Страница:
Закавказье. В нескольких уездах Грузии началось повстанческое движение
против большевистской власти, также с большим трудом ликвидированное (с
привлечением частей Красной Армии). На Пленуме ЦК РКП (б) 25--27 октября
1924 г. Г. Е. Зи-
новьев назвал грузинское восстание "вторым Кронштадтом".
Секретные сводки ГПУ (так стало называться ВЧК после своей
реорганизации в 1923 г.) за 1924 год отмечают повсеместное нарастание
политического оживления в крестьянской среде, которое находило свое
выражение в требованиях создания Крестьянских союзов и союзов хлеборобов, в
стремлении установить общественный контроль над деятельностью исполкомов
местных Советов. Чаще всего в сводках упоминаются Гомельская, Ярославская
губернии, Московская область, Сибирь и Поволжье. Естественно, что сводки ГПУ
именуют эти требования "кулацкими" и "антисоветскими". Составляя сводный
доклад для Политбюро о политическом положении в стране за 1924 г., Ф. Э.
Дзержинский отмечал, что, "если первые годы после введения нэпа уставшее от
гражданской войны крестьянство погрузилось в политическое оцепенение, то
теперь, к концу 3-го года нэпа, наметилась тенденция к быстрому пробуждению
общественной жизни в деревне. Крестьянство приобрело способность к ясному
пониманию и учету своих интересов, сознательной постановке вытекающих отсюда
задач и к резкой критике экономических мероприятий Соввласти".
На рост политического сознания рабочего класса указывал Г. Е. Зиновьев
в своей речи на Пленуме ЦК РКП (б) 14--15 января 1924 г.: "...У нас сейчас
растет активность беспартийных рабочих; этот рабочий, получив кусок хлеба,
хочет активно участвовать сейчас и в профсоюзах, и в партии, и в советах".
Массовый стихийный выброс растущего политического сознания рабочего класса и
крестьянства произошел после смерти В. И. Ленина. В упомянутом уже докладе
Дзержинского для Политбюро сообщается, например, о попытках массового
вступления крестьян-середняков в Коммунистическую партию,
"зарегистрированных почти повсеместно -- Тамбовская, Тульская, Саратовская,
Харьковская губернии и др.". Дзержинский расценивал этот факт как
"стремление среднего крестьянства через единственно легальную партию
провести защиту своих политических интересов".
Правящая верхушка РКП (б) нашла данную форму проявления политической
активности трудящихся подходящей для усиления идейно-политического
воздействия партийных организаций на массы, связь с которыми в первые три
года нэпа значительно ослабла. Пленум ЦК РКП (б) 29--31 января 1924 г.
объявил о начале кампании
"по вовлечению рабочих от станка в партию". Ее итоги были подведены на
Пленуме ЦК РКП (б) 23--30 апреля 1925 г. Впервые за всю историю
Коммунистической партии кандидатуры вступавших в нее (всего более 200 тыс.
человек) обсуждались на общих собраниях коллективов промышленных
предприятий, -- так что можно утверждать о наличии прецедента выборов в
члены правящей партии самим рабочим классом страны. Тем более горькое
разочарование постигло многих из них тогда, когда они, пытаясь донести до
парторганизаций всех уровней подлинные экономические и политические интересы
своего класса, наталкивались на стену бюрократического равнодушия и
лицемерия, выдаваемого за "партийную выдержанность". Руководитель комиссии
по работе среди представителей "ленинского призыва" Л. М. Каганович
следующим образом охарактеризовал поведение вновь вступивших в партию в
первое время пребывания в ней и после соответствующей их обработки в духе
"коммунистической идейности": "В начале были моменты противопоставления себя
прежде вступившим членам партии. Среди ленинского призыва были товарищи,
которые считали себя "спасителями партии", солью земли и полагали, что
раньше в партии никакой активности не проявлялось, а теперь вот, они
вступили и покажут активность. К настоящему моменту эти настроения изжиты.
...Некоторые товарищи ленинского призыва иногда рассуждали: мы представители
рабочих, нас избрали делегатами из рабочих, как же мы можем пойти против
рабочих и исполнять решения фракции или парторганизации? Такие настроения
были, были случаи, когда ставили вопрос, что выше -- воля партии или воля
беспартийного собрания? К настоящему моменту... мы это изжили".
В отношении крестьянства в качестве политического канала для отвода его
растущей политической активности правящая верхушка РКП (б) избрала
организацию кампании "по оживлению Советов". Ни о каком Крестьянском союзе
она, естественно, не помышляла, хотя допускала критические оценки в адрес
низовых исполкомов Советов. Пленум ЦК РКП (б) 25--27 октября 1924 г. принял
резолюцию "Об очередных задачах работы в деревне", в которой указал на
"более правильное соблюдение выборности, устранение незаконного
вмешательства в работу Советов". Говоря по поводу восстановления
элементарных демократических начал в деятельности Советов как общественных
организаций, Н. И. Бухарин, в частности, отметил: "...Наша
партия должна проделать какой-то такой поворот в своей политике,
который бы, пока у нас не подведен еще экономический базис для того, чтобы
овладеть деревней, позволил бы компенсировать наши недостатки и недостатки
наших рычагов в деревне".
Чего же достигло партийно-государственное руководство страны в
результате вливания в РКП (б) значительного рабочего элемента и проведения
кампании по "оживлению Советов" в деревне? Прежде всего того, чего оно
добивалось, именно: укрепления влияния партийного аппарата в массах и
повышения авторитета власти. Определенное значение имело и создание эффекта
социального ожидания дальнейших перемен в области экономики и социальной
политики. Для последних к тому времени имелись определенные идеологические
основания, созданные идейно-политической борьбой правящей верхушки партии с
так называемым "троцкизмом".
На протяжении 1924 г. правящая верхушка РКП (б) срывала политический
капитал с критики взглядов Л. Д. Троцкого и его сторонников по проблемам
партийного строительства, экономической политики и даже истории
Коммунистической партии и Октябрьской революции. В начале 1924 г. Л. Д.
Троцкий опубликовал знаменитые "Уроки Октября", где он на примерах
потерпевшей поражение германской революции прозрачно намекал на
"оппортунистические" проступки Зиновьева, Каменева, Рыкова и Сталина во
время вооруженного восстания в октябре 1917 г. и возносил собственную роль в
этих достопамятных событиях. В ответ на этот выпад партийный аппарат
организовал мощную пропагандистскую кампанию в партийной и советской печати.
В вышедших в свет многочисленных статьях и брошюрах указывалось на
"небольшевистское" политическое прошлое Л. Д. Троцкого, подчеркивались его
ошибки в период заключения Брестского мирного договора с Германией, в период
дискуссии "о профсоюзах", и, конечно, в период дискуссии 1923 г. по вопросам
партийного строительства и экономической политики. Из набора всех этих
ошибок и прегрешений складывалась довольно любопытная схема политической
эволюции автора "Уроков Октября", который, согласно ей, оказался большевиком
поневоле, принявшим Октябрьскую революцию за подтверждение своей теории
"перманентной революции". Как бывший меньшевик Л. Д. Троцкий, естественно,
принижал роль партийного аппарата и необходимость строгой партийной
дисциплины, а как "перманент-
ник" -- недооценивал революционных возможностей крестьянства,
способности его средних слоев в союзе с пролетариатом бороться за построение
социалистического общества.
Сами организаторы кампании дискредитации Л. Д. Троцкого, конечно, ни на
йоту не верили в правдивость указанной схемы. По словам одного из ее
организаторов М. М. Лашевича, "мы сами выдумали этот "троцкизм" во время
борьбы против Троцкого". То же самое признавал и Г. Е. Зиновьев: "...Была
борьба за власть, все искусство которой состояло в том, чтобы связать старые
разногласия с новыми вопросами. Для этого и был выдвинут "троцкизм".
Посредством идейной борьбы с "троцкизмом" правящая верхушка
Коммунистической партии не только добилась фактического отстранения Троцкого
от участия в выработке основных направлений внутренней и внешней политики,
но и попутно решила для себя два важных вопроса. Во-первых, была
подготовлена идеологическая почва для теоретического обоснования более
серьезных экономических уступок крестьянству (поскольку политические
воззрения Троцкого трактовались ею как "антикрестьянские"). Во-вторых,
правящая верхушка РКП (б), действуя вопреки Уставу партии, оформила свою
политическую гегемонию над партией созданием в августе 1924 г. так
называемой "семерки" -- нелегальной фракции Центрального Комитета, члены
которой (Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, И. В. Сталин, Н. И. Бухарин, М. П.
Томский, А. И. Рыков и В. В. Куйбышев) были связаны определенной
дисциплиной. "Семерка" распалась в конце 1925 г. под влиянием обострившихся
разногласий между Зиновьевым, Каменевым, -- с одной стороны, и всеми
остальными -- с другой.
До весны 1925 г. новая экономическая политика РКП(б) ориентировалась на
сдерживание и ограничение рыночных и капиталистических отношений в сельском
хозяйстве. Аренда и покупка земли, а также применение наемного труда
официально ограничивались, хотя в нелегальной форме существовали и
развивались. Значительную часть продукции крестьянского хозяйства
государство приобретало безвозмездно через систему прямого и косвенного
налогообложения. Приведем некоторые цифры. В 1922 г. государство получило от
крестьянства по единому натуральному налогу 361 млн. пудов ржаных единиц, и
лишь 60 млн. пудов заготовило коммерческим способом.
В переводе на деньги сумма продналога составила 292,6 млн. золотых
рублей, или 65 % всех доходов по бюджету. В 1923 г. налог с крестьянства
взимался в смешанной, т. е. в натурально-денежной форме. 213 млн. пудов
ржаных единиц (40 % суммы налога) государство получило в натуре, остальное
-- деньгами и облигациями хлебного займа. Всего было собрано 534,7 млн.
пудов так называемых "налоговых единиц". Коммерческим методом было
заготовлено около 200 млн. пудов хлеба. В 1924 г. натуральная часть
сельскохозяйственного налога сократилась до 116 млн. пудов ржаных единиц
(22,4 % суммы налога), остальное было выплачено деньгами и облигациями
(всего государство получило 515,8 млн. пудов налоговых единиц).
Государственные закупки составили 300 млн. пудов хлеба.
Уменьшение доли натуральной части сельскохозяйственного налога в
неурожайном 1924 г. сказалось на перебоях в снабжении городского населения
продовольствием. Экспорт хлеба пришлось сократить. В то же время
крестьянство не прекращало жаловаться на чрезмерность налогового пресса.
Даже в урожайный 1923 год многие сводки ГПУ сообщали о продаже крестьянами
скота для покупки хлеба; о том, что в Сибири, на Дальнем Востоке, в
Витебской, Тамбовской, Самарской губерниях и в Бурятии крестьянство накануне
голода, а в остальных губерниях не имеет излишков для дальнейшего
восстановления своего хозяйства.
Хотя власти не могли не понимать, что чрезмерное налогообложение
подрывает производительные силы деревни, его облегчение было чревато не
меньшими экономическими затруднениями. Для того, чтобы покрыть потребности
государства в сельскохозяйственной продукции (для внутреннего потребления и
для экспортных операций), не прибегая к налогу, нужно было насытить рынок
дешевыми и качественными промышленными товарами, в том числе --
сельхозмашинами, минеральными удобрениями и т. д. В этом случае крестьянство
становилось заинтересованным в увеличении товарности своих хозяйств, в
подъеме агрокультуры и т. д. Однако ничего подобного государственная
промышленность пока крестьянству дать не могла, сама нуждаясь в
экономической поддержке со стороны крестьянского сельского хозяйства (по
линии государственного бюджета и неэквивалентного товарного обмена). Таким
образом сплетался сложный узел взаимодействий и взаимозависимостей между
про-
мышленностью и сельским хозяйством, между партийно-государственной
властью и крестьянством.
На Пленуме ЦК РКП (б) 23--30 апреля 1925 г. правящая верхушка партии
("семерка") решила развязать данный узел дополнительными экономическими
уступками крестьянству, которыми реально могли воспользоваться все без
исключения его слои. Резолюция Пленума "Очередные задачи экономической
политики партии в связи с хозяйственными нуждами деревни" допускала сдачу
земли в долгосрочную аренду (до 12-ти лет), выделение крестьян из общины для
организации хуторских и отрубных хозяйств, снятие административных
ограничений с применения наемного труда и создания кредитных товариществ.
Общая сумма единого сельскохозяйственного налога понижалась до 280 млн. руб.
Изъятие налога в натуре не предусматривалось.
Накануне этого Пленума в докладе на собрании актива Московской
парторганизации 17 апреля 1925 г. Н. И. Бухарин выступил с подробным
теоретическим обоснованием новых задач политики РКП (б) по отношению к
деревне. "У нас, -- говорил он, -- есть нэп в городе, у нас есть нэп в
отношениях между городом и деревней, но у нас почти нет нэпа в самой деревне
и в области кустарной промышленности". В данном контексте понятие "нэп"
обретало уже более широкий смысл, чем прежде, именно: всеобщую экономическую
свободу, не сдерживаемую искусственно административными ограничениями.
Ссылаясь на статью В. И. Ленина "О кооперации", Н. И. Бухарин выдвинул идею
нового соотношения социально-классовых сил и нового сочетания экономических
отношений в стране, по сравнению с теми, что существовали в первые годы
после провозглашения нэпа. "С той поры, -- указывал он, -- как мы получили в
свои руки живую, обросшую мясом, плотью и всем прочим, чем полагается,
промышленность, должна была измениться наша политика: меньше зажима, больше
свободы оборота, потому что эта свобода нам менее опасна". Считая, как и
прежде, государственную промышленность формой социалистического
хозяйствования, Н. И. Бухарин высказался за свободное (рыночное) ее
взаимодействие с другими хозяйственными укладами, в процессе которого, по
его мнению, эти несоциалистические уклады преобразуются в иное качество -- в
разнообразные формы кооперативного хозяйствования. "Таким образом, -- по его
словам, -- крестьянская кооперация будет срастаться с экономическими
организа-
днями пролетарской диктатуры, будет постепенно вдвигаться в систему
социалистических отношений".
За теоретическими выкладками Н. И. Бухарина стояла довольно серьезная
корректировка доктрины революционного большевизма. Во-первых, допускалась
возможность победоносного строительства социализма на основе взаимовыгодного
экономического сотрудничества государственной власти, держащей в своих руках
крупную промышленность, и мелким крестьянским хозяйством. Во-вторых,
полноправным участником этого социалистического строительства становилось
все крестьянство, а не только его беднейшая часть. В-третьих, наличие
капиталистических отношений в деревне не считалось главной угрозой
социалистическим целям партийно-государственной власти; более нежелательным
признавалось наличие в деревне люмпен-крестьянства, паразитирующего на
помощи со стороны государства.
Данные теоретические новации представители правящей верхушки партии
(имеются в виду члены "семерки") приняли далеко не безоговорочно. Г. Е.
Зиновьев и Л. Б. Каменев выступили против теории социализма в одной стране,
и состоявшаяся 27--29 апреля 1925 г. 14-я конференция РКП (б) приняла по
этому вопросу компромиссную резолюцию "О дальнейших судьбах СССР в связи с
замедлением международной революции", в которой различались понятия "полная"
и "окончательная" победа социализма. Накануне Октябрьского (1925 г.) Пленума
ЦК РКП (б) они же обратили внимание на "недооценку кулацкой опасности" и
добились принятия резолюции об организации деревенской бедноты, а также
принудили Н. И. Бухарина к публичному размежеванию с "кулацким уклоном
Стецкого-Богушевского". И. В. Сталин, в свою очередь, перестал высказываться
в пользу увеличения срока аренды земли до 40 лет.
Л. Д. Троцкий и его сторонники занимали выжидательную позицию, не
выступая с открытой критикой "семерки", новый курс которой еще подлежал
проверке на практике. Экономическое развитие страны в 1924/25 хозяйст-венном
году не подтверждало пока их опасений насчет замедления темпов промышленного
производства в результате административного снижения оптовых цен на
промышленные товары широкого потребления и отказа от принципа директивного
планирования материално-финан-сового обеспечения промышленности. Объем
промышлен-
ного производства вырос на 57 %, вплотную подойдя к объему ценности
произведенных материальных благ в 1913 г. Некоторые признаки увеличения
разрыва между покупательной способностью населения и стоимостью
произведенной массы промышленных товаров (до 300 млн. руб.) пока еще не
сказывались на понижении покупательной силы червонца. Напротив, этот разрыв
даже до некоторой степени стимулировал усилия хозяйственных органов но
вовлечению в производственный процесс законсервированных ранее
производственных мощностей. Но так как отечественное машиностроение не могло
удовлетворить потребностей расширенного воспроизводства товаров широкого
потребления, большие надежды возлагались на увеличение закупок оборудования
за границей. Для этого, в свою очередь, следовало увеличить объемы
сельскохозяйственного экспорта и прежде всего хлеба, стоимость которого на
мировом рынке увеличилась почти в два раза, по сравнению с ценами 1913 г.
В надежде на хороший урожай 1925 г. государственные хозяйственные
органы запланировали в 1925/26 хозяйственном году такой объем экспорта и
импорта, который бы позволил увеличить объем промышленного производства на
50 %. Под эти объемы были выделены соответствующие кредиты, вновь приняты на
работу десятки тысяч рабочих и служащих. Однако из намеченных по плану
хлебозаготовок 545 млн. пудов удалось заготовить только 336 млн. пудов,
исчерпав все отпущенные для этого кредиты по линии "Хлебопродукта" и органов
кооперации. Временами количества заготавливаемой ржи было недостаточно даже
для вполне бесперебойного снабжения внутреннего рынка. Назревал серьезный
экономический кризис, основным источником которого явилась
незаинтересованность крестьянина -- производителя хлеба -- в накоплении
денег, так как за ними не стояли в достаточной мере промышленные товары.
Таким образом, освободив крестьянина от чрезмерного налогового пресса,
государство не позаботилось о том, чтобы возросшая товарность крестьянского
сельского хозяйства была скомпенсирована соответствующим увеличением объемов
промышленного производства.
Из-за невыполнения плана хлебозаготовок и экспортно-импортного плана
хозяйственным органам пришлось на 10 % сократить намеченное увеличение
объемов промышленного производства, что, к сожалению, не сопровождалось
соответствующим сокращением денежной массы в об-
ращении и переходов к более гибкой системе налогообложения и политике
цен. С февраля по октябрь 1925 г. общая масса денег в обращении возросла на
52 процента, превысив тот оптимальный уровень, который необходим для
обеспечения потребностей оборота. Ответом на это превышение стал рост цен
вольного рынка и безнадежная попытка сбить его административным понижением
цен в государственной и кооперативной розничной торговле.
Провал хлебозаготовительной кампании и экспортно-импортного плана,
намеченных на 1925/26 хоз. год, требовал серьезной корректировки курса
экономической политики и, в особенности, политики партии в деревне, где
завязывался основной узел социально-экономических противоречий. В своем
докладе на Пленуме Ленинградского губкома 11 сентября 1925 г. Зиновьев
акцентировал внимание на сосредоточении излишков товарного хлеба в руках
зажиточных слоев крестьянства. 14 % крестьянских хозяйств с посевом от 6-ти
и более десятин, согласно его сведениям, будут распоряжаться 61 % товарных
излишков, следовательно, они -- непосредственные виновники срыва
хлебозаготовительной кампании. С этим выводом, облеченным в форму
предупреждений о растущей зкономической силе кулака, Г. Е. Зиновьев и Л. Б.
Каменев вышли на XIV съезд Коммунистической партии, состоявшийся в декабре
1925 г. Это обстоятельство показалось Л. Д. Троцкому и его сторонникам
важным симптомом возможного сближения "старой" и "новой" оппозиции в
интересах совместной борьбы с "крестьянским" уклоном правящей партийной
верхушки. По мнению Троцкого, на XIV съезде случился "совершенно чудовищный
по внешности, но вполне закономерный в то же время парадокс: ленинградская
организация, дошедшая в борьбе с оппозицией (Троцкий имеет в виду оппозицию
1923 г. -- Прим. авт.) до геркулесовых столбов, громившая недооценку
крестьянства, крикливее всех выдвигавшая лозунг "лицом к деревне", первой
отшатнулась от последствий наметившегося партийного переворота, идейным
источником которого была борьба с так называемым троцкизмом".
Не являлась ли в свете вышеизложенного беспочвенной сама постановка Н.
И. Бухариным вопроса о взаимовыгодном сотрудничестве государственной власти
и крестьянства, раз находящаяся в руках государства крупная промышленность
не была готова к взаимоотношению с крестьянством на почве рынка? Легче всего
было бы ответить на этот вопрос утвердительно, если закрыть глаза
на действительно существовавшие для реализации теоретических посылок
Бухарина резервы. Дело не только в том, что госпромышленность не могла
насытить потребительский рынок и тем самым стимулировать продажу крестьянам
товарных излишков. На рынке, в широком смысле этого понятия, действуют и
другие экономические стимулы, например, выполнение платежных обязательств по
кредиту, долгосрочной аренде и, наконец, по выкупу в частную собственность
земли и других материальных ценностей. Для рынка и его законов имеют
немаловажное значение и накопление капитала в форме его вложения в банки,
сберегательные кассы, кредитные общества и т. п. Для ситуации 20-х годов
наиболее вероятным каналом накопления капитала или его приобретения на
условиях кредита была кооперация -- потребительская, сельскохозяйственная,
кредитная, кустарно-промысловая и т. д., конечно, при наличии доброй воли
партийно-государственной власти к свободному развитию ее.
Но что же мы видим, анализируя состояние кооперации? Докладывая 3
января 1925 г. на заседании Политбюро ЦК РКП (б), председатель комфракции
Сельско-союза Г. М. Каминский, например, отмечал, что "у мужика к
сельхозкооперации доверия еще нет, они не верят в свои органы управления,
они мало заинтересованы в активном участии в кооперации. ...Надо
организовать действительное членство в кооперации для того, чтобы дать
какие-либо привилегии и преимущества, чтобы они чувствовали выгоды
членства". Из прозвучавших на том же заседании докладов представителей
руководства потребительской (Л. М. Хинчук) и промысловой (С. П. Середа)
кооперации следовало, что льготное кредитование в них отсутствует, а
самостоятельность низовых звеньев по большей части фиктивна. Выяснилось
также, что крестьяне опасаются вносить вклады в кооперативный оборот из-за
того, чтобы не прослыть кулаком и не попасть в разряд "лишенцев" (лиц,
лишенных избирательных прав по социальному признаку). Отталкивает их от
кооперации и отсутствие выборности, когда, по словам одного из выступавших,
"нет даже никакого намека на контроль кооперативного избирателя-члена над
кооперативной администрацией". Дело порою доходит до курьезов, когда
крестьяне требуют за назначенных в кооперативную администрацию коммунистов
залоговых сумм, так как эти горе-администраторы часто проворовываются,
пользуясь бесконтрольностью своего положения.
Немалые резервы стимулирования товарности крестьянского сельского
хозяйства содержало улучшение работы государственного аппарата (прежде всего
Наркомата внутренней торговли) в деле распределения промышленной продукции.
В стране существовали целые "торговые пустыни" -- места, куда не доходила ни
кооперативная, ни государственная, ни частная торговля. Даже оптовый
товарооборот, но уже по другим причинам, оказывал недостаточную
стимулирующую роль в создании и укреплении смычки между городом и деревней.
Эти причины, по мнению Ф. Э. Дзержинского, назначенного d 1924 г. на пост
руководителя госпромышленности, лежали в усиливающейся бюрократизации
государственного аппарата. Не в силах более бороться с этим злом, Ф. Э.
Дзержинский готовился даже подать в отставку. В своем письме Сталину от 9
октября 1925 г. он, например, отмечал, что "весь наш государственный аппарат
строится по принципу все большего и большего усиливания функциональных
ведомств и все большего ослабления производственных и оперативных, связывая
их всякую инициативу, делая их все более неответственными и бессильными. Без
против большевистской власти, также с большим трудом ликвидированное (с
привлечением частей Красной Армии). На Пленуме ЦК РКП (б) 25--27 октября
1924 г. Г. Е. Зи-
новьев назвал грузинское восстание "вторым Кронштадтом".
Секретные сводки ГПУ (так стало называться ВЧК после своей
реорганизации в 1923 г.) за 1924 год отмечают повсеместное нарастание
политического оживления в крестьянской среде, которое находило свое
выражение в требованиях создания Крестьянских союзов и союзов хлеборобов, в
стремлении установить общественный контроль над деятельностью исполкомов
местных Советов. Чаще всего в сводках упоминаются Гомельская, Ярославская
губернии, Московская область, Сибирь и Поволжье. Естественно, что сводки ГПУ
именуют эти требования "кулацкими" и "антисоветскими". Составляя сводный
доклад для Политбюро о политическом положении в стране за 1924 г., Ф. Э.
Дзержинский отмечал, что, "если первые годы после введения нэпа уставшее от
гражданской войны крестьянство погрузилось в политическое оцепенение, то
теперь, к концу 3-го года нэпа, наметилась тенденция к быстрому пробуждению
общественной жизни в деревне. Крестьянство приобрело способность к ясному
пониманию и учету своих интересов, сознательной постановке вытекающих отсюда
задач и к резкой критике экономических мероприятий Соввласти".
На рост политического сознания рабочего класса указывал Г. Е. Зиновьев
в своей речи на Пленуме ЦК РКП (б) 14--15 января 1924 г.: "...У нас сейчас
растет активность беспартийных рабочих; этот рабочий, получив кусок хлеба,
хочет активно участвовать сейчас и в профсоюзах, и в партии, и в советах".
Массовый стихийный выброс растущего политического сознания рабочего класса и
крестьянства произошел после смерти В. И. Ленина. В упомянутом уже докладе
Дзержинского для Политбюро сообщается, например, о попытках массового
вступления крестьян-середняков в Коммунистическую партию,
"зарегистрированных почти повсеместно -- Тамбовская, Тульская, Саратовская,
Харьковская губернии и др.". Дзержинский расценивал этот факт как
"стремление среднего крестьянства через единственно легальную партию
провести защиту своих политических интересов".
Правящая верхушка РКП (б) нашла данную форму проявления политической
активности трудящихся подходящей для усиления идейно-политического
воздействия партийных организаций на массы, связь с которыми в первые три
года нэпа значительно ослабла. Пленум ЦК РКП (б) 29--31 января 1924 г.
объявил о начале кампании
"по вовлечению рабочих от станка в партию". Ее итоги были подведены на
Пленуме ЦК РКП (б) 23--30 апреля 1925 г. Впервые за всю историю
Коммунистической партии кандидатуры вступавших в нее (всего более 200 тыс.
человек) обсуждались на общих собраниях коллективов промышленных
предприятий, -- так что можно утверждать о наличии прецедента выборов в
члены правящей партии самим рабочим классом страны. Тем более горькое
разочарование постигло многих из них тогда, когда они, пытаясь донести до
парторганизаций всех уровней подлинные экономические и политические интересы
своего класса, наталкивались на стену бюрократического равнодушия и
лицемерия, выдаваемого за "партийную выдержанность". Руководитель комиссии
по работе среди представителей "ленинского призыва" Л. М. Каганович
следующим образом охарактеризовал поведение вновь вступивших в партию в
первое время пребывания в ней и после соответствующей их обработки в духе
"коммунистической идейности": "В начале были моменты противопоставления себя
прежде вступившим членам партии. Среди ленинского призыва были товарищи,
которые считали себя "спасителями партии", солью земли и полагали, что
раньше в партии никакой активности не проявлялось, а теперь вот, они
вступили и покажут активность. К настоящему моменту эти настроения изжиты.
...Некоторые товарищи ленинского призыва иногда рассуждали: мы представители
рабочих, нас избрали делегатами из рабочих, как же мы можем пойти против
рабочих и исполнять решения фракции или парторганизации? Такие настроения
были, были случаи, когда ставили вопрос, что выше -- воля партии или воля
беспартийного собрания? К настоящему моменту... мы это изжили".
В отношении крестьянства в качестве политического канала для отвода его
растущей политической активности правящая верхушка РКП (б) избрала
организацию кампании "по оживлению Советов". Ни о каком Крестьянском союзе
она, естественно, не помышляла, хотя допускала критические оценки в адрес
низовых исполкомов Советов. Пленум ЦК РКП (б) 25--27 октября 1924 г. принял
резолюцию "Об очередных задачах работы в деревне", в которой указал на
"более правильное соблюдение выборности, устранение незаконного
вмешательства в работу Советов". Говоря по поводу восстановления
элементарных демократических начал в деятельности Советов как общественных
организаций, Н. И. Бухарин, в частности, отметил: "...Наша
партия должна проделать какой-то такой поворот в своей политике,
который бы, пока у нас не подведен еще экономический базис для того, чтобы
овладеть деревней, позволил бы компенсировать наши недостатки и недостатки
наших рычагов в деревне".
Чего же достигло партийно-государственное руководство страны в
результате вливания в РКП (б) значительного рабочего элемента и проведения
кампании по "оживлению Советов" в деревне? Прежде всего того, чего оно
добивалось, именно: укрепления влияния партийного аппарата в массах и
повышения авторитета власти. Определенное значение имело и создание эффекта
социального ожидания дальнейших перемен в области экономики и социальной
политики. Для последних к тому времени имелись определенные идеологические
основания, созданные идейно-политической борьбой правящей верхушки партии с
так называемым "троцкизмом".
На протяжении 1924 г. правящая верхушка РКП (б) срывала политический
капитал с критики взглядов Л. Д. Троцкого и его сторонников по проблемам
партийного строительства, экономической политики и даже истории
Коммунистической партии и Октябрьской революции. В начале 1924 г. Л. Д.
Троцкий опубликовал знаменитые "Уроки Октября", где он на примерах
потерпевшей поражение германской революции прозрачно намекал на
"оппортунистические" проступки Зиновьева, Каменева, Рыкова и Сталина во
время вооруженного восстания в октябре 1917 г. и возносил собственную роль в
этих достопамятных событиях. В ответ на этот выпад партийный аппарат
организовал мощную пропагандистскую кампанию в партийной и советской печати.
В вышедших в свет многочисленных статьях и брошюрах указывалось на
"небольшевистское" политическое прошлое Л. Д. Троцкого, подчеркивались его
ошибки в период заключения Брестского мирного договора с Германией, в период
дискуссии "о профсоюзах", и, конечно, в период дискуссии 1923 г. по вопросам
партийного строительства и экономической политики. Из набора всех этих
ошибок и прегрешений складывалась довольно любопытная схема политической
эволюции автора "Уроков Октября", который, согласно ей, оказался большевиком
поневоле, принявшим Октябрьскую революцию за подтверждение своей теории
"перманентной революции". Как бывший меньшевик Л. Д. Троцкий, естественно,
принижал роль партийного аппарата и необходимость строгой партийной
дисциплины, а как "перманент-
ник" -- недооценивал революционных возможностей крестьянства,
способности его средних слоев в союзе с пролетариатом бороться за построение
социалистического общества.
Сами организаторы кампании дискредитации Л. Д. Троцкого, конечно, ни на
йоту не верили в правдивость указанной схемы. По словам одного из ее
организаторов М. М. Лашевича, "мы сами выдумали этот "троцкизм" во время
борьбы против Троцкого". То же самое признавал и Г. Е. Зиновьев: "...Была
борьба за власть, все искусство которой состояло в том, чтобы связать старые
разногласия с новыми вопросами. Для этого и был выдвинут "троцкизм".
Посредством идейной борьбы с "троцкизмом" правящая верхушка
Коммунистической партии не только добилась фактического отстранения Троцкого
от участия в выработке основных направлений внутренней и внешней политики,
но и попутно решила для себя два важных вопроса. Во-первых, была
подготовлена идеологическая почва для теоретического обоснования более
серьезных экономических уступок крестьянству (поскольку политические
воззрения Троцкого трактовались ею как "антикрестьянские"). Во-вторых,
правящая верхушка РКП (б), действуя вопреки Уставу партии, оформила свою
политическую гегемонию над партией созданием в августе 1924 г. так
называемой "семерки" -- нелегальной фракции Центрального Комитета, члены
которой (Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, И. В. Сталин, Н. И. Бухарин, М. П.
Томский, А. И. Рыков и В. В. Куйбышев) были связаны определенной
дисциплиной. "Семерка" распалась в конце 1925 г. под влиянием обострившихся
разногласий между Зиновьевым, Каменевым, -- с одной стороны, и всеми
остальными -- с другой.
До весны 1925 г. новая экономическая политика РКП(б) ориентировалась на
сдерживание и ограничение рыночных и капиталистических отношений в сельском
хозяйстве. Аренда и покупка земли, а также применение наемного труда
официально ограничивались, хотя в нелегальной форме существовали и
развивались. Значительную часть продукции крестьянского хозяйства
государство приобретало безвозмездно через систему прямого и косвенного
налогообложения. Приведем некоторые цифры. В 1922 г. государство получило от
крестьянства по единому натуральному налогу 361 млн. пудов ржаных единиц, и
лишь 60 млн. пудов заготовило коммерческим способом.
В переводе на деньги сумма продналога составила 292,6 млн. золотых
рублей, или 65 % всех доходов по бюджету. В 1923 г. налог с крестьянства
взимался в смешанной, т. е. в натурально-денежной форме. 213 млн. пудов
ржаных единиц (40 % суммы налога) государство получило в натуре, остальное
-- деньгами и облигациями хлебного займа. Всего было собрано 534,7 млн.
пудов так называемых "налоговых единиц". Коммерческим методом было
заготовлено около 200 млн. пудов хлеба. В 1924 г. натуральная часть
сельскохозяйственного налога сократилась до 116 млн. пудов ржаных единиц
(22,4 % суммы налога), остальное было выплачено деньгами и облигациями
(всего государство получило 515,8 млн. пудов налоговых единиц).
Государственные закупки составили 300 млн. пудов хлеба.
Уменьшение доли натуральной части сельскохозяйственного налога в
неурожайном 1924 г. сказалось на перебоях в снабжении городского населения
продовольствием. Экспорт хлеба пришлось сократить. В то же время
крестьянство не прекращало жаловаться на чрезмерность налогового пресса.
Даже в урожайный 1923 год многие сводки ГПУ сообщали о продаже крестьянами
скота для покупки хлеба; о том, что в Сибири, на Дальнем Востоке, в
Витебской, Тамбовской, Самарской губерниях и в Бурятии крестьянство накануне
голода, а в остальных губерниях не имеет излишков для дальнейшего
восстановления своего хозяйства.
Хотя власти не могли не понимать, что чрезмерное налогообложение
подрывает производительные силы деревни, его облегчение было чревато не
меньшими экономическими затруднениями. Для того, чтобы покрыть потребности
государства в сельскохозяйственной продукции (для внутреннего потребления и
для экспортных операций), не прибегая к налогу, нужно было насытить рынок
дешевыми и качественными промышленными товарами, в том числе --
сельхозмашинами, минеральными удобрениями и т. д. В этом случае крестьянство
становилось заинтересованным в увеличении товарности своих хозяйств, в
подъеме агрокультуры и т. д. Однако ничего подобного государственная
промышленность пока крестьянству дать не могла, сама нуждаясь в
экономической поддержке со стороны крестьянского сельского хозяйства (по
линии государственного бюджета и неэквивалентного товарного обмена). Таким
образом сплетался сложный узел взаимодействий и взаимозависимостей между
про-
мышленностью и сельским хозяйством, между партийно-государственной
властью и крестьянством.
На Пленуме ЦК РКП (б) 23--30 апреля 1925 г. правящая верхушка партии
("семерка") решила развязать данный узел дополнительными экономическими
уступками крестьянству, которыми реально могли воспользоваться все без
исключения его слои. Резолюция Пленума "Очередные задачи экономической
политики партии в связи с хозяйственными нуждами деревни" допускала сдачу
земли в долгосрочную аренду (до 12-ти лет), выделение крестьян из общины для
организации хуторских и отрубных хозяйств, снятие административных
ограничений с применения наемного труда и создания кредитных товариществ.
Общая сумма единого сельскохозяйственного налога понижалась до 280 млн. руб.
Изъятие налога в натуре не предусматривалось.
Накануне этого Пленума в докладе на собрании актива Московской
парторганизации 17 апреля 1925 г. Н. И. Бухарин выступил с подробным
теоретическим обоснованием новых задач политики РКП (б) по отношению к
деревне. "У нас, -- говорил он, -- есть нэп в городе, у нас есть нэп в
отношениях между городом и деревней, но у нас почти нет нэпа в самой деревне
и в области кустарной промышленности". В данном контексте понятие "нэп"
обретало уже более широкий смысл, чем прежде, именно: всеобщую экономическую
свободу, не сдерживаемую искусственно административными ограничениями.
Ссылаясь на статью В. И. Ленина "О кооперации", Н. И. Бухарин выдвинул идею
нового соотношения социально-классовых сил и нового сочетания экономических
отношений в стране, по сравнению с теми, что существовали в первые годы
после провозглашения нэпа. "С той поры, -- указывал он, -- как мы получили в
свои руки живую, обросшую мясом, плотью и всем прочим, чем полагается,
промышленность, должна была измениться наша политика: меньше зажима, больше
свободы оборота, потому что эта свобода нам менее опасна". Считая, как и
прежде, государственную промышленность формой социалистического
хозяйствования, Н. И. Бухарин высказался за свободное (рыночное) ее
взаимодействие с другими хозяйственными укладами, в процессе которого, по
его мнению, эти несоциалистические уклады преобразуются в иное качество -- в
разнообразные формы кооперативного хозяйствования. "Таким образом, -- по его
словам, -- крестьянская кооперация будет срастаться с экономическими
организа-
днями пролетарской диктатуры, будет постепенно вдвигаться в систему
социалистических отношений".
За теоретическими выкладками Н. И. Бухарина стояла довольно серьезная
корректировка доктрины революционного большевизма. Во-первых, допускалась
возможность победоносного строительства социализма на основе взаимовыгодного
экономического сотрудничества государственной власти, держащей в своих руках
крупную промышленность, и мелким крестьянским хозяйством. Во-вторых,
полноправным участником этого социалистического строительства становилось
все крестьянство, а не только его беднейшая часть. В-третьих, наличие
капиталистических отношений в деревне не считалось главной угрозой
социалистическим целям партийно-государственной власти; более нежелательным
признавалось наличие в деревне люмпен-крестьянства, паразитирующего на
помощи со стороны государства.
Данные теоретические новации представители правящей верхушки партии
(имеются в виду члены "семерки") приняли далеко не безоговорочно. Г. Е.
Зиновьев и Л. Б. Каменев выступили против теории социализма в одной стране,
и состоявшаяся 27--29 апреля 1925 г. 14-я конференция РКП (б) приняла по
этому вопросу компромиссную резолюцию "О дальнейших судьбах СССР в связи с
замедлением международной революции", в которой различались понятия "полная"
и "окончательная" победа социализма. Накануне Октябрьского (1925 г.) Пленума
ЦК РКП (б) они же обратили внимание на "недооценку кулацкой опасности" и
добились принятия резолюции об организации деревенской бедноты, а также
принудили Н. И. Бухарина к публичному размежеванию с "кулацким уклоном
Стецкого-Богушевского". И. В. Сталин, в свою очередь, перестал высказываться
в пользу увеличения срока аренды земли до 40 лет.
Л. Д. Троцкий и его сторонники занимали выжидательную позицию, не
выступая с открытой критикой "семерки", новый курс которой еще подлежал
проверке на практике. Экономическое развитие страны в 1924/25 хозяйст-венном
году не подтверждало пока их опасений насчет замедления темпов промышленного
производства в результате административного снижения оптовых цен на
промышленные товары широкого потребления и отказа от принципа директивного
планирования материално-финан-сового обеспечения промышленности. Объем
промышлен-
ного производства вырос на 57 %, вплотную подойдя к объему ценности
произведенных материальных благ в 1913 г. Некоторые признаки увеличения
разрыва между покупательной способностью населения и стоимостью
произведенной массы промышленных товаров (до 300 млн. руб.) пока еще не
сказывались на понижении покупательной силы червонца. Напротив, этот разрыв
даже до некоторой степени стимулировал усилия хозяйственных органов но
вовлечению в производственный процесс законсервированных ранее
производственных мощностей. Но так как отечественное машиностроение не могло
удовлетворить потребностей расширенного воспроизводства товаров широкого
потребления, большие надежды возлагались на увеличение закупок оборудования
за границей. Для этого, в свою очередь, следовало увеличить объемы
сельскохозяйственного экспорта и прежде всего хлеба, стоимость которого на
мировом рынке увеличилась почти в два раза, по сравнению с ценами 1913 г.
В надежде на хороший урожай 1925 г. государственные хозяйственные
органы запланировали в 1925/26 хозяйственном году такой объем экспорта и
импорта, который бы позволил увеличить объем промышленного производства на
50 %. Под эти объемы были выделены соответствующие кредиты, вновь приняты на
работу десятки тысяч рабочих и служащих. Однако из намеченных по плану
хлебозаготовок 545 млн. пудов удалось заготовить только 336 млн. пудов,
исчерпав все отпущенные для этого кредиты по линии "Хлебопродукта" и органов
кооперации. Временами количества заготавливаемой ржи было недостаточно даже
для вполне бесперебойного снабжения внутреннего рынка. Назревал серьезный
экономический кризис, основным источником которого явилась
незаинтересованность крестьянина -- производителя хлеба -- в накоплении
денег, так как за ними не стояли в достаточной мере промышленные товары.
Таким образом, освободив крестьянина от чрезмерного налогового пресса,
государство не позаботилось о том, чтобы возросшая товарность крестьянского
сельского хозяйства была скомпенсирована соответствующим увеличением объемов
промышленного производства.
Из-за невыполнения плана хлебозаготовок и экспортно-импортного плана
хозяйственным органам пришлось на 10 % сократить намеченное увеличение
объемов промышленного производства, что, к сожалению, не сопровождалось
соответствующим сокращением денежной массы в об-
ращении и переходов к более гибкой системе налогообложения и политике
цен. С февраля по октябрь 1925 г. общая масса денег в обращении возросла на
52 процента, превысив тот оптимальный уровень, который необходим для
обеспечения потребностей оборота. Ответом на это превышение стал рост цен
вольного рынка и безнадежная попытка сбить его административным понижением
цен в государственной и кооперативной розничной торговле.
Провал хлебозаготовительной кампании и экспортно-импортного плана,
намеченных на 1925/26 хоз. год, требовал серьезной корректировки курса
экономической политики и, в особенности, политики партии в деревне, где
завязывался основной узел социально-экономических противоречий. В своем
докладе на Пленуме Ленинградского губкома 11 сентября 1925 г. Зиновьев
акцентировал внимание на сосредоточении излишков товарного хлеба в руках
зажиточных слоев крестьянства. 14 % крестьянских хозяйств с посевом от 6-ти
и более десятин, согласно его сведениям, будут распоряжаться 61 % товарных
излишков, следовательно, они -- непосредственные виновники срыва
хлебозаготовительной кампании. С этим выводом, облеченным в форму
предупреждений о растущей зкономической силе кулака, Г. Е. Зиновьев и Л. Б.
Каменев вышли на XIV съезд Коммунистической партии, состоявшийся в декабре
1925 г. Это обстоятельство показалось Л. Д. Троцкому и его сторонникам
важным симптомом возможного сближения "старой" и "новой" оппозиции в
интересах совместной борьбы с "крестьянским" уклоном правящей партийной
верхушки. По мнению Троцкого, на XIV съезде случился "совершенно чудовищный
по внешности, но вполне закономерный в то же время парадокс: ленинградская
организация, дошедшая в борьбе с оппозицией (Троцкий имеет в виду оппозицию
1923 г. -- Прим. авт.) до геркулесовых столбов, громившая недооценку
крестьянства, крикливее всех выдвигавшая лозунг "лицом к деревне", первой
отшатнулась от последствий наметившегося партийного переворота, идейным
источником которого была борьба с так называемым троцкизмом".
Не являлась ли в свете вышеизложенного беспочвенной сама постановка Н.
И. Бухариным вопроса о взаимовыгодном сотрудничестве государственной власти
и крестьянства, раз находящаяся в руках государства крупная промышленность
не была готова к взаимоотношению с крестьянством на почве рынка? Легче всего
было бы ответить на этот вопрос утвердительно, если закрыть глаза
на действительно существовавшие для реализации теоретических посылок
Бухарина резервы. Дело не только в том, что госпромышленность не могла
насытить потребительский рынок и тем самым стимулировать продажу крестьянам
товарных излишков. На рынке, в широком смысле этого понятия, действуют и
другие экономические стимулы, например, выполнение платежных обязательств по
кредиту, долгосрочной аренде и, наконец, по выкупу в частную собственность
земли и других материальных ценностей. Для рынка и его законов имеют
немаловажное значение и накопление капитала в форме его вложения в банки,
сберегательные кассы, кредитные общества и т. п. Для ситуации 20-х годов
наиболее вероятным каналом накопления капитала или его приобретения на
условиях кредита была кооперация -- потребительская, сельскохозяйственная,
кредитная, кустарно-промысловая и т. д., конечно, при наличии доброй воли
партийно-государственной власти к свободному развитию ее.
Но что же мы видим, анализируя состояние кооперации? Докладывая 3
января 1925 г. на заседании Политбюро ЦК РКП (б), председатель комфракции
Сельско-союза Г. М. Каминский, например, отмечал, что "у мужика к
сельхозкооперации доверия еще нет, они не верят в свои органы управления,
они мало заинтересованы в активном участии в кооперации. ...Надо
организовать действительное членство в кооперации для того, чтобы дать
какие-либо привилегии и преимущества, чтобы они чувствовали выгоды
членства". Из прозвучавших на том же заседании докладов представителей
руководства потребительской (Л. М. Хинчук) и промысловой (С. П. Середа)
кооперации следовало, что льготное кредитование в них отсутствует, а
самостоятельность низовых звеньев по большей части фиктивна. Выяснилось
также, что крестьяне опасаются вносить вклады в кооперативный оборот из-за
того, чтобы не прослыть кулаком и не попасть в разряд "лишенцев" (лиц,
лишенных избирательных прав по социальному признаку). Отталкивает их от
кооперации и отсутствие выборности, когда, по словам одного из выступавших,
"нет даже никакого намека на контроль кооперативного избирателя-члена над
кооперативной администрацией". Дело порою доходит до курьезов, когда
крестьяне требуют за назначенных в кооперативную администрацию коммунистов
залоговых сумм, так как эти горе-администраторы часто проворовываются,
пользуясь бесконтрольностью своего положения.
Немалые резервы стимулирования товарности крестьянского сельского
хозяйства содержало улучшение работы государственного аппарата (прежде всего
Наркомата внутренней торговли) в деле распределения промышленной продукции.
В стране существовали целые "торговые пустыни" -- места, куда не доходила ни
кооперативная, ни государственная, ни частная торговля. Даже оптовый
товарооборот, но уже по другим причинам, оказывал недостаточную
стимулирующую роль в создании и укреплении смычки между городом и деревней.
Эти причины, по мнению Ф. Э. Дзержинского, назначенного d 1924 г. на пост
руководителя госпромышленности, лежали в усиливающейся бюрократизации
государственного аппарата. Не в силах более бороться с этим злом, Ф. Э.
Дзержинский готовился даже подать в отставку. В своем письме Сталину от 9
октября 1925 г. он, например, отмечал, что "весь наш государственный аппарат
строится по принципу все большего и большего усиливания функциональных
ведомств и все большего ослабления производственных и оперативных, связывая
их всякую инициативу, делая их все более неответственными и бессильными. Без