Страница:
часов после взволнованного выступления на Пленуме ЦК ВКП (б), где, по сути
дела, изложил те же мысли.
Согласитесь, мысль о "похоронщике революции" для 1926 г. не случайна.
Но кого мог иметь в виду опытнейший чекист, преотлично знавший расстановку
сил в верхних эшелонах власти? Троцкий, Зиновьев, Каменев уже сходили с
политической арены. Руководящую роль играл, как позднее стали говорить,
дуумвират -- Сталин и Бухарин. Дзержинский хорошо знал каждого и он не мог
не видеть явное различие их "весовых категорий".
К исходу 1927 г. картина еще более прояснилась.
XV съезд партии дружно проголосовал за исключение из рядов ВКП(б)
вчерашних сподвижников Ленина. Революционер номер два, каким Троцкий
считался всего лишь несколько лет назад, был объявлен оппортунистом. Триумф
Генерального секретаря был очевиден. Он держался непринужденно, шутил, вновь
прославлял волю и единство большевиков, верность заветам Ильича. Манера
общения внушала уверенность в лидере, и это во многом определяло настрой
делегатов.
Положение Сталина было, действительно, прочным, как никогда. Вместе с
ним, точнее в его фарватере, шла сплоченная группа соратников, занимавшая
командные должности в партийно-государственном аппарате. Ворошилов был
наркомом обороны, Молотов и Каганович возглавляли организационно-партийную
работу. Руководителем ГПУ стал надежный и исполнительный Менжинский.
Председателем ВСНХ СССР -- главного штаба промышленности -- работал теперь
Куйбышев. Сослуживцы знали, что их спокойный, внимательный к людям начальник
всегда идет за Сталиным. Таким же слыл и горячий Орджоникидзе, занявший в
1926 г. пост председателя ЦКК ВКП(б) и наркома рабоче-крестьянской инспекции
(а заодно заместителя председателя Совнаркома СССР). С 1926 г. у руля
внешней и внутренней торговли находился преданный Микоян. Всесоюзный
староста Калинин (председатель ЦИК СССР) нередко слыл либералом, но и он, по
собственному признанию, "всегда голосовал с товарищем Сталиным". Не было у
генсека в ту пору и сколько-нибудь серьезных расхождений с Кировым,
Постышевым, Косиором, Эйхе и другими секретарями ведущих губернских
парторганизаций.
Сталин мог полностью рассчитывать и на поддержку Бухарина, Рыкова,
Томского, будущих ответчиков за так называемый правый уклон. Но... после XV
съезда ВКП(б) содружество с ними больше не было для генсека необходимостью.
Во всяком случае есть все основания полагать, что в дуумвирате он, наконец,
не нуждался. Прежняя коалиция зижделась, главным образом, на совместной
борьбе с левой оппозицией. Когда же задача оказалась решенной, потаенные
расхождения между Сталиным и Бухариным вышли на первый план. Пожалуй, лучше
других эти коллизии политической истории большевизма и советского народа в
целом раскрыл американский исследователь Р. Такер. В обширном труде,
посвященном жизни Сталина, он убедительно показал суть принципиаль-
ных расхождений между линией на медленное, эволюционное движение
крестьянской России к аграрно-ксоператив-ному социализму и курсом на
ускоренное преобразование страны, быстрое строительство, возможное лишь в
случае революционного подхода и даже экстраординарных мероприятий. И когда в
1929 г. Сталин публично обвинит Бухарина в том, что тот "убегает от
чрезвычайных мер, как черт от ладана", он тем самым с предельной ясностью
обнажит корни неизбежного раскола между ними.
Примерно то же самое пишут многие авторы. Такер пошел дальше. Поездку
генсека в Сибирь, его призыв к миниколлективизации он справедливо трактует
как сознательные действия, призванные спровоцировать широкое неповиновение
крестьян. Сопротивление деревни, в свою очередь, должно было стать
оправданием и стимулом для принятия еще более радикальных мер, кульминацией
которых задумывалась массовая кампания повсеместного насаждения колхозов и
совхозов. Может, кому-то такая оценка событий покажется спорной. Но разве в
жизни произошло что-либо другое?
Избрав столь авантюрный политический курс, его организатор намеревался
выиграть и последний раунд в борьбе за единоличную власть. Стратегия борьбы
не была ноной. Как всегда, Сталин, опираясь на соратников, на аппарат,
надеялся вовлечь в борьбу всю партию. В данном случае намечалась политика,
прямо противоположная общеизвестным взглядам Бухарина на перспективы и
методы экономического развития страны, переустройства крестьянской жизни.
Принятие партией курса на чрезвычайные меры автоматически ставило Бухарина и
его единомышленников в положение оппозиционной группы.
Разделяя приведенные соображения, следует еще раз заметить, что
начинавшийся в 1928 г. поворот в политике был не столько вызван осложнениями
в хлебозаготовках, сколько спецификой внутрипартийной борьбы, неуемной
страстью Сталина любой ценой упрочить свое положение, добиться безраздельной
власти и править единолично. И отнюдь не кризисы нэпа толкали руководство на
свертывание политики, провозглашенной "всерьез и надолго". Такое
утверждение, исходящее от ряда историков, сеет иллюзии, будто в 20-е годы в
ходе осуществления этой политики сложилась целостная система, сформировалось
нечто цельное, охватываемое понятием "Россия нэповская".
В реальной жизни мероприятия, связанные с кооперированием,
возникновением смешанной экономики, использованием частного капитала и
рыночных отношений, с внедрением хозрасчета и самоокупаемости
государственных предприятий, с соревнованием укладов между собой
осуществлялись непоследовательно, без комплексного плана, без той энергии и
целеустремленности, которая обычно характеризовала большевиков. Поэтому
правильнее говорить не о кризисах нэпа, имевших место, например, в 1923 г.,
в 1925/26 гг., на рубеже 1927-- 1928 гг., а о просчетах главным образом
субъективного свойства, вызванных в конечном счете противоборством сил,
определявших действия руководства в центре и на местах.
Отмеченная непоследовательность нервировала аппарат управления,
болезненно отражалась и на поведении широких слоев населения, поскольку ни в
городе, ни в деревне не было должной стабильности, твердой уверенности в
завтрашнем дне. Цены то и дело менялись; нехватка промышленных товаров
приобрела хронический характер. Вопреки лозунгам Октября социальная
напряженность не уменьшалась, что толкало рабочих, служащих, крестьян на
неприятие нэпа, который они ассоциировали с неравенством, засилием
спекулянтов, кулаков, нэпманов, совбуров, т. е. новой буржуазии.
Обещание в этих условиях быстрых перемен, постановка конкретных задач,
требующих почти сиюминутных решений, гарантировали весьма массовую
поддержку. Сталин сыграл и на этом. Воздадим ему должное. К повороту он
подготовился серьезно.
Атака на правых началась задолго до того, как их вождями нарекли
Бухарина, Рыкова, Томского. В газетах, на собраниях речь шла о людях, не
понимающих важность быстрых темпов переустройства общества, роли тяжелой
промышленности в этом деле, наличии хлебных резервов. Все сильнее звучала
тема обострения классовой борьбы. Звучало убедительно: социализм набирает
вес, его противники не хотят смириться, объединяются, их сопротивление
растет: агонизирующий зверь особенно опасен. Но опасны и те, кто не понимает
перемен или даже начинает их бояться. Маловерам и паникерам надо дать
сокрушающий отпор, какие бы посты они не занимали.
Так, исподволь, вполне организованно массы подводили к тому часу, когда
можно будет персонально назвать руководителей, уклонившихся от генеральной
линии пар-
тии, отступивших от Ленина, тормозящих движение масс к новой жизни.
Механизм обработки общественного сознания действовал безотказно на всех
уровнях. Поначалу даже Бухарин выступал с речами и статьями против опасности
справа. Можно только дивиться тому, с каким опозданием он увидел направление
удара.
Стратегическую суть поворота, масштабность замысла часто недооценивают
и в наши дни. Если верить Р. Медведеву, то административный нажим в начале
1928 г. был вынужденней реакцией. "Несомненно, -- утверждает автор, --
Сталин поначалу не собирался сделать чрезвычайные меры основой политики в
деревне на длительное время. Своими директивами он хотел, по-видимому, лишь
попугать кулачество и сделать его более уступчивым". Итак, в одном случае,
"несомненно", в другом -- "по-видимому". А где же доводы? Фактически их нет,
ибо нельзя же доказательство видеть в высказывании самого Сталина, сделанном
несколько позднее, когда он говорил о нежелательности повторения подобных
акций.
Большинство историков рассматривает ту же проблематику много более
обстоятельно. И все же так называемый кризис хлебозаготовок чаще всего
оценивается в отрыве от других важнейших событий того времени.
В самом деле, неужели случайно совместились начало чрезвычайщины в
деревне с пересмотром планов развития промышленности, Шахтинским процессом,
наконец, высылкой Троцкого и большой группы его сторонников?
В марте 1928 г. Политбюро рассмотрело финансовый план на текущий
хозяйственный год, начавшийся 1 октября 1927 г. Позади уже было 6 месяцев
напряженной работы. Председатель Совнаркома, понимая ограниченность
оставшегося времени, серьезных перемен не предлагал. Неожиданно он подвергся
критике за невнимание к машиностроению и металлургии. Тут же была назначена
комиссия в составе Орджоникидзе, Куйбышева и Кржижановского для изыскания
дополнительных вложений в капитальное строительство. Рыков в нее уже не
вошел. Комиссия поручение выполнила; центральное место в ее предложениях
заняли строительство Сталинградского тракторного завода, Уральского завода
тяжелого машиностроения, Кузнецкого металлургического комбината,
Рост-сельмаша и ряда других больших предприятий. Удельный вес расходов на
капитальное строительство в общих затратах на развитие промышленности только
за один год удваивался, достигая почти 27 %. Первый практи-
ческий шаг к сталинской индустриализации состоялся.
В том же месяце газеты сообщили о раскрытии в Шахтинском округе
Донбасса вредительской организации, занимавшейся экономической
контрреволюцией. Подробнее этот вопрос будет освещен в следующем разделе.
Здесь же заметим следующее: суд над инженерно-техническими работниками
завершится лишь в июле, однако с помощью газет, партсобраний, разных активов
и совещаний уже обсуждается и осуждается деятельность диверсантов,
связанных, конечно, с капиталистическим Западом. Нагнетается атмосфера
страха и раздражения. В апреле 1928 г. пленум ЦК ВКП (б) рассмотрит итоги
"Шахтинского дела" (уже итоги!). Генсек (как теперь установлено, он был
главным режиссером этого судебного спектакля) наставлял партию и весь народ:
"Шахтинское дело знаменует собой новое серьезное выступление международного
капитала и его агентов в нашей стране против Советской власти. Это есть
экономическая интервенция в наши внутренние дела". Так говорил руководитель
партии, лучше кого-либо знавший абсурдность и фальшь обвинений в адрес
невиновных работников, в корыстных целях посаженных на скамью подсудимых.
Знал он и другое. В Донбасс выезжала комиссия ЦК ВКП (б) -- Каганович,
Молотов, Томский, Ярославский. Только Томский, возглавлявший советские
профсоюзы, постарался объективно взглянуть на положение вещей. Почти на
каждом предприятии он увидел бесхозяйственность, техническую неграмотность,
обычную небрежность и не отнес это "к злому умыслу руководителей". Впрочем,
остальные члены комиссии отнесли. Украинские работники ОГПУ тоже правильно
поняли Сталина. И хотя в Политбюро некоторые расхождения в оценках
Шахтинского дела выявились, ни Бухарин, ни Рыков, ни Томский фактическую
сторону дела сомнению не подвергли. Тем самым генсек одержал еще одну очень
важную для себя победу. Американский историк С. Коэн правильно подметил суть
выигрыша. Сталин дискредитировал бухаринскую политику гражданского мира и
сотрудничества. Одновременно он ставил в неловкое положение Рыкова, под чьим
началом в государственном аппарате работало большинство старых специалистов.
Частично был задет и Томский, поскольку профсоюзы тоже отвечали за работу
спецов.
По воздействию на политическую жизнь страны Шахтинское дело вряд ли
уступало проблеме хлебозагото-
вок. Оно действительно помогло выдвинуть кровавый тезис о том, что по
мере продвижения к социализму сопротивление врагов Советской власти будет
расти, классовая борьба будет обостряться. Значит, репрессии неизбежны.
Взаимосвязь чрезвычайных мер в экономической сфере и политической жизни
получала свое обоснование. Зерна падали на подготовленную почву.
Аппарат тонко улавливал характер перемен. Именно в 1928 г. заместитель
наркома рабоче-крестьянской инспекции РСФСР Н. Янсон направил Генеральному
секретарю письмо. В нем четко излагались предложения о массовом применении
труда заключенных на земляных работах, на стройках, особенно в отдаленных
районах. Центральное место занимала мысль об использовании осужденных на
заготовках леса, экспорт которого давал столь необходимую валюту. Поистине
зловещим выглядит в письме то место, где говорится о развертывании лагерей
на 1 млн. человек. В тексте они названы "экспериментальной емкостью".
Что и говорить: документ страшный и симптоматичный. Посмотрите еще раз.
Письмо составляет не работник судебных органов, ГПУ и т. п., а один из
руководителей рабоче-крестьянской инспекции. Отправляет его не в Совнарком
или ЦИК СССР, а Генеральному секретарю ЦК ВКП (б). Здесь все казалось
перевернуто вверх ногами. Однако никакого театра абсурда нет, ибо все
делалось по правилам того времени. Можете не сомневаться, Сталин одобрил
действия Янсона (вскоре тот станет наркомом юстиции РСФСР); идея создания
"экспериментальных емкостей" быстро получит достойное развитие. В частности,
экспорт деловой древесины увеличится с 1 млн. кубометров в 1928 г. до 6 млн.
кубометров ежегодно в первой половине 30-х годов.
Мы никогда не узнаем, подсчитывал ли Янсон экономическую эффективность
своего предложения, родившегося одновременно с тезисом о неизбежности
обострения классовой борьбы. А может, предложение было инспирировано.
Случалось ведь и такое. Чего не делали ради светлого будущего... Судьба же
самого Янсона известна. "Эксперимент" с "емкостями" коснулся и его. В 1938
г. старого большевика расстреляли. Разумеется, не за письмо десятилетней
давности.
Возвращаясь к 1928 г., добавим: Сталин извлек выгоду даже из такой
акции, какой была ссылка Троцкого в Алма-Ату и высылка группы его активных
сторонников
(почти 30 человек). В контексте общего поворота к чрезвычайным мерам
разгром левой оппозиции как бы подкреплял тезис о неизбежном обострении
классовой борьбы, о переходе в стан противника тех, кто отрицает возможность
строительства и победы социализма в одной стране, рушит единство партии,
идет на ее раскол во имя личных амбиций.
Вскоре многие вчерашние фракционеры полностью признали свою неправоту и
подали заявления с просьбой о восстановлении в ВКП (б); крах левой оппозиции
как политической силы стал свершившимся фактом. Наибольший резонанс имело
возвращение в партию Пятакова и назначение его торговым представителем СССР
во Франции. Всем инакомыслящим предлагалась своего рода дилемма: Алма-Ата
или Париж.
Нет, не случайно упомянутые акции проводились одновременно. И изучать
их тоже следует комплексно. Переплетаясь между собой, усиливая друг друга,
они качественно меняли общественно-политическую жизнь всех слоев населения в
городе и деревне. В массовом сознании миллионов людей нарастало ощущение
коренных перемен, начавшихся в обществе.
Если мы с учетом этих обстоятельств еще раз обратимся к литературе о
хлебном кризисе (о нем пишут больше всего), то увидим излишне одностороннее
увлечение темой. Превалирует рассказ о репрессивной политике не только по
отношению к кулаку, но и к среднему крестьянству, суммируются сведения о
массовых обысках, арестах, изъятиях даже семенного зерна, скота, инвентаря.
Так было в Сибири, где побывал генсек, это же происходило на Урале (здесь
пребывание Молотова обернулось отстранением от работы 1157 человек). На
Северном Кавказе за период с января по март 1928 г. было осуждено по
обвинению в сокрытии хлебных запасов и спекуляции 3424 работника, в
Сибирском крае -- 1589 и т. д.
До конца 80-х годов подобные сведения лишь случайно могли появиться на
страницах советской печати. Даже во времена хрущевской оттепели аграрники не
успели выпустить обобщающие труды по истории коллективизации. Поэтому легко
понять нынешнюю тягу исследователей к статистике, к выявлению цифровых
показателей трагической судьбы отечественной деревни. Но не менее важно
обратить внимание и на степень организованности тех мероприятий, которые
обрушились тогда на деревню.
Перед нами подшивка газет, выходивших в Казахстане в те дни. Читаем
одну из них: "Кулак и спекулянт самые злейшие и самые опасные враги. В
борьбе с ними не может быть никаких церемоний... Мы не можем сейчас
допустить, чтобы кучка отъявленных врагов Советской власти набивала себе
карманы, играя на срыве хлебозаготовок". Сразу же оговоримся. Наше внимание
привлекло не содержание заметки, а дата выхода газеты "Советская степь" --
17 января 1928 г. Сталин еще не доехал до Сибири, Молотов -- до Урала, а
зарницы поворота к чрезвычайщине уже полыхают, в частности, в далеком
Казахстане. Значит, директивы из Москвы получены, в том числе датированная 6
января 1928 г. и подписанная Генеральным секретарем. Призыв к насилию
подхвачен. Вот заголовки, типичные для газет: "Кулак вредит бедноте", "Кулак
скрывает хлеб", "Шакалы Голодной степи" (начался суд над байско-кулацким
товариществом "Земля и труд"); "Кулаков и баев выбросили вон"; "Удары по
вредителям заготовок"...
Так изо дня в день печать, партийные организации формировали образ
врага. Результат не замедлил сказаться. Вскоре та же "Советская степь"
поведала о завершении конфискации в Актюбинском округе. Здесь "У 60
баев-полуфеодалов" кроме скота были изъяты "сельхозинвентарь и разное
имущество, как-то: юрт 16, землянок 11, сенокосилок 6, конных грабель 4,
лобогреек 7, ковров 26, кошм 26 и т. д." И не заметила редакция того,
сколько "эксплуататоров" жили в землянках; лишь немногие из них имели...
сенокосилки, конные грабли, ковры да кошмы. Зато секретарь крайкома
Компартии Казахстана Ф. И. Голощекин писал в газету "Правда": "Вся кампания
проводилась казахской частью нашей организации. Казахские коммунисты
выдержали революционный экзамен, твердо стояли на революционном посту".
Через четыре года Голощекин доведет практику насильственных изъятий
скота, имущества, продовольствия до "совершенства". В Казахстане начнется
страшный голод, последствия которого сказываются поныне. Достаточно сказать,
что в 1932--1933 гг. численность коренного населения сократилась примерно на
1,1 млн. человек, а всего умерло около 1,7 млн. жителей республики. Но это
произойдет потом, а в 1928 г. еще только накапливается опыт, формируются
кадры, складывается психология, без которых массовый произвол невозможен.
Причем на местах неизменно находились работники
аппарата, группы людей, склонные к забеганию вперед, к выдвижению
задач, для решения коих не было ни сил, ни условий. Что, например, побудило
руководителей Компартии Казахстана выдвигать требование конфискации 1500
хозяйств? ЦК ВКП (б) не поддержал. Как говорил Голощекин, "ограничил нас".
Цифру снизили до 700. Но середняки уже были напуганы, продавали скот,
готовились к откочевкам. Пришлось официально заверять население, что слухи
распускают провокаторы, раскулачивания не будет, а конфискация коснется лишь
крупнейших баев".
Не будем, однако, во всем винить местный аппарат.
Изучая документы тех лет, нельзя не увидеть, как сверху во всех
республиках и областях вполне целенаправленно поддерживалась линия на
скорейшую ликвидацию частного капитала и остатков эксплуататорских классов.
Кулаки, нэпманы, баи, баи-полуфеодалы -- все они считались злейшими врагами
социалистического строительства. Даже на партийных съездах и совещаниях
звучали призывы бороться с ними не с помощью законов, а с учетом
революционной целесообразности. Тезис об обострении классовой борьбы
разжигал страсти, толкал к немедленным действиям, гарантировал поддержку
государства. Было бы ошибкой не замечать и глубокой тяги значительной части
крестьян к коллективному хозяйству. В итоге политика проведения чрезвычайных
мер встречала в деревне не только сопротивление, но и определенную
поддержку.
И все же решающую роль в проведении такой политики сыграла партийная
дисциплина, скреплявшая собой действия сотен тысяч коммунистов города и
деревни, прокуратуры и суда, местных советов, милиции и армии. Вот где
проявлялась подлинная сила аппаратного режима, который охватывал собой в
равной мере и номенклатуру, и всех, кто работал в крайкомах, губкомах,
районных комитетах, непосредственно в первичных организациях.
С высоты 90-х годов несложно говорить о противоречиях такой системы,
самого образа жизни правящей партии, об извращениях и прямом обмане, которые
высшие органы ввели в повседневную практику задолго до конца 20-х годов. Но
разве будущие лидеры так называемого правого уклона не знали в свое время о
существовании "тройки" в составе Политбюро? Позднее все они были членами
"семерки", тайно организованной для отсечения Троцкого. Или Бухарин забыл,
как вместе с Преоб-
раженским написал "Азбуку коммунизма"? То была популярнейшая книжка,
излагавшая для многомиллионных масс суть и дух партийной программы, принятой
в 1919 г. Пронизанная идеями военно-коммунистической идеологии, она
ориентировала на быстрое строительство социализма, в котором нет рыночных
отношений, налажен прямой продуктообмен, государство выступает единым
собственником всего произведенного, главным субъектом революционных
преобразований.
Введение нэпа потребовало переработки едва ли не всех глав. Сделать это
не удалось, а с помощью небольших корректив изменить прежний настрой книжки
было невозможно, и она продолжала воспитывать ярых сторонников
административно-командной системы руководства как партией, так и страной.
Хотел того Бухарин или нет, но вместе со всеми членами Политбюро он прививал
партии те же манеры поведения, те же достоинства и недостатки, которые
характеризовали все руководство.
Возможно поэтому "правые уклонисты", выступив против чрезвычайных мер в
сельском хозяйстве и максимальных вложений в строительство тяжелой
индустрии, поднявшись на публичный спор с Генеральным секретарем, открыто к
партии не обратились, а в печати пользовались эзоповским языком. Спорили и
ругались лишь на заседаниях Политбюро, на Пленумах ЦК, обменивались
секретными письмами, т. е. сознательно скрывали свои разногласия даже от
коммунистов. Неужто Бухарин, Рыков, Томский надеялись переубедить Сталина и
его команду в личных контактах? Или надеялись на поддержку членов ЦК?
Внешне столкновение напоминало перетягивание каната. Сталин временами
шел на уступки, давал заверения в верности принципам нэпа, а на практике
масштабы начавшегося поворота разрастались. По мнению многих специалистов, в
том числе С. Коэна, крупнейшего знатока биографии Бухарина, позиции
последнего были достаточно сильны, и летом 1928 г. положение генсека было
чуть ли не критическим. Но присмотритесь, с помощью каких источников
делаются подобные умозаключения. По сути дела с помощью косвенных
свидетельств, воспоминаний излишне субъективный характер которых очевиден,
наконец, с помощью письменных записей Каменева, сделанных им в связи с их
разговором с Бухариным. Встреча состоялась 11 июля 1928 г. Сам факт этой
встречи убеждал, сколь растерян недавний обвинитель Камене-
ва, ближайший соратник Сталина по борьбе с оппозицией в 1923--1927 гг.
Оценивая разговор вчерашних сторонников, едва ли не все историки
воспроизводят мнение Бухарина о расстановке сил в руководстве, о наличии у
него влиятельных сторонников, о колебании ряда членов Политбюро и т. п.
Думается, куда более важным было суждение о стратегии Сталина. Лидер
"правых" осознал дилемму: "Выступать в открытую или не выступать? Если
выступим, нас срежут как отщепенцев. Если не выступим, нас срежут
несколькими шахматными ходами и взвалят на нас вину, если в октябре не будет
хлеба".
На наш взгляд, Бухарин, Рыков, Томский лучше знали свою партию и
обстановку в стране, нежели это представляется многим нынешним авторам. Слов
нет, положение Сталина и его окружения было очень сложным. Но главная
трудность определялась не сопротивлением группы членов Политбюро. Трудным,
более чем трудным оказался поворот к новой стратегической линии, призванной
ускорить революционное преобразование общества. Требовалось время для
переориентации самой партии, общественных организаций, для разъяснительной
работы среди населения, в первую очередь в пролетарских центрах. Большое
значение придавалось Коминтерну. Сталинцы со своими задачами справились.
дела, изложил те же мысли.
Согласитесь, мысль о "похоронщике революции" для 1926 г. не случайна.
Но кого мог иметь в виду опытнейший чекист, преотлично знавший расстановку
сил в верхних эшелонах власти? Троцкий, Зиновьев, Каменев уже сходили с
политической арены. Руководящую роль играл, как позднее стали говорить,
дуумвират -- Сталин и Бухарин. Дзержинский хорошо знал каждого и он не мог
не видеть явное различие их "весовых категорий".
К исходу 1927 г. картина еще более прояснилась.
XV съезд партии дружно проголосовал за исключение из рядов ВКП(б)
вчерашних сподвижников Ленина. Революционер номер два, каким Троцкий
считался всего лишь несколько лет назад, был объявлен оппортунистом. Триумф
Генерального секретаря был очевиден. Он держался непринужденно, шутил, вновь
прославлял волю и единство большевиков, верность заветам Ильича. Манера
общения внушала уверенность в лидере, и это во многом определяло настрой
делегатов.
Положение Сталина было, действительно, прочным, как никогда. Вместе с
ним, точнее в его фарватере, шла сплоченная группа соратников, занимавшая
командные должности в партийно-государственном аппарате. Ворошилов был
наркомом обороны, Молотов и Каганович возглавляли организационно-партийную
работу. Руководителем ГПУ стал надежный и исполнительный Менжинский.
Председателем ВСНХ СССР -- главного штаба промышленности -- работал теперь
Куйбышев. Сослуживцы знали, что их спокойный, внимательный к людям начальник
всегда идет за Сталиным. Таким же слыл и горячий Орджоникидзе, занявший в
1926 г. пост председателя ЦКК ВКП(б) и наркома рабоче-крестьянской инспекции
(а заодно заместителя председателя Совнаркома СССР). С 1926 г. у руля
внешней и внутренней торговли находился преданный Микоян. Всесоюзный
староста Калинин (председатель ЦИК СССР) нередко слыл либералом, но и он, по
собственному признанию, "всегда голосовал с товарищем Сталиным". Не было у
генсека в ту пору и сколько-нибудь серьезных расхождений с Кировым,
Постышевым, Косиором, Эйхе и другими секретарями ведущих губернских
парторганизаций.
Сталин мог полностью рассчитывать и на поддержку Бухарина, Рыкова,
Томского, будущих ответчиков за так называемый правый уклон. Но... после XV
съезда ВКП(б) содружество с ними больше не было для генсека необходимостью.
Во всяком случае есть все основания полагать, что в дуумвирате он, наконец,
не нуждался. Прежняя коалиция зижделась, главным образом, на совместной
борьбе с левой оппозицией. Когда же задача оказалась решенной, потаенные
расхождения между Сталиным и Бухариным вышли на первый план. Пожалуй, лучше
других эти коллизии политической истории большевизма и советского народа в
целом раскрыл американский исследователь Р. Такер. В обширном труде,
посвященном жизни Сталина, он убедительно показал суть принципиаль-
ных расхождений между линией на медленное, эволюционное движение
крестьянской России к аграрно-ксоператив-ному социализму и курсом на
ускоренное преобразование страны, быстрое строительство, возможное лишь в
случае революционного подхода и даже экстраординарных мероприятий. И когда в
1929 г. Сталин публично обвинит Бухарина в том, что тот "убегает от
чрезвычайных мер, как черт от ладана", он тем самым с предельной ясностью
обнажит корни неизбежного раскола между ними.
Примерно то же самое пишут многие авторы. Такер пошел дальше. Поездку
генсека в Сибирь, его призыв к миниколлективизации он справедливо трактует
как сознательные действия, призванные спровоцировать широкое неповиновение
крестьян. Сопротивление деревни, в свою очередь, должно было стать
оправданием и стимулом для принятия еще более радикальных мер, кульминацией
которых задумывалась массовая кампания повсеместного насаждения колхозов и
совхозов. Может, кому-то такая оценка событий покажется спорной. Но разве в
жизни произошло что-либо другое?
Избрав столь авантюрный политический курс, его организатор намеревался
выиграть и последний раунд в борьбе за единоличную власть. Стратегия борьбы
не была ноной. Как всегда, Сталин, опираясь на соратников, на аппарат,
надеялся вовлечь в борьбу всю партию. В данном случае намечалась политика,
прямо противоположная общеизвестным взглядам Бухарина на перспективы и
методы экономического развития страны, переустройства крестьянской жизни.
Принятие партией курса на чрезвычайные меры автоматически ставило Бухарина и
его единомышленников в положение оппозиционной группы.
Разделяя приведенные соображения, следует еще раз заметить, что
начинавшийся в 1928 г. поворот в политике был не столько вызван осложнениями
в хлебозаготовках, сколько спецификой внутрипартийной борьбы, неуемной
страстью Сталина любой ценой упрочить свое положение, добиться безраздельной
власти и править единолично. И отнюдь не кризисы нэпа толкали руководство на
свертывание политики, провозглашенной "всерьез и надолго". Такое
утверждение, исходящее от ряда историков, сеет иллюзии, будто в 20-е годы в
ходе осуществления этой политики сложилась целостная система, сформировалось
нечто цельное, охватываемое понятием "Россия нэповская".
В реальной жизни мероприятия, связанные с кооперированием,
возникновением смешанной экономики, использованием частного капитала и
рыночных отношений, с внедрением хозрасчета и самоокупаемости
государственных предприятий, с соревнованием укладов между собой
осуществлялись непоследовательно, без комплексного плана, без той энергии и
целеустремленности, которая обычно характеризовала большевиков. Поэтому
правильнее говорить не о кризисах нэпа, имевших место, например, в 1923 г.,
в 1925/26 гг., на рубеже 1927-- 1928 гг., а о просчетах главным образом
субъективного свойства, вызванных в конечном счете противоборством сил,
определявших действия руководства в центре и на местах.
Отмеченная непоследовательность нервировала аппарат управления,
болезненно отражалась и на поведении широких слоев населения, поскольку ни в
городе, ни в деревне не было должной стабильности, твердой уверенности в
завтрашнем дне. Цены то и дело менялись; нехватка промышленных товаров
приобрела хронический характер. Вопреки лозунгам Октября социальная
напряженность не уменьшалась, что толкало рабочих, служащих, крестьян на
неприятие нэпа, который они ассоциировали с неравенством, засилием
спекулянтов, кулаков, нэпманов, совбуров, т. е. новой буржуазии.
Обещание в этих условиях быстрых перемен, постановка конкретных задач,
требующих почти сиюминутных решений, гарантировали весьма массовую
поддержку. Сталин сыграл и на этом. Воздадим ему должное. К повороту он
подготовился серьезно.
Атака на правых началась задолго до того, как их вождями нарекли
Бухарина, Рыкова, Томского. В газетах, на собраниях речь шла о людях, не
понимающих важность быстрых темпов переустройства общества, роли тяжелой
промышленности в этом деле, наличии хлебных резервов. Все сильнее звучала
тема обострения классовой борьбы. Звучало убедительно: социализм набирает
вес, его противники не хотят смириться, объединяются, их сопротивление
растет: агонизирующий зверь особенно опасен. Но опасны и те, кто не понимает
перемен или даже начинает их бояться. Маловерам и паникерам надо дать
сокрушающий отпор, какие бы посты они не занимали.
Так, исподволь, вполне организованно массы подводили к тому часу, когда
можно будет персонально назвать руководителей, уклонившихся от генеральной
линии пар-
тии, отступивших от Ленина, тормозящих движение масс к новой жизни.
Механизм обработки общественного сознания действовал безотказно на всех
уровнях. Поначалу даже Бухарин выступал с речами и статьями против опасности
справа. Можно только дивиться тому, с каким опозданием он увидел направление
удара.
Стратегическую суть поворота, масштабность замысла часто недооценивают
и в наши дни. Если верить Р. Медведеву, то административный нажим в начале
1928 г. был вынужденней реакцией. "Несомненно, -- утверждает автор, --
Сталин поначалу не собирался сделать чрезвычайные меры основой политики в
деревне на длительное время. Своими директивами он хотел, по-видимому, лишь
попугать кулачество и сделать его более уступчивым". Итак, в одном случае,
"несомненно", в другом -- "по-видимому". А где же доводы? Фактически их нет,
ибо нельзя же доказательство видеть в высказывании самого Сталина, сделанном
несколько позднее, когда он говорил о нежелательности повторения подобных
акций.
Большинство историков рассматривает ту же проблематику много более
обстоятельно. И все же так называемый кризис хлебозаготовок чаще всего
оценивается в отрыве от других важнейших событий того времени.
В самом деле, неужели случайно совместились начало чрезвычайщины в
деревне с пересмотром планов развития промышленности, Шахтинским процессом,
наконец, высылкой Троцкого и большой группы его сторонников?
В марте 1928 г. Политбюро рассмотрело финансовый план на текущий
хозяйственный год, начавшийся 1 октября 1927 г. Позади уже было 6 месяцев
напряженной работы. Председатель Совнаркома, понимая ограниченность
оставшегося времени, серьезных перемен не предлагал. Неожиданно он подвергся
критике за невнимание к машиностроению и металлургии. Тут же была назначена
комиссия в составе Орджоникидзе, Куйбышева и Кржижановского для изыскания
дополнительных вложений в капитальное строительство. Рыков в нее уже не
вошел. Комиссия поручение выполнила; центральное место в ее предложениях
заняли строительство Сталинградского тракторного завода, Уральского завода
тяжелого машиностроения, Кузнецкого металлургического комбината,
Рост-сельмаша и ряда других больших предприятий. Удельный вес расходов на
капитальное строительство в общих затратах на развитие промышленности только
за один год удваивался, достигая почти 27 %. Первый практи-
ческий шаг к сталинской индустриализации состоялся.
В том же месяце газеты сообщили о раскрытии в Шахтинском округе
Донбасса вредительской организации, занимавшейся экономической
контрреволюцией. Подробнее этот вопрос будет освещен в следующем разделе.
Здесь же заметим следующее: суд над инженерно-техническими работниками
завершится лишь в июле, однако с помощью газет, партсобраний, разных активов
и совещаний уже обсуждается и осуждается деятельность диверсантов,
связанных, конечно, с капиталистическим Западом. Нагнетается атмосфера
страха и раздражения. В апреле 1928 г. пленум ЦК ВКП (б) рассмотрит итоги
"Шахтинского дела" (уже итоги!). Генсек (как теперь установлено, он был
главным режиссером этого судебного спектакля) наставлял партию и весь народ:
"Шахтинское дело знаменует собой новое серьезное выступление международного
капитала и его агентов в нашей стране против Советской власти. Это есть
экономическая интервенция в наши внутренние дела". Так говорил руководитель
партии, лучше кого-либо знавший абсурдность и фальшь обвинений в адрес
невиновных работников, в корыстных целях посаженных на скамью подсудимых.
Знал он и другое. В Донбасс выезжала комиссия ЦК ВКП (б) -- Каганович,
Молотов, Томский, Ярославский. Только Томский, возглавлявший советские
профсоюзы, постарался объективно взглянуть на положение вещей. Почти на
каждом предприятии он увидел бесхозяйственность, техническую неграмотность,
обычную небрежность и не отнес это "к злому умыслу руководителей". Впрочем,
остальные члены комиссии отнесли. Украинские работники ОГПУ тоже правильно
поняли Сталина. И хотя в Политбюро некоторые расхождения в оценках
Шахтинского дела выявились, ни Бухарин, ни Рыков, ни Томский фактическую
сторону дела сомнению не подвергли. Тем самым генсек одержал еще одну очень
важную для себя победу. Американский историк С. Коэн правильно подметил суть
выигрыша. Сталин дискредитировал бухаринскую политику гражданского мира и
сотрудничества. Одновременно он ставил в неловкое положение Рыкова, под чьим
началом в государственном аппарате работало большинство старых специалистов.
Частично был задет и Томский, поскольку профсоюзы тоже отвечали за работу
спецов.
По воздействию на политическую жизнь страны Шахтинское дело вряд ли
уступало проблеме хлебозагото-
вок. Оно действительно помогло выдвинуть кровавый тезис о том, что по
мере продвижения к социализму сопротивление врагов Советской власти будет
расти, классовая борьба будет обостряться. Значит, репрессии неизбежны.
Взаимосвязь чрезвычайных мер в экономической сфере и политической жизни
получала свое обоснование. Зерна падали на подготовленную почву.
Аппарат тонко улавливал характер перемен. Именно в 1928 г. заместитель
наркома рабоче-крестьянской инспекции РСФСР Н. Янсон направил Генеральному
секретарю письмо. В нем четко излагались предложения о массовом применении
труда заключенных на земляных работах, на стройках, особенно в отдаленных
районах. Центральное место занимала мысль об использовании осужденных на
заготовках леса, экспорт которого давал столь необходимую валюту. Поистине
зловещим выглядит в письме то место, где говорится о развертывании лагерей
на 1 млн. человек. В тексте они названы "экспериментальной емкостью".
Что и говорить: документ страшный и симптоматичный. Посмотрите еще раз.
Письмо составляет не работник судебных органов, ГПУ и т. п., а один из
руководителей рабоче-крестьянской инспекции. Отправляет его не в Совнарком
или ЦИК СССР, а Генеральному секретарю ЦК ВКП (б). Здесь все казалось
перевернуто вверх ногами. Однако никакого театра абсурда нет, ибо все
делалось по правилам того времени. Можете не сомневаться, Сталин одобрил
действия Янсона (вскоре тот станет наркомом юстиции РСФСР); идея создания
"экспериментальных емкостей" быстро получит достойное развитие. В частности,
экспорт деловой древесины увеличится с 1 млн. кубометров в 1928 г. до 6 млн.
кубометров ежегодно в первой половине 30-х годов.
Мы никогда не узнаем, подсчитывал ли Янсон экономическую эффективность
своего предложения, родившегося одновременно с тезисом о неизбежности
обострения классовой борьбы. А может, предложение было инспирировано.
Случалось ведь и такое. Чего не делали ради светлого будущего... Судьба же
самого Янсона известна. "Эксперимент" с "емкостями" коснулся и его. В 1938
г. старого большевика расстреляли. Разумеется, не за письмо десятилетней
давности.
Возвращаясь к 1928 г., добавим: Сталин извлек выгоду даже из такой
акции, какой была ссылка Троцкого в Алма-Ату и высылка группы его активных
сторонников
(почти 30 человек). В контексте общего поворота к чрезвычайным мерам
разгром левой оппозиции как бы подкреплял тезис о неизбежном обострении
классовой борьбы, о переходе в стан противника тех, кто отрицает возможность
строительства и победы социализма в одной стране, рушит единство партии,
идет на ее раскол во имя личных амбиций.
Вскоре многие вчерашние фракционеры полностью признали свою неправоту и
подали заявления с просьбой о восстановлении в ВКП (б); крах левой оппозиции
как политической силы стал свершившимся фактом. Наибольший резонанс имело
возвращение в партию Пятакова и назначение его торговым представителем СССР
во Франции. Всем инакомыслящим предлагалась своего рода дилемма: Алма-Ата
или Париж.
Нет, не случайно упомянутые акции проводились одновременно. И изучать
их тоже следует комплексно. Переплетаясь между собой, усиливая друг друга,
они качественно меняли общественно-политическую жизнь всех слоев населения в
городе и деревне. В массовом сознании миллионов людей нарастало ощущение
коренных перемен, начавшихся в обществе.
Если мы с учетом этих обстоятельств еще раз обратимся к литературе о
хлебном кризисе (о нем пишут больше всего), то увидим излишне одностороннее
увлечение темой. Превалирует рассказ о репрессивной политике не только по
отношению к кулаку, но и к среднему крестьянству, суммируются сведения о
массовых обысках, арестах, изъятиях даже семенного зерна, скота, инвентаря.
Так было в Сибири, где побывал генсек, это же происходило на Урале (здесь
пребывание Молотова обернулось отстранением от работы 1157 человек). На
Северном Кавказе за период с января по март 1928 г. было осуждено по
обвинению в сокрытии хлебных запасов и спекуляции 3424 работника, в
Сибирском крае -- 1589 и т. д.
До конца 80-х годов подобные сведения лишь случайно могли появиться на
страницах советской печати. Даже во времена хрущевской оттепели аграрники не
успели выпустить обобщающие труды по истории коллективизации. Поэтому легко
понять нынешнюю тягу исследователей к статистике, к выявлению цифровых
показателей трагической судьбы отечественной деревни. Но не менее важно
обратить внимание и на степень организованности тех мероприятий, которые
обрушились тогда на деревню.
Перед нами подшивка газет, выходивших в Казахстане в те дни. Читаем
одну из них: "Кулак и спекулянт самые злейшие и самые опасные враги. В
борьбе с ними не может быть никаких церемоний... Мы не можем сейчас
допустить, чтобы кучка отъявленных врагов Советской власти набивала себе
карманы, играя на срыве хлебозаготовок". Сразу же оговоримся. Наше внимание
привлекло не содержание заметки, а дата выхода газеты "Советская степь" --
17 января 1928 г. Сталин еще не доехал до Сибири, Молотов -- до Урала, а
зарницы поворота к чрезвычайщине уже полыхают, в частности, в далеком
Казахстане. Значит, директивы из Москвы получены, в том числе датированная 6
января 1928 г. и подписанная Генеральным секретарем. Призыв к насилию
подхвачен. Вот заголовки, типичные для газет: "Кулак вредит бедноте", "Кулак
скрывает хлеб", "Шакалы Голодной степи" (начался суд над байско-кулацким
товариществом "Земля и труд"); "Кулаков и баев выбросили вон"; "Удары по
вредителям заготовок"...
Так изо дня в день печать, партийные организации формировали образ
врага. Результат не замедлил сказаться. Вскоре та же "Советская степь"
поведала о завершении конфискации в Актюбинском округе. Здесь "У 60
баев-полуфеодалов" кроме скота были изъяты "сельхозинвентарь и разное
имущество, как-то: юрт 16, землянок 11, сенокосилок 6, конных грабель 4,
лобогреек 7, ковров 26, кошм 26 и т. д." И не заметила редакция того,
сколько "эксплуататоров" жили в землянках; лишь немногие из них имели...
сенокосилки, конные грабли, ковры да кошмы. Зато секретарь крайкома
Компартии Казахстана Ф. И. Голощекин писал в газету "Правда": "Вся кампания
проводилась казахской частью нашей организации. Казахские коммунисты
выдержали революционный экзамен, твердо стояли на революционном посту".
Через четыре года Голощекин доведет практику насильственных изъятий
скота, имущества, продовольствия до "совершенства". В Казахстане начнется
страшный голод, последствия которого сказываются поныне. Достаточно сказать,
что в 1932--1933 гг. численность коренного населения сократилась примерно на
1,1 млн. человек, а всего умерло около 1,7 млн. жителей республики. Но это
произойдет потом, а в 1928 г. еще только накапливается опыт, формируются
кадры, складывается психология, без которых массовый произвол невозможен.
Причем на местах неизменно находились работники
аппарата, группы людей, склонные к забеганию вперед, к выдвижению
задач, для решения коих не было ни сил, ни условий. Что, например, побудило
руководителей Компартии Казахстана выдвигать требование конфискации 1500
хозяйств? ЦК ВКП (б) не поддержал. Как говорил Голощекин, "ограничил нас".
Цифру снизили до 700. Но середняки уже были напуганы, продавали скот,
готовились к откочевкам. Пришлось официально заверять население, что слухи
распускают провокаторы, раскулачивания не будет, а конфискация коснется лишь
крупнейших баев".
Не будем, однако, во всем винить местный аппарат.
Изучая документы тех лет, нельзя не увидеть, как сверху во всех
республиках и областях вполне целенаправленно поддерживалась линия на
скорейшую ликвидацию частного капитала и остатков эксплуататорских классов.
Кулаки, нэпманы, баи, баи-полуфеодалы -- все они считались злейшими врагами
социалистического строительства. Даже на партийных съездах и совещаниях
звучали призывы бороться с ними не с помощью законов, а с учетом
революционной целесообразности. Тезис об обострении классовой борьбы
разжигал страсти, толкал к немедленным действиям, гарантировал поддержку
государства. Было бы ошибкой не замечать и глубокой тяги значительной части
крестьян к коллективному хозяйству. В итоге политика проведения чрезвычайных
мер встречала в деревне не только сопротивление, но и определенную
поддержку.
И все же решающую роль в проведении такой политики сыграла партийная
дисциплина, скреплявшая собой действия сотен тысяч коммунистов города и
деревни, прокуратуры и суда, местных советов, милиции и армии. Вот где
проявлялась подлинная сила аппаратного режима, который охватывал собой в
равной мере и номенклатуру, и всех, кто работал в крайкомах, губкомах,
районных комитетах, непосредственно в первичных организациях.
С высоты 90-х годов несложно говорить о противоречиях такой системы,
самого образа жизни правящей партии, об извращениях и прямом обмане, которые
высшие органы ввели в повседневную практику задолго до конца 20-х годов. Но
разве будущие лидеры так называемого правого уклона не знали в свое время о
существовании "тройки" в составе Политбюро? Позднее все они были членами
"семерки", тайно организованной для отсечения Троцкого. Или Бухарин забыл,
как вместе с Преоб-
раженским написал "Азбуку коммунизма"? То была популярнейшая книжка,
излагавшая для многомиллионных масс суть и дух партийной программы, принятой
в 1919 г. Пронизанная идеями военно-коммунистической идеологии, она
ориентировала на быстрое строительство социализма, в котором нет рыночных
отношений, налажен прямой продуктообмен, государство выступает единым
собственником всего произведенного, главным субъектом революционных
преобразований.
Введение нэпа потребовало переработки едва ли не всех глав. Сделать это
не удалось, а с помощью небольших корректив изменить прежний настрой книжки
было невозможно, и она продолжала воспитывать ярых сторонников
административно-командной системы руководства как партией, так и страной.
Хотел того Бухарин или нет, но вместе со всеми членами Политбюро он прививал
партии те же манеры поведения, те же достоинства и недостатки, которые
характеризовали все руководство.
Возможно поэтому "правые уклонисты", выступив против чрезвычайных мер в
сельском хозяйстве и максимальных вложений в строительство тяжелой
индустрии, поднявшись на публичный спор с Генеральным секретарем, открыто к
партии не обратились, а в печати пользовались эзоповским языком. Спорили и
ругались лишь на заседаниях Политбюро, на Пленумах ЦК, обменивались
секретными письмами, т. е. сознательно скрывали свои разногласия даже от
коммунистов. Неужто Бухарин, Рыков, Томский надеялись переубедить Сталина и
его команду в личных контактах? Или надеялись на поддержку членов ЦК?
Внешне столкновение напоминало перетягивание каната. Сталин временами
шел на уступки, давал заверения в верности принципам нэпа, а на практике
масштабы начавшегося поворота разрастались. По мнению многих специалистов, в
том числе С. Коэна, крупнейшего знатока биографии Бухарина, позиции
последнего были достаточно сильны, и летом 1928 г. положение генсека было
чуть ли не критическим. Но присмотритесь, с помощью каких источников
делаются подобные умозаключения. По сути дела с помощью косвенных
свидетельств, воспоминаний излишне субъективный характер которых очевиден,
наконец, с помощью письменных записей Каменева, сделанных им в связи с их
разговором с Бухариным. Встреча состоялась 11 июля 1928 г. Сам факт этой
встречи убеждал, сколь растерян недавний обвинитель Камене-
ва, ближайший соратник Сталина по борьбе с оппозицией в 1923--1927 гг.
Оценивая разговор вчерашних сторонников, едва ли не все историки
воспроизводят мнение Бухарина о расстановке сил в руководстве, о наличии у
него влиятельных сторонников, о колебании ряда членов Политбюро и т. п.
Думается, куда более важным было суждение о стратегии Сталина. Лидер
"правых" осознал дилемму: "Выступать в открытую или не выступать? Если
выступим, нас срежут как отщепенцев. Если не выступим, нас срежут
несколькими шахматными ходами и взвалят на нас вину, если в октябре не будет
хлеба".
На наш взгляд, Бухарин, Рыков, Томский лучше знали свою партию и
обстановку в стране, нежели это представляется многим нынешним авторам. Слов
нет, положение Сталина и его окружения было очень сложным. Но главная
трудность определялась не сопротивлением группы членов Политбюро. Трудным,
более чем трудным оказался поворот к новой стратегической линии, призванной
ускорить революционное преобразование общества. Требовалось время для
переориентации самой партии, общественных организаций, для разъяснительной
работы среди населения, в первую очередь в пролетарских центрах. Большое
значение придавалось Коминтерну. Сталинцы со своими задачами справились.