Страница:
Совпадение решений X съезда РКП (б) об отмене продовольственной
разверстки и допущении свободного
товарообмена с объективными потребностями развития крестьянского
сельского хозяйства не перечеркивает того обстоятельства, что именно
коммунисты больше всего упорствовали с отменой продовольственной диктатуры,
ибо видели в ней верный способ осуществления своей программы революционного
перехода к социалистическим формам производства и распределения. "Для
рабочей власти это не допустимо, и в борьбе против этого мы не остановимся
ни перед какими жертвами",-- говорил Ленин в марте 1920 г. по поводу
предложений о введении натурального налога и легализации свободной торговли.
X съезд РКП (б) словами того же Ленина признал это упорство "ошибочным" и
противопоставил ему идею постепенного превращения сельского хозяйства в
социалистическое по мере того, как будет создана "материальная база,
техника, применение тракторов и машин в массовом масштабе, электрификация в
массовом масштабе".
Заявляя о готовности употребить власть для удовлетворения экономических
интересов многомиллионного крестьянства, РКП (б) продолжала "консервировать"
в ее механизме свои преобразовательные замыслы, не скрывая того, что
рассматривает "нэп", выражаясь словами известного большевика Ю. Ларина, "как
наше поражение, как нашу уступку, но отнюдь не как какое-то новое радостное
завоевание, как необходимый и неизбежный шаг, но не как повод к пляске и
танцам".
Но если для РКП (б) реформизм был допустим лишь настолько, насколько он
укреплял ее монополию на власть, то для партий революционной демократии он
являлся и целью, и средством политического руководства массами. Для
социал-демократов и социалистов-революционеров социально-экономическая
действительность страны периода окончания гражданской войны уже являлась
преддверием социализма, в который оставалось лишь войти при помощи
правильных экономических отношений между городом и деревней, предоставления
рабочим и крестьянам права свободно распоряжаться плодами своего труда и,
разумеется, путем создания Советского демократического государства, правовая
основа которого зиждилась бы на единстве социально-политических устремлений
рабочего класса, крестьянства и демократической интеллигенции. Своим
поворотом 1921-го года к реформаторской экономической политике большевики в
очередной раз разрывали органическое единство экономической и политической
демократии. Впервые они сделали это, как известно, в октябре 1917 г., взяв
на
вооружение эсеровскую аграрную программу социализации земли, с помощью
которой смогли удержаться у власти и преградить дорогу Учредительному
собранию. Блокируя своим новым экономическим курсом политическую демократию,
большевики, независимо от их воли, закладывали глубокие противоречия в
проводимые ими экономические мероприятия, которые, как и в предыдущий
период, были чреваты гражданской войной между народом и Коммунистической
партией -- государством.
Руководству РКП (б) стоило немалого труда убедить рядовых коммунистов в
целесообразности нового экономического курса, встретившего на местах
определенное противодействие. Несколько уездных парторганизаций усмотрели в
оживлении частной торговли и в переговорах с иностранными капиталистами о
концессиях "капитуляцию перед буржуазией". Практически во всех
парторганизациях имели место случаи выхода из РКП (б) "за несогласие с
нэпом". Весьма распространенным было и мнение о тактическом смысле решений X
съезда, якобы призванных в первую очередь стабилизировать политическую
обстановку в стране; в этой связи совершенно стихийно было пущено в оборот
выражение "экономический Брест", намекающее не только на вынужденный
характер уступок крестьянству, но и на их скорое аннулирование. Работники
Наркомпрода на местах мало считались с разницей между разверсткой и
натуральным налогом и ожидали не ранее, чем осенью, вернуться к политике
продовольственной диктатуры.
В связи с нарастанием недовольства со стороны "низов" РКП (б) ее
Центральный Комитет решил созвать в мае 1921 г. экстренную Всероссийскую
партконференцию. В своих выступлениях на конференции В. И. Ленин доказывал
неизбежность новой экономической политики, подтвердив, что она вводится не
для обмана, а "всерьез и надолго", возможно, на 5--10 лет. "Конечно,--
говорил он,-- приходится отступать, но надо самым серьезным образом, с точки
зрения классовых сил относиться к этому. Усматривать в этом хитрость --
значит подражать обывателям...". Суть же сложившегося соотношения классовых
сил, по его мнению, было таково, что "или крестьянство должно идти с нами на
соглашение, и мы делаем ему экономические уступки, или -- борьба".
Накануне X Всероссийской партконференции В. И. Ленин еще раз уточнил
формулу предпринимаемого "отступления", обозначив ее понятием
"госкапитализм". Эта формула вобрала в себя и концессии, и совершающийся
через органы
кооперации товарообмен с крестьянством, и частную торговлю на
комиссионных началах, и аренду мелких государственных предприятий. В
написанной в апреле 1921 г. брошюре "О продовольственном налоге" он признал,
что "еще много нужно и должно поучиться у капиталиста", что "за науку
заплатить не жалко, лишь бы ученье шло толком". Прочитавший рукопись брошюры
Л. Б. Каменев написал В. И. Ленину в своем отзыве, что большинству
партработников она "покажется чем-то неслыханным, новым, переворачивающим
всю практику", поскольку "весь аппарат (Губисполкомы, комиссары и пр. и пр.)
привык работать как раз в обратном направлении".
Так оно и происходило: стремление идти на выучку к капиталистам
сопровождалось боязнью капитализма, причем не только рядовыми, но и
ответственными партработниками. Не исключением из правила был и В. И. Ленин.
В конце 1922 г. Политбюро ЦК РКП (б) отклонило по его инициативе чрезвычайно
выгодную концессию английского предпринимателя Л. Уркарта. По сведениям Г.
Е. Зиновьева, "Владимир Ильич выступил против этой концессии не потому, что
условия Уркарта были плохи, а потому, что в конце концов он себе сказал, он
и мы с ним: лучше бедненькая, серенькая Советская Россия, медленно
восстанавливающаяся, но своя, чем быстро восстанавливающаяся, но пустившая
козла в огород, такого козла, как Уркарт".
Боязнью капитализма было проникнуто стремление В. И. Ленина и активно
поддерживающих его Л. Д. Троцкого и Л. Б. Красина не допустить
демонополизации внешней торговли, несмотря на то, что деятельность
Нарком-внешторга была крайне расточительной. По мнению В. И. Ленина, даже
частичное открытие границ повлекло бы за собой "беззащитность русской
промышленности и переход к системе свободной торговли. Против этого мы
должны бороться изо всех сил...".
В конце 1921 г. ленинская формула "госкапитализма" обогащается понятием
"перевода госпредприятий на так называемый хозяйственный расчет", то есть,
по его словам, "в значительной степени на коммерческие, капиталистические
основания". Сама постановка вопроса о целесообразности новой формы
хозяйствования и управления достаточно решительна: "Надоела,-- пишет он,--
лень, разгильдяйство, мелкая спекуляция, воровство, распущенность. Почему не
"хозяйственность"? Но при всем радикализме этой постановки вопроса в ней
даже отсутствует
намек на возможность передачи собственности на средства производства
непосредственно коллективам промышленных предприятий, чтобы они сами были
заинтересованы покончить с названными Лениным пороками. Не предусматривала
ленинская концепция хозрасчета и возможности заинтересовать рабочих
непосредственным участием в прибылях государственных трестов. Лишь в июле
1926 г. с таким вопросом обратился в Центральный Комитет партии Л. Б.
Каменев, предложив "хотя бы в виде опыта применить новые формы оплаты труда,
с тем, чтобы повысить коллективную заинтересованность рабочих масс в
социалистическом производстве (участие в прибылях)". Однако никаких
последствий данная инициатива не имела.
Заявляя о том, что нэп вводится "всерьез и надолго", лидеры большевизма
не упускали случая подчеркнуть, что все это --"не навсегда". Недаром в
начале 20-х годов Политбюро ЦК обращало особое внимание на правовую сторону
регулирования частнохозяйственных отношений, чтобы иметь против них наготове
соответствующие юридические основания. "Величайшая ошибка думать,-- писал В.
И. Ленин в марте 1922 г.,-- что нэп положил конец террору. Мы еще вернемся к
террору и к террору экономическому". В сентябре 1922 г. на Политбюро ЦК РКП
(б) специально, например, заслушивался вопрос о досрочном расторжении
концессионных соглашений. Было решено иметь в гражданском и уголовном
законодательстве такие статьи, "которые в нужный момент обосновали бы
прекращение концессии".
При таком политическом подходе к развитию частнохозяйственных отношений
трудно было ожидать появления цивилизованных форм государственного и
частнокапиталистического предпринимательства. "Какой уж там государственный
капитализм!?"-- восклицал в своей речи на 11 Всероссийской партконференции
Ю. X. Лутови-нов -- известный деятель профдвижения начала 20-х годов. --
"Нарождается, -- утверждал он, -- предпринимательский, нашими собственными
руками выхоженный, вынянченный капитализм".
Действительно, период формирования государственных хозрасчетных трестов
давал немало примеров сращивания интересов руководства трестов и
спекулянтов-предпринимателей, срывавших немалые барыши с
торгово-посредни-ческих услуг этим трестам, вместо того, чтобы самим
заниматься организацией производства и торговли в их "цивилизованных"
капиталистических формах. К 1924 г.
частный капитал держал под своим контролем уже две трети
оптово-розничного товарооборота страны, усугубляя и без того вопиющую
бесхозяйственность новых хозяйственных органов, руководство которых,
пришедшее из ликвидированных главков и центров, научилось осуществлять
функции нормированного распределения товаров, но плохо разбиралось в
организации торговли и рынка. Безо всякого преувеличения можно поэтому было
говорить о нарождении элементов паразитического,
спекулятивно-бюрократического капитализма, не имевших ничего общего с теми
образцами государственного капитализма, которые существовали в развитых
капиталистических странах Европы.
В Политическом докладе ЦК на XI съезде РКП (б) весной 1922 г. В. И.
Ленин вынужден был признать наличие глубоких расхождений между замыслом и
реальностью государственного капитализма. "Вырывается,-- говорил он,--
машина из рук: как будто бы сидит человек, который ею правит, а машина едет
не туда, куда ее направляют, а туда, куда направляет кто-то, не то
беззаконное, не то бог знает откуда взятое, не то спекулянты, не то
частнохозяйственные капиталисты, или те и другие,-- но машина едет не совсем
так, а очень часто совсем не так, как воображает тот, кто сидит у руля этой
машины".
Любопытные замечания насчет причин спекулятивного ажиотажа в
экономической жизни страны высказывал В. И. Ленину Н. А. Рожков (один из
лидеров российской социал-демократии) в письме от 11 мая 1921 г. Он отмечал,
что для создания нормального госкапитализма "нужен какой-то правовой
порядок, исключающий нынешнюю диктатуру или, хотя бы частично ее
ограничивающий". "Рабов ленивых и лукавых, пиявок, которые без пользы дела
будут сейчас все тот же казенный тощий кошелек высасывать,-- продолжал он,--
Вы может быть и найдете, но настоящие предприниматели не пойдут без
юридических гарантий".
Несмотря на это и подобные ему предупреждения, В. И. Ленин продолжал
колебаться между признанием неотложности мер по созданию нормального
госкапитализма (по поводу которого, по его словам, "даже Маркс не догадался
написать ни одного слова...") и сохранением существующих взаимоотношений
между государственным и частнокапиталистическим укладами "на принципах
„кто кого"". Еще дальше его шел в своих теоретических рассуждениях о
природе нэпа и государственного капитализма Н. И. Бухарин. В одной из своих
записок В. И. Ленину в июне
1921 г. он писал, что нэп, это --"социалистическая диктатура,
опирающаяся на социалистические производственные отношения в крупной
промышленности и регулирующая широкую мелкобуржуазную организацию хозяйства
(натурально, с тенденцией в сторону капитализма...). Что касается концессий,
то здесь, конечно, крупный капитализм. Но капитализм этот, поскольку он
будет, он тотчас же будет укреплять и социалистическую фабрику".
Госкапиталистическая перспектива не удовлетворяла и другого видного
теоретика партии -- Л. Д. Троцкого, который в своей записке к Ленину от 21
января 1922 г. отмечал, что "политически, агитационно вопрос стоит ныне так:
означает ли перемена новой политики возвращение наше от социализма к
капитализму или же использование капиталистических форм и методов для
социалистического строительства". Отметая первое допущение, Троцкий
настоятельно просил Ленина разъяснить, в каком смысле термин "госкапитализм"
применим "в отношении к хозяйству рабочего государства, ставящего себе
социалистические цели...".
В конце концов В. И. Ленин вынужден был сдать свои позиции в этом
немаловажном, с точки зрения программных идей Коммунистической партии,
вопросе. Одно дело -- считать нэп особой формой несовершенного пока
госкапитализма, и тогда стратегической задачей партии на обозримое будущее
становилась капитализация государственных и частнохозяйственных структур в
их более или менее приемлемых цивилизованных формах. Другое дело -- считать
нэп смешением законченных социалистических и капиталистических хозяйственных
форм, при преобладающей роли первых и подсобной -- вторых, ибо тогда
стратегической задачей партии становилось вытеснение частнохозяйственных
структур и полное огосударствление экономических отношений. В статье "О
кооперации", относящейся к последним работам В. И. Ленина, была сделана
поправка к прежней концепции нэпа. В. И. Ленин согласился считать
государственные предприятия "последовательно-социалистическими", в отличие
от концессий, которые "уже несомненно были бы в наших условиях чистым типом
государственного капитализма".
В той же статье "О кооперации" В. И. Ленин переменил свою точку зрения
и на кооперативные формы хозяйствования. В органах потребительской,
сельско-хозяйст-венной и кустарно-промысловой кооперации государствен-
ных начал оказалось больше, чем предпринимательских и
капиталистических. В отличие от дореволюционной кооперации, кооперация
начала 20-х гг. развивалась преимущественно на заемных у государства
материальных и финансовых средствах и под жестким контролем Наркомфина,
ВСНХ, Госплана, Наркомзема, других центральных и местных хозяйственных
органов. Во всех отраслевых и территориальных Союзах кооперации были созданы
Коммунистические фракции, активно влиявшие на процесс расстановки и
перемещения руководящих кадров. Столь мощная "политическая надстройка" над
кооперативным движением давала партии все основания считать кооперацию
"своей", поэтому Ленину не оставалось ничего другого, как несоответствующее
ее (кооперации) новым социальным функциям понятие "госкапиталистическая"
снять. Теперь Ленин действительно был по-своему вправе сказать, что "простой
рост кооперации для нас тождественен (с указанным выше "небольшим"
исключением) с ростом социализма, и вместе с этим мы вынуждены признать
коренную перемену всей точки зрения нашей на социализм".
Этим заявлением Ленин по сути признал возможность строительства
социализма в одной стране, от которой прежде открещивался, как от
немарксистской постановки вопроса. Характерно и то, что в своей оценке
развития советской кооперации В. И. Ленин не подчеркнул момента
предпочтительности одной из двух основных форм кооперативных связей --
вертикальной, основанной на специализации самостоятельных хозяйственных
единиц по производству и сбыту какого-то одного или нескольких видов
продукции (например, молочная, зерновая, табачная, льняная и т. п.
кооперация), или -- горизонтальной, основанной на концентрации земли и
средств производства ранее самостоятельных хозяйственных единиц.
Не подчеркнув этого момента, он не связал своих преемников какими-то
теоретическими обязательствами, поэтому И. В. Сталину было в конце 20-х
годов не так уж трудно доказать, что принудительная коллективизация и есть
практическое выполнение ленинского кооперативного плана.
Поворот РКП (б) к нэпу вызвал во всем мире определенные надежды на
либерализацию советского режима, которые усиленно подогревались
эмигрировавшими из России кадетами, меньшевиками, эсерами. Например, по
мнению редакции меньшевистского "Социалистического
Вестника", издававшегося в Берлине, "кто сказал А, должен сказать Б.
Новую рациональную, на подъем производительных сил рассчитанную
экономическую политику нельзя вести государственным аппаратом и методами,
приспособленными к экономической утопии и приведшими к экономической
катастрофе". На очередь дня в Советской России, по их мнению, выдвинулся
вопрос "о демократической ликвидации большевистского периода русской
революции".
Аналогичные мысли можно встретить в известном сборнике "Смена вех"
издания 1922 г., в котором выступили известные публицисты из числа бывших
кадетов (Н. В. Устрялов, С. С. Чахотин, А. В. Бобрищев-Пушкин и др.). "Будем
объективны и признаем, -- считали они, -- что среди вершителей современных
русских судеб есть люди, наделенные достаточным чувством реальности и не
враги эволюции. Логика событий неумолимо заставляет их сдавать свои
практически неверные позиции и становиться на те, что более согласуются с
требованиями жизни".
Подобные настроения проникали и в ряды РКП (б), в смысле ожидания
начала реформы советского политического строя. Уже на 10-й Всероссийской
партконференции известный большевик И. М. Варейкис потребовал у В. И. Ленина
ясного ответа на вопрос: "крестьянство класс или не класс?" Если, по мнению
Варейкиса, "это --класс, то класс не обманешь, а раз не обманешь класс, с
ним придется установить соглашение. Стало быть ясно, что если это класс в
целом, то с ним нужно не только строить компромисс, но должны быть
определенные политические отношения, ибо каждый класс неизбежно выделяет
определенные группы, которые будут руководить". Но, вероятно, испугавшись
собственной смелости, Варейкис тут же поспешил добавить: "надо поменьше
указывать, что крестьянство -- класс".
Для того, чтобы указание В. И. Ленина на невозможность политического
соглашения с крестьянством яснее дошло до сознания делегатов
партконференции, в ее по-вестку был срочно поставлен "погромный" доклад К.
Радека "О роли социалистов-революционеров и меньшевиков в переживаемый
момент". По словам докладчика, политические уступки крестьянству легализуют
деятельность меньшевиков и эсеров, которые, "оформляя движение
мелкобуржуазных масс, сумеют настолько ослабить Советскую власть, что она
свалится, и тогда придет черед
интервенции". В этой связи Радек призвал покончить с "легкомысленным"
отношением к Красной Армии, к ВЧК и прекратить всякие разговоры о
политических уступках. Что касается меньшевиков и эсеров, -- заключил он, --
то в отношении к ним "есть только тактика беспощадной борьбы".
Если учесть, что руководство партий эсеров и меньшевиков неоднократно
до этого заявляло о своем отрицательном отношении не только к иностранной
военной интервенции, но и к любым другим формам свержения Советской власти
и, если вспомнить при этом, что именно меньшевикам и эсерам принадлежал
приоритет в разработке экономических принципов нэпа, то в большевистской
тактике "беспощадной борьбы" следует всерьез рассматривать только один
мотив: боязнь потерять монополию на власть. В этом случае большевикам не
приходилось рассчитывать на снисхождение со стороны своих политических
соперников, даже из рядов социалистической демократии. Вряд ли наиболее
осведомленные из них могли забыть проклятья В. М. Чернова и Ю. О. Мартова,
изложенные в их статьях по поводу восстания в Кронштадте*,
* В листовке "Революционная Россия", адресованной ЦК партии эсеров
кронштадтским повстанцам, В. М. Чернов, в частности, писал: "...Долой
деспотов, своей хозяйственно-организационной бездарностью и неумелостью
вконец разоривших народное хозяйство!
Долой самозванцев, выдающих себя за рабоче-крестьянскую власть и только
силою штыков удерживающих в повиновении крестьян и рабочих!
Долой честолюбцев, дорвавшихся до власти и жадно вцепившихся в нее
руками, зубами, ногтями, потому что они обратили ее в средство личного
обогащения и наслаждаются всеми благами жизни!
Долой лицемеров, твердящих о равенстве и осуществляющих систему самых
вопиющих привилегий, самовластно правящего слоя, -- привилегий, являющихся
сплошным издевательством над бедствиями и лишениями громадного большинства!
Долой болтунов, когда-то сладко певших о свободе и обративших всю
Россию в огромную рабочую казарму, -- нет, хуже, в тюрьму со всеобщими
каторжными работами!
Долой наместников Царя Голода, с ног до головы забрызганных кровью и
грязью!
Долой их!
И вместе с этим мощным кличем "Долой!" раздается другой клич "Да
здравствует Учредительное собрание!"
...Кронштадт восстал. Своим героическим жертвенным примером он зовет
всю Россию к долгожданному освобождению.
А вы, деспоты и тираны, считайте дни, которые осталось еще прожить на
свете вашей опостылевшей всему народу власти!
Если жизнь вам дорога -- прочь с дороги!
Народ идет! Суд идет! (ЦПА ИМЛ, ф. 5, оп. 1, д. 2572, л. 59.)
чтобы после этого садиться с ними за стол переговоров об условиях
"раздела власти".
Отказ от демократических методов борьбы за политическую власть в
государстве, стремление решать этот вопрос преимущественно террором,
конечно, мало украшал Коммунистическую партию и свидетельствовал о ее
внутренней слабости. Монополия на власть, на средства массовой информации,
на образование и т. п. развращала большевиков вседозволенностью и, как
магнит, притягивала к РКП (б) карьеристские и прямо уголовные элементы,
дискредитирующие ее в глазах населения. Оригинальный метод борьбы с этим
злом предложил ЦК РКП (б) в начале мая 1921 г. Г. И. Мясников -- ветеран
большевистской партии из числа рабочих-интеллигентов, убийца несостоявшегося
русского императора великого князя Михаила Романова. По его мнению,
образовалась глубокая пропасть между рядовыми и "начальствующими"
коммунистами, которую нельзя преодолеть, не возрождая демократических
принципов организации Советской власти в их первоначальном виде, как союзов
самих трудящихся в городе и в деревне. Наряду с этим следовало "отменить
смертную казнь, провозгласить свободу слова и печати, которую не видел в
мире еще никто -- от монархистов до анархистов включительно".
По поручению Политбюро ЦК РКП (б) Мясникову ответил сам В. И. Ленин,
отметивший в своем письме, что "оторванность комячеек от партии"
действительно существует и представляет собой "зло, бедствие, болезнь,
лечить которую следует" не "свободой" (для буржуазии), а мерами
пролетарскими и партийными".
Ответ Ленина не удовлетворил Мясникова. "Еще раз Вы замахиваетесь на
буржуазию, а у меня кровь из зубов, и скулы трещат у нас, у рабочих", -- так
образно определил он ближайшие последствия ограничения демократических прав
и свобод.
Примерно в то же время в ЦК РКП(б) с записками насчет целесообразности
ослабления режима коммунистической диктатуры обратились Н. Осинский и Т. В.
Сапронов. Н. Осинский поставил вопрос о создании Крестьянского Союза, а Т.
В. Сапронов предложил ЦК РКП (б) "поиграть в парламентаризм", допустив
"десяток, другой, а может и три десятка бородатых мужиков" во ВЦИК. И хотя
предложения Осинского не выходили за рамки культурно-просветительских целей,
ограниченных известными политическими условиями ("признание власти сове-
тов..., признание государственной собственности на землю, борьба с
эксплуатацией чужого труда, обязательство для членов союза всемерно
стремиться к общественному объединению и хозяйственной деятельности по
крайней мере на кооперативных началах" и т. д.), а идеи Сапронова вообще
граничили с политическим ерничеством, ни та, ни другая записка практического
применения не получила. "По-моему рано еще", -- начертал на записке Н.
Осинского В. И. Ленин.
31 марта 1921 г. Оргбюро ЦК РКП (б) вынесло решение "признать
недопустимым и нецелесообразным легализацию крестьянских союзов" там, где
они начали сами стихийно создаваться. Не менее категоричными, в смысле
недопустимости и нецелесообразности, являлись решения ЦК РКП (б)
относительно деятельности тех групп меньшевиков и эсеров, которые заявили о
своем разрыве с политикой своих заграничных Центральных Комитетов и их
печатных органов. 6 декабря 1921 г. Политбюро ЦК РКП (б) отклонило просьбу о
разверстки и допущении свободного
товарообмена с объективными потребностями развития крестьянского
сельского хозяйства не перечеркивает того обстоятельства, что именно
коммунисты больше всего упорствовали с отменой продовольственной диктатуры,
ибо видели в ней верный способ осуществления своей программы революционного
перехода к социалистическим формам производства и распределения. "Для
рабочей власти это не допустимо, и в борьбе против этого мы не остановимся
ни перед какими жертвами",-- говорил Ленин в марте 1920 г. по поводу
предложений о введении натурального налога и легализации свободной торговли.
X съезд РКП (б) словами того же Ленина признал это упорство "ошибочным" и
противопоставил ему идею постепенного превращения сельского хозяйства в
социалистическое по мере того, как будет создана "материальная база,
техника, применение тракторов и машин в массовом масштабе, электрификация в
массовом масштабе".
Заявляя о готовности употребить власть для удовлетворения экономических
интересов многомиллионного крестьянства, РКП (б) продолжала "консервировать"
в ее механизме свои преобразовательные замыслы, не скрывая того, что
рассматривает "нэп", выражаясь словами известного большевика Ю. Ларина, "как
наше поражение, как нашу уступку, но отнюдь не как какое-то новое радостное
завоевание, как необходимый и неизбежный шаг, но не как повод к пляске и
танцам".
Но если для РКП (б) реформизм был допустим лишь настолько, насколько он
укреплял ее монополию на власть, то для партий революционной демократии он
являлся и целью, и средством политического руководства массами. Для
социал-демократов и социалистов-революционеров социально-экономическая
действительность страны периода окончания гражданской войны уже являлась
преддверием социализма, в который оставалось лишь войти при помощи
правильных экономических отношений между городом и деревней, предоставления
рабочим и крестьянам права свободно распоряжаться плодами своего труда и,
разумеется, путем создания Советского демократического государства, правовая
основа которого зиждилась бы на единстве социально-политических устремлений
рабочего класса, крестьянства и демократической интеллигенции. Своим
поворотом 1921-го года к реформаторской экономической политике большевики в
очередной раз разрывали органическое единство экономической и политической
демократии. Впервые они сделали это, как известно, в октябре 1917 г., взяв
на
вооружение эсеровскую аграрную программу социализации земли, с помощью
которой смогли удержаться у власти и преградить дорогу Учредительному
собранию. Блокируя своим новым экономическим курсом политическую демократию,
большевики, независимо от их воли, закладывали глубокие противоречия в
проводимые ими экономические мероприятия, которые, как и в предыдущий
период, были чреваты гражданской войной между народом и Коммунистической
партией -- государством.
Руководству РКП (б) стоило немалого труда убедить рядовых коммунистов в
целесообразности нового экономического курса, встретившего на местах
определенное противодействие. Несколько уездных парторганизаций усмотрели в
оживлении частной торговли и в переговорах с иностранными капиталистами о
концессиях "капитуляцию перед буржуазией". Практически во всех
парторганизациях имели место случаи выхода из РКП (б) "за несогласие с
нэпом". Весьма распространенным было и мнение о тактическом смысле решений X
съезда, якобы призванных в первую очередь стабилизировать политическую
обстановку в стране; в этой связи совершенно стихийно было пущено в оборот
выражение "экономический Брест", намекающее не только на вынужденный
характер уступок крестьянству, но и на их скорое аннулирование. Работники
Наркомпрода на местах мало считались с разницей между разверсткой и
натуральным налогом и ожидали не ранее, чем осенью, вернуться к политике
продовольственной диктатуры.
В связи с нарастанием недовольства со стороны "низов" РКП (б) ее
Центральный Комитет решил созвать в мае 1921 г. экстренную Всероссийскую
партконференцию. В своих выступлениях на конференции В. И. Ленин доказывал
неизбежность новой экономической политики, подтвердив, что она вводится не
для обмана, а "всерьез и надолго", возможно, на 5--10 лет. "Конечно,--
говорил он,-- приходится отступать, но надо самым серьезным образом, с точки
зрения классовых сил относиться к этому. Усматривать в этом хитрость --
значит подражать обывателям...". Суть же сложившегося соотношения классовых
сил, по его мнению, было таково, что "или крестьянство должно идти с нами на
соглашение, и мы делаем ему экономические уступки, или -- борьба".
Накануне X Всероссийской партконференции В. И. Ленин еще раз уточнил
формулу предпринимаемого "отступления", обозначив ее понятием
"госкапитализм". Эта формула вобрала в себя и концессии, и совершающийся
через органы
кооперации товарообмен с крестьянством, и частную торговлю на
комиссионных началах, и аренду мелких государственных предприятий. В
написанной в апреле 1921 г. брошюре "О продовольственном налоге" он признал,
что "еще много нужно и должно поучиться у капиталиста", что "за науку
заплатить не жалко, лишь бы ученье шло толком". Прочитавший рукопись брошюры
Л. Б. Каменев написал В. И. Ленину в своем отзыве, что большинству
партработников она "покажется чем-то неслыханным, новым, переворачивающим
всю практику", поскольку "весь аппарат (Губисполкомы, комиссары и пр. и пр.)
привык работать как раз в обратном направлении".
Так оно и происходило: стремление идти на выучку к капиталистам
сопровождалось боязнью капитализма, причем не только рядовыми, но и
ответственными партработниками. Не исключением из правила был и В. И. Ленин.
В конце 1922 г. Политбюро ЦК РКП (б) отклонило по его инициативе чрезвычайно
выгодную концессию английского предпринимателя Л. Уркарта. По сведениям Г.
Е. Зиновьева, "Владимир Ильич выступил против этой концессии не потому, что
условия Уркарта были плохи, а потому, что в конце концов он себе сказал, он
и мы с ним: лучше бедненькая, серенькая Советская Россия, медленно
восстанавливающаяся, но своя, чем быстро восстанавливающаяся, но пустившая
козла в огород, такого козла, как Уркарт".
Боязнью капитализма было проникнуто стремление В. И. Ленина и активно
поддерживающих его Л. Д. Троцкого и Л. Б. Красина не допустить
демонополизации внешней торговли, несмотря на то, что деятельность
Нарком-внешторга была крайне расточительной. По мнению В. И. Ленина, даже
частичное открытие границ повлекло бы за собой "беззащитность русской
промышленности и переход к системе свободной торговли. Против этого мы
должны бороться изо всех сил...".
В конце 1921 г. ленинская формула "госкапитализма" обогащается понятием
"перевода госпредприятий на так называемый хозяйственный расчет", то есть,
по его словам, "в значительной степени на коммерческие, капиталистические
основания". Сама постановка вопроса о целесообразности новой формы
хозяйствования и управления достаточно решительна: "Надоела,-- пишет он,--
лень, разгильдяйство, мелкая спекуляция, воровство, распущенность. Почему не
"хозяйственность"? Но при всем радикализме этой постановки вопроса в ней
даже отсутствует
намек на возможность передачи собственности на средства производства
непосредственно коллективам промышленных предприятий, чтобы они сами были
заинтересованы покончить с названными Лениным пороками. Не предусматривала
ленинская концепция хозрасчета и возможности заинтересовать рабочих
непосредственным участием в прибылях государственных трестов. Лишь в июле
1926 г. с таким вопросом обратился в Центральный Комитет партии Л. Б.
Каменев, предложив "хотя бы в виде опыта применить новые формы оплаты труда,
с тем, чтобы повысить коллективную заинтересованность рабочих масс в
социалистическом производстве (участие в прибылях)". Однако никаких
последствий данная инициатива не имела.
Заявляя о том, что нэп вводится "всерьез и надолго", лидеры большевизма
не упускали случая подчеркнуть, что все это --"не навсегда". Недаром в
начале 20-х годов Политбюро ЦК обращало особое внимание на правовую сторону
регулирования частнохозяйственных отношений, чтобы иметь против них наготове
соответствующие юридические основания. "Величайшая ошибка думать,-- писал В.
И. Ленин в марте 1922 г.,-- что нэп положил конец террору. Мы еще вернемся к
террору и к террору экономическому". В сентябре 1922 г. на Политбюро ЦК РКП
(б) специально, например, заслушивался вопрос о досрочном расторжении
концессионных соглашений. Было решено иметь в гражданском и уголовном
законодательстве такие статьи, "которые в нужный момент обосновали бы
прекращение концессии".
При таком политическом подходе к развитию частнохозяйственных отношений
трудно было ожидать появления цивилизованных форм государственного и
частнокапиталистического предпринимательства. "Какой уж там государственный
капитализм!?"-- восклицал в своей речи на 11 Всероссийской партконференции
Ю. X. Лутови-нов -- известный деятель профдвижения начала 20-х годов. --
"Нарождается, -- утверждал он, -- предпринимательский, нашими собственными
руками выхоженный, вынянченный капитализм".
Действительно, период формирования государственных хозрасчетных трестов
давал немало примеров сращивания интересов руководства трестов и
спекулянтов-предпринимателей, срывавших немалые барыши с
торгово-посредни-ческих услуг этим трестам, вместо того, чтобы самим
заниматься организацией производства и торговли в их "цивилизованных"
капиталистических формах. К 1924 г.
частный капитал держал под своим контролем уже две трети
оптово-розничного товарооборота страны, усугубляя и без того вопиющую
бесхозяйственность новых хозяйственных органов, руководство которых,
пришедшее из ликвидированных главков и центров, научилось осуществлять
функции нормированного распределения товаров, но плохо разбиралось в
организации торговли и рынка. Безо всякого преувеличения можно поэтому было
говорить о нарождении элементов паразитического,
спекулятивно-бюрократического капитализма, не имевших ничего общего с теми
образцами государственного капитализма, которые существовали в развитых
капиталистических странах Европы.
В Политическом докладе ЦК на XI съезде РКП (б) весной 1922 г. В. И.
Ленин вынужден был признать наличие глубоких расхождений между замыслом и
реальностью государственного капитализма. "Вырывается,-- говорил он,--
машина из рук: как будто бы сидит человек, который ею правит, а машина едет
не туда, куда ее направляют, а туда, куда направляет кто-то, не то
беззаконное, не то бог знает откуда взятое, не то спекулянты, не то
частнохозяйственные капиталисты, или те и другие,-- но машина едет не совсем
так, а очень часто совсем не так, как воображает тот, кто сидит у руля этой
машины".
Любопытные замечания насчет причин спекулятивного ажиотажа в
экономической жизни страны высказывал В. И. Ленину Н. А. Рожков (один из
лидеров российской социал-демократии) в письме от 11 мая 1921 г. Он отмечал,
что для создания нормального госкапитализма "нужен какой-то правовой
порядок, исключающий нынешнюю диктатуру или, хотя бы частично ее
ограничивающий". "Рабов ленивых и лукавых, пиявок, которые без пользы дела
будут сейчас все тот же казенный тощий кошелек высасывать,-- продолжал он,--
Вы может быть и найдете, но настоящие предприниматели не пойдут без
юридических гарантий".
Несмотря на это и подобные ему предупреждения, В. И. Ленин продолжал
колебаться между признанием неотложности мер по созданию нормального
госкапитализма (по поводу которого, по его словам, "даже Маркс не догадался
написать ни одного слова...") и сохранением существующих взаимоотношений
между государственным и частнокапиталистическим укладами "на принципах
„кто кого"". Еще дальше его шел в своих теоретических рассуждениях о
природе нэпа и государственного капитализма Н. И. Бухарин. В одной из своих
записок В. И. Ленину в июне
1921 г. он писал, что нэп, это --"социалистическая диктатура,
опирающаяся на социалистические производственные отношения в крупной
промышленности и регулирующая широкую мелкобуржуазную организацию хозяйства
(натурально, с тенденцией в сторону капитализма...). Что касается концессий,
то здесь, конечно, крупный капитализм. Но капитализм этот, поскольку он
будет, он тотчас же будет укреплять и социалистическую фабрику".
Госкапиталистическая перспектива не удовлетворяла и другого видного
теоретика партии -- Л. Д. Троцкого, который в своей записке к Ленину от 21
января 1922 г. отмечал, что "политически, агитационно вопрос стоит ныне так:
означает ли перемена новой политики возвращение наше от социализма к
капитализму или же использование капиталистических форм и методов для
социалистического строительства". Отметая первое допущение, Троцкий
настоятельно просил Ленина разъяснить, в каком смысле термин "госкапитализм"
применим "в отношении к хозяйству рабочего государства, ставящего себе
социалистические цели...".
В конце концов В. И. Ленин вынужден был сдать свои позиции в этом
немаловажном, с точки зрения программных идей Коммунистической партии,
вопросе. Одно дело -- считать нэп особой формой несовершенного пока
госкапитализма, и тогда стратегической задачей партии на обозримое будущее
становилась капитализация государственных и частнохозяйственных структур в
их более или менее приемлемых цивилизованных формах. Другое дело -- считать
нэп смешением законченных социалистических и капиталистических хозяйственных
форм, при преобладающей роли первых и подсобной -- вторых, ибо тогда
стратегической задачей партии становилось вытеснение частнохозяйственных
структур и полное огосударствление экономических отношений. В статье "О
кооперации", относящейся к последним работам В. И. Ленина, была сделана
поправка к прежней концепции нэпа. В. И. Ленин согласился считать
государственные предприятия "последовательно-социалистическими", в отличие
от концессий, которые "уже несомненно были бы в наших условиях чистым типом
государственного капитализма".
В той же статье "О кооперации" В. И. Ленин переменил свою точку зрения
и на кооперативные формы хозяйствования. В органах потребительской,
сельско-хозяйст-венной и кустарно-промысловой кооперации государствен-
ных начал оказалось больше, чем предпринимательских и
капиталистических. В отличие от дореволюционной кооперации, кооперация
начала 20-х гг. развивалась преимущественно на заемных у государства
материальных и финансовых средствах и под жестким контролем Наркомфина,
ВСНХ, Госплана, Наркомзема, других центральных и местных хозяйственных
органов. Во всех отраслевых и территориальных Союзах кооперации были созданы
Коммунистические фракции, активно влиявшие на процесс расстановки и
перемещения руководящих кадров. Столь мощная "политическая надстройка" над
кооперативным движением давала партии все основания считать кооперацию
"своей", поэтому Ленину не оставалось ничего другого, как несоответствующее
ее (кооперации) новым социальным функциям понятие "госкапиталистическая"
снять. Теперь Ленин действительно был по-своему вправе сказать, что "простой
рост кооперации для нас тождественен (с указанным выше "небольшим"
исключением) с ростом социализма, и вместе с этим мы вынуждены признать
коренную перемену всей точки зрения нашей на социализм".
Этим заявлением Ленин по сути признал возможность строительства
социализма в одной стране, от которой прежде открещивался, как от
немарксистской постановки вопроса. Характерно и то, что в своей оценке
развития советской кооперации В. И. Ленин не подчеркнул момента
предпочтительности одной из двух основных форм кооперативных связей --
вертикальной, основанной на специализации самостоятельных хозяйственных
единиц по производству и сбыту какого-то одного или нескольких видов
продукции (например, молочная, зерновая, табачная, льняная и т. п.
кооперация), или -- горизонтальной, основанной на концентрации земли и
средств производства ранее самостоятельных хозяйственных единиц.
Не подчеркнув этого момента, он не связал своих преемников какими-то
теоретическими обязательствами, поэтому И. В. Сталину было в конце 20-х
годов не так уж трудно доказать, что принудительная коллективизация и есть
практическое выполнение ленинского кооперативного плана.
Поворот РКП (б) к нэпу вызвал во всем мире определенные надежды на
либерализацию советского режима, которые усиленно подогревались
эмигрировавшими из России кадетами, меньшевиками, эсерами. Например, по
мнению редакции меньшевистского "Социалистического
Вестника", издававшегося в Берлине, "кто сказал А, должен сказать Б.
Новую рациональную, на подъем производительных сил рассчитанную
экономическую политику нельзя вести государственным аппаратом и методами,
приспособленными к экономической утопии и приведшими к экономической
катастрофе". На очередь дня в Советской России, по их мнению, выдвинулся
вопрос "о демократической ликвидации большевистского периода русской
революции".
Аналогичные мысли можно встретить в известном сборнике "Смена вех"
издания 1922 г., в котором выступили известные публицисты из числа бывших
кадетов (Н. В. Устрялов, С. С. Чахотин, А. В. Бобрищев-Пушкин и др.). "Будем
объективны и признаем, -- считали они, -- что среди вершителей современных
русских судеб есть люди, наделенные достаточным чувством реальности и не
враги эволюции. Логика событий неумолимо заставляет их сдавать свои
практически неверные позиции и становиться на те, что более согласуются с
требованиями жизни".
Подобные настроения проникали и в ряды РКП (б), в смысле ожидания
начала реформы советского политического строя. Уже на 10-й Всероссийской
партконференции известный большевик И. М. Варейкис потребовал у В. И. Ленина
ясного ответа на вопрос: "крестьянство класс или не класс?" Если, по мнению
Варейкиса, "это --класс, то класс не обманешь, а раз не обманешь класс, с
ним придется установить соглашение. Стало быть ясно, что если это класс в
целом, то с ним нужно не только строить компромисс, но должны быть
определенные политические отношения, ибо каждый класс неизбежно выделяет
определенные группы, которые будут руководить". Но, вероятно, испугавшись
собственной смелости, Варейкис тут же поспешил добавить: "надо поменьше
указывать, что крестьянство -- класс".
Для того, чтобы указание В. И. Ленина на невозможность политического
соглашения с крестьянством яснее дошло до сознания делегатов
партконференции, в ее по-вестку был срочно поставлен "погромный" доклад К.
Радека "О роли социалистов-революционеров и меньшевиков в переживаемый
момент". По словам докладчика, политические уступки крестьянству легализуют
деятельность меньшевиков и эсеров, которые, "оформляя движение
мелкобуржуазных масс, сумеют настолько ослабить Советскую власть, что она
свалится, и тогда придет черед
интервенции". В этой связи Радек призвал покончить с "легкомысленным"
отношением к Красной Армии, к ВЧК и прекратить всякие разговоры о
политических уступках. Что касается меньшевиков и эсеров, -- заключил он, --
то в отношении к ним "есть только тактика беспощадной борьбы".
Если учесть, что руководство партий эсеров и меньшевиков неоднократно
до этого заявляло о своем отрицательном отношении не только к иностранной
военной интервенции, но и к любым другим формам свержения Советской власти
и, если вспомнить при этом, что именно меньшевикам и эсерам принадлежал
приоритет в разработке экономических принципов нэпа, то в большевистской
тактике "беспощадной борьбы" следует всерьез рассматривать только один
мотив: боязнь потерять монополию на власть. В этом случае большевикам не
приходилось рассчитывать на снисхождение со стороны своих политических
соперников, даже из рядов социалистической демократии. Вряд ли наиболее
осведомленные из них могли забыть проклятья В. М. Чернова и Ю. О. Мартова,
изложенные в их статьях по поводу восстания в Кронштадте*,
* В листовке "Революционная Россия", адресованной ЦК партии эсеров
кронштадтским повстанцам, В. М. Чернов, в частности, писал: "...Долой
деспотов, своей хозяйственно-организационной бездарностью и неумелостью
вконец разоривших народное хозяйство!
Долой самозванцев, выдающих себя за рабоче-крестьянскую власть и только
силою штыков удерживающих в повиновении крестьян и рабочих!
Долой честолюбцев, дорвавшихся до власти и жадно вцепившихся в нее
руками, зубами, ногтями, потому что они обратили ее в средство личного
обогащения и наслаждаются всеми благами жизни!
Долой лицемеров, твердящих о равенстве и осуществляющих систему самых
вопиющих привилегий, самовластно правящего слоя, -- привилегий, являющихся
сплошным издевательством над бедствиями и лишениями громадного большинства!
Долой болтунов, когда-то сладко певших о свободе и обративших всю
Россию в огромную рабочую казарму, -- нет, хуже, в тюрьму со всеобщими
каторжными работами!
Долой наместников Царя Голода, с ног до головы забрызганных кровью и
грязью!
Долой их!
И вместе с этим мощным кличем "Долой!" раздается другой клич "Да
здравствует Учредительное собрание!"
...Кронштадт восстал. Своим героическим жертвенным примером он зовет
всю Россию к долгожданному освобождению.
А вы, деспоты и тираны, считайте дни, которые осталось еще прожить на
свете вашей опостылевшей всему народу власти!
Если жизнь вам дорога -- прочь с дороги!
Народ идет! Суд идет! (ЦПА ИМЛ, ф. 5, оп. 1, д. 2572, л. 59.)
чтобы после этого садиться с ними за стол переговоров об условиях
"раздела власти".
Отказ от демократических методов борьбы за политическую власть в
государстве, стремление решать этот вопрос преимущественно террором,
конечно, мало украшал Коммунистическую партию и свидетельствовал о ее
внутренней слабости. Монополия на власть, на средства массовой информации,
на образование и т. п. развращала большевиков вседозволенностью и, как
магнит, притягивала к РКП (б) карьеристские и прямо уголовные элементы,
дискредитирующие ее в глазах населения. Оригинальный метод борьбы с этим
злом предложил ЦК РКП (б) в начале мая 1921 г. Г. И. Мясников -- ветеран
большевистской партии из числа рабочих-интеллигентов, убийца несостоявшегося
русского императора великого князя Михаила Романова. По его мнению,
образовалась глубокая пропасть между рядовыми и "начальствующими"
коммунистами, которую нельзя преодолеть, не возрождая демократических
принципов организации Советской власти в их первоначальном виде, как союзов
самих трудящихся в городе и в деревне. Наряду с этим следовало "отменить
смертную казнь, провозгласить свободу слова и печати, которую не видел в
мире еще никто -- от монархистов до анархистов включительно".
По поручению Политбюро ЦК РКП (б) Мясникову ответил сам В. И. Ленин,
отметивший в своем письме, что "оторванность комячеек от партии"
действительно существует и представляет собой "зло, бедствие, болезнь,
лечить которую следует" не "свободой" (для буржуазии), а мерами
пролетарскими и партийными".
Ответ Ленина не удовлетворил Мясникова. "Еще раз Вы замахиваетесь на
буржуазию, а у меня кровь из зубов, и скулы трещат у нас, у рабочих", -- так
образно определил он ближайшие последствия ограничения демократических прав
и свобод.
Примерно в то же время в ЦК РКП(б) с записками насчет целесообразности
ослабления режима коммунистической диктатуры обратились Н. Осинский и Т. В.
Сапронов. Н. Осинский поставил вопрос о создании Крестьянского Союза, а Т.
В. Сапронов предложил ЦК РКП (б) "поиграть в парламентаризм", допустив
"десяток, другой, а может и три десятка бородатых мужиков" во ВЦИК. И хотя
предложения Осинского не выходили за рамки культурно-просветительских целей,
ограниченных известными политическими условиями ("признание власти сове-
тов..., признание государственной собственности на землю, борьба с
эксплуатацией чужого труда, обязательство для членов союза всемерно
стремиться к общественному объединению и хозяйственной деятельности по
крайней мере на кооперативных началах" и т. д.), а идеи Сапронова вообще
граничили с политическим ерничеством, ни та, ни другая записка практического
применения не получила. "По-моему рано еще", -- начертал на записке Н.
Осинского В. И. Ленин.
31 марта 1921 г. Оргбюро ЦК РКП (б) вынесло решение "признать
недопустимым и нецелесообразным легализацию крестьянских союзов" там, где
они начали сами стихийно создаваться. Не менее категоричными, в смысле
недопустимости и нецелесообразности, являлись решения ЦК РКП (б)
относительно деятельности тех групп меньшевиков и эсеров, которые заявили о
своем разрыве с политикой своих заграничных Центральных Комитетов и их
печатных органов. 6 декабря 1921 г. Политбюро ЦК РКП (б) отклонило просьбу о