Страница:
партизанское движение, разложение самой колчаковской армии, о нем
свидетельствуют красноречивые признания самих крестьян. На псковской
губернской беспартийной конференции в конце 1920 года, как описывается в
докладе губкома, выступавший старик-крестьянин даже заплакал на трибуне,
рассказывая о "кошмарах, производимых белогвардейцами, когда они хозяйничали
до прихода Красной армии. Причем этот делегат, не скрывая, сказал, что и он
в числе других крестьян ждал прихода белогвардейцев и на горьком опыте
убедился, что несут белогвардейцы трудящимся".
После взятия Новоград-Волынска деникинцами, на заседавший крестьянский
съезд пришли офицеры с просьбой наделить помещиков землей, так как они
теперь тоже принадлежат к числу бедных людей. На это члены съезда ответили,
"что они большевики и давать землю помещикам не собираются". Трудно что-либо
добавить к этому эпизоду, показывающему непримиримую, можно сказать, почти
генетическую ненависть крестьян к помещичьему классу.
Советские секретные службы занимались перлюстрацией почты и составляли
регулярные сводки из содержания писем, которые достаточно объективно
отражали положение дел на местах. Характерно, что в корреспон-денциях из тех
городов и губернии, где не было белогвардейцев, сквозило перманентное
отрицательное отношение к Соввласти и большевикам, но там, где хозяйничали
белые, картина наблюдалась несколько иная.
Отрывок письма из Херсонской губернии: "Настроение населения Украины в
большинстве на стороне советской власти. Возмутительные зверства
деникинцев... изменили население в сторону советской власти лучше всякой
агитации. Так, например, в Екатеринославе, помимо массы расстрелов и
грабежей и проч. выделяется следующий случай: бедная семья, у которой в
рядах армии сын коммунист, подвергается деникинцами ограблению, избиению, а
затем ужасному наказанию. Отрубают руки и ноги и вот даже у грудного ребенка
были отрублены руки и ноги. Эта беспомощная семья, эти пять кусков живого
мяса, не могущие без посторонней помощи передвинуться и даже поесть,
принимаются на социальное обеспечение республики".
Да, помимо прочего, та жажда мести, с которой на-
ступали белые армии, сослужила , им плохую службу. Нельзя рационально
понять, например, такие случаи, какой произошел в апреле 1919 года:
красноармейский курский полк побратался с деникинцами и все легли спать
одним лагерем. Ночью казаки начали рубить сонных красноармейцев, те
бросились в панике бежать обратно уже с соответствующими чувствами против
казаков.
Осенью девятнадцатого, после непрерывной полосы неудач в
продовольственной политике большевиков наконец появляется просвет. В дни,
когда белые армии на юге достигают максимального военного успеха, когда в ЦК
РКП (б) лихорадочно готовятся к переходу на нелегальное положение,
продразверстка приносит свои первые плоды. Причем в некоторых местах власть
оказывается совершенно неподготовленной к такому успеху. Вынуждена была даже
вмешаться ЧК. 15 октября Дзержинский доложил Оргбюро ЦК, что по полученным
им сведениям от Аткар-ской ЧК (Саратовская губ.) ссыпка хлеба идет
чрезвычайно успешно, все амбары переполнены, хлеб ссыпается прямо на землю,
вагонов для погрузки не хватает и запросил: не следует ли ЧК принять
"какие-либо" меры воздействия на транспорт?
В конце 1919 года в правительственных кругах все увереннее заговорили о
том, что в сознании крестьянства "произошел перелом" в пользу Советской
власти. Ленин на VIII партконференции в декабре сделал категорический вывод:
"Представители обывателей, мелкой буржуазии, тех, кто в бешеной схватке
труда с капиталом колебались, стали решительно на нашу сторону и на
поддержку их мы можем теперь отчасти рассчитывать".
Многомиллионная крестьянская масса отдала победу в гражданской войне
большевикам. Этот вывод менее всего оспаривался современниками и менее всего
вызывал сомнений у историков. Ну а какова роль в защите и упрочении
"пролетарской диктатуры" самого пролетариата? Это вопрос более тонкий.
Здесь, перефразируя слова Энгельса, можно выразиться, что проблема
"материальности" понятия "диктатура пролетариата" это вопрос не двух-трех
фокуснических фраз, а результат длительного и всестороннего анализа
фактического материала.
Хорошо известна роль рабочего класса в создании органов государственной
власти в центре и на местах, организации армии и т. д. (где эти рабочие
преимущественно и осели навсегда), но каково было положение и настроение их
коллег, оставшихся у станка?
Привлекает внимание фраза из одного документа о том, что распоряжение о
мобилизации только рабочих в Красную армию повлекло массовый переход рабочих
в крестьяне. Она свидетельствует, что в отношениях рабочих с большевистской
властью не все складывалось так радужно, как это ранее пропагандировалось. В
кратком очерке нет места развернуть хотя бы часть той картины, которая бы
объективно характеризовала эти отношения. Можно лишь в самом обобщенном виде
сказать, что за 1918--1920 годы на заводах и фабриках республики произошло
такое количество забастовок, которое возможно побьет все рекорды царской
России. Практически каждый город, где только имелись промышленные
предприятия, беспрерывно лихорадило от волнений рабочих.
Вообще-то в гражданскую войну рабочий класс проявил гораздо более
приземленный и обывательский характер, нежели то ему предписывалось теорией
диктатуры пролетариата. Впрочем это никак не отразилось на теории, а лишь
дало повод теоретикам типа Бухарина списывать поголовно рабочий класс в
шкурники и мелкую буржуазию.
Классовая политика большевиков, война с мелкой буржуазией,
крестьянством, как ни странно, более всего сказывались на рабочих. Рабочие в
крупных промышленных районах голодали в полном смысле слова, бежали в
деревню. Некоторые из крупных предприятий текстильной промышленности,
особенно фабрики и заводы Петроградского района, по этой причине уже в
начале 1919 года потеряли до 70 % и более всего состава квалифицированных
рабочих. Но" и оставшуюся часть Наркомпрод не в состоянии был обеспечить
пайком. Рабочие массы оценивали политику в целом через призму
продовольственного положения. Председатель ВЦИК М. И. Калинин после своих
многочисленных поездок по стране осенью 1919 года сделал неожиданный для
себя вывод, что "самое контрреволюционное настроение -- в Москве и
Московской губернии". И что в тех местах, куда бежали, спасаясь от голода,
столичные рабочие, особенно отличаются отрицательным отношением к Советской
власти.
В результате неспособности власти наладить обмен между городом и
деревней настроение масс существенно менялось. Один чекист сообщал своему
начальству в Петроград, что во время отпуска в Пскове ему "пришлось
встретиться со своим товарищем, металлистом завода быв. Сульдсон, который
был горячим защитником Совет-
ской власти, теперь абсолютно изменился и объясняет следующее: хлеб у
нас стоит 275 р. фунт, а мы получаем 83 р. в день, пайка уже не дают два
месяца, завод никакой пользы не приносит именно потому, что все рабочие
усматривают несправедливое к ним отношение, буквально все заняты своими
кустарными изготовлениями, как-то: зажигалки, лемехи для плуга и пр. обиход
крестьян на хлеб. Заказы учреждения, если и бывают, так тоже поощряются
подачками продуктов ввиду явного саботажа со стороны рабочих. Из всего
завода сочувствующих Советской власти найдется человека 4--5, все, которые
ранее поддерживали, относятся пассивно. Ни на какие собрания не ходят, за
исключением вопросов продовольственных. Печатники настроены еще хуже --
оппозиционно... Все жалуются на лишение свободы и, главное --
продовольственный вопрос".
Из подобного положения закономерно вытекала перемена политических
симпатий рабочих. Как сообщали в ЦК РКП (б) из Смоленска: В начале 1920 года
проходили выборы в городской Совет. Коммунисты избирались за редким
исключением, почти целиком голосами красноармейцев. Рабочие почти во всех
предприятиях отдали голоса меньшевикам и беспартийным. Аналогичная картина в
сводке отдела ЦК о партработе в Тульской губернии за апрель 1920-го: В Туле
на Оружпатронных заводах происходили забастовки, причина --
продовольственные затруднения. Компартия на заводе не имеет веса, влияние
имеют меньшевики.
Но эти факты относятся к 1920 году, когда политический накал настроений
рабочих по мере общего угасания гражданской войны заметно снизился. В 1919
году социалистическим партиям, стоящим в оппозиции большевизму, удавалось
поднять значительные рабочие массы на выступления с политическими
требованиями.
Сильнейшие волнения происходили в Петрограде накануне и во время работы
VIII съезда РКП (б). 10 марта десятитысячное собрание Путиловского завода по
инициативе левых эсеров при 22 против и 4 воздержавшихся приняло резолюцию,
в которой большевики обвинялись в измене заветам Октябрьской революции, в
установлении самодержавия ЦК партии, правящего при помощи террора. В
резолюции выдвигалось множество требований демократического характера, а
также требование освободить заключенную в дом сумасшедших Марию Спиридонову.
После этого Питер забурлил. 19 марта в присутствии 4000 человек на
собрании Александровских вагонных и паровозных мастерских Николаевской ж. д.
принимается обращение к красноармейцам и матросам с призывом о помощи.
"Спасайте питерских рабочих. Больше недели славный Путиловский завод ведет
борьбу против большевистских провокаторов, палачей и убийц. Большевистская
власть расстреляла общее собрание завода "Треугольник". Большевистская
власть расстреляла общее собрание рабочих Рождественского трамвайного парка.
Сотни арестованных путиловцев, сотни арестованных рабочих всех питерских
фабрик и заводов томятся в большевистских застенках. Матросы и красноармейцы
в рабочих не стреляют, зато пьяные латышские и китайские наймиты, а также
большевистские коллективы проливают пролетарскую кровь... На фабриках и
заводах -- повсюду пулеметы и броневики. Стоит стон и плач жен и детей сотен
расстрелянных и арестованных рабочих..."
Даже если учесть тот неизбежный эмоциональный всплеск и возможные
преувеличения, присущие подобного рода документам, намного понятней
становится значение самого VIII съезда РКП (б) и его решений.
В период активного наступления деникинской армии, 9 июля, когда в
газетах публикуется написанное Лениным и утвержденное ЦК обращение "Все на
борьбу с Деникиным!", по сообщениям частных корреспондентов из Москвы "в
Сокольниках рабочие устроили демонстрацию за Учредительное собрание.
Положение обостренное..." "В Сокольниках 9 июля рабочие ходили с белыми
флагами с лозунгами "Долой кровавую бойню, дайте хлеба!". Они хотели идти в
центр, но их не пропустили...".
Судя по всему, рабочие массы, пережившие белогвардейские режимы,
испытали такой же "перелом в сознании" как и крестьянство, в конечном счете
отшатнувшись от контрреволюции. Но несмотря на это отношения рабочих с
большевистской властью по-прежнему были весьма далеки от гармонии. С
исчезновением реальной политической альтернативы большевикам ослабевают и
политические мотивы продолжающихся рабочих выступлений, акцентированных
более на экономических требованиях.
"На днях здесь бастуют печатники и на казенном трубочном заводе
предъявляют требования повышенной платы, продуктов и все вместе просят
свободной торговли, -- писали из Самары в марте 20-го. -- Бросают прок-
ламации с призывом "Долой коммунистов-бюрократов!". Сейчас на Советской
улице разгоняли забастовщиков, кавалерия дала залп и нагайками начала крыть
как в старое время".
Любопытно, что в 1920 году наблюдаются некоторые новинки в приемах
"умиротворения" окрепшей властью рабочих выступлений. Нередко выступления
заканчивались для части рабочих сдачей их в солдаты. Как докладывал в Москву
председатель Екатеринославского губисполкома, в сентябре рабочие выступили
против организации продотрядов. Особенно "соглашательскую" резолюцию вынесли
рабочие трамвая. "Мы решили принять курс железной политики не только по
отношению к кулаку, но и к особенно зарвавшимся группам рабочих. С этой
целью в качестве пробного шара... мы закрыли трамвай, рассчитали всех
рабочих и служащих, часть из них отправили в концентрационный лагерь, часть
на фронт (призывной возраст), а иных прямо в губчека. Это подействовало
благотворно и приток рабочих в продотряды усилился". "Пробный шар" оказался
успешным, за ним последовало множество других "шаров".
Разумеется, история рабочего класса в период гражданской войны не
исчерпывается подобного рода случаями противостояния рабочих и
большевистской власти. Хорошо известны примеры активного, добровольческого
участия рабочих масс в мероприятиях партии и правительства. Тем не менее,
они не в состоянии заслонить массу противоположного материала и оградить
проблему о характере власти, сложившейся после Октябрьской революции, от
необходимости пересмотра.
Пришедший в историческую науку из области пропаганды и уже прочно
устоявшийся термин "советская власть", ни в коем случае не может
претендовать на адекватное отражение той структуры политической власти,
которая установилась со времен гражданской войны. Фактический отказ от
советской организации государственного управления произошел весной 1918 года
и с этого времени начался интенсивный процесс создания эффективного
централизованного аппарата власти по партийным каналам. Прежде всего это
выразилось в повсеместной организации большевистских партийных комитетов.
Как подчеркивалось в циркуляре ЦК РКП (б), необходимо создание
партийно-организационного аппарата "могущего быстро проводить в жизнь
мероприятия центра". Так, например, оформление почти всех уездных партийных
организаций РКП (б) в Тамбовской губернии приходится именно на период
лета -- осени 1918 года.
Но было бы неверным утверждать, что централизованная государственная
система складывалась исключительно по партийному принципу. Во время военного
коммунизма для практики государственного строительства в значительной
степени была присуща пестрота и разнообразие в зависимости от местных
условий и множества других факторов. Реальными органами власти на местах
могли быть и губком, и губисполком во главе с авторитетным руководителем,
уполномоченный Центра с особой командой, ревком, армейские органы. В области
хозяйственного управления это были представители и назначенцы центральных
ведомств. Но все это разнообразие объединялось одним общим смыслом --
непосредственное подчинение центральной власти, все нити которой через
различные органы и кадровую политику концентрировались в ЦК РКП (б). В связи
с принятием на себя функций высшего государственного управления
преобразуется и сам ЦК. Складывание строго централизованной системы в
основном относится к началу 1919 года, в это же время появляются постоянно
работающие органы -- Политбюро и Оргбюро ЦК РКП (б). Довольно точную
характеристику установившейся формы правления дал сам Ленин в работе
"Детская болезнь "левизны" в коммунизме": "Диктатуру осуществляет
организованный в Советы пролетариат, которым руководит коммунистическая
партия большевиков... Партией... руководит выбранный на съезде Центральный
Комитет из 19 человек, причем текущую работу в Москве приходится вести еще
более узким коллегиям, именно так называемым „Оргбюро"
(Организационному бюро) и „Политбюро" (Политическому бюро), которые
избираются на пленарных заседаниях Цека в составе пяти членов Цека в каждое
бюро. Выходит, следовательно, самая настоящая „олигархия"".
Однако Ленин не сказал и не мог сказать о реальной расстановке сил в
самой олигархической верхушке. Его личное влияние было несоизмеримо со
значением остальных "олигархов". Представители возникшей в 1919 году
группировки т. н. "децистов", которая стала выражать недовольство массы
партийных функционеров образовавшимся разрывом между ними и высшим
руководством ЦК, квалифицировали сложившуюся структуру власти как
"пролетарское единодержавие", где личность общепризнанного вождя тов. Ленина
играет большую роль. "У вождя
пролетарской диктатуры политические интересы и способности подавляюще
господствуют над организационными. Забота об обеспечении политически
надежными и послушными людьми, чисто "деловыми фигурами" руководящих мест,
господствовала у тов. Ленина еще в эмигрантскую эпоху и особенно проступила
за последние годы. На этой почве создается подбор людей, связанных
эмигрантскими кружковыми связями (причем здесь политическая надежность в
массе случаев противоречит революционно-пролетарской воздержанности и
порядочности), а также безыдейных работников, легко подчиняющихся,
вследствие внутренней разложенности", -- писали они в 1920 году.
Партия большевиков стала живой тканью нового государственного
организма, пропуская через себя в госаппарат массы новой управленческой
касты, вербуемой из ранее низших сословий. К началу 1920 года в партии
состояло около 600 000 коммунистов. Из них по неполным официальным данным
насчитывалось приблизительно 180 000 рабочих. Однако реальность этих цифр,
особенно в отношении социальной и профессиональной принадлежности членов
партии, вызывает сомнение. Социальная структура послереволюционной России
была крайне размытой, находилась в процессе становления. Рабочие
возвращались к крестьянскому труду, переходили в управленцы, армию. Есть все
основания полагать, что численность действительных рабочих и крестьян в
партии была гораздо меньшей, чем то фигурирует в официальной статистике.
Например, по справке о членах Воронежской городской организации РКП (б)
за 1920 год в рубрике "социальный состав" значится: рабочих -- 809, крестьян
-- 132, умств. труда -- 425 чел., всего -- 1366. Но из другой рубрики
выясняется, что из них в настоящее время: военных -- 611, губчека -- 63,
губмилиция -- 65, продорганы -- 45, совучреждения -- 291, на предприятиях и
заводах-- 58, (!), ж.-д. чека -- 40, ж.-д. милиция -- 12, мастерские и
прочие ж.-д. организации -- 175. Получается, что из действительных рабочих
членами партии были всего 58 чел. плюс ж.-д. мастерские (из 175 надо вычесть
"прочие" организации), т. е. очевидно, что всего около 100 человек, т. е.
менее 10 % от общей численности.
Остальные являлись уже полноправными членами иерархии госаппарата, хотя
возможно совсем недавно они еще помнили себя рабочими, крестьянами и "умств.
труда". Наверное приблизительные результаты мы установили бы по всей
республике. Итак, логика государственного централизма потребовала от партии
большевиков стать новой кастой, взамен упраздненного революцией старого
сословного деления. Причем психология новой касты значительно отличалась от
сословных традиций высших слоев старой России. Например, ЦК большевиков не
считал предосудительным особым распоряжением обязать всех коммунистов в
армии, а позже и на транспорте быть осведомителями особых отделов и ЧК.
Большевики пришли к власти в 1917 году, превратив государство в орудие
достижения своих политических целей, но и государство в свою очередь
овладело ими, сделав большевиков плотью и кровью своей системы. Воплотившись
в госаппарат, большевики были вынуждены выражать и отстаивать помимо прочих
еще и особенные государственные интересы, которые, все более развиваясь,
отчуждали их от первоначальной задачи защиты интересов пролетариата и
крестьянства. Это последнее произошло тем более легко и незаметно, поскольку
большевики не имели в своем идеологическом арсенале необходимой защиты от
встречной экспансии агрессивной государственной структуры.
Теоретики большевиков и в первую очередь, Ленин, ставя во главу угла
классовую борьбу, абсолютизировали значение государства как орудия власти
наиболее могущественного класса, интересы государственной системы и
господствующих классов отождествлялись. Отсюда подразумевалось, что после
захвата власти рабочей партией государство автоматически превратится в
воплощение интересов всех трудящихся слоев общества, прежде всего рабочего
класса. В качестве яркого образчика подобных иллюзий к месту привести слова
В. П. Милютина на 3-м съезде рабочей кооперации, где он в ответ на
предупреждение Мартова о том, что главная опасность в бюрократизме, заявил:
"Если мы строим социалистический строй, то противопоставления между
государством и обществом не должно быть".
Ленин в своем капитальном сочинении "Государство и революция", приводя
цитату Энгельса о государстве: "И эта сила, происшедшая из общества, но
ставящая себя над ним, все более и более отчуждающая себя от него, есть
государство", в которой отчетливо проступает мысль об особенной природе и
интересах государства,
совершенно не замечает ее и продолжает настаивать на исключительно
классовом характере государства.
Уже опыт первых послеоктябрьских лет показал, что ожидаемой гармонии
интересов государства и трудящихся классов не происходит. Наоборот, в новом,
неотлаженном механизме со всей остротой проступили черты старой
бюрократической сути. Военно-коммунистическая политика укрепления
государственного централизма очень быстро проявила свои противоречия не
только с интересами крестьянства, но и рабочего класса.
Происходила абсолютизация государственного насилия, как метода
достижения целей. Большевики, придя к власти, начали пользоваться орудием
государства без понимания его особенной природы и интересов, будучи
введенными в заблуждение внешним сходством своей цели ниспровержения
эксплуатации, построенной на частной собственности, и государственным
централизмом, в принципе враждебным всякому плюрализму. Централизм как
способ существования государства, составляет его непосредственный интерес. И
здесь мы оставляем судить каждому, насколько может быть существенно
расхождение или совпадение интересов государства с интересами общества по
тому, насколько централизм расходится или совпадает со стремлением
крестьянина свободно распоряжаться продуктами своего труда и интересами
рабочего свободно предлагать свою рабочую силу.
В период военного коммунизма произошла незаметная подмена политики
ликвидации частной собственности как источника эксплуатации
централистическими интересами государства как такового, как общественной
структуры. И далее уже трудно понять, где кончаются идеи освобождения от
частнособственнической эксплуатации и начинается эксплуатация
государственная. Правящая партия большевиков ассимилировала интересы
государственного централизма, заложив тем самым глубокую основу своих
противоречий с крестьянством и рабочим классом. Особенно ярко эти
противоречия проявляются в 1920 году, на заключительном этапе периода
военного коммунизма.
1919 год оканчивался для РСФСР очень удачно. Военная опасность была
устранена. Разбит Юденич, стремительно откатывались к Черному морю войска
Деникина, далеко на востоке отступали остатки Колчаковской армии. К декабрю
определилась реальная возможность длительного мирного этапа.
Но 19 год принес не только победы. За это время вполне
сложилась строго централизованная командно-административная система
управления экономикой и обществом в целом (насколько это представлялось
возможным в условиях крестьянского хозяйства) со всеми вытекающими
последствиями. Скованная инициатива и подавленные интересы мест,
производственных коллективов, индивидуальных производителей и других
элементов общества оказались обстоятельствами, затрудняющими дальнейшее
развитие. Это породило протест и широкую оппозицию административному
централизму, в русле борьбы с которым разворачивались основные события на
VIII конференции РКП (б) и VII Всероссийском съезде Советов, состоявшихся в
начале декабря 1919 года.
На партийной конференции Т. В. Сапронов, признанный лидер "децистов",
выступил с платформой "демократического централизма" против официальной
платформы М. Ф. Владимирского и Н. Н. Крестинского. Сапронов утверждал, что
отношения центра с периферией -- самый важный и злободневный вопрос. Нет
двойной зависимости, сплошной диктат центра, особенно в продовольственном
деле.
В прениях по докладам отмечалась сплошная атрофия Советов и их органов,
начиная с деревенских и кончая Президиумом ВЦИК. Делегаты с мест в
подавляющем большинстве выступали против сложившейся государственной
структуры управления. Одобренная большинством конференции, платформа
Сапронова предусматривала частичное возвращение советским органам реальной
власти на местах, ограничение произвола центральных учреждений. Она одержала
победу и на VII съезде Советов, где развернулась основная борьба против
"бюрократического централизма" за "демократический централизм". В ходе
прений по проектам постановлений совершенно ясно определилась позиция
свидетельствуют красноречивые признания самих крестьян. На псковской
губернской беспартийной конференции в конце 1920 года, как описывается в
докладе губкома, выступавший старик-крестьянин даже заплакал на трибуне,
рассказывая о "кошмарах, производимых белогвардейцами, когда они хозяйничали
до прихода Красной армии. Причем этот делегат, не скрывая, сказал, что и он
в числе других крестьян ждал прихода белогвардейцев и на горьком опыте
убедился, что несут белогвардейцы трудящимся".
После взятия Новоград-Волынска деникинцами, на заседавший крестьянский
съезд пришли офицеры с просьбой наделить помещиков землей, так как они
теперь тоже принадлежат к числу бедных людей. На это члены съезда ответили,
"что они большевики и давать землю помещикам не собираются". Трудно что-либо
добавить к этому эпизоду, показывающему непримиримую, можно сказать, почти
генетическую ненависть крестьян к помещичьему классу.
Советские секретные службы занимались перлюстрацией почты и составляли
регулярные сводки из содержания писем, которые достаточно объективно
отражали положение дел на местах. Характерно, что в корреспон-денциях из тех
городов и губернии, где не было белогвардейцев, сквозило перманентное
отрицательное отношение к Соввласти и большевикам, но там, где хозяйничали
белые, картина наблюдалась несколько иная.
Отрывок письма из Херсонской губернии: "Настроение населения Украины в
большинстве на стороне советской власти. Возмутительные зверства
деникинцев... изменили население в сторону советской власти лучше всякой
агитации. Так, например, в Екатеринославе, помимо массы расстрелов и
грабежей и проч. выделяется следующий случай: бедная семья, у которой в
рядах армии сын коммунист, подвергается деникинцами ограблению, избиению, а
затем ужасному наказанию. Отрубают руки и ноги и вот даже у грудного ребенка
были отрублены руки и ноги. Эта беспомощная семья, эти пять кусков живого
мяса, не могущие без посторонней помощи передвинуться и даже поесть,
принимаются на социальное обеспечение республики".
Да, помимо прочего, та жажда мести, с которой на-
ступали белые армии, сослужила , им плохую службу. Нельзя рационально
понять, например, такие случаи, какой произошел в апреле 1919 года:
красноармейский курский полк побратался с деникинцами и все легли спать
одним лагерем. Ночью казаки начали рубить сонных красноармейцев, те
бросились в панике бежать обратно уже с соответствующими чувствами против
казаков.
Осенью девятнадцатого, после непрерывной полосы неудач в
продовольственной политике большевиков наконец появляется просвет. В дни,
когда белые армии на юге достигают максимального военного успеха, когда в ЦК
РКП (б) лихорадочно готовятся к переходу на нелегальное положение,
продразверстка приносит свои первые плоды. Причем в некоторых местах власть
оказывается совершенно неподготовленной к такому успеху. Вынуждена была даже
вмешаться ЧК. 15 октября Дзержинский доложил Оргбюро ЦК, что по полученным
им сведениям от Аткар-ской ЧК (Саратовская губ.) ссыпка хлеба идет
чрезвычайно успешно, все амбары переполнены, хлеб ссыпается прямо на землю,
вагонов для погрузки не хватает и запросил: не следует ли ЧК принять
"какие-либо" меры воздействия на транспорт?
В конце 1919 года в правительственных кругах все увереннее заговорили о
том, что в сознании крестьянства "произошел перелом" в пользу Советской
власти. Ленин на VIII партконференции в декабре сделал категорический вывод:
"Представители обывателей, мелкой буржуазии, тех, кто в бешеной схватке
труда с капиталом колебались, стали решительно на нашу сторону и на
поддержку их мы можем теперь отчасти рассчитывать".
Многомиллионная крестьянская масса отдала победу в гражданской войне
большевикам. Этот вывод менее всего оспаривался современниками и менее всего
вызывал сомнений у историков. Ну а какова роль в защите и упрочении
"пролетарской диктатуры" самого пролетариата? Это вопрос более тонкий.
Здесь, перефразируя слова Энгельса, можно выразиться, что проблема
"материальности" понятия "диктатура пролетариата" это вопрос не двух-трех
фокуснических фраз, а результат длительного и всестороннего анализа
фактического материала.
Хорошо известна роль рабочего класса в создании органов государственной
власти в центре и на местах, организации армии и т. д. (где эти рабочие
преимущественно и осели навсегда), но каково было положение и настроение их
коллег, оставшихся у станка?
Привлекает внимание фраза из одного документа о том, что распоряжение о
мобилизации только рабочих в Красную армию повлекло массовый переход рабочих
в крестьяне. Она свидетельствует, что в отношениях рабочих с большевистской
властью не все складывалось так радужно, как это ранее пропагандировалось. В
кратком очерке нет места развернуть хотя бы часть той картины, которая бы
объективно характеризовала эти отношения. Можно лишь в самом обобщенном виде
сказать, что за 1918--1920 годы на заводах и фабриках республики произошло
такое количество забастовок, которое возможно побьет все рекорды царской
России. Практически каждый город, где только имелись промышленные
предприятия, беспрерывно лихорадило от волнений рабочих.
Вообще-то в гражданскую войну рабочий класс проявил гораздо более
приземленный и обывательский характер, нежели то ему предписывалось теорией
диктатуры пролетариата. Впрочем это никак не отразилось на теории, а лишь
дало повод теоретикам типа Бухарина списывать поголовно рабочий класс в
шкурники и мелкую буржуазию.
Классовая политика большевиков, война с мелкой буржуазией,
крестьянством, как ни странно, более всего сказывались на рабочих. Рабочие в
крупных промышленных районах голодали в полном смысле слова, бежали в
деревню. Некоторые из крупных предприятий текстильной промышленности,
особенно фабрики и заводы Петроградского района, по этой причине уже в
начале 1919 года потеряли до 70 % и более всего состава квалифицированных
рабочих. Но" и оставшуюся часть Наркомпрод не в состоянии был обеспечить
пайком. Рабочие массы оценивали политику в целом через призму
продовольственного положения. Председатель ВЦИК М. И. Калинин после своих
многочисленных поездок по стране осенью 1919 года сделал неожиданный для
себя вывод, что "самое контрреволюционное настроение -- в Москве и
Московской губернии". И что в тех местах, куда бежали, спасаясь от голода,
столичные рабочие, особенно отличаются отрицательным отношением к Советской
власти.
В результате неспособности власти наладить обмен между городом и
деревней настроение масс существенно менялось. Один чекист сообщал своему
начальству в Петроград, что во время отпуска в Пскове ему "пришлось
встретиться со своим товарищем, металлистом завода быв. Сульдсон, который
был горячим защитником Совет-
ской власти, теперь абсолютно изменился и объясняет следующее: хлеб у
нас стоит 275 р. фунт, а мы получаем 83 р. в день, пайка уже не дают два
месяца, завод никакой пользы не приносит именно потому, что все рабочие
усматривают несправедливое к ним отношение, буквально все заняты своими
кустарными изготовлениями, как-то: зажигалки, лемехи для плуга и пр. обиход
крестьян на хлеб. Заказы учреждения, если и бывают, так тоже поощряются
подачками продуктов ввиду явного саботажа со стороны рабочих. Из всего
завода сочувствующих Советской власти найдется человека 4--5, все, которые
ранее поддерживали, относятся пассивно. Ни на какие собрания не ходят, за
исключением вопросов продовольственных. Печатники настроены еще хуже --
оппозиционно... Все жалуются на лишение свободы и, главное --
продовольственный вопрос".
Из подобного положения закономерно вытекала перемена политических
симпатий рабочих. Как сообщали в ЦК РКП (б) из Смоленска: В начале 1920 года
проходили выборы в городской Совет. Коммунисты избирались за редким
исключением, почти целиком голосами красноармейцев. Рабочие почти во всех
предприятиях отдали голоса меньшевикам и беспартийным. Аналогичная картина в
сводке отдела ЦК о партработе в Тульской губернии за апрель 1920-го: В Туле
на Оружпатронных заводах происходили забастовки, причина --
продовольственные затруднения. Компартия на заводе не имеет веса, влияние
имеют меньшевики.
Но эти факты относятся к 1920 году, когда политический накал настроений
рабочих по мере общего угасания гражданской войны заметно снизился. В 1919
году социалистическим партиям, стоящим в оппозиции большевизму, удавалось
поднять значительные рабочие массы на выступления с политическими
требованиями.
Сильнейшие волнения происходили в Петрограде накануне и во время работы
VIII съезда РКП (б). 10 марта десятитысячное собрание Путиловского завода по
инициативе левых эсеров при 22 против и 4 воздержавшихся приняло резолюцию,
в которой большевики обвинялись в измене заветам Октябрьской революции, в
установлении самодержавия ЦК партии, правящего при помощи террора. В
резолюции выдвигалось множество требований демократического характера, а
также требование освободить заключенную в дом сумасшедших Марию Спиридонову.
После этого Питер забурлил. 19 марта в присутствии 4000 человек на
собрании Александровских вагонных и паровозных мастерских Николаевской ж. д.
принимается обращение к красноармейцам и матросам с призывом о помощи.
"Спасайте питерских рабочих. Больше недели славный Путиловский завод ведет
борьбу против большевистских провокаторов, палачей и убийц. Большевистская
власть расстреляла общее собрание завода "Треугольник". Большевистская
власть расстреляла общее собрание рабочих Рождественского трамвайного парка.
Сотни арестованных путиловцев, сотни арестованных рабочих всех питерских
фабрик и заводов томятся в большевистских застенках. Матросы и красноармейцы
в рабочих не стреляют, зато пьяные латышские и китайские наймиты, а также
большевистские коллективы проливают пролетарскую кровь... На фабриках и
заводах -- повсюду пулеметы и броневики. Стоит стон и плач жен и детей сотен
расстрелянных и арестованных рабочих..."
Даже если учесть тот неизбежный эмоциональный всплеск и возможные
преувеличения, присущие подобного рода документам, намного понятней
становится значение самого VIII съезда РКП (б) и его решений.
В период активного наступления деникинской армии, 9 июля, когда в
газетах публикуется написанное Лениным и утвержденное ЦК обращение "Все на
борьбу с Деникиным!", по сообщениям частных корреспондентов из Москвы "в
Сокольниках рабочие устроили демонстрацию за Учредительное собрание.
Положение обостренное..." "В Сокольниках 9 июля рабочие ходили с белыми
флагами с лозунгами "Долой кровавую бойню, дайте хлеба!". Они хотели идти в
центр, но их не пропустили...".
Судя по всему, рабочие массы, пережившие белогвардейские режимы,
испытали такой же "перелом в сознании" как и крестьянство, в конечном счете
отшатнувшись от контрреволюции. Но несмотря на это отношения рабочих с
большевистской властью по-прежнему были весьма далеки от гармонии. С
исчезновением реальной политической альтернативы большевикам ослабевают и
политические мотивы продолжающихся рабочих выступлений, акцентированных
более на экономических требованиях.
"На днях здесь бастуют печатники и на казенном трубочном заводе
предъявляют требования повышенной платы, продуктов и все вместе просят
свободной торговли, -- писали из Самары в марте 20-го. -- Бросают прок-
ламации с призывом "Долой коммунистов-бюрократов!". Сейчас на Советской
улице разгоняли забастовщиков, кавалерия дала залп и нагайками начала крыть
как в старое время".
Любопытно, что в 1920 году наблюдаются некоторые новинки в приемах
"умиротворения" окрепшей властью рабочих выступлений. Нередко выступления
заканчивались для части рабочих сдачей их в солдаты. Как докладывал в Москву
председатель Екатеринославского губисполкома, в сентябре рабочие выступили
против организации продотрядов. Особенно "соглашательскую" резолюцию вынесли
рабочие трамвая. "Мы решили принять курс железной политики не только по
отношению к кулаку, но и к особенно зарвавшимся группам рабочих. С этой
целью в качестве пробного шара... мы закрыли трамвай, рассчитали всех
рабочих и служащих, часть из них отправили в концентрационный лагерь, часть
на фронт (призывной возраст), а иных прямо в губчека. Это подействовало
благотворно и приток рабочих в продотряды усилился". "Пробный шар" оказался
успешным, за ним последовало множество других "шаров".
Разумеется, история рабочего класса в период гражданской войны не
исчерпывается подобного рода случаями противостояния рабочих и
большевистской власти. Хорошо известны примеры активного, добровольческого
участия рабочих масс в мероприятиях партии и правительства. Тем не менее,
они не в состоянии заслонить массу противоположного материала и оградить
проблему о характере власти, сложившейся после Октябрьской революции, от
необходимости пересмотра.
Пришедший в историческую науку из области пропаганды и уже прочно
устоявшийся термин "советская власть", ни в коем случае не может
претендовать на адекватное отражение той структуры политической власти,
которая установилась со времен гражданской войны. Фактический отказ от
советской организации государственного управления произошел весной 1918 года
и с этого времени начался интенсивный процесс создания эффективного
централизованного аппарата власти по партийным каналам. Прежде всего это
выразилось в повсеместной организации большевистских партийных комитетов.
Как подчеркивалось в циркуляре ЦК РКП (б), необходимо создание
партийно-организационного аппарата "могущего быстро проводить в жизнь
мероприятия центра". Так, например, оформление почти всех уездных партийных
организаций РКП (б) в Тамбовской губернии приходится именно на период
лета -- осени 1918 года.
Но было бы неверным утверждать, что централизованная государственная
система складывалась исключительно по партийному принципу. Во время военного
коммунизма для практики государственного строительства в значительной
степени была присуща пестрота и разнообразие в зависимости от местных
условий и множества других факторов. Реальными органами власти на местах
могли быть и губком, и губисполком во главе с авторитетным руководителем,
уполномоченный Центра с особой командой, ревком, армейские органы. В области
хозяйственного управления это были представители и назначенцы центральных
ведомств. Но все это разнообразие объединялось одним общим смыслом --
непосредственное подчинение центральной власти, все нити которой через
различные органы и кадровую политику концентрировались в ЦК РКП (б). В связи
с принятием на себя функций высшего государственного управления
преобразуется и сам ЦК. Складывание строго централизованной системы в
основном относится к началу 1919 года, в это же время появляются постоянно
работающие органы -- Политбюро и Оргбюро ЦК РКП (б). Довольно точную
характеристику установившейся формы правления дал сам Ленин в работе
"Детская болезнь "левизны" в коммунизме": "Диктатуру осуществляет
организованный в Советы пролетариат, которым руководит коммунистическая
партия большевиков... Партией... руководит выбранный на съезде Центральный
Комитет из 19 человек, причем текущую работу в Москве приходится вести еще
более узким коллегиям, именно так называемым „Оргбюро"
(Организационному бюро) и „Политбюро" (Политическому бюро), которые
избираются на пленарных заседаниях Цека в составе пяти членов Цека в каждое
бюро. Выходит, следовательно, самая настоящая „олигархия"".
Однако Ленин не сказал и не мог сказать о реальной расстановке сил в
самой олигархической верхушке. Его личное влияние было несоизмеримо со
значением остальных "олигархов". Представители возникшей в 1919 году
группировки т. н. "децистов", которая стала выражать недовольство массы
партийных функционеров образовавшимся разрывом между ними и высшим
руководством ЦК, квалифицировали сложившуюся структуру власти как
"пролетарское единодержавие", где личность общепризнанного вождя тов. Ленина
играет большую роль. "У вождя
пролетарской диктатуры политические интересы и способности подавляюще
господствуют над организационными. Забота об обеспечении политически
надежными и послушными людьми, чисто "деловыми фигурами" руководящих мест,
господствовала у тов. Ленина еще в эмигрантскую эпоху и особенно проступила
за последние годы. На этой почве создается подбор людей, связанных
эмигрантскими кружковыми связями (причем здесь политическая надежность в
массе случаев противоречит революционно-пролетарской воздержанности и
порядочности), а также безыдейных работников, легко подчиняющихся,
вследствие внутренней разложенности", -- писали они в 1920 году.
Партия большевиков стала живой тканью нового государственного
организма, пропуская через себя в госаппарат массы новой управленческой
касты, вербуемой из ранее низших сословий. К началу 1920 года в партии
состояло около 600 000 коммунистов. Из них по неполным официальным данным
насчитывалось приблизительно 180 000 рабочих. Однако реальность этих цифр,
особенно в отношении социальной и профессиональной принадлежности членов
партии, вызывает сомнение. Социальная структура послереволюционной России
была крайне размытой, находилась в процессе становления. Рабочие
возвращались к крестьянскому труду, переходили в управленцы, армию. Есть все
основания полагать, что численность действительных рабочих и крестьян в
партии была гораздо меньшей, чем то фигурирует в официальной статистике.
Например, по справке о членах Воронежской городской организации РКП (б)
за 1920 год в рубрике "социальный состав" значится: рабочих -- 809, крестьян
-- 132, умств. труда -- 425 чел., всего -- 1366. Но из другой рубрики
выясняется, что из них в настоящее время: военных -- 611, губчека -- 63,
губмилиция -- 65, продорганы -- 45, совучреждения -- 291, на предприятиях и
заводах-- 58, (!), ж.-д. чека -- 40, ж.-д. милиция -- 12, мастерские и
прочие ж.-д. организации -- 175. Получается, что из действительных рабочих
членами партии были всего 58 чел. плюс ж.-д. мастерские (из 175 надо вычесть
"прочие" организации), т. е. очевидно, что всего около 100 человек, т. е.
менее 10 % от общей численности.
Остальные являлись уже полноправными членами иерархии госаппарата, хотя
возможно совсем недавно они еще помнили себя рабочими, крестьянами и "умств.
труда". Наверное приблизительные результаты мы установили бы по всей
республике. Итак, логика государственного централизма потребовала от партии
большевиков стать новой кастой, взамен упраздненного революцией старого
сословного деления. Причем психология новой касты значительно отличалась от
сословных традиций высших слоев старой России. Например, ЦК большевиков не
считал предосудительным особым распоряжением обязать всех коммунистов в
армии, а позже и на транспорте быть осведомителями особых отделов и ЧК.
Большевики пришли к власти в 1917 году, превратив государство в орудие
достижения своих политических целей, но и государство в свою очередь
овладело ими, сделав большевиков плотью и кровью своей системы. Воплотившись
в госаппарат, большевики были вынуждены выражать и отстаивать помимо прочих
еще и особенные государственные интересы, которые, все более развиваясь,
отчуждали их от первоначальной задачи защиты интересов пролетариата и
крестьянства. Это последнее произошло тем более легко и незаметно, поскольку
большевики не имели в своем идеологическом арсенале необходимой защиты от
встречной экспансии агрессивной государственной структуры.
Теоретики большевиков и в первую очередь, Ленин, ставя во главу угла
классовую борьбу, абсолютизировали значение государства как орудия власти
наиболее могущественного класса, интересы государственной системы и
господствующих классов отождествлялись. Отсюда подразумевалось, что после
захвата власти рабочей партией государство автоматически превратится в
воплощение интересов всех трудящихся слоев общества, прежде всего рабочего
класса. В качестве яркого образчика подобных иллюзий к месту привести слова
В. П. Милютина на 3-м съезде рабочей кооперации, где он в ответ на
предупреждение Мартова о том, что главная опасность в бюрократизме, заявил:
"Если мы строим социалистический строй, то противопоставления между
государством и обществом не должно быть".
Ленин в своем капитальном сочинении "Государство и революция", приводя
цитату Энгельса о государстве: "И эта сила, происшедшая из общества, но
ставящая себя над ним, все более и более отчуждающая себя от него, есть
государство", в которой отчетливо проступает мысль об особенной природе и
интересах государства,
совершенно не замечает ее и продолжает настаивать на исключительно
классовом характере государства.
Уже опыт первых послеоктябрьских лет показал, что ожидаемой гармонии
интересов государства и трудящихся классов не происходит. Наоборот, в новом,
неотлаженном механизме со всей остротой проступили черты старой
бюрократической сути. Военно-коммунистическая политика укрепления
государственного централизма очень быстро проявила свои противоречия не
только с интересами крестьянства, но и рабочего класса.
Происходила абсолютизация государственного насилия, как метода
достижения целей. Большевики, придя к власти, начали пользоваться орудием
государства без понимания его особенной природы и интересов, будучи
введенными в заблуждение внешним сходством своей цели ниспровержения
эксплуатации, построенной на частной собственности, и государственным
централизмом, в принципе враждебным всякому плюрализму. Централизм как
способ существования государства, составляет его непосредственный интерес. И
здесь мы оставляем судить каждому, насколько может быть существенно
расхождение или совпадение интересов государства с интересами общества по
тому, насколько централизм расходится или совпадает со стремлением
крестьянина свободно распоряжаться продуктами своего труда и интересами
рабочего свободно предлагать свою рабочую силу.
В период военного коммунизма произошла незаметная подмена политики
ликвидации частной собственности как источника эксплуатации
централистическими интересами государства как такового, как общественной
структуры. И далее уже трудно понять, где кончаются идеи освобождения от
частнособственнической эксплуатации и начинается эксплуатация
государственная. Правящая партия большевиков ассимилировала интересы
государственного централизма, заложив тем самым глубокую основу своих
противоречий с крестьянством и рабочим классом. Особенно ярко эти
противоречия проявляются в 1920 году, на заключительном этапе периода
военного коммунизма.
1919 год оканчивался для РСФСР очень удачно. Военная опасность была
устранена. Разбит Юденич, стремительно откатывались к Черному морю войска
Деникина, далеко на востоке отступали остатки Колчаковской армии. К декабрю
определилась реальная возможность длительного мирного этапа.
Но 19 год принес не только победы. За это время вполне
сложилась строго централизованная командно-административная система
управления экономикой и обществом в целом (насколько это представлялось
возможным в условиях крестьянского хозяйства) со всеми вытекающими
последствиями. Скованная инициатива и подавленные интересы мест,
производственных коллективов, индивидуальных производителей и других
элементов общества оказались обстоятельствами, затрудняющими дальнейшее
развитие. Это породило протест и широкую оппозицию административному
централизму, в русле борьбы с которым разворачивались основные события на
VIII конференции РКП (б) и VII Всероссийском съезде Советов, состоявшихся в
начале декабря 1919 года.
На партийной конференции Т. В. Сапронов, признанный лидер "децистов",
выступил с платформой "демократического централизма" против официальной
платформы М. Ф. Владимирского и Н. Н. Крестинского. Сапронов утверждал, что
отношения центра с периферией -- самый важный и злободневный вопрос. Нет
двойной зависимости, сплошной диктат центра, особенно в продовольственном
деле.
В прениях по докладам отмечалась сплошная атрофия Советов и их органов,
начиная с деревенских и кончая Президиумом ВЦИК. Делегаты с мест в
подавляющем большинстве выступали против сложившейся государственной
структуры управления. Одобренная большинством конференции, платформа
Сапронова предусматривала частичное возвращение советским органам реальной
власти на местах, ограничение произвола центральных учреждений. Она одержала
победу и на VII съезде Советов, где развернулась основная борьба против
"бюрократического централизма" за "демократический централизм". В ходе
прений по проектам постановлений совершенно ясно определилась позиция