Страница:
периода. Зато легко перечислить новостройки конца 20-х начала 30-х годов:
Днепрогэс, Уралмаш, Магнитка, Турксиб, Комсомольск-на-Амуре и т. д. А теперь
попробуйте с такой же легкостью вспомнить бастионы индустрии, построенные во
второй пятилетке или в третьей. Получилось?
Ситуация сразу изменится, как только заговорим о новаторах. Стаханов,
Бусыгин, Гудов, Кривонос, Мария и Дуся Виноградовы, Демченко, Борин...
Ничего удивительного нет. Теперь на всю страну гремел призыв "кадры решают
все!" И уже со школьной скамьи дети запоминали имена первых Героев
Советского Союза (звание ввели в 1934 г.), лучших стахановцев (движение
началось в 1935 г.), покорителей Северного полюса, летчиков, проложивших
маршрут СССР -- Америка, депутатов, избранных в Верховный Совет СССР в 1937
г., и т. д.
То был, конечно, не стихийный, а сознательно организованный поворот к
человеку. Партия поднимала престиж
труженика, передовика производства, ударника колхозных полей. Приоритет
остался за городом. В деревне все еще продолжалось крушение старого
хозяйственного уклада, шла беспощадная ломка вековых традиций. Здесь
наиболее болезненно сказались выселения и голод 1932-- 1933 гг. В
промышленных же центрах миллионы людей повседневно приобщались к труду и
быту производственных коллективов, к практике партийных, профсоюзных,
комсомольских организаций. Горожанин, в отличие от крестьянина, имел
паспорт, получал зарплату и продовольственные карточки, пользовался правом
на нормированный рабочий день, на выходные, на ежегодный отпуск и т. д.
Главное же -- он, как правило, был не просто свидетелем, но и участником
созидательного процесса, что особенно важно было для молодежи, численно
преобладавшей на большинстве заводов и фабрик.
Все это дало свои плоды. В строй вступило еще 4500 крупных предприятий.
Подъем производительности труда (она выросла вдвое) стал решающим фактором
роста производства, произошло усиление его интенсификации. Валовая продукция
увеличилась в 2,2 раза при сравнительно небольшом увеличении численности
рабочих и служащих.
Важным результатом продолжения политики индустриализации стал сдвиг в
преодолении технико-экономической отсталости СССР. За годы второй пятилетки
наша страна, по существу, прекратила ввоз сельскохозяйственных машин и
тракторов, покупка которых за рубежом в предыдущую пятилетку обошлась в 1150
млн. рублей. Столько же средств было тогда истрачено и на хлопок, теперь
также снятый с импорта. Затраты на приобретение черных металлов с 1,4 млрд.
рублей в первой пятилетке сократились в 1937 г. до 88 млн. рублей. Торговый
баланс СССР к исходу второй пятилетки стал активным и принес прибыль.
Фиксируя общие сдвиги и достижения, приходится признать, что широко
известные выводы о досрочном выполнении плана второй пятилетки истине не
соответствуют. Как и прежде, руководство вновь шло на приукрашивание общей
картины, правильнее сказать, на искажение полученных результатов. По
подсчетам экономистов, это относится не только к данным об увеличении
национального дохода и подъеме материального уровня жизни трудящихся, их
потреблении. Проанализировав 46 важнейших показателей плана, намеченного на
1933--1937 годы,
исследователи пришли к печальному выводу о том, что только по 10 из них
задания были выполнены. Если же взять полный набор показателей, то уровень
выполнения составит примерно 70--77 процентов.
Вопреки запланированному, промышленность группы "Б" не превзошла по
темпам роста отрасли группы "А". Как и в первой пятилетке, лидером
оставалась тяжелая индустрия. Все основные силы и средства направлялись
сюда. Но именно так и хотел Сталин. Правда, на словах он охотно развивал
тезис о росте благосостояния трудящихся. На практике же действовал иначе.
Примечательны в этом отношении его замечания на статью Н. И. Бухарина
"Экономика советской страны", подготовленную для печати в середине 30-х гг.
Будем откровенны: статья напоминает панегирик в честь выдающихся достижений
политики партии. Тем не менее Сталин посчитал, что автор не видит
принципиальной разницы между фондами тяжелой и легкой промышленности, и он
тут же проучил Бухарина. Суть индустриализации, соль проблемы, писал Сталин,
состоит в развитии производства средств производства, во всемерном создании
фондов тяжелой промышленности. Не менее симптоматично и другое наставление
вождя: никто даже думать не должен, будто эта политика проводится за счет
какого-либо ущемления группы "Б" или сельского хозяйства.
Как тут не вспомнить народную поговорку: чует кошка, чье мясо съела.
Поговорка окажется вдвойне уместной, если мы расскажем о выступлении
Генерального секретаря на совещании по вопросу о коллективизации, которое
состоялось в июле 1934 г. Оно преотлично показывает сталинское видение
взаимосвязи политики индустриализации и процессов реконструкции сельского
хозяйства. Разбирая речи выступавших, Сталин особенно подробно рассмотрел
предложение о строительстве в колхозах подсобных предприятий. "Вы знаете,
чем это пахнет?" -- обратился он к собравшимся. И, не выбирая выражений,
желчно разъяснил: "Для чего нам нужны колхозы? Для полеводства и
животноводства. Если поставить вопрос о подсобных предприятиях, то о
животноводстве забудут. Если вы хотите фабрики, заводы открыть, то это
глупость. Откуда же вы рабочих получите в городах? Здесь другого источника
нет, чтобы брать рабочих в город. Откуда вы их получите, если у колхозов
дела пойдут лучше. А они пойдут лучше, и вы его палкой не вытащите из
колхоза. Вы это знаете? У нас ведь страна, где безработицы нет,
излишних рабочих нет. У нас страна колхозная. Если колхознику дать
вполне достаточную обеспеченность, то он никуда на завод не пойдет, а вот на
подземельные работы их и на аркане не затащишь. А вы говорите о том, что в
колхозе фабрики, заводы открыть".
Грозное предостережение "хозяина" произносилось в условиях, когда
паспортный режим, введенный на рубеже 1932--1933 г., административной стеной
отделял деревню от города, ибо паспорта предназначались для жителей городов
и рабочих поселков. Даже после отмены в 1935 г. карточной системы,
охватывавшей лишь горожан и обрекавшей крестьян на самообеспечение,
положение последних мало изменилось. Труд колхозников деньгами почти не
оплачивался.
Таким образом, прежний, давнишний взгляд на крестьянство не менялся.
Деревня воспринималась прежде всего как поставщик дешевого зерна и массовый
источник дешевой рабочей силы. С помощью налогов и административных мер к
исходу 30-х годов единоличные крестьянские хозяйства как товаропроизводители
практически были изжиты. Не успела деревня опомниться от репрессий и голода
начала 30-х годов, как она попала под власть политотделов МТС,
просуществовавших, правда, недолгий срок (1933--1934 гг.). В 1937 г.
прокатилась волна выявления "кулацких банд". На рубеже 30--40-х гг. грянуло
уничтожение хуторов; число ликвидированных достигло 816 тысяч.
Во имя чего же проводилась такая коллективизация? Помня о рамках
данного очерка, посоветуем читателю найти работы историка Н. В. Тепцова,
изданные уже в наши дни. Пожалуй, лучше других он сумел показать трагедию,
вызванную попыткой перескочить через ступени зрелости сельской экономики,
"обмануть" законы общественного воспроизводства, проигнорировать интересы
самих производителей, т. е. крестьян. Разве это не классический пример
подчинения экономики приоритету идеологии? Не здесь ли истоки многих бед,
мешающих нормально кормить советский народ на исходе XX века?
Если же взглянуть на проблему глазами Сталина, политика коллективизации
блестяще себя оправдала. Валовые сборы зерна упали с 73,3 млн. т в 1928 г.
до 67,6 млн. т в 1934 г., а государственные заготовки соответственно выросли
с 10,8 млн. т до 22,7 млн. т. Главная задача была решена. И можно забыть про
"перегибы", скрыть от народа правду о голоде, недоедании, искалеченных судь-
бах, объяснить это трудностями роста, происками классового врага...
Железным остается довод: индустриализацию провели, войну выиграли. Знакомая
логика -- сталинская. Помните, как генсек виртуозно подводил итоги первой
пятилетки? Речь шла о тяжелой индустрии, колхозах, о темпах. Про человека
даже не вспомнили. Точно так же суммировались результаты великого скачка в
1946 г. На первый план снова вышли данные о металле, нефти, угле, зерне и т.
д. Как и много лет назад торжествовал принцип: не экономика для человека, а
человек для экономики.
Российская история и прежде знавала нечто подобное. Вспомним времена
Петра I. По образному выражению Ленина, он пытался варварскими мерами
вырвать страну из варварства. Но царь не обещал народу светлого будущего, не
утверждал, что жить становится веселее и лучше. Не брезгуя никакими
средствами, Петр укреплял свою власть и создавал мощную империю.
Воздадим должное Сталину. Под его началом удалось сделать больше. За
период с 1928 по 1941 гг. в строй вступило примерно 9 тыс. крупных
промышленных предприятий, т. е. 600--700 ежегодно. В короткий срок вырос
потенциал, который по отраслевой структуре, техническому оснащению,
возможностям производства важнейших видов орудий труда находился в основном
на уровне показателей, типичных для развитых стран. Впервые был налажен
массовый выпуск самолетов, грузовых и легковых автомобилей, тракторов,
комбайнов, синтетического каучука, разного рода оборудования,
предназначенного прежде всего для дальнейшего развертывания тяжелой
индустрии, повышения военной мощи СССР.
Эти сдвиги хорошо известны. Куда меньше рассказывается о том, что
политика индустриализации несравненно меньше затронула другие отрасли
экономики. По-прежнему ручной труд преобладал в строительстве, в сельском
хозяйстве. Несмотря на многочисленные заверения, должного развития не
получила легкая промышленность. Совсем мало внимания уделялось
инфраструктуре -- сооружению дорог, элеваторов, складов.
Раньше считалось аксиомой, что бурный рост народного хозяйства
кардинально изменил не только условия труда, но и быт советских людей. Сам
факт увеличения численности рабочих и служащих с 9 млн. в 1928 г. до 23 млн.
в 1940 г. рассматривался как признак подъема благосостояния (число
промышленных рабочих выросло с 4 до
10 млн. человек). В тени остались другие сведения. На исходе 30-х годов
на одного горожанина приходилось жилой площади меньше, чем даже до
революции. Большинство заселяло коммунальные квартиры, бараки, подвалы;
сохранялись и землянки. Детская смертность намного превысила показатели
конца 20-х годов.
Тяжелое впечатление оставляют данные о питании. В 1935 г., когда
отменялась карточная система, из 165 млн. горожан только 40 млн. получали по
карточкам хлеб, мясные продукты -- 6,5 млн., масло -- всего 3 млн. человек.
Что же потребляли остальные горожане? Существовали государственные
коммерческие магазины. В 1933 г. зарплата промышленного рабочего составляла
в среднем около 125 руб. в месяц. Килограмм пшеничного хлеба стоил в таком
магазине 4 рубля, мяса -- от 16 -- до 18, колбасы -- 25, масла -- от 40 до
45 рублей.
Положение несколько изменилось после отмены карточной системы. Однако и
в конце 30-х годов на душу населения мяса и зерна приходилось меньше, чем до
начала сплошной коллективизации. Розничные цены в эти годы росли почти вдвое
быстрее нежели зарплата промышленного рабочего.
Естественно, газеты писали совсем о другом образе жизни. Изобиловали
очерки о новостройках, зажиточных колхозах, новаторах, о славных
пограничниках. Из года в год нарастала тема вредительства, шпионажа. После
убийства Кирова нормой стали политические процессы, небывало массовые
репрессии. Троцкистов, бухаринцев, прочих "врагов народа" искали буквально
во всех общественных организациях, на каждом предприятии. Невозможно было
верить, но арестованные коммунисты, известные партийные деятели,
военачальники, директора заводов сознавались в преступной деятельности. А
рядом печатались сообщения о происках Гитлера и Муссолини, о гражданской
войне в Испании, о боях на озере Хасан и в районе Халхин-Гола. Новая мировая
война становилась реальностью.
Все это обрушилось на страну, где даже по переписи 1939 г. почти 90 %
работавших людей имели начальное образование или вообще никогда не учились в
школе. Каждый пятый человек старше 50 лет совсем не умел читать и писать. А
в зоне радиовещания проживала лишь шестая часть всего населения СССР.
Менее четверти века отделяли страну от империи Романовых, где веками
существовало самодержавие,
крепостное право; психология масс формировалась под эгидой церкви и
царистской идеологии. Поистине нужно было обладать петровским характером и
своеволием, чтобы попытаться одним скачком вырвать 150 миллионов людей из
прежнего образа жизни и встать вровень с западным миром. Сталин превзошел
Петра по всем статьям. И дело не только в его личности.
Административно-командная система, созданная большевиками, переросла в
тоталитарную и добилась того, о чем не могла и мечтать бюрократия времен
табели о рангах.
Правящая партия не ограничилась пересмотром заданий первой пятилетки. В
1931 г. Сталин заявил, что наша страна отстала от развитых капиталистических
государств на целое столетие. Он не ограничился такой постановкой вопроса и
призвал советский народ ликвидировать этот разрыв за 10 лет, иначе "нас
сомнут".
Еще дальше пошел Председатель Совнаркома Молотов. Тогда же,
руководствуясь указанием вождя, он заявил о необходимости "в течение этого
десятилетия, и во всяком случае не позднее, догнать и перегнать в
технико-экономическом отношении передовые капиталистические страны".
Дальнейшее известно. Нас не смяли. Весь мир признает решающую роль
советского народа в разгроме фашизма. Но разве за 30-е годы был преодолен
разрыв между СССР и странами Запада? При всей масштабности промышленного
преобразования, ставшего реальностью в это десятилетие, до рубежей,
провозглашенных Сталиным и Молотовым, было слишком далеко. В 1939 г. на
XVIII съезде ВКП(б) речи, произнесенные в 1931 г., уже никто не вспоминал. В
докладах приводилось множество показателей, свидетельствовавших о
значительном отставании СССР в сфере экономики. И тут же снова выдвинули
задачу догнать и перегнать. Молотов, нимало не смущаясь, говорил даже о
более чем вековой отсталости России и ратовал за то, "чтобы разжечь
стремление к ускорению темпов роста промышленности, особенно тяжелой
промышленности".
В целом политика подхлестывания не прекращалась. Принимались новые
решения, плодились хозяйственные наркоматы, штат чиновников в центре и на
местах разбухал. Но даже они начинали понимать слабости затратного
механизма, опасность чрезмерной централизации, излишнюю директивность
планов. Не помогло и ужесточение трудовой дисциплины, удлинение в 1940 г.
рабочего дня,
введение шестидневной рабочей недели. Фондоотдача оборудования
фактически оставалась такой же, как и в 1928 г. Сохранившиеся в архивах
материалы показывают, что даже накануне войны сельское хозяйство, едва
вернувшись к показателям доколхозной деревни, вносило в национальный доход
страны больше, нежели промышленность. Следовательно, сталинский тезис о
превращении России из аграрной в индустриальную, мягко выражаясь, истине не
соответствовал.
Подхлестывание слишком дорого обошлось народу. При иных условиях не
пришлось бы отходить под "внезапным" натиском фашистов к предместьям Москвы
и берегам Волги.
Факт остается фактом: к зиме 1941 г. противник оккупировал территорию,
на которой до войны проживало около 40 % населения, добывалось 63 % угля,
выплавлялось 68 % чугуна, 58 % стали, производилось 84 % сахара и т. д. И
хотя многое ценой невероятных усилий потом было исправлено, победу пришлось
ковать не с помощью того мощного потенциала, который невиданными усилиями
партия, рабочий класс, весь советский народ создавали в довоенные пятилетки.
Что же касается скачка, то он состоялся. Это не миф. То был
стремительный процесс насильственного преобразования экономики, установления
самодержавия и рождения новой модели развития общества под флагом
социализма. То было создание основ для выхода сталинизма за рамки одной
страны. Впервые на длительный срок приоритет идеологии над экономикой стал
реальностью.
История показала, что большой скачок был бы невозможен без большого
террора и без большой лжи, о чем и пойдет речь в последующих разделах.
ЛИТЕРАТУРА
Такер Р. Сталин: путь к власти. История и личность. М., 1990. Коэн С.
Бухарин. Политическая биография. 1888--1938. М., 1988. Урок дает история.
М., 1989.
Лацис О. Р. Перелом. Опыт прочтения несекретных документов. М., 1990.
Шмелев Н. Попов Г. На переломе. Экономическая перестройка в СССР. М.,
1989.
Троцкий Л. Д. Сталин, т. 1--2. М., 1990. Пришвин М. М. Дневники. М.,
1990.
Т е п ц о в Н. В. Аграрная политика: на крутых поворотах 20--30 гг. М.,
1990.
ГЛАВА 7
ЗА ФАСАДОМ СТРОИТЕЛЬСТВА
НОВОГО ОБЩЕСТВА 1927 -- конец 30-х гг.
"Все винтики -- большие и маленькие, второстепенные и первостепенные --
хотят они или не хотят, "верят" или "не верят", вынуждены вращаться вместе
со осей машиной. Если же какой-либо винтик или целая группа отказываются
вращаться вместе со всей машиной и "протестуют", машина беспощадно их
размалывает и со скрипом, с треском, скрежетом до поры до времени продолжает
"работу" дальше. Террор в условиях невиданной централизации действует почти
автоматически". Рютин М. Н. "Сталин и кризис пролетарской дик сатуры"
Демонтаж нэпа и переход к "чрезвычайщине". -- Правда и вымысел о правом
уклоне в ВКП (б). -- Репрессивная политика. Роль ЦКК и ОГПУ в утверждении
единовластия Сталина. -- Право-левые фракционеры. -- "Союз
марксистов-ленинцев". -- М. Н. Рютин. Операция "противники". -- Группа А. Н.
Смирнова, Н. Б. Эйсмонта, В. Н. Толмачева. -- За кулисами XVII съезда ВКП
(б). -- Кто убил Кирова? Террор и его последствия. -- Они бежали от Сталина:
И. Рейсе, В. Кривицкий, Ф. Раскольников. -- "Так мы перестреляем всю партию"
-- Г. Н. Каминский, И. А. Пятницкий.
Второе десятилетие Октября характеризовалось сложными и противоречивыми
явлениям в советском обществе. Шел демонтаж нэпа, который разрушил главную
экономическую преграду на пути всеобъемлющего проникновения
командно-административной бюрократической системы во все структуры
Советского государства. Вместо социализма ленинского идеала как "живого,
творческого созидания самих народных масс" утверждалась эпоха директивного,
казарменного, насаждаемого "сверху". Вряд ли эти сложные и противоречивые
процессы можно отождествлять с "контрреволюционным переворотом". Скорее
всего, если уместна историческая аналогия, -- это своеобразный симбиоз
бонапартизма и цезаризма при опоре на бюрократический партийный, советский и
административный аппарат.
Во второй половине 20-х гг. страна вступала в период
так называемой социалистической реконструкции народного хозяйства.
Очень остро вставали вопросы расширения фронта капитального строительства,
создания новых отраслей в промышленности и особенно -- взаимоотношений
города и деревни. Нэп в традиционных формах исчерпал себя, и требовалась
проработка нового варианта дальнейшего экономического развития. Однако этого
сделано не было, ибо лучшие теоретические силы оказались поглощены
внутрипартийной борьбой. Первым серьезным сигналом этого стал
хлебозаготовительный кризис. Выход их создавшегося положения был найден
простой: командно-административные методы управления промышленностью,
которые сложились в период нэпа, автоматически, без учета особенностей и
специфики были перенесены в сельское хозяйство. "Революция сверху" свелась к
тому, что "чрезвычайные меры" были возведены в систему в масштабе всей
страны, а политические методы руководства заменялись
командно-административными. Эти процессы, протекающие в базисе, были
привнесены и распространились на надстройку. Шло складывание и укрепление
авторитарной бюрократической командно-административной системы.
В общественное сознание настойчиво внедрялась идея "особых", отличных
от общечеловеческих норм общежития и поведения. "Мы рождены, чтоб сказку
сделать былью", -- пели строители нового мира, "самого гуманного, самого
совершенного строя". Именно на этой основе элементы социализма быстро
прорастали в режим личной власти Сталина. Однако, вместе с тем, в сознании
народа -- пролетариата, крестьянства, интеллигенции -- хранились
гуманистические идеалы социализма, и при возможности этому давался ход. Это
особенно ярко проявилось в столкновении Сталина с представителями старой
партийной гвардии, которая оставалась верна лучшим традициям российского
освободительного движения.
"Гражданская война" в правящей партии не утихала на протяжении всех
20-х гг. Объединенная левая оппозиция во главе с Троцким, Зиновьевым и
Каменевым, помимо вопросов экономического строительства, поднимала вопросы
дальнейшей демократизации внутрипартийной и государственной жизни.
"Сталинский режим партийной жизни, -- писал 8 июня 1926 г. Г. И. Сафаров в
ЦКК ВКП (б), -- тем и опасен, что он ставит под угрозу идейную жизнь партии,
превращая всю идеологическую работу и идейную жизнь партии в бюрократическую
работу на заказ... Отсутствие коллективного руководства (правит пар-
%шей Сталин, которого Ленин в своем завещании предлагал снять с
должности Генерального секретаря) обостряет до крайности все наше
внутрипартийное положение".
2 октября 1927 г. в заявлении Пленуму ЦК ВКП (б) видный деятель партии
П. А. Залуцкий указывал, что Сталин нарушает ленинские нормы внутрипартийной
жизни и руководства партией. Он обвинял Сталина в отсечении от политического
руководства большой группы коммунистов, которые "создавали партию, на
сочинениях которых воспитывалось несколько поколений коммунистов", поддержке
"чиновничье-аппаратных элементов за счет пролетариата", обращая внимание при
этом на то, что "этот аппарат готов пойти на все ради сохранения своих
привилегий". П. А. Залуцкий указывал, что в стране "преуспевают безыдейное
ловкачество, стяжательство и угодничество, а все талантливое, сильное, яркое
отметается". Он предупреждал, что Сталин несостоятелен как вождь и теоретик,
и призывал выполнить ленинское завещание переместить Сталина на другую
работу.
Однако партия и широкие народные массы не поддержали сторонников
Троцкого, Зиновьева и Каменева. Более того, как это не парадоксально, но
именно в ходе этой борьбы, в которой применялись различные приемы, роль
Сталина в партии и государстве усилилась. Для рядовых партийцев и
беспартийных он оставался оплотом твердокаменного марксизма-ленинизма, а его
политические противники были объявлены "еретиками от коммунизма". Вокруг
Сталина сложился кружок его сторонников -- Н. И. Бухарин, А. И. Рыков, М. П.
Томский, А. И. Микоян, Г. К. Орджоникидзе и другие. К XV съезду ВКП(б)
троцкистско-зиновьевский блок фактически прекратил свое существование.
Сразу же после окончания работы XV съезда партии, исключившего
оппозиционеров из партии, была создана специальная комиссия ЦИК СССР по
чистке советского аппарата под председательством В. М. Молотова.
Оппозиционеры были сняты со всех постов, имеющих какое-либо отношение к
выработке политических решений. Одновременно все они были выведены из
состава ЦИК СССР и ВЦИК по соответствующим представлениям фракций ВКП (б) в
ЦИК и ВЦИК.
В 1928 году наступил черед недавних сторонников Сталина. Возведение
"чрезвычайщины" в систему вызвало вполне обоснованные возражения Н. И.
Бухарина, А. И. Рыкова, М. П. Томского и других авторитетных дея-
телей партии и государства. Н. И. Бухарин не без оснований полагал, что
чрезвычайщина в экономике рано или поздно обернется чрезвычайщиной в
политике. Разногласия по вопросу о чрезвычайных мерах резко обострились к
лету 1928 года. Группу Н. И. Бухарина поддерживали М. И. Калинин и К. Е.
Ворошилов, колебался Г. К. Орджоникидзе. Против "чрезвычайщины" выступали
авторитетные заместители В. Р. Менжинского, председателя ОГПУ, Г. Г. Ягода и
М. А. Трилиссер. Информационные сводки ОГПУ говорили о том, что крестьянство
в большинстве отказывается поддерживать чрезвычайщину. Возникала реальная
угроза новой гражданской войны.
Ленинградская и Московская партийные организации также поддержали
группу Бухарина. Секретарь Сибирского крайкома партии С. И. Сырцов дал
директиву областным партийным организациям -- воздержаться от безусловного
выполнения директивы И. В. Сталина об объявлении каждого 10 двора в деревне
контрреволюционным и антисоветским. Позднее К, В. Радек доверительно
информировал Г. К. Орджоникидзе, что в кругу своих единомышленников в
Сибирском крайкоме С. И. Сырцов перед отъездом на Пленум ЦК ВКП (б) якобы
заявил о намерении поставить вопрос о замене Сталина на посту Генсека А. И.
Рыковым. Сводки ПУ РККА о политических настроениях в армии указывали, что
"чрезвычайщина-" крайне отрицательно была воспринята в армии.
В этих условиях вопрос об отношении к "чрезвычайщине" особенно остро
встал в ходе работы июльского (1928 г.) Пленума ЦК ВКП (б). Вместо четырех
Днепрогэс, Уралмаш, Магнитка, Турксиб, Комсомольск-на-Амуре и т. д. А теперь
попробуйте с такой же легкостью вспомнить бастионы индустрии, построенные во
второй пятилетке или в третьей. Получилось?
Ситуация сразу изменится, как только заговорим о новаторах. Стаханов,
Бусыгин, Гудов, Кривонос, Мария и Дуся Виноградовы, Демченко, Борин...
Ничего удивительного нет. Теперь на всю страну гремел призыв "кадры решают
все!" И уже со школьной скамьи дети запоминали имена первых Героев
Советского Союза (звание ввели в 1934 г.), лучших стахановцев (движение
началось в 1935 г.), покорителей Северного полюса, летчиков, проложивших
маршрут СССР -- Америка, депутатов, избранных в Верховный Совет СССР в 1937
г., и т. д.
То был, конечно, не стихийный, а сознательно организованный поворот к
человеку. Партия поднимала престиж
труженика, передовика производства, ударника колхозных полей. Приоритет
остался за городом. В деревне все еще продолжалось крушение старого
хозяйственного уклада, шла беспощадная ломка вековых традиций. Здесь
наиболее болезненно сказались выселения и голод 1932-- 1933 гг. В
промышленных же центрах миллионы людей повседневно приобщались к труду и
быту производственных коллективов, к практике партийных, профсоюзных,
комсомольских организаций. Горожанин, в отличие от крестьянина, имел
паспорт, получал зарплату и продовольственные карточки, пользовался правом
на нормированный рабочий день, на выходные, на ежегодный отпуск и т. д.
Главное же -- он, как правило, был не просто свидетелем, но и участником
созидательного процесса, что особенно важно было для молодежи, численно
преобладавшей на большинстве заводов и фабрик.
Все это дало свои плоды. В строй вступило еще 4500 крупных предприятий.
Подъем производительности труда (она выросла вдвое) стал решающим фактором
роста производства, произошло усиление его интенсификации. Валовая продукция
увеличилась в 2,2 раза при сравнительно небольшом увеличении численности
рабочих и служащих.
Важным результатом продолжения политики индустриализации стал сдвиг в
преодолении технико-экономической отсталости СССР. За годы второй пятилетки
наша страна, по существу, прекратила ввоз сельскохозяйственных машин и
тракторов, покупка которых за рубежом в предыдущую пятилетку обошлась в 1150
млн. рублей. Столько же средств было тогда истрачено и на хлопок, теперь
также снятый с импорта. Затраты на приобретение черных металлов с 1,4 млрд.
рублей в первой пятилетке сократились в 1937 г. до 88 млн. рублей. Торговый
баланс СССР к исходу второй пятилетки стал активным и принес прибыль.
Фиксируя общие сдвиги и достижения, приходится признать, что широко
известные выводы о досрочном выполнении плана второй пятилетки истине не
соответствуют. Как и прежде, руководство вновь шло на приукрашивание общей
картины, правильнее сказать, на искажение полученных результатов. По
подсчетам экономистов, это относится не только к данным об увеличении
национального дохода и подъеме материального уровня жизни трудящихся, их
потреблении. Проанализировав 46 важнейших показателей плана, намеченного на
1933--1937 годы,
исследователи пришли к печальному выводу о том, что только по 10 из них
задания были выполнены. Если же взять полный набор показателей, то уровень
выполнения составит примерно 70--77 процентов.
Вопреки запланированному, промышленность группы "Б" не превзошла по
темпам роста отрасли группы "А". Как и в первой пятилетке, лидером
оставалась тяжелая индустрия. Все основные силы и средства направлялись
сюда. Но именно так и хотел Сталин. Правда, на словах он охотно развивал
тезис о росте благосостояния трудящихся. На практике же действовал иначе.
Примечательны в этом отношении его замечания на статью Н. И. Бухарина
"Экономика советской страны", подготовленную для печати в середине 30-х гг.
Будем откровенны: статья напоминает панегирик в честь выдающихся достижений
политики партии. Тем не менее Сталин посчитал, что автор не видит
принципиальной разницы между фондами тяжелой и легкой промышленности, и он
тут же проучил Бухарина. Суть индустриализации, соль проблемы, писал Сталин,
состоит в развитии производства средств производства, во всемерном создании
фондов тяжелой промышленности. Не менее симптоматично и другое наставление
вождя: никто даже думать не должен, будто эта политика проводится за счет
какого-либо ущемления группы "Б" или сельского хозяйства.
Как тут не вспомнить народную поговорку: чует кошка, чье мясо съела.
Поговорка окажется вдвойне уместной, если мы расскажем о выступлении
Генерального секретаря на совещании по вопросу о коллективизации, которое
состоялось в июле 1934 г. Оно преотлично показывает сталинское видение
взаимосвязи политики индустриализации и процессов реконструкции сельского
хозяйства. Разбирая речи выступавших, Сталин особенно подробно рассмотрел
предложение о строительстве в колхозах подсобных предприятий. "Вы знаете,
чем это пахнет?" -- обратился он к собравшимся. И, не выбирая выражений,
желчно разъяснил: "Для чего нам нужны колхозы? Для полеводства и
животноводства. Если поставить вопрос о подсобных предприятиях, то о
животноводстве забудут. Если вы хотите фабрики, заводы открыть, то это
глупость. Откуда же вы рабочих получите в городах? Здесь другого источника
нет, чтобы брать рабочих в город. Откуда вы их получите, если у колхозов
дела пойдут лучше. А они пойдут лучше, и вы его палкой не вытащите из
колхоза. Вы это знаете? У нас ведь страна, где безработицы нет,
излишних рабочих нет. У нас страна колхозная. Если колхознику дать
вполне достаточную обеспеченность, то он никуда на завод не пойдет, а вот на
подземельные работы их и на аркане не затащишь. А вы говорите о том, что в
колхозе фабрики, заводы открыть".
Грозное предостережение "хозяина" произносилось в условиях, когда
паспортный режим, введенный на рубеже 1932--1933 г., административной стеной
отделял деревню от города, ибо паспорта предназначались для жителей городов
и рабочих поселков. Даже после отмены в 1935 г. карточной системы,
охватывавшей лишь горожан и обрекавшей крестьян на самообеспечение,
положение последних мало изменилось. Труд колхозников деньгами почти не
оплачивался.
Таким образом, прежний, давнишний взгляд на крестьянство не менялся.
Деревня воспринималась прежде всего как поставщик дешевого зерна и массовый
источник дешевой рабочей силы. С помощью налогов и административных мер к
исходу 30-х годов единоличные крестьянские хозяйства как товаропроизводители
практически были изжиты. Не успела деревня опомниться от репрессий и голода
начала 30-х годов, как она попала под власть политотделов МТС,
просуществовавших, правда, недолгий срок (1933--1934 гг.). В 1937 г.
прокатилась волна выявления "кулацких банд". На рубеже 30--40-х гг. грянуло
уничтожение хуторов; число ликвидированных достигло 816 тысяч.
Во имя чего же проводилась такая коллективизация? Помня о рамках
данного очерка, посоветуем читателю найти работы историка Н. В. Тепцова,
изданные уже в наши дни. Пожалуй, лучше других он сумел показать трагедию,
вызванную попыткой перескочить через ступени зрелости сельской экономики,
"обмануть" законы общественного воспроизводства, проигнорировать интересы
самих производителей, т. е. крестьян. Разве это не классический пример
подчинения экономики приоритету идеологии? Не здесь ли истоки многих бед,
мешающих нормально кормить советский народ на исходе XX века?
Если же взглянуть на проблему глазами Сталина, политика коллективизации
блестяще себя оправдала. Валовые сборы зерна упали с 73,3 млн. т в 1928 г.
до 67,6 млн. т в 1934 г., а государственные заготовки соответственно выросли
с 10,8 млн. т до 22,7 млн. т. Главная задача была решена. И можно забыть про
"перегибы", скрыть от народа правду о голоде, недоедании, искалеченных судь-
бах, объяснить это трудностями роста, происками классового врага...
Железным остается довод: индустриализацию провели, войну выиграли. Знакомая
логика -- сталинская. Помните, как генсек виртуозно подводил итоги первой
пятилетки? Речь шла о тяжелой индустрии, колхозах, о темпах. Про человека
даже не вспомнили. Точно так же суммировались результаты великого скачка в
1946 г. На первый план снова вышли данные о металле, нефти, угле, зерне и т.
д. Как и много лет назад торжествовал принцип: не экономика для человека, а
человек для экономики.
Российская история и прежде знавала нечто подобное. Вспомним времена
Петра I. По образному выражению Ленина, он пытался варварскими мерами
вырвать страну из варварства. Но царь не обещал народу светлого будущего, не
утверждал, что жить становится веселее и лучше. Не брезгуя никакими
средствами, Петр укреплял свою власть и создавал мощную империю.
Воздадим должное Сталину. Под его началом удалось сделать больше. За
период с 1928 по 1941 гг. в строй вступило примерно 9 тыс. крупных
промышленных предприятий, т. е. 600--700 ежегодно. В короткий срок вырос
потенциал, который по отраслевой структуре, техническому оснащению,
возможностям производства важнейших видов орудий труда находился в основном
на уровне показателей, типичных для развитых стран. Впервые был налажен
массовый выпуск самолетов, грузовых и легковых автомобилей, тракторов,
комбайнов, синтетического каучука, разного рода оборудования,
предназначенного прежде всего для дальнейшего развертывания тяжелой
индустрии, повышения военной мощи СССР.
Эти сдвиги хорошо известны. Куда меньше рассказывается о том, что
политика индустриализации несравненно меньше затронула другие отрасли
экономики. По-прежнему ручной труд преобладал в строительстве, в сельском
хозяйстве. Несмотря на многочисленные заверения, должного развития не
получила легкая промышленность. Совсем мало внимания уделялось
инфраструктуре -- сооружению дорог, элеваторов, складов.
Раньше считалось аксиомой, что бурный рост народного хозяйства
кардинально изменил не только условия труда, но и быт советских людей. Сам
факт увеличения численности рабочих и служащих с 9 млн. в 1928 г. до 23 млн.
в 1940 г. рассматривался как признак подъема благосостояния (число
промышленных рабочих выросло с 4 до
10 млн. человек). В тени остались другие сведения. На исходе 30-х годов
на одного горожанина приходилось жилой площади меньше, чем даже до
революции. Большинство заселяло коммунальные квартиры, бараки, подвалы;
сохранялись и землянки. Детская смертность намного превысила показатели
конца 20-х годов.
Тяжелое впечатление оставляют данные о питании. В 1935 г., когда
отменялась карточная система, из 165 млн. горожан только 40 млн. получали по
карточкам хлеб, мясные продукты -- 6,5 млн., масло -- всего 3 млн. человек.
Что же потребляли остальные горожане? Существовали государственные
коммерческие магазины. В 1933 г. зарплата промышленного рабочего составляла
в среднем около 125 руб. в месяц. Килограмм пшеничного хлеба стоил в таком
магазине 4 рубля, мяса -- от 16 -- до 18, колбасы -- 25, масла -- от 40 до
45 рублей.
Положение несколько изменилось после отмены карточной системы. Однако и
в конце 30-х годов на душу населения мяса и зерна приходилось меньше, чем до
начала сплошной коллективизации. Розничные цены в эти годы росли почти вдвое
быстрее нежели зарплата промышленного рабочего.
Естественно, газеты писали совсем о другом образе жизни. Изобиловали
очерки о новостройках, зажиточных колхозах, новаторах, о славных
пограничниках. Из года в год нарастала тема вредительства, шпионажа. После
убийства Кирова нормой стали политические процессы, небывало массовые
репрессии. Троцкистов, бухаринцев, прочих "врагов народа" искали буквально
во всех общественных организациях, на каждом предприятии. Невозможно было
верить, но арестованные коммунисты, известные партийные деятели,
военачальники, директора заводов сознавались в преступной деятельности. А
рядом печатались сообщения о происках Гитлера и Муссолини, о гражданской
войне в Испании, о боях на озере Хасан и в районе Халхин-Гола. Новая мировая
война становилась реальностью.
Все это обрушилось на страну, где даже по переписи 1939 г. почти 90 %
работавших людей имели начальное образование или вообще никогда не учились в
школе. Каждый пятый человек старше 50 лет совсем не умел читать и писать. А
в зоне радиовещания проживала лишь шестая часть всего населения СССР.
Менее четверти века отделяли страну от империи Романовых, где веками
существовало самодержавие,
крепостное право; психология масс формировалась под эгидой церкви и
царистской идеологии. Поистине нужно было обладать петровским характером и
своеволием, чтобы попытаться одним скачком вырвать 150 миллионов людей из
прежнего образа жизни и встать вровень с западным миром. Сталин превзошел
Петра по всем статьям. И дело не только в его личности.
Административно-командная система, созданная большевиками, переросла в
тоталитарную и добилась того, о чем не могла и мечтать бюрократия времен
табели о рангах.
Правящая партия не ограничилась пересмотром заданий первой пятилетки. В
1931 г. Сталин заявил, что наша страна отстала от развитых капиталистических
государств на целое столетие. Он не ограничился такой постановкой вопроса и
призвал советский народ ликвидировать этот разрыв за 10 лет, иначе "нас
сомнут".
Еще дальше пошел Председатель Совнаркома Молотов. Тогда же,
руководствуясь указанием вождя, он заявил о необходимости "в течение этого
десятилетия, и во всяком случае не позднее, догнать и перегнать в
технико-экономическом отношении передовые капиталистические страны".
Дальнейшее известно. Нас не смяли. Весь мир признает решающую роль
советского народа в разгроме фашизма. Но разве за 30-е годы был преодолен
разрыв между СССР и странами Запада? При всей масштабности промышленного
преобразования, ставшего реальностью в это десятилетие, до рубежей,
провозглашенных Сталиным и Молотовым, было слишком далеко. В 1939 г. на
XVIII съезде ВКП(б) речи, произнесенные в 1931 г., уже никто не вспоминал. В
докладах приводилось множество показателей, свидетельствовавших о
значительном отставании СССР в сфере экономики. И тут же снова выдвинули
задачу догнать и перегнать. Молотов, нимало не смущаясь, говорил даже о
более чем вековой отсталости России и ратовал за то, "чтобы разжечь
стремление к ускорению темпов роста промышленности, особенно тяжелой
промышленности".
В целом политика подхлестывания не прекращалась. Принимались новые
решения, плодились хозяйственные наркоматы, штат чиновников в центре и на
местах разбухал. Но даже они начинали понимать слабости затратного
механизма, опасность чрезмерной централизации, излишнюю директивность
планов. Не помогло и ужесточение трудовой дисциплины, удлинение в 1940 г.
рабочего дня,
введение шестидневной рабочей недели. Фондоотдача оборудования
фактически оставалась такой же, как и в 1928 г. Сохранившиеся в архивах
материалы показывают, что даже накануне войны сельское хозяйство, едва
вернувшись к показателям доколхозной деревни, вносило в национальный доход
страны больше, нежели промышленность. Следовательно, сталинский тезис о
превращении России из аграрной в индустриальную, мягко выражаясь, истине не
соответствовал.
Подхлестывание слишком дорого обошлось народу. При иных условиях не
пришлось бы отходить под "внезапным" натиском фашистов к предместьям Москвы
и берегам Волги.
Факт остается фактом: к зиме 1941 г. противник оккупировал территорию,
на которой до войны проживало около 40 % населения, добывалось 63 % угля,
выплавлялось 68 % чугуна, 58 % стали, производилось 84 % сахара и т. д. И
хотя многое ценой невероятных усилий потом было исправлено, победу пришлось
ковать не с помощью того мощного потенциала, который невиданными усилиями
партия, рабочий класс, весь советский народ создавали в довоенные пятилетки.
Что же касается скачка, то он состоялся. Это не миф. То был
стремительный процесс насильственного преобразования экономики, установления
самодержавия и рождения новой модели развития общества под флагом
социализма. То было создание основ для выхода сталинизма за рамки одной
страны. Впервые на длительный срок приоритет идеологии над экономикой стал
реальностью.
История показала, что большой скачок был бы невозможен без большого
террора и без большой лжи, о чем и пойдет речь в последующих разделах.
ЛИТЕРАТУРА
Такер Р. Сталин: путь к власти. История и личность. М., 1990. Коэн С.
Бухарин. Политическая биография. 1888--1938. М., 1988. Урок дает история.
М., 1989.
Лацис О. Р. Перелом. Опыт прочтения несекретных документов. М., 1990.
Шмелев Н. Попов Г. На переломе. Экономическая перестройка в СССР. М.,
1989.
Троцкий Л. Д. Сталин, т. 1--2. М., 1990. Пришвин М. М. Дневники. М.,
1990.
Т е п ц о в Н. В. Аграрная политика: на крутых поворотах 20--30 гг. М.,
1990.
ГЛАВА 7
ЗА ФАСАДОМ СТРОИТЕЛЬСТВА
НОВОГО ОБЩЕСТВА 1927 -- конец 30-х гг.
"Все винтики -- большие и маленькие, второстепенные и первостепенные --
хотят они или не хотят, "верят" или "не верят", вынуждены вращаться вместе
со осей машиной. Если же какой-либо винтик или целая группа отказываются
вращаться вместе со всей машиной и "протестуют", машина беспощадно их
размалывает и со скрипом, с треском, скрежетом до поры до времени продолжает
"работу" дальше. Террор в условиях невиданной централизации действует почти
автоматически". Рютин М. Н. "Сталин и кризис пролетарской дик сатуры"
Демонтаж нэпа и переход к "чрезвычайщине". -- Правда и вымысел о правом
уклоне в ВКП (б). -- Репрессивная политика. Роль ЦКК и ОГПУ в утверждении
единовластия Сталина. -- Право-левые фракционеры. -- "Союз
марксистов-ленинцев". -- М. Н. Рютин. Операция "противники". -- Группа А. Н.
Смирнова, Н. Б. Эйсмонта, В. Н. Толмачева. -- За кулисами XVII съезда ВКП
(б). -- Кто убил Кирова? Террор и его последствия. -- Они бежали от Сталина:
И. Рейсе, В. Кривицкий, Ф. Раскольников. -- "Так мы перестреляем всю партию"
-- Г. Н. Каминский, И. А. Пятницкий.
Второе десятилетие Октября характеризовалось сложными и противоречивыми
явлениям в советском обществе. Шел демонтаж нэпа, который разрушил главную
экономическую преграду на пути всеобъемлющего проникновения
командно-административной бюрократической системы во все структуры
Советского государства. Вместо социализма ленинского идеала как "живого,
творческого созидания самих народных масс" утверждалась эпоха директивного,
казарменного, насаждаемого "сверху". Вряд ли эти сложные и противоречивые
процессы можно отождествлять с "контрреволюционным переворотом". Скорее
всего, если уместна историческая аналогия, -- это своеобразный симбиоз
бонапартизма и цезаризма при опоре на бюрократический партийный, советский и
административный аппарат.
Во второй половине 20-х гг. страна вступала в период
так называемой социалистической реконструкции народного хозяйства.
Очень остро вставали вопросы расширения фронта капитального строительства,
создания новых отраслей в промышленности и особенно -- взаимоотношений
города и деревни. Нэп в традиционных формах исчерпал себя, и требовалась
проработка нового варианта дальнейшего экономического развития. Однако этого
сделано не было, ибо лучшие теоретические силы оказались поглощены
внутрипартийной борьбой. Первым серьезным сигналом этого стал
хлебозаготовительный кризис. Выход их создавшегося положения был найден
простой: командно-административные методы управления промышленностью,
которые сложились в период нэпа, автоматически, без учета особенностей и
специфики были перенесены в сельское хозяйство. "Революция сверху" свелась к
тому, что "чрезвычайные меры" были возведены в систему в масштабе всей
страны, а политические методы руководства заменялись
командно-административными. Эти процессы, протекающие в базисе, были
привнесены и распространились на надстройку. Шло складывание и укрепление
авторитарной бюрократической командно-административной системы.
В общественное сознание настойчиво внедрялась идея "особых", отличных
от общечеловеческих норм общежития и поведения. "Мы рождены, чтоб сказку
сделать былью", -- пели строители нового мира, "самого гуманного, самого
совершенного строя". Именно на этой основе элементы социализма быстро
прорастали в режим личной власти Сталина. Однако, вместе с тем, в сознании
народа -- пролетариата, крестьянства, интеллигенции -- хранились
гуманистические идеалы социализма, и при возможности этому давался ход. Это
особенно ярко проявилось в столкновении Сталина с представителями старой
партийной гвардии, которая оставалась верна лучшим традициям российского
освободительного движения.
"Гражданская война" в правящей партии не утихала на протяжении всех
20-х гг. Объединенная левая оппозиция во главе с Троцким, Зиновьевым и
Каменевым, помимо вопросов экономического строительства, поднимала вопросы
дальнейшей демократизации внутрипартийной и государственной жизни.
"Сталинский режим партийной жизни, -- писал 8 июня 1926 г. Г. И. Сафаров в
ЦКК ВКП (б), -- тем и опасен, что он ставит под угрозу идейную жизнь партии,
превращая всю идеологическую работу и идейную жизнь партии в бюрократическую
работу на заказ... Отсутствие коллективного руководства (правит пар-
%шей Сталин, которого Ленин в своем завещании предлагал снять с
должности Генерального секретаря) обостряет до крайности все наше
внутрипартийное положение".
2 октября 1927 г. в заявлении Пленуму ЦК ВКП (б) видный деятель партии
П. А. Залуцкий указывал, что Сталин нарушает ленинские нормы внутрипартийной
жизни и руководства партией. Он обвинял Сталина в отсечении от политического
руководства большой группы коммунистов, которые "создавали партию, на
сочинениях которых воспитывалось несколько поколений коммунистов", поддержке
"чиновничье-аппаратных элементов за счет пролетариата", обращая внимание при
этом на то, что "этот аппарат готов пойти на все ради сохранения своих
привилегий". П. А. Залуцкий указывал, что в стране "преуспевают безыдейное
ловкачество, стяжательство и угодничество, а все талантливое, сильное, яркое
отметается". Он предупреждал, что Сталин несостоятелен как вождь и теоретик,
и призывал выполнить ленинское завещание переместить Сталина на другую
работу.
Однако партия и широкие народные массы не поддержали сторонников
Троцкого, Зиновьева и Каменева. Более того, как это не парадоксально, но
именно в ходе этой борьбы, в которой применялись различные приемы, роль
Сталина в партии и государстве усилилась. Для рядовых партийцев и
беспартийных он оставался оплотом твердокаменного марксизма-ленинизма, а его
политические противники были объявлены "еретиками от коммунизма". Вокруг
Сталина сложился кружок его сторонников -- Н. И. Бухарин, А. И. Рыков, М. П.
Томский, А. И. Микоян, Г. К. Орджоникидзе и другие. К XV съезду ВКП(б)
троцкистско-зиновьевский блок фактически прекратил свое существование.
Сразу же после окончания работы XV съезда партии, исключившего
оппозиционеров из партии, была создана специальная комиссия ЦИК СССР по
чистке советского аппарата под председательством В. М. Молотова.
Оппозиционеры были сняты со всех постов, имеющих какое-либо отношение к
выработке политических решений. Одновременно все они были выведены из
состава ЦИК СССР и ВЦИК по соответствующим представлениям фракций ВКП (б) в
ЦИК и ВЦИК.
В 1928 году наступил черед недавних сторонников Сталина. Возведение
"чрезвычайщины" в систему вызвало вполне обоснованные возражения Н. И.
Бухарина, А. И. Рыкова, М. П. Томского и других авторитетных дея-
телей партии и государства. Н. И. Бухарин не без оснований полагал, что
чрезвычайщина в экономике рано или поздно обернется чрезвычайщиной в
политике. Разногласия по вопросу о чрезвычайных мерах резко обострились к
лету 1928 года. Группу Н. И. Бухарина поддерживали М. И. Калинин и К. Е.
Ворошилов, колебался Г. К. Орджоникидзе. Против "чрезвычайщины" выступали
авторитетные заместители В. Р. Менжинского, председателя ОГПУ, Г. Г. Ягода и
М. А. Трилиссер. Информационные сводки ОГПУ говорили о том, что крестьянство
в большинстве отказывается поддерживать чрезвычайщину. Возникала реальная
угроза новой гражданской войны.
Ленинградская и Московская партийные организации также поддержали
группу Бухарина. Секретарь Сибирского крайкома партии С. И. Сырцов дал
директиву областным партийным организациям -- воздержаться от безусловного
выполнения директивы И. В. Сталина об объявлении каждого 10 двора в деревне
контрреволюционным и антисоветским. Позднее К, В. Радек доверительно
информировал Г. К. Орджоникидзе, что в кругу своих единомышленников в
Сибирском крайкоме С. И. Сырцов перед отъездом на Пленум ЦК ВКП (б) якобы
заявил о намерении поставить вопрос о замене Сталина на посту Генсека А. И.
Рыковым. Сводки ПУ РККА о политических настроениях в армии указывали, что
"чрезвычайщина-" крайне отрицательно была воспринята в армии.
В этих условиях вопрос об отношении к "чрезвычайщине" особенно остро
встал в ходе работы июльского (1928 г.) Пленума ЦК ВКП (б). Вместо четырех