое значение в обстановке
обостренной классовой борьбы".
Свои "теоретические" претензии Сталин прикрывал, однако, необходимостью
защиты Ленина и ленинизма от
врагов партии, выступавших якобы под прикрытием фи-лософской науки.
"Надо вот что понять, -- внушал Сталин слушателям ИКП, -- Ленин дал очень
много нового во всех областях марксизма. Он сам был очень скромен. Он об
этом не любил говорить. Нам же, ученикам Ленина, надо эту роль показать,
обнаружить".
Беседа Сталина со слушателями-философами ИКП послужила началом широкой
кампании по проработке видных философов, разгрому редколлегии журнала "Под
знаменем марксизма", дальнейшей политизации общественных наук.
Сравнительно недавно был опубликован яркий документ -- копия письма А.
М. Деборина Н. С. Хрущеву -- раскрывающий тайные пружины всей этой отнюдь не
"философской" истории. В нем говорится, в частности, следующее: "В конце
1930 г. тогдашний заведующий отделом пропаганды и агитации ЦК
(Культпропотдел ЦК ВКП (б) в то время возглавлял А. И. Стецкий -- авт.)
объявил мне, что отныне требуется утвердить один авторитет во всех областях,
в том числе и в области философии. Этот авторитет -- наш вождь Сталин.
В связи с этим меня скоро посетили на квартире тт. Митин, Юдин и
Ральцевич, которые предъявили мне ультиматум: на публичном собрании я должен
разгромить своих учеников, объявив их врагами народа. Самого же Сталина
провозгласить великим философом. Хорошо зная, чем я рискую, я все же
категорически отказался от выполнения этого приказа. По-видимому, Сталину к
тому времени нужно было "благословение" на его злодеяния.
После моего отказа последовала бешеная атака на меня и моих
единомышленников -- преданных ленинцев, которых обвинили в терроризме.
Особенно дико действовал М. Б. Митин, не останавливавшийся перед самой дикой
клеветой".
Несколько позже единомышленники Деборина -- Карев, Стэн, Луппол и
другие были репрессированы. Сам же Деборин, несмотря на то, что был объявлен
"главой" школы "меньшевиствующих идеалистов", по счастливой иронии судьбы не
был даже арестован, хотя и был устранен от дел, пережил Сталина и уже в 60-е
годы опубликовал несколько своих трудов.
Разгромив несуществовавшую философскую "оппозицию", Сталин в 1938 году
опубликовал весьма банальную и далеко не безупречную в теоретическом смысле
работу
"О диалектическом и историческом материализме" (она вошла в "Краткий
курс истории ВКП (б)" в качестве § 2 главы IV) и с помощью того же Митина и
других присяжных льстецов превратил себя в величайшего философа
современности, гениального преемника и продолжателя философской мысли
Маркса, Энгельса, Ленина. В этом произведении популярность выродилась в
вульгаризацию положений философии, а научное знание обернулось схоластикой,
набором догматических стереотипов. Сталинский § 2 четвертой главы "Краткого
курса" стал философским катехизисом, изучение которого было сведено к
заучиванию поставленных вопросов и готовых кратких ответов, заменявшее
глубокое проникновение в суть сложных философских проблем.
Казалось бы, для дискуссий в области философии необходимости, да и
возможности больше не оставалось. Однако еще один раз при жизни Сталина, а
именно в 1947 году, была организована философская дискуссия -- на этот раз
по учебнику Г. Ф. Александрова "История западноевропейской философии". Сам
Сталин в ней не участвовал, но лично ее инспирировал и направлял. Дискуссия
вышла за рамки разбора одной книги Александрова и вылилась в критику общего
состояния советской философской науки в первые послевоенные годы. "То
обстоятельство, что книга (Александрова -- авт.) не вызвала сколько-нибудь
значительных протестов, -- заявил секретарь ЦК ВКП (б) Жданов, выступивший в
ходе дискуссии с большой речью (внимательно прочитанной до этого и
одобренной Сталиным), -- что потребовалось вмешательство Центрального
Комитета и лично товарища Сталина, чтобы вскрыть недостатки книги, означает,
что на философском фронте отсутствует развернутая большевистская критика и
самокритика".
Подоснова дискуссии -- это стремление Сталина, его ближайшего окружения
усилить обстановку нетерпимости к инакомыслию, к "примиренчеству" по
отношению к буржуазной науке и культуре, напомнить идеологическому и
теоретическому активу о необходимости усиления классовой борьбы в области
теории и идеологии.
Философская дискуссия имела также целью "погасить" то глухое стремление
к общественным переменам, которое принесли с собой вернувшиеся с фронта
солдаты и офицеры, гордые своей ролью победителей над самой реакционной
силой -- гитлеровской Германией и освободителей
Европы от коричневой чумы, стремление, которое не осталось незамеченным
сталинским руководством.
"Видимо, Сталин, имевший достаточную и притом присылаемую с разных
направлений и перекрывающую друг друга информацию, -- писал в изданной
посмертно книге "Глазами человека моего поколения" К. М. Симонов, --
почувствовал в воздухе нечто, потребовавшее... немедленного закручивания
гаек и пресечения несостоятельных надежд на будущее".
Начав с дискуссии вокруг вопросов истории западноевропейской философии,
казалось бы таких далеких от актуальных проблем жизни разоренной войной
страны, с великим трудом залечивавшей нанесенные ей раны, Сталин продолжил
этот процесс "закручивания гаек", развернув чуть позже кампанию борьбы
против "низкопоклонства перед Западом" и "безыдейности" в области литературы
и искусства.
Основное содержание и задачи дискуссии по поводу книги Александрова
были сформулированы Сталиным в продолжавшемся 1 час 15 минут телефонном
разговоре с секретарем ЦК и главным редактором "Правды" П. Н. Поспеловым.
Уже одна продолжительность разговора говорит о значении дискуссии, которую
он предложил провести.
Сталин отметил в книге Александрова прежде всего оторванность от
политической борьбы, аполитичность, недостаток боевого политического духа.
"Нет, -- сказал он, -- того боевого партийного духа, образцом которого