Страница:
портретов. Писали о загадочности и непредсказуемости его действий. Гадали,
как влияет на него ближайшее окружение, самостоятелен ли он как политик.
Поговаривали, будто Генеральный секретарь имеет некий тайный замысел,
неизвестный его соратникам план действий, который он и реализует
последовательно, нередко ставя и их, и оппонентов в тупик теми или иными
своими действиями. Восторгались его способностью добиваться компромиссов в
достаточно сложных ситуациях. Словом, и хвалили, и хулили.
Взвешенная оценка деятельности М. С. Горбачева, с точки зрения
полученных за шесть лет перестройки результатов, анализ его докладов и речей
принципиального
характера за этот период, позволяет сделать вывод, что страна в его
лице имеет политика-реформатора, лидера-новатора, но масштабы его новаций
жестко ограничены социалистической ментальностью. Постоянно присягая на
верность "социалистическому выбору", он и сам подтверждает это. В 1987 г.
увидела свет книга М.С.Горбачева "Перестройка и новое мышление для нашей
страны и для всего мира". Была предпринята смелая попытка оплодотворить
социалистический менталитет общечеловеческими ценностями. Многие идеи этой
книги с восторгом были приняты и подхвачены на Западе и почти никакого
влияния не имели в советском обществе. Мифологизированное сознание и
известная ментальность отторгали их, что называется, с порога.
М. С. Горбачев как политик и как человек на протяжении всей своей
перестроечной деятельности демонстрирует двоемыслие. По Дж. Оруэллу, это
способность одновременно держаться двух противоположных мнений. Утверждая,
что многое прогнило в советской общественной системе к 1985 г., он, вместе с
тем, уверен, что ее можно излечить гомеопатией, реформами в небольших дозах.
Но, пожалуй, самой принципиальной и трагической приметой двоемыслия М. С.
Горбачева является его отношение к народу, к "народным массам". С одной
стороны, он твердо убежден, что социализм возможен лишь в результате живого
творчества масс, стремился раскрепостить людей и весьма преуспел в этом, но,
в то же время, он не верит в разум и здравый смысл народа, в его способность
понять и поддержать самые радикальные преобразования.
Двоемыслием объясняются противоречивые шаги М. С. Горбачева, метания,
импровизации. Он действительно постоянно добивался компромиссов, согласия
между М. С. Горбачевым и Горбачевым М. С. В результате где-то на рубеже
1988--89 годов он утратил инициативу, а затем и контроль над процессами.
Жизнь пошла вперед. Социалистический менталитет четко обозначил пределы
возможного в его политике.
Краткие итоги. Традиционное мифотворчество продолжалось и в годы
перестройки. И первый из них: будто бы преобразования начались по инициативе
КПСС. В 1985 г. партия не обсуждала концептуальные основы нового
политического курса. Точнее будет сказать, что она, как и прежде, раболепно
приняла его, а еще точнее -- с удовлетворением приняла нового Генерального
секретаря.
Миф второй -- апрельский Пленум дал старт глубоким, далеко идущим
реформам. Он взял курс на ускорение социально-экономического прогресса. В
1985 г. произошло только то, что и могло произойти. Радикальные
перестроечные реформы ни общество, ни партия, тем более, в то время не
приняли бы.
И еще один миф. Будто М. С. Горбачев и его окружение вступали в
перестройку, опираясь на основательный анализ общества и располагая хорошо
продуманной схемой действий. Этого, естественно, не было и не могло быть.
Задача ставилась дерзкая: обновить социализм, ничего не меняя по сути, в
фундаментальных основах системы. В полном соответствии с правилами
социалистической ментальности.
Величие М. С. Горбачева в том, что он не уклонился от вызова времени,
встал на путь реформ, хотя и робких.
А важнейшее завоевание перестройки внутри страны: раскрепощение
народной энергии и инициативы, мощный разлив народных движений и
общественных формирований, утверждение реальной многопартийности в СССР.
* * *
Политические партии в СССР
С момента прекращения массового террора в СССР после смерти Сталина
постепенно началось как возрождение различных идейно-политических традиций,
существовавших в Российской империи до революции 1917 г., так и формирование
новых течений под влиянием разнообразных тенденций общемирового развития и
внутренних факторов. Однако до 1986 года самодеятельная политическая
активность подавлялась репрессиями властей в различных формах и обычно не
выходила за пределы небольших групп-кружков единомышленников и друзей. Летом
указанного года в различных городах страны на базе объединения
легализирующихся кружков возникают первые клубы (социальных инициатив и
соци-альных новаторов -- в Москве, социально активных граждан и социально
активных людей -- в Вильнюсе, Каунасе и Риге и т. п.). Практически в это же
время прекратились аресты по политическим мотивам и начался процесс
освобождения политзаключенных. Власти, как правило, не
регистрировали клубы, но не мешали открыто их деятельности на базе
помещения какого-то ДК или "красного уголка". Первоначально активность
сводилась к общению и дискуссиям, начиная с 1987 г. клубы стремятся
объединиться -- и одновременно конкурировать между собой, возникают центры
информационного обмена и новая волна Самиздата (предыдущая была почти
полностью парализована репрессиями в начале 80-х).
В советской и иностранной прессе эпохи гласности участники этого
движения приобрели прозвище "неформалы". Определенный итог этому первому
этапу возрождения легальной идейно-политической активности в стране подвела
прошедшая в августе 1987 г. в Москве встреча-диалог клубов и движений
"Общественные инициативы перестройке", координатором и одним из
организаторов которой был автор данной работы. Доминирующим настроением
тогда была идея самоорганизации масс "снизу" для поддержки политики
перестройки "сверху", а господствующей идеологией -- демократический
социализм различных оттенков, хотя в дискуссиях приняли участие и
антикоммунистические группы (либерально-западнические, в следующем году
организовавшие оппозиционную политическую партию Демократический Союз,
действовали более активно, фундаменталисты дискуссий тогда тоже не
избегали). Большинство лидеров и значительная часть актива организаций,
провозгласивших себя новыми политическими партиями в 1990 г., начинали
именно как "неформалы", подавляющее большинство этих "партий" и сегодня
остается на уровне развития 1987 г., т. е. федерацией кружков и клубов,
созданных людьми, пришедшими к определенным убеждениям задолго до 1985, а в
годы перестройки просто нашедшими единомышленников и друзей. К весне 1988 г.
во всех этих организациях вместе (по традиционной классификации от
ультралевых -- троцкистов и анархистов -- до ультраправых -- расистов,
фашистов и т. п.) насчитывалось на весь Советский Союз не более нескольких
тысяч участников и несколько сот активистов. Из них только несколько
десятков человек на всю страну принимало участие в идейно-политической
деятельности и подвергалось репрессиям до 1985 г., но в большинстве
республик заметным авторитетом эти люди не пользовались.
Первые массовые общественные движения в СССР, деятельность которых
сначала выплеснулась на улицы и площади городов (в основном -- столичных), а
затем и в
ряде республик, привела к смене власти. Возникли национальные движения.
Поводы к их формированию могли быть самыми различными (в Армении и
Азербайджане -- проблема Нагорного Карабаха, в Молдавии -- замена
существующей славянской графики на латинскую, в Прибалтике -- борьба за
признание незаконности пакта Молотова -- Риббентропа 1939 г. и т. п.), но в
результате возникало массовое движение, обычно именующее себя Народным
фронтом (НФ). Впервые НФ возник в Эстонии, в настоящее время аналогичные
организации являются парламентским большинством в Латвии, Молдавии, Литве,
Армении, Грузии (в трех последних случаях они называют себя не народными
фронтами, а общенациональными движениями), парламентской оппозицией -- на
Украине (Рух), в Азербайджане и Белоруссии (НФ).
Подобная закономерность перехода к качественно новому строю, когда
возникает своего рода исторический компромисс большинства народа в процессе
формирования новой системы собственности и власти в посттоталитарном
обществе, характерна не только для ряда республик СССР, но и для стран
Восточной Европы (Солидарность -- в Польше, Гражданский форум -- в ЧСФР и т.
п.). Организации, именующие себя партиями, существуют во всех перечисленных
выше республиках Союза (а в последнее время стали возникать и в Средней
Азии), но в большинстве случаев еще недостаточно влиятельны, чтобы
претендовать на завоевание власти. Как правило, наибольшую активность среди
этих партий проявляют восходящие к старому (60--70-х гг.) оппозиционному
движению группировки (партия национальной независимости Эстонии, украинская
республиканская партия, наиболее влиятельная во Львове и вообще на Западной
Украине, и т. п.), обычно обвиняющие руководство НФ в излишнем
соглашательстве с Москвой и местными компартиями (в которых большая часть их
руководства, в основном научная и творческая интеллигенция, раньше
состояли). Для таких партий характерно непризнание законности полномочий
нынешних парламентов соответствующих республик (как выбранных в условиях
оккупации, по недемократическому избирательному закону и т. п.) и призывы к
регистрации граждан соответствующих республик (Эстонии, Грузии, Украины и т.
п.) с целью проведения выборов в Учредительное Собрание по новому закону.
Другой путь формирования новых партий -- на базе
течений внутри НФ (так М. Лауристин -- одна из лидеров эстонской
социал-демократической партии, Л. Юнусова -- азербайджанской; аналогичным
путем сложился и ряд небольших центристских партий, либеральных по
идеологии, но центральная проблема для них на сегодняшний день та же самая,
что для НФ и национал-радикалов -- какими путями добиться государственной
независимости). Третий вариант формирования партий в республиках Союза -- на
базе возрождения партий, существовавших в них до советизации (иногда
сохранивших до наших дней в эмиграции некоторые силы). Социальный состав
практически всех новых партий -- интеллигенция различных категорий с
преобладанием молодежи в нижнем и среднем звене структуры, которая в
настоящее время обычно в стадии формирования. Численность организаций обычна
в диапазоне от ста до тысячи человек (у национал-радикалов -- до нескольких
тысяч, иногда -- несколько десятков тысяч членов и сторонников, что,
конечно, несопоставимо с сотнями тысяч членов и миллионами сторонников НФ
(отдаленным подобием с точки зрения структуры и функций Индийского
национального конгресса периода борьбы за независимость).
Судьбы республиканских компартий в новых условиях оказались различными,
но, как правило, незавидными: в Прибалтике, помимо отстранения от власти,
они раскололись по национальному признаку (на русоязычное крыло, оставшееся
в составе КПСС, и местное, вышедшее из ее состава; последнее обычно
стремится трансформироваться в социал-демократическом направлении). В
Молдавии раскола пока удалось избежать, но организации парализованы борьбой
различных национальных и идейных группировок. В Армении и Грузии после
поражения на выборах компартии отстранены от власти.
На Украине и в Белоруссии власть на республиканском уровне руководству
местных компартий сохранить удалось (при ряде чувствительных региональных
неудач), но национально-возрожденческое крыло и сторонники демократизации
среди русоязычного населения стремительно набирают силу и, опираясь на
массовую внепарламентскую поддержку, иногда могут добиваться принятия
республиканскими правительствами своих требований (хотя формально Рух и
оппозиционное крыло компартии имеют на Украине около 1/4 депутатских
мандатов, а в Белоруссии -- еще менее того).
В регионах СССР, где большинство коренного населе-
ния исповедует ислам, политическая активность в форме НФ и
зарождающихся партий менее развита. Шансов стать парламентским большинством
на выборах, проходивших в условиях чрезвычайного положения, НФ Азербайджана
не имел. Радикально-национальное и исламско-фунда-менталистское крыло этой
организации попыталось отстранить от власти руководство компартии республики
зимой 1989--1990 г. путем массовой кампании гражданского неповиновения,
приступило к формированию альтернативной власти на местах и вооруженных
формирований, но было разгромлено в результате применения войск в конце
января 1990 г., и теперь в НФ преобладают сторонники парламентского пути
достижения государственного суверенитета, центристы и социал-демократы.
Основной политический противник азербайджанского НФ -- армянское
общенациональное движение (ранее -- комитет "Карабах") -- сумел выиграть
выборы в условиях введенного Москвой в обеих республиках (в первый раз --
еще осенью 1988 г.) военного положения и фактически сохранить свои
вооруженные формирования; азербайджанцы пока всякий раз реагировали с
запозданием и нередко -- в формах, вызывающих массовое осуждение (погромы
армян в Сумгаите и Кировабаде в 1988 г., в Баку -- в 1990 известны в мире и
в СССР значительно более широко, чем осуществлявшееся с неменьшей
жестокостью изгнание сельского азербайджанского населения из приграничных
районов армянскими боевиками зимой 1988--1989 гг.).
В обеих республиках в настоящее время существуют многочисленные
политические формирования со своими вооруженными группами, во многом
контролирующие власть на местах и вступающие в конфликты между собой и с
силами центрального правительства, формы которых весьма напоминают то, что
происходит в Ливане. В республиках с преобладанием исламского населения НФ
существуют в настоящее время в Узбекистане (Берлик) и автономных республиках
Поволжья (Татария) и Северного Кавказа, в некоторых случаях они представлены
в республиканских парламентах и органах местного самоуправления, возникли в
ряде случаев оргкомитеты политических партий.
Впервые относительно массовой политическая активность населения стала в
России весной 1988 г. Известное влияние оказал пример Армении и Эстонии, но
в роли детонатора выступили выборы на XIX партийную конферен-
цию. Недовольство медленным ходом перестройки, разрывом между
декларациями Горбачева из Москвы и ухудшением положения на местах, ставшими
еще более нетерпимыми в условиях гласности произволом и коррупцией местного
руководства -- все это вывело на улицы тысячи людей от Южно-Сахалинска до
Поволжья. На базе борьбы за социальную справедливость и демократию,
экологическую безопасность и демократический социализм сложились НФ (помимо
вышеперечисленных городов) в Москве и Ленинграде, Казани, Свердловске,
Челябинске, Ставрополе, Иркутске -- в общей сложности примерно в 30 городах
России. Неоднократно предпринимавшиеся с лета 1988 года попытки объединить
усилия российских НФ увенчались установлением только информационной связи и
координации действий только в региональных масштабах.
Той же весной 1988 г. более радикально настроенные течения объявили о
создании оппозиционной КПСС политической партии Демократический союз. В
идейном смысле эта организация была чрезвычайно пестрой, в нее входили
троцкисты, еврокоммунисты, социал-демократы, но преобладали либеральные
группировки различных оттенков, вышедшие из рядов старых правозащитных групп
70-х годов. Всех этих людей объединяла идея бескомпромиссного отрицания
существующего строя, разоблачения политики перестройки как обмана масс, а в
области практических действий -- участие в несанкционированных митингах в
Москве на Пушкинской площади и в Ленинграде у Казанского собора.
Нежелание ДС вступать в контакты даже с реформистским крылом КПСС и
разоблачение им менее радикально настроенных организаций как примиренцев,
соглашателей, агентов КГБ и т. п. надолго испортили отношения между его
руководством и другими силами в Ленинграде и Москве, в областных центрах
России, где преобладало умеренное крыло, не поддержавшее в ряде случаев
бойкот выборов 1989 г. и выступавшее за сотрудничество всех антитоталитарных
сил. Лозунги многопартийности и равноправия всех форм собственности, включая
частную, превратившиеся в 1990 г. в общее место правительственной и
оппозиционной идеологии в России и СССР, тогда казались излишне радикальными
для большинства, не говоря уж о призыве к всеобщей политической забастовке с
целью ненасильственного свержения режима и проведения демократических
выборов в
Учредительное собрание России (ДС изначально выступал за немедленное
признание независимости всех остальных республик СССР).
Новый мощный толчок формированию политического спектра российской жизни
дали выборы на первый съезд Советов весной 1989 г. К этому моменту сезонные
ритмы политики в СССР, повторяющиеся из года в год, обозначились довольно
четко: медленное оживление в январе-феврале, крутой подъем весной,
достигающий пика в мае-июне, летом -- распространение достигнутого уровня
вширь с определенным подведением итогов в конце августа, осенью --
постепенный спад массовой активности, к декабрю практически замирающей,
кроме тонкой пленки политизированных активистов. Только в Прибалтике НФ
сумели принять участие в выборах без серьезного сопротивления властей (а
Саюдис уже тогда выиграл выборы у компартии Литвы), в Азербайджане и Армении
выборы проходили в условиях чрезвычайного положения (а нынешнее армянское
руководство республики находилось в тюрьме), а в других республиках (кроме
среднеазиатских, где выборы проходили как и десятилетиями до этого)
голосовали в основном за популярных личностей -- Ельцина, Гдляна и Иванова,
Афанасьева и т. п., и против начальства. НФ России сумели провести в среднем
по одному парламентарию (Станкевич -- в Москве, Белозер-цев -- в Карелии,
Шамшев -- в Ярославле). Но главным результатом выборов и прямой
телетрансляции съезда стали качественные сдвиги в массовом сознании. В
организационном смысле новые политические силы России заметных успехов в
1989 г. не добились, хотя сложилась оппозиционная Межрегиональная
депутатская группа в несколько десятков активистов, сто с небольшим
сторонников и примерно столько же сочувствующих парламентариев.
В идеологическом смысле за этот год произошел определенный сдвиг от
концепции демократического социализма (ее чем дальше, тем больше
монополизировало как официозную руководство КПСС) к либеральным ценностям, в
общественном сознании воспринимаемых как общедемократические. Дело не только
в том, что "западническая линия" во многом доминировала в средствах массовой
информации и в силу этого немало преуспела в пропаганде ценностей рынка,
разделения властей, многопартийности и (менее решительно) частной
собственности. Реальное российское общество при ближайшем
рассмотрении оказалось настолько аморфным и неспособным к четкому
артикулированию интересов тех или иных социальных групп на
идейно-политическом уровне, что даже два года спустя разрыв между лозунгами
и пропагандой тех или иных именующих себя партиями группировок и
повседневной жизнью большинства населения все еще очень велик (а уровень
самоорганизации масс крайне низок). В таких условиях, когда проснувшаяся к
политической активности интеллигенция оказалась единственной своей
собственной социальной базой, попытки сколько-нибудь четко сформулировать
идейно-политическую платформу "партии" той или иной групп к эффективным
результатам привести не могли.
Массовая забастовка шахтеров в июле 1989 г., казалось бы противоречит
сформулированному выше выводу, но минувшие с того времени полтора года
показали, что это видимое исключение только подтверждает общее правило.
Охватившая различные регионы России, Украины и Казахстана забастовка стала
во многом непосредственным результатом разочарования масс итогами I съезда
Советов. Как говорили шахтеры, они осознали, что одни говорят правду, а
другие неправду, у одних это получается лучше, а у других -- хуже, но ведь
практически к лучшему даже от правильных разговоров ничего не меняется!
Фактически благодаря телетрансляции съезда на глазах стала разрушаться
классическая для стереотипов "священной державы" концепция "сакрального
слова". Вера в то, что если с самой высокой трибуны будут произнесены
правильные слова, то (разумеется, при посильном участии простых людей) жизнь
после этого быстро начнет меняться к лучшему, подсознательно была очень
сильна. И когда "жизнь после телетрансляции" не только ни на волос не
изменилась к лучшему, но буквально на глазах стала меняться к худшему, имел
место не просто социально-психологический, но культурно-цивилизационный шок.
Именно с этого надлома резко падает кредит доверия к горбачевской версии
"политики революционной перестройки" и политике поддержки ее "снизу", но на
уровне практической политики на первых порах это означает только оттеснение
Ельциным Горбачева в российском массовом сознании на вторую позицию.
Забастовка шахтеров вызвала растерянность как у правительства,
пошедшего на экономические уступки (причем в основном перераспределительного
плана и даже пол-
тора года спустя не предоставившего шахтам реальной экономической
самостоятельности хотя бы в области ценообразования) и отказавшегося вести
переговоры по политическим требованиям -- отмене шестой статьи Конституции и
т. п., так и у лидеров МДГ, призвавших к скорейшему прекращению забастовки,
дабы не дестабилизировать ситуацию в стране дальше. В организационном смысле
шахтеры на первом этапе сумели добиться только признания легального
существования забасткомов как гаранта выполнения соглашений с
правительством. Попытки ДС перевести забастовку в политическое русло были
отторгнуты не только рабочими лидерами, но и основной массой бастующих, ибо
к реальному взятию власти даже на предприятиях движение было не готово.
Наибольших политических результатов по ходу забастовки и в первые месяцы
после нее по установлению контактов с забастовочными комитетами добился
оргкомитет социалистической партии (входивший в него московский студент Е.
Островский был избран членом прокопьевского стачкома) прежде всего в
Кузбассе и Караганде, в меньшей степени -- конфедерация
анархо-синдикалистов. Рабочему движению на том этапе в наибольшей степени
импонировали концепции самоуправления на базе совладения собственностью,
развиваемые этими организациями, и их консультационная помощь без
политических условий.
Осенью 1989 г. большинство забастовочных комитетов трансформировалось в
союзы трудящихся регионального характера (Кузбасса, Донбасса и Воркуты), а в
мае 1990 г. в Новокузнецке эти союзы и ряд независимых от государства
профсоюзов (первый из них -- СОЦПРОФ -- был зарегистрирован правительством
летом 1989 г.) провозгласили Конфедерацию труда (КТ). К этому моменту среди
лидеров конфедерации и союзов трудящихся начинают доминировать
общедемократические (точнее -- либеральные) лозунги рынка, понимаемого как
свобода распоряжения произведенной продукцией, и демократии, понимаемой как
отрицание власти КПСС. Усилия, предпринимаемые политизированным крылом
рабочего движения по организации партии, успехом не увенчались, даже если
они предпринимались при поддержке извне (активная пропаганда Н. Травкина, к
примеру), ненамного лучше дела обстояли с формированием профсоюза горняков.
На его учредительном съезде, при всей рыночной и антикоммунистической
риторике
(и рассуждениях о самоуправлении на базе совладения собственностью) в
октябре 1990 г. фактически обнаружилось, что шахтерские лидеры едины с
министром угольной промышленности Щадовым по фундаментальному вопросу: без
дотаций в десятки миллиардов рублей со стороны государства крах отрасли
практически неизбежен.
В январе 1991 г., когда при единой позиции директоров и коллективов
шахт только угрозой забастовки удалось повысить цены на уголь, на Украине
эта линия получила дальнейшее развитие. В июне 1990 г. союз трудящихся
Воркуты призвал других членов КТ к забастовке с требованием отставки
правительства Рыжкова, запланировавшего с 1 июля начать новый этап перехода
к рыночной экономике с повышения цен на хлеб; правительство отказалось от
этого намерения, но в июле 1990 г. забастовка горняков хотя и состоялась, но
фактически носила демонстративно-символический характер. В январе 1991 г.
большинство шахт Кузбасса на призыв регионального руководства КТ к
забастовке протеста по поводу событий в Литве не откликнулись.
Сколько-нибудь разработанной политики у нынешних рабочих организаций
(существует с осени 1990 г. еще и Союз СТК) по наиболее актуальным
экономическим проблемам -- повышению цен, приватизации и т. п. пока нет.
как влияет на него ближайшее окружение, самостоятелен ли он как политик.
Поговаривали, будто Генеральный секретарь имеет некий тайный замысел,
неизвестный его соратникам план действий, который он и реализует
последовательно, нередко ставя и их, и оппонентов в тупик теми или иными
своими действиями. Восторгались его способностью добиваться компромиссов в
достаточно сложных ситуациях. Словом, и хвалили, и хулили.
Взвешенная оценка деятельности М. С. Горбачева, с точки зрения
полученных за шесть лет перестройки результатов, анализ его докладов и речей
принципиального
характера за этот период, позволяет сделать вывод, что страна в его
лице имеет политика-реформатора, лидера-новатора, но масштабы его новаций
жестко ограничены социалистической ментальностью. Постоянно присягая на
верность "социалистическому выбору", он и сам подтверждает это. В 1987 г.
увидела свет книга М.С.Горбачева "Перестройка и новое мышление для нашей
страны и для всего мира". Была предпринята смелая попытка оплодотворить
социалистический менталитет общечеловеческими ценностями. Многие идеи этой
книги с восторгом были приняты и подхвачены на Западе и почти никакого
влияния не имели в советском обществе. Мифологизированное сознание и
известная ментальность отторгали их, что называется, с порога.
М. С. Горбачев как политик и как человек на протяжении всей своей
перестроечной деятельности демонстрирует двоемыслие. По Дж. Оруэллу, это
способность одновременно держаться двух противоположных мнений. Утверждая,
что многое прогнило в советской общественной системе к 1985 г., он, вместе с
тем, уверен, что ее можно излечить гомеопатией, реформами в небольших дозах.
Но, пожалуй, самой принципиальной и трагической приметой двоемыслия М. С.
Горбачева является его отношение к народу, к "народным массам". С одной
стороны, он твердо убежден, что социализм возможен лишь в результате живого
творчества масс, стремился раскрепостить людей и весьма преуспел в этом, но,
в то же время, он не верит в разум и здравый смысл народа, в его способность
понять и поддержать самые радикальные преобразования.
Двоемыслием объясняются противоречивые шаги М. С. Горбачева, метания,
импровизации. Он действительно постоянно добивался компромиссов, согласия
между М. С. Горбачевым и Горбачевым М. С. В результате где-то на рубеже
1988--89 годов он утратил инициативу, а затем и контроль над процессами.
Жизнь пошла вперед. Социалистический менталитет четко обозначил пределы
возможного в его политике.
Краткие итоги. Традиционное мифотворчество продолжалось и в годы
перестройки. И первый из них: будто бы преобразования начались по инициативе
КПСС. В 1985 г. партия не обсуждала концептуальные основы нового
политического курса. Точнее будет сказать, что она, как и прежде, раболепно
приняла его, а еще точнее -- с удовлетворением приняла нового Генерального
секретаря.
Миф второй -- апрельский Пленум дал старт глубоким, далеко идущим
реформам. Он взял курс на ускорение социально-экономического прогресса. В
1985 г. произошло только то, что и могло произойти. Радикальные
перестроечные реформы ни общество, ни партия, тем более, в то время не
приняли бы.
И еще один миф. Будто М. С. Горбачев и его окружение вступали в
перестройку, опираясь на основательный анализ общества и располагая хорошо
продуманной схемой действий. Этого, естественно, не было и не могло быть.
Задача ставилась дерзкая: обновить социализм, ничего не меняя по сути, в
фундаментальных основах системы. В полном соответствии с правилами
социалистической ментальности.
Величие М. С. Горбачева в том, что он не уклонился от вызова времени,
встал на путь реформ, хотя и робких.
А важнейшее завоевание перестройки внутри страны: раскрепощение
народной энергии и инициативы, мощный разлив народных движений и
общественных формирований, утверждение реальной многопартийности в СССР.
* * *
Политические партии в СССР
С момента прекращения массового террора в СССР после смерти Сталина
постепенно началось как возрождение различных идейно-политических традиций,
существовавших в Российской империи до революции 1917 г., так и формирование
новых течений под влиянием разнообразных тенденций общемирового развития и
внутренних факторов. Однако до 1986 года самодеятельная политическая
активность подавлялась репрессиями властей в различных формах и обычно не
выходила за пределы небольших групп-кружков единомышленников и друзей. Летом
указанного года в различных городах страны на базе объединения
легализирующихся кружков возникают первые клубы (социальных инициатив и
соци-альных новаторов -- в Москве, социально активных граждан и социально
активных людей -- в Вильнюсе, Каунасе и Риге и т. п.). Практически в это же
время прекратились аресты по политическим мотивам и начался процесс
освобождения политзаключенных. Власти, как правило, не
регистрировали клубы, но не мешали открыто их деятельности на базе
помещения какого-то ДК или "красного уголка". Первоначально активность
сводилась к общению и дискуссиям, начиная с 1987 г. клубы стремятся
объединиться -- и одновременно конкурировать между собой, возникают центры
информационного обмена и новая волна Самиздата (предыдущая была почти
полностью парализована репрессиями в начале 80-х).
В советской и иностранной прессе эпохи гласности участники этого
движения приобрели прозвище "неформалы". Определенный итог этому первому
этапу возрождения легальной идейно-политической активности в стране подвела
прошедшая в августе 1987 г. в Москве встреча-диалог клубов и движений
"Общественные инициативы перестройке", координатором и одним из
организаторов которой был автор данной работы. Доминирующим настроением
тогда была идея самоорганизации масс "снизу" для поддержки политики
перестройки "сверху", а господствующей идеологией -- демократический
социализм различных оттенков, хотя в дискуссиях приняли участие и
антикоммунистические группы (либерально-западнические, в следующем году
организовавшие оппозиционную политическую партию Демократический Союз,
действовали более активно, фундаменталисты дискуссий тогда тоже не
избегали). Большинство лидеров и значительная часть актива организаций,
провозгласивших себя новыми политическими партиями в 1990 г., начинали
именно как "неформалы", подавляющее большинство этих "партий" и сегодня
остается на уровне развития 1987 г., т. е. федерацией кружков и клубов,
созданных людьми, пришедшими к определенным убеждениям задолго до 1985, а в
годы перестройки просто нашедшими единомышленников и друзей. К весне 1988 г.
во всех этих организациях вместе (по традиционной классификации от
ультралевых -- троцкистов и анархистов -- до ультраправых -- расистов,
фашистов и т. п.) насчитывалось на весь Советский Союз не более нескольких
тысяч участников и несколько сот активистов. Из них только несколько
десятков человек на всю страну принимало участие в идейно-политической
деятельности и подвергалось репрессиям до 1985 г., но в большинстве
республик заметным авторитетом эти люди не пользовались.
Первые массовые общественные движения в СССР, деятельность которых
сначала выплеснулась на улицы и площади городов (в основном -- столичных), а
затем и в
ряде республик, привела к смене власти. Возникли национальные движения.
Поводы к их формированию могли быть самыми различными (в Армении и
Азербайджане -- проблема Нагорного Карабаха, в Молдавии -- замена
существующей славянской графики на латинскую, в Прибалтике -- борьба за
признание незаконности пакта Молотова -- Риббентропа 1939 г. и т. п.), но в
результате возникало массовое движение, обычно именующее себя Народным
фронтом (НФ). Впервые НФ возник в Эстонии, в настоящее время аналогичные
организации являются парламентским большинством в Латвии, Молдавии, Литве,
Армении, Грузии (в трех последних случаях они называют себя не народными
фронтами, а общенациональными движениями), парламентской оппозицией -- на
Украине (Рух), в Азербайджане и Белоруссии (НФ).
Подобная закономерность перехода к качественно новому строю, когда
возникает своего рода исторический компромисс большинства народа в процессе
формирования новой системы собственности и власти в посттоталитарном
обществе, характерна не только для ряда республик СССР, но и для стран
Восточной Европы (Солидарность -- в Польше, Гражданский форум -- в ЧСФР и т.
п.). Организации, именующие себя партиями, существуют во всех перечисленных
выше республиках Союза (а в последнее время стали возникать и в Средней
Азии), но в большинстве случаев еще недостаточно влиятельны, чтобы
претендовать на завоевание власти. Как правило, наибольшую активность среди
этих партий проявляют восходящие к старому (60--70-х гг.) оппозиционному
движению группировки (партия национальной независимости Эстонии, украинская
республиканская партия, наиболее влиятельная во Львове и вообще на Западной
Украине, и т. п.), обычно обвиняющие руководство НФ в излишнем
соглашательстве с Москвой и местными компартиями (в которых большая часть их
руководства, в основном научная и творческая интеллигенция, раньше
состояли). Для таких партий характерно непризнание законности полномочий
нынешних парламентов соответствующих республик (как выбранных в условиях
оккупации, по недемократическому избирательному закону и т. п.) и призывы к
регистрации граждан соответствующих республик (Эстонии, Грузии, Украины и т.
п.) с целью проведения выборов в Учредительное Собрание по новому закону.
Другой путь формирования новых партий -- на базе
течений внутри НФ (так М. Лауристин -- одна из лидеров эстонской
социал-демократической партии, Л. Юнусова -- азербайджанской; аналогичным
путем сложился и ряд небольших центристских партий, либеральных по
идеологии, но центральная проблема для них на сегодняшний день та же самая,
что для НФ и национал-радикалов -- какими путями добиться государственной
независимости). Третий вариант формирования партий в республиках Союза -- на
базе возрождения партий, существовавших в них до советизации (иногда
сохранивших до наших дней в эмиграции некоторые силы). Социальный состав
практически всех новых партий -- интеллигенция различных категорий с
преобладанием молодежи в нижнем и среднем звене структуры, которая в
настоящее время обычно в стадии формирования. Численность организаций обычна
в диапазоне от ста до тысячи человек (у национал-радикалов -- до нескольких
тысяч, иногда -- несколько десятков тысяч членов и сторонников, что,
конечно, несопоставимо с сотнями тысяч членов и миллионами сторонников НФ
(отдаленным подобием с точки зрения структуры и функций Индийского
национального конгресса периода борьбы за независимость).
Судьбы республиканских компартий в новых условиях оказались различными,
но, как правило, незавидными: в Прибалтике, помимо отстранения от власти,
они раскололись по национальному признаку (на русоязычное крыло, оставшееся
в составе КПСС, и местное, вышедшее из ее состава; последнее обычно
стремится трансформироваться в социал-демократическом направлении). В
Молдавии раскола пока удалось избежать, но организации парализованы борьбой
различных национальных и идейных группировок. В Армении и Грузии после
поражения на выборах компартии отстранены от власти.
На Украине и в Белоруссии власть на республиканском уровне руководству
местных компартий сохранить удалось (при ряде чувствительных региональных
неудач), но национально-возрожденческое крыло и сторонники демократизации
среди русоязычного населения стремительно набирают силу и, опираясь на
массовую внепарламентскую поддержку, иногда могут добиваться принятия
республиканскими правительствами своих требований (хотя формально Рух и
оппозиционное крыло компартии имеют на Украине около 1/4 депутатских
мандатов, а в Белоруссии -- еще менее того).
В регионах СССР, где большинство коренного населе-
ния исповедует ислам, политическая активность в форме НФ и
зарождающихся партий менее развита. Шансов стать парламентским большинством
на выборах, проходивших в условиях чрезвычайного положения, НФ Азербайджана
не имел. Радикально-национальное и исламско-фунда-менталистское крыло этой
организации попыталось отстранить от власти руководство компартии республики
зимой 1989--1990 г. путем массовой кампании гражданского неповиновения,
приступило к формированию альтернативной власти на местах и вооруженных
формирований, но было разгромлено в результате применения войск в конце
января 1990 г., и теперь в НФ преобладают сторонники парламентского пути
достижения государственного суверенитета, центристы и социал-демократы.
Основной политический противник азербайджанского НФ -- армянское
общенациональное движение (ранее -- комитет "Карабах") -- сумел выиграть
выборы в условиях введенного Москвой в обеих республиках (в первый раз --
еще осенью 1988 г.) военного положения и фактически сохранить свои
вооруженные формирования; азербайджанцы пока всякий раз реагировали с
запозданием и нередко -- в формах, вызывающих массовое осуждение (погромы
армян в Сумгаите и Кировабаде в 1988 г., в Баку -- в 1990 известны в мире и
в СССР значительно более широко, чем осуществлявшееся с неменьшей
жестокостью изгнание сельского азербайджанского населения из приграничных
районов армянскими боевиками зимой 1988--1989 гг.).
В обеих республиках в настоящее время существуют многочисленные
политические формирования со своими вооруженными группами, во многом
контролирующие власть на местах и вступающие в конфликты между собой и с
силами центрального правительства, формы которых весьма напоминают то, что
происходит в Ливане. В республиках с преобладанием исламского населения НФ
существуют в настоящее время в Узбекистане (Берлик) и автономных республиках
Поволжья (Татария) и Северного Кавказа, в некоторых случаях они представлены
в республиканских парламентах и органах местного самоуправления, возникли в
ряде случаев оргкомитеты политических партий.
Впервые относительно массовой политическая активность населения стала в
России весной 1988 г. Известное влияние оказал пример Армении и Эстонии, но
в роли детонатора выступили выборы на XIX партийную конферен-
цию. Недовольство медленным ходом перестройки, разрывом между
декларациями Горбачева из Москвы и ухудшением положения на местах, ставшими
еще более нетерпимыми в условиях гласности произволом и коррупцией местного
руководства -- все это вывело на улицы тысячи людей от Южно-Сахалинска до
Поволжья. На базе борьбы за социальную справедливость и демократию,
экологическую безопасность и демократический социализм сложились НФ (помимо
вышеперечисленных городов) в Москве и Ленинграде, Казани, Свердловске,
Челябинске, Ставрополе, Иркутске -- в общей сложности примерно в 30 городах
России. Неоднократно предпринимавшиеся с лета 1988 года попытки объединить
усилия российских НФ увенчались установлением только информационной связи и
координации действий только в региональных масштабах.
Той же весной 1988 г. более радикально настроенные течения объявили о
создании оппозиционной КПСС политической партии Демократический союз. В
идейном смысле эта организация была чрезвычайно пестрой, в нее входили
троцкисты, еврокоммунисты, социал-демократы, но преобладали либеральные
группировки различных оттенков, вышедшие из рядов старых правозащитных групп
70-х годов. Всех этих людей объединяла идея бескомпромиссного отрицания
существующего строя, разоблачения политики перестройки как обмана масс, а в
области практических действий -- участие в несанкционированных митингах в
Москве на Пушкинской площади и в Ленинграде у Казанского собора.
Нежелание ДС вступать в контакты даже с реформистским крылом КПСС и
разоблачение им менее радикально настроенных организаций как примиренцев,
соглашателей, агентов КГБ и т. п. надолго испортили отношения между его
руководством и другими силами в Ленинграде и Москве, в областных центрах
России, где преобладало умеренное крыло, не поддержавшее в ряде случаев
бойкот выборов 1989 г. и выступавшее за сотрудничество всех антитоталитарных
сил. Лозунги многопартийности и равноправия всех форм собственности, включая
частную, превратившиеся в 1990 г. в общее место правительственной и
оппозиционной идеологии в России и СССР, тогда казались излишне радикальными
для большинства, не говоря уж о призыве к всеобщей политической забастовке с
целью ненасильственного свержения режима и проведения демократических
выборов в
Учредительное собрание России (ДС изначально выступал за немедленное
признание независимости всех остальных республик СССР).
Новый мощный толчок формированию политического спектра российской жизни
дали выборы на первый съезд Советов весной 1989 г. К этому моменту сезонные
ритмы политики в СССР, повторяющиеся из года в год, обозначились довольно
четко: медленное оживление в январе-феврале, крутой подъем весной,
достигающий пика в мае-июне, летом -- распространение достигнутого уровня
вширь с определенным подведением итогов в конце августа, осенью --
постепенный спад массовой активности, к декабрю практически замирающей,
кроме тонкой пленки политизированных активистов. Только в Прибалтике НФ
сумели принять участие в выборах без серьезного сопротивления властей (а
Саюдис уже тогда выиграл выборы у компартии Литвы), в Азербайджане и Армении
выборы проходили в условиях чрезвычайного положения (а нынешнее армянское
руководство республики находилось в тюрьме), а в других республиках (кроме
среднеазиатских, где выборы проходили как и десятилетиями до этого)
голосовали в основном за популярных личностей -- Ельцина, Гдляна и Иванова,
Афанасьева и т. п., и против начальства. НФ России сумели провести в среднем
по одному парламентарию (Станкевич -- в Москве, Белозер-цев -- в Карелии,
Шамшев -- в Ярославле). Но главным результатом выборов и прямой
телетрансляции съезда стали качественные сдвиги в массовом сознании. В
организационном смысле новые политические силы России заметных успехов в
1989 г. не добились, хотя сложилась оппозиционная Межрегиональная
депутатская группа в несколько десятков активистов, сто с небольшим
сторонников и примерно столько же сочувствующих парламентариев.
В идеологическом смысле за этот год произошел определенный сдвиг от
концепции демократического социализма (ее чем дальше, тем больше
монополизировало как официозную руководство КПСС) к либеральным ценностям, в
общественном сознании воспринимаемых как общедемократические. Дело не только
в том, что "западническая линия" во многом доминировала в средствах массовой
информации и в силу этого немало преуспела в пропаганде ценностей рынка,
разделения властей, многопартийности и (менее решительно) частной
собственности. Реальное российское общество при ближайшем
рассмотрении оказалось настолько аморфным и неспособным к четкому
артикулированию интересов тех или иных социальных групп на
идейно-политическом уровне, что даже два года спустя разрыв между лозунгами
и пропагандой тех или иных именующих себя партиями группировок и
повседневной жизнью большинства населения все еще очень велик (а уровень
самоорганизации масс крайне низок). В таких условиях, когда проснувшаяся к
политической активности интеллигенция оказалась единственной своей
собственной социальной базой, попытки сколько-нибудь четко сформулировать
идейно-политическую платформу "партии" той или иной групп к эффективным
результатам привести не могли.
Массовая забастовка шахтеров в июле 1989 г., казалось бы противоречит
сформулированному выше выводу, но минувшие с того времени полтора года
показали, что это видимое исключение только подтверждает общее правило.
Охватившая различные регионы России, Украины и Казахстана забастовка стала
во многом непосредственным результатом разочарования масс итогами I съезда
Советов. Как говорили шахтеры, они осознали, что одни говорят правду, а
другие неправду, у одних это получается лучше, а у других -- хуже, но ведь
практически к лучшему даже от правильных разговоров ничего не меняется!
Фактически благодаря телетрансляции съезда на глазах стала разрушаться
классическая для стереотипов "священной державы" концепция "сакрального
слова". Вера в то, что если с самой высокой трибуны будут произнесены
правильные слова, то (разумеется, при посильном участии простых людей) жизнь
после этого быстро начнет меняться к лучшему, подсознательно была очень
сильна. И когда "жизнь после телетрансляции" не только ни на волос не
изменилась к лучшему, но буквально на глазах стала меняться к худшему, имел
место не просто социально-психологический, но культурно-цивилизационный шок.
Именно с этого надлома резко падает кредит доверия к горбачевской версии
"политики революционной перестройки" и политике поддержки ее "снизу", но на
уровне практической политики на первых порах это означает только оттеснение
Ельциным Горбачева в российском массовом сознании на вторую позицию.
Забастовка шахтеров вызвала растерянность как у правительства,
пошедшего на экономические уступки (причем в основном перераспределительного
плана и даже пол-
тора года спустя не предоставившего шахтам реальной экономической
самостоятельности хотя бы в области ценообразования) и отказавшегося вести
переговоры по политическим требованиям -- отмене шестой статьи Конституции и
т. п., так и у лидеров МДГ, призвавших к скорейшему прекращению забастовки,
дабы не дестабилизировать ситуацию в стране дальше. В организационном смысле
шахтеры на первом этапе сумели добиться только признания легального
существования забасткомов как гаранта выполнения соглашений с
правительством. Попытки ДС перевести забастовку в политическое русло были
отторгнуты не только рабочими лидерами, но и основной массой бастующих, ибо
к реальному взятию власти даже на предприятиях движение было не готово.
Наибольших политических результатов по ходу забастовки и в первые месяцы
после нее по установлению контактов с забастовочными комитетами добился
оргкомитет социалистической партии (входивший в него московский студент Е.
Островский был избран членом прокопьевского стачкома) прежде всего в
Кузбассе и Караганде, в меньшей степени -- конфедерация
анархо-синдикалистов. Рабочему движению на том этапе в наибольшей степени
импонировали концепции самоуправления на базе совладения собственностью,
развиваемые этими организациями, и их консультационная помощь без
политических условий.
Осенью 1989 г. большинство забастовочных комитетов трансформировалось в
союзы трудящихся регионального характера (Кузбасса, Донбасса и Воркуты), а в
мае 1990 г. в Новокузнецке эти союзы и ряд независимых от государства
профсоюзов (первый из них -- СОЦПРОФ -- был зарегистрирован правительством
летом 1989 г.) провозгласили Конфедерацию труда (КТ). К этому моменту среди
лидеров конфедерации и союзов трудящихся начинают доминировать
общедемократические (точнее -- либеральные) лозунги рынка, понимаемого как
свобода распоряжения произведенной продукцией, и демократии, понимаемой как
отрицание власти КПСС. Усилия, предпринимаемые политизированным крылом
рабочего движения по организации партии, успехом не увенчались, даже если
они предпринимались при поддержке извне (активная пропаганда Н. Травкина, к
примеру), ненамного лучше дела обстояли с формированием профсоюза горняков.
На его учредительном съезде, при всей рыночной и антикоммунистической
риторике
(и рассуждениях о самоуправлении на базе совладения собственностью) в
октябре 1990 г. фактически обнаружилось, что шахтерские лидеры едины с
министром угольной промышленности Щадовым по фундаментальному вопросу: без
дотаций в десятки миллиардов рублей со стороны государства крах отрасли
практически неизбежен.
В январе 1991 г., когда при единой позиции директоров и коллективов
шахт только угрозой забастовки удалось повысить цены на уголь, на Украине
эта линия получила дальнейшее развитие. В июне 1990 г. союз трудящихся
Воркуты призвал других членов КТ к забастовке с требованием отставки
правительства Рыжкова, запланировавшего с 1 июля начать новый этап перехода
к рыночной экономике с повышения цен на хлеб; правительство отказалось от
этого намерения, но в июле 1990 г. забастовка горняков хотя и состоялась, но
фактически носила демонстративно-символический характер. В январе 1991 г.
большинство шахт Кузбасса на призыв регионального руководства КТ к
забастовке протеста по поводу событий в Литве не откликнулись.
Сколько-нибудь разработанной политики у нынешних рабочих организаций
(существует с осени 1990 г. еще и Союз СТК) по наиболее актуальным
экономическим проблемам -- повышению цен, приватизации и т. п. пока нет.