Страница:
управления (рапо, облапо и т. д.). Затем последовали новые и новые решения и
...многомиллиардные инъекции из госбюджета. Только в 1990 г. за счет
повышения закупочных цен, списания долгов с колхозов и совхозов,
дотаций и т. п. аграрный комплекс получил около 100 млрд. рублей.
А положение с продовольствием с каждым годом становилось все хуже. В
1989 г. обозначился дефицит на самые необходимые продукты, и он нарастал.
Вводились всевозможные регламентации на продажу продуктов. Возникли сахарный
и табачный кризисы. В 1990 г. талоны, карточки, визитки действовали уже на
территории всей страны. А 2 января 1991 г. газета "Известия" опубликовала
заметку -- "Продовольствие из Германии для Украины". Финита.
Судьба Продовольственной программы весьма показательна, ибо она типична
для экономической деятельности в СССР и в прошлом, и в годы перестройки. Она
демонстрирует глубокую преемственность в подходах, в приемах решения
возникающих проблем у вождей "перестройщиков" и их предшественников. Суть
одна: командно-административная методология. Она органично связана с
историей КПСС, вытекает из большевистских представлений о руководящей и
направляющей роли партии. Отсюда слепая вера в силу очередной директивы,
мобилизующую мощь партийного слова. И в то же время игнорирование
объективных закономерностей, да и здравого смысла. Это подтверждает и
печальная участь других программ: жилищной -- каждой семье квартиру или дом
к 2000 году, "комплексной программы развития производства товаров народного
потребления и сферы услуг на 1986--2000 годы". К 1990 г. жилищная проблема
обострилась, а полки магазинов опустели. Так было и со всеми другими
"перестроечными" инициативами в экономической области.
Командная методология -- стержень весьма причудливого явления,
сложившегося за годы советской власти. Эдакий отечественный фантом, который
можно определить как социалистическая ментальность. Своеобразная смесь
доктринальных постулатов, идеологических конструкций, мимикрирующих на
потребу дня (прежде всего в виде смены лозунгов и призывов) и приемов
практики. Ее важнейший атрибут -- особый язык, советский новояз, язык,
обюрокраченный, насыщенный словами-метками, канцеляризмами, военно-фронтовой
терминологией, со специфической помпезно-выспренной стилистикой.
Ментальность эта создавалась, воспроизводилась и насаждалась усилиями
КПСС, и потому руководящие кадры партии -- ее самые верные послушники. Ее
черты
и проявления многолики. В первую очередь ритуальное поклонение
обветшалым догмам. Постоянное цитатничество не только обряд, но и самый
расхожий, да и надежный способ аргументации. Взгляд на себя, на деяния свои
как на нечто бесспорно героическое, светлое, совершенное. Мы избраны для
осуществления великой исторической миссии. Мы лучшие. Советское -- значит
отличное. Как заметил известный поэт: "У советских собственная гордость".
Из этого же ряда и горделивое утверждение: "Проблемы страны способна
решить только КПСС", зазвучавшее все чаще и настойчивее в связи с
ухудшающейся социально-экономической ситуацией в СССР и появлением у партии
хотя и слабых, плохо организованных, но все же с определенным влиянием
политических оппонентов. Наконец, твердая убежденность в своей правоте,
уверенность, что никто другой истиной не владеет и в принципе владеть не
может. Все это порождало упрощение, искажение и даже неприятие реальной
действительности, коль скоро она не согласовывалась с доктринальными
схемами, не вписывалась в рамки классового подхода.
Подобная атмосфера естественным образом культивировала почти полную
социальную слепоту и глухоту структур власти, горделиво-спесивое отношение к
чужому опыту. Особенно примечательно нежелание извлекать уроки из
отечественной истории и критически оценивать собственные ошибки. Сложилась
традиция все негативное в прошлом связывать исключительно с действиями
вождей (культ, волюнтаризм, субъективизм, застой). Исключение только одно --
В. И. Ленин. А КПСС при этом всегда вне подозрений, ее политика неизменно
мудра и прозорлива.
Собственные ошибки, грехи и даже преступления списывались на счет
внутренних и внешних врагов, на природно-климатические условия и другие
объективные факторы. Привычки эти в той или иной мере проявлялись и в годы
перестройки. А на шестом ее году стало правилом в острейших проблемах страны
обвинять прежде всего "деструктивные силы", "так называемых демократов" и
"амбициозных политиков, рвущихся к власти". М. С. Горбачев овладел и
неоднократно блистательно применял и такой прием: решения в принципе мы
принимали правильные, но не все просчитали, не все додумали, допустили
ошибки, но теперь все переосмыслили и выходим на правильные решения, убежден
-- другого пути нет.
Слепая вера в силу приказа -- тоже характерная черта этой ментальности.
Производство постановлений ЦК КПСС и партийных органов всех уровней,
распоряжений Совмина, ведомственных решений, а с 1990 г. и Указов Президента
поставлено на конвейер. Этот ритуальный в сущности процесс есть не что иное,
как имитация движения и бурной деятельности. Люди, поддерживающие ритм
конвейера, всерьез уверены: если решение принято, значит и дело почти
сделано. Надо, правда, проконтролировать выполнение. Контроль и учет -- это
свято. Но контроль носит, как правило, формальный характер. Да и времени на
него маловато, на очереди "штамповка" очередного решения. Вновь и вновь эти
бумаги произвольны, декларативны, не идут от запросов жизни, а потому и не
востребуются ею.
Основа основ социалистической ментальности революционные нетерпимость и
максимализм. Решить проблему штурмом, искусственно, не считаясь с
реальностями, формировать процесс (пятилетку -- за 4 года и т. п.). Так
появился и стартовый термин перестройки "ускорение". И еще об одном свойстве
этой политической псевдокультуры нельзя не сказать. Устойчивое неуважение,
даже пренебрежение к конкретному человеку, его индивидуальности и интересам.
Привыкли оперировать категориями "народные массы", "класс", "трудящиеся",
"партийные массы" и через их призму интерпретировать явления
действительности. При этом постоянно присутствовало недоверие к этим самым
"массам": надо научить, разъяснить, убедить, сами люди не разберутся и не
поймут. Не народ, а дитя неразумное. В паре с этой снисходительной
недоверчивостью у вождей, у официозной пропаганды неизменно ощущалась
уверенность в интеллектуальной неразвитости подданных. Что ни скажешь -- все
примут на веру. Программный принцип "Все во имя человека, все для блага
человека" был очередным ритуальным заклинанием, мало что значившим в
реальной жизни. А в кадровой работе это проявлялось в поощрении и
воспроизводстве некомпетентности и серости. Система могла простить своему
солдату отсутствие убеждений и даже цинизм, но не терпела инакомыслия,
самобытности и самостоятельности.
Социалистическая ментальность трудно совместима с общечеловеческими
ценностями. И это отчетливо проявилось в ходе перестройки. Она оказала и
оказывает сильное тормозящее воздействие на процессы преобразо-
ваний. В ней один из источников колоссальной инерции консерватизма в
советском обществе. И поныне она держит в плену миллионы людей. Но самое
главное -- она в основе многих решений и практических действий руководства
страны, обернувшихся крупными экономическими потерями, социальным
напряжением, конфликтами.
Что же еще было на апрельском Пленуме? Центральный пункт доклада М. С.
Горбачева, реконструированный затем в основную стратегическую установку
партии, формулировался так: "Широко используя достижения научно-технической
революции, приведя формы социалистического хозяйствования в соответствие с
современными условиями и потребностями, мы должны добиться существенного
ускорения социально-экономического прогресса. Другого пути просто нет".
А затем в докладе излагалась широкая программа мер, осуществив которые
можно было бы обеспечить ускорение и в конечном итоге привести советское
общество к качественно новому состоянию. Здесь и необходимость добиться
интенсификации экономики и ускорения научно-технического прогресса.
Перестроить управление и планирование, изменить структурную и инвестиционную
политику. И, конечно, повысить организованность и дисциплину, коренным
образом улучшить стиль деятельности.
По мнению докладчика, можно было бы получить сравнительно быструю
отдачу, "если привести в действие организационно-экономические и социальные
резервы и, в первую очередь, активизировать человеческий фактор, добиться
того, чтобы каждый на своем месте работал добросовестно и с полной отдачей".
Многие годы шел настойчивый поиск: как все-таки обеспечить эту вожделенную
"полную отдачу". Социалистическое соревнование, доски почета, аллеи славы...
и проработки на всевозможных собраниях. Масса усилий с минимальной отдачей.
"Человеческому фактору" именно в связи с задачей "добиться отдачи" М.
С. Горбачев на первых этапах своей деятельности уделял исключительное
внимание. Выступая в мае 1985 г. на собрании актива Ленинградской
парторганизации, он страстно говорил о необходимости наведения порядка,
укрепления дисциплины. Ссылался на конкретный пример. В дни работы бригады
ЦК КПСС, изучавшей положение дел на Минском автомобильном заводе,
производительность труда там поднялась на 18 процентов. Вот он, такой
доступный и простой источник ускорения. Обращаясь к активу, М. С. Горбачев
подчер-
кнул: "Поэтому на первом этапе, пока мы будем разворачивать ускорение
научно-технического прогресса, нам нужно все взять и выжать из лучшей
организации, из высокой ответственности, добросовестного отношения наших
трудящихся к делу". Синдром выжимания проявлялся на протяжении всех лет
перестройки. Однако новый прилив трудового энтузиазма так и не состоялся. А
вот дисциплина и государственная, и технологическая, и трудовая неуклонно
снижалась. И по вполне объективным основаниям. Система внеэкономического
принуждения к труду дала глубокие трещины. Попытки в течение нескольких
месяцев перестроить мышление, психологию, а вслед за этим организацию, стиль
и методы работы успехом увенчаться не могли. А опереться на экономические
рычаги и мотивы не решались. Вся практика социалистического хозяйствования
строилась на иных началах, их и взялись обновлять реформаторы.
Концептуальные и конкретные идеи, предложения доклада на апрельском
Пленуме не выходили за рамки традиций и социалистической ментальности. В той
или иной форме они обсуждались на XXVI съезде КПСС, вошли в его документы.
Не содержал признаков новизны и международный раздел доклада. А разговор о
партии был выдержан в сугубо ортодоксальном духе. Слово "перестройка"
звучало не единожды, но никакой особой политической нагрузки не несло.
Очередное словечко-метка. Шло в стране строительство социализма. И постоянно
что-то перестраивалось. Дело естественное.
Итак, программы радикальных реформ М. С. Горбачев в апреле 1985 г. не
предлагал. Его доклад с удовлетворением воспринял Пленум ЦК и совершенно
спокойно -- страна. Все выглядело солидно и привычно. Никакого ощущения
предстоящих революционных перемен. Революционной программы не мог бы
поддержать, тем более выработать Центральный Комитет, в составе которого
реформаторские силы, как показало время, были минимальны. Стоит вспомнить
участников прений на Пленуме: В. В. Щербицкий -- 1 секретарь ЦК КП Украины,
В. В. Гришин -- 1 секретарь МГК КПСС, Д. А. Кунаев -- 1 секретарь ЦК КП
Казахстана, В. И. Воротников -- председатель Совмина РСФСР, Э. А.
Шеварднадзе -- 1 секретарь ЦК КП Грузии, Л. Н. Зайков--1 секретарь
Ленинградского обкома КПСС, Е. И. Климченко -- слесарь-инструментальщик ПО
"Минский тракторный завод", К. Г. Вайно -- 1 секретарь ЦК КП Эстонии, А. П.
Фи-
латов -- 1 секретарь Новосибирского обкома КПСС, В. К. Месяц -- министр
сельского хозяйства СССР, А. В. Власов -- 1 секретарь Ростовского обкома
КПСС, П. Н. Федосеев -- вице-президент АН СССР, Б, В. Бальмонт -- министр
станкостроительной и инструментальной промышленности СССР. Действовать,
следовательно быть. В границах этого схоластического тезиса все и
происходило.
Никакого революционного поворота в апреле 1985 г. не было и не могло
быть. Собирались интенсифицировать экономику, которая находилась в
предкризисном состоянии. Ускорить научно-технический прогресс, не вдаваясь в
анализ причин бесплодности прежних попыток. По сути дела вознамерились на
дребезжащую телегу советской экономики установить реактивный двигатель,
который не знали, где взять, и запустить ее на скоростную магистраль
прогресса. Курс на ускорение довольно быстро обнаружил свою
несостоятельность, и под него принялись подводить различные костыли:
хозрасчет, три "с" -- самофинансирование, самоокупаемость и самоуправление,
мифическая самостоятельность госпредприятий, кооперативы, повышение
заработной платы и затем ограничение ее роста. Все эти метания в
совокупности лишь подтолкнули экономику к новому витку кризиса.
Первые проблески стремления что-то перестраивать, в смысле
реконструкции, изменения устоявшихся основ общества обнаружились лишь в 1987
г. При этом в фокусе реформ оказались институты надстройки, политическая
система. Не было в 1985 г. никаких далеко идущих нововведений и в сфере
гласности. О гласности говорилось много и настойчиво всегда. В структурах
социалистической ментальности она играла вполне определенную функциональную
роль: создание необходимых условий для развития критики и самокритики "как
испытанного метода совершенствования жизни советского общества". Интересы
успешной реализации курса на ускорение, естественно, требовали мобилизации
всех испытанных методов. В этом контексте и озаботились в 85-ом и
последующие годы гласностью.
Об именно таком подходе свидетельствует постановление ЦК КПСС (от 28
января 1986 г.) "О фактах грубого администрирования и зажима критики в
отношении редакций газет „Воздушный транспорт" и „Водный
транспорт"". В документе четко формулируется смысл нового подхода и
определяются границы допустимой глас-
ности. Осуждая соответствующие ведомства, которые в ответ на
обоснованную критику организовали гонения на журналистов, ЦК подчеркивал,
что подобная позиция не соответствует курсу апрельского Пленума на открытое
и правдивое обсуждение назревших в обществе проблем, усиление
требовательности, повсеместное наведение порядка, на повышение-
действенности печати, радио и телевидения, на бескомпромиссную борьбу с
любыми попытками зажима или игнорирования критики.
Очевидно, что средства массовой информации по-прежнему рассматривались
ЦК КПСС лишь как оружие в руках партии, призванное активно защищать ее
политику. И некоторое их раскрепощение направлено исключительно "на
повышение действенности". Это и определило тернистый путь печати, радио и
телевидения от санкционированной гласности до Закона о печати, принятого
только в 1990 г. В 1987 г. оживилась, а затем пошла в бурный рост
самиздатовская пресса. Поднимали голову, обретали собственную позицию,
независимость суждений, преодолевали цензуру и самоцензуру и многие
официальные органы печати. Инакомыслием и строптивостью все заметнее стали
"страдать" газеты "Московские новости", "Комсомольская правда", "Аргументы и
факты", "Известия", журнал "Огонек", многие "толстые" журналы и другие
органы печати. Резко вырос общественный интерес к публицистике. Она стала
играть ту роль, которую в годы хрущевской оттепели выполняла поэзия:
катализатора самостоятельности мысли и идеологического раскрепощения.
Осознания людьми необходимости свободы. Заслуги этих изданий в подлинной
перестройке значительны.
Но уже в 1987 г. с различных партийных трибун зазвучали призывы
укоротить расшалившуюся прессу. На XIX Всесоюзной конференции КПСС жесткой
критике подвергли газету "Московские новости" и другие издания. А в 1989 г.,
когда ведомство -- общество "Знание" -- решило освободить от работы главного
редактора газеты "Аргументы и факты" В. А. Старкова, а Союз писателей РСФСР
-- главного редактора журнала "Октябрь" А. А. Ананьева, ЦК КПСС хранил
гордое молчание. Дескать, до ведомственных изданий нам дела нет.
XIX Всесоюзная конференция КПСС приняла резолюцию "О гласности",
которая открывала пути к созданию
нового информационного порядка в стране, гарантирующего каждому
гражданину доступ к широкой информации, за исключением лишь имеющей признаки
государственной или военной тайны. Однако и к 1991 г. такой порядок не
возник. Слишком велики завалы закрытости и секретности, закрывающие и поныне
двери в определенные сектора общественной жизни. Но мощный прорыв к
открытости и свободе слова произошел и импульс он получил в 1985 г.
Так правомерно ли говорить об историческом значении апрельского (1985
г.) Пленума ЦК КПСС? Или этот эпитет лишь дань печальной традиции
самовлюбленно именовать "великим", "переломным", "историческим" событием
чуть ли не каждый форум в КПСС? Если рассматривать его итоги в свете
сказанного выше, то апрельский Пленум один из многих других,
демонстрировавших разрыв слова и дела. К этому советские люди привыкли. Но
подобный вывод будет формальным. На самом деле апрельский Пленум ЦК, помимо
намерений и воли его участников, дал толчок неуправляемой цепной реакции,
которая принесла результаты неожиданные, вовсе не планировавшиеся в 1985 г.
Он инициировал движение по наполненному горечью и драматизмом пути
самопознания советского общества, что привело к возрождению чувства
достоинства у народов страны, к раскрепощению сознания и творческой энергии
миллионов людей. И в этом смысле Пленум действительно поворотный, в этом его
подлинно историческое значение.
А в конкретной ситуации 1985 г. Пленум ЦК имел вполне определенный
социально-политический и пропагандистский эффект. Возникла робкая надежда,
что вслед за программными речами будут и практические дела. Ожидание
действий постепенно сменялось уверенностью, что они последуют. Она крепла на
протяжении всего 1985 г. Многие годы ждали динамичных, продуманных действий
от руководителей страны. Момент истины, кажется, наступил, так думали очень
многие люди. И связывались эти надежды и добрые чувства не столько с курсом
апрельского Пленума, сколько с личностью и поступками нового Генерального
секретаря ЦК КПСС.
Феномен М. С. Горбачева. Политический деятель такого ранга практически
никогда не воспринимается современниками, соотечественниками в том числе,
однозначно: позитивно или негативно. Разброс мнений обычно достаточно широк:
сказываются и политические ориентации
людей, и неоформленные в политические обложки симпатии или антипатии.
Но всегда формируется некая господствующая оценка лидера. И если в ней
преобладают негативные тона, то в демократическом государстве или
политической партии такой человек оставит руководящий пост.
СССР и в этом отношении самобытен. Советских руководителей никогда не
волновало, что думают о них, об их деятельности сограждане. Общественное
мнение в годы застоя хотя и вяло, но изучалось. Однако итоги этих
исследований никого, кроме самих ученых, не волновали. Раз и навсегда было
заказано изучение отношения людей к тому или иному политическому деятелю.
Они обладали полным доверием уже потому, что занимали руководящее кресло. В
ходе перестройки и в этой сфере произойдут некоторые изменения. В 1990--91
годах многие органы печати начнут публиковать данные об уровне доверия к тем
или иным политикам, полученные от разросшихся, как грибы после теплого
дождя, различных социологических центров и служб. Многие руководители
столкнулись с весьма неприятными для себя открытиями.
А если бы кто-нибудь попытался в 1985 г. выявить рейтинг доверия М. С.
Горбачеву, то он получил бы, очевидно, весьма уникальные, с учетом мировой
практики, результаты. Авторитет Генерального секретаря неуклонно рос,
социальная база его поддержки стремительно расширялась, становилась
фактически всеобщей. Находились, естественно, и скептики. Срабатывала у
многих и дальнозоркая осторожность: поживем -- увидим. Но всем и даже
закоренелым скептикам хотелось верить и верили.
В 1985 г. на экранах телевизоров замелькало, не лишенное обаяния, лицо
Генерального секретаря, державшегося спокойно и уверенно. И не только на
официальных собраниях. Но и на улицах городов, в обстановке
неза-программированной. В ритуальное для вождей "хождение в народ" новый
Генсек привнес нечто новое. Заметное стремление и способность говорить не по
бумажке, экспромт, улыбчивость, чувство юмора. Все это выгодно отличало его
от предшественников и... воодушевляло. М. С. Горбачев демонстрировал
завидный динамизм. После апрельского Пленума он посещает Ленинград,
Днепропетровск, Киев, Тюменскую область, Целиноград.
Резко возрастает внешнеполитическая активность. И дело тут не только в
довольно насыщенном графике
зарубежных поездок и встреч с видными государственными и общественными
деятелями в Москве. Обращали на себя внимание широкий, трезвый подход к
международным проблемам, нарастающий конструктивизм советской внешней
политики. В июле 1985 г. Министром иностранных дел СССР назначается Э. А.
Шеварднадзе, тогда же он избирается членом Политбюро ЦК КПСС. Происходят и
другие кадровые изменения. На апрельском Пленуме членами Политбюро
избираются Е. К. Лигачев, Н. И. Рыжков, В. М. Чебриков, секретарем ЦК -- В.
П. Никонов. На Пленуме в июле 85 г. от обязанностей члена Политбюро и
секретаря ЦК освобождается Г. В. Романов, секретарями ЦК избираются Б. Н.
Ельцин и Л. Н. Зайков. Председателем Верховного Совета СССР становится А. А.
Громыко. Но, конечно, самое крупное кадровое решение года -- назначение
Председателем Совета Министров СССР Н. И. Рыжкова.
Все это вместе взятое формировало определенный облик, имидж лидера
страны: руководитель современной формации, энергичный и деятельный, знающий,
куда идти и преисполненный решимости добиваться поставленных целей.
Генеральному секретарю легко прощали отчетливый "ставропольский" акцент,
нелады с ударениями в некоторых словах, быстро замеченное людьми его
неумение слушать других.
В 1985 г. этот ясный политический небосклон замутило два облачка. В мае
принимается постановление ЦК КПСС, а затем Указ Президиума Верховного Совета
СССР о "всеобщей трезвости". Намерения высказывались весьма серьезные. В
связи с введением Указа в действие 1 июня "Правда" писала: "Партия и
Советское государство ставят качественно новую, ответственную задачу большой
политической значимости: единым фронтом, повсеместно создать обстановку
нетерпимости к пьянству, искоренить его". Искоренять, в духе
социалистической ментальности, взялись ретиво. Искусственно создавались зоны
трезвости. С ускорением сворачивалось производство винно-водочных изделий.
Уничтожались виноградники. Закрывались пивоваренные заводы. Сворачивалось
производство бутылочной тары. Сама идея трезвого образа жизни людьми
приветствовалась. Но методы ее реализации -- огорчали и отвергались. А
пагубные последствия этой акции скажутся позднее и так сильно, что будут
признаны ошибкой. Определенный ропот в народе вызывало и то, что рядом с
Генеральным секретарем во время поездок по стране
постоянно находилась его супруга -- Раиса Максимовна. В традиции,
обычаи системы это не вписывалось и вызывало нарастающее раздражение. Раисе
Максимовне так и не удалось (а может быть, она к этому и не стремилась)
преодолеть антипатию к себе, найти пути к сердцам соотечественников.
Однако с каждым годом тучи сгущались. Вплоть до 1990 г. М. С. Горбачев,
по данным опросов, был неизменно политическим деятелем No 1, хотя рейтинг
доверия к нему неизменно снижался. В 1990 г. на первую позицию выдвинулся Б.
Н. Ельцин. Парадоксальным образом авторитет М. С. Горбачева стал
стремительно падать после избрания его в марте 1990 г. на съезде народных
депутатов СССР Президентом страны. Какие качества отличают М. С. Горбачева
как политика? В ходе Всесоюзного опроса, проведенного Всесоюзным центром
изучения общественного мнения в феврале 1991 г., был задан именно такой
вопрос. Ответы показали следующую картину. По мнению 28 процентов
ответивших, наиболее характерной чертой М. С. Горбачева как политического
деятеля является "двуличие и лицемерие". Пятая часть опрошенных полагают,
что ему присущи "гибкость и умение маневрировать". Примерно такое же
количество считает, что Президенту свойственны "слабость и неуверенность в
себе". 18 процентов участников опроса думают, что советский лидер проявляет
"равнодушие к человеческим жертвам". Лишь 7 процентов полагают, что М. С.
Горбачева отличает такая черта, как "решительность". Еще меньше тех (4
процента), кто верит в его способность "предвидеть развитие событий".
За годы перестройки о М. С. Горбачеве и у нас в стране, и за рубежом
опубликованы тысячи статей, аналитических материалов, политических
...многомиллиардные инъекции из госбюджета. Только в 1990 г. за счет
повышения закупочных цен, списания долгов с колхозов и совхозов,
дотаций и т. п. аграрный комплекс получил около 100 млрд. рублей.
А положение с продовольствием с каждым годом становилось все хуже. В
1989 г. обозначился дефицит на самые необходимые продукты, и он нарастал.
Вводились всевозможные регламентации на продажу продуктов. Возникли сахарный
и табачный кризисы. В 1990 г. талоны, карточки, визитки действовали уже на
территории всей страны. А 2 января 1991 г. газета "Известия" опубликовала
заметку -- "Продовольствие из Германии для Украины". Финита.
Судьба Продовольственной программы весьма показательна, ибо она типична
для экономической деятельности в СССР и в прошлом, и в годы перестройки. Она
демонстрирует глубокую преемственность в подходах, в приемах решения
возникающих проблем у вождей "перестройщиков" и их предшественников. Суть
одна: командно-административная методология. Она органично связана с
историей КПСС, вытекает из большевистских представлений о руководящей и
направляющей роли партии. Отсюда слепая вера в силу очередной директивы,
мобилизующую мощь партийного слова. И в то же время игнорирование
объективных закономерностей, да и здравого смысла. Это подтверждает и
печальная участь других программ: жилищной -- каждой семье квартиру или дом
к 2000 году, "комплексной программы развития производства товаров народного
потребления и сферы услуг на 1986--2000 годы". К 1990 г. жилищная проблема
обострилась, а полки магазинов опустели. Так было и со всеми другими
"перестроечными" инициативами в экономической области.
Командная методология -- стержень весьма причудливого явления,
сложившегося за годы советской власти. Эдакий отечественный фантом, который
можно определить как социалистическая ментальность. Своеобразная смесь
доктринальных постулатов, идеологических конструкций, мимикрирующих на
потребу дня (прежде всего в виде смены лозунгов и призывов) и приемов
практики. Ее важнейший атрибут -- особый язык, советский новояз, язык,
обюрокраченный, насыщенный словами-метками, канцеляризмами, военно-фронтовой
терминологией, со специфической помпезно-выспренной стилистикой.
Ментальность эта создавалась, воспроизводилась и насаждалась усилиями
КПСС, и потому руководящие кадры партии -- ее самые верные послушники. Ее
черты
и проявления многолики. В первую очередь ритуальное поклонение
обветшалым догмам. Постоянное цитатничество не только обряд, но и самый
расхожий, да и надежный способ аргументации. Взгляд на себя, на деяния свои
как на нечто бесспорно героическое, светлое, совершенное. Мы избраны для
осуществления великой исторической миссии. Мы лучшие. Советское -- значит
отличное. Как заметил известный поэт: "У советских собственная гордость".
Из этого же ряда и горделивое утверждение: "Проблемы страны способна
решить только КПСС", зазвучавшее все чаще и настойчивее в связи с
ухудшающейся социально-экономической ситуацией в СССР и появлением у партии
хотя и слабых, плохо организованных, но все же с определенным влиянием
политических оппонентов. Наконец, твердая убежденность в своей правоте,
уверенность, что никто другой истиной не владеет и в принципе владеть не
может. Все это порождало упрощение, искажение и даже неприятие реальной
действительности, коль скоро она не согласовывалась с доктринальными
схемами, не вписывалась в рамки классового подхода.
Подобная атмосфера естественным образом культивировала почти полную
социальную слепоту и глухоту структур власти, горделиво-спесивое отношение к
чужому опыту. Особенно примечательно нежелание извлекать уроки из
отечественной истории и критически оценивать собственные ошибки. Сложилась
традиция все негативное в прошлом связывать исключительно с действиями
вождей (культ, волюнтаризм, субъективизм, застой). Исключение только одно --
В. И. Ленин. А КПСС при этом всегда вне подозрений, ее политика неизменно
мудра и прозорлива.
Собственные ошибки, грехи и даже преступления списывались на счет
внутренних и внешних врагов, на природно-климатические условия и другие
объективные факторы. Привычки эти в той или иной мере проявлялись и в годы
перестройки. А на шестом ее году стало правилом в острейших проблемах страны
обвинять прежде всего "деструктивные силы", "так называемых демократов" и
"амбициозных политиков, рвущихся к власти". М. С. Горбачев овладел и
неоднократно блистательно применял и такой прием: решения в принципе мы
принимали правильные, но не все просчитали, не все додумали, допустили
ошибки, но теперь все переосмыслили и выходим на правильные решения, убежден
-- другого пути нет.
Слепая вера в силу приказа -- тоже характерная черта этой ментальности.
Производство постановлений ЦК КПСС и партийных органов всех уровней,
распоряжений Совмина, ведомственных решений, а с 1990 г. и Указов Президента
поставлено на конвейер. Этот ритуальный в сущности процесс есть не что иное,
как имитация движения и бурной деятельности. Люди, поддерживающие ритм
конвейера, всерьез уверены: если решение принято, значит и дело почти
сделано. Надо, правда, проконтролировать выполнение. Контроль и учет -- это
свято. Но контроль носит, как правило, формальный характер. Да и времени на
него маловато, на очереди "штамповка" очередного решения. Вновь и вновь эти
бумаги произвольны, декларативны, не идут от запросов жизни, а потому и не
востребуются ею.
Основа основ социалистической ментальности революционные нетерпимость и
максимализм. Решить проблему штурмом, искусственно, не считаясь с
реальностями, формировать процесс (пятилетку -- за 4 года и т. п.). Так
появился и стартовый термин перестройки "ускорение". И еще об одном свойстве
этой политической псевдокультуры нельзя не сказать. Устойчивое неуважение,
даже пренебрежение к конкретному человеку, его индивидуальности и интересам.
Привыкли оперировать категориями "народные массы", "класс", "трудящиеся",
"партийные массы" и через их призму интерпретировать явления
действительности. При этом постоянно присутствовало недоверие к этим самым
"массам": надо научить, разъяснить, убедить, сами люди не разберутся и не
поймут. Не народ, а дитя неразумное. В паре с этой снисходительной
недоверчивостью у вождей, у официозной пропаганды неизменно ощущалась
уверенность в интеллектуальной неразвитости подданных. Что ни скажешь -- все
примут на веру. Программный принцип "Все во имя человека, все для блага
человека" был очередным ритуальным заклинанием, мало что значившим в
реальной жизни. А в кадровой работе это проявлялось в поощрении и
воспроизводстве некомпетентности и серости. Система могла простить своему
солдату отсутствие убеждений и даже цинизм, но не терпела инакомыслия,
самобытности и самостоятельности.
Социалистическая ментальность трудно совместима с общечеловеческими
ценностями. И это отчетливо проявилось в ходе перестройки. Она оказала и
оказывает сильное тормозящее воздействие на процессы преобразо-
ваний. В ней один из источников колоссальной инерции консерватизма в
советском обществе. И поныне она держит в плену миллионы людей. Но самое
главное -- она в основе многих решений и практических действий руководства
страны, обернувшихся крупными экономическими потерями, социальным
напряжением, конфликтами.
Что же еще было на апрельском Пленуме? Центральный пункт доклада М. С.
Горбачева, реконструированный затем в основную стратегическую установку
партии, формулировался так: "Широко используя достижения научно-технической
революции, приведя формы социалистического хозяйствования в соответствие с
современными условиями и потребностями, мы должны добиться существенного
ускорения социально-экономического прогресса. Другого пути просто нет".
А затем в докладе излагалась широкая программа мер, осуществив которые
можно было бы обеспечить ускорение и в конечном итоге привести советское
общество к качественно новому состоянию. Здесь и необходимость добиться
интенсификации экономики и ускорения научно-технического прогресса.
Перестроить управление и планирование, изменить структурную и инвестиционную
политику. И, конечно, повысить организованность и дисциплину, коренным
образом улучшить стиль деятельности.
По мнению докладчика, можно было бы получить сравнительно быструю
отдачу, "если привести в действие организационно-экономические и социальные
резервы и, в первую очередь, активизировать человеческий фактор, добиться
того, чтобы каждый на своем месте работал добросовестно и с полной отдачей".
Многие годы шел настойчивый поиск: как все-таки обеспечить эту вожделенную
"полную отдачу". Социалистическое соревнование, доски почета, аллеи славы...
и проработки на всевозможных собраниях. Масса усилий с минимальной отдачей.
"Человеческому фактору" именно в связи с задачей "добиться отдачи" М.
С. Горбачев на первых этапах своей деятельности уделял исключительное
внимание. Выступая в мае 1985 г. на собрании актива Ленинградской
парторганизации, он страстно говорил о необходимости наведения порядка,
укрепления дисциплины. Ссылался на конкретный пример. В дни работы бригады
ЦК КПСС, изучавшей положение дел на Минском автомобильном заводе,
производительность труда там поднялась на 18 процентов. Вот он, такой
доступный и простой источник ускорения. Обращаясь к активу, М. С. Горбачев
подчер-
кнул: "Поэтому на первом этапе, пока мы будем разворачивать ускорение
научно-технического прогресса, нам нужно все взять и выжать из лучшей
организации, из высокой ответственности, добросовестного отношения наших
трудящихся к делу". Синдром выжимания проявлялся на протяжении всех лет
перестройки. Однако новый прилив трудового энтузиазма так и не состоялся. А
вот дисциплина и государственная, и технологическая, и трудовая неуклонно
снижалась. И по вполне объективным основаниям. Система внеэкономического
принуждения к труду дала глубокие трещины. Попытки в течение нескольких
месяцев перестроить мышление, психологию, а вслед за этим организацию, стиль
и методы работы успехом увенчаться не могли. А опереться на экономические
рычаги и мотивы не решались. Вся практика социалистического хозяйствования
строилась на иных началах, их и взялись обновлять реформаторы.
Концептуальные и конкретные идеи, предложения доклада на апрельском
Пленуме не выходили за рамки традиций и социалистической ментальности. В той
или иной форме они обсуждались на XXVI съезде КПСС, вошли в его документы.
Не содержал признаков новизны и международный раздел доклада. А разговор о
партии был выдержан в сугубо ортодоксальном духе. Слово "перестройка"
звучало не единожды, но никакой особой политической нагрузки не несло.
Очередное словечко-метка. Шло в стране строительство социализма. И постоянно
что-то перестраивалось. Дело естественное.
Итак, программы радикальных реформ М. С. Горбачев в апреле 1985 г. не
предлагал. Его доклад с удовлетворением воспринял Пленум ЦК и совершенно
спокойно -- страна. Все выглядело солидно и привычно. Никакого ощущения
предстоящих революционных перемен. Революционной программы не мог бы
поддержать, тем более выработать Центральный Комитет, в составе которого
реформаторские силы, как показало время, были минимальны. Стоит вспомнить
участников прений на Пленуме: В. В. Щербицкий -- 1 секретарь ЦК КП Украины,
В. В. Гришин -- 1 секретарь МГК КПСС, Д. А. Кунаев -- 1 секретарь ЦК КП
Казахстана, В. И. Воротников -- председатель Совмина РСФСР, Э. А.
Шеварднадзе -- 1 секретарь ЦК КП Грузии, Л. Н. Зайков--1 секретарь
Ленинградского обкома КПСС, Е. И. Климченко -- слесарь-инструментальщик ПО
"Минский тракторный завод", К. Г. Вайно -- 1 секретарь ЦК КП Эстонии, А. П.
Фи-
латов -- 1 секретарь Новосибирского обкома КПСС, В. К. Месяц -- министр
сельского хозяйства СССР, А. В. Власов -- 1 секретарь Ростовского обкома
КПСС, П. Н. Федосеев -- вице-президент АН СССР, Б, В. Бальмонт -- министр
станкостроительной и инструментальной промышленности СССР. Действовать,
следовательно быть. В границах этого схоластического тезиса все и
происходило.
Никакого революционного поворота в апреле 1985 г. не было и не могло
быть. Собирались интенсифицировать экономику, которая находилась в
предкризисном состоянии. Ускорить научно-технический прогресс, не вдаваясь в
анализ причин бесплодности прежних попыток. По сути дела вознамерились на
дребезжащую телегу советской экономики установить реактивный двигатель,
который не знали, где взять, и запустить ее на скоростную магистраль
прогресса. Курс на ускорение довольно быстро обнаружил свою
несостоятельность, и под него принялись подводить различные костыли:
хозрасчет, три "с" -- самофинансирование, самоокупаемость и самоуправление,
мифическая самостоятельность госпредприятий, кооперативы, повышение
заработной платы и затем ограничение ее роста. Все эти метания в
совокупности лишь подтолкнули экономику к новому витку кризиса.
Первые проблески стремления что-то перестраивать, в смысле
реконструкции, изменения устоявшихся основ общества обнаружились лишь в 1987
г. При этом в фокусе реформ оказались институты надстройки, политическая
система. Не было в 1985 г. никаких далеко идущих нововведений и в сфере
гласности. О гласности говорилось много и настойчиво всегда. В структурах
социалистической ментальности она играла вполне определенную функциональную
роль: создание необходимых условий для развития критики и самокритики "как
испытанного метода совершенствования жизни советского общества". Интересы
успешной реализации курса на ускорение, естественно, требовали мобилизации
всех испытанных методов. В этом контексте и озаботились в 85-ом и
последующие годы гласностью.
Об именно таком подходе свидетельствует постановление ЦК КПСС (от 28
января 1986 г.) "О фактах грубого администрирования и зажима критики в
отношении редакций газет „Воздушный транспорт" и „Водный
транспорт"". В документе четко формулируется смысл нового подхода и
определяются границы допустимой глас-
ности. Осуждая соответствующие ведомства, которые в ответ на
обоснованную критику организовали гонения на журналистов, ЦК подчеркивал,
что подобная позиция не соответствует курсу апрельского Пленума на открытое
и правдивое обсуждение назревших в обществе проблем, усиление
требовательности, повсеместное наведение порядка, на повышение-
действенности печати, радио и телевидения, на бескомпромиссную борьбу с
любыми попытками зажима или игнорирования критики.
Очевидно, что средства массовой информации по-прежнему рассматривались
ЦК КПСС лишь как оружие в руках партии, призванное активно защищать ее
политику. И некоторое их раскрепощение направлено исключительно "на
повышение действенности". Это и определило тернистый путь печати, радио и
телевидения от санкционированной гласности до Закона о печати, принятого
только в 1990 г. В 1987 г. оживилась, а затем пошла в бурный рост
самиздатовская пресса. Поднимали голову, обретали собственную позицию,
независимость суждений, преодолевали цензуру и самоцензуру и многие
официальные органы печати. Инакомыслием и строптивостью все заметнее стали
"страдать" газеты "Московские новости", "Комсомольская правда", "Аргументы и
факты", "Известия", журнал "Огонек", многие "толстые" журналы и другие
органы печати. Резко вырос общественный интерес к публицистике. Она стала
играть ту роль, которую в годы хрущевской оттепели выполняла поэзия:
катализатора самостоятельности мысли и идеологического раскрепощения.
Осознания людьми необходимости свободы. Заслуги этих изданий в подлинной
перестройке значительны.
Но уже в 1987 г. с различных партийных трибун зазвучали призывы
укоротить расшалившуюся прессу. На XIX Всесоюзной конференции КПСС жесткой
критике подвергли газету "Московские новости" и другие издания. А в 1989 г.,
когда ведомство -- общество "Знание" -- решило освободить от работы главного
редактора газеты "Аргументы и факты" В. А. Старкова, а Союз писателей РСФСР
-- главного редактора журнала "Октябрь" А. А. Ананьева, ЦК КПСС хранил
гордое молчание. Дескать, до ведомственных изданий нам дела нет.
XIX Всесоюзная конференция КПСС приняла резолюцию "О гласности",
которая открывала пути к созданию
нового информационного порядка в стране, гарантирующего каждому
гражданину доступ к широкой информации, за исключением лишь имеющей признаки
государственной или военной тайны. Однако и к 1991 г. такой порядок не
возник. Слишком велики завалы закрытости и секретности, закрывающие и поныне
двери в определенные сектора общественной жизни. Но мощный прорыв к
открытости и свободе слова произошел и импульс он получил в 1985 г.
Так правомерно ли говорить об историческом значении апрельского (1985
г.) Пленума ЦК КПСС? Или этот эпитет лишь дань печальной традиции
самовлюбленно именовать "великим", "переломным", "историческим" событием
чуть ли не каждый форум в КПСС? Если рассматривать его итоги в свете
сказанного выше, то апрельский Пленум один из многих других,
демонстрировавших разрыв слова и дела. К этому советские люди привыкли. Но
подобный вывод будет формальным. На самом деле апрельский Пленум ЦК, помимо
намерений и воли его участников, дал толчок неуправляемой цепной реакции,
которая принесла результаты неожиданные, вовсе не планировавшиеся в 1985 г.
Он инициировал движение по наполненному горечью и драматизмом пути
самопознания советского общества, что привело к возрождению чувства
достоинства у народов страны, к раскрепощению сознания и творческой энергии
миллионов людей. И в этом смысле Пленум действительно поворотный, в этом его
подлинно историческое значение.
А в конкретной ситуации 1985 г. Пленум ЦК имел вполне определенный
социально-политический и пропагандистский эффект. Возникла робкая надежда,
что вслед за программными речами будут и практические дела. Ожидание
действий постепенно сменялось уверенностью, что они последуют. Она крепла на
протяжении всего 1985 г. Многие годы ждали динамичных, продуманных действий
от руководителей страны. Момент истины, кажется, наступил, так думали очень
многие люди. И связывались эти надежды и добрые чувства не столько с курсом
апрельского Пленума, сколько с личностью и поступками нового Генерального
секретаря ЦК КПСС.
Феномен М. С. Горбачева. Политический деятель такого ранга практически
никогда не воспринимается современниками, соотечественниками в том числе,
однозначно: позитивно или негативно. Разброс мнений обычно достаточно широк:
сказываются и политические ориентации
людей, и неоформленные в политические обложки симпатии или антипатии.
Но всегда формируется некая господствующая оценка лидера. И если в ней
преобладают негативные тона, то в демократическом государстве или
политической партии такой человек оставит руководящий пост.
СССР и в этом отношении самобытен. Советских руководителей никогда не
волновало, что думают о них, об их деятельности сограждане. Общественное
мнение в годы застоя хотя и вяло, но изучалось. Однако итоги этих
исследований никого, кроме самих ученых, не волновали. Раз и навсегда было
заказано изучение отношения людей к тому или иному политическому деятелю.
Они обладали полным доверием уже потому, что занимали руководящее кресло. В
ходе перестройки и в этой сфере произойдут некоторые изменения. В 1990--91
годах многие органы печати начнут публиковать данные об уровне доверия к тем
или иным политикам, полученные от разросшихся, как грибы после теплого
дождя, различных социологических центров и служб. Многие руководители
столкнулись с весьма неприятными для себя открытиями.
А если бы кто-нибудь попытался в 1985 г. выявить рейтинг доверия М. С.
Горбачеву, то он получил бы, очевидно, весьма уникальные, с учетом мировой
практики, результаты. Авторитет Генерального секретаря неуклонно рос,
социальная база его поддержки стремительно расширялась, становилась
фактически всеобщей. Находились, естественно, и скептики. Срабатывала у
многих и дальнозоркая осторожность: поживем -- увидим. Но всем и даже
закоренелым скептикам хотелось верить и верили.
В 1985 г. на экранах телевизоров замелькало, не лишенное обаяния, лицо
Генерального секретаря, державшегося спокойно и уверенно. И не только на
официальных собраниях. Но и на улицах городов, в обстановке
неза-программированной. В ритуальное для вождей "хождение в народ" новый
Генсек привнес нечто новое. Заметное стремление и способность говорить не по
бумажке, экспромт, улыбчивость, чувство юмора. Все это выгодно отличало его
от предшественников и... воодушевляло. М. С. Горбачев демонстрировал
завидный динамизм. После апрельского Пленума он посещает Ленинград,
Днепропетровск, Киев, Тюменскую область, Целиноград.
Резко возрастает внешнеполитическая активность. И дело тут не только в
довольно насыщенном графике
зарубежных поездок и встреч с видными государственными и общественными
деятелями в Москве. Обращали на себя внимание широкий, трезвый подход к
международным проблемам, нарастающий конструктивизм советской внешней
политики. В июле 1985 г. Министром иностранных дел СССР назначается Э. А.
Шеварднадзе, тогда же он избирается членом Политбюро ЦК КПСС. Происходят и
другие кадровые изменения. На апрельском Пленуме членами Политбюро
избираются Е. К. Лигачев, Н. И. Рыжков, В. М. Чебриков, секретарем ЦК -- В.
П. Никонов. На Пленуме в июле 85 г. от обязанностей члена Политбюро и
секретаря ЦК освобождается Г. В. Романов, секретарями ЦК избираются Б. Н.
Ельцин и Л. Н. Зайков. Председателем Верховного Совета СССР становится А. А.
Громыко. Но, конечно, самое крупное кадровое решение года -- назначение
Председателем Совета Министров СССР Н. И. Рыжкова.
Все это вместе взятое формировало определенный облик, имидж лидера
страны: руководитель современной формации, энергичный и деятельный, знающий,
куда идти и преисполненный решимости добиваться поставленных целей.
Генеральному секретарю легко прощали отчетливый "ставропольский" акцент,
нелады с ударениями в некоторых словах, быстро замеченное людьми его
неумение слушать других.
В 1985 г. этот ясный политический небосклон замутило два облачка. В мае
принимается постановление ЦК КПСС, а затем Указ Президиума Верховного Совета
СССР о "всеобщей трезвости". Намерения высказывались весьма серьезные. В
связи с введением Указа в действие 1 июня "Правда" писала: "Партия и
Советское государство ставят качественно новую, ответственную задачу большой
политической значимости: единым фронтом, повсеместно создать обстановку
нетерпимости к пьянству, искоренить его". Искоренять, в духе
социалистической ментальности, взялись ретиво. Искусственно создавались зоны
трезвости. С ускорением сворачивалось производство винно-водочных изделий.
Уничтожались виноградники. Закрывались пивоваренные заводы. Сворачивалось
производство бутылочной тары. Сама идея трезвого образа жизни людьми
приветствовалась. Но методы ее реализации -- огорчали и отвергались. А
пагубные последствия этой акции скажутся позднее и так сильно, что будут
признаны ошибкой. Определенный ропот в народе вызывало и то, что рядом с
Генеральным секретарем во время поездок по стране
постоянно находилась его супруга -- Раиса Максимовна. В традиции,
обычаи системы это не вписывалось и вызывало нарастающее раздражение. Раисе
Максимовне так и не удалось (а может быть, она к этому и не стремилась)
преодолеть антипатию к себе, найти пути к сердцам соотечественников.
Однако с каждым годом тучи сгущались. Вплоть до 1990 г. М. С. Горбачев,
по данным опросов, был неизменно политическим деятелем No 1, хотя рейтинг
доверия к нему неизменно снижался. В 1990 г. на первую позицию выдвинулся Б.
Н. Ельцин. Парадоксальным образом авторитет М. С. Горбачева стал
стремительно падать после избрания его в марте 1990 г. на съезде народных
депутатов СССР Президентом страны. Какие качества отличают М. С. Горбачева
как политика? В ходе Всесоюзного опроса, проведенного Всесоюзным центром
изучения общественного мнения в феврале 1991 г., был задан именно такой
вопрос. Ответы показали следующую картину. По мнению 28 процентов
ответивших, наиболее характерной чертой М. С. Горбачева как политического
деятеля является "двуличие и лицемерие". Пятая часть опрошенных полагают,
что ему присущи "гибкость и умение маневрировать". Примерно такое же
количество считает, что Президенту свойственны "слабость и неуверенность в
себе". 18 процентов участников опроса думают, что советский лидер проявляет
"равнодушие к человеческим жертвам". Лишь 7 процентов полагают, что М. С.
Горбачева отличает такая черта, как "решительность". Еще меньше тех (4
процента), кто верит в его способность "предвидеть развитие событий".
За годы перестройки о М. С. Горбачеве и у нас в стране, и за рубежом
опубликованы тысячи статей, аналитических материалов, политических