Страница:
когда учились все, но, как пушкинский герой, "понемногу, чему-нибудь и
как-нибудь".
Продолжала воспроизводиться и номенклатурная элита. Питательной средой
стремительного размножения бюрократии было господство внеэкономического
принуждения, которое проистекало из монопольного положения государственной
собственности. Это неизбежно превращало бюрократическую иерархию в
единственно реального ее хозяина. В то же время собственно экономических
интересов у номенклатуры не было, ее подлинные устремления сводились к
удержанию своих позиций. Не компетентность и профессионализм, моральные и
нравственные устои, а "управляемость" и личная преданность как главные
критерии отбора, протекция и семейственность как основной метод, включение в
касту избранных (прежде всего через "освобожденную" комсомольскую работу),
фактические несменяемость и неподсудность этого слоя, который все
активнее стал воспроизводиться на собственной основе, внутрикорпоративное
деление не по профессиональной квалификации, а по "уровням руководства"
(советской "табели о рангах") -- все это не могло не превращать
номенклатурную элиту и в антиэлиту.
В результате всего этого сложился довольно устойчивый конгломерат
разнородных социальных сил, включавший в себя малокомпетентных управленцев
аппаратного типа, ориентированных на "престижное потребление",
полуобразованных служащих и инженерно-технических работников, квазиученых,
низкоквалифицированных и недисциплинированных рабочих, равнодушных к
конечным результатам своего труда крестьян. Социальную апатию и лень
"подогревала" растущая алкоголизация населения. Этот конгломерат не проявлял
заинтересованности в научно-техническом прогрессе и интенсификации
производства, не желал серьезных структурных реформ в экономике и политике.
Слабо приобщенные к современной духовной культуре, затронутые происходившими
в мире переменами, но не включенные в них органически (и потому в социальном
и психологическом отношении оказавшиеся в положении маргиналов), склонные к
предрассудкам более, чем к голосу разума, они образовали своего рода
"резервную армию", социальную базу застоя. Малейшие проявления недовольства
существовавшим положением, то и дело возникавшие в различных слоях
советского общества, подавлялись мощным репрессивным аппаратом. Нормой
политического поведения был полный конформизм.
С приходом к власти брежневского руководства стало ощущаться
ужесточение политического климата, нетерпимости властей к проявлениям
свободомыслия. Возникла угроза реанимации сталинизма. Надежды прогрессивной
части советского общества на продолжение процесса либерализации таяли. В
среде научной и творческой интеллигенции стали возникать целые группы
несогласных с режимом и открыто выступавших против попрания гражданских
свобод. Власти использовали самые разнообразные приемы для подавления
инакомыслия, но уничтожить его не могли.
Основным проявлением диссидентства тогда были протесты и обращения в
адрес руководителей страны, судебные и карательные инстанции. По различным
данным "подписантов" насчитывалось более 700 человек. Наибо-
лес представительными акциями были: Обращение к депу-татам Верховного
Совета СССР по поводу внесения и Уголовный кодекс статьи, предусматривавшей
наказание зa распространение слухов и информации, порочащих государственный
и общественный строй (1901). Открытое письмо Л. И. Брежневу о
недопустимости возрождения сталинизма. Возникла бесцензурная печать
(самиздат). По рукам ходили машинописные копии текстов неугодных властям
ученых и литераторов. Часть этой продукции различными путями стала уходить
на Запад и публиковаться там (тамиздат). В обществе, пораженном ксенофобией,
властям нетрудно было убедить население в антипатриотичности подобных
поступков, в справедливости обвинений диссидентов в связях с западными
спецслужбами.
В середине 60-х годов в молодежной среде зародилось первое
неофициальное литературное объединение -- СМОГ. Расшифровывалось это весьма
претенциозно: "Смелость, Мысль, Образ, Глубина" или чаще -- "Самое Молодое
Общество Гениев". Наибольшее влечение смо-гисты испытывали к русскому
авангарду начала XX века. В апреле 1965 г. они организовали первую в
послевоенной Москве неофициальную демонстрацию.
Изначальная приверженность диссидентских кругов к принципу самоценность
человеческой личности (индивидуализм) порождала у них известную
настороженность к идее самоотождествления с какой бы то ни было общностью и
как следствие "непартийность", "неполитичность", "неидеологичность"
движения. Отсюда шел повышенный интерес к проблемам права, причем не только
как к средству защиты от карательных органов, но, в первую очередь, как
средству построения гражданского общества. Вероятно, днем рождения
правозащитного движения стало 5 декабря 1965 г., когда на Пушкинской площади
столицы состоялась первая демонстрация под правозащитными лозунгами. Среди
правозащитников определились свои лидеры -- А. Д. Сахаров, Ю. Галансков, А.
Гинзбург, В. Буковский, А. Амальрик, Л. Богораз, Н. Горбаневская, А.
Вольпин.
Диссидентство не было ограничено Москвой. Очагами его были крупные
научные и культурные центры. Общеполитические и правозащитые мотивы
достаточно четко просматривались у участников украинского, армянского,
грузинского, литовского и эстонского национально-демократических движений.
Новый этап развития диссидентского и правозащитного движения --
1968--1976 гг. -- пришелся на время подавления "Пражской весны", регресса в
политической, культурной и социальной среде. В этот период были заложены
организационные основы диссидентского движения, вырос его интеллектуальный
потенциал. Именно на рубеже 60--70-х годов под влиянием продолжавшихся
политических процессов (в частности дела А. Гинзбурга -- Ю. Галанскова в
январе 1968 г.) гражданская активность части инакомыслящих стала обретать
признаки общественного движения. Возникли элементы координации. Самиздат, до
того по большей части художественный, стал насыщаться публицистикой,
социально-политической эссеистикой, например, работой А. Д. Сахарова
"Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной
свободе".
Наступил пик творческой активности крупных творческих личностей. В 1968
г. на Западе вышел роман А. И. Солженицына "В круге первом". Официальная
реакция была жесткой -- на следующий год российским писателям пришлось
исключить автора из республиканского союза. Но все эти акции вершились под
мощным давлением партийно-государственной машины. Присуждение А. И.
Солженицыну Нобелевской премии вызвало бурю негодования советских средств
массовой информации. Лейтмотивом кампании было: "Нобелевская премия есть
каинова печать за предательство своего народа". В 1973 г. увидел свет первый
том романа А. И. Солженицына "Архипелаг ГУЛАГ".
В сентябре 1973 г. Солженицын направил в Кремль "Письмо вождям
Советского Союза", которое содержало в себе мотивы неославянофильства, что
позволяло относить его к идеологам почвеннического течения в советском
диссидентстве. Однако многие другие его труды позволяют считать А. И.
Солженицына гуманистом мирового масштаба.
Власти сделали ставку на дискредитацию А. И. Солженицына и
диссидентского движения в целом. Убедившись, однако, в малой эффективности
всех мероприятий, высшее руководство поручило КГБ организовать выдворение
писателя из СССР. В середине февраля 1974 г. А. И. Солженицын был
насильственно отправлен за рубеж (сначала в ФРГ, а затем переехал сам в
США).
В эти же годы активизировал свою правозащитную и миротворческую
деятельность академик А. Д. Сахаров.
В начале 1970 г. совместно с В. Турчиным и Р. А. Медведе-вым им было
опубликовано открытое письмо руководите-лям государства о взаимосвязи уровня
демократичности общества с достижениями технико-экономического прогресса. В
марте 1971 г. академик Сахаров направил Л. И. Брежневу памятную записку с
предложениями по широкому кругу социальных и экономических проблем, а и
сентябре -- членам Президиума Верховного Совета СССР, где изложил свои
взгляды на свободу эмиграции и беспрепятственное возвращение назад. В
сентябре 1973 г. по этому же вопросу он направил письмо Конгрессу США. Кроме
того, важным направлением общественной деятельности А. Д. Сахарова были
выступления против исполь-зования для подавления инакомыслящих специальных
психиатрических заведений органами КГБ.
Между двумя выдающимися мыслителями -- А. И. Солженицыным и А. Д.
Сахаровым развернулась своеобразная полемика по самым животрепещущим
проблемам современности. В апреле 1974 г., отвечая на солжени-цыновское
обращение к руководителям страны, А. Д. Сахаров подчеркивал, что решение
кардинальных научно-технических вопросов возможно только в глобальном
масштабе. СССР, по мнению академика, не мог развиваться в экономической и
научно-технической изоляции, в отрыве от мирового технологического
прогресса, который представляет собой не только основную опасность для всего
живого на Земле, но одновременно является единственным реальным шансом
спасения человеческой цивилизации. Имя академика А. Д. Сахарова становилось
все более известным мировой общественности, и в 1975 г. ему, как борцу за
права человечества, была присуждена Нобелевская премия мира. Период
становления диссидентского движения в СССР заканчивался.
В политической сфере крепчала "зима". Теплились надежды лишь на успех
косыгинской экономической реформы, которая, дескать, могла бы решить
проблемы, стоящие перед обществом. Текущая и перспективная экономическая
политика, социальные программы формировались под воздействием сил застоя.
Крайне не просто в этих условиях протекал процесс разработки проекта
Директив по восьмому пятилетнему плану развития народного хозяйства СССР
(1966--1970 гг.). Обстановка, которая сложилась в центральных политических и
экономических органах в конце 1963 г. и в первой половине 1964 г., т. е. в
самый разгар работы над планом
пятилетки, была весьма напряженной. Прошло совсем немного времени после
XXII съезда КПСС, принявшего Программу строительства коммунизма с указанием
конкретных экономических параметров, в том числе и на 1970 г.
Пропагандистская работа в стране в значительной мере основывалась на этих
показателях, они многократно повсюду повторялись, как заклинания, что делало
их как бы привычными и, так сказать, незыблемыми. Лозунг "Нынешнее поколение
советских людей будет жить при коммунизме" -- красовался повсеместно. В то
же время сколько экономисты, плановые работники ни бились в своих расчетах,
а выйти на провозглашенные программные задания не могли.
Между тем было ясно, что записанные в третьей Программе КПСС цифры
роста общественного производства были явно завышены, их не случайно называли
волюнтаристскими. Но дело заключалось не только в этом. В конце 50-х и
начале 60-х гг. было принято много решений по развитию отдельных отраслей
экономики (заметим в скобках, что такая практика не прекратилась и в
дальнейшем) без увязки с реальными народнохозяйственными ресурсами. Когда же
приступили к разработке проекта плана восьмой пятилетки, то стало очевидным,
что выполнение всех этих решений ведет к деформации экономических пропорций
и вместе с тем отдаляет выход на многие намеченные XXII съездом КПСС на 1970
г. показатели, особенно по уровню жизни народа.
О том, что в программные решения не были заложены тенденции новой волны
технологической революции, тогда еще и не помышлялось. Тем не менее был
сделан вывод: при заметном насилии над народнохозяйственными пропорциями
можно было бы выйти на эти показатели двумя годами позднее. Возникла
соблазнительная идея -- разработать семилетний план. Таким образом при
формировании плана на период 1966--1972 гг. можно было бы замаскировать
невыход на определенные XXII съездом КПСС хозяйственные рубежи 1970 г.
В первой половине 1964 г. началась подготовка народнохозяйственного
плана на новую семилетку, в которую предполагалось хотя бы на немного
превзойти в 1972 г. задания на 1970 г. Сейчас трудно сказать, что бы из
всего этого вышло. События конца 1964 г. серьезно изменили отношение к
хрущевскому "субъективизму". Тем не менее задания восьмого пятилетнего плана
отражали стремление руководства к резкому ускорению эко-
комического развития. Так, в соответствии с директивами XXIII съезда
КПСС в области промышленности намечалось сделать важные шаги по пути
интенсификации, повышения эффективности производства, технического уровня,
чтобы обеспечить все отрасли народного хозяйства современной техникой и
технологией, а население -- товарами и услугами.
При опережающем росте производства средств произ-водства ставилась
задача достижения экономической сбалансированности. Производительность труда
в промышленности предполагалось увеличить на 33--35 %, прибыль -- более чем
удвоить. При этом намечалось, что 80 % прироста продукции будет обеспечено
за счет увеличения производительности труда (против 62 % в 1961 --1965 гг.,
72 % -- в 1956--1960 гг. по официальной статистике). Декларировался новый
подход к формированию территориально-промышленных комплексов (ТПК). XXIII
съездом КПСС было подчеркнуто: "Положить в основу планирования и размещения
производства научно обоснованные схемы развития и размещения отраслей
народного хозяйства и схемы развития экономических районов". Звучали призывы
уделить первостепенное внимание практическому использованию природных
ресурсов Сибири, южного Таджикистана, Курской магнитной аномалии. Как при
этом должны были решаться экологические и социальные проблемы, речи не шло.
Наибольшее увеличение темпов роста в восьмой пятилетке
предусматривалось по сельскому хозяйству, реальным доходам населения и
группе "Б" промышленности. В целом главные общие пропорции, определявшие
принципиальные черты этой пятилетки, содержали ориентацию на приоритетное
решение проблемы потребления населением материальных благ за счет повышения
эффективности и роста конечных результатов при уменьшении доли
промежуточного продукта. Кроме того, в рамках структурной политики восьмой
пятилетки был предусмотрен еще один принципиальный сдвиг в производственных
пропорциях. Речь шла о приоритетности при распределении ресурсов, и в
частности капитальных вложений, в отрасли, продукция которых представляет
собой элементы текущего производственного и непроизводственного потребления:
сельского хозяйства, промышленности группы "Б", нефтяной и газовой отраслей
и некоторых других.
Определив стратегические установки пятилетки, партийно-государственное
руководство сосредоточило виима-
ние на конкретизации принятых решений, выработке форм и методов
достижения поставленных целей, механизмов их реализации. В этот период в
практику партийного руководства народным хозяйством входят ежегодные
обсуждения на Пленумах ЦК КПСС проектов Государственных планов и бюджетов на
очередной хозяйственный год. После одобрения, чаще всего автоматического,
эти проекты выносились затем на сессии Верховного Совета СССР.
Первые годы восьмой пятилетки дали обнадеживающие результаты, динамика
экономического развития несколько возросла, была достигнута известная
сбалансированность народного хозяйства.
В 1967 г. на новый порядок планирования и экономического стимулирования
стали переводиться целые отрасли промышленности и к концу этого года в новых
условиях работало уже 15 % предприятий, на их долю приходилось 37 %
промышленной продукции. Перевод на новые условия сопровождался пересмотром
оптовых цен 1955 г., которые уже не отражали общественно-необходимые
затраты, особенно в горнодобывающих отраслях. Пересмотр цен улучшил
экономическую ситуацию, с 1968 г. все отрасли промышленности стали
рентабельными.
В 1967 г. было реализовано такое экономическое мероприятие, как
введение государственной аттестации продукции с присвоением Знака качества.
Тогда же, в ходе развертывания социалистического соревнования в честь
50-летия Октября, сфера действия экономической реформы была резко расширена.
Однако надежды, возлагавшиеся на быстрое улучшение положения дел в
экономике, не сбывались. Хозяйственная реформа не получила своего
дальнейшего логического развития, не реализовы-вались ее основные замыслы.
Прежде всего не удалось установить отношений взаимной ответственности
между органами, принимающими и выполняющими решения. Директивность
планирования не была подкреплена четкими формами экономической
ответственности плановых органов за качество планов, за
ресур-сообеспеченность. Дело заключалось в том, что экономические методы
управления пытались распространить в условиях организационно-структурной
системы управления, воссоздававшей, по сути, те формы хозяйствования,
которые сложились в период 30--50-х гг.
В отличие от экономических, адресно-директивные методы разверстки
плановых заданий были хорошо отработа-
ны, ими не надо было овладевать, их просто можно было воспроизвести по
привычной схеме. Министерства быстро набирали силу, поднимая экономические
рычаги и стимулы, а рост массы прибыли обеспечивался монопольным положением
многих производителей и использованием механизма повышения цен.
В рамках действовавшей хозяйственной системы были предприняты меры,
направленные на повышение производительности труда и усиление
заинтересованности коллективов предприятий в результатах своей работы.
Возник знаменитый щекинский эксперимент. Он был апробирован в августе 1967
г. Сущность эксперимента заключалась в том, что предприятию был определен
стабильный фонд заработной платы на 1967--1970 гг., а вся экономия этого
фонда, полученная в результате повышения производительности труда за счет
высвобождения значительной части работавших, поступала в распоряжение
коллектива комбината. За двухлетний период работы в новых условиях
численность работающих на Щекинском химкомбинате сократилась на 870 человек.
Причем были высвобождены не только второстепенные работники, а нередко и
ведущих специальностей -- машинисты, аппаратчики, лаборанты-контролеры,
дежурные слесари, электромонтеры.
В октябре 1969 г. ЦК КПСС одобрил опыт Щекин-ского комбината. Тем не
менее, несмотря на очевидное преимущество работы в новых условиях,
обеспечивающих соединение общественного и личного интересов трудящихся,
масштабы распространения этого опыта были явно недостаточными. С 1967 г. по
сентябрь 1969 г. число предприятий, перешедших на работу по методу щекинцев,
увеличилось всего с 30 до 200. Спустя несколько лет движение это и вовсе
заглохло. Все прекрасно понимали, что суть проблемы не столько в
ведомственном консерватизме и непонимании выгодности новшества. Дело было в
системе, залимитированной по всем направлениям. Жесткий принцип
административно-командного планирования "от достигнутого" охлаждал головы
даже самых горячих энтузиастов нововведений.
И все же в первые годы восьмой пятилетки были налицо некоторые успехи.
Темпы роста производительности труда и средней заработной платы работающих в
промышленности сблизились, однако полной сбалансированности их достичь не
удалось. Не были выполнены задания по производительности труда. В 1968 г.
средняя
заработная плата по всей индустрии выросла заметно больше, чем
производительность труда.
Становилось ясно: для того, чтобы двинуться вперед, необходимо
демонтировать отжившую свой век малоэффективную хозяйственно-политическую
систему и заменить ее современной: предпринимавшиеся косметические меры уже
не помогали.
На практике же произошло другое. В высшем эшелоне власти взяли верх
силы, которые рассматривали формы политической и хозяйственной организации
30-х гг. как едва ли не системообразующие признаки социализма. Для
оправдания все увеличивающегося разрыва между "общественными идеалами" и
практикой была сконструирована концепция развитого социализма, которая была
призвана хоть как-то -- в теоретическом отношении -- свести концы с концами.
Руководство партии и страны во главе с Брежневым оказалось просто
неспособным принять вызов времени, перестроить экономику и политику
применительно к новому этапу НТР.
Все эти годы за ширмой коллективного руководства, едва только Хрущев
оказался на пенсии, в высшем эшелоне велась тяжелая борьба за власть. На
первом этапе из партийно-государственного аппарата убирались только
сторонники смещенного Никиты Сергеевича. Руководство в стране держалось на
трех фигурах -- Брежнева, Косыгина, Подгорного. В Политбюро ЦК КПСС у
Брежнева не было стабильного большинства: из 11 членов, избранных в ходе
XXIII съезда партии, только четверо -- А. П. Кириленко, А. Я. Пельше, М. А.
Суслов, Д. С. Полянский -- более или менее поддерживали генсека. При этом
один из них -- Суслов -- был маневрирующим союзником. Он бдительно следил за
равновесием сил в Политбюро: когда преимущество склонялось к Брежневу,
переходил на сторону Косыгина, когда верх брал Косыгин, Суслов "откочевывал"
в стан его противников. Один из членов Политбюро, А. Н. Шелепин, был
временным попутчиком, им Брежнев воспользовался в противоборстве с
Подгорным. Однако при столкновении с Косыгиным Шелепин уходил в сторону,
предоставляя генсеку и премьеру место для турнира.
Отсутствовало единство и в лагере Косыгина и Подгорного -- между ними
шло непрерывное соперничество за второе место в политической иерархии. Г. И.
Воронов и П. Е. Шелест были довольно близки к Подгорному,
а К. Т. Мазуров обычно поддерживал А. Н. Косыгина. Но стоило Косыгину и
Подгорному достигнуть согласия по какому-нибудь вопросу, как Брежнев,
учитывая коварный нрав и амбиции Шелепина, оказывался в Политбюро в
меньшинстве. Поэтому первостепенной заботой Л. И. Брежнева было не дать им
возможности объединиться. Была ли возможность у руководства в условиях
перманентной борьбы за власть всерьез заниматься социально-экономическими
проблемами, решать их рационально, а не с позиций "концентрированной
экономики"?
В те годы на партийном небосклоне стала медленно восходить политическая
звезда К. У. Черненко -- давнего приятеля Л. И. Брежнева еще по Молдавии, а
с 1965 г. -- заведующего общим отделом ЦК КПСС. Черненко в известной степени
стал задавать не только тон, но и темп партийной работы. Между двумя
съездами КПСС, в течение пяти лет, между 1966, и 1971 г., было организовано
16 пленумов ЦК. Конечно, Черненко не разрабатывал их проблематику и
содержательную часть. Но проведение столь большого их числа стало возможным
благодаря оперативности и огромной пропускной способности Возглавляемого им
отдела, успевавшего перелопатить и подготовить многие тонны входящих и
исходящих бумаг.
Искусство К. У. Черненко состояло в умении предугадывать принимаемые
Политбюро Постановления, и он заблаговременно заготовлял довольно компактные
их проекты (в отличие от многословных и велеречивых проектов решений,
составляемых Секретариатом ЦК КПСС). Здесь сказывалось знание правил
партийной игры и близость к Брежневу, а не столько ясновидение заведующего
общим отделом. Тем не менее, в условиях постоянного напряжения, царившего на
Политбюро, манипулируя противоречивыми точками зрения -- Шелепина,
Подгорного, Шелеста (с одной стороны) и Брежнева и его сторонников (с
другой), Черненко умудрялся так отрабатывать материалы Политбюро, что у
членов ЦК (им рассылались эти документы) не возникало и тени сомнения в
прочности и надежности позиций генсека.
Под контролем К. У. Черненко оказался также шедший в ЦК КПСС поток
писем -- важнейший канал информации. Многие из этих документов представляли
зов отчаяния или крик о помощи, нередко в них раскрывались преступления, в
которые были втянуты как отдельные коммунисты, так и целые партийные
организации -- от районных до республиканских. И только заведующий
отделом решал, какую часть этих сведений придержать для последующего
плетения интриг, а что (и когда) довести до сведения Политбюро и других
инстанций. И довольно скоро даже секретари ЦК, не говоря уже о министрах,
стали искать близости и благорасположения Черненко. Тем не менее в начале
70-х годов К. У. Черненко все еще оставался в тени и не был знаком широкой
партийной общественности. Лишь в высоких кругах догадывались о его влиянии.
Несмотря на довольно успешное развитие экономической реформы, положение
дел в стране оставалось сложным, эффективность народного хозяйства то
повышалась, то понижалась. Вопросы экономики все больше перемещались в центр
борьбы за власть в советском руководстве. Брежнев, который вообще слабо
верил в успех экономических экспериментов, решил радикально ослабить позиции
вдохновителя реформы А. Н. Косыгина.
По установившейся традиции в конце каждого года собирался Пленум ЦК
КПСС, который перед сессией Верховного Совета СССР обсуждал основные итоги
как-нибудь".
Продолжала воспроизводиться и номенклатурная элита. Питательной средой
стремительного размножения бюрократии было господство внеэкономического
принуждения, которое проистекало из монопольного положения государственной
собственности. Это неизбежно превращало бюрократическую иерархию в
единственно реального ее хозяина. В то же время собственно экономических
интересов у номенклатуры не было, ее подлинные устремления сводились к
удержанию своих позиций. Не компетентность и профессионализм, моральные и
нравственные устои, а "управляемость" и личная преданность как главные
критерии отбора, протекция и семейственность как основной метод, включение в
касту избранных (прежде всего через "освобожденную" комсомольскую работу),
фактические несменяемость и неподсудность этого слоя, который все
активнее стал воспроизводиться на собственной основе, внутрикорпоративное
деление не по профессиональной квалификации, а по "уровням руководства"
(советской "табели о рангах") -- все это не могло не превращать
номенклатурную элиту и в антиэлиту.
В результате всего этого сложился довольно устойчивый конгломерат
разнородных социальных сил, включавший в себя малокомпетентных управленцев
аппаратного типа, ориентированных на "престижное потребление",
полуобразованных служащих и инженерно-технических работников, квазиученых,
низкоквалифицированных и недисциплинированных рабочих, равнодушных к
конечным результатам своего труда крестьян. Социальную апатию и лень
"подогревала" растущая алкоголизация населения. Этот конгломерат не проявлял
заинтересованности в научно-техническом прогрессе и интенсификации
производства, не желал серьезных структурных реформ в экономике и политике.
Слабо приобщенные к современной духовной культуре, затронутые происходившими
в мире переменами, но не включенные в них органически (и потому в социальном
и психологическом отношении оказавшиеся в положении маргиналов), склонные к
предрассудкам более, чем к голосу разума, они образовали своего рода
"резервную армию", социальную базу застоя. Малейшие проявления недовольства
существовавшим положением, то и дело возникавшие в различных слоях
советского общества, подавлялись мощным репрессивным аппаратом. Нормой
политического поведения был полный конформизм.
С приходом к власти брежневского руководства стало ощущаться
ужесточение политического климата, нетерпимости властей к проявлениям
свободомыслия. Возникла угроза реанимации сталинизма. Надежды прогрессивной
части советского общества на продолжение процесса либерализации таяли. В
среде научной и творческой интеллигенции стали возникать целые группы
несогласных с режимом и открыто выступавших против попрания гражданских
свобод. Власти использовали самые разнообразные приемы для подавления
инакомыслия, но уничтожить его не могли.
Основным проявлением диссидентства тогда были протесты и обращения в
адрес руководителей страны, судебные и карательные инстанции. По различным
данным "подписантов" насчитывалось более 700 человек. Наибо-
лес представительными акциями были: Обращение к депу-татам Верховного
Совета СССР по поводу внесения и Уголовный кодекс статьи, предусматривавшей
наказание зa распространение слухов и информации, порочащих государственный
и общественный строй (1901). Открытое письмо Л. И. Брежневу о
недопустимости возрождения сталинизма. Возникла бесцензурная печать
(самиздат). По рукам ходили машинописные копии текстов неугодных властям
ученых и литераторов. Часть этой продукции различными путями стала уходить
на Запад и публиковаться там (тамиздат). В обществе, пораженном ксенофобией,
властям нетрудно было убедить население в антипатриотичности подобных
поступков, в справедливости обвинений диссидентов в связях с западными
спецслужбами.
В середине 60-х годов в молодежной среде зародилось первое
неофициальное литературное объединение -- СМОГ. Расшифровывалось это весьма
претенциозно: "Смелость, Мысль, Образ, Глубина" или чаще -- "Самое Молодое
Общество Гениев". Наибольшее влечение смо-гисты испытывали к русскому
авангарду начала XX века. В апреле 1965 г. они организовали первую в
послевоенной Москве неофициальную демонстрацию.
Изначальная приверженность диссидентских кругов к принципу самоценность
человеческой личности (индивидуализм) порождала у них известную
настороженность к идее самоотождествления с какой бы то ни было общностью и
как следствие "непартийность", "неполитичность", "неидеологичность"
движения. Отсюда шел повышенный интерес к проблемам права, причем не только
как к средству защиты от карательных органов, но, в первую очередь, как
средству построения гражданского общества. Вероятно, днем рождения
правозащитного движения стало 5 декабря 1965 г., когда на Пушкинской площади
столицы состоялась первая демонстрация под правозащитными лозунгами. Среди
правозащитников определились свои лидеры -- А. Д. Сахаров, Ю. Галансков, А.
Гинзбург, В. Буковский, А. Амальрик, Л. Богораз, Н. Горбаневская, А.
Вольпин.
Диссидентство не было ограничено Москвой. Очагами его были крупные
научные и культурные центры. Общеполитические и правозащитые мотивы
достаточно четко просматривались у участников украинского, армянского,
грузинского, литовского и эстонского национально-демократических движений.
Новый этап развития диссидентского и правозащитного движения --
1968--1976 гг. -- пришелся на время подавления "Пражской весны", регресса в
политической, культурной и социальной среде. В этот период были заложены
организационные основы диссидентского движения, вырос его интеллектуальный
потенциал. Именно на рубеже 60--70-х годов под влиянием продолжавшихся
политических процессов (в частности дела А. Гинзбурга -- Ю. Галанскова в
январе 1968 г.) гражданская активность части инакомыслящих стала обретать
признаки общественного движения. Возникли элементы координации. Самиздат, до
того по большей части художественный, стал насыщаться публицистикой,
социально-политической эссеистикой, например, работой А. Д. Сахарова
"Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной
свободе".
Наступил пик творческой активности крупных творческих личностей. В 1968
г. на Западе вышел роман А. И. Солженицына "В круге первом". Официальная
реакция была жесткой -- на следующий год российским писателям пришлось
исключить автора из республиканского союза. Но все эти акции вершились под
мощным давлением партийно-государственной машины. Присуждение А. И.
Солженицыну Нобелевской премии вызвало бурю негодования советских средств
массовой информации. Лейтмотивом кампании было: "Нобелевская премия есть
каинова печать за предательство своего народа". В 1973 г. увидел свет первый
том романа А. И. Солженицына "Архипелаг ГУЛАГ".
В сентябре 1973 г. Солженицын направил в Кремль "Письмо вождям
Советского Союза", которое содержало в себе мотивы неославянофильства, что
позволяло относить его к идеологам почвеннического течения в советском
диссидентстве. Однако многие другие его труды позволяют считать А. И.
Солженицына гуманистом мирового масштаба.
Власти сделали ставку на дискредитацию А. И. Солженицына и
диссидентского движения в целом. Убедившись, однако, в малой эффективности
всех мероприятий, высшее руководство поручило КГБ организовать выдворение
писателя из СССР. В середине февраля 1974 г. А. И. Солженицын был
насильственно отправлен за рубеж (сначала в ФРГ, а затем переехал сам в
США).
В эти же годы активизировал свою правозащитную и миротворческую
деятельность академик А. Д. Сахаров.
В начале 1970 г. совместно с В. Турчиным и Р. А. Медведе-вым им было
опубликовано открытое письмо руководите-лям государства о взаимосвязи уровня
демократичности общества с достижениями технико-экономического прогресса. В
марте 1971 г. академик Сахаров направил Л. И. Брежневу памятную записку с
предложениями по широкому кругу социальных и экономических проблем, а и
сентябре -- членам Президиума Верховного Совета СССР, где изложил свои
взгляды на свободу эмиграции и беспрепятственное возвращение назад. В
сентябре 1973 г. по этому же вопросу он направил письмо Конгрессу США. Кроме
того, важным направлением общественной деятельности А. Д. Сахарова были
выступления против исполь-зования для подавления инакомыслящих специальных
психиатрических заведений органами КГБ.
Между двумя выдающимися мыслителями -- А. И. Солженицыным и А. Д.
Сахаровым развернулась своеобразная полемика по самым животрепещущим
проблемам современности. В апреле 1974 г., отвечая на солжени-цыновское
обращение к руководителям страны, А. Д. Сахаров подчеркивал, что решение
кардинальных научно-технических вопросов возможно только в глобальном
масштабе. СССР, по мнению академика, не мог развиваться в экономической и
научно-технической изоляции, в отрыве от мирового технологического
прогресса, который представляет собой не только основную опасность для всего
живого на Земле, но одновременно является единственным реальным шансом
спасения человеческой цивилизации. Имя академика А. Д. Сахарова становилось
все более известным мировой общественности, и в 1975 г. ему, как борцу за
права человечества, была присуждена Нобелевская премия мира. Период
становления диссидентского движения в СССР заканчивался.
В политической сфере крепчала "зима". Теплились надежды лишь на успех
косыгинской экономической реформы, которая, дескать, могла бы решить
проблемы, стоящие перед обществом. Текущая и перспективная экономическая
политика, социальные программы формировались под воздействием сил застоя.
Крайне не просто в этих условиях протекал процесс разработки проекта
Директив по восьмому пятилетнему плану развития народного хозяйства СССР
(1966--1970 гг.). Обстановка, которая сложилась в центральных политических и
экономических органах в конце 1963 г. и в первой половине 1964 г., т. е. в
самый разгар работы над планом
пятилетки, была весьма напряженной. Прошло совсем немного времени после
XXII съезда КПСС, принявшего Программу строительства коммунизма с указанием
конкретных экономических параметров, в том числе и на 1970 г.
Пропагандистская работа в стране в значительной мере основывалась на этих
показателях, они многократно повсюду повторялись, как заклинания, что делало
их как бы привычными и, так сказать, незыблемыми. Лозунг "Нынешнее поколение
советских людей будет жить при коммунизме" -- красовался повсеместно. В то
же время сколько экономисты, плановые работники ни бились в своих расчетах,
а выйти на провозглашенные программные задания не могли.
Между тем было ясно, что записанные в третьей Программе КПСС цифры
роста общественного производства были явно завышены, их не случайно называли
волюнтаристскими. Но дело заключалось не только в этом. В конце 50-х и
начале 60-х гг. было принято много решений по развитию отдельных отраслей
экономики (заметим в скобках, что такая практика не прекратилась и в
дальнейшем) без увязки с реальными народнохозяйственными ресурсами. Когда же
приступили к разработке проекта плана восьмой пятилетки, то стало очевидным,
что выполнение всех этих решений ведет к деформации экономических пропорций
и вместе с тем отдаляет выход на многие намеченные XXII съездом КПСС на 1970
г. показатели, особенно по уровню жизни народа.
О том, что в программные решения не были заложены тенденции новой волны
технологической революции, тогда еще и не помышлялось. Тем не менее был
сделан вывод: при заметном насилии над народнохозяйственными пропорциями
можно было бы выйти на эти показатели двумя годами позднее. Возникла
соблазнительная идея -- разработать семилетний план. Таким образом при
формировании плана на период 1966--1972 гг. можно было бы замаскировать
невыход на определенные XXII съездом КПСС хозяйственные рубежи 1970 г.
В первой половине 1964 г. началась подготовка народнохозяйственного
плана на новую семилетку, в которую предполагалось хотя бы на немного
превзойти в 1972 г. задания на 1970 г. Сейчас трудно сказать, что бы из
всего этого вышло. События конца 1964 г. серьезно изменили отношение к
хрущевскому "субъективизму". Тем не менее задания восьмого пятилетнего плана
отражали стремление руководства к резкому ускорению эко-
комического развития. Так, в соответствии с директивами XXIII съезда
КПСС в области промышленности намечалось сделать важные шаги по пути
интенсификации, повышения эффективности производства, технического уровня,
чтобы обеспечить все отрасли народного хозяйства современной техникой и
технологией, а население -- товарами и услугами.
При опережающем росте производства средств произ-водства ставилась
задача достижения экономической сбалансированности. Производительность труда
в промышленности предполагалось увеличить на 33--35 %, прибыль -- более чем
удвоить. При этом намечалось, что 80 % прироста продукции будет обеспечено
за счет увеличения производительности труда (против 62 % в 1961 --1965 гг.,
72 % -- в 1956--1960 гг. по официальной статистике). Декларировался новый
подход к формированию территориально-промышленных комплексов (ТПК). XXIII
съездом КПСС было подчеркнуто: "Положить в основу планирования и размещения
производства научно обоснованные схемы развития и размещения отраслей
народного хозяйства и схемы развития экономических районов". Звучали призывы
уделить первостепенное внимание практическому использованию природных
ресурсов Сибири, южного Таджикистана, Курской магнитной аномалии. Как при
этом должны были решаться экологические и социальные проблемы, речи не шло.
Наибольшее увеличение темпов роста в восьмой пятилетке
предусматривалось по сельскому хозяйству, реальным доходам населения и
группе "Б" промышленности. В целом главные общие пропорции, определявшие
принципиальные черты этой пятилетки, содержали ориентацию на приоритетное
решение проблемы потребления населением материальных благ за счет повышения
эффективности и роста конечных результатов при уменьшении доли
промежуточного продукта. Кроме того, в рамках структурной политики восьмой
пятилетки был предусмотрен еще один принципиальный сдвиг в производственных
пропорциях. Речь шла о приоритетности при распределении ресурсов, и в
частности капитальных вложений, в отрасли, продукция которых представляет
собой элементы текущего производственного и непроизводственного потребления:
сельского хозяйства, промышленности группы "Б", нефтяной и газовой отраслей
и некоторых других.
Определив стратегические установки пятилетки, партийно-государственное
руководство сосредоточило виима-
ние на конкретизации принятых решений, выработке форм и методов
достижения поставленных целей, механизмов их реализации. В этот период в
практику партийного руководства народным хозяйством входят ежегодные
обсуждения на Пленумах ЦК КПСС проектов Государственных планов и бюджетов на
очередной хозяйственный год. После одобрения, чаще всего автоматического,
эти проекты выносились затем на сессии Верховного Совета СССР.
Первые годы восьмой пятилетки дали обнадеживающие результаты, динамика
экономического развития несколько возросла, была достигнута известная
сбалансированность народного хозяйства.
В 1967 г. на новый порядок планирования и экономического стимулирования
стали переводиться целые отрасли промышленности и к концу этого года в новых
условиях работало уже 15 % предприятий, на их долю приходилось 37 %
промышленной продукции. Перевод на новые условия сопровождался пересмотром
оптовых цен 1955 г., которые уже не отражали общественно-необходимые
затраты, особенно в горнодобывающих отраслях. Пересмотр цен улучшил
экономическую ситуацию, с 1968 г. все отрасли промышленности стали
рентабельными.
В 1967 г. было реализовано такое экономическое мероприятие, как
введение государственной аттестации продукции с присвоением Знака качества.
Тогда же, в ходе развертывания социалистического соревнования в честь
50-летия Октября, сфера действия экономической реформы была резко расширена.
Однако надежды, возлагавшиеся на быстрое улучшение положения дел в
экономике, не сбывались. Хозяйственная реформа не получила своего
дальнейшего логического развития, не реализовы-вались ее основные замыслы.
Прежде всего не удалось установить отношений взаимной ответственности
между органами, принимающими и выполняющими решения. Директивность
планирования не была подкреплена четкими формами экономической
ответственности плановых органов за качество планов, за
ресур-сообеспеченность. Дело заключалось в том, что экономические методы
управления пытались распространить в условиях организационно-структурной
системы управления, воссоздававшей, по сути, те формы хозяйствования,
которые сложились в период 30--50-х гг.
В отличие от экономических, адресно-директивные методы разверстки
плановых заданий были хорошо отработа-
ны, ими не надо было овладевать, их просто можно было воспроизвести по
привычной схеме. Министерства быстро набирали силу, поднимая экономические
рычаги и стимулы, а рост массы прибыли обеспечивался монопольным положением
многих производителей и использованием механизма повышения цен.
В рамках действовавшей хозяйственной системы были предприняты меры,
направленные на повышение производительности труда и усиление
заинтересованности коллективов предприятий в результатах своей работы.
Возник знаменитый щекинский эксперимент. Он был апробирован в августе 1967
г. Сущность эксперимента заключалась в том, что предприятию был определен
стабильный фонд заработной платы на 1967--1970 гг., а вся экономия этого
фонда, полученная в результате повышения производительности труда за счет
высвобождения значительной части работавших, поступала в распоряжение
коллектива комбината. За двухлетний период работы в новых условиях
численность работающих на Щекинском химкомбинате сократилась на 870 человек.
Причем были высвобождены не только второстепенные работники, а нередко и
ведущих специальностей -- машинисты, аппаратчики, лаборанты-контролеры,
дежурные слесари, электромонтеры.
В октябре 1969 г. ЦК КПСС одобрил опыт Щекин-ского комбината. Тем не
менее, несмотря на очевидное преимущество работы в новых условиях,
обеспечивающих соединение общественного и личного интересов трудящихся,
масштабы распространения этого опыта были явно недостаточными. С 1967 г. по
сентябрь 1969 г. число предприятий, перешедших на работу по методу щекинцев,
увеличилось всего с 30 до 200. Спустя несколько лет движение это и вовсе
заглохло. Все прекрасно понимали, что суть проблемы не столько в
ведомственном консерватизме и непонимании выгодности новшества. Дело было в
системе, залимитированной по всем направлениям. Жесткий принцип
административно-командного планирования "от достигнутого" охлаждал головы
даже самых горячих энтузиастов нововведений.
И все же в первые годы восьмой пятилетки были налицо некоторые успехи.
Темпы роста производительности труда и средней заработной платы работающих в
промышленности сблизились, однако полной сбалансированности их достичь не
удалось. Не были выполнены задания по производительности труда. В 1968 г.
средняя
заработная плата по всей индустрии выросла заметно больше, чем
производительность труда.
Становилось ясно: для того, чтобы двинуться вперед, необходимо
демонтировать отжившую свой век малоэффективную хозяйственно-политическую
систему и заменить ее современной: предпринимавшиеся косметические меры уже
не помогали.
На практике же произошло другое. В высшем эшелоне власти взяли верх
силы, которые рассматривали формы политической и хозяйственной организации
30-х гг. как едва ли не системообразующие признаки социализма. Для
оправдания все увеличивающегося разрыва между "общественными идеалами" и
практикой была сконструирована концепция развитого социализма, которая была
призвана хоть как-то -- в теоретическом отношении -- свести концы с концами.
Руководство партии и страны во главе с Брежневым оказалось просто
неспособным принять вызов времени, перестроить экономику и политику
применительно к новому этапу НТР.
Все эти годы за ширмой коллективного руководства, едва только Хрущев
оказался на пенсии, в высшем эшелоне велась тяжелая борьба за власть. На
первом этапе из партийно-государственного аппарата убирались только
сторонники смещенного Никиты Сергеевича. Руководство в стране держалось на
трех фигурах -- Брежнева, Косыгина, Подгорного. В Политбюро ЦК КПСС у
Брежнева не было стабильного большинства: из 11 членов, избранных в ходе
XXIII съезда партии, только четверо -- А. П. Кириленко, А. Я. Пельше, М. А.
Суслов, Д. С. Полянский -- более или менее поддерживали генсека. При этом
один из них -- Суслов -- был маневрирующим союзником. Он бдительно следил за
равновесием сил в Политбюро: когда преимущество склонялось к Брежневу,
переходил на сторону Косыгина, когда верх брал Косыгин, Суслов "откочевывал"
в стан его противников. Один из членов Политбюро, А. Н. Шелепин, был
временным попутчиком, им Брежнев воспользовался в противоборстве с
Подгорным. Однако при столкновении с Косыгиным Шелепин уходил в сторону,
предоставляя генсеку и премьеру место для турнира.
Отсутствовало единство и в лагере Косыгина и Подгорного -- между ними
шло непрерывное соперничество за второе место в политической иерархии. Г. И.
Воронов и П. Е. Шелест были довольно близки к Подгорному,
а К. Т. Мазуров обычно поддерживал А. Н. Косыгина. Но стоило Косыгину и
Подгорному достигнуть согласия по какому-нибудь вопросу, как Брежнев,
учитывая коварный нрав и амбиции Шелепина, оказывался в Политбюро в
меньшинстве. Поэтому первостепенной заботой Л. И. Брежнева было не дать им
возможности объединиться. Была ли возможность у руководства в условиях
перманентной борьбы за власть всерьез заниматься социально-экономическими
проблемами, решать их рационально, а не с позиций "концентрированной
экономики"?
В те годы на партийном небосклоне стала медленно восходить политическая
звезда К. У. Черненко -- давнего приятеля Л. И. Брежнева еще по Молдавии, а
с 1965 г. -- заведующего общим отделом ЦК КПСС. Черненко в известной степени
стал задавать не только тон, но и темп партийной работы. Между двумя
съездами КПСС, в течение пяти лет, между 1966, и 1971 г., было организовано
16 пленумов ЦК. Конечно, Черненко не разрабатывал их проблематику и
содержательную часть. Но проведение столь большого их числа стало возможным
благодаря оперативности и огромной пропускной способности Возглавляемого им
отдела, успевавшего перелопатить и подготовить многие тонны входящих и
исходящих бумаг.
Искусство К. У. Черненко состояло в умении предугадывать принимаемые
Политбюро Постановления, и он заблаговременно заготовлял довольно компактные
их проекты (в отличие от многословных и велеречивых проектов решений,
составляемых Секретариатом ЦК КПСС). Здесь сказывалось знание правил
партийной игры и близость к Брежневу, а не столько ясновидение заведующего
общим отделом. Тем не менее, в условиях постоянного напряжения, царившего на
Политбюро, манипулируя противоречивыми точками зрения -- Шелепина,
Подгорного, Шелеста (с одной стороны) и Брежнева и его сторонников (с
другой), Черненко умудрялся так отрабатывать материалы Политбюро, что у
членов ЦК (им рассылались эти документы) не возникало и тени сомнения в
прочности и надежности позиций генсека.
Под контролем К. У. Черненко оказался также шедший в ЦК КПСС поток
писем -- важнейший канал информации. Многие из этих документов представляли
зов отчаяния или крик о помощи, нередко в них раскрывались преступления, в
которые были втянуты как отдельные коммунисты, так и целые партийные
организации -- от районных до республиканских. И только заведующий
отделом решал, какую часть этих сведений придержать для последующего
плетения интриг, а что (и когда) довести до сведения Политбюро и других
инстанций. И довольно скоро даже секретари ЦК, не говоря уже о министрах,
стали искать близости и благорасположения Черненко. Тем не менее в начале
70-х годов К. У. Черненко все еще оставался в тени и не был знаком широкой
партийной общественности. Лишь в высоких кругах догадывались о его влиянии.
Несмотря на довольно успешное развитие экономической реформы, положение
дел в стране оставалось сложным, эффективность народного хозяйства то
повышалась, то понижалась. Вопросы экономики все больше перемещались в центр
борьбы за власть в советском руководстве. Брежнев, который вообще слабо
верил в успех экономических экспериментов, решил радикально ослабить позиции
вдохновителя реформы А. Н. Косыгина.
По установившейся традиции в конце каждого года собирался Пленум ЦК
КПСС, который перед сессией Верховного Совета СССР обсуждал основные итоги